Полночь

Глава 27

На рассвете меня разбудили, окатив ведром воды. Вместе со мной проснулась тысяча вопящих ран на моем теле. Какой-то пожилой мужчина с рабским ошейником промыл мне лицо мокрым полотенцем, и я смог открыть глаза. Когда я разлепил веки, меня отцепили от лавки, подняли за неподвижные, онемевшие руки, надев казенную, на пару размеров больше черную шерстяную робу. Вытащили из камеры и поволокли через пустые коридоры. Притащив к кабинету возле которого стояла пара стражников в пластинчатых доспехах. Кабинет принадлежал человеку, имя которого наводило страх на всех головорезов нижнего города, черному барону — Карло Бранкати. Сам он оказался совсем небольшой и хрупкий человек пятидесяти с чем-то лет, с тонкими, почти женственными, чертами лица и коротко подстриженными седыми волосами и аккуратной бородкой. Хромающий на правую ногу, из-за этого постоянно ходящий с резной тростью.

На нем был надет черный строгий колет с серебряными пуговицами, поверх белой рубашки, без каких-либо украшений, которыми так любят кичиться костеродные, обвешивая себя словно новогодние елки. Бранкати восседал за массивным столом из красного дерева на котором стоял кубок вина, пачка пергаментов и шахматы. Сам Бранкати сидел держа свою трость обеими руками в резном кресле с высокой спинкой. Сзади него стояло еще двое охранников, причем они тоже не были похожи на простых дуболомов. Таких ребят я уже могу сразу отличить.

Когда мешок с грецкими орехами поставил меня посередине кабинета, Бранкати взглянув на котлету в которую я превратился за ночь. Недовольно поджал губы и вопросительно посмотрел на тощего, стоящего сзади меня.

— Я вам кретинам, что говорил? Чтобы вы его немного помяли, я разве говорил, чтобы вы сделали из него отбивную? Посмотрите, у него живого места нет, он даже стоять сам не может.

Это была правда, я не мог стоять сам, опираясь на мешок с орехами, который меня поддерживал одной рукой.

— Посадите его на стул. И прочь с глаз моих, два тупых идиота.

Дождавшись пока меня усадили и мои мучители вышли, он выпил вина из кубка рассматривая партию шахмат, что стояла у него на столе.

— Не успел я немного тебя перехватить тогда. Эта манда и там успела влезть вперед. — Он щёлкнул по королю белых, опрокидывая его. — Я послал за тобой людей, но они немного не успели. Клето уже забрал тебя из-под моего носа. И сбежал, надрав зад залетным костеродным, там возле лавки. Он говорил это, продолжая, рассматривать партию в шахматах.

Я молчал и слушал его вполуха, пытаясь абстрагироваться от сотен вопящих от боли ран под колючей шерстью робы, сосредоточив внимание на шахматах. Это были дорогие и красивые фигурки, вырезанные из кости. Похоже Бранкати с кем то играл, его были черные фигуры и он вел в этой партии.

Вздохнув, и с сожалением посмотрев на не доигранную партию. Бранкати перевел взгляд в потолок.

— Расскажи мне Дарий, как так получилось, что умный, начитанный и честный лекарь, спасавший жизни во время эпидемии холеры, бесплатно прошу заметить. Которого признал сам орден Искупления, что само по себе невероятно. Вдруг стал головорезом, наемным убийцей на службе у банды воров и бандитов. Я ведь много людей расспросил, все как один говорили, что ты хороший человек.

— Конь на С три.

Он нахмурился переведя на меня взгляд. Не понимая о чем я говорю, потом до него дошло и он моргнул удивленно, снова на меня посмотрел, как будто вместо меня стул заговорил.

— Ты умеешь играть? Он искренне был удивлен. — Но это же игра для костеродных. Довольно редкие навыки для твоего возраста.

— Навыки от возраста не зависят, тут важны лишь усердие и талант. И только идиоты считают, что если ты старше, то тебе больше позволено. И я не про вас сейчас говорю.

— А что насчет вашего вопроса. То могу сказать, что жизнь показала, что честность и начитанность не помогает выжить. Всем плевать на твой ум и честность. Чтобы вы знали, за два года, только я сам вырезал семь групп наемных убийц, что пришли по мою голову. Как вы думаете, честный лекарь смог бы выжить? А что насчет тогда — ваши люди опоздали, и если бы не пришел Клето. Я бы уже как два года был бы мертв. К тому же, моя работа последние два года была на благо города. Грязная и кровавая, но необходимая. У меня не было ни одного заказа, где моей целью был бы честный торговец или простой горожанин. Нас всегда посылали вычищать грязь и щелей в которые они забились. Сплошные убийцы, работорговцы, зарвавшиеся молодые банды считающие, что им никто не указ, контрабандисты и прочий мусор. Но вы и так об этом знаете. Так что я полезный и честный человек, прошу меня отпустить.

Аплодисменты и смех. Искренний и глубокий, исходящий из глубины его груди. Бранкати сейчас громко смеялся от чистого сердца, хлопая в ладоши. Даже охранники стояли улыбаясь, смотря на наглую окровавленную кучку, еле сидящую на стуле.

— Каков наглец, а! Вы только посмотрите. Он перестал хлопать в ладоши, но все еще смеялся. — Честный и полезный человек. А кто гарнизон отравил, там неделю стены от дерьма отмывали. Капитан кстати, дальний, но мой родственник.

— Сами виноваты, спят на службе, открыв все двери. И родственник ваш, притащил в город партию чернил, запрещенных вами кстати. От которых люди в овощи превращаются. Да и нормально там все было, ну посидели чуток в очереди всем гарнизоном возле отхожего места, живы же.

Он, отсмеявшись, выпил вина из кубка, и как выключателем щелкнули. Все его веселье разом испарилось, передо мной наконец показался настоящий черный барон. Тот самый, который держит в страхе сотни тысяч человек. Беспощадно карая тех, кто не угоден ему или Наместнику.

Он пробарабанил пальцами правой руки волну несколько раз по столу, отбивая ритм и задумчиво на меня поглядывая.

— Пойдешь на меня работать? Мне нужны такие люди, ты молодой и образованный, голова прекрасно работает. Можешь за себя постоять и через несколько лет многого добьешься. Никто тебя не тронет. А что до гильдии, семье, как вы любите говорить, ты больше не нужен. Продала тебя Леона, — Он покатал белого короля по шахматной доске. — Я променял тебя у нее на пару уступок и выпустив ее человека. Именно так тебя и взяли, нам просто сказали где ты будешь один и без оружия.

Сердце у меня пропустило удар. Желудок прилип к позвоночнику и в нем несмотря на старания Полночи, образовался склизкий комок страха.

— Прошу прощения, сир, но я вам не верю. С него станется мне соврать, лишь бы я согласился. А там уже дороги не будет назад.

— Подумай хорошо, выбора у тебя все равно нет. Или ты будешь работать на меня, или сгниешь в подвалах замка, как и тысячи упрямцев до тебя. Я об этом позабочусь. Выпущу я тебя лишь в одном случае, как только ты дашь клятву на крови. Будешь служить наместнику и мне разумеется. Или жизнь — свободная жизнь, обеспеченная прошу заметить. Или путевка на ту сторону. Третьего не дано.

Я молчал, упрямо смотря на лежавшего белого короля.

— Вижу тебе нужно время для размышлений, оно у тебя будет пока я не вернусь назад в город, возникли срочные дела и к сожалению, мне нужно уехать, так что немного времени у тебя будет на размышления, пока сидишь наслаждайся моим гостеприимством. Он позвонил в небольшой колокольчик лежавший на столе. И когда вошли охранники с коридора, кивнул на меня. — Молодой человек хочет познакомиться с дружками. Пусть посидит подумает. — И переведя взгляд на меня он добавил. — Но учти, потом, когда ты сам приползешь на коленях ко мне, условия будут другие. Уведите его с глаз моих.

Вошедший охранник в доспехе молча подхватил меня за руку и потащил за собой особой не церемонясь. Мне же понадобились все силы, чтобы успеть за ним и не упасть, гремя цепями на ногах я старался изо всех сил перебирать ногами, длины цепей не хватало. И при ходьбе ноги выворачивались из суставов, если я пытался сделать широкий шаг. Так что мне пришлось мелкими, но частыми шажками в полу припрыжку шевелить совершенно неслушающимися конечностями. Естественно я не успевал и периодически падал. Но меня бесцеремонно поднимали рывками. Мы дошли до дежурного на этаже возле решетки. И пока охранник объяснял дежурному куда меня надо направить. Я оперевшись на решетку приходил в себя как отозвалась Полночь.

— …Дарий, Бранкати одаренный, причем довольно сильный…

— А ты откуда знаешь?

— …Когда он засмеялся, у него в груди мигнул как яркий огонек, прямо возле сердца. Да и вся комната покрыта странными линиями и кругами, мы сидели в центре самого большого, все они ведут к нему…

— С каких пор ты видишь “странные линии”?

— …Уже пару месяцев, но я как то не обращала внимание, когда я их встречала, это были единицы, и я просто не знала, что это, тут же их очень много, и когда он мигнул, они тоже мигнули вслед за ним. Что будем делать? Не думаю, что он отпустит тебя…

— Сейчас, набраться сил и попытаться не умереть.

— Что там шепчешь. Дежурный получив инструкции захлопнул решетку и схватил меня вместо охранника Бранкати.

— Молитву Всевидящему повторял, это же не запрещено.

— Лучше проси милости у Всепожирающей, солнечного света ты все равно больше не увидишь. (Наммир и Налира — Всевидящий и Всепожирающая, Муж и Жена, Свет и Тьма, Жизнь и Смерть, Солнце и Луна, Тот кто освятит мир и Та кто пожрет мир. Ей обычно возносят молитвы провожая в последний путь, и прося быть милостивой к усопшему. А так же Всепожирающая, это богиня покровительница для поводырей мертвых — некромантов. Именно ей поклонялись в Аа-ша-ках, а когда империя развалилась, после великого упадка и века смуты, орден Искупления ввел запрет на поклонение Всепожирающей, сжигая ее последователей. Так что когда упоминают Всепожирающую для живого человека, это пожелание сдохнуть, желательно в муках.)

В итоге этот хренов умник решил сам меня не тащить в камеру, а сдал своим тупым коллегам на следующем посту. Заодно наплел им с три короба, что я чрезвычайно опасный убийца, чуть ли не младенцев живьем ел на завтрак и за мной следить как следует, не то возьму, да убью одним взглядом. А он просто храбрый и опытный, поэтому вел меня в одиночку, и удалился гордый собой.

Эти четыре дебила, поверив ему на слово, оставили свой пост, решив, что им дал чрезвычайно важное поручение сам черный барон и наставив на меня алебарды, повели в подвалы, где располагалась камера для опасных заключенных. А я стоять то не могу нормально, и соображаю с трудом после ночи избиения и пыток. И вся абсурдность ситуации меня ввела в гомерический хохот, когда мы пришли к камере, где содержались заключенные. Они в красках расписывали своим коллегам чтобы те были поосторожнее со мной, пока звеня массивными ключами открывали решетку. Я натурально заржал, и тут же пожалел, один из тупой четверки чуть не заколол меня своей алебардой, испугавшись внезапного громкого смеха, избитого до состояния котлеты и закованного в кандалы по рукам и ногам худощавого подростка, годящегося ему в сыновья. Так мой почетный эскорт и затолкал меня в переполненную камеру, куда ни разу не проникал солнечный свет, наставив алебарды всей гурьбой, под аккомпанемент моего безумного смеха.

Наверно именно это и стало той невидимой плотиной, что сразу разделила меня и остальной народ, населяющий переполненную каменную утробу, что называют камерой содержания заключенных. Мой безумный смех и то как меня затолкала стража, явно опасаясь закованного в кандалы по руками и ногам, плюс черная роба, в которую одевали особо опасных головорезов. А так же мое измочаленное состояние говорило, что меня долго и упорно пытали. Все это никак у них не вязалось с моими небольшими размерами и совсем юным возрастом, и заставляло людей хорошо призадуматься.

Но я был слишком избит и мало что соображал и примостившись в ближайшем уголку моей камеры, уснул, провалившись в целительный сон. Проснувшись после первой ночи за решеткой, я выяснил, что здесь содержится сто восемьдесят человек. Это был улей, муравейник, кишащая масса плотно притиснутых друг к другу людей. В округе стоял постоянный гул из разговоров, шепотов, стонов, жалоб и криков.

Помещение в подвале для заключенных — она же Яма. Был один из отстойников преисподней, предназначена для содержания опасных заключенных. Тут содержались самые отъявленные отбросы общества. Опасные как для себя, так и для окружающих. Именно таких, находить и убивать была моя работа последние два года. Грабители, убийцы, предатели, насильники и прочие прекрасные люди с высокой моралью оказывались именно тут. Каземат был довольно большой, двадцать пять шагов в длину и десять в ширину. В середине был коридор по которому периодически ходили надзиратели. Камеры для самих заключенных были по бокам, по девять с каждой стороны. Они были разделены решетками, и от коридора их отделяли три арочных каменных зарешеченных прохода, два глухих, и один в центре с дверью, и в каждой содержалось по десять человек. Крысы, кровососущие насекомые, вши и прочие гады присутствовали в больших количествах, обитая в комфортной среде слежавшейся гнилой соломы. В изобилии раскиданной по каземату, и служившей постелями и мебелью для заключенных. Потому что другой мебели не было, только холодный камень стен и пола или гнилая солома. Все это дело освещалось тремя тусклыми шарами, артефактами освящения, которые с трудом освещали пару ярдов вокруг себя. Но все равно это было в разы лучше, чем чадящие факелы, которые сжигали кислород которого сильно не хватало.

Естественно в этих казематах надзирателям было плевать на самочувствие заключённых и они предоставляли им самим заботиться о себе. Заболел? Значит тебя Всевидящий наказывает за твои грехи. В камерах всегда была толчея, духота и дикая вонь от сотен тел, годами не видевших мыльню, постоянно блюющих на пол, гадящих мимо ведра, которое заменяло отхожее место в каждой камере. И спертый воздух, который в подвале в принципе не проветривался. Дышать было просто нечем.

Проснулся я от того что мне чем-то пронзили спину. С трудом сев на полу я обнаружил трех присосавшихся ко мне клещей. Это были жирные темно-серые твари, раздувшиеся до того, что почти превратились в шар. Я прихлопнул их кулаком, и во все стороны брызнула кровь, моя кровь. Эта твари всласть полакомилась мной, пока я спал, клещи были бичом Ямы. Первое, потому что они оставляли ранки которые не заживали и начинали гноиться, второе они были разносчиками болезней. Я посмотрел в глаза окружающих. У одних взгляд был мертвый, у других безумный, у третьих возмущенный, у четвертых испуганный.

Но самое большое впечатление, было то что это был парад уродов. Как моральных, так и физических. Из-за откровенной дряни, что тут раз в день подавали вместо еды. Это просто было гнилье, самое натуральное гнилье. Почти все заключенные болели, чем дольше ты тут находишься, тем сильнее болеешь. Из-за этого гнилья многие страдали желудком и только у троих в моей камере была прогрессирующая нома. Отваливавшиеся куски челюстей, носов и дырки в щеках с выпадающими зубами. С учетом что никто тебе тут не поможет, нома это приговор, мучительная и растянутая смерть. Двое были покрыты пятнами, у них была горячка и откровенный бред. Клещевой Тиф во всей красе был обычным явлением. Один явно был не в себе, нормальный и здоровый человек не будет головой биться в решетку, бубня что-то себе под нос.

Осмотревшись я услышал где-то внутри нарастающий барабанный бой, это стучало мое сердце. Я почувствовал, что все мое тело сжимается, как кулак, и сердце мое сковало холодом. Помниться, когда я первый раз попал в канализацию, я думал, что ниже уже некуда падать, как оказалось есть. И надо что-то срочно менять, ибо следующая ступенька будет уже на той стороне.

— …Проснулся?…

— Да, что нового расскажешь.

— … Не хочу тебя расстраивать, я тут побродила немного пока ты спал, и наше с тобой положение не самое лучшее, я не представляю, как отсюда выбраться…

— Подозреваю, что ты права, но нам самим отсюда и не надо выбираться. Тебе придется сходить погулять немного. Помнишь когда первый раз ты появилась, ты украла кинжал отчима, еще раз сможешь также повторить?

— …Не думаю, что кинжал тебе сейчас поможет…

— А мне кинжал и не нужен, стащи листочек бумаги. Надо будет передать записку донне Леоне, заодно узнаем, соврал ли нам Бранкати.

— …Уверенна, это не станет проблемой, но как же ты?..

— Думаю, я смогу продержаться до того как ты вернешься.

— …А если это действительно так?..

— Если это действительно так, найди и предупреди Карлотту. Она сама всем расскажет, что Леона продает своих, но скажи ей, пусть даже не вздумает сюда лезть. С нее станется. В крайнем случае мы примем предложение Бранкати и сами выйдем, а пока ты ходишь, я подумаю еще, может что в голову придёт.

Клякса из теней, чуть темнее чем мрак стоящий в каземате выскользнула из клетки больше ничего не говоря. Оставив меня наедине со своими мыслями, и страхом. Который после ухода Полночи начал ползать по венам, оставляя склизкие комки неуверенности. Я встал и ковыляя из-за кандалов поплелся к бадье с водой. Расположенной возле каждой камеры с другой стороны от ведра с испражнениями. Напротив которого я оказывается и уснул. Я протолкался среди арестованных, которые внимательно следили за мной. Обойдя безумца, что долбился головой в клетку я подошел к корыту с водой, намертво прикрепленному железными скобами к клетке. Зачерпнув двумя руками воды я хотел попить, но поднеся к лицу вдохнул и меня передернуло. Будто из болота воды зачерпнул, стоячая затхлая вода.

— Что не нравиться, да малыш? Раздался хриплый голос сзади меня.

Вылив воду на пол, я не спеша обернулся.

Говоривший оказался мужик сидевший в углу. Здоровый, но отощавший и осунувшийся, с несколькими шрамами от меча, из-за чего его лицо было перекошено, и совершенно безразличными — мертвыми глазами. В такой же черной робе, как и у меня, в черной робе в нашей камере было трое; я, этот мужик и безумец долбившийся головой в клетку. У него был уже рассечен лоб и капала кровь, но его похоже это совершенно не смущало.

— А мне нравиться, скорчил гримасу его сосед, засовывая в рот гнилую солому. У которого нома уже разъела щеку и половину челюсти. Из-за чего его улыбка приобретала ужасный вид. Он весь был покрыт сыпью и в отросших спутанных волосах копошились сотни мелких белых жучков. Меня снова передернуло, но уже от его вида.

— Да я смотрю тебе все нравится. Ты уже гниешь заживо и у тебя Тиф. И хрен пойми, что еще. Тебе жить осталось пару месяцев в лучшем случае.

— А ты что, типа лекарь? Давай лечи тогда меня…Малыш.

Я поудобнее ухватил свою цепь на кандалах, вполне себе неплохое оружие. И выдал тот сардонический оскал, который постоянно видел у Карлотты. Прикидывая как бы его прибить. Если бы я не был так избит и не было бы кандалов на ногах, я бы без раздумий кинулся на него. Он, увидев мою оскаленную физиономию тут же вскочил на ноги и напряг плечи. Приготовившись к драке, безжалостной тюремной бойне между животными, коими мы оба являлись.

Но тут загрохотали ключами надзиратели. Открывая решетку, что вела в каменную утробу, где содержались заключенные. Он кинув взгляд на них, сел обратно и ухмыльнулся, одарив меня многообещающим взором. Мне же лишь оставалось ответить ему тем же. Все было понятно без слов, драка была лишь вопросом времени. Я поковылял в свой уголок, ногами сгребая в коридор солому. Лучше на холодном камне, чем тот набор с клещами и вшами, что обитали в соломе.

Пока надзиратели катили большую бадью и черпая из нее ведром, разливали отходы, что назывались едой. Старший встал посередине и считалочкой выбирал камеру. Он выбрал камеру напротив нас. Набежавшие надзиратели наставив арбалеты и острые концы алебард, встали полукругом возле камеры и начали ее открывать, схватив ближайшего они выволокли его под пронзительные крики обреченного, и захлопнули клетку. Со смехом нацепив колодки как у меня и ошейник на отчаянно сопротивляющегося человека, и вытащили из каземата.

Но всем было плевать, во всяком случае никто даже не посмотрел на то как вытаскивают человека, все бросились толкаясь и ругаясь на друг друга жрать руками эти помои. Я смотрел в глаза людям, видел безумие вызванное голодом, как они глядят на других, давящихся горячей едой в спешке. Я наблюдал за ними, видел, как они смотрели на других, боясь, что они не успеют получить свою порцию из-за наглых ублюдков которым всегда всего мало. Их глаза демонстрировали истинную человеческую природу, которую можно познать только во время жестокого и отчаянного голода. Я познал эту истину там в заключении, эта истина отражалась во взгляде стоит только посмотреть в глаза. И конечно самым наглым ублюдком в нашей камере, оказался тот, кто называл меня малышом. Он сожрав больше половины того, что предназначалось для десятерых, вытер тыльной стороной руки остатки еды, со злобной ухмылкой одарил меня еще одним взором.

Я же даже не пытался встать со своего места. Хотя понимал, что мне следовало тоже через силу проглотить это мерзкое варево, сил у меня не было и восполнить их неоткуда. Я лишь устроился поудобнее, перебирал в голове варианты дальнейших действий. И похоже самым оптимальным, если вообще не единственным, было принять предложение Бранкати. Месяц пребывания тут, я просто могу не пережить.

Я размышлял над вариантами смотря как за остатки еды чуть ли не дерутся остальные. Естественно половине не хватило. И они понурые с безумным голодом в глазах побрели на свои места, похоже это не первый день как они не могут добраться до еды. Как с другой стороны решетки что отделяла камеры обреченно вздохнув, сел такой же бедолага, которому не хватило помоев что называется едой, у них в камере был такой же ублюдок, только побольше нашего, это был гориллоподобный детина, у него шеи не было, голова росла сразу из плеч. Что на фоне волос растущих в дюйме от бровей, смотрелось будто он точно был обезьяной.

Это был истощенный мужчина, будто узник контракционного лагеря. Все кости можно было пересчитать взглядом. Естественно он ничего не мог противопоставить здоровенному бугаю. Он сел и обреченно сгреб рукой гнилую солому засунув ее в рот.

— Не советую это есть.

Он удивленно посмотрел на меня.

— А мне больше нечего есть, еще пара дней, и я встать не смогу.

Я кивнул ему на человека с дыркой в щеке от номы, что сидел неподалеку от него.

— Видишь его, это называется Нома. Она появляется от гнилой дряни, что он сует в рот. Хочешь сдохнуть в мучениях как он, ешь эту солому.

Он посмотрел на своего соседа, на некроз, что расползался по его лицу, и обреченно выплюнул гнилую солому.

— А ты откуда знаешь?

— Моя работа была спасать и лечить людей, до того как ее сменила работа калечить и убивать. Слушай, а куда это надзиратели уволокли кричащее тело с камеры напротив.

— В Пандемониум. Каждую неделю забирают по одному. Прошлый раз забрали из твоей, и тебя вместо него притащили.

— Что за Пандемониум?

— Яма для собачьих боев. Где вместо собак дерутся заключенные и всегда насмерть. Но говорят там хоть кормят, правда никто ни разу не вернулся чтобы это подтвердить.

Я ничего не ответив отвернулся от него, показывая, что разговор окончен и прикрыл глаза поджав колени, обняв их насколько хватало цепей от кандалов. Меня мучила слабость и сильные боли в разодранной до мяса спине, все тело болело как один большой синяк. И сил мне это не прибавляло, и похоже у меня начиналась лихорадка. Я стараясь не думать о вопящих и кровоточащих ранах, и провалился в забытье уснув. Как внезапно ощутил волну озноба по коже, ознаменовавшую, что Полночь вернулась.

— …Смотри что я нашла, думаю, что начальник надзирателей немного расстроится…

Опустив руку я нащупал небольшой круглый предмет. Взглянув вниз, я с удивлением уставился на мерцающее зеленым зелье восстановления. То самое зелье, что покупала за безумную цену донна Леона, когда основная часть ее бойцов чуть не померли от яда.

— Скажи, я говорил, что я тебя люблю? Маленькая ты засранка.

— …Нет, не говорил, хотя я и так это знаю, но лишний раз побаловать девушку никогда не будет лишним…

— Это было очень неосмотрительно с моей стороны, так что я тебя люблю Полночь! Кстати, ты нашла бумагу?

— …Да, но я могу переносить лишь один предмет, и я подумала, что сейчас это тебе нужнее. Так что сейчас вернусь…

— Постой, присмотри еще что-нибудь поесть. Эти отвратительные помои я есть не могу, да и не достались мне они. И все-таки мне нужно что-то острое, вроде гвоздя. Нужно будет открыть кандалы, и острый предмет не помешает, у меня кажется завелся бесплатный заказ, один клиент очень хочет путевку на тот свет.

— …Кого нам нужно убить?..

— Вон в углу видишь, здоровый детина в черной робе. Думаю, уже этой ночью нам с ним придется поговорить по душам. И мне необходимо быть без кандалов и желательно с чем-нибудь острым.

— …Хорошо, но обещай не убивать его без меня, я тоже хочу поучаствовать…

— Кстати, у меня тут появилась идея. Как ты вернешься, нужно будет проверить одно симпатичное местечко, уверен, тебе там понравиться.

— …Вот умеешь ты заинтриговать девушку, хорошо, что тебе в первую очередь принести?..

— Думаю, лучше сначала гвоздь.

— …Хорошо, я быстро…

Клякса из теней выскользнула из клетки, а я оглянулся вокруг, чтобы никто не увидел, что за сокровище у меня вдруг оказалось. Но всем было плевать, все были увлечены собственными проблемами. “Сосед” за решеткой уткнулся взглядом в пол, а в моей камере ближайший был безумец, все долбивший головой в решетку. Очень аккуратно, дрожащими руками я вытащил пробку ногтем и прикрываясь рукой, залпом опрокинул зелье в рот. На вкус оно оказалось кисло-сладким и маслянистым. Будто оливкового масла выпил в которое добавили лимон и подсластили. Но, тем не менее, его нельзя было назвать противным. А главное эффект, в желудке сразу образовалось тепло, щедро разливавшееся по телу. Будто залпом выпил кружку горячего чая, вернувшись с мороза. У меня аж дыхание перехватило, я сидел в блаженстве, ощущая, как все раны до этого вопящие от боли начинают чесаться. Зуд в спине и в правой ноге, особенно пострадавших во время пыток был очень сильным, я натурально схватил свою одежду руками, чтобы побороть желание встать и потереться спиной о стену. Уткнувшись лицом в колени, я услышал щелчок, это сломанное ребро встало на место. А пожар внутри все продолжал нарастать, и теперь вместо желудка он сместился к сердцу. Меня натурально уже начало трясти, и в отсутствии Полночи страх начал нарастать вместе с мыслью что, что-то пошло не так. Не должно так сильно жечь сердце. Я попытался успокоиться, делая дыхательную гимнастику, размеренный вдох и выдох, вдох и выдох. И наконец выдохнув, я глубоко вдохнул спертый, пропитанный вонью сотен немытых тел закрытых в замкнутом пространстве, испражнениями и гнилой соломой воздух, раньше я не мог этого сделать из-за сломанного ребра, мне просто было больно это сделать и я дышал мелкими урывками.

И после глубокого вдоха я выдохнул.

Будто пузырь лопнул, окружающий мир внезапно сгустился и я оказался на глубине. Я был как эхолокатор на глубине, я отчетливо услышал шум и массу невнятных голосов, я смог прочувствовать все помещение и даже дальше. Я внезапно прочувствовал те линии про которые говорила Полночь, они опоясывали входную дверь в каземат. Это было как трехмерная камера со свободным перемещением, оставаясь на месте я точно знал, что происходит за стенами, раздвинув пузырь еще сильнее я увидел Полночь скользящую вдоль стены. Она внезапно остановилась, и уставилась с удивлением назад. Вдруг я услышал будто лопнула струна, это был тихий, но в то же время звонкий звук, я не знал, что это такое, но я внутренне точно почувствовал, что это оборвалась нить чьей то жизни. Это звук вернул меня рывком в свое тело. И я смог наконец вдохнуть, шумно и глубоко, будто ты нырнул глубоко под воду и тебя резко выкинуло назад, жадно вдыхая спасительный воздух. А сердце продолжало жечь.

И я потерял сознание.