Истории в этой книге жестокие. Вы, возможно, нашли, что их трудно читать в некоторых местах. Если так, то будьте уверены, я обнаружил, что их столь же трудно писать в некоторых местах. Когда люди спрашивают меня о моей работе, я развил привычку обходить эту тему шутками и юмористическими личными анекдотами (которым вам не стоит сильно доверять; никогда не доверяйте ничему, что автор беллетристики говорит о себе). Это форма отклонения, и она немногим более дипломатична, чем способ, которым мои предки Янки, должно быть, отвечали на подобные вопросы: это не твое дело, дружище. Но без шуток, я отношусь очень серьезно к тому, что делаю, и поступаю так с тех пор как написал свой первый роман, «Длительная прогулка», в возрасте восемнадцати лет.
У меня немного терпения к писателям, которые не относятся к работе серьезно, и совсем нет к тем, кто воспринимает искусство беллетристики как практически шаблонную работу. Это не шаблонная работа, и это не словесная игра. Это один из жизненных путей, которым мы пытаемся понять наши жизни, и часто ужасный мир, который видим вокруг нас. Это способ, которым мы отвечаем на вопрос: Как такое может быть? Истории предполагают что иногда — не всегда, но иногда — есть причина.
С самого начала — даже прежде, чем молодым человеком я начал писать «Длительную прогулку» в своей комнате колледжа — я понял, что лучшая беллетристика была и развивающаяся и агрессивная. Она бросает тебе вызов. Иногда она кричит тебе в лицо. У меня нет проблем с литературной беллетристикой, которая, как правило, концентрируется на необычных людях в обычных ситуациях, но и как читатель и как писатель, я намного больше интересуюсь простыми людьми в необычных ситуациях. Я хочу вызвать эмоциональную, даже интуитивную реакцию в своих читателях. Заставить их думать, что то, что они читают, не мое дело. Я выделил это курсивом, потому что, если рассказ достаточно хорош и характеры, достаточно яркие, мысли вытеснят эмоции, когда рассказ был поведан, и книга отложена (иногда с облегчением). Я помню, как читал «1984» Джорджа Оруэлла примерно в тринадцать лет с растущей тревогой, гневом, и возмущением, продираясь через страницы и пожирая историю с такой скоростью, как только мог, и что в этом плохого? Тем более что я продолжаю думать об этой истории и по сей день, когда какой-нибудь политический деятель (я думаю о Саре Пейлин, и ее резких высказываниях о «Приоритете на получение медицинской помощи») имеет некоторый успех в убеждении общественности, что белое на самом деле черное, или наоборот.
Вот кое-что еще, чему я верю: если вы входите в очень темный дом — вроде сельского дома Уилфа Джеймса в Небраске в «1922» — тогда вы должны взять яркий фонарик, и светить им на все. Если вы не хотите видеть, зачем Бога ради вы отважились вообще войти в темноту? Великий писатель-натуралист Фрэнк Норрис всегда был одним из моих литературных идолов, и я хранил в памяти его высказывание относительно этой темы более сорока лет: «Я никогда не пресмыкался; я никогда не снимал шляпу в угоду модных тенденций и не протягивал ее для пенсов. Ей-Богу, я сказал им правду».
Но Стив, скажите вы, вы сделали очень много пенсов за свою карьеру, и что касается правды… она относительна, не так ли? Да, я сделал хорошую сумму денег, сочиняя свои рассказы, но деньги были побочным эффектом, и никогда не целью. Писать беллетристику за деньги является неблагодарным делом. И конечно, правда находится в глазах смотрящего. Но когда дело доходит до беллетристики, единственная ответственность писателя состоит в том, чтобы искать правду в своем собственном сердце. Это не всегда будет правда читателя, или правда критика, но пока писатель верит, пока он или она не пресмыкается, или протягивает его или ее шляпу в угоду модных тенденций — все хорошо. Для писателей, которые сознательно лгут, для тех, кто подменяет невероятным человеческим поведением, повседневное поведение людей, у меня есть только презрение. Плохое произведение — больше чем вопрос дерьмового синтаксиса и дефектного наблюдения; плохое произведение обычно является результатом упрямого нежелания рассказать истории о том, что люди действительно делают — к примеру, давайте скажем, что убийцы иногда помогают пожилым дамам пересечь улицу.
Я старался изо всех сил в «Полной Тьме, Ни Одной Звезды», чтобы написать о том, что люди могли бы сделать, и как они могли бы вести себя, при определенных страшных обстоятельствах. Люди в этих историях не без надежды, но они признают, что даже наши заветные надежды (и наши заветные пожелания для наших ближних и общества, в котором мы живем) могут порой быть тщетными. Даже, зачастую. Но думаю, что они также говорят, что благородство наиболее полно заключается не в успехе, а в попытке поступить правильно… и что, когда мы не в состоянии сделать это, или умышленно отворачиваемся от проблемы, наступает ад.
«1922» был вдохновлен публицистической книгой, под названием «Висконсинская Смертельная Поездка» (1973), написанная Майклом Лези и содержащая фотографии, снятые в небольшом городке Блэк Ривер Фоллз, что в штате Висконсин. Я был впечатлен сельской изоляцией на этих фотографиях, суровостью и обездоленностью на лицах у многих людей. Я хотел получить это чувство в своей истории.
В 2007 году, путешествуя по трассе 84 на автографсессию в западном Массачусетсе, я остановился на стоянке для отдыха, чтобы употребить типичную здоровую пищу Стива Кинга: содовую и шоколадный батончик. Когда я вышел из закусочной, я увидел женщину со спущенным колесом, серьезно разговаривающую с водителем дальнобойщиком, припаркованным рядом. Он улыбнулся ей и вышел из своего автопоезда.
— Нужна помощь? — спросил я.
— Нет, нет, я справлюсь, — ответил дальнобойщик.
Уверен, что дама поменяла свое колесо. Я же получил «Трех Мушкетеров» и идею для истории, которая, в конечном счете, стала «Большим Водителем».
В Бангоре, где я живу, есть автострада под названием Расширение Хаммонд-Стрит, она окаймляет аэропорт. Я прохожу три или четыре мили в день, и если я нахожусь в городе, то часто гуляю по той дороге. Там есть участок гравия около аэропорта, огороженный забором вдоль Расширения, и множество придорожных продавцов понастроило там магазинчики за эти годы. Мой фаворит известен среди местных как Парень с Мячами для Гольфа, и он всегда появляется весной. Парень с Мячами для Гольфа ходит к Бангорскому Муниципальному полю для гольфа, когда погода становится теплой, и собирает сотни использованных мячей для гольфа, которые были оставлены под снегом. Он выбрасывает действительно плохие и продает остальные на небольшом пяточке на Расширении (ветровое стекло его машины выложено мячами для гольфа — приятно прикасаться). Однажды, когда я шпионил за ним, идея для «Справедливого Увеличения» пришла мне в голову. Конечно, я поместил его в Дерри, дом покойного и неоплакиваемого клоуна Пеннивайза, поскольку Дерри и есть Бангор, прячущийся под другим названием.
Последняя история в этой книге пришла мне в голову после прочтения статьи о Деннисе Рейдере, печально известного СПУ (связать, пытать, и убить), убийце, который забрал жизни десяти людей — в основном женщин, но две его жертвы были детьми — в течение примерно шестнадцати лет. Во многих случаях, он отправлял полиции по почте часть удостоверений своих жертв. Паула Рейдер была за мужем за этим монстром на протяжении тридцати четырех лет, и многие в городке Уичито, где Рейдер находил своих жертв, отказались поверить, что она могла жить с ним и не знать, что он делал. Я поверил — действительно поверил — и я написал эту историю, чтобы исследовать то, что могло произойти в том случае, если бы жена внезапно узнала об ужасном хобби своего мужа. Я также написал это, чтобы исследовать идею о том, что невозможно полностью знать никого, даже тех, кого мы больше всего любим.
Ладно, думаю, что мы были здесь в темноте достаточно долго. Наверху есть целый другой мир. Возьми меня за руку, Постоянный Читатель, и я буду счастлив вывести тебя обратно к свету. Я счастлив пойти туда, поскольку верю, что большинство людей в основном хорошие. Я знаю это, ибо сам такой.
А вот в тебе, я не полностью уверен.
Бангор, штат Мэн
23 декабря 2009