Политика и совесть

V

Когда меня судили, и затем, когда я отбывал свой срок, я на собственном опыте убедился, какое огромное значение и благую силу имеет международная солидарность. Я буду вечно благодарен за все ее проявления. Не думаю, однако, что мы — те, кто стремится говорить правду в наших условиях, — находимся в «асимметричном» положении, или что только мы должны просить помощи и ожидать ее, что мы не можем сами оказать помощь тем, кто помогает нам.

Я убежден: то, что в странах советского блока называется «инакомыслием», представляет собой уникальный опыт современности — опыт жизни на самом бастионе обесчеловеченной власти. И эти «инакомыслящие» не только могут, но и обязаны анализировать свой опыт, рассказывать о нем и передавать его тем, кому посчастливилось не испытать все это на себе. Таким образом, у нас тоже есть возможность как-то помочь тем, кто помогает нам, помочь им в наших общих интересах, в интересах человечества.

То, что я называю «антиполитической политикой», — один из важнейших результатов анализа этого опыта. Эффективная реализация этой идеи возможна — пусть даже из-за самого характера такой политики просчитать ее последствия заранее невозможно. Ее результаты, несомненно, будут в корне отличаться от того, что на Западе считается критериями успеха в политике. Эти последствия скрыты, косвенны, носят долгосрочный характер и с трудом поддаются измерению: зачастую они существуют лишь в невидимом пространстве общественного сознания, подсознания и совести, и практически невозможно определить их значимость в этой сфере и степень, в которой они вносят вклад в развитие социума. Становится, однако, очевидным — и я думаю, что этот вывод имеет важнейшее общечеловеческое значение, — что один человек, казалось бы бессильный, если он во всеуслышание произнесет слово правды и готов отвечать за него всем своим существом и самой жизнью, готов заплатить за него высокую цену, обладает, как это ни странно, большим влиянием, чем тысячи анонимных избирателей — хотя формально он и лишен права голоса. Становится очевидным, что даже в сегодняшнем мире, и особенно на том открытом бастионе, где ветры дуют сильнее всего, люди в состоянии противопоставить собственный опыт и естественный мир «невинной» власти, и тем самым показать, что она виновна, — как это сделал автор «Архипелага ГУЛАГ». Становится очевидно, что правда и нравственность могут стать новыми отправными точками в политике и даже сегодня обладают несомненной политической силой. Предупреждение одного смелого ученого, сосланного куда-то в провинцию, терроризируемого непонимающим обществом, разносится над всеми континентами и апеллирует к совести сильных мира сего куда сильнее, чем все потуги целых бригад наемных пропагандистов, словно говорящих сами с собой. Становится очевидным, что сугубо личные понятия вроде добра и зла сохраняют свой однозначный смысл и способны поколебать казалось бы несокрушимую власть со всеми ее армиями солдат, полицейских и чиновников. Становится очевидным, что политика никоим образом не должна оставаться уделом профессионалов и что один-единственный электрик, повинующийся верному зову сердца, почитающий нечто большее, чем он сам, и свободный от страха, способен повлиять на саму историю своей страны.

Да, «антиполитическая политика» — политика «снизу», политика человеческая, а не аппаратная, политика, идущая от сердца, а не вырастающая из абстрактных тезисов, — возможна. Неслучайно этот обнадеживающий опыт получен именно здесь, на нашем мрачном бастионе. Живя по «правилу повседневности», мы должны спуститься на самое дно колодца, чтобы увидеть звезды.

Говоря о «Хартии 77», Ян Паточка употреблял формулировку «солидарность потрясенных». Он думал о тех, кто осмеливается сопротивляться безличной власти, бросать ей вызов с помощью единственного оружия, что у них есть, — собственной человечности. Разве перспектива лучшего будущего не зависит от своего рода «международного сообщества потрясенных», не признающего государственных границ, политических систем и силовых блоков, стоящего в стороне от традиционной политической игры, не претендующего на звания и должности, стремящегося преобразовать в реальную политическую силу тот феномен, над которым посмеиваются технологи власти — человеческую совесть?