Тем временем в клубе «Трутней» разыгрывалась довольно тягостная сцена. Псмит, скрывшись от дождя в подъезде, направился в умывальную, где несколько секунд с интересом изучал свои черты в зеркале, а затем пригладил волосы и с великой тщательностью почистил костюм. После чего заглянул в гардероб за цилиндром. Когда он вошел туда, гардеробщик посмотрел на него с видом человека, которого точит страшное сомнение.
— Мистер Уолдервик сию минуту был здесь, сэр, — сообщил он.
— Ну и…? — осведомился Псмит с легким интересом. — Энергичная, деятельная душа, наш товарищ Уолдервик. Всегда он где-нибудь. То здесь, то там.
— Он про свой зонтик спрашивал, — добавил гардеробщик с некоторой холодностью.
— Неужели? Спрашивал про свой зонтик, э?
— И большой шум поднял, сэр, очень большой.
— И правильно сделал, — одобрительно сказал Псмит. — Настоящий мужчина любит свой зонтик.
— Так что мне пришлось объяснить, что зонтик взяли вы, сэр.
— Иного я и не пожелал бы, — сердечно поддержал его Псмит. — Дух полной откровенности — что может быть лучше? Между вами и товарищем Уолдервиком нет места недомолвкам и уклонениям от истины. Пусть все будет честно и без уверток.
— Он словно бы очень расстроился, сэр. И пошел вас искать.
— Я всегда рад случаю побеседовать с товарищем Уолдервиком, — сказал Псмит. — Всегда!
Он покинул гардероб и направился в вестибюль, где попросил швейцара найти ему такси. Когда такси остановилось перед подъездом, он спустился по ступенькам и уже открыл дверцу, как вдруг у него в тылу раздался хриплый вопль, и из дверей, весь розовый от возмущения, стремительно выкатился юноша и громко крикнул:
— Эй! Стой! Смит! Черт возьми!
Псмит забрался в такси и благожелательно посмотрел на новоприбывшего.
— Това-арищ Уолдервик! — сказал он. — Что нас гнетет?
— Где мой зонт? — вопросил розовый. — Гардеробщик говорит, что вы взяли мой зонт. Шутки шутками, но это же чертовски хороший зонт.
— Бесспорно, бесспорно! — душевно согласился Псмит. — Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что я выбрал его как единственно возможный из множества конкурентов. Боюсь, товарищ Уолдервик, в этот клуб проникла всякая шушера. Вы с вашей чистой возвышенной душой и представить себе не можете веют гнусность некоторых зонтов, которые мне пришлось проинспектировать в гардеробе.
— Где он?
— Гардероб? Когда войдете в парадную дверь, поверните налево и…
— Мой зонт, черт возьми! Где мой зонт?
— Тут, увы, — произнес Псмит с оттенком мужественного сожаления в голосе, — я вам ничем помочь не могу. Я отдал его одной молодой даме на улице. И где она в настоящий момент, я не знаю.
Розовый юноша слегка пошатнулся.
— Вы отдали мой зонт какой-то девчонке?
— Весьма неудачное определение. Вы не стали бы говорить о ней в столь небрежной манере, если бы видели ее. Товарищ Уолдервик, она изумительна! Я простой, прямой, грубый человек и, как правило, нежных эмоций не жалую, но откровенно признаюсь, что она затронула во мне струну, которая звучит редко. Она преисполнила восторгом мое старое потрепанное сердце, товарищ Уолдервик. Других слов нет. Преисполнила восторгом!
— Но, черт возьми!…
Псмит протянул длинную руку и отечески положил ладонь на плечо своего собеседника.
— Будьте мужественны, товарищ Уолдервик! — сказал он. — Посмотрите в лицо случившемуся как подобает мужчине! Мне грустно, что я послужил орудием лишения вас превосходного зонта, но, как вы не замедлите понять, иного выхода у меня не было. Лил дождь. Она стояла вон там, в отчаянии сжимаясь в комочек под маркизой этой лавочки. Ей необходимо было покинуть убежище, но влага ждала в засаде, чтобы погубить ее шляпу. Что оставалось мне? Что оставалось любому мужчине, достойному называться мужчиной, как не спуститься в гардероб, не слямзить лучший зонт из наличествующих там и не отнести его ей? Ваш был неоспоримо лучшим. Другие не годились ему и в подметки. Я отдал ей ваш зонт, и она удалилась, вновь обретя счастье. Это объяснение, — продолжал Псмит, — я убежден, заметно утишит вашу вполне понятную печаль. Вы лишились зонта, товарищ Уолдервик, но ради какого святого дела! Ради какого дела, товарищ Уолдервик! С этих пор вы сравнялись с сэром Филиппом Сиднеем, который, умирая на поле брани, отдал последний глоток воды из своей фляжки умирающему же солдату, и с сэром Уолтером Рэли. Последний, пожалуй, больше отвечает случаю как историческая параллель. Он разостлал на луже драгоценный плащ, дабы королева не промочила ног, а вы — через посредника — пожертвовали зонт, чтобы спасти шляпу девушки. Потомки будут гордиться вами, товарищ Уолдервик! Я буду весьма удивлен, если о вас не станут слагать песни и легенды. В грядущие века детишки будут льнуть к коленям деда, умоляя: «Дедушка, расскажи нам, как великий Уолдервик потерял свой зонтик!» И он расскажет, и дети, выслушав, станут лучше, глубже, шире… Но, как вижу, шофер уже включил счетчик, и, боюсь, я вынужден прервать наш приятный разговор, который лично мне доставил огромное удовольствие. Поезжайте, — сказал он таксисту. — Мне нужно Международное бюро по найму Ады Кларксон на Шафтсбери-авеню.
Такси тронулось. Высокородный Хьюго Уолдервик, послав ему вслед страстный взгляд, почувствовал, что промок насквозь, и вернулся в клуб.
Прибыв по указанному адресу, Псмит расплатился, поднялся по ступенькам и деликатно постучал согнутым пальцем в матовое стекло Справочной.
— Дорогая мисс Кларксон, — начал он галантно, едва окошко отворилось, — не могли бы вы уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени…
— Мисс Кларксон занята.
Псмит вдумчиво посмотрел на нее в монокль.
— Так вы не мисс Кларксон?
Справочная ответила, что нет.
— В таком случае, — сказал Псмит, — произошло недоразумение, и в нем, — добавил он тепло, — повинен я. Так, может быть, мне будет дано увидеть ее не в столь отдаленном будущем? Когда я понадоблюсь, вы найдете меня в приемной.
Он вошел в приемную, взял со стола журнал и устроился поудобнее с повестью в «Рассказах для девочек» (январский номер за 1919 год), поскольку бюро по найму, как и дантисты, предпочитают литературу многолетней выдержки. Он углубился в чтение, но тут из кабинета вышла Ева.