Полководец

Глава девятая

В жизни Дениса еще не случалось такого странного времени. Когда они с Авденаго затевали свою авантюру, все выглядело сравнительно просто: тролль поселяется в квартире Мандрусовых на короткое время; потом они находят Морана, и Авденаго благополучно перебирается к своему хозяину. Между тем Анна Ивановна приезжает с дачи, полная заново перемолотых идей и свежих впечатлений. А молодые люди, если повезет, снова отправляются в Истинный мир — заканчивать там незавершенные дела.

Однако день возвращения Анны Ивановны близился, а Моран по-прежнему оставался недостижим. И, в умножение проблем, к Авденаго прибавилась еще и Деянира.

Поначалу она только ела и спала. И еще хозяйничала в косметических запасах Анны Ивановны.

— У твоей матери что, нет даже аллергии на комаров? — возмущенно спросила она Дениса в первый же день.

— Тебя покусали комары? — удивился Денис.

Деянира смерила его раздраженным взглядом. Если неведомый Евтихий и впрямь решился связать свою судьбу с этой девушкой — многое придется вынести Евтихию.

— Ты видел, в каком состоянии у меня кожа? — осведомилась Деянира.

Денис послушно принялся ее рассматривать.

Она отмахнулась:

— Прекрати!

— Я просто не понял, как это связано с аллергией на комаров, — признался Денис.

— Мне нужна любая мазь, которая снимает раздражение кожи и слизистой, — снизошла Деянира. — Можно, например, от ожогов. Лучше, конечно, без гормонов.

— Так бы и говорила, — обиделся Денис. — Я схожу в аптеку.

— Нужна еще гигиеническая помада, — прибавила Деянира. — И маска для лица. Гипоаллергенная. Лучше две: очищающая и питательная. Запомнишь?

— Я лучше запишу, — сказал Денис.

Из аптеки он принес пакет, тесно набитый таинственными коробочками.

Деянира заняла спальню Анны Ивановны. Заявила, что у нее серьезный стресс и поэтому-де ей необходимо отлежаться. Она убрала со столика очки Анны Ивановны, недочитанный любовный роман, таблетки от головной боли и какое-то неопознанное гомеопатическое средство, и разложила тюбики, купленные для нее Денисом.

То и дело Деянира требовательно стучала в стенку, и тогда Денис приносил ей чай с печеньем. Деянира всегда представала ему в каком-нибудь новом ужасающем виде: то с маской на лице, то с жирно намазанными губами, то с тампонами на веках.

В последний раз она призвала к себе Дениса около одиннадцати вечера.

— Нужно немедленно поехать на канал и собрать все нитки, которые вы из меня вытащили, — заявила она.

— Что?! — Денис даже поперхнулся от неожиданности.

— Долго объяснять, — сказала девушка. — Просто они могут оказаться весьма ценными.

— В каком смысле?

— В таком смысле, что они могут представлять значительный интерес.

— Мы говорим сейчас о твоей блевотной пряже?

— Выбирай выражения, — строго приказала Деянира.

— Еще напомни мне о том, что в Истинном мире ты превосходила меня по социальному статусу.

— Я и в здешнем мире тебя превосхожу, — фыркнула Деянира. — Поезжай на канал и подбери нитки. Я их, так и быть, сама отстираю.

— Может быть, лучше утром? — спросил Денис безнадежно. Он уже понял, что она будет настаивать.

— Утром их подметет дворник, — сказала Деянира. — Я уже размышляла над этим. Раньше хорошо было, дворники не работали, и мусор лежал на месте неделями. Потеряешь квитанцию, а потом запросто ее найдешь. Отрадно, конечно, что Питер стал чище, но есть и оборотная сторона: за нитками придется ехать прямо сейчас.

— А раньше ты сказать не могла? — осведомился Денис, выразительно поглядывая в черное окно. — Ну хотя бы часа в четыре?

— В четыре часа я лежала почти без сознания… — с достоинством отвечала Деянира. И прибавила примирительным тоном: — Мне это самой только что в голову пришло. Насчет ниток. Я тебе честное слово потом объясню, почему это так важно… — Она величественно отпустила Дениса, махнув ему расслабленной кистью: — Ступай же. Поезжай на канал и забери эти нитки, умоляю.

«Наверное, я должен радоваться тому, что она не назвала меня „голубчик“, — подумал Денис сердито, выходя из ее комнаты. — Барыня нашлась».

Авденаго отнесся к требованию Деяниры вполне серьезно.

— Мы имеем дело с Мораном, дружище, — сказал он, выслушав рассказ Дениса об очередной придури их нового партнера. — Тут ни одной мелочью пренебрегать не стоит. Если тебе лень ехать, я сам скатаюсь, только денег дай на дорогу и на пиво.

Денис ему дал пятьдесят рублей. Авденаго посмотрел на купюру укоризненно, но ничего говорить не стал.

Итак, в доме появилась девушка, а это — нечто, совершенно не похожее на маму. То и дело ванна оказывалась запертой, холодильник — несмотря на наличие в нем некоторых вполне съедобных продуктов — был объявлен «совершенно пустым», а у Дениса существенно прибавилось хлопот и расходов. Зато посуда была теперь вся перемыта и притом очень тщательно.

Кроме того, Деянира изумительно зашила все прорехи на одежде — своей, Дениса и Авденаго.

Разноцветная пряжа, привезенная с канала и отстиранная средством «Ворсинка», сохла в гостиной на бесплатных газетах «Мой район» и «Метро». Если бы Денис был кошкой, он бы выгибался дугой и угрожающе шипел всякий раз, когда проходил мимо этой кучи.

— Ты не хочешь позвонить родителям? — спросил Деяниру Денис на третий день ее возвращения.

Девушка выглядела уже вполне прилично. Отечность век прошла, губы тоже начали заживать. Только уши еще побаливали.

Деянира лежала в постели и рассеянно просматривала каталог «Икеа» за последний квартал. Анне Ивановне эти каталоги регулярно привозила приятельница, которая работала неподалеку от магазина «Икеа». Анна Ивановна сама туда не ездила, слишком далеко, да и незачем, но каталоги охотно листала и время от времени мысленно прикидывала — какую вещь она хотела бы прибрести. Помечтаешь-помечтаешь над каталогом — вот тебе и радость, вроде как от покупки. Это ведь неправда, что невозможно насытиться одним только запахом. Анна Ивановна, например, запросто проделывала такой фокус.

Услышав о родителях, Деянира опустила каталог на одеяло и сильно побледнела.

— Что? — испугался Денис. — Они умерли?

— Кто? — спросила Деянира.

— Твои родители — «кто»!

— Почему умерли? — еще больше побледнела Деянира.

— Не знаю… А чего ты пугаешь?

— Я? — она возмутилась, задышала. — По-моему, это ты меня всякими глупостями пугаешь… Нет, я просто… Тьфу ты, из-за тебя все мысли в голове путаются… Денис, я не знаю.

Он сел на край ее постели, как часто сиживал с мамой, когда еще был маленьким.

— Чего ты не знаешь?

— Я ведь не знала, что уйду в Истинный мир. Твоя мама — она, например, знала, что ты уезжаешь путешествовать. А у Авденаго… Ты же слышал, какая у него мама. Со мной все вышло по-другому. Я попала в Истинный мир случайно. Баловалась у Морана… и тут…

— Ты брала вещи Джурича Морана?

— Фотоаппарат. Да. — Она кивнула несколько раз. — Хотела сделать фотографию на память, а его не было дома…

— Ничего себе, как он тебе доверял! — восхитился Денис.

— Он считал меня маленьким демиургом, — скромно объяснила Деянира. — Творцом, вроде него самого. В общем, Мастером. Я ведь мечтала добраться до самого Калимегдана. Представляешь? Войти в обитель Мастеров! Стать с ними вровень… Не сразу, конечно. Сперва следовало покорить Гоэбихон и, не останавливаясь на достигнутом, двигаться дальше… и дальше… пока белые башни Калимегдана не окажутся у моих ног.

Денис слушал внимательно, даже сочувственно. Он отдыхал в такие минуты. Необходимость взвешивать каждое слово, постоянно быть готовым к стычке с язвительным троллем или с раздражительной мастерицей, — все это выматывало Дениса. Наверное, они оба правы: он — простой солдат, и ничего больше. Ну так и обращались бы с ним соответственно, зачем же обязательно вступать в «умные» дискуссии? Достали. Денис боялся, что в конце концов не выдержит и подерется.

Деянира изредка давала ему передышку. Держалась просто и даже как будто искала его сочувствия.

— Видишь ли, я просто… пропала, — призналась девушка.

— Как Евтихий?

— Да.

— Наверное, тут есть какая-то параллель, — предположил Денис. — В ваших судьбах. То один, то другой — вы оба пропадаете.

— Может быть, — не стала отрицать Деянира. — Но мои родители этого не знают. Они ведь просто папа и мама. А я у них — единственная дочка. И вдруг я исчезаю, ни слова не сказав! Я им даже письма отправить не смогла, как ты понимаешь. Мне представить себе страшно, что они подумали.

— Ну так и что же теперь, так и прятаться всю жизнь?

— Хочешь меня с квартиры выпихнуть?

— Дура, — сказал Денис.

После этого она попросила телефон и за закрытой дверью долго плакала.

Денис сидел в гостиной и тупо смотрел в стену. Он был совершенно вымотан. Неужели все девушки так усложняют жизнь, свою и близких? Интересно, хвостатая жена Авденаго — тоже такая?

Деянира стукнула в стенку. Денис поднялся и устало потащился назад, в спальню.

Она вернула ему телефон. Ее лицо было красным и опухшим, как подушка, но глаза светло сияли.

— Я поговорила с папой, — сообщила она севшим голосом. — Он обещал уладить с мамой, чтобы мне не пришлось с ней объясняться. Знаешь, оказывается, к ним заходил Джурич Моран и предупредил их о моем отъезде. Правда, он хороший? — Она зевнула. — Завтра поеду домой…

— Ты довольна? — спросил Денис. Он сделал над собой усилие и погладил ее твердый лоб.

— Спасибо, — прошептала Деянира.

Она опять заснула.

Дениса тревожила ее сонливость — он считал это признаком болезни, но Авденаго уверял его, что беспокоиться не о чем:

— У нее хорошие защитные механизмы. Она просто эмоционально вымотана.

— Я тоже, — заметил Денис. — Однако не засыпаю, как щенок, с мячиком в зубах.

— Очень точное сравнение, — хмыкнул Авденаго. — Пусть отдыхает. Ей еще с родителями общаться. На это потребуется немало сил.

На следующий день существенно потеплело, и пошел снег. Мокрые хлопья валились с неба так поспешно, словно убегали от кого-то, кто напугал их там, наверху.

Денис и Авденаго взялись проводить Деяниру до ее дома. Чтобы ей не так страшно было ехать к родителям. Пусть по крайней мере по дороге отвлекается от всяких там ненужных мыслей.

— Я себя ужасно чувствую, — призналась за завтраком Деянира. — Просто кошмарно. Мне совсем не хочется домой. Просто до крика. И это очень странно… Я ведь скучала по родителям. Я вообще люблю маму и папу, — прибавила она с вызовом, хотя никто из собеседников и не думал поднимать ее на смех или как-то возражать. Утверждать, например, что любить маму и папу — устаревший предрассудок.

— Ну, это, конечно, волнительно, — сказал Денис, когда девушка замолчала, рассматривая сосиски с макаронами, которые приготовил для нее Авденаго.

Деянира не ответила.

Авденаго снял с плиты закипевший чайник. Денис поднял палец, показывая, что просит налить ему чаю. Тролль полностью захватил власть на кухне. Теперь при нем даже сахар никто в чашку класть не смел — Авденаго все делал сам.

Деянира подняла затуманенный взгляд.

— И в самом деле — глупо! — воскликнула она. — Я себя чувствую так, словно нашкодила и теперь боюсь наказания. Как будто мне пять лет, честное слово!.. — Она покачала головой. — Очень, очень глупо, — повторила она.

— Но ведь ты и в самом деле нашкодила, — напомнил Авденаго. — Ты баловалась с вещами Джурича Морана. Ты брала без спросу его фотоаппарат!

— Можно подумать, ты никогда этого не делал, — возразила она.

— Никогда, — ответил Авденаго.

— Давай, ври дальше. Ты ведь жил у него.

— Да.

— И что, даже пальцем не притрагивался?

— Он мне запретил.

— Подумаешь! «Запретил»!

— Он убедительно запретил, — повторил Авденаго.

— Ладно, — сказал Денис, видя, что его сотрапезники опять вот-вот переругаются, — давайте заканчивать завтрак и поедем на канал.

— Не терпится сплавить меня куда подальше? — осведомилась Деянира.

— Просто твои родители ждут.

— Они целый год ждали, еще один час ничего не решает. — Она вздохнула, взялась за вилку. — Я действительно боюсь и тяну время.

— Мы будем рядом, — заверил Денис. — Если что, беги сразу к нам.

— Если — «что»? — грустно переспросила Деянира. — Если мама начнет плакать? Если она постарела?

— Почему же непременно «постарела»? — возразил Денис.

— Потому что папа так говорит… что она сильно сдала за последний год. — Деянира вздохнула. — Я не хотела, чтобы вышло так! — Она в сердцах откусила от сосиски и принялась жевать.

Денис допил чай.

— Едем, — сказал Авденаго. — Посуду потом вымоем. Надо, в самом деле, поскорее покончить с этим мучением!..

Они оделись и вышли под снегопад.

На Сенной царила снеговая паника. Ветер прилетал из всех переулков, выходящих на площадь, и белые хлопья в ужасе пытались спастись от незримых разинутых пастей. Канава с обнаженной трубой обледенела; труба лежала на дне ямы, как труп.

Авденаго держал Деяниру под руку. Денис шел чуть поотстав, точно конвоир. Девушка молчала, глядела себе под ноги. Черные следы, оставляемые на асфальте, быстро бледнели под снегопадом.

Когда они вошли в переулок, Деянира высвободила руку и оттолкнула от себя Авденаго. Она обернулась к Денису, кивнула ему.

— Я сама. Спасибо, ребята. Звоните, если что.

Она поцеловала холодными губами Авденаго, потом Дениса. Она очень тщательно выбирала, куда приложиться своим ледяным поцелуем. В середину щеки. Чтобы не возникало никаких иллюзий.

В лоб целуют покойника, в макушку — ребенка, в губы — любовника, в нерегламентированное место, например, в ухо, — того, с кем кокетничаешь. А в щеку целуют друга, с которым, несмотря на кое-какую близость, желаешь сохранить дистанцию. Очень умно. Как и ее мать, Деянира знала толк в ритуальных жестах, и оба молодых человека инстинктивно ощутили и оценили это.

Девушка повернулась и пошла. Авденаго и Денис сомкнули ряды. Они стояли бок о бок и смотрели ей в спину. Она уносила на себе куртку Дениса, его летние джинсы и свитер в ромбик. И старые кеды Анны Ивановны, в которых та летом ездила на дачу.

С каждым шагом Деянира становилась все более маленькой и хрупкой.

— Ей здорово шел тот наряд, который она носила в Гоэбихоне, — проговорил вдруг Авденаго. — Немного похоже на монашку или медсестру, но… красиво. По-своему. Для любителей старых дев.

— Вроде Евтихия? — спросил Денис.

Авденаго негромко рассмеялся.

— Вроде Евтихия, — подтвердил он.

Денис вдруг дернулся:

— Она не оставила телефона! Как мы ей позвоним-то?

Он хотел догнать девушку, но Авденаго остановил его:

— Не надо.

— Почему? — горячо спросил Денис. — Мы ведь потеряем ее!

— Нет, — сказал Авденаго. — Не надо. Посмотри, как красиво она уходит. Если ты сейчас за ней погонишься, ты все испортишь.

Денис изумленно глянул на Авденаго.

— Ты с ума сошел?

— Вовсе нет. Для тролля одним из главных показателей подлинности момента является его красота. Истинно то, что красиво… Впрочем, здесь другое солнце.

— То есть? — не понял Денис.

— Ты не был по другую сторону Серой Границы, а я был. У нас солнце ярче. От этого и мысли немного другие.

— Ага, — недоверчиво протянул Денис. — И малина слаще.

— И малина действительно слаще, — подтвердил Авденаго. — Пусть Деянира уходит. Если понадобится, мы отыщем ее.

— Как?

— У Морана есть ее телефон. Найдем Морана — позвоним Деянире…

Денис хитро промолчал. Он вспомнил, что Деянира звонила родителям с его мобильника. Там и остался номер.

Они постояли еще немного, позволяя девушке скрыться за углом, а потом переглянулись и дружно зашагали к морановскому дому.

Там ничего не изменилось. Все та же пустая стена и дерево за оградкой, молчаливое и как будто хитрое: казалось, оно кое о чем догадывается. Ну еще бы, ведь у него есть возможность заглядывать к Морану в окна.

— Странно, — сказал Авденаго, когда они не солоно хлебавши вышли на набережную. — Я вообще ничего не чувствую.

— А что ты должен чувствовать? — удивился Денис.

— Отчаяние, ярость… Не знаю. Что-нибудь сильное и плохое. А у меня на душе одна пустота.

— Наверное, для тролля это и есть самое плохое, — заметил Денис.

— Ого! — Авденаго скосил на него глаз. — А ты начал соображать, солдат.

Они миновали еще несколько домов, и вдруг Авденаго приостановился.

— Слышишь?

Денис ничего не слышал. Он так и сказал.

— Вот, опять! — вздрогнул Авденаго и посмотрел на Дениса пристально, как бы желая внушить ему нечто важное: — Неужели не слышишь?

— Нет.

— Тише.

Они замерли. Денис даже затаил дыхание. Он напрягал слух изо всех сил и наконец до него донесся едва различимый плач.

— Как будто котенок застрял… или замерз… — сказал Денис.

Авденаго молча покачал головой.

Они сделали пару шагов, остановились. Теперь Денис улавливал тонкие, жалобные звуки. Где-то пищали и всхлипывали. Какой-то несчастный, попавший в безнадежную ловушку зверек.

— Ты понял, где это? — спросил Денис.

Авденаго оглядел площадь. Никого. Какая-то бабушка вдали, ближе к Московскому проспекту, но вряд ли это она плакала. Две темных фигуры у пивного подвальчика. Не они.

— Ну что, — сказал Авденаго, — будем спасать котенка или поедем греться и пить чай?

— Ладно, поехали домой, — вздохнул Денис. Настроение у него вконец испортилось.

Возле самой станции метро под снегом мокла толстая пачка бесплатных газет. Обычно их раздают специально нанятые для этого люди. Но, очевидно, сегодня нерадивому работнику очень уж не захотелось стоять под сырым снегопадом и ждать, пока из метро выползет случайный и, скорее всего, равнодушный к бесплатной газете прохожий. Это раньше люди расхватывали все, лишь бы на халяву, а сейчас народ зажрался.

Проходя мимо газет, Авденаго вдруг замер и посмотрел на них с непонятным вожделением. Затем потянулся к ним и дотронулся до верхней, совершенно мокрой и запорошенной снегом.

— Зачем тебе газеты? — спросил Денис недовольно. Не хватало еще, чтобы Авденаго натащил в дом всякого мусора!

Не отвечая, Авденаго резко наклонился к пачке и прижал к ней ухо. Потом выпрямился, несколько секунд стоял неподвижно и глядел вдаль слепыми глазами. Губы его шевелились, но ни одного звука с них не срывалось.

Денис сунул руки в карманы, покачался с носка на пятку. Демонстративно вздохнул. Пошевелил бровями. Оглянулся на вход в метро.

Авденаго даже не заметил этой маленькой пантомимы. Тролль повернулся опять к пачке газет и с силой ударил по ней ногой. Мокрые, тяжелые от снега листы разлетелись по площади… и неожиданно среди них обнаружилась девушка.

Только что никакой девушки здесь не было, и вот она возникла. В первое мгновение Денису показалось, что вернулась Деянира, но нет: эта новая девица была другой. Тоже тощая и бледная, но все-таки другая.

Для начала, она была почти раздета. Желтая от старости трикотажная майка — вроде тех, что носили в пятидесятые, — болталась на тощих плечах. Ключицы торчали, крохотные острые грудки видны были в низком, растянутом вырезе. Помимо майки, на девице были домашние тапочки и черные спортивные трусы.

Она вся тряслась и выглядела так, словно вот-вот должна была умереть от чахотки. В ее глазах цвета пыли тряслась паника. Прижимая костлявые руки к груди, она озиралась по сторонам.

Авденаго снял с себя куртку и закутал ее. Бережным, уверенным движением прижал к себе.

— Судьба у меня такая, — сообщил он, подняв к Денису повеселевшее лицо, — спасать странных девиц на Сенной площади.

— С этой ты тоже знаком? — спросил Денис, спускаясь со ступенек (он уже начал восхождение ко входу в метро).

— Это Юдифь, — ответил Авденаго и наклонился к девушке. — Да, Юдифь? Это ведь ты?

Из недр куртки донесся протяжный всхлип.

— Мама приезжает послезавтра, — напомнил Денис. — Приютить Юдифь надолго я не смогу. Господи, да кто она такая?

— Это Юдифь, — повторил Авденаго. — Давай-ка отведем ее домой, а по дороге кое о чем спросим. Ты ведь ответишь на наши вопросы, да, Юдифь?

Куртка печально вздохнула.

— Идем, Юдифь, — сказал Авденаго. — Не бойся.

— Это ты, да? — пробормотала куртка.

— Авденаго, — сказал тролль.

Куртка задрожала от рыданий и покрепче обхватила Авденаго поперек туловища рукавами. Кособочась из-за этого, как краб, Авденаго двинулся обратно к Екатерининскому каналу — к дому Джурича Морана.

— Она живет между обоями? — переспросил Денис уже в третий раз. — Но ведь этого не может быть!

— Почему? — осведомился Авденаго. — Ты вот живешь в бетонном доме. Твои любезные эльфики — в дупле большого волшебного дерева, которое, шелестя листочками, нашептывает им героические баллады о героях древности. А Юдифь обитает между обоями. Ты замечаешь принципиальную разницу? Я — нет.

— Она ведь… Ну, объемная, — сказал Денис. — То есть она, конечно, достаточно тощая, но все-таки недостаточно, чтобы поместиться под листом бумаги. Ну, так поместиться, чтобы это не было заметно. И потом, как она выходит наружу? Обои рвет, что ли?

— Я просачиваюсь в щели, — подала голос Юдифь.

Они уже поднялись на нужный этаж и проникли в ту самую коммунальную квартиру, которая наводила на Дениса такой ужас. Юдифь легко скользила по потемневшему паркету. Ее тапки оставляли кляксообразные мокрые следы, но это никого не беспокоило.

— А где ты конкретно живешь? — спросил Денис. — Под какой обоиной? Или у тебя нет предпочтений?

Авденаго сморщил нос. Вечно у этого Денисика какие-то идиотские вопросы!

Но Юдифь ответила вполне серьезно:

— Да, представь себе, есть такая обоина. Вон та, возле зеркала. — Она показала на мутное зеркало в широкой раме из светлого дерева. Рама была совсем простая, сколоченная из досок, но по углам были приделаны вырезанные из досок же розетки. Всю конструкцию покрывал лак, безнадежно потемневший от времени.

— А почему? — спросил Денис.

Она пожала плечами.

— Просто нравится.

В коммунальном коридоре наряд Юдифи не выглядел таким уж диким. Здесь встречались персонажи, одетые куда более причудливо. Например, старуха с коротко стриженными седыми волосами в синем арестантском ватнике. У нее имелся даже номер на груди.

— Меня почти никто не видит, — сообщила Юдифь.

— Ты привидение? — спросил Денис.

«Какая бестактность!» — подумал Авденаго.

— Я — хозяйка квартиры, — ответила Юдифь.

Авденаго широко раскрыл глаза.

— Что ты имеешь в виду? — вырвалось у него.

— Это моя квартира, — отозвалась Юдифь. — Она принадлежит нашей семье с 1867 года. Я жила здесь с папенькой до самой его смерти. И потом тоже. — Она подумала немного и прибавила, растерянная: — Наверное, я здесь навсегда.

Они гуляли по коридору и беседовали.

— Я не выходила отсюда очень долго, — продолжала Юдифь. — Понимаете, я не знаю точно, бумажная я или нет.

— Нет, — заверил ее Денис и для верности пощипал за руку. — Ты вполне телесная. Из мяса и костей. Тебя можно сварить в бульоне.

Юдифь почему-то обрадовалась:

— А мне все думалось: вот выйду, тут-то меня дождем размочит, я вся расползусь, как старое письмо в луже…

— Не всякая бумажка расползается в луже, — сказал Авденаго. — Я тут как-то шел весной, и что, как ты думаешь, я нашел?

— Что? — хором спросили Денис и Юдифь.

— Советские три рубля. Вмерзли в лед. А теперь представьте себе, сколько лет эта бумаженция там пролежала. И ничего ей не сделалось.

— Так это, может быть, коллекционер какой-нибудь обронил, — предположил Денис. — С чего ты взял, что она там с советских времен залежалась?

— Я пытаюсь подбодрить Юдифь, а ты мешаешь! — возмутился Авденаго.

— Она пережила несколько революций, блокаду и перестройку, — указал Денис. — По-моему, ей уже нечего бояться.

— Она боится воды, — возразил Авденаго. — Кажется, она ясно это объяснила.

— Я хотела выйти из дома, — сказала Юдифь. — Просто посмотреть, как там, снаружи. А там — снег… Такой мокрый. Я и спряталась.

— В газеты? — переспросил Денис.

— Ну да, — кивнула Юдифь. — Они похожи на те, что под обоями. Я там всякого начиталась! Столько всего интересного в мире!

— Представить себе страшно, — пробормотал Денис.

Авденаго поцеловал Юдифь в макушку, как ребенка, и в лоб, как покойника, и в ухо, как существо, с которым он кокетничал, и в щеку, как старого друга.

А Юдифь поцеловала его в губы и прошептала:

— О, я так рада, так рада видеть тебя!

Среди множества телефонных аппаратов, приделанных к стене коммунального коридора, устроенных на полочках да там и забытых, брошенных под шубами, выставленных, чтобы вынести на помойку, имелся только один действующий.

Это был черный пластмассовый аппарат с трубкой, похожей на берцовую кость.

— А ты Федора Михайловича Достоевского видела? — спросил Авденаго, когда Юдифь подвела их к аппарату.

Она молча кивнула.

— И какой он из себя? — продолжал расспрашивать Авденаго.

— Ну, просто человек… — объяснила Юдифь. — Грустный такой. Я потом все-все его книги перечитала. Но это давно было, до того, как я стала жить под обоями. Я потом только газеты читала.

— Понятно, — кивнул Авденаго.

Юдифь сняла трубку и набрала номер. Денису показалось, что номер коротковат — даже не шестизначный, а пятизначный как будто.

— Ты кому звонишь? — спросил он.

— Не знаю…

В трубке сказали:

— Алло.

— Алло.

— Это Юдифь. Это кто?

— Я Вас просила сюда больше не звонить…

— Клянусь Вам, между нами ничего не было…

— Я нашла Ваши письма.

— Это не мои.

— Кто Вы?

— Юдифь.

— Прошу Вас, не звоните сюда больше. Его все равно больше нет.

Юдифь залилась слезами.

— О, мне так жаль, так жаль!..

— Вам жаль? Не звоните больше.

— Алло? Алло? Кто это? Прошу Вас, не молчите!.. Не молчите!.. Я с ума схожу! Вы этого добиваетесь? Не молчите!..

…Игорь, это ты?

— Эта, типа, чего?

— Милая, наконец-то.

— Привет.

— Милая.

— Представляешь, я сегодня пошла гулять. Впервые за… ой, я не знаю, за сколько. А там снег! Я думала, что расползусь!.. Смехотура.

— Милая… милая…

— Ну вот, а тут пачка газет! Я как прыгну!.. Ты видишь это?

— Говори, говори. Я слушаю.

— И вот Авденаго. Помнишь, я рассказывала?

— Твой голос. Говори.

— Он ка-ак даст ногой по газетам! Они ка-ак разлетятся! Ой, родненький… Ну я и перепугалась! Я ведь думала, что тоже разлечусь! А тут — ничего. Просто снег. Ты любишь снегопад? Помнишь, я бежала к тебе навстречу сквозь снег?

— Милая… Не молчи. Милая.

— Ты помнишь?

— Да.

— Да…

— Я предупреждал, что на этот квартал лимит дров исчерпан!

— Наташа, у тебя книги остались? А у нас такое горе — Ольга Павловна скончалась.

— Алло! Алло! Алло!

— …я так думаю, главное — чтобы жопа была прикрыта. Знаешь, такая куртка длинная. Не очень красиво, может быть, но зато жопа прикрыта. Мне вот совсем не нравится, когда жопа открыта. По-моему, надо, чтоб прикрыта. В общем, я так и говорю: вы мне такую покажите, чтобы жопа прикрыта…

— Черт, — сказала Юдифь, вешая трубку.

— Алло!

— Это Юдифь!

— Так. Молчи. Ты — жидовка.

— Я жидовка-колотовка.

— Ну, и че звонишь? Твой Абраша давно смылся.

— Дурак.

— Алло, алло, алло…

— Я люблю тебя, но ты не туда попала…

— Не смей меня тревожить! Никогда! Я занят!

— Моран!

— Предположим, Моран, но от этого изначальный тезис не изменится! Я занят, черт побери, я чертовски занят.

— Это Юдифь! Моран!

— Ну, Юдифь! Что с того?

— Это Юдифь! Не вешай трубку! Джурич Моран!

— Что тебе нужно, обойная блоха?

— Ты представляешь, я сегодня вышла погулять!

— Ты оторвала меня от работы только для того, чтобы сообщить об этом?

— Моран, не бросай трубку.

— Я занят.

— Чем?

— Дрессирую собаку. У меня есть собака, забыла? Между прочим, это накладывает много обязанностей. Я звонил в приют, мне там все объяснили. А в районной библиотеке дали книгу по кинологии.

— Это про кино?

— Про собак, дура. Ты еще глупее, чем мой пес. Он, по крайней мере, понимает слово «кинология».

— Правда?

— Да. Когда я так говорю, он голову поворачивает. Прислушивается. И ушки поднимает. Ты умеешь поднимать ушки?

— Нет.

— А он умеет… Он вообще талантливый. Ладно, пока. Я вешаю трубку.

— Погоди, Моран!

— Что еще?

— Здесь Авденаго.

— Не помню такого.

— Клянусь тебе, Моран, здесь Авденаго.

— Ну и что с того?

— Просто…

— Ты тратишь мое время. Очевидно, ты воображаешь, будто я бессмертный.

— А разве нет?

— Не уверен. Что нужно от меня этому твоему… Как ты его назвала?

— Авденаго.

— Чего он добивается?

— Он хотел бы тебя увидеть.

— Ну так нечего висеть на телефоне. Просто приходи. И этого — как ты там его называешь? — своего приятеля с собой прихвати. У меня как раз квартира грязью заросла, так что для Авденаго — кем бы он ни был — найдется дело по душе.