Полководец. Биографическая повесть

СВИДАНИЕ С СИКСТИНСКОЙ МАДОННОЙ

Еще в памятную для меня ночь под Калинином Иван Степанович Конев, у которого в ту тяжелую пору было, как говорится, хлопот полон рот, удивил меня интересом к культурным ценностям древнего русского города и заботой о них.

- Прошли мы сегодня с секретарем обкома Иваном Павловичем Бойцовым по улицам, - рассказывал он тогда. - Сердце кровью обливалось, что они сделали с вашим городом. Ваш театр. Он теперь сам похож на декорацию. А Екатерининский путевой дворец, что у Волги, его ведь Матвей Казаков строил. Так? И надо же, взорвали. Чем он им помешал? Это хорошо еще, что мы их быстро изгнали из города…

При штурме Львова артиллеристам был дан приказ по историческому центру города не бить. При освобождении Ченстохова командующий лично направил на самолете двух опытных офицеров-разведчиков с чрезвычайными полномочиями: организовать разминирование церкви Ясногурского монастыря, где хранилась известная католическая святыня - икона божьей матери. Офицеры получили приказ до подхода основных стрелковых частей организовать охрану этой знаменитой иконы. В Кракове вся операция по освобождению города была разработана так, чтобы не дать отступающим минировать и взрывать здания, а артиллеристы получили приказ не бить по зданиям крепости Вавель, хотя это была настоящая и очень мощная для своего, да и для нашего времени крепость.

Когда армии фронта начали бои на землях Саксонии, заботой командующего стал Дрезден, красивейший город на Эльбе. Конев по альбомам изучал этот город, знал, что в центре его во дворце Цвингер находится знаменитая художественная коллекция, стоящая по своему значению где-то рядом с нашим Эрмитажем, Британским музеем, французским Лувром.

Авиация западных союзников в феврале совершила на Дрезден два гигантских налета. Тысячи самолетов две ночи обрушивали на город бомбы разных калибров.

Разведчики докладывали, что центр города - сплошные руины. Улицы превращены в развалины, почти недоступные для движения транспорта, под руинами погребены многие тысячи трупов, которые с наступлением теплой весенней погоды стали разлагаться.

Дворец Цвингер, который, если судить по художественным репродукциям, выглядел как изысканнейшее каменное кружево, представлял собой сплошную развалину, по которой трудно было даже угадать его контуры.

- А Дрезденская галерея? - спросил Конев.

- Она была эвакуирована и спрятана, по слухам, где-то в горах, ответил командир разведгруппы, ходившей в город. - Никто не знает где. Говорят, что те, кто ее прятал, были потом уничтожены.

Маршал тотчас же вызвал к телефону командующего 5-й гвардейской армией, в разгранлинию которой входил Дрезден и ближайшие его окрестности, и приказал энергично заняться розысками исчезнувшей галереи.

На следующий день ему доложили, что группа людей во главе с известным московским искусствоведом майором Л. Н. Рабиновичем приступила к розыску картин.

Время было горячее. Все армии фронта находились в наступлении. Но маршал вызвал к себе майора для личного доклада.

- Самое страшное то, что сокровища могут погибнуть от случайной бомбы или снаряда. Тогда человечество не простит нам, - с пафосом, чуть не плача, докладывал майор. - Там Рафаэль, Рубенс, там Брейгель, Дюрер, Л. Кранах.

- У человечества нам не придется просить прощения, - остановил его маршал. - Однако мы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы предотвратить гибель картин. Вам одним это не под силу. Создадим специальную команду. Подключим к делу разведку и седьмой отдел. Будете действовать совместно с ними. - И добавил: - Я вызову из Москвы бригаду искусствоведов.

Прошло несколько дней. Прилетели специалисты во главе с искусствоведом Натальей Соколовой. Их наскоро переодели в военное. Присвоили им звания. В штабе 5-й гвардейской армии появились странные майоры и подполковники в грубых солдатских шинелях. Маршал продолжал интересоваться ходом поисков. И вот однажды ему доложили, что прибыл майор Рабинович со всей своей командой.

- Пригласите.

Адъютант впустил к нему группу тех самых майоров и подполковников, на которых с улыбкой смотрели боевые офицеры, называя их между собой «ряжеными». Они были так взволнованы, что еле могли связно говорить.

- Дрезденская галерея обнаружена.

- Где?

- Недалеко отсюда. В штольнях каменоломни на Эльбе, - доложил майор.

- Картины целы?

- Мы просмотрели лишь несколько полотен. Больше не успели. Вы же приказали немедленно доложить. Но кажется, в общем-то, целы, хотя сильно попорчены влагой и перепадами температур.

- Спасти можно?

- Если принять экстренные меры.

В тот же день вслед за боевым донесением в Ставку была направлена телеграмма с просьбой выслать на фронт опытнейших реставраторов.

Через час сам командующий стоял уже в каменном распадке, где находились копи. «Как сейчас помню, - напишет он потом, - открывшееся тогда перед нами зрелище. Уходившая в глубь каменоломни железнодорожная ветка, по которой вывозили камень, сохранилась, но выглядела так, будто здесь все давно уже заброшено… Кругом запустение, словно стоишь на худом, давно покинутом деревенском дворе. Все заросло травой, крапивой. Никому и в голову не могло прийти, что здесь спрятано что-то ценное, а тем более знаменитые полотна». Хитро все было замаскировано. Даже вблизи не могло возникнуть никаких подозрений.

Я тоже хорошо помню это первое свидание с шедеврами Дрезденской галереи. Когда, миновав запущенный участок, открыли одну дверь, потом другую, оказались в большой пещере, и оттуда со всех сторон смотрели знакомые по репродукциям лица, изображенные великими мастерами. Мы просто застыли в изумлении. Какое-то волшебное царство, и только.

А у картин, как гномы из древних немецких легенд, тихо двигались ученые с интендантскими погонами.

Они и доложили маршалу в первый его приезд, что, в общем-то, шедевры целы. Но близкие разрывы бомб, сброшенных, вероятно, во время налетов союзников, раскачали камни, своды пещеры. В помещения затекла вода, картины отсырели, покрылись плесенью. Участвовавшая в разговоре искусствовед Наталья Соколова дотронулась носовым платком до поверхности одной из картин, и на платке осталось сырое черное пятно.

- Надо сейчас же все эвакуировать в сухие помещения, - сказал маршал и распорядился отвести для этого летний дворец саксонских королей, оказавшийся совершенно целым.

Любуясь Сикстинской мадонной, которая как бы шагала по облакам в голубом сиянии небес, прижимая к груди очаровательного малыша, маршал пришел к неожиданному решению:

- Знаете что, отберите десять наиболее ценных полотен, я их отправлю в Москву для немедленной реставрации. Самолетом.

Эта мысль, к его удивлению, повергла Соколову в совершенный ужас.

- Сикстинскую мадонну самолетом? Бог с вами, товарищ командующий. А если самолет упадет?

- Это отличный самолет. Мой самолет. Опытнейший экипаж. Во фронтовой зоне дадим воздушную охрану. Я сам на этом самолете летаю.

- Но вы же маршал, а она мадонна, - совершенно искренне произнесла Соколова.

Маршал рассмеялся:

- Что верно, то верно. Разница кое-какая есть.

Разговор этот стал достоянием штаба. Отныне, когда речь заходила о каком-либо невыполнимом поручении, разводя руками отвечали: «Я же маршал, а не мадонна».

Через несколько дней командующему доложили, что в подземелье замка Кёнигштейн на Эльбе найдена ювелирная коллекция саксонских королей, богатейшее собрание предметов искусства из золота, платины, серебра, драгоценных и полудрагоценных камней. Это случилось уже после капитуляции Германии и освобождения Праги. Я с корреспондентом «Комсомольской правды» Сергеем Крушинским был приглашен маршалом посмотреть Находку, обнаруженную при весьма любопытных обстоятельствах.

В Кёнигштейне, неприступном замке, увенчивающем высокую гору, находились в заключении пленные французские генералы. Когда немецкий гарнизон крепости капитулировал, пленных освободили. Один из них доложил занявшему крепость подполковнику Штыкову, что по ночам сюда приезжали закрытые машины и эсэсовцы сносили в замковое подземелье какие-то тяжелые ящики. Подполковник вызвал саперов. Под землей на большой глубине они отыскали замурованный ход в камеру. Здесь и нашли ящики, в которых оказалась коллекция, известная всему миру искусств под названием «Зеленого свода».

Вот эту знаменитую коллекцию мы и ехали смотреть в машине маршала. Когда въехали в Дрезден, увидели, что от красот города не осталось ничего. Груды камня, кирпича, бесформенные и безобразные, громоздились одна возле другой, и трудно было даже представить, что здесь стояли дворцы, музеи, соборы.

И сразу как бы померк великолепный весенний день. Из царства буйной зелени мы попали в царство смерти. Проезды между развалинами не были расчищены. Машинам пришлось сбавить ход, и страшный смрад сразу окутал нас. Смрад тления.

- Жители утверждают, что в подвалах, под развалинами полтораста, а может быть, двести тысяч человек похоронены, - сказал шофер Губатенко, молчаливый донской казак, возивший Конева всю войну.

- Это верно. Дрезден считался открытым городом, - поддержал ехавший вместе с нами искусствовед, хорошо знавший Германию. Ему, кстати, и принадлежала честь отыскания коллекции «Зеленого свода». - Открытый город. Поэтому сюда со всей Германии съезжались, спасаясь от бомбежек, женщины и дети. Их размещали в, общественных зданиях, в подвалах, бомбоубежищах.

- А я вот все думаю и никак не могу понять, зачем эти бомбежки союзникам понадобились, - говорит, обернувшись к нам с переднего сиденья, командующий. - Для чего? С какой целью? Разгранлинии наступления были четко прочерчены в Тегеране и уточнены в Ялте. Наступали мы, как помните, неплохо. Помощи не требовали. Да и не им, а нам предстояло штурмовать Дрезден. И вдруг вот эти налеты на открытый город! Самые большие налеты, сделанные ими за всю войну. Возмездие? Так зачем же бить по открытому городу? С военной точки зрения это полная нелепость. С точки зрения общечеловеческой - варварство. Да, у этих руин есть над чем призадуматься.

Когда машины наконец пробрались через разбомбленный центр в совершенно сохранившийся район богатых особняков, а затем вышли на знакомую уже нам дорогу, лежавшую по-над Эльбой, все вздохнули свободно. Легкие жадно хватали воздух, напоенный соками влажной земли, свежей сыростью эльбинской поймы. Сады буйно цвели за невысокими решетчатыми заборами, и не было им никакого дела до только что отшумевшей страшной войны.

Казалось, война обошла этот край. Впрочем, это почти так и было. Тут все осталось цело, и лишь белые простыни, свешивающиеся с балконов, с окон, напоминали о состоявшейся капитуляции.

По пути наш искусствовед рассказал нам о Кёнигштейне, этом замке-крепости, где были отысканы сокровища. Машины приближались к знакомому памятному распадку, в котором совсем недавно хранились сокровища Дрезденской галереи.

- Может быть, остановимся поглядеть?

- Там уже нечего глядеть, - усмехнулся командующий. - Все картины теперь в надежном месте, стоят на просушке, и над ними колдуют лучшие реставраторы Москвы и Ленинграда… А ведь что там ни говори, вовремя мы освободили мадонну Сикстинскую, - продолжал он. - Мне доложили, что сырость сильно попортила почти все картины, что на иных краски отстают от полотна… Ну теперь-то они в верных руках. Мы с Иваном Ефимовичем Петровым, когда выпадет свободный час, ездим их смотреть. Любуемся. Иван Ефимович, кстати говоря, большой любитель и ценитель живописи. С ним интересно. И справочника не надо.

- Это точно. А знаете, товарищ маршал, такого трофея, как у нас, у союзников нет. Говорят, они захватили все золото Рейхсбанка. Но ни за какое золото таких картин не купишь, - рассуждал искусствовед. - Это будет достойной компенсацией за музеи, картинные галереи, дворцы, которые гитлеровцы разграбили и разрушили у нас.

Конев вновь поворачивается к нам с переднего сиденья и сурово смотрит на офицера, высказавшего такое предположение.

- Вы так полагаете? - строго спрашивает он. - А я вот уверен, что правительство наше на это не пойдет. Хотя, вероятно, это было бы справедливо.

- Но ведь немцы сколько всего у нас награбили? Сколько наших национальных ценностей из-за них погибло?

- Не немцы вообще, а гитлеровцы. А мы не можем поступать, как они.

- Но позвольте, товарищ маршал, а Наполеон? Он ведь, отступая, тащил с собой сокровища Московского Кремля на двадцати пяти подводах. И, убедившись, что не дотащит, утопил в каком-то озере. А англичане? Сколько они всего награбили для своего Британского музея! Я ведь эти коллекции знаю. Даже мумии из могил крали.

- Вот именно. Награбили, нагребли, накрали… Мы советские воины, а не наполеоновские вояки и не английские империалисты, - раздельно, будто диктуя, говорил маршал. - Понятно это вам, товарищ подполковник?

Конев произносит последние фразы строго, безапелляционно.

Все эти ученые люди в нескладных шинелях, реставраторы, работающие над спасением и восстановлением полотен и скульптур, откровенно мечтали и даже не только мечтали, а мысленно уже размещали сокровища галереи в музеях Москвы, Ленинграда, Киева, Минска. Даже спорили при нас между собой, где что лучше смотреться будет. И честно говоря, мы с Крушинским разделяли их взгляды.

- Конечно, казалось бы, справедливо все это забрать, чтобы, как говорят у нас на Вологодчине, тот, кто по шерсть пошел, вернулся бы стриженым. Долг платежом красен, - раздумывает вслух Конев. - Но все это принадлежит не Гитлеру, а немецкому народу. Ведь гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается. Немецкий народ вечен. Вы что ж, забыли? Правильные, очень правильные слова…

Годы спустя, прочитав решение Советского правительства о возвращении Дрезденской галереи, я вспомнил эти слова Конева. Была возвращена ее хозяину, немецкому народу, и сокровищница саксонских королей, найденная тогда в замурованных подвалах Кёнигштейна. Теперь и коллекция «Зеленого свода» выставлена в Дрездене, в специально реставрированном для нее дворце-музее.

Вспоминая об этом, невольно думаю: как же правильно рассуждал этот дальновидный человек!