Политика и совесть

II

Чешский философ Вацлав Белоградский убедительно показывает, что у рационалистического духа современной науки, основанного на абстрактной логике и презумпции безличной объективности, есть не только естественнонаучный отец (Галилео), но и отец в политике — Макиавелли, впервые сформулировавший (хотя и с оттенком злой иронии) политическую теорию в качестве рациональной технологии власти. Можно сказать, что при всей сложности их исторической эволюции, происхождение современного государства и современной политической власти следует искать именно здесь, то есть опять же в том моменте, когда человеческий разум начинает «освобождаться» от человечности, от личного опыта, личной совести и личной ответственности, а значит, и от абсолютного горизонта, с котором в рамках естественного мира уникальным образом связана любая ответственность. Современные ученые отодвигают в сторону реального человека как субъект живого опыта общения с миром, и то же самое — с еще большей очевидностью — делает современное государство и современная политика.

Конечно, этот процесс превращения власти в нечто анонимное и безличное, в простую технику правления и манипуляции, имеет тысячу масок, вариантов и проявлений. В одном случае это происходит тайно и незаметно, в другом — совершенно открыто; в одном случае это навязывается нам исподволь, искусными и изобретательными методами, в другом — обрушивается на нас с жестокой прямотой. По сути, однако, речь всякий раз идет об одной и той же всеобщей тенденции. Она представляет собой главную черту современной цивилизации, напрямую вытекающую из ее духовной структуры, пронизывающую ее тысячами переплетенных корней, и даже мысленно неотделимую от ее технологической природы, ее массовости, ее потребительской ориентации.

Некогда правители и лидеры — независимо от того, приходили они к власти благодаря династической традиции, воле народа, выигранной битве или интригам — были личностями во всем своем своеобразии, со своими человеческими лицами, еще в какой-то степени персонально отвечавшими за свои поступки, как хорошие, так и дурные. Но в нынешние времена им на смену пришел управленец, бюрократ, аппаратчик — профессиональный правитель, манипулятор, мастер технологий управления, манипуляции и запутывания смысла, винтик государственного механизма со строго предопределенной ролью. Этот профессиональный правитель — «невинный» инструмент «невинной» анонимной власти, чья легитимность связана с наукой, кибернетикой, идеологией, законом, абстракцией и объективностью, то есть со всем, кроме личной ответственности перед конкретными людьми, перед ближними. Современный политик прозрачен: за маской благоразумности и аффектированной дикцией не найдешь и следа человека, укорененного в системе естественного мира своими симпатиями, страстями, интересами, личными мнениями, ненавистью, храбростью или жестокостью. Все это он тоже запирает в собственной ванной. Если мы и разглядим кого-то за маской, то это будет лишь более или менее компетентный технолог власти. Система, идеология и аппарат лишили нас — как правителей, так и подданных — нашей совести, нашего здравого смысла и естественной речи, а значит, и самой человечности. Государства все больше напоминают машины, люди превращаются в статистические «хоры» избирателей, производителей, потребителей, больных, туристов или солдат. В политике добро и зло — категории естественного мира, а значит, устаревшие пережитки прошлого — полностью теряют абсолютное значение: единственная цель политической деятельности — успех, поддающийся количественному измерению. Власть априори невинна, поскольку не вырастает из мира, где слова вроде «вины» и «невиновности» сохраняют смысл.

На сегодняшний день наиболее полным воплощением этой безличной власти стали тоталитарные системы. Как указывает Белоградский, обезличивание власти, завоевание ею человеческого сознания и человеческой речи успешно привязаны к внеевропейской традиции «космологического» восприятия империи (отождествления империи как единственного подлинного центра мира с миром как таковым и представления о человеке как о ее исключительной собственности). Однако, как наглядно показывает появление тоталитарных систем, это не означает, что сама современная безличная власть — внеевропейский феномен. В действительности все обстоит с точностью до наоборот: именно Европа и европейский Запад дали, а в чем-то и навязали миру все то, что сегодня лежит в основе подобной власти: естественные науки, рационализм, сциентизм, промышленную революцию, да и революцию вообще как фанатическую абстракцию, изгнание естественного мира в ванную, культ потребления, атомную бомбу и марксизм. И именно Европа — демократическая Европа — сегодня ошеломленно смотрит в лицо плодам этого сомнительного «экспорта». Об этом свидетельствует дилемма сегодняшнего дня — следует ли противостоять обратному реэкспорту этих некогда вывезенных из Западной Европы «товаров», или уступить ему. Следует ли противопоставить ракетам, которые теперь нацелены на Европу благодаря тому, что она в свое время экспортировала свой духовный и технический потенциал, такие же или еще более совершенные ракеты, демонстрируя тем самым решимость защищать те ценности, что еще остались у Европы, ценой вступления в совершенно аморальную игру, которую ей навязывают? Или Европе лучше отступить в надежде, что продемонстрированная таким образом ответственность за судьбу планеты благодаря своей чудодейственной силе овладеет всем миром?

Думаю, в том, что касается отношения Западной Европы к тоталитарным системам, самая большая ошибка — это та, что проявляется с максимальной наглядностью: неспособность понять суть тоталитарных систем как выпуклого зеркала всей современной цивилизации и резкого, возможно последнего предупредительного сигнала, призывающего к пересмотру представления мировой цивилизации о себе самой. Если мы игнорируем этот факт, то не так уж важно, какую форму примут усилия Европы. Это может быть восприятие тоталитарных систем в духе собственной европейской рационалистической традиции как своеобразной, связанной с местными особенностями попытки добиться всеобщего блага, которой лишь злонамеренные люди приписывают экспансионистские тенденции. Или в русле той же рационалистической традиции, но на сей раз в духе маккиавелистского понимания политики как технологии власти, можно рассматривать тоталитарные режимы как чисто внешнюю угрозу со стороны соседей-экспансионистов, которую без лишних размышлений на эту тему можно вернуть в приемлемые рамки за счет соответствующей демонстрации силы. Первый вариант относится к человеку, готовому примириться с тем, что заводская труба дымит — пусть даже этот дым уродует пейзаж и источает смрад, — поскольку в конечном итоге завод служит благому делу: производству необходимых всем товаров. Второй вариант — аналог мнения о том, что дым из трубы стал результатом простой технической погрешности, которую можно исправить установкой фильтра или нейтрализатора.

На деле, как мне кажется, все, увы, обстоит гораздо серьезнее. Труба, пачкающая небо, — не просто результат ошибки проектировщиков, поддающийся исправлению техническими средствами, или плата за светлое потребительское будущее, а символ цивилизации, отвергнувшей абсолют, игнорирующей естественный мир и пренебрегающей его императивами. Аналогичным образом, и тоталитарные системы — это предупреждение о чем-то более серьезном, чем готов признать западный рационализм. Они прежде всего представляют собой выпуклое зеркало неизбежных последствий рационализма, гротескно утрированное изображение его собственных глубинных тенденций, экстремальное ответвление его собственного развития и зловещее порождение его собственной экспансии. Они — весьма поучительное отражение кризиса самого рационализма. Тоталитарные режимы — не просто опасные соседи и уж тем более не авангардная сила прогресса. Увы, они, напротив, — авангард глобального кризиса нынешней цивилизации, сперва европейской, потом евроамериканской, и в конечном итоге, общемировой. Они — одна из возможных футурологических моделей западного мира, не в том смысле, что когда-нибудь они нападут на Запад и завоюют его, а в куда более глубоком значении наглядной иллюстрации феномена, который Белоградский называет «эсхатологией безличного».

Это тотальное засилье раздутой, анонимно бюрократической власти, еще не безответственной, но уже действующей за гранью совести, власти, укорененной в вездесущей идеологической фикции, способной рационально обосновать что угодно, ни разу не соприкасаясь с истиной. Это власть в виде вездесущей монополии на контроль, репрессии и устрашение; власть, превращающая мысль, нравственность и частную жизнь в монополию государства и тем самым их обесчеловечивающая, власть, давно уже переставшая быть делом группы правителей, творящих произвол, но захватывающая и поглощающая каждого, с тем, чтобы все стали ее частью, хотя бы за счет своего молчания. Такой властью не обладает никто конкретный, поскольку сама власть владеет всеми; это чудовище не управляется людьми, а напротив, тащит всех людей за собой в своем «объективном» движении — объективном в смысле оторванности от всех человеческих мерок, в том числе человеческой логики, а потому полностью иррациональном, — к пугающему, неизвестному будущему.

Позвольте повторить: тоталитарная власть — это серьезнейшее напоминание для современной цивилизации. Может быть, где-то есть генералы, считающие, что лучше всего просто стереть эти системы с лица земли, и тогда все будет хорошо. Но это ничем не отличается от истории о некрасивой женщине, пытающейся избавиться от своего уродства, разбив зеркало, которое о нем напоминает. Подобное «окончательное решение» — одно из типичных мечтаний безличной логики, способной (о чем нам наглядно напоминает сам термин «окончательное решение») превратить свои мечты в реальность и тем самым сделать реальность кошмаром. Подобное решение не только не устранит кризис современного мира, но — если после его воплощения кто-то вообще останется в живых — лишь усугубит его. Обременив и без того увесистый «счет» нынешней цивилизации новыми миллионами жертв, оно не остановит ее подспудное движение к тоталитаризму, но ускорит его. Это будет Пиррова победа, поскольку победители после такого конфликта неизбежно будут напоминать побежденных куда больше, чем кто-нибудь сегодня готов признать или может представить. Вот один небольшой пример: попробуйте вообразить, насколько огромный «архипелаг» ГУЛАГ придется построить на Западе во имя патриотизма, демократии или прогресса, чтобы поместить туда всех, кто откажется участвовать в этих усилиях — будь-то по наивности, из принципа, страха или злонамеренности!

Ни одно зло никогда не удавалось устранить, подавляя его симптомы. Заниматься надо его причиной.