Полтергейст - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Василий Семенович Гигевич (Глава седьмая) #8

Глава седьмая

Грушкавец читает газетную статью.

Содержание статьи.

Огорчение и отчаянье человека из районки.

В чем искать успокоение души?..

Спустя почти две недели после описанных событий уже знакомый нам сотрудник березовской объединенной газеты «За светлую жизнь в коммунизме» Грушкавец Илья Павлович снова лежал на кровати и читал статью, напечатанную в республиканской газете. Может, потому, что Илья Павлович был в комнате один, а может, и по другой причине, но он часто и громко, не стесняясь, шморгал носом, скрипел зубами, что-то бормотал и вздыхал так тяжело, будто ему не давала покоя нечистая сила… Грушкавец читал одно, а думал о другом:

— Вот тебе и на — в который раз объегорили… Что им дружба, им — лишь бы свое урвать, лишь бы наверх выскочить, прославиться на весь свет… А ты ведь первый раскопал, весь материал выдал Мулярчику… Ну, пускай бы он хоть словом обмолвился о тебе, сделал приписку — так и так, выражаю благодарность Грушкавцу Илье Павловичу, журналисту-районщику, который первым притронулся к сенсационному материалу, ибо он живет в гуще жизни… Так нет же, Мулярчик все себе присвоил — ни слова о тебе, ни полслова… Где же справедливость на свете, где правда?.. И все о гласности, о перестройке пекутся. Кому пожаловаться? А никому ты не пожалуешься, ибо у них — лапы вокруг, окопались в круговой обороне, науськивают читателя то на критику Сталина, то — на Хрущева, а сами в это время рыбку ловят в мутной воде…

Что же это была за статья, из-за которой Грушкавец покоя не находил?

Вот она, приводим ее целиком.

В дополнение к напечатанному

БЕРЕЗОВСКИЙ ФЕНОМЕН, ИЛИ ПО СЛЕДАМ НЕВЕРОЯТНОГО

Статья А.Мулярчика «Милиция воюет с нечистой силой», напечатанная в нашей газете, вызвала огромную заинтересованность наших читателей. На другой же день после выхода газеты в свет к нам в редакцию посыпались многочисленные телефонные звонки, телеграммы, письма как жителей республики, так и соотечественников из-за границы… Реакция читателей, как мы и предполагали, была разной. Звучало возмущение, были откровенные насмешки.

Докатились с перестройкой!.. С какой поры вы, солидная газета, первоапрельские розыгрыши начали печатать в августовских номерах? — спрашивали некоторые читатели. В частности, это выдержка из письма В.Селькевича из д. Бродовка Минской области. Насчет первоапрельских розыгрышей мы можем поспорить, но хочется спросить у товарища Селькевича: а при чем здесь перестройка?..

— Вы не первооткрыватели, — пишет нам М.Бысак из Минска. — Еще в школе у Гоголя я читал, как вареники в рот прыгали. А где взять такие вареники сегодня? Или хотя бы — пельмени? Если купишь пельмени, так их ко рту подносить страшно. А колбаса у нас какая, из чего сделана? Вчера кошке подсунул — отвернулась и из комнаты выскочила, как от отравы…

Опять же, товарищ Бысак, зачем вы путаете две проблемы: качество продуктов и березовский феномен?..

А вот мнение гомельчанина М.Зубова:

— Самое вероятное, что может возникнуть в сознании читателей, это то, что редакция пошла на фальсификацию. Однако я думаю, что все напечатанное вами — правда (подчеркнуто автором письма).

С этого, наверное, и начнем наш нынешний разговор.

А был ли феномен? В самом деле, насколько точны сообщения в статье «Милиция воюет с нечистой силой»?

Мулярчик представил редакции копию справки Березовского отделения милиции, а также магнитофонную запись своих бесед со многими свидетелями, которые своими глазами все происходящее видели в хате товарищей К. Более того, любознательный Мулярчик беседовал с работниками милиции.

Разумеется, не проверив и не сверив факты, мы не могли да и не имели права напечатать такую серьезную статью. Поэтому мы обратились в Березово к заместителю начальника РОВД майору милиции В.П.Андрейченко. Напомнил читателям: майор сам видел полет пробки.

— Да, — сказал нам Виктор Петрович, — пробка во время полета меняла направление. Сначала она летела ко мне, а потом неожиданно упала к ногам. Я схватил ее. Думал, горячая. Нет, холодная. После этого вместе с участковым Николаенчиком мы бросились к счетчику.

— А в хате в это время никого не было?

— Нет, никого. Я сам проверял — обошел все комнаты. Все мы находились на веранде.

Короче, не будем пересказывать снова статью Мулярчика. Но, с разрешения автора, восстановим магнитофонную запись. Вот что говорит А.Ульянская — соседка товарищей К.

— Однажды мы сидели на веранде. Зина, соседка Галя и я. Зина — девочка — в спальню зашла. Только зашла и кричит: «Бабушка, трюмо лежит!» Мы подняли его, поставили на место. Тяжелое трюмо. Ребенку не поднять. Подумали сначала, что дети балуются. Я вытурила их из хаты. Снова сидим, разговариваем. А потом, когда заглянули в спальню и посмотрели — трюмо снова лежит… И самое странное — целехонькое, не разбилось…

Конечно, всему этому можно не верить.

Шутя, березовчанин 3.Клинский предлагает считать происшествие в его родном городе «классическим случаем дуриков домового и готов в любое время предоставить нам информацию о кикиморе, ведьме и черте».

Спасибо, товарищ Клинский, нам пока этой информации не нужно, ибо мы, советские журналисты, — неверующие…

«Милиция и ученые, дайте объяснение!» Это дружное требование наших читателей довольно справедливо. Более того, В.Курлович из Пинска — лектор-атеист общества «Знание» — считает, что наша публикация нанесла вред атеистическому воспитанию молодежи. Он, например, пишет: «Как большое издевательство и идеологическую диверсию я воспринял вашу публикацию. Но лично я все это, возможно, стерпел бы. Меня, как гражданина, беспокоит другое: в полетах электропробки, других материальных предметов многие люди видят проявление той реальной силы того света, в существование которого мы, атеисты и материалисты, не верим и более того — отвергаем своей каждодневной мучительной работой (подчеркнуто лектором-атеистом)».

Насчет наших издевательств и идеологических диверсий, как считает товарищ Курлович, — это уже слишком. А вот что касается качества лекторской работы наших атеистов — это отдельный разговор, думается, березовский феномен как раз и заставит наших лекторов-атеистов искать и находить новые более эффективные формы работы с молодежью.

Иное суждение у 3.Каровца из Жодино: «Я считаю, что сейчас, во время гласности и перестройки как нашего общества, так и нашего мышления, закрытых тем не может быть. И не нужно стесняться того, что похожее явление не будет иметь научного объяснения. Лично я считаю, что березовский феномен заставляет наших философов взглянуть с принципиально иной стороны как на человека, на его внутренний мир, так и на космос в целом. Наверное, не все так просто в мире, как нам объясняли в школе или на лекциях пропагандистов общества «Знание» (слышите, слышите, товарищ Курлович, что вам говорят наши читатели? — замечание В.А.). Хотим мы того или не хотим, но мы подошли к принципиально новому осмыслению таких сложных вопросов, как смерть и бессмертие».

Кстати, не эту ли мысль высказывает и товарищ Арнольд Дружкин из Бобруйска: «Мы наконец должны ввести элемент нового мышления и в философию познания мира и человека, как маленькой неотделимой части этого мира. Сейчас, как я думаю, нам нужно взглянуть на человека как на живой элемент живых космических процессов, сложных и бесконечных в своих проявлениях (подчеркнуто товарищем Дружкиным. — В.А.)».

Как видим, в нынешнее время полного всеобуча уровень познания наших читателей довольно высок, люди пытаются самостоятельно разобраться во всем, сами ищут истину. А что же наши ученые скажут?

К большому сожалению, пока никто из солидных ученых не взялся рассматривать на серьезной научной основе березовский феномен. Никто не хочет брать на себя ответственность объяснить то, что происходит в Березове. Сегодня у наших ученых имеется под руками уникальный материал для исследований и открытий, а они его не используют. Наверное, мы снова, как уже не раз было, дождемся того времени, когда зарубежные ученые, используя экспериментальные данные березовского феномена, запатентуют уникальные открытия, которые, фактически, принадлежат нашему народу. Старая песня… Вы, уважаемые читатели, только послушайте, что заявил нашему корреспонденту ученый секретарь академии товарищ Степанчук, отвечающий за связь с прессой:

— У нас, в академии, нет ученых, которые занялись бы анализом аналогичных явлений. Что касается лично меня, то я в такие глупости не верю.

Странно! Невероятно слышать такое в наше пафосное светлое и переломное время перестройки как общества, так и мышления!

«В какое время мы живем, товарищ Степанчук? — так и хочется спросить ученого секретаря. — Неужели к нам возвращаются темные, застойные времена, когда ученые двумя руками держались за пустые догматические истины и аксиомы?»

А между тем ученый товарищ Степанчук с ученым видом, как ни в чем не бывало выдает нам такие сентенции. Мол, в науке истинно только то, что не находит иного объяснения, кроме единственного. Мол, настоящий ученый должен сто раз повторить опыт и только после этого высказать определенное мнение.

«А как нам тогда представить электрон — частица это или волна? Какое здесь единственное объяснение, ибо поверить в то, что электрон одновременно является и частицей и волной, это все равно что поверить в реальность березовского феномена?» — так и хочется спросить у нашего ученого секретаря. Он что, за неотесанных дураков нас принимает? В существование шаровых молний Степанчук не верит именно потому, что ни разу их не видел. Но это между тем не мешает ученым заниматься изучением шаровых молний как природного явления.

В заключение нашего разговора товарищ Степанчук заверил: знаменитый иллюзионист Акопян задал бы милиции столько загадок, что нашей газете хватило бы сенсаций на десять номеров.

В мастерстве товарища Акопяна мы не сомневаемся, как не сомневаемся и в мастерстве нашей родной милиции, умеющей выводить на чистую воду разных «фокусников». Но, как талантливо и образно пишет Мулярчик, гвоздь проблем именно в том, что полеты и перемещения материальных предметов происходят без участия людей.

В заключение нашей беседы хочется привести еще одну выдержку из письма. Вот что пишет нам ученик третьего класса Житивской средней школы, которая находится в том же, сейчас уже знаменитом Березовском районе:

«Дядичка Мулярчик с редакции. Все, что вы пишете, говорят, некогда уже было в нашем Житиве. И никто тогда не пугался и не удивлялся. До войны и после войны у нас во всю ивановскую колдовали, аж дым шел… Особенно это умела Адоля. Она скупому Евхиму коровку заколдовала. А Евка умела гадать. Я думаю, если бы вы приехали к нам в Житиво, то вам бы старые бабы все рассказали, как это делается. А то и колдовать научат. А то нынче молоденькие учительницы ну совсем ничего не знают. Я вчера на учительском педсовете как представитель класса затребовал от директора, чтобы у нас в классе на каждом уроке обязательно свободный микрофон был. И еще я затребовал, чтобы мы с учительницами на равных говорили и спорили и чтобы мы им отметки ставили в отдельный журнал. От двойки и до пятерки. И если всего этого не будет, то мы забастовку объявим. И в школу не пойдем. От того, какую оценку мы выставим учительницам, им и зарплату должны платить. Вот тогда учительницы и забегают. Тогда и будет перестройка настоящая. Прошло уже два дня, как я выступил, а ничего пока не делается. Где же тогда демократия и новое мышление? Приезжайте и разберитесь с такой несправедливостью, которая творится в нашей школе. И еще я хотел бы сказать о нашем председателе колхоза. Но это потом.

Володя Загорский».

Вот, сами видите, товарищи дорогие, каким дотошным растет новое поколение, которое, можно сказать, родилось в послезастойное время перестройки! Пускай Володя Загорский пишет с ошибками — мы сознательно сохранили его манеру и стиль письма, — но давайте заглянем правде в глаза: какие оригинальные предложения выносит он на суд общественности! Не зря говорят, что устами ребенка глаголет истина. Так и рвется из души: товарищи из Министерства образования, возьмите на отдельный учет этого талантливого ученика и заодно задумайтесь над его предложениями.

И еще мы хотели бы сказать: ежели ученики не верят науке, то, желаем мы того или не желаем, они, наше будущее, станут верить религиозным предрассудкам. Не это ли в первую очередь должно беспокоить нас? И вас, товарищ Степанчук, тоже… За что вы только деньги получаете?

Повторите, пожалуйста! Товарищ Степанчук хочет, чтобы мы повторили опыт в выгодное для него время, за неделю записавшись на прием. Но повторить на «бис» березовский феномен для науки мы, разумеется, не можем. Поставим вопрос ребром в иной плоскости: а не наблюдались ли похожие явления еще где-либо?

«Год назад следователь А.Редькин занимался довольно-таки странной историей. В деревенской хате сама собой падала и разбивалась мебель. А то вдруг перелетали с места на место сахарница, сковорода и другие предметы. Некоторые же словно взрывались и разваливались на куски: большой фаянсовый «петух» (сувенир), пластмассовая бутылка с жидкостью…

Здравый смысл подсказывает: нужно искать злодея. Вероятнее всего кто-либо из членов семьи или, возможно, кто-то из посторонних организовал эти далеко не безобидные штучки. Осматривалось место происшествия, допрашивались свидетели. Но хулигана следователь, как ни старался, не нашел. И начатое «дело» пришлось закрыть из-за отсутствия состава преступления».

Мы процитировали начало статьи В.Бычкова «По следам летающей сахарницы» («Журналист», № 3 за 1988 г.).[5]

Все, что описывается в этой статье, происходило недалеко от города Клин Московской области. Что еще происходило там? Как и в Березове, выбивало пробки. Сам по себе открывался водопроводный кран. Обезумев, крутился счетчик…

А были ли там ученые? Нет, как и в нашем случае, они туда и глаз не показали. Зато там побывала Клинская городская прокуратура. Она установила, что космические спутники и самолеты над хатой в те минуты, когда переворачивалась мебель, не пролетали. За электроэнергию хозяева заплатили 13 рублей, а обычно платили полтора.

Но самое интересное — история с «летающей сахарницей». Сахарница пробивала стекло. Специалисты дали заключение, что круглое отверстие в окне могло получиться, если бы сахарница летела со скоростью пули. При такой скорости она пролетела бы пять километров. А подняли ее за несколько метров от хаты.

Подобные статьи печатались и в других изданиях.

А что же ученые?

К большому огорчению, некоторые наши академики даже в наше светлое пафосное время перестройки и гласности побаиваются высказать свои соображения, не желая, чтобы в официально-научных кругах их считали выскочками, белыми воронами…

В заключение мне хотелось бы выразить благодарность Аркадию Мулярчику, смелому журналисту, который, рискуя своей репутацией, пошел на открытие еще одной, до этого закрытой темы, вызвав на себя, как мы сегодня увидели, огонь бюрократов и антиперестройщиков — этой черной сотни темных сил застойного времени… Думается, что Аркадий Мулярчик как раз и есть образ нового перестроенного человека с новым оригинальным мышлением. Он, видимо, как раз и есть тот прораб духа и перестройки, о которых иногда говорится в центральной прессе и которых как будто бы у нас не имеется. Сегодня мы можем сказать: есть, есть прорабы духа и у нас! Побольше бы нам таких смелых журналистов, и тогда бюрократам и сталинистам не будет спокойной жизни.

В.Абраженко.

«Смотри, как красиво придумал в конце: прораб духа и перестройки!.. А кто же тогда я? Как назвать тех простых людей, которые каждый день стоят у станков, ходят за скотиной, выращивают зерно?.. Неужели все мы — рабы духа, которыми мудрые прорабы понукают?» — почему-то подумал Грушкавец, дочитав статью. Он поднялся со скрипучей кровати, и без того надоевшей за годы студенчества, скомкав, бросил газету на стол и стал ходить по комнате. От стены к стене.

Как и каждый день, слева гремел магнитофон: тоненьким женским голоском Леонтьев выводил свое: «Я бегу-бегу-бегу…», — а справа кто-то доказывал: «А я тебе говорю, что я тузом крыл. Тузом, понял, козел?..»

«Там, в столицах, живут прорабы духа, каждый день налево и направо бросают новые идеи и концепции… А кто здесь живет? Как живет? Какая здесь жизнь? Болит ли у кого душа за то, чем интересуется народ в районных городках, в деревнях, забытых всеми, где одни старухи на скамейках по вечерам сидят да куры посреди улицы в песке гребутся?.. Ну, телевизоры, гремящие магнитофоны дали народу, работу рукам дали, для молодежи дискотеки открыли. А что для души?.. Чем заняться человеку в городе после работы?.. Да и работа эта: на шумных станках, на вибрирующих машинах, в конторе с бумагами… — что она дает для души человеческой? Деньги она дает. Как будто за деньги и счастье можно приобрести… Не потому ли и пьет народ до одури, до чертиков, что душа болит, покоя не дает…»

Почему-то не о статье думалось Грушкавцу, о другом, что тлело годами… Тяжело ему было. И сейчас уже не зависть и не обида обручем сжимали сердце, а что-то иное наваливалось на Грушкавца Илью Павловича.

Он быстро оделся, насунул на ноги кроссовки и, стараясь не смотреть на обшарпанные коридорные стены, вышел из общежития на улицу.

Было около девяти вечера, еще красное большое солнце висело над городскими домами. Дневная жара спала, ветер утих, небо чистое и глубокое, как весной.

Когда живешь в деревне, такой порой на душе бывает очень хорошо, умиротворенно, ибо везде, куда ни глянь, под чистым небом видно далеко-далеко, зелень почему-то блестит, а то и становится розовой, да и вся земля, на которой в садах и огородах дозревает урожай, словно отдыхает от дневной жары; в такие минуты остро чувствуешь, что еще один день прожит и сейчас, когда дневная суета отошла, настало время раздумий, потому что скоро, словно черный занавес между действиями в театре, опустится на землю ночь; тогда закрадывается в душу сладкое томительное чувство сожаления, непокоя за что-то не сделанное и не прожитое днем, возможно, за что-то не встреченное… Потому становишься умиротворенным, и хотя знаешь, что впереди ночь, а все-таки что-то ожидаешь и вспоминаешь, как в детстве так же ожидал письма или телеграммы, которые звали бы тебя, и ты сразу же отправился бы за тридевять земель в тридевятое царство…

Так бывает в деревне. А в городе этой сладкой предвечерней поры почему-то не замечаешь, то ли из-за грохота машин и смога, то ли из-за незавершенных дел, а, возможно, еще и потому, что в это время ты обычно не на земле стоишь, а сидишь в комнате и смотришь телевизор…

Грушкавец хотел одиночества. Поэтому через запруженное машинами шоссе, ведущее из Березова в Минск, он решительно направился туда, где не было строений, где пустой стадион, на котором вокруг зеленого поля с одной стороны поблескивали под низким солнцем длинные скамейки, а с другой — высились пустые бетонные трибуны.

Когда Грушкавец учился в школе, он часто приезжал в Березово на соревнования, — бегал по этой дорожке наперегонки, бросал блестящий плоский, как блин, диск, толкал ядро, прыгал в длину и высоту. Счастливчики получали грамоты. И еще в конце дня им давали талоны, с которыми они отправлялись в городскую столовую, где их бесплатно кормили.

Какое удовольствие — получить красную грамоту и попробовать в столовой кисловатого компота!

Однако что же это такое, счастье человеческое?

Грушкавец сидел на пустой нагретой солнцем бетонной трибуне и, невольно вспоминая далекий мир детства, не мог понять, что с ним сейчас происходит.

Недавние обиды, злоба и зависть, от которых его аж колотило, — все это стало таять. Но новые тревоги и новая боль, заполнявшие душу, не утихали.

Что-то очень важное накатывало на Грушкавца, и его надо было понять и осмыслить. Самому, наедине. Без умных книг, без рукописей Мулярчика и даже без самого Мулярчика с его скандальными сенсационными статьями. Может, даже — вопреки тому, что было написано в книгах, статьях, что слышал он когда-то на лекциях.

Но что же это было?

Гонимый какой-то непонятной болью, Грушкавец снова поднялся и пошел — туда, где за оградой стадиона шумели высокие сосны с подсохшими вершинами, где находились, как говорили люди, насыпанные холмы 1812 года. Их называли Батареями… Ибо здесь, говорили, сильно поколотили Наполеона с войсками. Там же, на Батареях, среди сосен находился роддом. Скрытое соснами трехэтажное здание появилось перед Грушкавцом неожиданно. Как-то инстинктивно он стал обходить его, ибо все, что происходило в этом здании, было для Грушкавца не то что неприятным, а — как бы здесь точнее сказать? — тем, чего не хотелось бы знать. Роддом — в одном этом слове было что-то такое, от чего Грушкавцу, как и многим мужчинам, хотелось быть подальше…

Но здание стояло, яркое от новой побелки. Под окнами толпились мужчины, одни молча смотрели в окна, другие что-то выкрикивали. Почти в каждое окно высовывались женщины, некоторые даже на подоконниках уселись. Одна такая красавица, сидя на подоконнике, молча и задумчиво смотрела вдаль, будто не замечая толпившихся внизу. Внутри здания на первом этаже орала женщина: «А-а-а, а-а-а!..» Когда она замолкала, слышалось, как плачет дитя — тоненько, пронзительно.

Грушкавец обошел роддом и неожиданно услышал звонкое и протяжное:

Ох, сердце болит,

И под сердцем болит.

Это милого подарочек

Ногами шевелит…

Грушкавец аж подскочил от этой припевки. Повернулся лицом к зданию. Пела та, сидевшая на подоконнике. Сразу же из соседнего окна высунулась другая женщина и, не обращая внимания на мужчин, ответила другой частушкой.

Даже здесь концерт устроили… Бесплатный…

Плюнул Грушкавец себе под ноги и дальше подался…

Что же это такое: человек?.. И плачет, и скулит от боли, со смертью и небытием всю жизнь в прятки играет, но — смеется как ни в чем не бывало…

А может, как раз в этом и есть проявление силы и величия человека, и поэтому сейчас, когда из всех закоулков полезли, посыпались на человека всякая нечисть да хула, когда люди по собственному желанию и дурости бросились раскапывать могилы и в который уже раз ворошить истлевшие кости предков, налаживая над ними судилище в интересах сегодняшней выгоды и нынешней справедливости, которые завтра обернутся еще большей несправедливостью и, возможно, прольются еще большими реками крови, той самой крови, которую пролили наши предки, когда каждый день чувствует человек, как, пугая скорым исчезновением, загоняют его в вечное рабство, что ему остается?..

За что человеку ухватиться? Где и в чем искать духовную опору?..

Что же теперь делать человеку?..

Батареи, на которых стояли высокие сосны, переходили в ложбину. Грушкавец вышел на берег Березы. Подошел к самой воде, опустился на траву, уставился на воду — туда, где некогда стоял деревянный мост, по которому березовцам было удобно ходить из старой части в новую. Но однажды прикатили на машинах ушлые киношники, снимавшие фильм о войне, и подорвали мост, теперь только обгоревшие сваи торчали из темной воды…

Смеркалось. Солнце закатилось за Батареи, а когда — Грушкавец так и не заметил. Небо все больше затягивалось синевой, и вскоре даже звезда заблестела. Надвигалась ночь, но холода не чувствовалось. Грушкавец нагнулся к воде и потрогал ее рукой — теплая… Подумалось: если окунется, легче не станет. Была бы вода холодной, как лед, тогда можно было бы…

На другом берегу Березы, за широким лугом, затянутым редким седым туманом, загорались огни березовских хат и уличных фонарей. Оттуда все громче слышался знакомый гул: гу-ууу…

Вдруг к Грушкавцу пришло ощущение собственной беспомощности в этом мире… Если разобраться, что он, человек из районки, может сделать, что значит он в огромном мире, где столько бомб и ракет, где переплелись дипломатические и недипломатические связи, где мафия и войны?

А ведь столько лет учился, если со школой посчитать, лет шестнадцать будет, много читал и читает, мечтает стать знаменитостью, чтобы на него все пальцем показывали и говорили: да-а, это тот самый Грушкавец, который некогда в районке работал, а нынче, смотри, в люди выбился… Но — не это главное, не это… Блажь все это.

А что же тогда главное для Грушкавца Ильи Павловича, который не имеет международных связей, не причастен к мафии и не собирается убивать ближнего?

О-о, как болела голова у Грушкавца, когда он неподвижно смотрел на темную воду и чувствовал, как тянет, тянет его туда!..

Вспомнились старые родители, которые доживают век свой в деревне и к которым он до сих пор стеснялся возить своих образованных друзей, ибо родители были малограмотные, со скрюченными, черными от работы пальцами, которые трудно уже отмыть…

Снова вспомнились беспечное детство, односельчане — смешные и беспомощные, какие-то несчастные, никому до них и дела нет, с них можно только недоимку истребовать или штраф наложить…

И вдруг жалость захлестнула Грушкавца. И все остальное, что до нынешнего дня казалось важным, без чего, думалось когда-то, и жить невозможно, показалось таким смешным и мелочным…

Чем более сгущались сумерки, тем умиротвореннее становился Грушкавец. Глядя то на далекие березовские огни, которые все плотнее окутывались туманом, то на белые звезды, густо высыпавшие на небе, Грушкавец заплакал. Ой как давно он не плакал. С самого детства, когда слезами легко и начисто смывались с души все беды и обиды. А потом, вымахав почти на метр девяносто, набрав килограммов сто, стыдно стало плакать.

И чего это он, большой и сильный человек, лил слезы, ежели спросить?.. Никто ведь его не обижал, оплеух никто не отвешивал. Ну, а что статьи в республиканских газетах печатали, что обдурили его… Да ну их, эти статьи!.. И Мулярчика вместе с ними, коли на то пошло…

Не потому плакал Грушкавец Илья Павлович, не потому.