Полицейский из библиотеки

Глава пятнадцатая. УЛИЦА УГЛОВ (III)

Той ночью и следующей Сэм Пиблз не мог сомкнуть глаз. Он лежал в постели, совершенно без сна — свет горел во всем втором этаже — и его мысли были о последних словах Дейва Дункана: «Она выжидает». И только во вторую ночь, когда стало рассветать, он почувствовал, что понимает, о чем пытался сказать старик.

Сэм думал, что перед захоронением тело Дейва будут выносить из Баптистской церкви в Провербии, и не без удивления узнал, что он принял католическую веру где-то между 1960 и 1990 годами. Служба состоялась в Церкви Святого Мартина 11 апреля, довольно ненастным днем, когда облачность время от времени пробивали первые весенние лучи солнца.

После панихиды у могилы состоялся прием на Улице Углов. Когда приехал Сэм, там было уже около семидесяти человек. Одни расхаживали по комнатам нижнего этажа, другие — стояли маленькими группками. Все они знали Дейва и говорили о нем с мягким юмором, уважением и искренней любовью. Они пили имбирный эль и ели маленькие бутерброды. Сэм присоединялся то к одной группе, то к другой, время от времени обмениваясь словами со знакомыми, но не останавливался для более долгой беседы. Он почти никогда не вынимал руки из кармана своего темного пиджака. По дороге из церкви он остановился у магазина «Пигли-Уигли» и теперь у него в кармане было полдюжины целлофановых пакетиков, четыре — длинных и тонких, и два — прямоугольных.

Сары здесь не было.

Он собирался уходить, когда заметил Луки и Рудольфа. Они вместе сидели где-то в углу. Между ними лежала доска для игры в крибидж, но похоже было, что они не играют. «Привет, ребята, — сказал Сэм и подошел к ним. Пожалуй, вы меня не очень хорошо помните.»

— Конечно, помним, — сказал Рудольф. — За кого ты нас принимаешь? За пару склеротиков? Ты же друг Дейва. Ты заходил, когда мы делали плакаты.

— Точно, — сказал Луки.

— Ты нашел те книги, что искал? — спросил Рудольф.

— Да, — сказал, улыбнувшись Сэм. — В конце концов нашел.

— Чудесно! — воскликнул Луки.

Сэм вынул из кармана четыре тонких целлофановых пакета. «Я кое-что принес вам, ребята», — сказал он.

Луки посмотрел, и его глаза засияли: — Дольф! Это же «Слим Джимз»! сказал он, радостно улыбаясь. — Посмотри-ка! Друг Сары притащил целую кучу «Слим Джимз»! Великолепно!

— Ну-ка, дай-ка мне их, старый алкаш, — сказал Рудольф и выхватил их. — А то съешь их все за один присест и наделаешь ночью в постель, — сказал он Сэму. Он развернул одну и протянул Луки. — На-ка тебе, приятель. А эти я никому не отдам.

— Можешь съесть только одну, Дольф. Давай-ка.

— Тебе, Луки, лучше знать. Да и мне от них ни тепло, ни холодно.

Сэм не обращал внимания на эту сценку. Он пристально смотрел на Луки. «Друг Сары? Где это ты слышал?»

Луки проглотил сразу половину конфеты «Слим Джимз» и взглянул на Сэма. В его глазах было и добродушие и лукавство. И он приложил палец к боковой стороне носа: «Кто-то пускает слухи, когда ты появляешься в Программе, Солнечный Джим. На самом деле».

— Да слушай ты его больше, — сказал Рудольф, осушая свою чашку имбирного эля. — Ему просто хочется лясы поточить. Нравится это ему.

— Конечно, это чушь собачья, — воскликнул Луки, еще раз хорошенько откусив от «Слим Джим». — Знаю, потому что мне говорил Дейв! Прошлой ночью! Мне снился сон, я видел Дейва, и он мне сказал, что этот парень — милый друг Сары!

— А где сейчас Сара? — спросил Сэм. — Я думал, она будет здесь.

— Она разговаривала со мной после благословения, — сказал Рудольф. Сказала мне, что ты знаешь, где найти ее после этого, если она тебе будет нужна. Она сказала, что один раз ты ее видел там.

— Ей страшно нравился Дейв, — сказал Луки. Неожиданно в одном глазу задрожала слезинка и, скатившись по щеке, упала. Он вытер ее тыльной стороной руки. — Нам всем нравился. Дейв всегда упирался как только мог. Очень жалко. На самом деле очень жалко. — И Луки неожиданно расплакался.

Вот я вам что скажу, — сказал Сэы. Он встал на корточки рядом с Луки и дал ему свой носовой платок. Он сам чуть не плакал и испытывал трепетный страх от того, что ему сейчас предстояло сделать… или постараться сделать. — Он в конце концов стал человеком. И он умер трезвым. Что бы там ни говорили, поверьте мне и помните это. Потому что я знаю, что это правда. Он умер трезвым.

— Аминь, — с почтением произнес Рудольф.

— Аминь, — сказал Луки. Он протянул Сэму его носовой платок. Спасибо.

— Не стоит, Луки.

— А что, у тебя и вправду больше нет этих чертовых «Слим Джимз»?

— Нет, — сказал Сэм и улыбнулся. — Ты знаешь, Луки, как в таких случаях говорят: «Одна — слишком много, а тысячи никогда не хватает.»

Рудольф засмеялся. Луки улыбнулся… и опять кончиком пальца коснулся боковой части носа: — А как насчет двадцати пяти… у тебя случайно не найдется лишних двадцати пяти, а?

Первая мысль, которая пришла в голову Сэму, была, что она могла снова пойти в библиотеку, но это не согласовывалось с тем, что сказал Дольф. Однажды они были вместе с Сарой в библиотеке, той страшной ночью. Это, как ему казалось, было лет десять назад, но они именно были там вместе; он не просто «видел» ее там, так видят кого-то в окно, или… Тут он вспомнил, когда он действительно увидел Сару в окно, прямо здесь, на Улице Углов. Она была не одна. Их было несколько человек, и они стояли на лужайке во дворе и, как обычно, занимались чем-то, что помогало им сохранить душевное равновесие, трезвый ум. И теперь он миновал кухню, как и в тот день, и поздоровался еще с несколькими людьми. В одном маленьком кружке стояли Берт Иверсон и Элмер Баскер. Они пили пунш с мороженым и слушали, что им рассказывала какая-то пожилая женщина, с которой Сэм не был знаком.

Из кухни он прошел на веранду, выходившую во двор. День снова становился серым и ненастным. Во дворе никого не было, но Сэму показалось будто за кустами, обозначавшими границу двора, промелькнуло что-то светлое.

Он спустился по ступенькам и прошел через весь газон, удаляясь от дома, чувствуя, как снова сильно забилось его сердце. Его рука незаметно скользнула в карман, и на этот раз извлекла оттуда оставшиеся два целлофановых пакета.

В них была Красная Лакрица «Бычий глаз». Он разорвал обертки и начал скатывать из их содержимого шарик, но гораздо меньший, чем тот, который он сделал в «датсуне» в понедельник ночью. Его сладкий, приторный запах, как всегда, вызвал тошноту. Где-то вдалеке слышался шум идущего поезда, и от этого ему припомнился сон — тот, в котором Нейоми превратилась в Аделию.

«Слишком поздно, Сэм. Теперь уже слишком поздно. Дело сделано».

«Она поджидает. Помни, Сэм, она поджидает».

Иногда сны бывают очень правдивыми.

Как же она просуществовала эти годы, этот период небытия? Они-то, наверное, никогда не задавали себе этого вопроса. Как же она перевоплотилась из одного человека в другого? Это их тоже никогда не интересовало. Возможно то существо, которое имело облик женщины и называлось Аделия Лортц, лишенная ее волшебных чар, было лишь одной из тех личинок, которые вьют коконы в разветвлениях деревьев, покрывают их защитной паутиной, и после этого улетают к месту своей смерти. Личинки в коконе лежат молча… выжидающе… изменяясь… Она выжидает.

Сэм пошел дальше, продолжая скатывать вонючий маленький шарик из библиотеки — и превратил это в ночные кошмары. То, что некоторым образом он обратил с помощью Нейоми и Дейва, в путь к выживанию. Он видел, как Полицейский из библиотеки скручивает Нейоми и прижимает ее к себе. Как касается ртом ее затылка, будто собираясь поцеловать ее. А вместо этого кашляет.

Под шеей у того, что раньше было Аделией — мешок. Дряблый. Иссякший. Пустой.

«Пожалуйста, не допусти того, чтобы было слишком поздно».

Он зашел в негустую изгородь из кустарника. По другую ее сторону, сложив руки у груди, стояла Нейоми Сара Хиггинс. Она взглянула на него; его страшно поразила бледность ее лица и смертельная усталость в ее взгляде. Потом она оглянулась и посмотрела на железнодорожную линию. Приближался поезд. Скоро они его увидят.

— Привет, Сэм.

— Привет, Сара. — Сэм обнял ее. Она не сопротивлялась, но тело ее было напряжено, неподвижно, неподатливо.

«Пожалуйста, не допусти того, чтобы было слишком поздно», — снова подумалось ему, и он невольно вспомнил Дейва.

Они оставили его там, в библиотеке, после того, как с помощью резинового клина взломали дверь, выходившую на погрузочную платформу. Сэм воспользовался платным телефоном в двух кварталах оттуда, чтобы заявить о случае вскрытия здания библиотеки. Он повесил трубку, когда диспетчер спросил его имя. Таким образом Дейва нашли и, конечно, вердикт присяжных заседателей при коронере был — несчастный случай со смертельным исходом, а мнения горожан, которым хотелось высказаться по этому поводу, были не оригинальны: еще одним горьким пьяницей стало меньше. Они склонны были считать, что вместе. с большой кружкой его занесло на эту подъездную дорожку, увидел открытую дверь, вошел через нее и в темноте свалился на огнетушитель. И весь конец истории. Результаты же медицинской экспертизы при вскрытии трупа, которые свидетельствовали об отсутствии алкоголя в крови Дейва, нисколько не повлияли на сложившиеся суждения — возможно, даже и в самой полиции. «Просто люди считают, что пьянице и умереть суждено как пьянице, — подумалось Сэму, — даже когда он больше не пьет».

— Как жизнь, Сара? — спросил он.

В ее взгляде чувствовалась усталость: — Не очень хорошо. Плохо сплю… нет аппетита… в голове куча дурных мыслей… и мысли как будто бы не мои… и тянет выпить. Это хуже всего. Но ничего другого не хочу… только пить и пить. Все эти встречи не помогают.

Она закрыла глаза и заплакала. Это были слезы бессилия и обреченности.

— Да, — тихо произнес он, соглашаясь с ней. — Они не так уж и помогают. Они и не могут. Но могу себе представить, как бы она обрадовалась, если бы ты снова начала пить. Она поджидает… но это не значит, что она не изголодалась.

Она открыла глаза и посмотрела на него: «Что… Сэм, о чем ты говоришь?»

— Мне кажется, о живучести, — сказал он. — О живучести зла. О том, как оно поджидает своего часа. О том, что оно такое коварное, такое разрушительное и такое могущественное.

Он медленно поднял руку и разжал пальцы: «Сара, ты узнаешь это?»

Она невольно отпрянула, увидев на его ладони шарик из Красной Лакрицы. В ее взгляде промелькнули удивление и живой интерес. И тут же в них вспыхнули ненависть и страх. В этих вспыхнувших огоньках был серебристый отсвет. — Выбрось это! — прошептала она. — Выбрось эту гадость!

И как бы защищаясь, она закрыла рукой затылок, откуда на плечи спускались ее ярко-каштановые волосы.

— Я с тобой говорю, — твердо сказал он. — Не с ней, а с тобой. Я люблю тебя, Сара.

Она снова взглянула на него, и опять на него устремился ее взгляд, полный усталости, страшного утомления.

— Да, — сказала она. — Возможно и любишь. А возможно тебе лучше не делать этого.

— Сара, я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня. Мне нужно, чтобы ты повернулась сейчас ко мне спиной. Видишь, идет поезд? Я хочу, чтобы ты наблюдала за этим поездом и не поворачивалась ко мне, пока я не скажу. Ты можешь это сделать?

Ее верхние зубы оскалились. Лицо опять исказило выражение ненависти и страха: — Нет! Оставь меня в покое! Убирайся!

Ее глаза снова закрылись. Уголки дрожащих губ опустились, затаив острую душевную боль. Когда же глаза опять открылись, сквозь переполнявшие их слезы они выдавали страх преследуемого животного. «О, Сэм, помоги мне! Со мной что-то происходит, и я никак не могу понять Что это, и что мне делать!»

— Я знаю, что надо делать, — сказал он ей. — Доверься мне, Сара, и сама верь в то, что ты сказала, когда мы возвращались из библиотеки в понедельник ночью. Честность и вера. Вот что противостоит страху. Честность и вера.

— Но ведь это трудно, — сказала она шепотом. — Трудно доверять. Трудно верить.

Он посмотрел ей прямо в глаза. Неожиданно верхние зубы Нейоми снова оскалились, а нижняя губа выпятилась, мгновенно превратив ее рот в то, что очень напоминало рог. «Иди ты к..! — сказала она. — Валяй-ка ты, Сэм Пиблз к..!»

Он посмотрел на нее, не отводя взгляда.

Она подняла руки и прижала их к вискам.

— Я не хотела говорить этого. Не знаю, почему это вырвалось у меня. Я… моя голова… Сэм, моя бедная голова! Такое ощущение, что она раскалывается на две части.

Приближающийся сигнал, летящий от моста, оглушил их и помчался в Джанкшн Сити. Это был вечерний товарный поезд, который шел с грузом мимо, нигде не останавливаясь по пути к складам в Омахе. Теперь Сэм мог разглядеть его. — Сара, времени мало. Это должно произойти сейчас. Повернись и посмотри на поезд. Смотри, как он приближается.

— Да, — неожиданно сказала она. — Хорошо. Делай, Сэм, то, что нужно. И если ты увидишь… увидишь, что не получается… тогда толкни меня. Толкни прямо под поезд. Тогда сможешь остальным рассказать, что я прыгнула… что это было самоубийство.

Она умоляюще смотрела на него — смертельно уставшие глаза, не отрываясь, смотрели на него с ее измученного лица. «Они знают, что мое самочувствие было не очень — эти люди, организаторы Программы. От них свое настроение скрыть трудно. А со временем и совсем невозможно. Они поверят, если ты скажешь, что я бросилась под поезд, и они будут правы, потому что жить так дальше я не хочу. Но дело в том… Сэм, дело в том, в общем, мне кажется, что пройдет какое-то время и я захочу жить такой жизнью».

— Успокойся, — сказал он. — Давай не будем говорить о самоубийстве. Посмотри на поезд, Сара, и помни, что я тебя люблю. — Она повернулась лицом к поезду, который теперь был на расстоянии одной мили и быстро приближался. Ее руки скользнули к затылку и приподняли волосы. Наклонившись поближе, он увидел то, что и ожидал. Оно пристроилось там, чуть выше, на ее нежной белой шее. Он знал, что в этом месте, меньше чем на полдюйма ниже, начинается мозг. При мысли о том, что может произойти, он содрогнулся. Он наклонился поближе к этому пузырчатому наросту. Его покрывало похожее на паутину переплетение тончайших белых нитей. Но под ним он все же рассмотрел комочек розоватой желеобразной массы, который вздрагивал и пульсировал при каждом ударе ее сердца.

— Оставь меня в покое! — неожиданно раздался пронзительный голос Аделии Лортц… из уст женщины, которую Сэм полюбил. — Оставь меня в покое, ублюдок! — Но руки Сары не шелохнулись. Она поддерживала волосы так, чтобы ему было видно.

— Сара, ты видишь цифры на электровозе? — с трудом выговорил он. Она только простонала в ответ.

Большим пальцем руки он сделал вмятину в шарике из Красной Лакрицы, что был в его руке. Углубление, которое он в нем сделал, было чуть больше, чем гнусный паразит, присосавшийся к шее Сары. «Назови-ка их мне, Сара. Читай эти цифры».

— Два… шесть… Ой, Сэм, ой, у меня жутко заболела голова… так, будто две огромные ручищи разрывают мозг на две части…

— Называй цифры, Сара, — проговорил он и приложил шарик из лакрицы «Бычий Глаз» к этому мерзкому пульсирующему наросту.

— Пять… девять… пять…

Он прижал лакрицу немного поплотнее. И он вдруг почувствовал, как под сладкой оболочкой все заерзало, задвигалось. «А что, если лакрица не выдержит? Что, если она прорвется до того, как я сниму с нее эту мерзость? В ней весь яд Аделии, все ее зло… вдруг она прорвется раньше, и я не успею снять эту гадость?»

Приближающийся поезд снова дал сигнал. Но этот сигнал поглотил другой звук. То был крик от боли, которая пронзила Сару.

— Потерпи… — И в это же мгновение он протянул сладкую оболочку из лакрицы и поспешно сложил ее пополам. Теперь эта мерзость у Сэма в руке. Она здесь, внутри конфеты. Бьется, пульсирует, как крошечное больное сердечко. На шее у Сары остались три малюсенькие темные дырочки, не больше, чем следы уколов.

— Его больше нет! — воскликнула она. — Сэм, его больше нет!

— Не спеши, — сурово нахмурившись, сказал Сэм. Лакрица лежала у него на ладони и что-то вроде пузырика пробивалось наружу, изо всех сил стараясь прорвать оболочку…

Теперь поезд с грохотом проносился мимо железнодорожной станции Джанкшн Сити, станции, где человек, которого звали Брайэн Кслли, однажды швырнул Дейву Дункану четыре мелкие монеты и потом велел ему катиться оттуда и больше не показываться. Вот он уже в трехстах ярдах от них, и это расстояние быстро сокращается.

Сэм энергично и решительно прошел мимо Сары и пригнулся на колени возле рельсов.

«Сэм, что ты делаешь?»

— Ну-ка, начали, Аделия, — негромко проговорил Сэм. — Как насчет этого? — И он бросил этот пульсирующий, растягивающийся шарик Красной Лакрицы на один из стальных рельсов, отражавший падающий на них свет.

Его собственное сознание раздирал крик, полный невысказанного гнева и ужаса.

Он немного отошел назад, наблюдая, как заключенная в лакрице мерзость пыталась вылезти из кожи вон, чтобы освободиться. И вот сладкая оболочка треснула… и внутри он увидел нечто более густого красного цвета. Оно отчаянно пыталось выбраться наружу… но в этот же момент оно оказалось под колесами поезда, прибывавшего в Омаху в 2 часа 20 минут. Этой мерзости был уготован мощный град ударов возмездия.

Лакрица исчезла, и как по мановению палочки в сознании Сэма Пиблза замолк тот сверлящий, пронзительный крик. Он сделал шаг назад и повернулся к Саре. Она едва стояла на ногах, ослепленная радостью, полная изумления. Он обнял ее и прижал к себе, а мимо них, развевая их волосы, громыхали крытые вагоны, вагоны-платформы и вагоны-цистерны.

Так они стояли, пока мимо них не промелькнул служебный вагон, который унес с собой на запад маленькие красные огоньки. И тогда она немного отодвинулась от него, оставаясь в его объятии, и посмотрела на него.

— Сэм, теперь я свободна? Я действительно освободилась от нее? Похоже, что да, но мне с трудом верится.

— Ты свободна, — подтвердил Сэм. — Твой штраф, Сара, тоже уплачен. На веки вечные. Твой штраф уплачен.

Она прижалась к нему, нежно целуя его в губы и щеки, и глаза. Свои глаза она не закрывала. Она не отрывала от него своего серьезного взгляда.

Наконец, он взял ее за руки и сказал: «Почему бы нам не пойти обратно в дом и не отдать свои последние почести? Твои друзья, наверное, потеряли тебя?» — «Они могут стать и твоими друзьями, Сэм… если ты этого захочешь».

Он утвердительно кивнул: «Хочу. Я очень хочу этого».

— Честность и вера, — сказала она и прикоснулась к его щеке.

«Именно эти слова». Он снова поцеловал ее и подал ей руку: «Не желаете пройтись со мной, леди?»

Она взяла его под руку.

— Куда вам угодно, сэр. С вами — куда угодно. И они медленно пошли назад, пересекая лужайку, и дальше на Улицу Углов, вместе, рука об руку.