Солнце тускнело и оплывало, растворяясь в сумерках. Смолкал говор, затихали шаги, гудки автомобилей не нарушали настороженной тишины города. Потом разом вспыхивали фонари, и город оживал, обрадованный и словно удивлённый тем, что праздник не закончился и день продолжается — искусственный, бьющий в глаза, будоражащий нервы, но тем не менее ставший привычным.
Город будто вскипал. Всё выше поднималась сверкающая пена огней, витрин, лакированных машин… Всё это оживление, словно взятое взаймы, грозило рано или поздно смениться темнотой и безмолвием.
На самом деле город боялся остаться наедине со своими снами и страхами, боялся остаться голым, без неоновой паутины ночной рекламы или хотя бы ожерелья полуночных фонарей.
Но тьма дожидалась своего часа. Если у неё и не было своего времени, то была своя территория. Узкие горловины арок и подземных переходов, русла окраинных улочек тонули в непроглядной черноте, словно в чернильном облаке, выпушенном невидимым, гигантским и злобным спрутом.
Когда он, движимый вечным голодом, покидал логово, город содрогался от вида своего уродливого и грозного порождения, от страха за других своих детей, с которыми Ворлог научился играть в опасные игры. Ворлогу нравилось, когда люди испытывали ужас. Выплёскивая наружу флюиды злобы и ненависти, он заставлял их враждовать друг с другом. То, что изрыгал Ворлог, возвращалось к нему же, напитываясь энергией новых жертв. Ворлог набирал силу.
На Санькино опоздание внимания никто не обратил. Да и остальные не спешили приступать к тренировке. Что-то происходило, но Санька ещё не понимал что.
В ответ на его вопрос Лёха кивнул в сторону новостройки. Санька сначала не понял, в чем дело, пока не увидел рядом стрелу подъёмного крана.
— Неужели? — Смысл происходящего наконец дошёл до него.
— Ну да. Стройку возобновили.
— Отпрыгались, значит?
— Пока нет. Но режим работы учитывать придётся.
— Да я не об этом. Помнишь, что Дэн рассказывал?
— О том, что мы свалим отсюда не раньше, чем дом построят? Не бери в голову. Мы же решили, что не уйдём. Пусть хоть целый квартал возводят.
Санька не ответил. Краем глаза он покосился на Максима. Тот стоял мрачный, засунув руки в карманы и не говоря ни слова.
Через несколько дней стройку обнесли забором. Наверху зашевелились рабочие, внизу засновали машины. Дом стал расти.
В кармане запел телефон. Теперь Санька, когда занимался один, ставил будильник и мог больше не думать о времени, пока тот не сработает. С тренировок он старался не задерживаться, потому что отец беспокоился.
Санька перешёл на шаг, достал телефон из кармана и прервал его верещание. Затем с неудовольствием посмотрел на мобильник. Чем больше он к нему привыкал, тем меньше радости он ему доставлял. Первый восторг схлынул, и Санька сообразил, что Марина теперь будет рассчитывать на его благодарность. И вроде бы по праву.
Санька открыл дверь и ступил в полутёмную прихожую. Он щёлкнул выключателем. Из гостиной появился отец.
— Сашка! Что так поздно?
— Ничего не поздно. Просто темнеет рано, — буркнул Санька.
Он услышал оживлённый голос Лерки. Марина что-то произнесла в ответ.
— Иди поешь, — сказал отец. — Ужин на плите, даже не остыл ещё. Мы тебя ждали-ждали…
Лерка выглянула из-за двери.
— Дядя Сева, твой ход! Привет! — кивнула она Саньке.
Они играли в какую-то настольную игру. В приоткрытую дверь Санька разглядел цветной лоскут игрового поля с расставленными на нём фишками.
— Поужинаешь — присоединяйся, — предложил отец.
Но Санька отказался.
Ужин и правда ещё не остыл. Картошку жарила Марина. Сразу видно — ломтики тонкие, почти прозрачные. Она так и не научилась резать картошку, как Саньке нравилось. Хорошо хоть перестала стругать её соломкой, как делала в самом начале.
В гостиной все трое чему-то рассмеялись. Санька недовольно покосился на дверь.
Вообще-то он расслабился. Лерка вон вовсю старается, добиваясь своей цели. Устраивает, понимаешь, семейные вечера… Санька фыркнул. Нет, кроме шуток, ему тоже нужно как-то повлиять на происходящее. Не то и вправду кончится тем, что отец с Мариной заедут в загс, и всё. Пишите письма.
Санька без аппетита покончил с ужином и отправился к себе.