Полукороль

19. Прогибаясь под обстоятельствами

Кто-то ударил Ярви по лицу. Он видел руку, слышал шум, но почти ничего не почувствовал.

— Беги, — прошипел голос Джода.

Дрожащий Ярви мог лишь небыстро шаркать. Качающаяся цепь и промокшая одежда с каждым шагом тащили его вниз, галька вцеплялась в наполненные водой сапоги. Он часто спотыкался, но когда бы он ни упал, сильные руки поднимали его вверх, тащили его в темноту.

— Иди, — проворчал Ральф.

У покрытого снегом берега Ярви бросил взгляд назад и выдавил «Боги» сквозь стучащие зубы.

Мать Море жадно заглатывала «Южный Ветер». Бак был объят огнем, такелаж горел полосами пламени, полыхал топ мачты, где обычно сидела Сумаэль. Скамьи, на которых раньше мучился Ярви, были затоплены, перепутанные весла беспомощно торчали кверху, как ножки перевернутой мокрицы. Лишь один угол юта виднелся над водой, в которой отражались языки огня. Трюм, хранилища и капитанская каюта уже были в тишине под водой.

На берегу на пристани появились черные фигуры. Осмотрелись. Охранники, избежавшие меча Ничто? Рабы, каким-то образом освободившиеся от цепей? Ярви подумал, не слышится ли ему слабый плач за завываниями ветра. Слабые крики над треском огня. Не было способа узнать, кому повезло спастись в том суровом испытании огнем и водой, кто выжил, а кто умер. А Ярви слишком замерз, чтобы радоваться спасению от очередной беды, не говоря уже о том, чтобы горевать о тех, кто не спасся. Несомненно, сожаления довольно скоро нагрянут.

Если он переживет эту ночь.

— Шевелись, — сказала Сумаэль.

Они втащили его на гребень, он кубарем покатился с другой стороны, проехал на спине и остановился. Кожу обжигал холод, каждый ледяной вдох был ножом в горле. Он увидел широкое лицо Ральфа с отблеском оранжевого на одной щеке, и мрачную подергивающуюся Сумаэль в свете Отца Луны.

— Оставьте меня, — попытался он сказать, но рот слишком занемел, чтобы выдавливать слова. Его зубы промерзли до корней, и изо рта вылетело лишь слабое облачко пара.

— Мы бежим вместе, — сказала Сумаэль. — Такой ведь была сделка?

— Я подумал, она закончилась, когда Тригг начал меня душить.

— О, ты так просто не отвертишься. — Она схватила его за скрюченное запястье. — Поднимайся.

Его предавала семья, собственный народ, и вот он нашел верность среди кучки рабов, которые ему ничего не должны. Он был так растроган, что захотел разрыдаться. Но у него было чувство, что слезы еще пригодятся.

С помощью Сумаэль ему удалось встать. С помощью Ральфа и Джода — ковылять, почти не думая о направлении, лишь бы тонущий «Южный Ветер» был где-то позади. В сапогах хлюпала ледяная вода, и ветер так сильно прорывался через промокшую и натирающую одежду, что казалось, на нем ничего нет.

— Вот и надо было тебе выбрать для побега самое холодное место из всех, созданных богами? — ворчал Ральф. — И самое холодное время года?

— У меня был план получше. — Было слышно, что Сумаэль тоже совсем не рада, что он полностью рухнул. — Но он утонул вместе с «Южным Ветром».

— Планы иногда должны прогибаться под обстоятельства, — сказал Джод.

— Прогибаться? — проворчал Ральф. — Этот порвался в клочья.

— Туда. — Ярви указал замороженным обрубком пальца. Впереди в ночь цеплялось чахлое дерево, на верхушке все ветки были белыми, а внизу виднелось тусклое мерцание оранжевого. Он едва смел верить собственным глазам, но двинулся в ту сторону так быстро, как только мог в этом состоянии — наполовину шагом, наполовину ползком, полностью в отчаянии. В этот миг даже мечта об огне казалась лучше, чем ничего.

— Стойте! — прошипела Сумаэль, — мы не знаем, кто…

— Нам плевать, — сказал Ральф, ковыляя следом.

В яме под скорченным деревом горел костер. Там было укрытие от ветра, аккуратно сложенные части сломанного ящика, и в середине мерцал маленький огонек. Над ним сгорбившись, раздувая его парящим дыханием, сидел Анкран.

Если б Ярви выбирал, кого спасти, имя Анкрана было бы на его губах далеко не первым. Но освобождение Ральфа и Джода означало и освобождение их напарника, а Ярви бросился бы сейчас к ногам Одема, предложи тот согреться. Он плюхнулся на колени, протягивая дрожащие руки к огню.

Джод упер руки в бока.

— Значит, это ты его развел.

— Дерьмо не тонет, — сказал Ральф.

Анкран лишь потер скрюченный нос.

— Если вас волнует моя вонь, можете найти себе костер сами.

Из рукава Сумаэль тихо выскользнул топорик, его острие поблескивало.

— Мне нравится этот.

Бывший шкипер пожал плечами.

— Тогда не пристало мне отсылать отчаявшихся прочь. Добро пожаловать в мой дворец!

Сумаэль уже взобралась по замороженным скалам на дерево и аккуратно обрубила большую ветку. Теперь она втыкала ее в землю, так чтобы маленькие веточки торчали перед огнем. Затем щелкнула пальцами перед Ярви.

— Снимай одежду.

— Любовь все еще жива! — сказал Ральф, закатывая глаза.

Сумаэль его проигнорировала.

— Мокрая одежда убьет тебя ночью так же верно, как враг.

Теперь, когда холод ослабил хватку, Ярви почувствовал свои синяки — каждая мышца ныла, голова болела, шея пульсировала там, где ее держали руки Тригга. Сил возражать не было, даже если б он хотел. Он стащил промокшую одежду, некоторые швы которой уже покрылись льдом, и приблизился к огню, насколько посмел. Почти голый, за исключением ошейника и цепи.

Ральф набросил на его дрожащие плечи старую овечью шкуру.

— Я даю ее взаймы, — сказал он, — не отдаю.

— В любом случае… очень признателен, — выдавил Ярви, стуча зубами. Он смотрел, как Сумаэль развешивает его одежду перед огнем, и та начинает потихоньку парить.

— Что если кто-то увидит свет? — спросил Джод, хмуро глядя туда, откуда они пришли.

— Если предпочитаешь замерзнуть, сиди в темноте. Ее тут полно. — Анкран пытался извлечь побольше тепла, тыкая палкой в огонь. — На мой взгляд, драка, пылающий корабль, потом тонущий корабль, уменьшат их поисковые аппетиты.

— Особенно если до рассвета мы уйдем подальше, — сказал Ральф.

— Куда? — спросила Сумаэль, присаживаясь рядом с Ярви.

Очевидным выбором был восток. На восток, вдоль берега, тем путем, что их принес «Южный Ветер». Но Ярви было нужно на запад. В Ванстерланд. В Гетланд. К Одему, к мести, и чем быстрее, тем лучше. Он глянул на пестрое сообщество, собравшееся над животворящим огнем. Их лица выглядели узкими и странными в свете костра. И Ярви думал, как он станет убеждать их идти в другую сторону.

— На восток, конечно, — сказал Ральф. — Как давно мы проплывали мимо того торгового поста?

Сумаэль некоторое время считала на пальцах.

— Пешком мы, может быть, доберемся туда за три дня.

— Это будет тяжело. — Ральф поскреб ногтями щетину на шее. — Чертовски тяжело, и…

— Я иду на запад, — сказал Анкран, сжал зубы и уставился на огонь.

В тишине все смотрели на него.

— Куда на запад? — спросил Джод.

— Торлби.

Ярви мог лишь поднять брови от такого неожиданного выбора места. Ральф захохотал.

— Спасибо за то, что дали мне хороший повод посмеяться перед смертью, господин Анкран! Наш бывший шкипер идет в Гетланд.

— В Ванстерланд. Постараюсь там найти корабль.

Ральф снова хихикнул.

— Так ты собираешься пешком идти до Вульсгарда? И как долго придется идти, о штурман?

— Пешком как минимум месяц, — сказала Сумаэль так быстро, что казалось, она об этом уже подумала.

— Месяц этого! — Ральф махнул широкой рукой на покрытую снегом пустоту, через которую они уже пробирались, и Ярви был вынужден признать, что эта мысль совсем не воодушевляла. — И с каким оснащением?

— У меня есть щит. — Джод скинул его со спины и постучал по нему кулаком. Это был большой круглый щит из грубого дерева с железной шишкой в центре. — Думал, пригодится в качестве лодки.

— А мне великодушный охранник дал взаймы свой лук. — Ральф подергал тетиву, словно это была арфа. — Но без стрел музыки на нем не сыграешь. У кого-нибудь есть палатка? Дополнительная одежда? Одеяла? Санки? — В ответ была тишина, если не считать завывания холодного ветра снаружи их освещенного костром укрытия. — Тогда удачи вам, господин Анкран! Было удовольствием грести рядом с вами, но боюсь, наши пути должны разойтись. Остальные пойдут на восток.

— Что за болван поставил тебя во главе?

Они все обернулись на хриплый голос из темноты. Это был Ничто. Он был весь измазан сажей и своей обычной грязью. Лохмотья, волосы и борода почернели. На нем были сапоги и куртка Тригга, на одном плече застыла кровь. На другом он тащил большой тюк парусины. В одной руке он, будто укрывая ребенка от морозной ночи, баюкал меч, которым при Ярви убил шестерых.

Он уселся перед костром, скрестив ноги, словно эта встреча была давно запланирована, и удовлетворенно вздохнул, протягивая руки к огню.

— На запад, в Гетланд — звучит хорошо. Туда и пойдем.

— Тригг? — спросила Сумаэль.

— Не нужно больше думать о нашем надсмотрщике. Мой долг ему выплачен. Но между мной и Шадикширрам счет еще открыт. — Ничто полизал палец и потер пятно на клинке своего меча. — Нам надо оторваться от нее как можно дальше.

— Нам? — бросила Сумаэль, и Ярви отметил, что топорик за ее спиной был наготове. — Ты приглашаешь нас идти за собой?

Свет от костра плясал на диких глазах Ничто.

— Если только никто не хочет пригласить меня.

Ярви выставил между ними руки, чтобы сгладить путь Отцу Миру.

— Нам нужна любая помощь. Как хоть тебя зовут?

Ничто долго смотрел в ночное небо, словно ответ был написан среди звезд.

— У меня было три имени… может, четыре… но ни одно не принесло удачи. Я не хотел бы, чтобы они принесли неудачу вам. Если захотите поговорить, «Ничто» подойдет, я не любитель поболтать. Шадикширрам пойдет за нами, и она будет ждать, что мы отправимся на восток.

— Потому что идти на запад безумие! — Ральф обернулся к Сумаэль. — Скажи им!

Она сжала покрытые шрамами губы и прищурила глаза, глядя на огонь.

— Восток быстрее. Восток легче.

— Вот! — рявкнул Ральф, хлопая себя по бедру.

— Я иду на запад, — сказала Сумаэль.

— Э?

— На востоке будут люди. Любой, кто убежал с корабля. В прошлый раз тот торговый пост кишел работорговцами.

— А Ванстерланд не кишел? — спросил Ральф. — Поскольку мы там на инглингах неплохо наваривались.

— Восток опасен, — сказала Сумаэль.

— А на западе ничего, кроме двух недель по пустыне!

— Там есть лес. Лес означает горючее. Может быть еду. На востоке торговый пост, но что потом? Болота и пустыня на сотни миль. Запад это Ванстерланд. Запад это цивилизация. Запад это… может быть корабли, что идут дальше. Домой.

— Домой. — Джод глядел на огонь, словно видел там свою деревню и тот самый колодец с самой вкусной водой в мире.

— Направимся вглубь земли, — сказала Сумаэль, — подальше от поля зрения любых кораблей. Потом на запад.

Ральф вскинул руки.

— Как ты найдешь дорогу в снегах? Закончите тем, что будете ходить кругами!

Сумаэль вытащила из куртки кожаный сверток и развернула, чтобы показать подзорную трубу и инструменты.

— Я отыщу дорогу, старик, не волнуйся на этот счет. Не могу сказать, что с нетерпением предвкушаю прогуляться по любому из этих маршрутов. Особенно в этой компании. Но на западе шансов может быть больше.

— Может быть?

— Иногда «может быть» — это лучшее, на что стоит надеяться.

— Трое за запад. — Анкран впервые улыбнулся с тех пор, как Шадикширрам выбила ему два передних зуба. — Что насчет тебя, здоровяк?

— Хмм. — Джод задумчиво подпер подбородок кулаком и оглядел круг. — Хм. — он тщательно осмотрел каждого из них и закончил на инструментах Сумаэль. — Хех. — Он пожал большими плечами и глубоко вздохнул. — Ральф, в бою я предпочел бы тебя любому. Но когда дело доходит до того, чтобы попасть из одного места в другое… я доверяю Сумаэль. Я иду на запад. Если вы меня возьмете.

— Можешь подержать надо мной свой щит, когда пойдет снег, — сказала Сумаэль.

— Да вы все нахрен спятили! — Ральф хлопнул тяжелой рукой по плечу Ярви. — Похоже, Йорв, остались только мы с тобой.

— Я весьма польщен предложением… — Ярви выскользнул из-под руки Ральфа, скинул его шкуру и надел свою рубашку, которая еще не совсем высохла, но уже почти. — Но в первую очередь нам надо держаться вместе. Держаться вместе или умереть поодиночке. — А еще в Гетланде его ждали стул, клятва и месть. И чем дольше они ждут, тем шансов меньше. — Мы все пойдем на запад. — Ярви ухмыльнулся Ральфу и хлопнул его по плечу здоровой рукой. — Я молился о помощи помоложе, но возьму то, что смогу.

— Боги! — Ральф прижал ладони к вискам. — Мы все об этом пожалеем.

— Присоединю эти сожаления к остальным. — Ничто смотрел в темноту, словно увидел за огнем призрачного гостя. — У меня их достаточно.

20. Свобода

Сумаэль вела в яростном темпе, и они шли за ней, задавая так же мало вопросов, как если бы они гребли. Они с трудом проходили по изломанной земле черных скал и белого снега, где все чахлые деревца, согнутые ветром в три погибели, угрюмо кланялись в сторону моря.

— Сколько еще шагать до Ванстерланда? — крикнул Ральф.

Сумаэль проверила инструменты, ее губы беззвучно пошевелились, потом она посмотрела на пятно Матери Солнца в железном небе и, ничего не ответив, пошла дальше.

В цитадели Торлби мало кто посчитал бы сокровищем тюк заплесневелой парусины, который принес Ничто, но он оказался их самым ценным предметом. С тщательностью пиратов, которые делят награбленную добычу, они порвали одну половину на всех и засунули под одежду, намотали на замерзшие головы и руки, напихали в сапоги. Вторую половину нес Джод, так что они собирались под ней, когда наступала ночь. Несомненно, под ней было не намного теплее, чем в полной темноте снаружи, но они были благодарны и за эту малость.

Потому что эта малость была разницей между жизнью и смертью.

Они по очереди шли впереди. Джод пробирался, не жалуясь. Ральф осыпал снег проклятиями, словно тот был его старым врагом. Анкран пробивался, обхватив себя руками. Ничто шел с поднятой головой и плотно сжимал в руке меч, будто воображал, что и сам он сделан из стали, и никакая погода не сможет его остудить или разогреть, даже когда снег, несмотря на молитвы Ярви, начал ложиться на плечи его украденной куртки.

— Охренительно, — пробормотал Ральф в небеса.

— Снег работает на нас, — сказал Анкран. — Скрывает наши следы, прячет нас. Если повезет, наша старая хозяйка решит, что мы тут замерзли.

— Если не повезет, так оно и будет, — пробормотал Ярви.

— Да какая разница, — сказал Ральф. — Нет таких безумцев, чтобы преследовать нас здесь.

— Ха! — гаркнул Ничто. — Шадикширрам слишком безумна, чтобы заниматься чем-то другим. — Он забросил за плечо конец своей тяжелой цепи, словно шарф, и прикончил это обсуждение так же, как он прикончил охранников «Южного Ветра».

Ярви хмуро посмотрел назад, туда, откуда они пришли. Их следы змеились в серую даль. Он думал о том, когда Шадикширрам узнает о крушении своего корабля. Потом подумал, что она сделает, когда узнает. Затем сглотнул и с трудом побрел вслед за остальными так быстро, как только мог.

В полдень Мать Солнце в своем немощном зените была не выше плеча Джода, по белизне за ними следовали длинные тени, и они остановились в ложбине, чтобы поговорить.

— Еда, — сказала Сумаэль, озвучивая то, о чем все думали.

Никто не поспешил вызваться. Все знали, что еда здесь дороже золота. Всех удивил Анкран, когда первый достал из-под своих мехов связку соленой рыбы.

Он пожал плечами.

— Ненавижу рыбу.

— Тот, кто морил нас голодом, теперь нас кормит, — сказал Ральф. — Кто сказал, что справедливости нет? — Он достал несколько печенек, далеко не в лучшем состоянии — если оно у них вообще когда-нибудь было. Сумаэль присоединилась с двумя засохшими буханками хлеба.

Ярви мог лишь развести пустыми руками и попытаться улыбнуться.

— Я унижен… вашим великодушием?..

Анкран мягко потер скрюченный нос.

— Вид твоего унижения греет меня совсем немного. Что насчет вас двоих?

Джод пожал плечами.

— У меня было немного времени на подготовку.

Ничто поднял меч.

— Я принес меч.

Все они оценили свои скудные припасы, которых вряд ли хватило бы и на одну нормальную трапезу для шестерых.

— Полагаю, я побуду мамочкой, — сказала Сумаэль.

Пока она отделяла шесть ужасно равных и крайне маленьких кусков хлеба, Ярви сидел и пускал слюни, как собаки его отца, когда ждали объедков. Ральф заглотил свою долю за два укуса, а потом смотрел, как Анкран пережевывает каждую крошку по сотне раз с закрытыми от удовольствия глазами.

— И это все, что мы поедим?

Сумаэль снова завернула драгоценный сверток, плотно сжала зубы и без разговоров засунула сверток под рубашку.

— Я скучаю по Триггу, — угрюмо сказал Ральф.

Из Сумаэль получился бы прекрасный министр. Она довольно ясно соображала, когда на пути с корабля прихватила две пустые бутылки из-под вина Шадикширрам. Теперь они наполняли их снегом и по очереди несли в одежде. Вскоре Ярви понял, что нужно глотать понемногу, поскольку раздеваться, чтобы пописать на этом холоде, было сродни подвигу, который заслуживал ворчливые поздравления от остальных. И они были тем искреннее, что каждый знал: рано или поздно им всем придется познакомить свой срам с обжигающим ветром.

Дни были короткими, хотя ощущались, как месяц мучений. А вечером небеса пылали звездами, блистающими воронками и горящими тропинками, яркими, как глаза богов. Сумаэль показывала на странные созвездия, и для каждого у нее было название — Лысый Ткач, Окольный Путь, Входящий-со-Стуком, Едок Снов. И когда она говорила, пуская пар во тьму, она улыбалась, и в ее голосе было счастье, которого Ярви никогда в нем не слышал, и от этого он тоже улыбался.

— Сколько еще шагать до Ванстерланда? — спросил он.

— Сколько-то. — Она обернулась на горизонт, счастье быстро погасло, и она ускорила шаг.

Он с трудом тащился за ней.

— Я тебя не поблагодарил.

— Поблагодаришь, когда мы не станем парочкой замороженных трупов.

— Раз уж у меня, возможно, не будет шанса… спасибо. Ты могла дать Триггу меня убить.

— Если б у меня было время подумать, так бы и сделала.

Вряд ли он мог ее винить. Ярви подумал, что он бы сделал, если бы Тригг душил ее, и ответ ему не понравился.

— Тогда я рад, что ты не подумала.

Некоторое время был слышен лишь скрип их сапог по снегу. Потом он увидел, как она через плечо хмуро смотрит на него и вдаль.

— Как и я.

На второй день они шутили, чтобы поддержать свой дух.

— Анкран, ты снова зажал продукты! Передай жаркое из свинины! — И они заржали.

— Давайте наперегонки до Вульсгарда! Кто последний пройдет через ворота, будет продан за кружку эля! — Все захихикали.

— Надеюсь, Шадикширрам притащит вина, когда придет за нами. — На этот раз улыбок было немного.

Когда на рассвете третьего дня — если можно было назвать этот жидкий сумрак рассветом — они выползли из-под своего жалкого тента, все были в дурном настроении.

— Мне плевать на этого старого растяпу впереди, — хрипел Ничто, после того, как в третий раз наступил на пятку Ральфу.

— Меня смущает меч безумца за моей спиной, — бросил Ральф через плечо.

— Если хочешь, могу устроить, чтоб он торчал у тебя из спины.

— Вас разделяют столько лет, и все равно ведете себя как дети, — встрял между ними Ярви. — Надо помогать друг другу, или зима убьет нас всех.

Он услышал, как Сумаэль впереди тихо сказала:

— Скорее всего, она убьет нас в любом случае.

С этим он не стал спорить.

На четвертый день они шли в тишине, и ледяной туман саваном укрывал белую землю. Лишь изредка раздавалось ворчание, когда кто-то спотыкался. Лишь ворчание, когда другой помогал ему подняться. Шесть молчаливых фигур в огромной пустоте, в огромном и холодном пустом пространстве. Каждый с трудом брел под своим собственным грузом холодного страдания. Каждый в своем натирающем рабском ошейнике с тяжелой цепью. Каждый со своей болью, голодом и страхом.

Сначала Ярви думал о людях, утонувших на корабле. Сколько человек умерло? Трещали доски, и заливалось море. Для того чтобы он мог спастись? Рабы тянули свои цепи ради последнего глотка воздуха, прежде чем Мать Море утаскивала их ниже и ниже, и ниже.

Но его мать всегда говорила: не стоит волноваться о том, что уже сделано. Волноваться надо о том, что будет.

Только ничего не менялось, и вина за прошлое, и беспокойство о будущем стали исчезать, оставляя лишь дразнящие воспоминания о еде. Четыре дюжины свиней, которых зажарили во время визита Верховного Короля. Так много для такого маленького седоволосого человека и его министра с жесткими глазами. Торжество, когда его брат прошел испытание воина. Ярви оставалось тогда лишь праздновать, зная, что сам он это испытание никогда не пройдет. Берег накануне его злосчастного набега; мужчины, готовящие еду, которая может быть их последней; мясо, вертящееся над сотней костров; жар такой, словно касается лица; кольцо жадных ухмылок, освещенных огнем, капающий жир и хрустящая чернеющая…

— Свобода! — взревел Ральф, широко распахивая руки, словно чтобы охватить весь необъятный простор пустой белизны. — Свобода замерзнуть, где пожелаешь! Свобода сдохнуть от голода, где захочешь! Свобода идти, пока не упадешь!

Его голос быстро затих в холодном воздухе.

— Закончил? — спросил Ничто.

Ральф опустил руки.

— Ага. — И они побрели дальше.

Не мысль о матери заставляла Ярви делать один тяжелый шаг за другим, с болью проходить одно расстояние за другим, вставать после леденящего падения, ступать в следы остальных. Не мысль о суженой, или о мертвом отце, или даже о стуле перед камином Матери Гандринг. Это была мысль об Одеме, который улыбался, держа руку на плече Ярви. Об Одеме, который обещал быть его напарником. Об Одеме, который спрашивал мягко, как весенний дождь, должен ли калека быть королем Гетланда.

— Я думаю, нет, — рычал Ярви, выдыхая пар через треснувшие губы. — Думаю, нет… Думаю, нет.

С каждым мучительным шагом Гетланд постепенно придвигался ближе.

На пятый день было ясно, хрустела ледяная корочка, небо было ослепляющее голубым, и Ярви казалось, что он может видеть почти всю дорогу до самого моря — полоски черного и белого далеко на горизонте черно-белой земли.

— Неплохо продвигаемся, — сказал он. — Ты должна признать.

Сумаэль, защищая глаза от света, хмуро смотрела на запад. Она не собиралась ничего признавать.

— Нам повезло с погодой.

— Не чувствую себя счастливчиком, — пробормотал Ральф, обнимая себя. — Джод, а ты чувствуешь себя счастливчиком?

— Я чувствую холод, — сказал Джод, потирая порозовевшие мочки ушей.

Сумаэль покачала головой, глядя в небо, которое, за исключением синяка далеко на севере, выглядело необычно чистым.

— Может вечером, может завтра, но вы узнаете, что значит неудачная погода. Приближается буря.

Ральф покосился.

— Ты уверена?

— Я не учу тебя храпеть, не так ли? Не учи меня быть штурманом.

Ральф посмотрел на Ярви и пожал плечами. Но еще до темноты она, как обычно, оказалась права. Тот синяк на небе рос, набухал, темнел и окрашивался в странные цвета.

— Боги сердятся, — пробормотал Ничто, хмуро глядя вверх.

— А когда они не сердятся? — сказал Ярви.

Снег повалил гигантскими хлопьями, застилал все и кружился вихрями. Ветер дул резкими порывами, бил со всех сторон сразу, толкал их влево и вправо. Ярви упал, а когда встал, не смог увидеть остальных. Он в панике пошел на ощупь и ткнулся прямо в спину Джода.

— Надо где-то укрыться! — завизжал он, едва слыша свой голос из-за ветра.

— Не буду спорить! — проревел Джод.

— Нужен глубокий снег!

— Снег у нас есть! — проревел Анкран.

Они добрели до дна узкого оврага, и это был самый многообещающий склон из тех, что Ярви смог отыскать. Поскольку снег валил так сильно, что прочие склоны были лишь мелкими призраками. Он копал, как кролик, вычерпывая снег между ног. Отчаянно закапывался вбок, а потом, когда прокопал на длину тела, вверх. Руки в лохмотьях мокрой парусины горели от холода, мышцы горели от напряжения, но он себя заставлял. Он копал так, словно от этого зависела его жизнь.

Она и зависела.

Сумаэль пробиралась вслед за ним, рыча сквозь сжатые зубы и используя топорик как лопатку. Сначала они откопали выемку, потом яму, потом получилась узкая нора. Анкран заполз сзади, высунув язык в щель между зубами — он вычерпывал снег. Следующим в холодную тусклость заполз Ральф, а потом Джод своими широкими плечами расширил место до пещеры. Наконец, внутрь просунул голову Ничто.

— Ловко, — сказал он.

— Вход надо чистить, — пробормотал Ярви, — иначе за ночь нас похоронит. — Он скорчился на утрамбованном снегу, развернул промокшие тряпки и подул на руки. У него и так пальцев было маловато, он не мог позволить себе потерять еще.

— Где ты этому научился? — спросила Сумаэль, усаживаясь рядом с ним.

— Отец научил.

— Думаю, он спас наши жизни.

— Ты должен его поблагодарить, когда увидишь. — Придвинулся Анкран. Они плотно прижались друг к другу — но так было уже несколько дней. Здесь, в этих пустынных местах не было места для гордости, отчуждения и вражды.

Ярви закрыл глаза и подумал об отце, который лежал, бледный и холодный, на плите.

— Мой отец мертв.

— Жаль, — донесся глубокий голос Джода.

— Хорошо, что хоть кому-то из нас жаль.

Ярви уронил руку и спустя миг понял, что она упала на руку Сумаэль. Ее пальцы, направленные кверху, вжались в его ладонь. Это было хорошо, и тепло, там, где ее кожа касалась его. Он не убрал руку. Как и она.

Он медленно сжал ее ладонь в своей.

Потом долго было тихо, ветер тихо завывал снаружи, внутри воздух потеплел, и Ярви под кучей снега стало так уютно, как не было с тех пор, как они ушли от костра Анкрана.

— Вот, — он почувствовал дыхание у лица, почувствовал, как Сумаэль мягко берет его за запястье. Его глаза резко раскрылись, но угадать выражение ее лица в темноте он не смог.

Она перевернула его руку и положила что-то на ладонь. Черствый, прокисший, наполовину промокший, наполовину замерзший — но это был хлеб, и, ради всех богов, он был рад его получить.

Они все сидели, прижавшись друг к другу, растягивали свои доли, жевали с чувством, похожим на удовлетворение, или, по крайней мере, облегчения. Один за другим они глотали, затихали, а Ярви раздумывал, взять ли снова руку Сумаэль.

Потом она сказала:

— Это последняя еда.

Все снова затихли, на этот раз намного менее спокойно.

Наконец в темноте раздался приглушенный голос Ральфа:

— Далеко еще до Ванстерланда?

Никто не ответил.

21. Лучшие

— Гетландцы самые лучшие, — донеслось хриплое ворчание Ничто. — Они дерутся, как один. Каждого прикрывает щит напарника.

— Гетландцы? Ха! — фыркнул Ральф, поднимаясь по снежному склону вслед за Сумаэль. — Это просто чертова отара блеющих овец, которых ведут к мяснику! Что будет, когда падет напарник? В тровенах есть огонь!

Они могли спорить целыми днями. Что лучше, лук или меч. Был ли Хеменхольм южнее острова Гренмер. Окрашенное или промасленное дерево больше любит Мать Море, и, следовательно, какие корабли лучше. Ярви и представить не мог, как у них хватало дыхания. Он и без споров едва дышал.

— Тровены? — ворчал Ничто. — Ха! Когда огонь прогорит, что потом? — Они начинали с доказательств своего мнения, потом принимались уверенно утверждать свою точку зрения и заканчивали презрительным ворчанием. На взгляд Ярви, ни один не убедил другого ни на волос с тех пор, как они ушли от тонущего «Южного Ветра».

Прошло три дня с тех пор, как кончилась еда, и голод Ярви ныл внутри него пустотой, которая поглощала всякую надежду. Когда тем утром он размотал парусину с рук, он их с трудом узнал: они были одновременно сморщенные и распухшие. Кожа на кончиках пальцев выглядела навощенной, а на ощупь была колючей и онемелой. Даже у Джода ввалились щеки. Анкран пытался скрыть хромоту и у него это не получалось. Ральф дышал с такими хрипами, что Ярви вздрагивал. У Ничто на бровях лежал иней. Покрытые шрамами губы Сумаэль становились тоньше, серее и сжимались плотнее с каждой изнурительной милей.

От этого гула споров Ярви мог думать лишь о том, кто из них сдохнет первым.

— У гетландцев есть дисциплина, — бубнил Ничто. — Гетландцы…

— Да какому болвану может быть не все равно? — сердито воскликнул Ярви, набрасываясь на двух стариков и неожиданно яростно тыкая им в лица обрубком пальца. — Люди это просто люди, хорошие или плохие, как повезет! А теперь попридержите дыхание для ходьбы! — Он вернул руки под мышки и заставил себя подниматься по склону.

— Поваренок и философ, — услышал он хрип Ральфа.

— Не могу решить, кто здесь бесполезней, — пробормотал Ничто. — Надо было позволить Триггу его прибить. Гетландцы точно…

Он замолчал, забравшись наверх. Все притихли. Перед ними стоял лес, который тянулся во всех направлениях, теряясь за серой дымкой падающего снега.

— Деревья? — прошептала Сумаэль, словно не смела поверить своим чувствам.

— Деревья означают еду, — сказал Ярви.

— Деревья означают огонь, — сказал Анкран.

Внезапно все они бросились с холма, крича, как дети, которых освободили от работы по дому. Ярви упал, кувырнулся в куче снега и снова поднялся. Они бежали, спотыкаясь, между низких валунов, потом среди высоченных елей с такими толстыми стволами, что Ярви с трудом смог бы сомкнуть вокруг них руки. Это были могучие колонны, словно в каком-то священном месте, и они здесь были нежданными прохожими.

Они замедлились до трусцы, а затем осторожно пошли. С редких ветвей не падали плоды. Олени не выскакивали на меч Ничто. Все упавшие ветки, что они нашли, были насквозь промокшими и сгнившими. Земля под снегом была коварной — со спутанными корнями и бесчисленными слоями годами падавших и гнивших иголок.

Их смех утих и теперь лес был совершенно тих, даже чириканье птиц редко нарушало тяжелую тишину.

— Боги, — прошептал Анкран. — Здесь не лучше, чем там.

Ярви пробрался к стволу дерева и дрожащей рукой отломал кусок наполовину замороженного древесного гриба.

— Нашел что-нибудь? — с надеждой резко спросил Джод.

— Нет. — Ярви отбросил гриб. — Это нельзя есть. — И вместе со снегом на него стало опускаться отчаянье, даже более тяжелое, чем раньше.

— Нам нужен огонь, — сказал он, стараясь поддержать мерцание надежды. Огонь их согреет, поднимет дух, соберет их вместе и даст продержаться немного дольше. Он не мог позволить себе думать, куда это может их завести. Один взмах за раз, как всегда говорил Джод.

— Для огня нужно сухое дерево, — сказал Анкран. — Может, поваренок знает, как его найти?

— Я знал бы, где купить его в Торлби, — резко ответил Ярви. Если честно, он возможно и не знал бы. На это всегда были рабы.

— Наверху земля должна быть посуше. — Сумаэль побежала трусцой, и Ярви с трудом вслед за ней, соскользнул с уклона по укрытому снегом откосу, во впадину, где не было деревьев. — Может быть там, наверху…

Она побежала в эту прогалину, и Ярви ступал по ее следам. Боги, как он устал. Он едва чувствовал свои ноги. С землей здесь было что-то странное, под тонким слоем снега она была ровная и твердая, кругом виднелись черные пятна. От следующего шага Сумаэль раздался странный треск.

Она замерла, хмуро глядя вниз.

— Стой! — над ними на склоне стоял Ничто, одной рукой вцепившись в дерево, а другой держа меч. — Это река!

Ярви уставился на ноги, и каждый волосок на нем поднялся от ужаса. Под его сапогами звенел, щелкал и двигался лед. Сумаэль повернулась, и лед громко затрещал. Ее широко раскрытые глаза встретились с глазами Ярви. Между ними был шаг или два.

Ярви сглотнул, едва смея даже дышать, и протянул ей руку.

— Шагай осторожно, — прошептал он.

Она сделала шаг и, открыв от удивления рот, исчезла подо льдом.

Сначала он стоял, замерев.

Потом все его тело дернулось, словно чтобы броситься вперед.

Со стоном он остановил себя, встал на карачки и пополз туда, где она исчезла. Черная вода, в которой плавали осколки льда, и никакого следа Сумаэль. Он посмотрел через плечо, и увидел, что Джод спрыгивает на берег в фонтане снега.

— Стой! — взвизгнул Ярви. — Ты слишком тяжелый!

Ему показалось, что он заметил подо льдом движение, подполз лицом вниз, распластавшись, расчистил снег и ничего не увидел. Лишь черноту и одинокие пузырьки.

Анкран, покачиваясь и широко расставив руки, вышел на реку и резко замер, поскольку лед под ним затрещал. Ничто пробирался через снег ниже по течению, к пятну голого льда, сквозь который торчали острые камни.

Натянулась ужасная тишина.

— Где она, — закричал Ярви. Ральф лишь смотрел с берега, беспомощно открыв рот.

Сколько можно задерживать дыхание? Очевидно, не так долго.

Он увидел, как Ничто скакнул от берега и поднял меч, наконечником вниз.

— Ты спятил? — завизжал Ярви, прежде чем подумал.

Конечно, он спятил.

Меч рванулся вниз, брызнул фонтан, а Ничто упал на лед и другую руку сунул в воду.

— Я поймал ее! — Он вытащил Сумаэль из реки. Она была мягкой, как тряпье, и с нее текла замерзающая вода. Ничто дотащил ее до берега, где ждали Джод и Ральф.

— Она дышит? — крикнул Ярви, карабкаясь ногами и руками от страха, что и сам провалится.

— Откуда мне знать? — спросил Джод, вставая перед ней на колени.

— Прислони щеку к ее рту!

— Похоже, не дышит!

— Подними ее ноги! — Ярви выбрался с замерзшей реки и заставил свои свинцовые ноги бежать по берегу, покрытому снегом.

— Чего?

— Подними ее вверх ногами!

Джод молча поднял ее за лодыжки, безвольная голова Сумаэль тащилась по снегу. Ярви с трудом просунул два пальца ей в рот, загнул их и вдавил в горло.

— Давай! — рычал он, напрягаясь и плюясь. — Давай! — Однажды он видел, как Мать Гандринг делала то же мальчику, который упал в запруду у мельницы.

Мальчик умер.

Сумаэль не шевелилась. Она была липкой и холодной, словно уже умерла, и Ярви сквозь сжатые зубы рычал путаницу молитв, даже не зная, кому.

Он почувствовал руку Ничто на своем плече.

— Смерть ждет всех нас.

Ярви сбросил его руку и надавил сильнее.

— Давай!

Внезапно Сумаэль дернулась, как ребенок, проснувшийся от того, что его ущипнули, и выкашляла воду. Потом со скрежетом едва вздохнула и выкашляла еще.

— Боги! — сказал Ральф, онемело шагнув назад.

Ярви был удивлен почти так же сильно, и он определенно еще никогда не был так рад получить пригоршню холодной рвоты.

— Ты меня отпустишь? — прохрипела Сумаэль, закатывая глаза. Джод уронил ее, и она согнулась на снегу, вцепилась в свой ошейник, кашляла, плевалась и начала сильно дрожать.

Ральф таращился, словно был свидетелем чуда.

— Ты волшебник!

— Или министр, — пробормотал Анкран.

У Ярви не было никакого желания на этом заостряться.

— Надо ее согреть.

Они постарались развести огонь при помощи маленького кусочка кремня Анкрана, нарвав для растопки мох с деревьев. Но все было мокрым, и огонь не занимался. Они пытались один за другим, а Сумаэль смотрела лихорадочно-яркими глазами, дрожала все сильнее и сильнее, и в конце концов им уже было слышно, как по ней хлопает одежда.

Джод, который раньше каждое утро разжигал печи в пекарни, не смог поделать ничего. И Ральф, который разводил костры на берегах, открытых всем ветрам и дождям на всем Расшатанном море, не смог ничего поделать. Даже Ярви предпринял тщетную попытку, неумело держа кремень в бесполезном огрызке руки, пока пальцы не стали отваливаться — а Анкран в это время бормотал молитву Тому Кто Разжигает Огонь.

Но боги не собирались в тот день являть еще чудес.

— Может, выкопаем укрытие? — Джод качался на пятках. — Как выкопали во время снежной бури?

— Мало снега, — сказал Ярви.

— Тогда из веток?

— Слишком много снега.

— Надо идти. — Сумаэль неожиданно поднялась на ноги и закачалась, большая куртка Ральфа упала на снег перед ней. — Слишком жарко, — сказала она, разматывая парусину на руках, расстегивая рубашку и вытаскивая наружу цепь. — Шарф давит слишком туго. — Она, шаркая, прошла еще пару шагов, и упала лицом вниз. — Надо идти, — бубнила она в снег.

Джод мягко перекатил ее и усадил, придерживая одной рукой.

— Отец не будет ждать вечно, — прошептала она. Из ее посиневших губ вырвалось слабое облачко пара.

— Холод уже в ее голове. — Ярви приложил ладонь к ее липкой коже и заметил, что его рука дрожит. Возможно, он спас ее, когда она захлебнулась, но без огня и еды зима все равно унесет ее через Последнюю Дверь, и эта мысль была ему невыносима. Что они будут без нее делать?

Что он будет без нее делать?

— Сделай что-нибудь! — прошипел Ральф, крепко сжимая руку Ярви.

Но что? Ярви пожевал потрескавшуюся губу, глядя на лес, словно ответ мог сам показаться среди этих бесполезных стволов.

Всегда есть способ.

Минуту он хмурился, потом стряхнул руку Ральфа и поспешил к ближайшему дереву, срывая парусину со здоровой руки. Он сдернул какой-то красно-коричневый пучок с коры, и угольки надежды снова разгорелись.

— Шерсть, — пробормотал Анкран, поднимая еще один клок. — Здесь проходили овцы.

Ральф вырвал клок из его пальцев.

— Куда их гнали?

— На юг, — сказал Ярви.

— Откуда ты знаешь?

— Мох растет на западной стороне стволов.

— Овцы означают тепло, — сказал Ральф.

— Овцы означают еду, — сказал Джод.

Ярви не сказал, о чем он думал. Что овцы означают людей, а люди могут не оказаться дружелюбными. Но, чтобы выбирать из вариантов, их должно быть больше одного.

— Я останусь с ней, — сказал Анкран. — Приведите помощь, если сможете.

— Нет, — сказал Джод. — Пойдем вместе. Теперь мы все напарники по веслу.

— Кто ее понесет?

Джод пожал плечами.

— Когда надо поднять груз, лучше поднимать, а не стонать. — Он засунул руки под Сумаэль, скривился и поднял ее. Немного покачался, уложил ее дергающееся лицо на плечо и без слов пошел на юг, высоко держа голову. Сейчас она, должно быть, весила немного, но Ярви был таким голодным, уставшим и замерзшим, что это казалось почти невозможным.

— Я пожил немало, — пробормотал Ральф, удивленно глядя вслед спине Джода. — Но никогда не видел ничего прекраснее.

— Я тоже, — сказал Ярви, поднимаясь и торопясь следом. Как он мог жаловаться, сомневаться или спотыкаться, видя перед собой такой урок силы?

Как мог жаловаться любой из них?

22. Доброта

Они собрались в мокром кустарнике и смотрели на усадьбу.

Одно здание было каменным, и таким старым, что казалось, вросло прямо в землю. Над покрытой снегом крышей поднималась тонкая струйка дыма, отчего рот Ярви наполнился слюной, и кожу закололо от призрачных воспоминаний о еде и тепле. Другое здание было амбаром, где держали овец, — оттуда иногда доносилось блеянье. Похоже, амбар сделали из корпуса перевернутого вверх дном корабля, хотя Ярви понятия не имел, как его можно было затащить так далеко от моря. Другие постройки были грубо срубленными сараями, которые почти скрывал нанесенный снег. Между ними торчали заостренные колья забора.

Прямо перед входом, у полыньи, с удочкой, лежащей на паре веточек, сидел закутанный в меха мальчик, и время от времени громко шмыгал носом.

— Это меня беспокоит, — прошептал Джод. — Сколько их там? Мы ничего о них не знаем.

— За исключением того, что они люди, а людям никогда нельзя доверять, — сказал Ничто.

— Мы знаем, что у них есть еда, одежда и кров. — Ярви посмотрел на Сумаэль, замотанную в каждую тряпку, что они смогли отдать, и это было не так уж много. Она так сильно дрожала, что ее зубы стучали, губы стали серо-голубыми, как сланец, веки закрывались, открывались и снова закрывались. — То, что нам нужно для выживания.

— Тогда все просто. — Ничто размотал ткань с рукояти меча. — Сталь это ответ.

Ярви уставился на него.

— Ты собираешься убить этого мальчика?

Ральф неуютно дернул плечами, но Ничто лишь пожал плечами.

— Если выбор между его смертью и нашей, то да, я убью его, и любого, кто бы там ни был. Могу им посочувствовать. — Он начал подниматься, но Ярви схватил его за порванную рубаху и утащил обратно вниз, обнаружив, что смотрит в его твердые, спокойные серые глаза. Вблизи не казалось, что они безумны. Вот это перемена.

— То же касается тебя, поваренок, — прошептал Ничто.

Ярви сглотнул, но не отвел взгляда и не отстал. Сумаэль рисковала своей жизнью за него на «Южном Ветре». Пришло время отплатить долг. И, кроме того, он устал быть трусом.

— Сначала попробуем поговорить. — Он встал, постарался придумать жест, который сделает его меньше похожим на оборванного попрошайку в крайнем отчаянии, и у него ничего не получилось.

— Когда они тебя убьют, — сказал Ничто, — будет ли сталь ответом?

Ярви вздохнул, выпуская пар.

— Буду на это надеяться. — И он зашаркал по склону в сторону зданий.

Все было спокойно. Никаких признаков жизни, кроме мальчишки. Ярви остановился примерно в дюжине шагов от него.

— Эй.

Парень дернулся, уронил удочку, отшатнулся и почти упал, а потом побежал к дому. Ярви мог лишь ждать и дрожать. От холода и от страха того, что случится. Нельзя надеяться на доброту людей, которые живут в такой суровой земле.

Они высыпали из каменного здания, как пчелы из сломанного улья. Он насчитал семерых. Все закутаны в меха, у каждого копье. У троих были не металлические, а каменные наконечники, но все сжимали свои копья с мрачной решимостью. Они молча подбежали и встали вокруг него полукругом, указывая на него копьями.

Ярви мог лишь поднять руки, пустые, за исключением грязной парусины, молча возносить молитву Отцу Миру и хрипло выкрикнуть:

— Мне нужна ваша помощь.

Фигура в центре воткнула копье древком в снег, и медленно подошла к Ярви. Она откинула капюшон, под которым оказалась копна светлых седых волос и изборожденное морщинами лицо, помятое от труда и непогоды, и некоторое время его изучала.

Затем шагнула вперед и, прежде чем Ярви смог отклониться, раскинула руки и крепко его обняла.

— Я Шидвала, — сказала она на общем наречии. — Ты один?

— Нет, — прошептал он, стараясь сдержать слезы облегчения. — Со мной мои напарники по веслу.

Внутри дом был низкий, узкий, вонял потом и дымом, и казался дворцом. Из почерневшего котелка в деревянную тарелку, отполированную за годы использования, наложили немного жирного рагу из корней и баранины. Ярви схватил его пальцами и понял, что никогда не пробовал ничего вкуснее. У кривых стен стояли скамьи, Ярви с друзьями сели с одной стороны палящего очага, а их хозяева с другой. Шидвала, четверо мужчин, которых Ярви принял за ее сыновей, и мальчик с проруби, который таращился на Сумаэль и Джода, словно они были эльфами, вышедшими из легенд.

В Торлби эти люди казались бы более чем нищими. Здесь же комната была переполнена богачами. На стенах висели инструменты из дерева и кости. Хитроумные инструменты для охоты и рыбалки, для копания землянок, для выманивания живности из-подо льда. Шкуры волка, козы, медведя и тюленя на всех стенах. Один из их хозяев, мужчина с широкой коричневой бородой, выскреб котелок, чтобы дать Джоду вторую порцию. Здоровяк кивнул в знак благодарности и начал есть, закрыв глаза от удовольствия.

Анкран придвинулся к нему поближе.

— Мне кажется, мы съели весь их ужин.

Джод замер с пальцами во рту, а бородатый мужчина засмеялся, и наклонился, чтобы похлопать его по плечу.

— Извините, — сказал Ярви, отставляя тарелку в сторону.

— Я думаю, ты голоднее меня, — сказала Шидвала. Они говорили на общем со странным акцентом. — А еще вы очень далеко от вашего пути.

— Мы направляемся в Вульсгард из земли баньев, — сказал Анкран.

Женщина немного обдумала это.

— Тогда вы очень близко к вашему пути, но я бы сказала, что он очень странный.

Ярви мог с этим только согласиться.

— Если бы мы знали его трудности, возможно, мы выбрали бы другой.

— Так всегда, когда есть выбор.

— Все что нам остается, это пройти его до конца.

— Так всегда, когда есть выбор.

Ничто придвинулся к Ярви и приглушенно прошептал:

— Я им не доверяю.

— Он хочет поблагодарить вас за гостеприимство, — быстро сказал Ярви.

— Как и все мы, — сказал Анкран. — Вас, и богов вашего дома.

Ярви смел золу с молитвенного камня на очаге и прочитал руны на нем:

— И Ту Кто Выдувает Снега.

— Хорошо сказано и хорошо прочитано. — Шидвала прищурила глаза. — Там, откуда вы пришли, она из малых богов, так ведь?

Ярви кивнул.

— Но здесь, думаю, она из высоких.

— Как и многое, боги кажутся больше, когда ты к ним ближе. Здесь Та Кто Выдувает Снега вечно поблизости.

— Когда мы пойдем, ей будет наша первая молитва, — сказал Анкран.

— Мудро, — сказала Шидвала.

— А вам — вторая, — сказал Ярви. — Вы спасли наши жизни.

— Все живущие здесь должны быть друзьями. — Она улыбнулась, глубокие морщины на ее лице напомнили Ярви о Матери Гандринг, и на миг он сильно затосковал по дому. — Из врагов нам всем достаточно зимы.

— Нам это известно. — Ярви посмотрел на Сумаэль, которая скрючилась у огня с закрытыми глазами и тихонько покачивала закутанными в одеяло плечами. Ее лицо почти приобрело нормальный цвет.

— Можете переждать с нами, пока зима пройдет.

— Я не могу, — сказал Анкран хрипящим голосом, выпятив челюсть. — Я должен добраться до своей семьи.

— А я до своей, — сказал Ярви. Хотя ему срочно нужно было убить одного из семьи, а не спасти. — Нам надо идти, но нам нужно много вещей…

Шидвала посмотрела на их жалкое состояние и подняла брови.

— В самом деле. Мы могли бы славно поторговаться.

На слове «торговаться» сыновья Шидвалы улыбнулись и одобрительно закивали.

Ярви глянул на Анкрана, Анкран развел пустыми руками.

— Нам нечем торговать.

— У вас есть меч.

Ничто нахмурился еще сильнее, сильнее прижал к себе клинок, и Ярви крайне обеспокоился, что несколькими минутами ранее тот был бы рад убить этих людей.

— Он с ним не расстанется, — сказал Ярви.

— Есть еще одна вещь, которой я могу найти хорошее применение. — Мужчина с коричневой бородой смотрел через огонь на Сумаэль.

Джод напрягся, Ральф печально заворчал, и Анкран заговорил резким голосом:

— Мы не продадим одного из нас. Ни за какую цену.

Шидвала засмеялась.

— Вы не поняли. Металл здесь редкость. — Она обошла вокруг огня, дотянулась до ошейника Сумаэль, где блестела сталь, и вытащила ее замечательную цепь. — Вот что нам нужно.

Ярви почувствовал, что по его лицу расплывается улыбка. Было так приятно снова улыбнуться.

— В таком случае… — Он размотал свой шарф из потрепанной парусины и вытащил свою, более тяжелую цепь. — Эта вам тоже может пригодиться.

Глаза бородатого мужчины засветились, когда он взвесил цепь в руке, а потом его челюсть упала, когда Ничто рывком открыл свой ошейник.

— А еще эта, — сказал он, вытаскивая тяжелые звенья.

Теперь все улыбались. Ярви наклонился поближе к огню и сцепил руки, как делала его мать.

— Давайте поторгуемся.

Ничто наклонился и зашептал ему на ухо:

— Я же говорил, что сталь будет ответом.

С последним ударом заржавевший болт отлетел, и ошейник Ничто раскрылся.

— Этот был упрямый, — сказал бородатый мужчина, хмуро глядя на зазубренное зубило.

Немного шатаясь, Ничто встал от колоды, потянулся дрожащей рукой и потрогал шею. Кожа на ней была жесткой от долгого трения.

— Двадцать лет я носил этот ошейник, — прошептал он. На его глазах блестели слезы.

Ральф хлопнул его по плечу.

— Я носил свой только три, и все равно чувствую себя без него легким, как воздух. Тебе, должно быть, кажется, что можешь улететь.

— Да, — прошептал Ничто. — Могу.

Ярви рассеянно погладил старые ожоги там, где был ошейник, глядя, как Анкран аккуратно складывает вещи, которые они купили за свои цепи. Удочка и наживка. Лопата из лопатки лося. Бронзовый нож, который выглядел реликвией времен Разбиения Бога. Девять стрел для лука Ральфа. Деревянная чаша. Сушеный мох, чтобы разводить огонь. Веревка из шерсти. Овечий сыр, баранина и сушеная рыба. И меха, и грубые накидки из овечьей шерсти, и просто шерсть, чтобы набивать ей одежду. Кожаные мешки, чтобы все это нести. Даже сани, на которых можно все тащить.

Раньше все эти вещи казались такими глупыми, отбросами для попрошаек. Теперь это были драгоценные запасы.

Сумаэль укутывала шею в толстый мех, ее глаза были закрыты, а на лице блуждала редкая ухмылка. Через щель на губе виднелся белый зуб.

— Как ты? — спросил ее Джод.

— Мне тепло, — прошептала она, не открывая глаз. — Если я сплю, не будите меня.

Шидвала бросила раскрытый ошейник Ничто в бочонок вместе с их цепями.

— Если хотите совета…

— Конечно, — сказал Анкран.

— Идите на северо-запад. За два дня дойдете до местности, где подземные огни создают жару. По ее границам текут ручьи с теплой водой, которые кишат рыбой.

— Я слышал истории о тех местах, — сказал Ярви, вспоминая гудение голоса Матери Гандринг у очага.

— Мы пойдем на северо-запад, — сказал Анкран.

Шидвала кивнула.

— И пусть пребудут с вами боги. — Она повернулась, чтобы уйти, но внезапно Ничто упал на колени, взял ее руку и прижал к ней свои потрескавшиеся губы.

— Я никогда не забуду эту доброту, — сказал он, вытирая слезы ладонью.

— Никто из нас не забудет, — сказал Ярви.

Она с улыбкой подняла Ничто на ноги и похлопала его по седеющей щеке.

— Это само по себе награда.

23. Правда

Ральф вышел из-за деревьев с широкой ухмылкой на лице. На одном плече висел лук, на другом жилистый олень. Чтобы никто не сомневался в мастерстве его стрельбы из лука, он оставил стрелу торчащей из сердца.

Сумаэль подняла одну бровь.

— Так ты не только красавчик.

Он подмигнул в ответ.

— Для лучника — вся разница в стрелах.

— Хочешь освежевать, поваренок, или мне это сделать? — Анкран держал нож, на его лице был намек на ухмылку. Словно он знал, что Ярви откажется. Он не был дураком. Несколько раз Ярви вытаскивали на охоту. Из-за своей руки он не мог держать лук или копье, и его тошнило, когда доходило до разделки туши. Отец доводил его за это до бешенства, брат высмеивал, а их люди едва скрывали презрение.

И так было большую часть детства.

— Давай в этот раз ты, — сказал Ярви. — Я дам тебе пару указаний, если ошибешься.

Когда они поели, Джод с босыми ногами сел у костра и начал втирать жир в трещины между толстыми пальцами. Ральф отбросил последнюю кость и вытер жирные руки об овечью куртку.

— С солью было бы совсем другое дело.

Сумаэль покачала головой.

— У тебя когда-нибудь было что-то, на что ты не жаловался?

— Если не видишь, на что пожаловаться, значит, просто плохо смотришь. — Ральф откинулся на локоть, улыбаясь в темноте и почесывая бороду. — Хотя я никогда не был разочарован в своей жене. Я думал, что помру на этом чертовом весле. Но раз я все еще отбрасываю тень, то неплохо бы увидеть ее снова. Просто поздороваться. Просто узнать, что с ней все хорошо.

— Если у нее есть здравый смысл, она будет жить дальше, — сказала Сумаэль.

— Здравого смысла у нее полно. Слишком много, чтобы тратить жизнь на ожидание. — Ральф шмыгнул носом и плюнул в огонь. — К тому же нетрудно найти мужика получше, чем я.

— С этим мы можем согласиться. — Ничто сел близко к огню, повернувшись к остальным твердой спиной, положил свой обнаженный меч на колени и стал полировать клинок тряпкой.

Ральф лишь ухмыльнулся, глядя на него.

— А ты, Ничто? Ты долгие годы драил палубу, и теперь проведешь остаток дней, драя этот меч? Чем займешься, когда доберешься до Вульсгарда?

Ярви заметил, что это был первый раз с тех пор, как «Южный Ветер» ушел под волны, когда кто-то из них заговорил о том, что будет дальше. Впервые казалось, что у них получится.

— У меня есть счета, которые надо свести. Но они не тухнут уже двадцать лет. — Ничто наклонился, чтобы продолжить свою яростную полировку. — Дождь крови можно пролить чуть позже.

— Что угодно, кроме снега, будет улучшением погоды, — сказал Джод. — Я поищу рейс на юг, в Каталию. Моя деревня называется Наджит, и в ее колодце самая вкусная вода в мире. — Он сцепил руки на груди и улыбнулся, как улыбался всегда, упоминая свою деревню. — Я собираюсь снова попить из того колодца.

— Может, я к тебе присоединюсь, — сказала Сумаэль. — Это не слишком далеко от моего пути.

— Пути куда? — спросил Ярви. Хотя они несколько месяцев спали рядом друг с другом, он едва знал о ней хоть что-то и понял, что хотел бы узнать. Она хмуро на него посмотрела, словно раздумывая, открывать ли дверь, которая так давно заколочена, а потом пожала плечами.

— В Первый из Городов, наверное. Я там выросла. Мой отец был по-своему знаменит. Корабельный плотник императрицы. Его брат все еще… наверное. Надеюсь. Если он жив. За то время, пока меня не было, многое могло измениться.

Она замолчала и нахмурилась, глядя на огонь, и Ярви тоже, беспокоясь о том, что могло измениться в Торлби, пока его не было.

— Что ж, не буду отвергать твою компанию, — сказал Джод. — Тот, кто точно знает, куда направляется, может изрядно помочь в путешествии. Ну а ты, Анкран?

— На площади Ангальфа в Торлби есть лавка работорговца. — Анкран рычал слова в огонь, и тени играли на его костлявом лице. — Того, у которого меня купила Шадикширрам. Его зовут Йоверфелл. — Он вздрогнул, назвав это имя. Так же, как вздрагивал Ярви, думая об Одеме. — У него моя жена. У него мой сын. Мне нужно их вернуть.

— Как собираешься это сделать? — спросил Ральф.

— Найду способ. — Анкран сжал кулак и стал стучать им по колену, все сильнее и сильнее, пока это не стало болезненно. — Я должен.

Ярви прищурился, глядя через костер. Когда он впервые увидел Анкрана, он его возненавидел. Он его перехитрил, смотрел, как его избивали, и украл его место. Потом он смирился с ним, шел вместе с ним, принимал его милость. Стал доверять ему. А теперь обнаружил чувство, о котором не мог и подумать. Что он им восхищается.

Все, что делал Ярви, он делал ради себя. Свобода, месть, стул. Анкран все делал ради семьи.

— Я мог бы помочь, — сказал он.

Анкран резко взглянул на него.

— Ты?

— У меня есть… друзья в Торлби. Влиятельные друзья.

— Тот повар, у которого ты был подмастерьем? — фыркнул Ральф.

— Нет.

Ярви не знал, почему выбрал этот момент. Возможно, чем сильнее он привязывался к этой компании отбросов, тем тяжелее была его ложь. Возможно, какой-то остаток гордости в нем выжил и выбрал этот момент, чтобы засвербеть. Возможно, он думал, что Анкран все равно поймет правду. Или возможно он просто был дураком.

— Лаитлин, — сказал он. — Жена мертвого короля, Утрика.

Джод вздохнул, выдохнув пар, и завернулся в свой мех. Ральф даже не хихикнул.

— И кто ты Золотой Королеве Гетланда?

Ярви удалось говорить спокойно, хотя сердце внезапно сильно застучало.

— Ее младший сын.

После этого все замерли.

И в первую очередь Ярви, потому что он осознал, что мог оставаться поваренком и идти куда угодно. Тащиться за Ральфом, чтобы поприветствовать его жену, или за Ничто, к чему бы ни стремился его безумный разум. Пойти с Джодом, чтобы попить из того колодца в Каталии, или с Сумаэль, к чудесам Первого из Городов. Вдвоем, вместе…

Но теперь было некуда идти, кроме как к Черному Стулу. Разве что через Последнюю Дверь.

— Меня зовут не Йорв, а Ярви. И я законный король Гетланда.

Долгое время было тихо. Даже Ничто прекратил полировать и повернулся на своем камне, чтобы посмотреть своими лихорадочно-яркими глазами.

Анкран тихонько прочистил горло.

— Это объясняет, почему ты хреново готовишь.

— Ты ведь не шутишь, так? — спросила Сумаэль.

Ярви долго и пристально на нее посмотрел.

— Ты слышишь, что я смеюсь?

— Тогда, если позволите спросить, что делал король Гетланда, привязанный к веслу на трухлявой галере торговца?

Ярви потуже натянул на плечи свою овчину и посмотрел на огонь. Языки пламени принимали формы предметов и лиц из прошлого.

— Из-за моей руки… или из-за ее отсутствия, я собирался отказаться от своего титула и присоединиться к Министерству. Но мой отец, Утрик, был убит. Предан Гром-гил-Гормом и его министром, Матерью Скаер… или так говорили. Я повел двадцать семь кораблей в набег против них. Мой дядя Одем составлял планы. — Он заметил, что его голос дрожит. — Которые включали мое убийство и кражу моего стула.

— Принц Ярви, — пробормотал Анкран. — Младший сын Утрика. У него была увечная рука. — Ярви выставил ее на свет, и Анкран оценивающе посмотрел на нее, задумчиво постукивая себя по скрюченному носу. — Когда мы в последний раз проходили Торлби, шли разговоры о его смерти.

— Объявление было сделано немного преждевременно. Я упал с башни, и Мать Море вымыла меня в руки Гром-гил-Горма. Я притворился поваренком, а он надел на меня ошейник и продал в рабство в Вульсгарде.

— И там мы с Триггом тебя купили, — задумчиво проговорил Анкран, прокручивая эту историю в уме, как торговец крутит кольцо, пытаясь определить, сколько золота в сплаве. — Потому что ты сказал мне, что можешь грести.

Ярви мог только пожать плечами, пряча увечную руку обратно в тепло овчины.

— Как видишь, не самая большая ложь из тех, что я говорил.

Джод надул щеки.

— Несомненно, у каждого есть секреты, но этот побольше среднего.

— И намного опаснее, — сказала Сумаэль, прищурив глаза. — Зачем было нарушать тишину?

Ярви подумал об этом.

— Вы заслуживаете знать правду. Я заслуживаю сказать ее. А правда заслуживает того, чтобы быть сказанной.

Снова тишина. Джод снова втирал жир в ступни. Анкран и Сумаэль обменялись долгими хмурыми взглядами. Наконец Ральф высунул язык между губ и издал долгий неприличный звук.

— Кто-то верит в этот вздор?

— Я верю. — Ничто встал и поднял меч. Его глаза были громадными и черными. — И теперь я произнесу клятву! — Он вогнал клинок в огонь, закрутились искры и все от удивления отпрянули. — Клятву солнца и клятву луны. Пусть она будет цепью на мне и не дает мне покоя. Мне не будет покоя, пока законный король Гетланда не сядет снова на Черный Стул!

На этот раз тишина держалась еще дольше, и Ярви был ошеломлен больше всех.

— У вас когда-нибудь было ощущение, что вы живете во сне? — пробормотал Ральф.

Джод снова вздохнул.

— Часто.

— В кошмаре, — сказала Сумаэль.

На следующий день рано утром они поднялись на гребень, и им открылся вид прямо из сна. Или, возможно, из кошмара. Вместо белых холмов впереди они увидели черные далекие горы, призрачные в дымке из пара.

— Жаркая местность, — сказал Анкран.

— Место, где боги огня и льда воюют между собой, — прошептал Ничто.

— Выглядит довольно приятно, — сказал Ярви, — для поля битвы.

Между белой землей и черной была полоса зелени. Растительность колыхалась от ветра, над ней кружились облака разноцветных птиц, и вода блестела от солнца.

— Полоска весны, вырезанная из зимы, — сказала Сумаэль.

— Я ей не доверяю, — сказал Ничто.

— А чему ты доверяешь? — спросил Ярви.

Ничто в ответ не столько улыбнулся, сколько показал свои сломанные зубы и поднял меч.

— Только этому.

Как только они пошли, вчерашнее разоблачение уже никто не вспоминал. Словно они не знали, верить ли ему, а если верить, то что делать дальше. Так что решили притворяться, будто ничего не было и относиться к нему, как прежде.

В конце концов, для Ярви это было нормально. Он всегда ощущал себя больше поваренком, чем королем.

Снег под его истоптанными сапогами стал тоньше, потом растаял и стал проникать внутрь, потом превратился в скользкую грязь, а потом и вовсе исчез. На земле сначала появлялись пятна мха, потом она покрылась высокой зеленой травой, а потом стали встречаться дикие цветы, и даже Ярви не знал их названий. Наконец они вышли на галечный берег широкого пруда, где над молочной водой поднимался пар, и скрученное дерево шуршало оранжевыми листьями над их головами.

— Я провел несколько лет, и в частности последние несколько дней, размышляя, что я такого сделал, чтобы заслужить такое наказание, — сказал Джод. — Теперь размышляю, как я заслужил такую награду.

— Жизнь не сводится к заслуживанию, — сказал Ральф, — скорее к тому, чтобы стащить то, что не приколочено. Где там удочка?

И старый налетчик стал вытаскивать рыбу из мутной воды так быстро, как только забрасывал крючок. Снова пошел снег, но он не ложился на теплую землю. Кругом была сухая древесина, так что они разожгли костер, и Анкран приготовил на плоском камне банкет из рыбы.

Потом Ярви лежал на спине, положив руки на полный живот, а натертые ноги в теплую воду, и думал, когда в последний раз он был счастлив. Точно не тогда, когда получал очередных позорных тумаков на тренировочной площадке. И определенно не тогда, когда прятался от ударов отца или съеживался под взглядом матери. Даже не тогда, когда сидел перед огнем Матери Гандринг. Он поднял голову, чтобы посмотреть на лица таких разных напарников по веслу. Кому будет хуже, если он никогда не вернется? Конечно, неисполненная клятва, это не то же самое, что клятва нарушенная…

— Возможно, нам надо остаться здесь, — пробормотал он.

Сумаэль насмешливо скривила уголок рта.

— А кто тогда поведет людей Гетланда в светлое будущее?

— У меня есть чувство, что они туда доберутся. Я могу быть королем этого пруда, а ты моим министром.

— Мать Сумаэль?

— Ты всегда знаешь правильный путь. Можешь отыскать для меня меньшее зло и большее благо.

Она фыркнула.

— Их нет на картах. А мне надо пописать. — И Ярви посмотрел, как она уходит в высокую траву.

— Похоже, она тебе нравится, — пробормотал Анкран.

Голова Ярви дернулась в его сторону.

— Ну… она всем нам нравится.

— Конечно, — сказал Джод, широко ухмыляясь. — Мы бы без нее пропали. Буквально.

— Но тебе, — проворчал Ральф, закрыв глаза и сцепив руки на голове, — она нравится.

Ярви кисло скривил рот, но обнаружил, что не может этого отрицать.

— У меня увечная рука, — пробормотал он. — Все остальное во мне работает.

Анкран выдал что-то похожее на смешок.

— Думаю, и ты ей нравишься.

— Я? Да она со мной суровей, чем с кем угодно!

— Точно. — Ральф тоже улыбался, довольно вминая плечи в землю. — О, помню я, каково это, быть молодым…

— Ярви? — Ничто стоял прямо и твердо на камне перед раскинувшимся деревом, не выказывая никакого интереса к тому, кто кому нравится, и смотрел в ту сторону, откуда они пришли. — Мои глаза уже старые, а твои молодые. Это дым?

Ярви был почти рад отвлечь внимание, поднялся перед Ничто и, прищурившись, посмотрел на юг. Но радость не длилась долго. Она редко длится долго.

— Трудно сказать, — ответил он. — Возможно. — Почти наверняка. Он видел бледные мазки на фоне бледного неба.

Сумаэль присоединилась к ним, закрывая одной рукой глаза от солнца и не выказывая ни намека, что ей кто-то нравится. На ее челюсти заходили желваки.

— Он поднимается от усадьбы Шидвалы.

— Может, они развели большой костер, — сказал Ральф, но его улыбка исчезла.

— Или его развела Шадикширрам, — сказал Ничто.

Хороший министр всегда надеется на лучшее, но готовится к худшему.

— Надо подняться повыше, посмотреть, не гонится ли кто-нибудь.

Ничто сжал губы, чтобы мягко сдуть пятнышко пыли с блестящего клинка своего меча.

— Ты же знаешь, что она гонится.

И она гналась.

Глядя со скалистого склона над прудом в странное круглое отверстие подзорной трубы Сумаэль, Ярви видел точки на снегу. Черные точки двигались, и надежда вытекала из него, как вино из проколотого бурдюка. В части надежды Ярви давно был дырявым сосудом.

— Я насчитала две дюжины, — сказала Сумаэль. — Я думаю, это баньи и несколько моряков с «Южного Ветра». У них собаки, сани, и более чем вероятно, все они хорошо вооружены.

— И хотят нас уничтожить, — пробормотал Ярви.

— Да, ну или очень, очень сильно хотят пожелать нам удачного путешествия, — сказал Ральф.

Ярви опустил трубу. Трудно было представить, что еще час назад они смеялись. Лица его друзей снова стали вытянутыми и обеспокоенными, что было уже так утомительно привычно.

Кроме лица Ничто, конечно, которое выглядело в точности таким же безумным, как обычно.

— Насколько они отстают?

— Предполагаю, на шестнадцать миль, — сказала Сумаэль.

Ярви привык считать ее предположения фактами.

— Сколько им понадобится, чтобы их пройти?

Ее губы беззвучно зашевелились, словно она посчитывала итог.

— Если хорошенько толкать сани, они могут быть здесь завтра с первым светом.

— Тогда нам здесь лучше не быть, — сказал Анкран.

— Да. — Ярви посмотрел вдаль от своего маленького безмятежного королевства, вверх на холм, на голый камень и расколотые скалы над ним.

— В жаркой местности их сани не помогут.

Ничто хмуро посмотрел в белое небо и почесал шею грязными ногтями.

— Раньше или позже, сталь будет ответом. Как всегда.

— Тогда позже — сказал Ярви, поднимая свой тюк. — А сейчас — побежали.

24. Бег

Они бежали.

Или трусили. Или шагали, спотыкались, волоча ноги по адскому ландшафту проклятого камня, где не росли растения, не летали птицы, и Отец Земля здесь был измученной жаркой пустыней, такой же безжизненной, какой была пустыня холодная.

— Ветры судьбы в последнее время заносят меня в чарующие места, — задумчиво сказал Анкран, когда они взобрались на гребень и глядели на очередную дымящуюся скалу.

— Они все еще нас преследуют? — спросил Джод.

— Сложно увидеть людей в этой неровной местности. — Сумаэль смотрела в свою подзорную трубу, изучая окутанную вонючим паром пустошь впереди. — Особенно тех, которых лучше бы не видеть.

— Может, они повернули назад. — Ярви вознес молитву Тому Кто Поворачивает Игральные Кости о небольшой удаче. — Может, Шадикширрам не смогла убедить баньев гнаться за нами.

Сумаэль размазала грязный пот по лицу.

— Да кто бы не захотел сюда заглянуть?

— Ты не знаешь Шадикширрам, — сказал Ничто. — Она может быть весьма убедительной. Великий командир.

— Я видел лишь скудные признаки командира, — сказал Ральф.

— Тебя не было при Фулку, где она командовала флотом императрицы и принесла победу.

— Но, полагаю, ты там был?

— Я сражался на другой стороне, — сказал Ничто. — Я был чемпионом короля Альюкса.

— Ты был чемпионом короля? — Сложно было это представить, глядя на него сейчас, но Ярви наблюдал за великими воинами на тренировочной площадке, и никогда не видел такого мастерства владения мечом, как у Ничто.

— Наш флагман полыхал. — От воспоминаний старик так сжал рукоять меча, что пальцы побелели. — Его окружила дюжина галер. На нем было скользко от крови павших, и он кишел императорскими солдатами, когда мы впервые сразились с Шадикширрам. Я выдохся от битвы, ослабел от ран и плохо держался на качающейся палубе. Она притворилась беспомощной, и в своей гордыне я ей поверил, а она пустила мне кровь. Так я стал ее рабом. Когда мы сражались во второй раз, я был слаб от голода, у нее в руке была сталь, за спиной сильные люди, а я был один, и в руке у меня был только столовый нож. Она снова пустила мне кровь, но в своей гордыне оставила меня в живых. — Его рот исказился в безумной улыбке и брызгал слюной, когда он гаркал слова. — Теперь мы встретимся в третий раз, и меня не тяготит гордыня, место выберу я, и теперь она будет истекать кровью. Да, Шадикширрам!

Он высоко поднял свой меч, хриплый голос эхом отражался от голых скал, разносясь по всей долине.

— День настал! Время пришло! Расплата близка!

— А может она наступить после того, как я буду в безопасности в Торлби? — спросил Ярви.

Сумаэль мрачно затянула пояс.

— Надо двигаться.

— А мы что делали?

— Тратили время.

— Какой у тебя план? — спросил Ральф.

— Убить тебя и оставить труп как предложение мира?

— Ты же не думаешь, что она проделала весь этот путь ради мира, а?

На скулах Сумаэль заходили желваки.

— К сожалению нет. Мой план — добраться до Ванстерланда раньше них. — Она начала спускаться по склону, и гравий сыпался вниз от каждого ее шага.

Испытание паром было едва ли не хуже, чем испытание льдом. Хотя падал снег, становилось все жарче и жарче. Слой за слоем они снимали свои одежды, которые так ревниво оберегали, и в конце концов брели полуголыми, мокрыми от пота, и в пыли, как рабочие, вылезшие из шахты. Место голода заняла жажда. Анкран распределял мутную, отвратительную на вкус воду из их двух бутылок еще более скупо, чем когда у него были запасы на «Южном Ветре».

Страх был и раньше. Ярви пытался вспомнить, когда в последний раз его не было. Но то был медленный страх холода, голода и истощения. Теперь это была более жестокая шпора. Страх наточенной стали, страх острых зубов собак баньев и еще более острого желания их владелицы отомстить.

Они с трудом шли до тех пор, пока не стало так темно, что Ярви едва мог видеть свою иссохшую руку у лица. Отец Луна и все его звезды пропали во тьме, и они в тишине заползли в выемку в скалах. Ярви провалился в жалкую насмешку над сном, и его, избитого и больного, растрясли, чтобы снова пробираться дальше, с первым проблеском рассвета, хотя казалось, спустя минуту. И осколки его кошмаров все еще витали над ним.

Они думали лишь о том, чтобы идти вперед. Мир стал не больше полоски голых скал между ними и преследователями, и это пространство сжималось. Некоторое время Ральф тащил позади на веревке пару овечьих шкур: старый трюк браконьеров, чтобы сбить собак со следа. Но собаки не сбились.

Вскоре все они были в синяках, исцарапаны, окровавлены от сотен сползаний и падений. Но Ярви, с одной здоровой рукой, было хуже, чем остальным. И всякий раз, как он спускался, Анкран ждал его внизу, поддерживая рукой, помогая подняться.

— Спасибо, — сказал Ярви, когда потерял счет своим падениям.

— У тебя будет возможность отплатить мне, — сказал Анкран. — В Торлби, если не раньше.

На мгновение они брели в неловкой тишине, потом Ярви сказал:

— Извини.

— За то, что упал?

— За то, что я сделал на «Южном Ветре». Что сказал Шадикширрам… — Он вздрогнул, вспомнив о бутылке вина, врезающейся в голову Анкрана. О каблуке капитанского сапога, вламывающемся в его лицо.

Анкран скорчил гримасу, высунув язык в щель между зубами.

— Больше всего на корабле я ненавидел не то, что делали со мной, а то, что приходилось делать мне. Что я сам выбирал. — Он на миг остановился, заставляя Ярви замереть и посмотреть ему в глаза. — Когда-то я считал себя хорошим человеком.

Ярви положил руку ему на плечо.

— Когда-то я считал тебя сволочью. Теперь у меня появились некоторые сомнения.

— Порыдаете о скрытом в вас благородстве, когда будем в безопасности! — крикнула Сумаэль. Ее черный силуэт на валуне над ними указывал в серую дымку. — Сейчас надо повернуть на юг. Если доберемся до реки раньше них, нужно будет где-то ее пересечь. Нам не сделать плот из камней и пара.

— Доберемся ли мы до реки, прежде чем помрем от жажды? — спросил Ральф, слизывая последние капли с одной из бутылок и с надеждой глядя внутрь, словно там могло что-то остаться.

— Жажда. — Ничто неожиданно засмеялся. — Беспокоиться нужно о копье банья в твоей спине.

Они скатывались по щебню с нескончаемых склонов; скакали между огромными валунами размером с дом; карабкались вниз по скалам, похожим на замерзшие водопады. Пересекали долины, в которых земля была такой горячей, что ее было больно касаться. Задыхались от дыма, который шипел из щелей, похожих на рты дьявола. Обходили лужи бурлящей воды, блестящей от разноцветного масла. Они тащились вверх, отправляя стучащие камни в головокружительное падение. Ярви хватался за щели своей бесполезной рукой, и в конце концов смотрел с высот…

Чтобы увидеть в подзорную трубу Сумаэль, что черные точки все еще гонятся за ними, и всякий раз они были немного ближе, чем раньше.

— Они никогда не устают? — спросил Джод, вытирая пот с лица. — Они что, никогда не остановятся?

Ничто улыбнулся.

— Они остановятся, когда умрут.

— Или мы, — сказал Ярви.

25. Вниз по течению

Они услышали реку прежде, чем увидели. Это был шепот за деревьями, который придал немного сил истоптанным ногам Ярви и немного надежды его ноющему сердцу. Шепот стал рычанием, потом накатывающим ревом, когда они, наконец, выбежали из зарослей деревьев все грязные от пота, пыли и пепла. Ральф бросился на гальку лицом вниз и начал лакать воду, как собака. Остальные от него не отставали.

Когда все утолили обжигающую жажду после тяжелого перехода, Ярви сидел и смотрел на деревья на другом берегу, которые были так похожи на те, что росли вокруг них, и все же были настолько другими.

— Ванстерланд, — пробормотал Ярви. — Слава богам!

— Поблагодаришь их, когда будем на той стороне, — сказал Ральф, умывая рот и клок бороды, светлой, как его покрытое пеплом лицо. — Вода выглядит не очень-то дружелюбно.

Ярви тоже так думал. Его облегчение уже превращалось в ужас, когда он оценил ширину Рангхельда. Дальний крутой берег был на расстоянии двух полетов стрелы, а река полноводна от талой воды с горящих земель позади них. Белая пена на черной поверхности выдавала стремительные течения, сильные водовороты и намеки на скрытые под водой камни, смертельные, как ножи предателей.

— Ты можешь построить плот, чтобы ее переплыть? — пробормотал он.

— Мой отец был главным корабельным плотником в Первом из Городов, — сказала Сумаэль, вглядываясь в лес. — Он мог с первого взгляда выбрать лучший киль в лесу.

— Сомневаюсь, что у нас будет время вырезать фигуру на киле, — сказал Ярви.

— Может, водрузим вместо нее тебя? — сказал Анкран.

— Нам нужны шесть небольших стволов для плота и один побольше, который мы перерубим пополам на поперечины. — Сумаэль бросилась к ближайшей ели и провела рукой по коре. — Эта подойдет. Джод, ты держи, я буду рубить.

— Я послежу за нашей старой хозяйкой и ее друзьями. — Ральф стряхнул лук с плеча и вернулся туда, откуда они пришли. — Далеко они сейчас?

— Два часа, если нам повезет, а нам обычно не везет. — Сумаэль вытащила топорик. — Ярви, ищи веревку, а потом найди дерево, из которого можно сделать весло. Ничто, когда срубим стволы, счищай ветви.

Ничто крепко сжал меч.

— Это не пила. Мне понадобится острый меч, когда придет Шадикширрам.

— Мы надеемся к тому времени быть далеко, — сказал Ярви. Он рылся в тюках, и его живот ныл, потому что в нем булькало слишком много воды.

Анкран выставил руку:

— Если ты не будешь им пользоваться, дай меч мне…

Быстрее, чем это можно было себе представить, безупречный наконечник коснулся покрытого щетиной горла Анкрана.

— Попытайся его взять, шкипер, и я отдам его тебе, острием вперед, — прошептал Ничто.

— Время поджимает, — прошипела Сумаэль сквозь сжатые зубы. От ее коротких быстрых ударов с выбранного ей дерева в стороны летели щепки. — Руби мечом, или отламывай их своей задницей, но счисти чертовы ветви. И несколько оставь, чтобы нам было за что держаться.

Вскоре правая рука Ярви покрылась ссадинами и грязью от таскания длинных стволов. Левое запястье, которым он их зацеплял снизу, было в занозах. Меч Ничто измазался смолой, в пушистой поросли волос Джода было полно опилок, правая рука Сумаэль была в крови от махания топором, и она все еще рубила, рубила, рубила.

Они потели и напрягались, гавкали друг на друга сквозь сжатые зубы, не зная, когда вместо этого на них будут гавкать собаки баньев, но зная, что это будет скоро.

Джод с ворчанием поднимал стволы, вены вздувались на его толстой шее; Сумаэль ловко, как портной, подшивающий шов, протягивала веревку; а Ничто ее затягивал. Ярви стоял и смотрел, оглядываясь на каждый звук, и — не в первый и не в последний раз — желая, чтобы у него были две здоровые руки.

С учетом инструментов, которые у них были, и времени, которого у них не было, их плот был удивительным достижением. С учетом бешеного течения, по которому им нужно было плыть — плот был ужасен. Срубленное дерево в занозах, связанное пушистой путаницей веревки из овечьей шерсти, лопата из лопатки лося в качестве одного весла, щит Джода в качестве другого, и непонятная ветка в форме ложки, которую нашел Ярви, в качестве третьего.

Держа руки на мече, Ничто озвучил мысли Ярви.

— Мне не нравится, как выглядят этот плот и эта река вместе.

Жилы на шее Сумаэль напряглись, когда она еще раз затягивала узлы.

— Ему нужно только плыть.

— Он-то будет плыть, но будем ли мы все еще на нем?

— Это зависит от того, как хорошо вы будете держаться.

— А что ты скажешь, когда он разобьется и по частям уплывет в море?

— Думаю, я к тому времени буду навеки затихшей, но удовлетворенной. Ведь я буду тонуть, зная, что тебя Шадикширрам убила первым на этом заброшенном берегу. — Сумаэль глянула на него, подняв бровь. — Или ты плывешь с нами?

Ничто хмуро посмотрел на них, потом на деревья, взвешивая меч в руке, потом чертыхнулся и втиснулся между Джодом и Ярви. Плот начал медленно ползти к воде, их сапоги скользили по гальке. Тут кто-то выскочил из зарослей, и Ярви в панике свалился в грязь.

Анкран, с дикими глазами.

— Они близко!

— Где Ральф? — спросил Ярви.

— Прямо за мной! И это все?

— Нет, это шутка, — прошипела Сумаэль. — А у меня за тем деревом спрятана боевая двадцативесельная галера.

— Просто спросил.

— Хватит спрашивать и помоги нам спустить эту хрень.

Анкран бросился к ним, все начали толкать, и наконец, плот медленно соскользнул с берега в воду. Сумаэль залезла на него, ее нога попала Ярви в челюсть, и он прикусил язык. Он стоял по пояс в воде, когда услышал позади себя крики среди деревьев. Ничто уже влез на плот — он схватил Ярви за запястье бесполезной руки и вытащил его. Одна из оборванных веток царапнула его грудь. Анкран хватал тюки с берега и бросал на плот.

— Боги! — Ральф выскочил из деревьев, раздувая щеки от каждого вдоха. Ярви видел тени за ним в лесу и слышал крики на языке, которого он не знал. Потом лай собак.

— Беги, старый дурак! — завизжал он. Ральф выбежал на гальку и плюхнулся в воду. Ярви и Анкран втащили его на плот, а Джод и Ничто начали грести, как сумасшедшие.

Единственным эффектом стало то, что они медленно закружились.

— Держите нас прямо! — бросила Сумаэль, когда плот начал набирать скорость.

— Я пытаюсь! — проревел Джод, черпая своим щитом и окатывая всех водой.

— Пытайся сильнее! Разве вы тут не гребцы?

— А у тебя есть нормальные весла?

— Заткнись и греби! — рявкнул Ярви. Вода заливалась на плот и мочила его колени. Из леса выскочили собаки — огромные, размером, казалось, с овцу. Они рычали, скалили зубы и пускали слюни, скакали вверх-вниз по гальке и лаяли.

Потом появились люди. За короткий взгляд через плечо Ярви не смог бы сказать, сколько их. Косматые фигуры мелькали среди деревьев и опускались на колено на берегу; он заметил изгибы луков.

— Ложись! — Взревел Джод, пробираясь назад и выставляя свой щит.

Ярви услышал звуки тетивы, увидел черные плывущие щепки. Он сжался, замер, его взгляд сфокусировался на них. Казалось, им требовалось по сотне лет, чтобы с тихим шелестом упасть. Одна плюхнулась в воду в паре шагов. Потом раздались два тихих удара — это стрелы попали в щит Джода. Еще одна, дрожа, вонзилась в плот около колена Ярви. На ладонь вбок, и она попала бы ему в бедро. Он с удивлением смотрел на нее, открыв рот.

Есть разница между одной стороной Последней Двери и другой.

Он почувствовал на загривке руку Ничто, толкавшую его к краю плота.

— Греби!

Из леса выбежали еще люди. Наверное, пара десятков. А может быть и больше.

— Спасибо за стрелы! — проревел Ральф.

Один из лучников пустил еще одну, но плот уже вышел на стремнину, и стрела упала довольно далеко. На берегу стояла фигура, уперев руки в бока и глядя им вслед. Высокая, с изогнутым мечом, и Ярви заметил блеск кристаллов на свисающем поясе.

— Шадикширрам, — прошептал Ничто. Он был прав. Она все время их выслеживала. И хотя Ярви не слышал от нее ни звука, даже не видел с такого расстояния ее лицо, но он знал, что она не остановится.

Никогда.

26. Только дьявол

Возможно, они и ускользнули от боя с Шадикширрам, но вскоре река предоставила им битву серьезней, чем мог надеяться даже Ничто.

Она окатывала их холодной водой, мочила их насквозь вместе со снаряжением, заставляла плот брыкаться и кружиться, как необъезженную лошадь. Их колотили скалы, хватали свисавшие деревья, которые зацепились за капюшон Анкрана и могли бы сбросить его с плота, если б Ярви не схватил его за плечо.

Берега становились круче, выше, уже, пока плот не влетел в скалистую глотку между обвалившимися утесами. Сквозь щели между бревнами полилась вода, и их плот закружился, как лист, несмотря на все усилия Джода рулить утыканным стрелами щитом. Река промочила веревки, раздирала узлы и начала уже их ослаблять. Плот выгибался от течения, грозя совсем развалиться.

Ярви не слышал приказов, которые сквозь гром реки выкрикивала Сумаэль, прекратил притворяться, что как-то влияет на исход, закрыл глаза и вцепился в плот, просто чтобы выжить. И здоровая и больная руки горели от усилий. Он проклинал богов за то, что бросили его на этот плот, то молил их, чтобы они позволили ему слезть на берег живым. Потом что-то рвануло, ударило, плот под коленями Ярви наклонился, и он зажмурился, ожидая конца.

Но воды внезапно успокоились.

Он приоткрыл один глаз. Все свалились в кучу в середине хлюпающего, разваливающегося плота. Они цеплялись за ветки, цеплялись друг за друга, дрожащие и перепачканные, вода плескалась у их колен, когда они медленно поворачивались.

Сумаэль, заглатывая воздух, посмотрела на Ярви; волосы прилипли к ее лицу.

— Дерьмо.

Ярви мог лишь кивнуть в ответ. Он с болезненным усилием разжал здоровую руку с ветки, за которую держался.

— Мы живы, — прохрипел Ральф. — Мы живы?

— Если б я знал, — пробормотал Анкран, — что эта река будет, как… я бы попытал счастья… с собаками.

Осмелившись взглянуть мимо круга изнуренных лиц, Ярви увидел, что река расширилась и замедлилась. Впереди она становилась еще шире, на гладкой воде почти не было ряби, и в зеркальной поверхности отражались деревья на лесистых склонах.

Справа был широкий берег, ровный и соблазнительный, усеянный гнилыми палками.

— Гребите, — сказала Сумаэль.

Один за другим они слезли с распадающегося плота, втащили его на берег так далеко, как могли, сняли свои промокшие вещи, прошли пару шагов и, не говоря ни слова, повалились на гальку среди других обломков крушений. Сил не было даже отпраздновать побег. Они могли лишь спокойно лежать и считать вздохи.

— Смерть ждет всех нас, — сказал Ничто. — Но ленивых она забирает первыми. — Словно по волшебству он встал, хмуро глядя вверх на реку, высматривая следы погони. — Они будут преследовать.

Ральф приподнялся на локтях.

— С какого хрена им это делать?

— Потому что это просто река. То, что кто-то называет этот берег Ванстерландом, ничего не значит для баньев. И точно ничего не значит для Шадикширрам. Сейчас они так же сплочены погоней, как мы побегом. Они построят плоты и погонятся. И река будет для них такой же слишком быстрой, чтобы высадиться, как была и для нас. Пока они не приплывут сюда. — Ничто улыбнулся. — Они высадятся на берег, уставшие, мокрые и глупые, в точности как мы. И мы нападем на них.

— Нападем на них? — сказал Ярви.

— Вшестером? — спросил Анкран.

— Против двадцати? — пробормотал Джод.

— С одноруким мальчиком, женщиной и шкипером? — сказал Ральф.

— Точно! — Ничто улыбнулся еще шире. — Вы думаете в точности, как я!

Ральф поднялся на локтях.

— Никто и никогда не думает, как ты.

— Ты боишься.

Ребра старого налетчика дернулись от смеха.

— С тобой на моей стороне? Ты чертовски прав, я боюсь.

— Ты говорил, что в тровенах есть огонь.

— А ты говорил, что гетландцы дисциплинированные.

— Я вас умоляю, только не это! — зарычал Ярви, поднимаясь. Его обуял гнев — не жаркий и бездумный, какой находил на отца или на брата. Это был гнев матери, расчетливый и упорный, холодный, как зима, и когда он приходил, места страху не оставалось.

— Если надо драться, — сказал он, — нам нужно место получше.

— И где же мы отыщем наше поле славы, мой король? — спросила Сумаэль, изогнув расщепленную губу.

Ярви посмотрел на деревья. В самом деле, где?

— Там? — Анкран указывал на скалистый утес над рекой. Из-за яркого неба было сложно разобрать, но, вглядываясь в ту сторону, Ярви подумал, что наверху, похоже, руины.

— Что это за место? — спросил Джод, легко проходя под аркой, и от звуков его голоса с высоких насестов на разрушенных стенах вспорхнули и улетели птицы.

— Это эльфийские руины, — сказал Ярви.

— Боги, — пробормотал Ральф, осеняя себя знаком от зла и сглаза.

— Не беспокойся. — Сумаэль беззаботно пнула кучу гнилых листьев. — Сомневаюсь, что эльфы здесь еще остались.

— Их здесь нет уже тысячи и тысячи лет. — Ярви провел рукой по стене. Ее сделали не из камней, скрепленных раствором. Она была гладкой и твердой, без швов или краев, словно ее скорее отлили, а не построили. Сверху она осыпалась, и из нее торчали ржавые металлические прутья, буйные, как волосы идиота. — С самого Разбиения Бога.

Здесь был огромный зал с колоннами по обеим сторонам и арочными проходами к покоям слева и справа. Но колонны давным-давно повалились, а стены покрылись толстым слоем паутины с мертвыми насекомыми. Крыша упала много веков назад, и теперь над ними было лишь белое небо и разрушенная башня, покрытая плющом.

— Мне нравится, — сказал Ничто, шагая по разбросанным булыжникам, мертвым листьям, трухе и птичьему помету.

— Ты же так хотел остаться на берегу, — сказал Ральф.

— Хотел, но это место лучше.

— Мне оно нравилось бы больше, будь здесь ворота.

— Ворота лишь откладывают неизбежное. — Ничто сложил большой и указательный пальцы в кольцо и начал смотреть через него ярким глазом на арочный проход. — Это приглашение станет их погибелью. Они пойдут через этот узкий проход, и у них не будет места, чтобы воспользоваться своей численностью. Здесь у нас есть шанс победить!

— Значит, твой предыдущий план был неминуемой смертью? — сказал Ярви.

Ничто ухмыльнулся.

— В жизни только смерть неминуема.

— Ты точно знаешь, как поднять боевой дух, — пробормотала Сумаэль.

— Они превышают нас числом четыре к одному, и большинство из нас не бойцы! — в выпученных глазах Анкрана было отчаянье. — Я не могу себе позволить умереть здесь! Моя семья…

— Побольше веры, шкипер! — Ничто схватил одной рукой за шею Анкрана, другой Ярви и с удивительной силой стащил их вместе. — Если не в себя, то в остальных. Мы теперь твоя семья!

Это обнадеживало еще меньше, чем все, что говорила Шадикширрам на борту «Южного Ветра». Анкран уставился на Ярви, и Ярви мог лишь таращиться на него в ответ.

— И в любом случае, выхода теперь нет, и это хорошо. Люди лучше сражаются, когда у них нет выхода. — Ничто сжал их на прощание и взобрался на основание сломанной колонны, указывая обнаженным мечом на вход. — Здесь буду стоять я, и приму на себя всю тяжесть их атаки. По крайней мере, их собаки не смогут добраться по реке. Ральф, взбирайся со своим луком на башню.

Ральф поглядел на осыпающуюся башню, потом на остальных, и наконец, с тяжелым вздохом надул свои седобородые щеки.

— Полагаю, грустно думать о поэтической смерти, но я боец, и в этой заварушке ты рано или поздно будешь обречен.

Ничто засмеялся, звук был странным и неровным.

— Полагаю, мы оба протянули дольше, чем заслуживаем! Вместе мы бросали вызов снегу и голоду, пару и жажде, вместе мы выстоим! Здесь! Сейчас!

Было трудно поверить, что этот человек, — который прямо стоял со сталью в руке, закинув волосы назад, и с ярко горящими глазами, — что он мог быть жалким оборванцем, через которого перешагнул Ярви, ступая на «Южный Ветер». Теперь он действительно выглядел, как чемпион короля. С выражением непререкаемой власти и такой безумной убежденности, что даже Ярви получил некоторый заряд храбрости.

— Джод, возьми свой щит, — сказал Ничто, — Сумаэль, топорик, и защищайте слева. Это наше самое слабое место. Не дайте никому меня обойти. Пусть они идут туда, где я и мой меч сможем посмотреть им в глаза. Анкран, ты с Ярви защищайте справа. Используй лопату как дубинку: убить может что угодно, если махнуть посильнее. Дай Ярви нож, раз у него только одна рука может держать. Может у него и одна рука, но по его венам течет кровь королей!

— Это меня и беспокоит, — пробормотал Ярви себе под нос.

— Значит, ты и я. — Анкран протянул нож. Самодельная штука без крестовины, с деревянной ручкой, обвязанной кожей, и с лезвием, у которого позеленел обух, но острие было довольно острым.

— Ты и я, — сказал Ярви, взяв нож и плотно его сжимая. Когда он впервые посмотрел на шкипера в вонючей яме с рабами Вульсгарда, то ни за что бы не поверил, что однажды будет его напарником. Но обнаружил, несмотря на страх, что горд им быть.

— Думаю, с хорошим финалом из этого путешествия получится неплохая песня. — Ничто протянул свободную руку, расставив пальцы, в сторону прохода, через который, несомненно, скоро вбегут Шадикширрам и ее баньи, настроенные убивать. — Компания храбрых товарищей сопровождает законного короля Гетланда к его украденному стулу! Последний бой среди древних эльфийских руин! Вы же знаете, в хорошей песне нельзя ожидать, что выживут все герои.

— Он чертов дьявол, — пробормотала Сумаэль, взвешивая топорик в руке, и мышцы ее челюсти сжимались и разжимались.

— Когда ты в аду, — прошептал Ярви, — только дьявол может указать путь наружу.

27. Последний рубеж

Голос Ральфа разрезал тишину:

— Они идут! — И Ярви показалось, что его кишки вывалятся через задницу.

— Сколько?! — жадно крикнул Ничто.

Пауза.

— Может быть и двадцать.

— Боги, — прошептал Анкран, жуя свою губу.

До сих пор оставалась надежда, что некоторые повернут назад или утонут в реке, но, как это часто бывало с надеждами Ярви, она иссохла, не успев принести плоды.

— Чем их больше, тем больше слава! — крикнул Ничто. Он становился тем счастливее, чем чернее было их положение. В этот миг многое можно было сказать о бесславном выживании, но выбор был сделан — если выбор когда-нибудь был.

Больше никакого бега, никаких хитростей.

За последнюю пару минут Ярви прошептал дюжину молитв, каждому богу, высокому или малому, который мог хоть как-то помочь. Но теперь он закрыл глаза и вознес еще одну. Возможно, его и коснулся Отец Мир, но эта молитва была лишь Матери Войне. Защитить его друзей, его напарников по веслу, его семью. Поскольку каждый из них по-своему доказал, что их есть за что спасать.

А еще, чтобы у их врагов сегодня был кровавый день. Потому что Мать Война любит молитвы с кровью, это не секрет.

— Дерись или умри, — прошептал Анкран, протянул руку, и Ярви протянул свою, бесполезную. Они посмотрели друг другу в глаза, Ярви и человек, которого он когда-то ненавидел. Они строили друг другу козни, видели друг друга избитыми, потом вместе преодолевали пустынные земли и наконец, пришли к пониманию.

— Если я найду не славу, а… другое, — сказал Анкран, — ты найдешь способ помочь моей семье?

Ярви кивнул.

— Клянусь. — В конце концов, какая разница, если он не исполнит еще одну клятву? Он может быть проклят лишь единожды. — Если я найду другое… — Просить Анкрана убить его дядю, было бы слишком завышенным ожиданием. — Пролей реку слез?

Анкран улыбнулся. Нетвердой улыбкой, без передних зубов, но он все равно улыбнулся, и сейчас это выглядело героизмом, достойным восхищения.

— Мать Море выйдет из берегов от моих слез.

Растянулась длинная тишина, разделяемая на мгновения гулкими ударами ноющего сердца Ярви.

— А что если мы оба умрем? — прошептал он.

Перед ответом раздался приветственный голос Ничто.

— Эбдель Арик Шадикширрам! Добро пожаловать в мою гостиную!

— Как и ты, она видала лучшие времена. — Ее голос.

Ярви вжался в трещину в стене, напряженно вглядываясь в арочный проход.

— Мы все уже не те, что были раньше, — крикнул Ничто. — Ты была когда-то адмиралом. Потом капитаном. А теперь…

— Теперь я ничто, в точности как ты. — Ярви увидел ее в тенях прохода, ее глаза блестели, она вглядывалась внутрь. Пытаясь понять, что там, и кто. — Пустой кувшин. Разбитый сосуд, из которого вытекли все надежды. — Он знал, что она не может его видеть, но все равно вжался за осыпавшийся эльфийский камень.

— Сочувствую, — крикнул Ничто. — Больно потерять все. Кто знает это лучше меня?

— И чего стоит сочувствие одного ничтожества другому?

Ничто расхохотался.

— Ничего.

— Кто там с тобой? Эта маленькая лживая сука, что торчала на моей мачте? Подлый опарыш с репой вместо руки?

— Я о них лучшего мнения, чем ты, но нет. Они ушли вперед. Я один.

Шадикширрам захохотала в ответ и наклонилась вперед в проходе. Ярви увидел блеск ее обнаженной стали.

— Нет, ты не один. Но скоро останешься. — Ярви посмотрел в сторону башни, увидел изгиб лука Ральфа и натянутую тетиву. Но Шадикширрам была слишком ловкой, чтобы позволить ему сделать выстрел. — Я слишком милосердна! Это всегда было моей ошибкой. Надо было убить тебя давным-давно.

— Можешь попытаться сегодня. Мы дважды встречались в битве, но в этот раз я…

— Расскажи это моим псам. — И Шадикширрам пронзительно свистнула.

В проход вбежали люди. Или что-то похожее на людей. Баньи. Мелькали белые лица с раскрытыми ртами, неслись дикие косматые тени, усыпанные сиянием янтаря, костей и обнаженных зубов, с оружием из отполированного камня, моржовых клыков и китового уса. Они визжали и тараторили, вопили и завывали, издавали безумные звуки, как чудовища, как черти, словно этот проход был вратами в ад, и то, что лежало за ними, теперь изрыгалось в мир.

Передний, булькая, упал со стрелой Ральфа в груди, но остальные бросились в развалины, и Ярви, словно от удара, выпал из трещины. Желание сбежать было почти нестерпимым, но он почувствовал руку Анкрана на плече, и стоял, трясясь, как лист, хныкая с каждым вдохом.

Но стоял.

Раздались крики. Удары, звуки стали, ярости, боли. И они были даже хуже из-за невозможности видеть, кто их издавал, или почему. Он слышал визг баньев, но голос Ничто был еще ужаснее. Булькающий стон, шелестящий вздох, неровный рык. Хрип последнего выдоха.

Или это был смех?

— Поможем? — прошептал Ярви, хотя и сомневался, что сможет пошевелить оцепеневшими ногами.

— Он сказал ждать. — Скрюченное лицо Анкрана стало бледным, как мел. — Подождем?

Ярви посмотрел на него и за его плечом увидел фигуру, спрыгнувшую со стены.

Это был скорее мальчик, чем мужчина, едва старше Ярви. Один из моряков с «Южного Ветра». Ярви видел, как он смеялся на такелаже, но не знал его имени. Похоже, сейчас было поздновато для знакомств.

— Там, — хрипло крикнул он, и Анкран повернулся как раз, когда другой мужчина спрыгнул вниз. Еще один моряк, большой, бородатый, и в его руке была палица с головкой, ощетинившейся сталью. Ярви почувствовал, что его взгляд притягивает ужасный вес этого оружия, и он прикидывал, что оно может сделать с его черепом, если им яростно махнуть. Мужчина улыбался, словно знал его мысли, а потом прыгнул на Анкрана, они вдвоем упали и, громко рыча, покатились в клубке.

Ярви знал, что у него есть долг, что он должен броситься на помощь другу, напарнику, но вместо этого он повернулся к пареньку, словно они были парами на праздничных танцах и каким-то образом чувствовали, кто их партнер.

Они кружили, как танцоры, выставив перед собой ножи, и тыкали ими в воздух, словно испытывали лезвия. Они кружили, кружили, рычали, игнорируя выкрики Анкрана и бородатого мужика, не обращая внимания на их борьбу за жизнь и смерть, из-за неотложной необходимости выжить в следующие пару минут. За грязью и сжатыми зубами этот парень выглядел напуганным. Почти так же, как Ярви. Они кружили, кружили, между блестящими ножами мерцали глаза, и…

Мальчишка бросился вперед, ударил, Ярви отпрянул, запнулся пяткой за корень и едва удержал равновесие. Парень снова на него набросился, но Ярви ускользнул, пырнул в никуда, и парень заковылял вдоль стены.

Действительно ли один из них должен был убить другого? Завершить все, чем он был, закончить все, чем он мог бы стать?

Похоже на то. Но сложно было увидеть в этом что-то славное.

Мальчишка снова рванулся, и Ярви увидел вспышку ножа в луче дневного света. Но благодаря какому-то смутному инстинкту с тренировочной площадки он, с трудом дыша, отразил его своим ножом. Клинки клацнули. Парень врезался в него плечом, и Ярви упал на стену.

Они плевались и рычали друг другу в лица, так близко, что Ярви видел черные поры на носу парня, красные жилки в белках его выпученных глаз; так близко, что Ярви мог высунуть язык и лизнуть его.

Они напрягались, ворча, дрожа, и Ярви знал, что он слабее. Он попытался ткнуть пальцем в лицо парню, но тот поймал и отбросил его скрюченное запястье. Клинки снова клацнули, и Ярви почувствовал обжигающий порез на ладони, почувствовал через одежду холод ножа на животе.

— Нет, — прошептал он. — Пожалуйста.

Потом что-то царапнуло щеку Ярви, и давление исчезло. Парень отвалился назад, поднимая руку к горлу, и Ярви увидел там стрелу — капающий наконечник торчал снаружи, и струйка крови текла по шее парня ему под воротник. Его лицо порозовело, щеки задрожали, и он упал на колени.

Через выемку в осыпавшейся эльфийской стене Ярви увидел Ральфа, который присел на вершине башни и натягивал тетиву с очередной стрелой. Лицо парня стало фиолетовым, он захлебнулся и забулькал — проклиная Ярви, или прося его о помощи, или моля богов о пощаде, но вышла из него лишь кровь.

— Мне жаль, — прошептал Ярви.

— Ты еще пожалеешь.

В нескольких шагах в обвалившемся арочном проходе стояла Шадикширрам.

— Я думала, ты умный мальчик, — сказала она. — Но ты оказался сплошным разочарованием.

Ее наряд покрылся грязью, спутанные грязные волосы падали на лицо, серьги пропали, во впалой глазнице лихорадочно сверкал глаз. Но длинный искривленный клинок ее меча был смертельно чистым.

— Всего лишь последним в длинной череде разочарований. — Она пнула в спину умирающего парня и перешагнула через его дергающиеся ноги. Важно, вальяжно, без намека на спешку. В точности так же, как она прохаживалась по палубе «Южного Ветра». — Но, полагаю, я сама их на себя навлекла.

Ярви отпрянул, съежившись, тяжело дыша, его взгляд скакал по разрушенным стенам в поисках выхода, но его не было.

Ему нужно было с ней драться.

— У меня слишком мягкое сердце для нашего мира. — Она глянула вбок, в сторону выемки в стене, через которую прилетела стрела Ральфа, и плавно нырнула под ней. — Это всегда было моей слабостью.

Ярви пятился по булыжникам, рукоять ножа в его ладони стала липкой от пота. Он слышал крики, звуки сражения. Люди там были увлечены своими последними кровавыми шагами через Последнюю Дверь. Он глянул через плечо, увидел, где разрушенные эльфийские стены заканчивались обрывом, и где молодые деревья тянули свои ветви в воздух над рекой.

— Не могу выразить, какое удовольствие доставляет мне шанс сказать «прощай». — Шадикширрам улыбнулась. — Прощай.

Несомненно, она была вооружена намного лучше, чем он. И она была выше, сильнее, опытнее, искуснее. Не говоря уже о ее значительном превосходстве в количестве рук. И, несмотря на ее утверждения, он не думал, что ее слишком уж отяготит мягкость сердца.

Всегда есть способ, говорила его мать, но как ему найти способ победить Шадикширрам? Ему, не выигравшему ни одного поединка за сотню постыдных выступлений на тренировочной площадке?

Она подняла брови, словно подсчитывала ту же сумму и пришла к тому же выводу.

— Возможно, тебе стоит прыгнуть.

Она шагнула еще раз, медленно направляя его назад. Наконечник ее меча блеснул, пересекая полоску света. Земля под ним закончилась, он чувствовал пространство, открывшееся за ним, чувствовал ветер на загривке, слышал злую реку, вгрызавшуюся в скалы далеко внизу.

— Прыгай, калека.

Он попятился еще и услышал, как камни падают в пустоту; грань закончилась под его пятками.

— Прыгай! — закричала Шадикширрам, разбрызгивая слюну.

Тут Ярви уголком глаза уловил движение. Бледное лицо Анкрана, двигалось вдоль осыпавшейся стены. Он крался, высунув язык в щель между зубами и подняв лопату. Ярви не мог прекратить следить за ним глазами.

Лоб Шадикширрам наморщился.

Быстро как кошка она повернулась, уклонилась от лопаты из лосиной кости, которая просвистела мимо ее плеча, и без особого усилия, почти без звука воткнула меч прямо Анкрану в грудь.

Он, дрожа, вздохнул, выпучив глаза.

Шадикширрам чертыхнулась, вытягивая руку с мечом.

Милосердие — это слабость. Отец Ярви всегда так говорил. Милосердие — это ошибка.

В тот же миг он запрыгнул на нее. Засунул скрюченную руку ей подмышку, подцепил ее меч. Его шишковатая ладонь вдавилась ей в горло, и правой рукой он ударил ее, уколол ее, пронзил ее.

Они пускали слюни, плевались, фыркали, хныкали, визжали и качались; ее волосы попали ему в рот. Она извивалась и рычала, а он вцеплялся в нее и колол, колол. Она вырвалась, ее локоть с болезненным хрустом ударил его в нос, отбросил его голову, и земля ударила его в спину.

Крики вдалеке. Эхо стали.

Отдаленная битва. Что-то важное.

Надо встать. Нельзя подвести мать.

Надо быть мужчиной. Его дядя будет ждать.

Он постарался вытряхнуть головокружение, перевернулся, мелькнуло небо.

Его рука повисла в воздухе, далеко внизу черная река, белая вода бьет по скалам.

Как море под башней в Амвенде. Море, в которое он нырнул.

Дыхание ухнуло, когда Ярви пришел в себя. Он отполз от осыпающегося края. Голова кружилась, лицо пульсировало, в ногах не было сил, во рту было солоно от крови.

Он увидел Анкрана, который лежал, изогнувшись на спине и широко раскинув руки. Ярви хныкнул, пополз к нему, потянулся. Но его дрожащие руки остановились перед окровавленной рубашкой Анкрана. Для него открылась Последняя Дверь. Ему было уже не помочь.

Шадикширрам лежала на булыжниках около его тела. Она пыталась сесть и выглядела очень удивленно от того, что у нее не получалось. Пальцы ее левой руки запутались в рукояти меча. Правая рука была прижата к боку. Она убрала ее — вся ладонь была залита кровью. Ярви удивленно посмотрел вниз, на свою правую руку. В ней все еще был нож, лезвие было липким, а его пальцы, запястье и рука были красными по локоть.

— Нет, — прорычала она. Попыталась поднять меч, но тот был слишком тяжелым. — Не так. Не здесь. — Ее окровавленные губы скривились, когда она взглянула на него. — Не ты.

— Здесь, — сказал Ярви. — Я. Что ты там говорила? Чтобы драться, нужны две руки, но чтобы ударить в спину, хватит и одной.

И он понял, что потерял даром все время на тренировочной площадке не потому, что у него не хватало умений или силы, или даже руки. У него не хватало силы воли. И где-то на «Южном Ветре», где-то в бездорожных льдах, где-то в этих древних развалинах он ее нашел.

— Но я командовала кораблями императрицы, — прохрипела Шадикширрам. Весь ее правый бок был темным от крови. — Я была первой любовницей герцога Микедаса. Мир был у моих ног.

— Это было так давно.

— Ты прав. Ты умный мальчик. А я слишком мягкая. — Ее голова откинулась, и она уставилась на небо. — Это… моя единственная…

Зал эльфийских развалин был усеян трупами.

Издалека баньи выглядели чертями. Вблизи они были жалкими. Мелкие и костлявые, как дети, завернутые в лохмотья, обшитые китовым усом со священными знаками, которые не защищали от безжалостной стали Ничто.

Один из них все еще дышал, протягивая руку в сторону Ярви, другая его рука вцеплялась в стрелу, торчащую из его ребер. В его глазах не было ненависти, лишь сомнение, страх и боль. Точно как у Анкрана, когда Шадикширрам его убила.

Значит, просто люди, которых Смерть провожала через Последнюю Дверь в точности так же, как и остальных.

Банья пытался выговорить слово, когда к нему подошел Ничто. Одно и то же слово, снова и снова, и тряс головой.

Ничто прижал палец к губам.

— Тсссс. — И ударил его в сердце.

— Победа! — взревел Ральф, спрыгнув на землю. — Никогда не видел такого искусства владения мечом!

— А я такой стрельбы из лука! — сказал Ничто, заключая Ральфа в сокрушающие объятья. Лучшие друзья, объединенные резней.

Сумаэль стояла в арочном проходе, сжимая плечо. Кровь полосами тянулась по руке до кончиков ее пальцев.

— Где Анкран? — спросила она.

Ярви покачал головой. Он не смел говорить, чтобы его не стошнило. Или чтобы не начать плакать. Или и то и другое вместе. От боли и спадающей ярости. От облегчения, что он выжил. От грусти, что его друг нет. От грусти, которая становилась тяжелее с каждым мигом.

Джод опустился на глыбу эльфийского камня и выронил покрытый царапинами щит. Сумаэль положила окровавленную руку на его дрожащее плечо.

— Теперь я полностью осознаю, что гетландцы лучшие! — болтал Ральф.

— Как раз когда я начал в этом сомневаться! — Ничто хмуро посмотрел вокруг. — Я ждал Шадикширрам.

Ярви, словно в оправдание, посмотрел на изогнутый меч в своей руке.

— Я убил ее.

Возможно, надо было пасть на колени и вознести хвалы богам за невероятную победу, но кровавый урожай порубленных мечом и утыканных стрелами в этих развалинах не был похож на то, за что стоит возносить хвалы.

Так что он сел рядом с остальными и сковырнул засохшую кровь из-под носа.

В конце концов, он был королем Гетланда, разве нет?

Он уже достаточно стоял на коленях.

28. Сжигая мертвецов

Мертвецы горели.

Покрывавшие их языки пламени оставляли странные тени на стенах эльфийских руин. От них в розовеющее небо поднимались клубы дыма — лучшая благодарность Матери Войне за их победу. Так сказал Ничто, а немногие были с ней в таких же близких отношениях. Ярви предполагал, что если бы он повернул голову, то увидел бы в огне кости девятерых баньев, троих мертвых моряков, Анкрана и Шадикширрам.

— Я буду по нему скучать, — сказал Ярви, стараясь сдержать слезы.

— Мы все будем, — сказал Джод, вытирая глаза ладонью.

Слезы свободно текли по щекам Ничто, покрытым шрамами, и он сказал, кивая в сторону огня:

— Я буду скучать по ней.

Ральф фыркнул.

— Черт возьми, а я не буду.

— Тогда ты глупее, чем кажешься на первый взгляд. Боги не посылают даров лучше, чем хорошие враги. Как хорошее точило для клинка, — и Ничто хмуро посмотрел на свой меч, уже чистый, хотя его пальцы все еще были в крови, и провел по нему точильным камнем. — Хороший враг всегда держит тебя острым.

— Мне лучше быть тупым, — проворчал Джод.

— Выбирай врагов тщательнее, чем друзей, — бормотал Ничто, глядя на пламя. — Они будут с тобой дольше.

— Не волнуйся. — Ральф похлопал Ничто по плечу. — Если жизнь меня чему и научила, так это тому, что следующий враг всегда неподалеку.

— Или всегда можешь наделать врагов из друзей, — сказала Сумаэль, натягивая куртку Шадикширрам на плечи. — Делать друзей из врагов намного труднее.

Ярви знал, что это правда.

— Думаете, Анкран этого хотел? — пробормотал он.

— Быть мертвым? — сказал Джод. — Сомневаюсь.

— Быть сожженным, — сказал Ярви.

Джод глянул на Ничто и пожал плечами.

— Когда жестокий человек вобьет что-то себе в голову, трудно его переубедить. Особенно когда он еще чует запах крови.

— А к чему пытаться? — Сумаэль снова почесала грязную повязку, которой Ярви замотал ее порезанную руку. — Они мертвы. От их жалоб легко отмахнуться.

— Ты хорошо сражался, Ярви! — крикнул Ничто. — В самом деле, как король.

— Позволяет ли король своим друзьям умирать за него? — Ярви виновато посмотрел на меч Шадикширрам, вспомнил чувство, когда он колол, колол, вспомнил красный нож в красной руке и задрожал под украденной накидкой. — Бьет ли король женщину в спину?

На истощенном лице Ничто все еще были слезы.

— Хороший король жертвует всем ради победы и бьет того, кого должен, так, как может. Великий воин это тот, кто все еще дышит, когда пируют вороны. Великий король это тот, кто смотрит на горящие трупы своих врагов. Пусть Отец Мир льет слезы над методами. Мать Война радуется результатам.

— То же говорил мой дядя.

— Значит, он мудрый человек и ценный враг. Возможно, ты ударишь его в спину, и мы вместе посмотрим, как он горит.

Ярви тихонько потер разбухшую переносицу. Мысль о горящих трупах приносила ему мало утешения, чьими бы они ни были. Снова и снова в его мыслях прокручивался миг: он смотрит на Анкрана, глаза его выдают, Шадикширрам поворачивается и выбрасывает клинок. Снова и снова он разбирал, что должен был сделать по-другому, чтобы его друг остался в живых, но он знал, что это бесполезные усилия.

Пути назад не было.

Сумаэль повернулась, хмуро глядя в ночь.

— Кто нибудь слышал…

— Стоять! — раздался голос из темноты, жесткий, как удар хлыста. Ярви обернулся, сердце забилось, и он увидел высокого воина в шаге от арочного прохода. Тот выглядел огромным в свете костра с трупами, в ярком шлеме и кольчуге. Его крепкий меч и щит блестели.

— Сложите оружие! — раздался другой голос, и из теней вышел другой мужчина, с натянутым луком. Длинные тесемки свисали вокруг его лица. Значит, ванстер. За ним вышли еще, и еще, и спустя вздох или два дюжина воинов выстроилась вокруг них полумесяцем.

Ярви не думал, что его дух может пасть ниже. Теперь он узнал размеры своей ошибки.

Ральф взглянул на свой лук, который лежал за пределами досягаемости, и откинулся обратно на локоть.

— Где в твоем списке самых лучших находятся ванстеры?

Ничто оценивающе кивнул в их сторону.

— В таких количествах достаточно высоко.

Сколько бы силы не дали боги Ярви, в этот день он потратил больше. Он пальцем ноги оттолкнул меч Шадикширрам прочь. Джод поднял пустые руки. Сумаэль подняла топорик пальцами и отбросила в темноту.

— Что насчет тебя, старик? — спросил первый ванстер.

— Я обдумываю свое положение. — Ничто еще раз провел точилом по мечу. Ярви показалось, что он провел им по его нервам.

— Если сталь это ответ, то у них ее довольно много, — пробормотал он.

— Положи. — Второй ванстер натянул лук. — Или сожжем твой труп с остальными.

Ничто воткнул меч в землю и вздохнул.

— У него убедительные доводы.

Трое ванстеров вышли вперед, чтобы собрать оружие, а их капитан наблюдал.

— Что привело вас пятерых в Ванстерланд?

— Мы путешественники… — сказал Ярви, глядя, как один из воинов вытряхивает жалкое содержимое его тюка. — На пути в Вульсгард.

Лучник посмотрел на погребальный костер.

— Путешественники, сжигающие трупы?

— Куда катится этот мир, если честный человек не может сжечь трупы, не вызывая подозрений? — спросил Ничто.

— На нас напали бандиты, — рискнул Ярви, думая так быстро, как только мог.

— Неплохо бы вам в своей стране обеспечивать безопасность для путешественников, — сказал Ральф.

— О, мы благодарны вам, что вы сделали ее безопаснее. — Капитан внимательно посмотрел на шею Ярви, потом отодвинул воротник Джода, чтобы взглянуть на шрамы. — Рабы.

— Освобожденные, — сказала Сумаэль. — Я была их хозяйкой. Я торговец. — И она потянулась внутрь куртки, чтобы осторожно достать помятый кусок пергамента. — Меня зовут Эбдель Арик Шадикширрам.

Мужчина хмуро посмотрел на лицензию Верховного Короля, недавно снятую с трупа ее законного владельца.

— Ты довольно оборванная для торговца.

— Я не говорила, что я хороший торговец.

— И молодая, — сказал капитан.

— Я не говорила, что я старая.

— Где твой корабль?

— В море.

— Почему вы не на борту?

— Подумала, будет мудро покинуть его, прежде чем он коснется дна.

— В самом деле, бедный торговец, — пробормотал один из мужчин.

— С грузом лжи, — сказал другой.

Капитан пожал плечами.

— Король решит, чему верить. Связать их.

— Король? — спросил Ярви, протягивая запястья.

Мужчина слегка улыбнулся.

— Гром-гил-Горм прибыл на север поохотиться.

Так что, похоже, Ральф был прав. Следующий враг был ближе, чем думал любой из них.

29. Плывущие ветки

Суровые мужчины не были для Ярви в диковинку. Его отец был таким. И его брат. И еще дюжины таких же каждый день ждали своей очереди на тренировочной площадке в Торлби. Сотни таких мужчин собрались на песке, чтобы посмотреть, как будет погребен король Утрик. Чтобы отправиться с королем Ярви в злополучный набег на Амвенд. Улыбка на их лицах появлялась только в битве, а руки приняли формы их оружия.

Но он никогда не видел сборища, подобного тому, что привез на охоту Гром-гил-Горм.

— Никогда не видал столько ванстеров в одном месте, — пробормотал Ральф. — А я провел год в Вульсгарде.

— Армия, — проворчал Ничто.

— И довольно грозная, — сказал Ральф.

Все они ощетинились оружием, дышали угрозой, сверкали кинжалами и говорили мечами. Они носили свои шрамы так же гордо, как принцессы носят драгоценности, а их точильные камни пели любовные песни Матери Войне.

Ярви и его друзей, связанных и беспомощных, привели в центр этой медвежьей берлоги, между кострами, на которые капал красный сок со свежих туш.

— Если у тебя есть план, — прошипела Сумаэль уголком рта, — сейчас самое время.

— У меня есть план, — сказал Ничто.

— Он включает в себя меч? — спросил Джод.

Пауза.

— Все мои планы включают меч.

— У тебя есть меч?

Еще пауза.

— Нет.

— И как ты исполнишь свой план без меча? — пробормотала Сумаэль.

Снова пауза.

— Смерть ждет всех нас.

Там, где эта группа убийц была плотнее всего, Ярви заметил очертания огромного стула и на нем огромную фигуру с огромным кубком в руке. Но вместо страха, который его охватил в прошлый раз, Ярви почувствовал приятное ощущение возможности. Не план, и даже едва ли идея, но Мать Гандринг говорила ему, что утопающий должен хвататься за любую плывущую мимо ветку.

— Мы можем сделать с врагами кое-что получше убийства, — прошептал он.

Ничто фыркнул.

— И что же это?

— Заключить с ними союз. — Ярви глубоко вздохнул и проревел: — Гром-гил-Горм! — от дыма его голос взвился, захрипел и был настолько не похож на королевский, насколько можно представить. Но он был достаточно громким, чтобы услышали все в лагере, и только это имело значение. Сотня освещенных кострами лиц повернулась к нему. — Король Ванстерланда! Самый кровавый сын Матери Войны! Ломатель Мечей и делатель сирот, мы встретились снова! Я…

Хорошо поставленный удар в живот выбил из него дух.

— Прикуси язык, мальчик, пока я его не отрезал! — прорычал капитан, и Ярви, кашляя, упал у его ног.

Но слова возымели эффект.

Сначала все затихли, потом приблизились тяжелые шаги, и, наконец, сам Гром-гил-Горм нараспев произнес:

— Ты привез гостей!

— Хотя выглядят они, как попрошайки. — Ярви не слышал этот голос с тех пор, как на него надели ошейник, но узнал эту ледяную интонацию Матери Скаер из своих снов.

— Мы нашли их в эльфийских развалинах над рекой, мой король, — сказал капитан.

— Они не похожи на эльфов, — сказала министр Горма.

— Но они сжигали трупы.

— Благородное занятие, если они за правое дело, — сказал Горм. — Мальчик, ты говоришь, будто я тебя знаю. Играешь со мной в угадайку?

Пытаясь восстановить дыхание, чтобы заговорить, Ярви поднял голову, и снова уставился сначала на ботинки, потом на ремень, потом на трижды обернутую цепь, и наконец на грубую голову короля Ванстерланда, злейшего врага его отца, его страны и его народа.

— Когда мы встречались в прошлый раз… вы предлагали мне свой нож. — Ярви посмотрел Горму в глаза. На коленях, в лохмотьях, в крови, побитый и сгорбленный, но он смотрел ему прямо в глаза. — Вы сказали отыскать вас, если я передумаю. Дадите мне его теперь?

Король Ванстерланда нахмурился, одной рукой теребя цепь из наверший мечей мертвецов, намотанную на его толстую шею, а другой засовывая клинок за пояс.

— Это может быть неблагоразумно.

— Я думал, Мать Война дохнула на вас в колыбели, и было предсказано, что ни один мужчина не сможет вас убить?

— Боги помогают тем, кто помогает себе сам. — Мать Скаер схватила побитыми пальцами Ярви за челюсть и повернула его лицо на свет. — Это поваренок, пойманный в Амвенде.

— Точно, — пробормотал Горм. — Но он изменился. У него теперь суровый взгляд.

Мать Скаер прищурилась.

— И ты потерял ошейник, который я тебе дала.

— Он натирал шею. Я был рожден не для того, чтобы быть рабом.

— И все же, ты передо мной на коленях, — сказал Горм. — Кем же ты рожден стать?

Его люди льстиво захихикали, но над Ярви смеялись всю его жизнь, так что это уже не жалило.

— Королем Гетланда, — сказал он, и в этот раз его голос был тверд, как сам Черный Стул.

— О, боги, — услышал он шепот Сумаэль. — Мы трупы.

Горм широко улыбнулся.

— Одем! Ты моложе, чем я помню.

— Я племянник Одема. Сын Утрика.

Капитан шлепнул Ярви по затылку, и тот ткнулся в землю сломанным носом. Это было возмутительно, потому что со связанными руками он ничего не мог сделать, чтобы остановить падение.

— Сын Утрика умер вместе с ним!

— У него был другой сын, болван! — Ярви, извиваясь, снова встал на колени. Во рту было солоно от крови. Он уже устал от этого вкуса.

Пальцы схватили волосы Ярви и подняли его на ноги.

— Нанять его, как шута, или повесить, как шпиона?

— Здесь не ты решаешь.

Мать Скаер слегка подняла лишь один палец, эльфийские браслеты на ее длинной руке застучали, и капитан отпустил Ярви, словно его ударили.

— У Утрика действительно был второй сын. Принц Ярви. Он учился на министра.

— Но не проходил испытание, — сказал Ярви. — Вместо этого я взял Черный Стул.

— Чтобы Золотая Королева сохранила свою власть.

— Лаитлин. Моя мать.

Долгий миг Мать Скаер оценивала его, Ярви поднял подбородок и смотрел в ответ настолько по-королевски, насколько это было возможно с кровоточащим носом, связанными руками и в вонючих лохмотьях. Похоже, этого было достаточно, по крайней мере, чтобы посеять зерно сомнения.

— Освободи ему руки.

Ярви почувствовал, как веревки разрезали, и с подходящим театральным жестом медленно поднял левую руку на свет. Бормотание у костров при виде скрюченной культи в кои-то веки было приятно.

— Вы это ищете? — спросил он.

Мать Скаер взяла ее в свою руку, повернула и помяла сильными пальцами.

— Если ты был учеником Матери Гандринг, то чьим учеником была она?

Ярви не колебался.

— Ее учила Мать Вексен, которая стала затем министром короля Финна Тровенландского, а теперь она Праматерь Министерства и первый личный служитель Верховного Короля.

— Сколько у нее голубей?

— Три дюжины, и еще один с черным пятном на лбу, который принесет весть в Скекенхаус, когда Смерть откроет для нее Последнюю Дверь.

— Из какого дерева сделана дверь в спальню короля Гетланда?

Ярви улыбнулся.

— Там нет двери, поскольку король Гетланда един с землей и людьми, и ничего не должен от них прятать.

Недоверчивое выражение на сухопаром лице Матери Скаер стало источником весьма редкого удовлетворения для Ярви.

Гром-гил-Горм поднял густую бровь.

— Он правильно ответил?

— Да, — пробормотала министр.

— Значит… эта увечная кукла и вправду Ярви, сын Утрика и Лаитлин, законный король Гетланда?

— Похоже на то.

— Это правда? — прохрипел Ральф.

— Правда, — выдохнула Сумаэль.

Горм расхохотался.

— Тогда это лучшая охота за много лет! Мать Скаер, отправь птицу и выясни, что заплатит король Одем за возвращение капризного племянника. — Король Ванстерланда начал отворачиваться.

Ярви остановил его фырканьем.

— Великий и ужасный Гром-гил-Горм! В Гетланде вас называют безумцем, помешанным на крови. В Тровенланде вас зовут диким королем диких земель. В Скекенхаусе, в построенных эльфами залах Верховного Короля… ну, там вас вряд ли вспоминают.

Ярви услышал, как Ральф встревожено заворчал, капитан зарычал со сдержанной яростью, но Горм лишь задумчиво коснулся бороды.

— Если ты хотел мне польстить, то ты промахнулся. Что ты имел в виду?

— Неужели вы докажете им их правоту и извлечете столь малую выгоду от золотого шанса, что вам послали боги?

Король Ванстерланда удивленно посмотрел на своего министра.

— Мои уши открыты для лучших предложений.

Мать всегда говорила Ярви: продавай им то, что они хотят, а не то, что у тебя есть.

— Каждую весну вы собираете воинов и совершаете набег через границу в Гетланд.

— Это все знают.

— А этой весной?

Горм сжал губы.

— Может, устроим маленькую прогулку. Мать Война требует отомстить за оскорбление, нанесенное твоим дядей в Амвенде.

Ярви решил не указывать, что в начале этого оскорбления, если не до конца, королем был он.

— Все что я прошу, это зайти в этот год чуть дальше. До самых стен Торлби.

Мать Скаер с отвращением зашипела.

— И это все?

Но любопытство Горма было задето.

— И что я получу, оказав такую услугу?

Гордые люди, как мертвый отец Ярви, или его убитый брат, или утонувший дядя Утил, несомненно, скорее бы плюнули на последнем издыхании в лицо Гром-гил-Горму, чем стали бы искать его помощи. Но у Ярви не было гордости. Его отец, постоянно стыдя, заставил его от нее отказаться. Одем хитростью избавил от нее. Ее выбили из него на «Южном Ветре». Выморозили в пустынных землях.

Он стоял на коленях всю свою жизнь, и постоять еще немного было нетрудно.

— Помогите мне вернуть трон, Гром-гил-Горм, и я, король Гетланда, преклоню перед вами колено в крови Одема, как ваш вассал и подданный.

Ничто наклонился к нему и яростно зашипел через сжатые зубы:

— Цена слишком высока!

Ярви не обратил на него внимания.

— Утил, Утрик и Одем. Эти братья были вашими злейшими врагами, и все трое будут за Последней Дверью. Тогда по всему Расшатанному морю вы будете лишь вторым по силе после самого Верховного Короля. А возможно… со временем… и выше.

Как всегда говорила Мать Гандринг, чем могущественнее человек, тем сильнее он жаждет власти.

Голос Горма слегка охрип:

— Это было бы замечательно.

— Действительно замечательно, — согласилась Мать Скаер, прищурив глаза и глядя на Ярви злее, чем когда бы то ни было. — Если только возможно.

— Только дайте мне и моим компаньонам проход до Торлби, и я попытаюсь.

— Ты собрал странных слуг, — сказала Мать Скаер, без энтузиазма оглядывая их.

— Их потребовали странные обстоятельства.

— Что это за сомнительное создание? — спросил Горм. Остальные мудро смотрели в землю, но Ничто смотрел в ответ, не кланяясь, его яркие глаза горели.

— Я гордый гетландец.

— А, один из этих. — Горм улыбнулся. — Здесь мы предпочитаем опозоренных и окровавленных гетландцев.

— Не обращайте на него внимания, мой король. Он Ничто. — И с медовой интонацией, какую использовала его мать, Ярви вернул взгляд Горма на себя. Потому что жестокий человек хорошо чувствует себя в ярости, но не знает, что делать с разумными доводами и здравым смыслом. — Если у меня не получится, у вас все равно останется добыча, захваченная в походе на юг.

Ничто с отвращением и немного с изумлением зарычал. Города Гетланда будут гореть, земли будут опустошены, люди будут перебиты или проданы в рабство. Земля Ярви и народ Ярви. Но он уже был слишком глубоко в трясине, чтобы вернуться. Оставалось лишь идти дальше, чтобы утонуть или вынырнуть на другой стороне в грязи, но живым. Чтобы вернуть Черный Стул, ему была нужна армия, а Мать Война нынче вложила их мечи в его иссохшую руку. Или, по крайней мере, поставила их сапоги на его покрытую шрамами шею.

— Я все поставил на выигрыш, — убедительно и мягко сказал он. — Нечего терять.

— Есть письмо Верховного Короля, — сказала Мать Скаер. — Он приказал, чтобы не было войны, пока не будет закончен его храм…

— Было время, когда орлы Праматери Вексен приносили просьбы. — В распевном голосе Гром-гил-Горма теперь была нотка гнева. — Потом они приносили требования. Теперь она шлет приказы. Где конец этому, Мать Скаер?

Его министр тихо сказала:

— Верховный Король уже заставил жителей низин и большинство инглингов молиться своему Единому Богу. Они готовы сражаться и умереть по его приказу…

— А разве Верховный Король правит и Ванстерландом? — поднял ее на смех Ярви. — Или здесь правит Гром-гил-Горм?

Губы Матери Скаер сжались.

— Не играй слишком близко к огню, мальчик. Мы все перед кем-то отвечаем.

Но Горм был где-то далеко, уже, несомненно, сея огонь и убийства по всему Гетланду.

— У Торлби прочные стены, — пробормотал он, — и много сильных воинов, чтобы их оборонять. Слишком много. Если я смогу взять этот город, скальды уже будут петь о моей победе.

— Никогда, — прошептал Ничто, но его никто не слушал. Сделка была заключена.

— А это самое лучшее, — вполголоса проговорил Ярви. — Тебе нужно всего лишь ждать снаружи. Я отдам тебе Торлби.