Полная история регги: от истоков до наших дней

Глава 1 Буги-рок Культура саунд – систем

Популярная музыка Ямайки претерпела ряд изменений, напоминающих движение по лабиринту, и эти преобразования отражали культурное и политическое развитие острова. Родившись из повседневной борьбы обездоленных в такой, казалось бы, периферийной островной стране, регги изначально был пронизан тоской по самоидентичности и во многом являет собой реакцию на столетия господства колониализма, которые и сформировали современное ямайское общество. Прогресс этой музыки шел сложным курсом, отражая муки становления развивающейся нации.

Когда Ямайка получила независимость от Великобритании в 1962 году, остров прославился музыкой ска (Jamaica ska), уникальным «раскачивающимся» стилем, который привлек к себе огромный международный интерес. Ска часто рассматривают как отправную точку всего современного регги. Но для того чтобы понять, как возник ска, необходимо проследить более ранние направления музыкальной культуры острова.

Наиболее важными из них являются ямайский ритм-н-блюз (непосредственный предшественник ска), конечно же джаз, местный народный стиль под названием «менто», но прежде всего культура саунд-систем – мобильных дискотек под открытым небом под оглушительные звуки динамиков, которые можно было установить где угодно и в любой момент; с 1940-х годов саунд-системы стали главным арбитром ямайских музыкальных вкусов.

Подобно тому как сами жители «острова чистых источников» имеют предков во всех уголках Земли, популярная культура Ямайки испытала на себе разнообразнейшие влияния. Хотя на протяжении более трехсот столетий остров был колонией Британии, основной моделью для городских музыкантов в середине прошлого века служила музыка черной Америки, что, пожалуй, неудивительно, учитывая близость острова к Штатам. США и по сей день продолжают обладать основной промышленной, финансовой и военной властью во всем Карибском регионе, включая культурное доминирование: американские радио- и телепрограммы заполняют собой непропорционально большую часть эфира Ямайки.

Не обошлось также без кубинского болеро и son-de-cuba; большое значение имели музыкальные стили соседних стран – Гаити, Доминиканской Республики и Панамы. Но, возможно, самые важные элементы были привнесены из африканской культуры, ведь Африка – это прародина ямайцев. Особые барабанные техники, сопровождающие обряды покомании[1] и кумины[2], в конечном счете стали определяющими элементами регги. Другие важные фолк-элементы, разработанные в дни рабства, включают в себя рабочие чанты (гимны) с их формой «призыв и ответ», детские песенки-кричалки и детские игры, а также адаптации европейской танцевальной музыки XIX века, близкой к кадрили. Дудка и барабан кадрили оказали особенно заметное влияние на стиль «менто», распространенный в сельской местности; этот стиль имеет много общего с музыкой калипсо, повсеместно звучащей на Карибах, но отличается от нее уникальной инструментовкой.

Сегодня все это можно услышать на рождественском маскараде джанкану, где представлен весь спектр фолк-музыки Ямайки.

В 1940-х годах возросшая миграция в Кингстон способствовала тому, что «музыка низов» проникла в столицу. Бродячие музыканты устраивали неформальные уличные представления, на которых сатирически комментировали текущие события. Бэнды, как правило, имели ручные барабаны, банджо и крупногабаритные калимбы, или «ящики румба» (дальний родственник африканского инструмента мбира), которые использовались в качестве баса; очень часто мелодии сопровождались дудкой или свистком, или даже бамбуковым саксофоном.

С начала 1950-х годов группы менто регулярно выступали на Северном побережье.

Среди взыскательной городской публики большей популярностью пользовался джаз. Как минимум начиная с 1920-х годов на Ямайке сложилась довольно процветающая джазовая сцена, и в экономически оживленные послевоенные годы биг-бэнд, джаз и свинг оставались самой популярной музыкой среди высших сословий. В дорогих клубах и отелях играли американские джазовые стандарты и адаптировали такие пан-карибские стили, как калипсо и меренге, но более творческие музыканты создавали свои джазовые вариации и сложные оригинальные композиции.

«Биг-бэнд также был нашей поп-музыкой. Это была эра свинга: Каунт («Граф») Бейси, Томми Дорси, Стэн Кентон, Гленн Миллер. Первые группы на Ямайке играли эту музыку как танцевальную», – говорит Уинстон Блэйк, оператор самой долговечной ямайской звуковой системы Merritone.

Главными среди гостиничных групп были Arawaks, с пианистом Лютером Уильямсом, и группа саксофониста Вэла Беннетта. Самым популярным исполнителем живой музыки стал оркестр Эрика Динса, игравший в Bournemouth Club на Борнмут-Бич в Восточном Кингстоне; Динс был мультиинструменталистом, и его мастерство игры на тромбоне сравнимо с мастерством самого Гленна Миллера. У высших классов фаворитом была группа Редвера Кука, она регулярно выступала в заведении под названием Glass Bucket. Другие популярные бэнды того периода – группа из 12 человек Джона Вестона, группа Милтона Макферсона, квартет Бабба Мотта, квинтет Уилтона Гейнейра и трио Фогги Муллинза; в 1950 году, после организации знакового джаз-концерта в кингстонском театре Ward Theatre, трубач Сонни Брэдшоу, игравший в нескольких группах, сформировал свой бэнд Sonny Bradshaw Seven.

На Ист-Куин-стрит, где была площадка со столиками для азартных игр – Coney Island, почти каждый вечер играл джаз заводной хаус-бэнд со сменным составом; позже, когда антрепренеры начнут записывать местные таланты, его члены станут ключевыми сессионными музыкантами.

Но, конечно, простые ямайцы не могли позволить себе ходить в такие шикарные места, и чаще всего их отдых обеспечивали саунд-системы. Вдохновленные рассказами ямайцев, которые ездили в США на сельскохозяйственные работы и принимали там участие в танцевальных вечеринках, устраиваемых чернокожими американцами, владельцы ресторанов, как и те, кто просто хотел подзаработать, покупали в Штатах саунд-системы с мощными усилителями, но часто колонки, транслирующие звук, делали умельцы на Ямайке. Саунд-системы устанавливали под открытым небом, оглушительная громкость привлекали большую аудиторию, и пришествие таких систем очень быстро стало определяющим элементом музыкальной индустрии острова.

Отец Уинстона Блейка, гражданского служащего, создал свою систему Mighty Merritone в 1950 году, чтобы заработать дополнительные карманные деньги. В приходе Святого Фомы это была первая саунд-система; по силе она значительно уступала саунд-системам Кингстона, но все равно звучала круто. Когда Блейк-старший умер в 1956 году в возрасте всего 41 года, Уинстон и его старший брат Тревор переехали в Кингстон. Что удивительно, Mighty Merritone все еще работает. Сидя под портретом Фиделя Кастро в своем доме в пригороде Кингстона, седобородый Блейк вспоминает:

«Дела на Ямайке обстояли так, что люди собирались вместе в основном в школьных или церковных залах. Но была еще одна важная часть ямайской городской жизни – это лужайки, например, в Джубили Тайл или Чокомо Лаунс, – открытые большие места, огороженные бетонной плитой или проволочной изгородью; в этих местах люди могли танцевать. Или же все происходило на заднем дворе какого-нибудь большого дома – там, где можно было поставить музыку. А поскольку имелись входные ворота, процесс можно было контролировать. Так начались саунд-системы и все, что с ними связано».

Мобильность саунд-систем и низкие цены за вход делали танцевальные вечеринки доступными для простой публики, которой были недоступны элитные джазовые заведения.

«В Сент-Томасе устраивали три больших вечеринки в год с живой музыкой: одна для полиции и две для теннисного клуба. Как и в ЮАР, там могла присутствовать только определенная клиентура, “чистая публика”, а маленькие люди не допускались. А в Кингстоне ставили саунд-системы – никаких “живых” групп и “чистой публики” на танцполах, и поскольку никаких других развлечений не было, саунд-системы в бедных районах значили многое».

Каждая саунд-система была связана с определенным районом – по сути, гетто – и имела множество фанатично преданных посетителей. Те, кто приходил на дискотеки, вдохновлялись виртуозностью танцоров и остроумными комментариями диджеев.

«Ритм-н-блюз, вероятно, прокрался сюда году в сорок девятом, и в пятидесятые годы сложился уже как некий институт», – говорит Блейк. Да, действительно, к началу 1950-х саунд-системы сделали R&B музыкой сегодняшнего дня.

Здоровая конкуренция саунд-систем всегда была важной частью их развития, и особенно это касалось эксклюзивности проигрываемого материала. На самом раннем этапе развития владельцы систем импортировали материал из Америки и удаляли этикетки с наиболее ценных записей, чтобы не дать им попасть в руки конкурентов.

«В те дни записи поступали в страну двумя путями. Когда приходили корабли, ребята с кораблей шли в бордели, около которых всегда болтались перекупщики. Перекупщики потом продавали записи различным звуковикам. Также многие уезжали в Штаты на фермы работать и оттуда привозили записи. Позже появилась радиостанция WLAC, вещавшая из штата Теннеси, она прославилась ночными R&B шоу; также была радиостанция из Майами, WINZ. И еще мы слушали кубинское радио. В те времена была только одна ямайская радиостанция – ZQI. Примерно после часа ночи WLAC начинала рекламировать специальные предложения, например, десяток пластинок по особой цене. Позже один или два парня отправлялись туда, делали закупки и привозили эти записи. Вот так и появлялись записи на Ямайке».

Быстро прижилась на Ямайке и сама идея противостояния систем. По крайней мере, с начала 1952 года «Королевская Лужайка» и клуб «Пионер» стали устраивать состязания между двумя саунд-системами, у каждой из которых были свои эксклюзивные диски. Решающим было то, чьи записи соберут больше публики. Первой саунд-системой, достигшей огромного успеха, была Tom The Great Sebastian, первоначально известная как Tom’s Sound System, принадлежащая Тому Вонгу, владельцу магазина электроники в центре города на Чарльз-стрит, 51. Отец Тома Вонга был китайцем, осевшим на Ямайке, а мать имела африканские корни. Окончательное название системы Том в конце концов выбрал после того, как посетил представление The Greatest Show On Earth.

«У Тома был саунд номер один! Он заявил о себе в начале сороковых. Тогда это был ритм-н-блюз: Луис Джордан, Коулмен Хокинс. Я обычно стоял рядом и слушал как он играет в Young Men’s Progressive на Драммонд-стрит: был такой клуб недалеко от магазина Тома на Чарльзстрит и Люк-лейн», – говорит бывший селектор Тома Вонга и легенда саунд-систем Дюк Вин.

Вин считает, что популярность Тома объяснялась тем, что у него был друг в Нью-Йорке, который присылал ему пластинки. «Он шил костюмы высшего класса. Мы звали его Вон, он был вместе с сестрой Тома».

Другим ключом к успеху Тома Вонга была аппаратура Hi-Fi, которую создал умелец электронных дел Хидли Джонс, прошедший выучку во время Второй мировой войны в британских ВВС. Его динамики висели на деревьях, пока он не сконструировал более мощные колонки, не нуждающиеся в креплении. Тот факт, что Том был владельцем магазина электроники, тоже имело значение. «Однажды вечером, – вспоминает Дюк Вин, – он выставил колонки и поставил свою музыку. Люди стали собираться и слушать, как это водится на Ямайке».

Певец Деррик Морган утверждает, что достойные саунд-системы появились еще раньше, чем система Вонга. Сын пресвитерианского дьякона, Морган родился в сельских районах Кларендона в 1940-м, но пере ехал вместе с родителями в Кингстон через три года после того, как один из родственников заметил, что у мальчика проблемы со зрением и ему требуется медицинская помощь. «До пяти лет я жил в Вайнярд-тауне, а потом в большом жилом квартале под названием Оранж-лейн, в центре», – рассказывает Морган. В 2001 году он был награжден Орденом Отличия за вклад в ямайскую популярную культуру, но его путь также начинался с дискотек под звуки мощных динамиков.

«Первая система на Ямайке называлась Waldron. Другое дело, что Tom The Great Sebastian была более популярной. Waldron всегда играла только в одном месте – там, где Оранж-стрит упирается в Слайп-роуд, на углу с мостом Торрингтон».

У The Great Sebastian в ранние пятидесятые было много соперников, но она долго оставалась самой популярной. Легендарный певец и продюсер Принц Бастер, настаивающий на том, что у Тома все-таки была первая саунд-система на Ямайке, охотно вспоминает его конкурентов:

«Те годы звучали голосами Count Nick, потом Deans — ее запускал один индус на углу Максвелл-авеню и Спаниш-таун-роуд (у этого индуса еще был магазин велосипедов. Еще Doc’s Thunderstorm на Бравертон-авеню… Mellow Canary — вот кто был с самого начала и выдавал мощный звук в Сент-Томасе. У Waldron был хороший звук, а еще на Линдхорст-роуд звучала Buckram, это поблизости от Waldron. Был еще Sherwood, но эта система работала не на дискотеки, Шервуд, владелец, ставил ее просто, чтобы привлекать покупателей в свой в магазин».

Другими конкурентами были Lord Koos и очень успешная V-Rocket, о которой Морган говорит, что в начале 1960-х на ней появились двойные вертушки.

«V-Rocket крутила музыку проворнее всех, но там не было тяжелого бита. Более легкий звук, то, что мы называем “хай-фай”. Эта система обычно играла в клубе Caterers на Манчестер-сквер, у входа в Парк Героев. Caterers и Lissant Road, 1, – вот где можно было послушать хай-фай, Billy’s Hi-Fi, Thunderbird, El Suzy и El Toro — на эти звуки приходили всякие знаменитости, там не было уличных танцев раггамаффин[3]».

«Я так скажу, Count Nick была главной соперницей, и два первых состязания саунд-систем на Ямайке прошли между Томом и Ником в 1952-м. Том побил Ника. Ответное состязание было на территории Ника на Уолхэм-Парк-роуд, и Том снова побил его. Том был великий, вот так вот! Ему друг из Нью-Йорка слал лучшие записи, и в тот вечер… эх, если бы вы видели эту толпу!» – вспоминает Дюк Вин.

Вин родился в Кингстоне в 1928-м и вырос на Уайлдмен-стрит, «рядышком с Success Club» (это его слова). Перебравшись в Лондон в 1954-м, он не оставил своего дела, но раскручивал уже свою собственную саунд-систему. Он говорит, что христианское воспитание не позволяет ему курить и пить алкоголь, однако из его улыбающегося рта порой вылетают отменные ругательства. В 1940-х годах, когда Том завоевывал популярность, Вин был еще подростком, в 1950-х, когда Том управлял тремя установками, Вин оставался его горячим поклонником. И тут вмешалась судьба.

«Как-то вечером я стоял возле магазина электроники Тома, а он безуспешно сражался с проколотой покрышкой, пытаясь снять ее монтировкой. Я подошел и придержал монтировку ногой. Он сказал: “Спасибо тебе, Винни-мэн”. Когда мы все сделали и поменяли камеру, он спросил: “А ты справишься со звуком? Сможешь провести вечеринку на Принцесс-стрит? Приходи туда, мы поставим там звук на следующей неделе”. Утром в понедельник, после дискотеки, к Тому пришли люди и спросили: “А кто этот паренек, которого ты поставил на звук? Все ему хлопали, классный парень”. Короче, Том мне сказал: “С этого момента ты работаешь с системой номер два”. У него было три системы: когда все были в действии, его брат брал на себя третью, я – вторую, а Том вел первую. Когда вторая простаивала, я играл с Томом на первой».

Tom The Great Sebastian царила безраздельно. На системе крутили разнообразную программу, которая включала в себя и латино, и меренге, и R&B. Вин вспоминает, что Том варьировал музыку, чтобы угодить «сливкам» своей аудитории, то есть «богатеньким», которым меньше нравился ритм-н-блюз, в отличие от простого народа из гетто.

«Том играл все, потому что “большие городские люди” любили такие вещи, как Mockin’ Bird Hill Расса Моргана. Но мы также играли калипсо, такое как She’ Pon Top».

«Мне нравилось то, как Том проигрывает свою музыку, наверное, больше, чем это было на других системах. В нем чувствовалось какое-то приключение. Он часто ставил меренге и испанскую музыку. У него был обширный репертуар, в то время как большинство саунд-систем прокручивало типичный ритм-н-блюз, немного разбавляя его менто и медленной нью-орлеанской музыкой. Вот какая музыка реально доминировала в пятидесятые годы», – утверждает Уинстон Блейк.

Дюк Рейд с системой The Trojan, взявший жесткую тактику в борьбе с конкурентами, в конце концов вытеснил Тома.

Дюк родился в 1915 году в Порт-Антонио, его настоящее имя Артур Рейд. Десять лет он проработал в полиции Кингстона, дослужился до сержанта, и оттуда, из полиции, идут его обширные связи с криминальным миром, как и любовь к оружию. Звук его системы The Trojan был признан лучшим, возможно, благодаря стараниям оператора по имени Клиффорд и селектора Лероя «Каттингса» Коула (селектор управляет вертушками – выбирает и ставит пластинки и компакт-диски; тогда они так назывались, сейчас – диджеи, хотя минимальная разница есть). Трижды, в 1956, 1957 и 1958 годах, Дюк был назван Королем Звука и Блюза в Success Club на Уайлдмен-стрит. Вскоре он переехал со своей системой на более престижную Бонд-стрит, туда, где находились принадлежащие ему винный магазин, ресторан Treasure Isle («Остров сокровищ») и химчистка. Фантастический успех Дюка во многом связан с его помощниками-качками из трущоб Бэк-о-Уолл, которые совершали регулярные нападения на конкурентов, это так. Однако все предположения, что жена Рейда якобы выиграла в лотерею, благодаря чему появились средства на покупку дома номер 33 по Бонд-стрит, никакой почвы под собой не имеют. Об этом говорит хотя бы то, что в 1962 году здание было выставлено на аукцион в связи с невыплатой ипотеки.

Некоторые утверждают, что Дюк выжил Тома из центра Кингстона, но Дюк Вин отрицает это.

«Том и Дюк Рейд были добрые друзья. Дюк Рейд на Тома никогда не наезжал. Крутые ребята Дюка делали это в отношении других людей, но никогда в отношении Тома. Наоборот, они приходили к нему в магазин и говорили: “Как поживаешь, Том, с тобой все в порядке?”»

В любом случае, боязнь конфликтов вынудила Тома переехать в престижный Silver Slipper Club на Кросс-роуд, подальше от «центровых» мест с их криминалом и поближе к спокойным кварталам.

«Том предпочитал играть для людей из высших классов и не любил играть для крутых парней; он их терпеть не мог. Тут он был трусом. Мне приходилось все делать за него в случае проблем. Когда полиция устраивала рейд по дискотекам, я ходил все улаживать. Он не любил буйную толпу, потому и переехал в Слиппер – туда ходила более избранная публика», – объясняет Вин.

Вин признается, что Рейд пытался перекупить его у Тома, обещая лучшее жалованье. Они познакомились, когда Рейд еще служил в полиции, а Вин еще носил короткие штанишки.

«Дюк Рейд знал меня, еще когда я ходил в школу Калабар. Мы, мальчишки, часто играли возле Центрального полицейского участка, он был недалеко от нашей школы. Я Дюку всегда нравился. Много позже, когда он узнал, что я работаю на Тома, он предложил мне перейти к нему. Том давал мне 30 шиллингов за вечер, а Дюк предложил целых пять фунтов, но я не ушел от Тома. Я был очень привязан к нему потому, что он очень хорошо со мной обращался; тут не деньги важны были, а верность человеку. Я был с ним до конца, пока не переехал в Англию».

Только после того как Вин организовал первую саунд-систему в Британии в 1955-м, он, собственно, и стал Дюком Вином – это имя он выбрал, чтобы напомнить ямайским эмигрантам о Дюке Рейде. Вин уточняет, что все то время, пока он работал на Тома, Том со своей The Great Sebastian официально ни разу не вступал в состязание с Дюком Рейдом и его системой The Trojan. Лишь однажды обе системы были установлены на вечеринках в дворах по соседству. «Это было в конце 1953-го: мы играли в Джонстауне. У Тома был динамик, и он повернул его на Рейда, а Рейд повернул свой на Тома, и в итоге толпа пошла на нашу дискотеку, и Рейд проиграл. Это было здорово. Мы играли ритм-н-блюз: Смайли Льюис, Фэтс Домино, Tend To Your Business Джеймса Уэйнса, Little Red Rooster в исполнении The Griffi n Brothers…»

Первая коммерческая радиостанция на Ямайке, Radio Jamaica Rediffusio (RJR), начала свою работу в 1950 году после приватизации британцами бывшей государственной радиостанции ZQI; трансляции обеспечивались недорогой кабельной системой обслуживания. К 1955-му и Том и Дюк спонсировали радиопрограммы с целью привлечь к своим саунд-системам побольше публики.

«У Дюка Рейда была программа под названием Treasure Isle Time, а Том имел свою программу Sebastian Time. Они крутили свои новые записи и говорили людям, где на выходных будут работать саунд-системы», – вспоминает Уинстон Блейк.

Но в трущобах Кингстона разыгрывались другие баталии. Первый всплеск насилия, связанного с конкурентной борьбой, принес свои результаты – Дюк Рейд зачистил «свою» территорию. Вслед за ним Винсент «Кинг» Эдвардс (система The Giant) также стал использовать тактику запугивания, обеспечивая себе место под солнцем. Его саунд его был организован в 1955-м, а селектором у него был Ред Хоптон. Эдвардсу удалось собрать команду отморозков, которая помогала ему разгонять дискотеки конкурентов и сделала его лидером в мире саунд-систем в 1959-м.

Что касается первопроходца, The Great Sebastian, то конец был трагическим. В конце 1960-х Том Вонг покончил жизнь самоубийством из-за личных проблем (не из-за финансовых, как полагают некоторые). «Нет, долгов у него не было, денег хватало, и у Тома всегда можно было занять, но он убил себя из-за своей жены», – вздыхает Дюк Вин.

Главным соперником Дюка Рейда еще до восхода звезды Винсента «Кинга» Эдвардса стал Сэр Коксон с системой Downbeat.

Downbeat была основана молодым приятелем Дюка по имени Клемент Додд. Додд родился в Кингстоне в 1932-м и получил прозвище «Сэр Коксон» по имени известного в то время английского игрока в крикет. Селектор Додда, Каунт Мачуки, был селектором-тостером, умевшим говорить в ритм; он научился всему, работая на Тома с The Great Sebastian. Его умение заводить толпу, а также шикарная коллекция пластинок Сэра Коксона сделала Downbeat реальным конкурентом.

Сэр Коксон ушел из жизни в результате сердечного приступа в 2004-м. За несколько лет до этого, сидя в своем уже «убитом» офисе в Кингстоне, который долгое время был его базой, он поделился своими воспоминаниями.

«Мой отец был подрядчиком-каменщиком, он строил The Carib Theatre и другие сельские театры. Моя мать в конце концов стала управлять винным магазином, но все началось с маленького ресторанчика на перекрестке Лоус-стрит и Лэдд-Лейн под названием Nanny’s Corner. Это был 1951 год. Мы слушали там музыку по радиоприемнику Morphy Richards — Билли Экстайн, Сара Вон, Лайонел Хэмптон, Луи Джордан… Моя мама любила музыку, она была отличной танцовщицей и выиграла много призов».

В 1953-м Додд уехал работать в США на ферму, а после того как увидел, что деньги можно делать, устраивая уличные вечеринки, решил этим и заняться. Он прислал деньги своей матери на покупку динамиков, а позже привез усилители. Семейные связи с Рейдами позволили ему выступить в качестве гостя The Trojan, и он предполагает, что эти связи в дальнейшем обеспечивали разумное и цивилизованное соперничество.

«Дюк был близким другом семьи. Мама и папа хорошо его знали, и свою фирменную мелодию он получил от моей мамы: My Mother’s Eyes, инструментальный трек [альт-саксофониста] Таба Смита. Я был краснодеревщиком и прошел курсы автомехаников, работал в гараже Форда на Чёрч-стрит. Я ходил на танцы, которые сопровождали оркестры, но когда ритм-н-блюз появился, где-то в пятьдесят третьем или пятьдесят четвертом, я стал ходить на вечеринки Дюка, а он довольно часто ставил некоторые из моих пластинок. Его фанаты всегда ждали с нетерпением, когда я приду со своей коробочкой пластинок, так что в конце концов я сам стал заниматься звуком. Если вспомнить о Дюке и обо мне в те времена, это был своего рода музыкальный вызов».

Но Дюк Вин утверждает, что фирменную мелодию Рейду продал Том.

«Это было в 1951-м. Рейд пришел к нему и спросил, есть ли у него старые пластинки на продажу, и Том сказал: “У меня есть несколько пластинок, которыми я не пользуюсь”. У Тома на тот момент ключевой мелодией была Blue Moon в исполнении Билли Экстайна, и он продал Дюку My Mother’s Eyes. Дюк стал использовать ее, и она стала хитом. Я был там, когда Том продавал пластинку, а у Коксона тогда вообще еще не было звука».

Еще одно противоречивое признание исходит от Принца Бастера, который вспоминает соперничество среди звуковиков как далекое от чистоты и дружелюбия.

Принц Бастер, известнейший исполнитель в стилях ска и рокстеди, родился в центре Кингстона в 1938 году, его настоящее имя – Сесил Бустаманте Кэмпбелл. Со знанием дела он говорит о насилии и саботаже как о решающих факторах успеха. Додд, по его словам, завербовал его в районе, где все были преданы Рейду.

«Я родился и вырос на Оранж-стрит, в Западном Кингстоне. Коксон, он из Сент-Томаса, а Дюк Рейд родом из Порт-Антонио… Мой отец работал на железной дороге, мама – на спичечной фабрике, и родители воспитывали меня в строгих христианских традициях. Как я попал на работу к Коксону? На Люк-лейн и Чарльз-стрит-корнер были две группы гангстеров, и однажды ночью Ноэль Конская Челюсть и его ребята играли в “парапинто”. У меня были деньги, и я спросил: “Могу ли я присоединиться к игре?” Я их всех обыграл – так уж получилось, что кости все время выпадали в мою пользу. Когда я стал собирать деньги, один из них, по кличке Злая Трость, ногой сбил с моей головы фетровую шляпу. Все они тут же вытащили ножи, и я, понятно, никаких денег не увидел. Через неделю я отмокал в ванной у себя дома на Драммонд-стрит, и тут кто-то позвонил мне и сказал, что вся эта банда тусуется на углу. Я быстро набросил одежду на мокрое тело, выбежал и погнался за Тростью с ножом в руке, а Коксон вместе с Каунтом Мачуки как раз шли по улице и видели это. Мачуки говорил мне потом, что Коксон боялся таких людей, как Трость, и он был потрясен. Он спросил: “Кто этот парень? Надо же, какой молодец”, – и Мачуки ему ответил: “Да, парень что надо. Вот бы кого иметь на своей стороне, когда нужно будет показать что почем Дюку Рейду”. Затем Мачуки пришел ко мне и сказал, что Коксон хочет меня видеть, и вот мы, я и еще один парень, пришли в его магазин. Он предложил нам приятные напитки, вел себя очень даже дружелюбно и, главное, сказал, что он хочет, чтобы я перешел на его сторону. Но я не сразу сказал ему “да”. Я пошел на перекресток Люк-лейн и Чарльз-стрит, поговорил с ребятами, и только потом уже начал бывать на Лавлейн и Бистон-стрит. Это было уже в пятьдесят седьмом – пятьдесят восьмом годах».

Бастер нелестно отзывался о Дюке, хотя и знал, что смена патрона чревата неприятностями. «Единственной саунд-системой, которую я поддерживал, была система Тома The Great Sebastian, а потом Дюк Рейд выжил ее из города. Мне хотелось отомстить, потому что Том был приятным, достойным, уважаемым человеком. Он просто хотел ставить людям музыку, чтобы те танцевали, но пришел Дюк Рейд со своей бандой плохих парней с Бэк-о-Уолл, они перелезли через изгородь, стащили усилитель и разбили колонки. Брат Бэби Проволоки, а этот Бэби погиб на следующий день после погрома, был “доном” там, на Бэк-о-Уолл. Когда он, Шустрый и Большой Мальчик пришли к нам ночью, Коксону от страха пришлось прыгать через забор! Вскоре слухи о том, что я перешел к Сэру Коксону, достигли Дюка Рейда, и проблема была в том, что я теперь против Дюка Рейда».

Началась битва саунд-систем Коксона и Дюка Рейда, и конфликт стал быстро разрастаться. Бастер рассказывает, как он однажды сломал проигрыватель Дюка:

«Я работал на Коксона. Когда подошло время выступать Дюку Рейду, я сказал Мачуки: “Не уходи, давай еще поиграем”. Мачуки играл, а я скрутил иглу Дюку, и он не смог играть. Я и сам сейчас не знаю, зачем я это сделал, просто так было нужно – и я это сделал».

Полчаса ушло на то, чтобы восстановить проигрыватель, и когда у Рейда пошел звук, Коксон все еще играл. «У Дюка Рейда была топовая песня Hey Mr Berry, и Коксон как ни старался, не мог найти ее во всей Америке. В результате он ее все-таки нашел, и когда поставил на битве, Дюку Рейду это вышло боком, потому что весь город сообразил, что ее играет Коксон. Тогда бандиты Дюка с Бэк-о-Уолл явились громить систему, которую устанавливали мы с Мачуки. Тем вечером я был вынужден не просто подраться, а поработать ножом. После этого на дискотеки Коксона стала возвращаться публика, а то было время – люди боялись ходить: вдруг поранят. Но как только они увидели, что я и кое-кто из других парней Дюка теперь на стороне Коксона, народ к нам потянулся».

В это же время (конец 1940 – начало 1950-х) происходит заметный сдвиг в ямайской индустрии звукозаписи: это стало прямым следствием активности саунд-систем. И тут выяснилось, что R&B, популярный среди местной публики, все больше вбирает в себя звуки менто и калипсо, которые раньше были музыкой, предназначенной для туристов.

Самые первые записи были сделаны на Ямайке на устройствах, пишущих звук прямо на диски. Например, в июле 1947-го в газетах промелькнула реклама одного предпринимателя с Уэст-стрит, 76, и уже в следующем месяце его пригласили на званую вечеринку в Glass Bucket записать выступление местного оркестра. Дальше – больше. Пианист Джордж Мокси, уроженец Багамских островов, получивший на Ямайке лестное прозвище Король Клавиш, предложил начинающим певцам и музыкантам записаться в Empire Building на Кросс-роуд под его бесплатный аккомпанемент (напомним, что речь идет о записи «на месте»). В одном из номеров газеты Gleaner от начала 1948 года говорится, что популярный ямайский певец и гитарист Лорд Фли (Норман Томас)[4] откликнулся на это предложение, но пластинки так и не выпустили. Вообще, ямайские записи тех лет были штучными и некоммерческими, исключительно для личных целей. И еще один момент: на тогдашнем воспроизводящем оборудовании их можно было проиграть несколько раз, потом качество пластинок ухудшалось, пока они совсем не истирались.

Как бы там ни было, уловив спрос на ямайские фолк-записи со стороны иностранных туристов, в октябре 1948 года Мокси опубликовал большую статью в том же Gleaner, призывающую распространять местную музыку на коммерческой основе. Его услышали. Неизвестно точно, кто первым откликнулся на этот призыв, но газетные объявления свидетельствуют о том, что к августу 1951 года еврейский бизнесмен Стенли Мотта издал партию дисков на 78 оборотах саксофониста и певца и Лорда Флая (Lord Fly, он же Руперт Лайон), в то время как его конкурент, ямаец ливанского происхождения Кен Хури, записал молодого певца Нормана Томаса (Лорда Фли). Неважно, кто кого опередил, – и Мотта, и Хури, безусловно, являются пионерами ямайской музыкальной индустрии, а за ними подтянулись и другие ямайские бизнесмены, зачастую азиатского или ближневосточного происхождения. В тренде были менто и калипсо.

Мотта зарегистрировал лейбл MRS (Motta’s Recording Studio), и это была первая официальная звукозаписывающая студия на острове. Помимо пластинок Лорда Флая (вокал и соло на саксе в сопровождении оркестра Дэна Уильямса), Мотта выпустил идущие нарасхват Harold Richardson & The Ticklers, Lord Composer & His Silver Seas Orchestra и Monty Reynolds’ Calypso Clippers (в последнем случае ставка была сделана на певца Бойси Гранта).

Что мы знаем о Стенли Мотта? Да, в общем-то, немногое. До того как открыть студию звукозаписи, он был владельцем магазина на Ист-стрит, 10, где продавал импортные радиоприемники. В марте 1940 года Мотта переехал на Чёрч-стрит, 5. Помещение там было побольше, и он установил в торговом зале будку, в которой покупатели могли прослушать пластинки, прежде чем сделать свой выбор. На следующий год он открыл магазин Jamaica’s House Of Quality на Харбор-стрит, 109, и там тоже был отдел пластинок. Потом – вот уж неожиданность! – он прикупил для себя деревообрабатывающую фабрику на Ганновер-стрит, неподалеку от своего магазина, а в сентябре 1950 года в одном из помещений фабрики устроил небольшую по размерам студию звукозаписи – с роялем, микрофоном и оборудованием «запись-прямо-на-диск». Первым выпуском предприимчивого еврея стали 14 песен Лорда Флая, изданные на пяти дисках на 78 оборотов. Там были Slide Mongoose и Linstead Market в стиле менто, а также оригинальные вещи, например шутливая песенка Whai, Whai, Whai.

«В те дни была только одна студия звукозаписи на Ямайке, и это – студия Стенли Мотта. Тогда звукозапись не была бизнесом: это было больше похоже на живую музыку», – подтвердил певец Лорел Эйткен (Айткен) за несколько лет до своей смерти в 2005-м.

Эйткен, переехавший в Англию в начале 1960-х, все еще выступал и записывался в конце 1970-х. Он родился в Гаване в 1927 году, а когда ему было 11, семья переехала в Кингстон. «Мой папа ямаец, а мама кубинка, и папа просто хотел вернуться домой».

К тому времени, когда появились первые студии, Эйткен был уже популярен как участник шоу талантов.

«Я научился петь в раннем детстве. Когда мы приехали на Ямайку, там еще не было ска, и нужно было петь джаз и калипсо, которое пришло к нам с Тринидада. Я пел Роджерса и Харта[5], Blue Moon, Embraceable You Джорджа Гершвина. Мне повезло, и я выиграл три больших конкурса талантов в Кингстоне с песней Бинга Кросби Pennies From Heaven. В то время я работал с Туристическим бюро Ямайки, стоял с широкополой шляпой в руке на пирсе, приглашая людей на прогулки по воде, и пел калипсо для туристов. Я пел Welcome To Jamaica, Jamaica Farewell, Coconut Woman, а они доставали мелочь из кармана и кидали мне в шляпу».

Эйткен утверждает, что его дебют на студии Мотта был спродюсирован им самим. «Первое, что я записал, я записал для себя – песню I Met A Senorita. Я вложил свои деньги и нашел музыкантов, увы, никого из них уже нет в живых. Саксофонист был очень известный в те дни, у него и прозвище было “Номер Один”. Затем я сделал Merenguito, следуя стилю меренге, но это выпустил уже не Мотта, а человек, у которого был магазин на Кинг-стрит, его звали мистер Депасс».

Ямайский еврей-бизнесмен Л. Р. Депасс продавал украшения, мебель, музыкальные инструменты и пластинки по адресу Кинг-стрит, 6А, еще с 1930-х годов. Позже он переехал на Кинг-стрит, 68, где в 1950-е годы открыл студию звукозаписи, ориентируясь на менто и калипсо, но его участие в музыкальном бизнесе было незначительным.

Главной фигурой в то время был Кен Хури. За вклад в ямайскую музыку в январе 2001 года имя Хури было увековечено в Зале славы культуры и искусств Карибского региона; он успел пережить триумф, но через несколько лет умер. Хотя считается, что первым был Стенли Мотта, Хури энергично отстаивает это право за собой: «Он пришел гораздо позже меня, и его оборудование позволяло записывать только голос. Самым первым был я!»

Хури рассказывал, что родился он в сельской местности Сэйнт-Мэри в 1917-м в смешанной семье. «Отец родился в Ливане, на Ямайку он приехал, когда ему было 12, а мама из семьи здешних кубинцев. Когда я подрастал, у отца были текстильные магазины в округе и мебельный магазин в Кингстоне».

Сам Кен Хури работал в Кингстоне в розничной торговле Issa Brothers, а позже организовал собственный мебельный бизнес. Дело пошло, появились деньги, и Хури вошел в музыкальный бизнес, случайно купив подержанный аппарат грамзаписи «прямо-на-диск» в Америке в 1949 году.

«Это правда произошло случайно, в Майами. Я возил туда отца из-за его болезни и встретил человека, который продавал дисковый рекордер. Не знаю, что на меня накатило, но я купил его и вернулся на Ямайку».

Рекордер был приобретен с сотней пустых дисков, которые вскоре заполнились голосами ямайцев, мечтающих услышать, как они «звучат» со стороны. Но для Хури это было не так интересно, вот живая музыка – это да.

«Я стал ходить по ночным клубам и записывать калипсо. Первой моей записью была песня Лорда Фли Where Did The Little Flea Go? [она же Naughty Little Flea]. “Сырые” мастер-диски я послал их на фирму Decca в Англию, а они с них сделали записи и отправили мне обратно».

Просчитав дальнейшие шаги, Хури оформил партнерство с Алеком Дьюри, у которого была своя лавка на Кинг-стрит: продукция их совместного предприятия Times Records продавалась теперь исключительно в этой лавке. К августу 1951 года компания издала 10 песен Лорда Фли на трех гибких дисках на 78 оборотов; среди песен была Solas Market; но более известной Naughty Little Flea там не было, скорее всего, она была записана ранее.

Серия записей Хуберта Портера, поступившая в продажу к июню 1953 года, также была сделана Times Records при содействии Deccа; она включала такие известные песни, как Ten Penny Nail и Rum And Coconut Water (калипсо), а также Ugly Woman и еще несколько в стиле менто.

«Всего Хуберта Портера я записал чуть позже на студии, которую построил сам на Кингс-стрит, 129. Называлась она Records Limited. Я привез все оборудование из Калифорнии, а до этого у меня был только один микрофон и одна дорожка», – объясняет Хури.

Records Limited официально была открыта к ноябрю 1954-го. После поездки в Нью-Йорк Хури закрепил свой успех тем, что обеспечил себе права на производство и распространение ямайской музыки для компании Mercury Records; впоследствии он заключил подобные контракты с компаниями Decca, Brunswick, Capitol, Herald, Ember и Monogram.

«У меня была концессия из Штатов, и первые записи, которые я сделал, это Skokiaan Ральфа Материе, Sh-Boom группы из Бронкса The Chords и The Little Shoemaker группы The Gaylords».

Хури был первым, кто привез хорошее звукозаписывающее оборудование на Ямайку – отчасти для того, чтобы облегчить распространение американских хитов, которые иногда попадали в Кингстон с задержкой на несколько месяцев. Имеющаяся у него возможность выпускать пластинки в конце концов простимулировала и местную музыкальную индустрию. Records Limited впоследствии контролировала лейбл Kalypso, где Хури записал таких артистов, как Лорд Лебби (Lord Lebby) и Каунт Оуэн (настоящее имя – Оуэн Эммануэль). Компания также координировала выпуск пластинок Каунта Лашера (Lasher Disc), а также The Calypso Sextet с Алертом Бедассе (Chin). Айвен Чин, владелец радиоремонтной службы на Чёрч-стрит, 48, записывал группу в своих помещениях на простой диск-рекордер.

В то время как его империя росла, Хури стал человеком, к которому все чаще обращались владельцы саунд-систем – заказывали для себя эксклюзивные винилацетатные пластинки. Он организовал выпуск первых дисков на 78 оборотов для The Trojan и Hi-Lite, где ведущим вокалистом был Лорд Пауа (Lord Power), и эта продукция предназначалась исключительно для саунд-системы Дюка Рейда. Те, у кого были саунд-системы, быстро поняли, что, если они смогут записывать местные таланты, у них будет больше шансов растолкать конкурентов. Первыми ямайцами, которые записали блюзовые баллады и местного разлива ритм-н-блюз, стал дуэт Ноэля Симмса, больше известного под именем «Скалли» и Артура «Банни» Робинсона, сначала ставшего известным как Simms & Robinson и затем как Bunny & Skully.

«Мы сделали первую запись на Ямайке на мягкий воск (ацетат) для Дада Тевари. В 1953-м мы записались у Мотта в маленькой демо-студии на углу Ганновер-стрит и Лоус-стрит: у него была такая спичечная коробочка с пленкой в четверть дюйма», – вспоминает почти слепой Скалли, взгромоздившись на бордюр у входа в студию Kingston’s Sonic Sounds.

Деонарин «Дада» Тевари также был одним из первых предпринимателей, которые записывали местных исполнителей. Ямаец индийского происхождения, чей отец владел немаленькими плантациями, Тевари занимался семейным бизнесом и руководил несколькими театрами в центре Кингстона. Он основал Caribbean Recording Company и стал выпускать калипсо и менто под лейблами Caribou и Down Beat, а также кое-что из самого раннего ямайского R&B.

Некоторые считают, что Тевари был первым на Ямайке, кто делал по-настоящему профессиональные записи, но пожар в студии на Торрингтон-роуд заставил его бросить музыкальный бизнес. По словам Скалли, Тевари начинал именно с калипсо. Он записал Каунта Лашера (Теренс Паркинс), Каунта Оуэна и Лорда Танамо (Lord Tanamo, Джозеф Гордон). Однако Скалли и его партнер изменили вектор: записав всего две песни, End Of Time и Another Chance, они заложили основы новой ямайской музыки: «Это были первые мелодии, стоящие в стороне от калипсо. Это был первый ритм-н-блюз».

Скалли родился в 1935-м в Смит-Виллидж; позднее это тихое местечко стало еще одним оживленным районом Западного Кингстона и получило новое имя – Денхам-таун. Скалли и Банни были школьными друзьями, а как вокалистов их заметили на первом на Ямайке «шоу талантов».

«Тот конкурс закатил Вере Джонс, журналист Gleaner. Мы два года подряд были победителями. Мы делали ритм-н-блюзовые песни, потому что все ямайские артисты в те дни пытались делать ритм-н-блюз».

Пара отдавала предпочтение «медляку» и была не прочь делать каверы основных американских хитов, таких как White Christmas Бинга Кросби. Сначала они предпочитали живые выступления: «Мы постоянно выступали на Северном побережье, а записи… ну, записи тогда были не так популярны, как сейчас».

Скалли говорит, что на них оказал большое влияние Лорд Фли; он называет Блоху первым крупным ямайским хитмейкером. Добавить еще, что в конце 1950-х Лорд Фли стал звездой таких голливудских фильмов, как Bop Girl Goes Calypso и Calypso Joe.

«Блоха начал карьеру на углу Риджент-стрит и Норт-стрит, где был небольшой ночной клуб Esperanza. Затем он переехал на Бэк-о-Уолл и там создал небольшой бэнд. Ездил потом по Северному побережью и пел в отелях до того, как начал сниматься в кино».

По словам Скалли, главными образцами для подражания для Лорда Фли были Слим Бэкворд и Сэм Блэквуд, уличные певцы 1930-х годов. «Именно Слим и Сэм положили начало традиции уличных выступлений в Кингстоне. Они выступали на Спаниш-таун-роуд, один из них играл на гитаре и оба пели в унисон. И это еще не все. Свои песни парни записывали на бумагу, распечатывали, если была такая возможность, и продавали за пенни; этим они жили много лет. Они пели местный фольклор, например, Man Piabba, Woman Piabba, а иногда и спиричуэл».

Что касается Блохи, парень, конечно, был многообещающим. Но в мае 1959 года, через год после переезда в Майами, он трагически скончался от болезни Ходжкина (злокачественный лимфогранулематоз) в возрасте 25 лет.

Скалли говорит, что Тевари не присутствовал на первой записи дуэта Simms & Robinson, которая была организована местным пианистом. «На самом деле Тевари не был продюсером. Просто этот предприимчивый индус владел театром Tivoli. Уильямс сидел за пианино, Дэвид, отец Ллойда Бреветта, играл на басу, барабанщика звали Перси, a саксофонистом был Вэл Беннетт. Мы получили тридцать семь ямайских долларов – достаточно денег для меня и Банни».

«Тевари все время был одет с иголочки, всегда в костюме и при галстуке. Познакомил нас оператор V-Rocket: он услышал, как я репетирую, и сказал: “Я отведу тебя к Дада”. Я сделал довольно много песен для него, но самой главной была Roll Jordan Roll, мой первый большой хит на Ямайке», – добавляет Лорел Эйткен.

К этому времени Кен Хури переехал на Форшор-роуд, 220, и там, в промышленном районе к западу от залива, основал Federal Records — первую на острове полноценную студию с производственными мощностями. С октября 1957-го Federal начала выпуск местной продукции. Своим звукоинженером Хури выбрал Грэма Гудолла, австралийского радиотехника, обучавшегося в Лондоне; на Ямайку Грэм приехал прокладывать кабель для государственной радиостанции. Сыновья Хури, Ричард и Пол, также присоединились к бизнесу.

Возможности студии были впечатляющими, но будет справедливым сказать, что монофоническая студия RJR также не оставалась без работы.

Постепенно владельцы саунд-систем увидели преимущества записи R&B с местными музыкантами. Сэр Коксон говорил, что он стал сотрудничать с Federal вскоре после ее открытия, что подтверждает и Скалли: «После того как студия заработала, мы сделали несколько записей для Клемента Додда, ну, для Коксона. Записали несколько оригиналов и кое-что из каверов на зарубежном материале».

В конце 1957 года Caribou выпустила песню Aitken Boogie, что обозначило новое направление для музыкантов. Песня была местным вариантом нью-орлеанского ритм-н-блюза, и его отчетливый шаркающий бит (шаффл) стал образцом для многих.

«Песня была сделана для Тевари, с той же группой, с Номером Один, и барабанщиком Крекером», – замечает Эйткен.

С тех пор как импортный ритм-н-блюз стал задавать жару по всей Ямайке (и не только), спрос на записи стремительно возрастал, и было очевидно, что скоро возникнет местная версия. Возникла – музыкальный саунд стал куда более привлекательным для завсегдатаев танцплощадок, и владельцы саунд-систем едва ли не заставили владельцев звукозаписывающих студий издавать местный R&B на регулярной основе. А для повышения популярности той или иной песни саунд-системы крутили ее еще до официального релиза.

К концу десятилетия Дюк Рейд, Сэр Коксон, Винсент «Кинг» Эдвардс и Ллойд «Матадор» Дэйли уже издавали свой материал на семидюймовых синглах на 45 оборотов. Вскоре у них появились последователи, в том числе Винсент «Рэнди» Чин, владелец музыкального магазина, чей отец-плотник приехал на Карибы с материкового Китая где-то в 1920-х и после кратковременного пребывания на Кубе поселился на Ямайке; Крис Блэквелл, сын ямайской еврейки, родившейся в Коста-Рике, и ирландского военного; и Эдвард Сиага, отучившийся в Гарварде антрополог англо-сирийского и частично африканского происхождения, чей отец управлял прибыльным турагентством.

Сиага, конечно, больше известен как выдающийся национальный политик, один из ведущих членов консервативной Лейбористской партии Ямайки; он даже был премьер-министром страны с 1980 по 1989 год, а потом лидером оппозиции до своего выхода на пенсию в 2005 году[6]. Хотя участие Сиаги в музыкальной индустрии Ямайки было довольно коротким, он внес в нее важный вклад.

Сиага встретил нас в своем офисе в Нью-Кингстоне. На стенах полно фотографий: бывший лидер ЛПЯ улыбается в компании таких известных правоконсервативных политиков, как Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер. Он объясняет, что пришел в музыкальный бизнес, потому что всегда увлекался фольклором. В 1952 году Сиага, окончив Гарвардский университет, получил степень бакалавра искусствоведения и социальных наук, а потом занимался фольклорными исследованиями в Университете Вест-Индии (тема его работы – «Афро-ямайская религиозная практика»). В 1956-м он выпустил диск Folk Music Of Jamaica под лейблом Smithsonian Folkways Смитсоновского института.

«У меня все это заняло три с половиной года, – говорит он. – Я жил в общинах, был частью их повседневной жизни. Я завершил эти исследования, но не использовал их, чтобы защитить докторскую диссертацию. Smithsonian Folkways была едва ли не единственной фирмой, издававшей такую музыку, поэтому я посетил их, увидел массу альбомов, которые они сделали, и понял, что это то, что мне надо».

Попытка распространить пластинку на Ямайке привела его в местную индустрию.

«Когда альбом вышел, я был заинтересован в том, чтобы материал дошел до людей. Какая польза от проведения исследований, если никто об этом не узнает? Я принес пластинку в музыкальные магазины – Стэнли Мотта на Харбор-стрит, Кей-Джи на Кросс-роуд и в магазин Вонарда на Чёрч-стрит, – но они не слишком заинтересовались. Сказали, что немного не для них… Они спросили меня, не могу ли я привезти им из Америки музыку другого типа. Я так и сделал. Они хотели Пэта Буна и Нэта Коула, но был также большой интерес к ритм-н-блюзу, такому как Cherry Pie в исполнении Джонни Марвина или новоорлеанский блюз Профессора Лонгхейра. Я нашел источник – Savoy Records в северной части Манхэттена, и привез эти пластинки Фэтса Домино, Kansas City Уилберта Харрисона – по 50 или 100 экземпляров, а если это были крупные хиты, то и по 250».

Вскоре Сиага стал сам выпускать зарубежные пластинки.

«Я стал агентом для Columbia, Atlantic, ATCO, Epic, – вероятно, я тиражировал большее количество лейблов, чем кто-либо еще. У меня была производственная линия. Другая линия была только у Federal Records, но там были больше заинтересованы в калипсо и менто. Они начали за два года до меня, но работали в основном на туристический рынок».

Сиага наладил производство по адресу Белл-роад, 13, в двух шагах от Federal Records. Начиная с 1958 года, он начал делать записи местных музыкантов; пластинки выходили с лейблом WIRL (West Indies Records Limited). Например, услышав Джо Хиггса и Роя Уилсона на конкурсе талантов, он привел их в студию, чтобы сделать Manny Oh, классическую запись одного из самых ранних хитов этого дуэта.

«Популярной музыкой был ритм-н-блюз, и молодые ямайцы начали сочинять свой собственный вариант R&B – не совсем тот же шаг, но по духу то же самое. Мне довелось быть рядом с ними, импортируя и продавая ритм-н-блюз, впрочем, как и музыку других стилей.

Первой по-настоящему хитовой песней стала Manny Oh. Однажды я пошел на представление в Ward Theatre из-за моего интереса к музыке. Я вовсе не собирался подыскать песню для записи и производства, но когда я услышал Manny Oh и услышал ответ аудитории, я подумал: почему бы не попробовать спродюсировать ее? Поговорил с автором, Джеки Эдвардсом, и певцами, Хиггсом и Уилсоном, по поводу записи, и мы стали работать над аранжировками».

Сиага говорит, что он активно контролировал запись на этой сессии, но отмечает, что Хиггс и Уилсон сами выбирали музыкантов.

«Все было сделано в RJR, у них там была большая студия. Это проложило путь дальше, потому что ямайцы сообразили, что могут не только сочинять и петь свою музыку, но и тиражировать ее с помощью записей; она может теперь попасть в эфир и идти своей дорогой. Наши усилия действительно проложили дорогу для дальнейшего развития ямайской музыки, и она расцвела различными ритмами».

Хотя Manny Oh стала действительно крупным хитом, Сиага говорит, что цифры продаж явно преувеличены.

«Некоторые писали о том, что было продано аж тридцать тысяч копий, но я сомневаюсь в этом. Я думаю, в те времена ни одна запись не была продана в таком количестве, все это было намного позже».

Несмотря на работу с другими популярными артистами, такими как молодой певец Слим Смит, чей пик славы был еще впереди, Сиага был вынужден оставить музыкальный бизнес в связи с политической деятельностью. «Я не так уж много сделал после Manny Oh, потому что ушел от коммерческой деятельности в политическую жизнь», – признается он. В 1959-м Эдвард Сиага вошел в лейбористскую фракцию верхней палаты Законодательного совета Ямайки, ему, к слову, было всего 29 лет.

В это же время он купил Chocomo Lawn, чтобы использовать эту площадку для встреч с народом.

«Chocomo Lawn, – говорит Сиага, – стало первым организованным местом для дэнсхолла[7] на Ямайке. До этого танцы шли на задворках, где хватало места, чтобы поставить звук и все такое. Я приобрел Chocomo на рубеже десятилетий, чтобы иметь свое пространство для деятельности. Я использовал его как свой политический офис, и это было именно то место, где я хотел видеть людей, которым нужно было увидеть меня».

Но почему, собственно, Эдвард Сиага захотел покинуть сначала ученый, а потом коммерческий мир?

«Исследования, которые я проводил, дали мне целый спектр нового опыта, дали возможность увидеть жизнь с другого ракурса, с точки зрения людей из низов. Суть политики – в попытке улучшить жизнь людей, особенно людей, которые составляют большинство. И я, исходя из этого, нашел в себе способность внести свой вклад. Я ушел в политику потому, что там я мог делать то, что для всех имеет значение».

Музыкальный бизнес никогда не был для Сиаги серьезной целью.

«Я занимался этим просто из интереса. Но когда это стало коммерческой деятельностью, она не заменила ни мой изначальный интерес к фолку, ни желание улучшить жизнь людей. Крис Блэквелл и я в это время делали по большей части одно и то же: он начал немного позже меня. Я мог бы пройти по его маршруту, и сегодня я думаю, что я бы стал кем-то, подобным ему, но он выбрал частную жизнь, а я выбрал общественную».

Такие песни, как Manny Oh, вдохновили Деррика Моргана начать карьеру певца, хотя его предыдущие старания были направлены на создание эксклюзивов для саунд-систем.

«Я начинал у Джонса в Palace Theatre на шоу “Час возможностей”; там крутили сразу два фильма, а в перерыве на полчаса было шоу молодых талантов. Я соревновался с Монти Моррисом, Оуэном Греем, Уилфредом Эдвардсом, Гортензией Эллис, и я был первым… может быть, потому, что подражал Литтлу Ричарду. Комедианты Бим и Бам услышали меня на этом шоу и взяли меня к себе, и я разъезжал с ними по всему острову. С ними я провел два года, а затем в пятьдесят девятом стал записываться. Услышав на радио Оуэна Грея, Уилфреда Эдвардса и дуэт Higgs & Wilson, я спрашивал их, как они туда попали, на радио, но они предпочли промолчать. А потом я узнал, что у Дюка Рейда можно пройти прослушивание. Я написал Lover Boy и Oh My и спел их Дюку; он сказал, что я должен прийти в репетиционную в Majestic Theatre к Драмбаго, он там работал со своим All Star band. Я пошел туда и репетировал с ними, это была среда, а в четверг мы уже все записали на Federal; в субботу я услышал песню Oh My по радио, в программе Дюка Рейда Treasure Isle Time, она шла в четыре часа дня».

Как было принято, Рейд оттиснул эти две песни на ацетате как эксклюзивные, только для своей саунд-системы.

«Теперь мы называем это dubplate[8], а тогда это называлось soft wax — “мягкий воск”. Люди не могли купить такие пластинки, чтобы проигрывать у себя дома. Дюк Рейд отдал Lover Boy Эдвардсу и его саунд-системе, потому что они были друзья, и Эдвардс играл ее на углу, который называется S-corner: от перекрестка Тевари до Спаниш-таун-роуд дорога делает разворот в виде буквы S. Lover Boy был главной песней на том углу, Эдвардс то и дело крутил ее, потому что людям нравилось».

Развитию музыкальной индустрии на Ямайке помогало радио. В сентябре 1959 начала работу вторая государственная радиостанция – Jamaica Broadcasting Corporation (JBC), и ее помещения вскоре стали использовать для записи ямайского буги-вуги. В начале 1960-х годов джазмен Санни Брэдшоу организовал еженедельную программу Teenage Dance Party; у Санни крутили ямайскую музыку, но, несмотря на чрезвычайную популярность его шоу, большинство радиопередач использовали зарубежный материал.

Сообщается, что первой отечественной песней на JBC стала Boogie Rock Лорела Эйткена, однако сам Эйткен утверждает, что это была песня Boogie In My Bones, первый хит компании Криса Блэквелла. В октябре 1959 года Boogie In My Bones попала в чарты JBC и оставалась в лидерах в течение тринадцати недель.

«Однажды Крис пришел ко мне и сказал: “Ты сделал кое-что за последнее время, и мне это понравилось, я тоже должен сделать с тобой что-нибудь”. И я ответил: “Вполне возможно”. Когда Крис пришел во второй раз, мы пошли в бар с пианино, и я сыграл ему несколько вещей, которые я написал. Он сказал: “У меня есть группа, с которой я хотел бы тебя познакомить”. Это были пятеро белых парней – по-моему, канадцев. Мы пошли в JBC с моим другом, [саксофонистом] Кэролом Маклафлином, и я сделал Boogie In My Bones и Little Sheila».

Бэк-группой на самом деле была The Caribs — команда, образованная в Австралии в 1950-е годы барабанщиком Лоуэллом Моррисом, пианистом Питером Стоддартом, саксофонистом Максом Уайлдменом и гаитянским перкуссионистом Элбертом Ла Геррой. В 1958 году Макс Уайлдмен отправился на Гаити поучаствовать в ресторанном бизнесе. Там он познакомился с чиновником из Министерства туризма Ямайки, который искал человека, кто смог бы управлять заведением под названием Тhe Glass Bucket. Макс согласился взять на себя эту роль, но при условии, что The Caribs будет там постоянным бэндом. Таким образом, Моррис, Стоддарт и Дэннис Синдри поехали в Кингстон, прихватив с собой Ллойда Бреветта, будущего члена Тhe Skatalites. Впоследствии группа проживала в Myrtlebank Hotel, и ее приглашали на самые первые записи, организованные Крисом Блэквеллом и Клементом Доддом; собственно, Додд и помог им стать главными сессионщиками на студии Federal, где они записывали и свой материал.

Little Sheila тоже попала в ямайские чарты, но особо выстрелила Boogie In My Bones. Эйткен наскоро попытался воспроизвести успешную формулу, предложив Boogie Rock, одну из дюжины мелодий, записанных им с Boogie Cats, группой начинающего продюсера Радди Абрамса, чья компания (ямайская) RCA выпускала релизы, которые производила Tewari’s Caribbean Recording Company; другие подборки включали в себя известные Whole Lot Of Rock и Edmarine.

Хотя ранний ямайский буги был не чем иным, как грубым подражанием музыке американского Юга, он уже несет в себе отчетливо ямайский стиль. What Makes Honey и Joker, первые инструменталы Дюка Рейда, были довольно типичными 8-ми и 12-тактовыми блюзовыми стандартами, поставленными на твердый бит; практически то же самое представляли из себя песни Лорела Эйткена More Whiskey и Low Down Dirty Girl (с саксофонистом Трентоном Спенсом), а вот Daniel Saw The Stone и Judgement Day (сделанные с гитаристом Кеном Ричардсом и его группой Harmonisers) кое-что взяли и от церковной музыки. Более поздние выпуски Дюка Рейда, такие как Blackberry Brandy и Yard Broom, использовали шаркающий буги-блюзовый бит как платформу для экспрессивных соло саксофониста Роленда Альфонсо; Duck Soup была дополнена яркими африканскими ручными барабанами (тут превзошел себя Аркланд Паркс, Драмбаго).

Эти релизы давали представление о новом развивающемся стиле: вступая в борьбу с афроамериканскими ритмами, ямайцы закладывали семена новой национальной традиции.

В отличие от Рейда, первая продукция Сэра Коксона содержала в себе более мягкие ритм-н-блюзовые баллады, например Muriel в исполнении Alton & Eddу и Baby Come On Home Тони Грегори, но были и такие вещи, как Lonely Robin Ласселлса Перкинса – попытки перестроить традиционный шаффл.

Саймон Л. Смит был еще одним предпринимателем, которому в конце 1950-х удалось достичь успеха благодаря балладам и различным мутациям блюза. Смит, ныне живущий в Бронксе, рассказал мне, что попал в музыкальный бизнес благодаря тому, что ему регулярно присылали пластинки из Нью-Орлеана.

«Я из Манчестера, из небольшого района под названием Харри Уотч. В Кингстон я приехал, когда мне было семнадцать; там уже много кто жил из нашей семьи, и вот позвали и меня. Мы работали на пристани с моим другом Дельфюсом, и у него была саунд-система Deltone на Маунтин-Вью авеню. Я всегда был скорее бизнесменом по натуре, поэтому брал записи у парня, который прилетал из Америки каждые две недели: Фэтс Домино, Shirley & Lee… Потом я открыл магазин музыкальных записей Hi-Lite Music Store на углу Харрис-стрит и Спаниш-таун-роуд. У меня был еще галантерейный магазин, магазин электроники и оптовая лавка торговли спиртным».

Hi-Lite стал координационным центром для начинающих талантов, что подсказало Саймону основать свой лейбл.

«У меня толпилась молодежь. Я купил старый рояль и нашел место по соседству, где мог репетировать кто угодно. Еще я устраивал различные шоу, помогая музыкантам заработать немного денег. Я каждый день находился в своем магазине, у меня был магнитофон Grundig, и иногда ко мне заходили ребята и говорили, что у них есть мелодия. Я сажал их в свою машину и подвозил до человека на Хагли-Парк-роуд, у которого было старое пианино; он с ними занимался, и с этого все и пошло. Первая сессия звукозаписи в студии JBC была у нас с Оуэном Греем, которому помогал Сонни Брэдшоу. Первый большой хит был Worried Over you в исполнении дуэта Keith & Enid. Они пошли в Federal Records, и там им сказали, что поют они “слишком мягко”. Никто не хотел их записывать, потому что в бизнесе всем нужен был тяжелый бит и чтобы все было похоже на Лорела Эйткена. Но мне нравилась гармония и нравились баллады, и я вырвался вперед с Worried About you, заставив всех поволноваться».

Этот «мягкий» дуэт в сопровождении группы саксофониста Трентона Спенса возглавил ямайские чарты в 1960 году. Запись стала одной из первых, которую залицензировала лондонская компания Blue Beat; вскоре этот лейбл плотно займется Принцем Бастером.

Blue Beat была основана в 1960 году как «дочка» Melodisc специально для работы с ямайской продукцией, а саму Melodisc основал в 1949 году Эмиль Шалит, еврейский иммигрант из Центральной Европы, и это была одна из первых компаний, выпускавших черную музыку в Британии; также Melodisc занималась самым ранним ямайским калипсо.

«Шалит продвигал калипсо вместе с Хури. Он услышал о моем хите; Сонни Брэдшоу привел его ко мне, и я дал ему право выпустить запись в Лондоне. И после этого у меня многое пошло», – говорит Саймон Смит.

Следующим хитом Смита стала песня Деррика Моргана Fat Man, где на поддержке снова была группа Трентона Спенса, которая классно замешивала каденции кубинского болеро с американским ритм-н-блюзом. Сам Морган говорит, что Fat Man стала его первой записью, получившей, наконец, официальный релиз.

«После того, как я сделал Lover Boy и Oh My, я нашел Пэтси. На самом деле ее имя Миллисент Тодд. Ее мама, мисс Китти, встретила меня как-то на Оранж-стрит и попросила послушать ее дочь: они жили на Драммонд-стрит, а я каждый день шел домой по этой улице. Пэтси напела две строчки из госпел[9], и мне понравился ее голос. Я прямо там сел и написал песню для нее: Love Not o Brag. Потом привел ее к Дюку, и Дюк записал песню. Мы также сделали Feel So Fine из альбома Feel So Good [Shirley and Lee[10]], и Дюк ставил обе песни против Сэра Коксона, когда у них были состязания. Но эти хиты были выпущены только для саунд-систем. Я также делал Leave Earth и Wigger Wee Shuffl e для Додда в те ранние годы, когда записи шли только на саунд-системы. И затем я услышал о Little Wonder мистера Смита: Кинг Эдвардс и мистер Смит были друг другу как братья. Я пошел к Смиту с Fat Man, и мы с Монти Моррисом сделали Now We Know как обратную сторону сингла, так что Смит был первым, кто официально выпустил Fat Man. Люди на этой песне просто помешались, она стала номером один, и Дюк Рейд прямо-таки взбесился. Он послал ко мне своих костоломов, чтобы они привели меня к нему, спросил, зачем я это сделал, потом долго внушал, чтобы я больше так не делал, и все такое. Я сказал, что не знал, что это его обидит, и вообще я ни с кем никаких контрактов не подписывал, но на какое-то время я согласился побыть под его “крышей”».

Песня Album Of Memory дуэта The Magic Notes, «двух парней из Мэйверли», стала еще одной заметной продукцией Hi-Lite, это была одна из песен, записанных Смитом с Драмбаго. «Его бит стал завоевывать большую популярность. Драмбаго очень хорош был за барабанами», – говорит Смит.

Поглощенный другими делами, Саймон Смит после 1963-го записал не так уж много музыки. Вместо этого он сконцентрировался на своей саунд-системе Little Wonder.

Он также занимался организацией живых концертов и даже писал популярные пьесы, такие как Two Time In Bed, которая прославила исполнительницу румбы Эсмари.

Помимо Трентона Спенса и Драмбаго, Смит особо выделял пианиста Феофила Бэкфорда. Easy Snappin Бэкфорда (записи были еще в 1957-м, но на виниле песня впервые появилась только в 1960-м) известна тем, что Бэкфорд первым поменял блюзовый стандарт, выделяя афтебит (after-beat) в каждом такте. Песня стала фаворитом саунд-системы Коксона, и, возможно, это самая известная предшественница стиля ска.

Хотя каденция Бэкфорда была оригинальной, она определенно вышла из шаркающего буги. Коксон подчеркивал, что музыка Юга Америки всегда была для него источником вдохновения. «В это время свой главный упор я делал на ритм-н-блюз, буги-вуги, ритмический шаффл и медленную поп-музыку».

Когда сессии звукозаписи стали более-менее регулярными, сессионные музыканты начали собираться в коллективы, с тем чтобы обеспечить продюсерам требуемый звук. Самыми первыми бэндами, играющими на студии Коксона, были Hersang & His City Slickers под управлением пианиста Германа Сэнга и The Dew Droppers клавишника Обри Адамса. В группу Clue J. & His Blues Blasters, образовавшуюся позднее, входили гитарист Кейт Стоддарт, басист Ллойд Мейсон, барабанщик Кен Уильямс, клавишники Герман Сэнг, Обри Адамс и Феофил Бэкфорд. Иногда им подыгрывал Монти Александр, в то время еще подросток.

Первыми бэндами Дюка Рейда были The Duke Reid Group, Drumbago’s Orchestra и группа Освальда «Баба» Брукса Baba Brooks’s Band, в которой также играли тромбонист Дон Драммонд, его кубинский протеже Эммануэль Рико Родригес, саксофонист Роленд Альфонсо, барабанщик Астон «Вакки» Генри и другие (состав менялся).

Популярная музыка Ямайки всегда была общим делом музыкантов, и группы то и дело обменивались участниками, которые записывались в разных сочетаниях под разными именами. Иные музыканты-первопроходцы по большей части забыты, включая великого пианиста Германа Сэнга, хотя певец Корнелл Кемпбелл говорит, что Сэнг был ключевым музыкантом у Коксона, и он лично выбрал его в качестве вокалиста.

«Я стал записываться, когда мне было одиннадцать лет от роду, в 1956 году, и первая моя песня – My Treasure. В те дни у нас не было еще ни регги, ни ска – был только чистый ритм-н-блюз, если не упоминать буги-бит, который они иногда играли. Школьный товарищ убедил меня, что мне нужно идти записываться. Кто-то сказал ему, что Рико живет на Голд-стрит, и мы стали искать Рико, а Рико сказал, что надо идти к Коксону. Я стоял в очереди на прослушивание, но Коксон вел себя очень стремно. Он называл всех Джексонами. Прослушав певца, он говорил, “Эй, Джексон, из какого ты района?” Парень отвечал, к примеру, что приехал из Трелони, и Коксон заявлял: “Джексон, ты хочешь сказать, что проделал столько миль только затем, что испортить мне бизнес?” Мне-то самому показалось, что парень звучал достойно, поэтому, когда Коксон сказал это, я вышел из очереди и ушел. Но на следующей неделе пришел снова. Пианист меня увидел и говорит: “Постойте-ка, каждую неделю я вижу тут этого паренька, а он так и не спел нам. Давай-ка, парень, мы хотим послушать, что там у тебя есть”. Я запел My Тreasure», мой друг должен был мне подпевать, но от волнения не смог спеть ни одной ноты, и пианист сказал ему остановиться. Коксон пришел в студию днем и спросил музыкантов, что тут происходит, тут Херсанг ему говорит: “Да вот прослушали малого, но он никуда не годится”. Коксон посмотрел на меня и велел прийти на репетицию в среду».

Хрупкое «сопрано» Корнелла представлено на нескольких релизах Коксона конца 1950-х – начала 1960-х, но споры относительно платежей заставили его уйти от Коксона: «Я сделал для Коксона несколько песен, и поскольку меня учили полиграфическому делу, начал печатать для него этикетки на записи, но из-за финансовых проблем в конце концов ушел от него к Кингу Эдвардсу».

Когда горячая битва саунд-систем перекинулась на сферу продукции, начинающие продюсеры стали сражаться в том числе и за музыкантов, особенно если еще не заключивший контракт музыкант был победителем «шоу талантов» и его крутили по радио, или если его самофинансируемый ацетат шел на ура на дискотеках. Все это касается знаменитой Lollipop Girl[11] Деррика Хэрриотта.

Один из активных участников и долгожителей музыкальной индустрии Ямайки, Деррик Хэрриотт был кумиром. У него много талантов: певец, продюсер (гениальный), экспортер продукции… Он тепло принимает нас в своем магазине пластинок One Stop на Халф-Вей-Три в Кингстоне.

Хэрриотт говорит, что сначала группа The Jiving Juniors, в которую он входил с Германом Сэнгом, назывались Sang & Harriott, и его собственная певческая карьера началась с любви к саунд-системам.

«В то время я постоянно вертелся около саунд-систем. Если я был в школе, и вдруг издалека доносился звук, мы шли на этот звук, чтобы постоять несколько часов и послушать музыку. Откуда бы мы ни слышали звук, мы шли на него».

Его союзником был молодой парень по имени Скиттер, один из постоянных вокалистов Банни Робинсона. «Со Скиттером из группы Bunny & Skitter я иногда выступал при саунд-системах в центре города, в районе Холборн-стрит. В музыкальном бизнесе он был мне другом, и если только на какую-нибудь мелодию нужны были слова, ему достаточно было разок прослушать, и строчки уже вертелись у него на языке».

В 1957-м Хэрриотт впервые попал на «шоу талантов».

«Я ходил в Palace Theatre, где была программа Вере Джонса “Час возможностей”. Я смотрел на них и думал: да я могу спеть лучше, чем эти парни. Так что я решил тоже поучаствовать и подготовил песню When You Dance группы The Turbans. Мне тогда было лет пятнадцать. У группы Simms & Robinson была известная песня End Of Time. Похоже, меня вдохновил пример Simms & Robinson, и я решил спеть вместе с парнем, который учился в Excelsior High School, Клоди Сэнгом. Мы стали называться Sang & Harriott. Короче, пришли туда и всех уделали, а потом прошлись по многим местам, например, отметились в Ambassador Theatre на западе Кингстона. Там мы пели песню You’re Mine, All Mine группы Bobby & Ronald, ритм-н-блюзовую вещь. Я помню как Космический Адмирал (Admiral Cosmic) играл ее в Shady Grove пятнадцать раз подряд, и когда мы ее сделали, у толпы просто крышу снесло».

Вскоре партнер Хэрриотта уехал за границу.

«Клоди Сэнг уехал на Барбадос осваивать телекоммуникации. И тогда мы сформировали The Jiving Juniors: я был основным вокалистом, Морис Винтер еще пел, тенор, Юджин Двайер, баритон, а Герман Сэнг был у нас пианистом. Он всегда был накоротке с пианино, как Литтл Ричард, и стал профессионалом».

Вскоре после образования группа сделала сингл своей оригинальной песни.

«Где-то в пятьдесят восьмом мы решили, что хотим услышать свои голоса, и пошли к Стенли Мотта: у него было устройство для создания копий. Сделали песню Lollipop Girl: Клоди Сэнг играл на пианино, мы пели и потом еще хлопали в ладоши, вот и все. Пока мы пели, все это сразу шло на ацетат, поэтому любая ошибка – и будет проблема. Был такой Карлайл Хо-Юн с саунд-системой Thunderbird. По вечерам в пятницу он играл на Максфилд-авеню в Champagnie Lawn. Этот Хо-Юн ставил и ставил эту песню. Она погнала такую огромную волну, что в конце концов Коксон выменял ее на какую-то зарубежную пластинку».

Lollipop Girl показала, насколько жестким может быть соревнование саунд-систем. Что там Коксон – Дюк Рейд, чтобы заполучить эту песню, едва ли из штанов не выпрыгнул.

«Я слышал, что была стычка между Дюком Рейдом и Сэром Коксоном возле Gaiety Theatre на Ист-Квин-стрит. Коксон по правам был единственный, кто мог играть эту песню, но Дюк Рейд тоже ее играл. Говорят, без кулаков не обошлось, ведь вопрос стоял так – откуда Дюк Рейд ее взял? Может быть, кто-то из операторов украл диск из ящика Коксона, пошел и сделал еще одну копию, да и отдал ее Дюку Рейду?»

На этом пике Хэрриотт отправился в Нью-Йорк повидать свою семью. «Я пробыл в Штатах пять месяцев, но когда время подошло к Рождеству, я просто не мог усидеть на месте. Надо было отыскать способ вернуться на Ямайку и спеть на большом рождественском шоу у Вере Джонса. Я приехал, и Клоди Сэнг тоже приехал и присоединился к группе. Было здорово!»

И тут Хэрриотт получил настоящий рождественский подарок – Дюк Рейд заказал им студию.

«Когда я приехал, то услышал, что Дюк Рейд хочет пригласить меня в студию, чтобы записать для него Lollipop Girl. В конце декабря пятьдесят девятого мы были в студии и записали не только эту песню, но и My Heart’s Desire и Duke’s Cookies».

По словам Хэрриотта, Рейд долгое время берег этот материал как эксклюзив для своей саунд-системы, тем самым подогревая грядущую популярность.

«Он целый год придерживал Lollipop Girl на своей саунд-системе, и только потом выпустил – и она сразу же попала на первое место. А My Heart’s Desire попала на четвертую позицию – вот какой это был большой успех».

Затем Хэрриотт оформил свой собственный лейбл Crystal, и его первым выпуском стал кавер песни Донни Элберта What Can I Do (The Wedding).

«Я был первым на Ямайке артистом, который сделался еще и продюсером. До меня никто и не думал об этом. Crystal начался в шестидесятом, в тот же год, когда мы сделали Lollipop Girl».

В 1961-м, сразу после того как вышли хиты, записанные для Рейда, группа снова начала работать на Коксона и сделала свой главный хит – спиричуэл Over The River. Соло на тромбоне сыграл Рико Родригес, а на гитаре – Дэннис Синдри из Австралии.

Между тем баталии саунд-систем продолжались, и особенно серьезно стоял вопрос эксклюзивности материала. Третьего сентября 1961 года Коксон заметил, что у него пропали три эксклюзивных ацетата. На следующий день один из его служащих услышал, как их проигрывает на своей системе Герман Мур. Коксон добился ареста Мура и смог доказать, что синглы принадлежат ему и он пока не издал еще эти песни для широкой публики.

А тем временем Деррик Хэрриотт продолжал расширять свои горизонты. В 1962 году он и Сэнг снова оказались в Нью-Йорке и записали материал с расширенным составом Jiving Juniors на студии Mirasound. Их соул-аранжировщиком был Тичер Уилтшир (Teacher Wiltshire), и плодом сотрудничества стал хит в стиле Фрэнки Лаймона Sugar Dandy.

«Мы собрали группу, пригласив Уинстона Сервиса, который пел с The Downbeats, и Валмана Барка, сына ямайской крикет-звезды Перри Барка. Всего в Нью-Йорке мы сделали четыре песни. Вот тогда и родилась Sugar Dandy. Правда, для Sugar Dandy аккомпанировали нам парни, которые играли для Чака Джексона и The Shirelles».

Хэрриотт говорит, что они перешли от Рейда к Коксону потому, что хотели быть «более подвижными». Коксон мог сработать лучший хит и выжать из группы максимум возможностей. Сам Коксон утверждает, что постоянно брал верх над Рейдом, представляя более сильный материал, – как в те дни, когда саунд-системы работали на импортном материале, так и потом, когда стали появляться местные записи. Вот его слова: «Имея хороший импорт, я обладал лучшим выбором пластинок, и также это касается местных записей. Но победа моя была вот в чем: в тех местах где я играл, я неделями был более успешным, чем Дюк. Я помню, что опережал его на голову».

Успеху Додда в конце 1950-х содействовал Принц Бастер. Бастер всегда находился на переднем крае борьбы, отражая физические нападения костоломов Дюка и Кинга Эдвардса. Но Додд платил ему не только за его мускулы: Бастер умел безошибочно определять хиты.

После того как его череп не раз был пробит, а обещанная Коксоном финансовая компенсация так и осталась обещанием, Бастер решил самостоятельно утвердиться в мире саунд-систем.

«Одна из многих причин, почему я ушел от Коксона, была в том, что меня постоянно оттирали в сторону. Коксон так и не взял меня официально на работу, хотя это я сделал ему саунд, ведь он никого толком не знал, а я был человеком популярным. Коксон обычно привозил записи из Америки, и когда у Дюка Рейда, конкурента, появлялась запись, которой не было у него, начинались тёрки. Рейд нанимал людей, и те превозносили эту запись до небес. Коксон и Дюк ездили за оригиналами и делали с них пиратские копии. А я ходил туда, где играл Дюк Рейд, и говорил Коксону, кого он проигрывает, определяя имена по текстам песен. Додд всегда обещал мне компенсировать мои старания, а когда получал записи, начинал рассказывать сказки: то грузовик у него перевернулся, то еще что-то. Я сознавал, что я волоку на своем горбу всю его саунд-систему, а толку ноль. Я пошел с этим к Мачуки, поплакался ему. Мачуки был первоклассным диск-жокеем, но и он много раз бросал меня».

Выбрав независимость, Бастер решил съездить в Америку и закупиться свежим ритм-н-блюзом, но несмотря на знакомства в правительстве, его путешествие так и не состоялось.

«Человек по имени Зар и человек по имени Паркер работали в Министерстве труда. После того как я сказал им, что хочу делать свой саунд, они оформили мне документы разнорабочего, как будто бы я собирался ехать на ферму. Я проходил проверку за проверкой, все было нормально, но утром, когда мы уже собрались выезжать, вдруг объявилась еще одна инспекция. Проверяющий посмотрел на мои руки, сказал, что я не смогу рубить сахарный тростник, и вычеркнул меня из списка».

Причина, как объясняет Бастер, была в том, что его разбитые кулаки «выдержали слишком много битв». А организатором «недопущения» был, опять же по словам Бастера, отчим Клемента Додда Эдгар Дарлингтон, известный тред-юнионист, связанный с партией ямайских лейбористов.

«Я не смог поехать в Америку, но я не сдался в своем стремлении создать свой саунд, ведь я должен был переиграть их всех и показать им, что я – человек».

Когда план с американским импортом рухнул, Бастер испробовал другой подход: почему бы не записать оригинальные мелодии с местными музыкантами? Он обсудить ситуацию с Драмбаго, а потом сам стал репетировать с такими музыкантами, как гитарист Джа Джерри Хайнс, саксофонист Дэннис Кэмпбелл и тромбонист Рико, а также с вокалистом Тедди Чармерсом (он же Рой Уиллис) и дуэтом The Charmers.

«Я пошел к Драмбаго в Baby Grand; этого человека я знал давно и сказал ему, что хочу делать музыку. Он тоже знал, что я делал ямайский ритм-н-блюз со своими эксклюзивами. Короче, мы поговорили с Драмбаго, а затем я пришел к нему с Чармерсом рано утром, и мы показали, как хотим все сделать. Это было где-то в пятьдесят девятом».

Однако музыкантам потребовалось какое-то время, чтобы уловить, чего хотел Бастер.

«Они играли не ту музыку, которую я хотел, потому что Baby Grand такой клуб, где люди сидят и едят, затем встают и лениво танцуют с женой или подругой. Музыка там была не совсем такая, как мне мыслилось. Но Драмбаго был инструменталист, и он быстро понял, чего я хочу. Мы пошли на студию JBC с Рико и сделали мелодию под названием Little Honey. Это была первая мелодия, которую я записал на пластинку».

Вскоре Принц Бастер основал свой лейбл Record Shack и стал владельцем саунд-системы Voice Of The People.

«Я начал свой бизнес на Чарльз-стрит, 49, но я делил помещение с девушкой по имени Клодетта, у которой были там парикмахерская и пошивочная, и мне требовалось больше места».

В конце концов он перебрался на другую сторону улицы и снял помещение в доме номер 36 у тетушки Уинстона Блейка.

«Там какое-то время находилась саунд-система Son’s Junior. Еще там были булочная и китайская лавка. Когда я пришел, мисс Блейк сказала, что ей нравится моя музыка, и она сдала мне это место. И вот оттуда пошла вся наша заваруха. Я репетировал с бэндом на задворках моего магазина пластинок, приглашал разных артистов, а потом мы шли на Federal records и записывали то, что теперь называется ска».

Стиль ска явился живым воплощением эры независимости Ямайки, и его рождение внесло невиданные изменения в музыкальную жизнь Кингстона. Ска способствовал распространению по всему миру ямайской музыки. И самое главное, ска стал мощным креативным стимулом для всех музыкантов острова, поскольку способствовал честной музыкальной выразительности. С появлением этого уникального жанра популярная музыка острова могла праздновать свою первую большую победу.