20

Он решил, что, когда все будет позади, он скажет ей о том, какая она замечательная и необыкновенная. У него болела за нее душа, но это не была жалость. На него нахлынули самые разнообразные переживания. Она была здесь, рядом. И его жизнь всегда была легче, чем ее. Даже когда он был солдатом и преодолевал свою долю трудностей и лишений, на самом деле никогда не знал настоящего одиночества. И ему действительно трудно было представить себе, что переживала Джессика и тогда, и теперь. Его губы легко касались ее губ. Но когда ее рот приоткрылся навстречу ему и он ощутил языком его вкус и аромат, дикий огонь желания разгорелся в нем с такой силой, что каждый мускул, казалось, лопнет от напряжения. Все его тело было словно отлито из металла. Ему стало трудно дышать.

— О Господи! — воскликнул он, усилием воли заставив себя оторваться от ее губ. — Не этого я хотел для тебя! Я знаю, я знаю… Я не должен богохульствовать. — И он снова жадно приник к ее губам.

Он не понимал, почему она улыбается. Его трясло. Он боялся напугать ее, но он рисковал именно этим, если не возьмет себя в руки. Поэтому он сделал над собой еще одно усилие и постепенно обрел спокойствие.

В ее глазах застыл вопрос.

— Ты сам не свой, Лукас — сказала Джессика. — Что с тобой происходит?

— Да, я знаю, — ответил он все еще хриплым голосом, в котором, однако, слышались радость и удовлетворение.

— А почему? — Она хотела знать.

— Потому, что все происходит не так, как должно. И ты не такая, как всегда. — Он беспомощно пожал плечами, подбирая нужные слова. — Мне казалось, я знаю все о том, как заниматься любовью с женщинами. Но с тобой я чувствую себя неопытным юнцом. А для меня очень важно, чтобы у тебя остались самые замечательные впечатления о нашей первой ночи любви. Я постоянно ошибался в отношении тебя, Джесс, серьезно ошибался. Я не хочу, чтобы это повторилось.

Когда ее брови медленно поползли вверх, он сообразил, что опять допустил непростительную оплошность. Находясь в постели с одной женщиной, мужчина не должен вспоминать про других.

Она отвела глаза, пальцы теребили его рубашку на груди.

— Когда ты почти взял меня на кухонном столе в Хокс-хилле, ты действовал как вполне опытный мужчина, правда, не слишком искушенный, — напомнила ему Джессика.

Ему стало неловко.

— Я бы хотел, чтобы ты забыла об атом, — попросил Лукас. — Я тебе уже говорил, что я страшно ошибся в отношении тебя, и больше не хочу, чтобы подобное повторилось.

— Или когда ты прижал меня к стене в кухне, а наверху были дети и сестры, и преподал мне урок мужской анатомии, — продолжала Джессика, не обращая внимания на его возражения. — Это было довольно жестоко, Лукас.

Он смутился и покраснел. Такое с ним случилось впервые, и он не знал, как себя вести.

— Мне бы хотелось, чтобы ты и об атом тоже забыла, — пробормотал он.

— Или, — упорно продолжала она, — во время нашей брачной ночи, когда я была на волосок от того, что считала для себя хуже смерти, и только появление Элли у дверей моей спальни остановило тебя.

— Джесс, — запротестовал было он, но вдруг замолк. Ее глаза светились озорством, губы подрагивали от сдерживаемого смеха, совсем как у прежней Джессики. — Что такое?

— Лукас, — ответила она, — если бы ты только знал, сколько раз я проклинала Элли за то, что она появилась у дверей моей спальни в самый неподходящий момент! И как часто я вспоминала кухонный стол и урок анатомии, сгорая от желания снова почувствовать твои прикосновения!

Сейчас она почти не отличалась от прежней Джессики — веселой, лукавой, не упускающей возможности подразнить его, — но он мог только стоять и молча глядеть на нее.

Она обвила руками его шею и улыбнулась, смотря ему в глаза.

— Лукас Уайльд, — проворковала она, — не старайся стать кем-то другим, или я знать тебя не хочу. Будь просто самим собой.

— Джесс! — только и смог выговорить он.

Нежность захлестнула его. Она возвращалась к нему! Это была прежняя Джессика, и она была с ним. Радостно рассмеявшись, он подхватил ее на руки и отнес на кровать. Когда он растянулся на постели рядом с ней, глупо улыбаясь и пьянея от одного ее присутствия, ему вдруг пришло в голову, что она может застесняться. Однако его беспокойство улетучилось, когда он увидел, что она расстегивает пуговки своего корсажа, все так же смотря ему в глаза.

— Мне это уж знакомо, — вдруг прошептала Джессика. — Не верится, что это со мной впервые. Я… — Ее взгляд упал на пуговицы, пальцы в нерешительности застыли.

— Что случилось, Джесс? — спросил Лукас, не спуская с нее внимательных глаз.

Она подняла на него тревожный взгляд.

— Лукас, скажи мне правду. Мы с тобой были любовниками? — потребовала она.

— Нет, я уже говорил тебе. Нет, клянусь! — заверил он Джессику.

Она опять посмотрела на пуговки и медленно расстегнула еще одну. Потом очередную. У нее дрожали пальцы. Он видел, как поднимается и опускается ее грудь.

— Что я должен еще сказать тебе? — обеспокоенно спросил мужчина.

Ее руки метнулись к горлу, она сдавленно прошептала:

— Я это уже делала. Я уверена…

— Делала — что? — нахмурился Лукас.

— Я была с мужчиной! — выпалила она.

— Как ты могла быть с мужчиной?! — вскричал он, но осекся и замолчал. А потом упавшим хриплым голосом добавил: — Это совершенно невозможно.

— Но однажды ты уже так думал, разве нет? — напомнила ему Джессика. — Ты приехал в Хокс-хилл и решил, что я ничуть не лучше служанки из «Черного лебедя». Ты, не стесняясь и не щадя меня, сам сказал мне об этом.

— Я имел в виду совсем не это! — вскричал Лукас. — Я сказал, что ты станешь такой же, как служанки в «Черном лебеде»! В будущем!

— Это ничего не меняет… По сути, конечно… — удрученно проговорила Джессика.

Он в недоумении развел руками.

— Просто невероятно, как ты вдруг переменилась — в отчаянии вскричал Лукас. — Что мне делать? Я не знаю! Минуту назад ты была готова упасть в мои объятия. А теперь ты холодна как лед…

— Минуту назад у меня еще не было ужасных подозрений в том, что я уже делала это раньше, — угрюмо пояснила Джессика. — А сейчас у меня создалось впечатление, что такое со мной уже было.

Он с сомнением покачал головой.

— В таком случае с чего бы это твой отец так на меня разозлился в ту ночь, когда мы поссорились? — вслух стал рассуждать Лукас.

— Ты имеешь в виду ночь, когда ты отказался жениться на мне? — уточнила Джессика.

— Он тогда сказал, что я испортил ему товар, потому что обесчестил тебя… — в задумчивости проговорил Лукас и поспешно пояснил: — Вот поэтому-то я и разозлился. Он сказал, что если ты была со мной, то кому ты теперь будешь нужна?

Лукас увидел, что она вздрогнула, и потянулся к ней. Но она отпрянула, а потом и вовсе встала с кровати. Он поднялся вслед за ней и попытался положить ей руку на плечо, однако она отстранилась, и рука его повисла в воздухе.

— А что, — вдруг сказала Джессика, повернувшись к нему лицом, — если мой отец знал, что я не девственница, и пытался всучить меня тебе? Он ведь вполне мог пойти на такое, тебе не кажется?

В ее огромных серых глазах Лукас увидел такую боль, что ему стало страшно за нее.

— Джесс, не надо больше мучить себя! — взмолился он, протягивая к ней руки.

Ее голос понизился почти до шепота, в нем слышалось страдание.

— Где же я была, Лукас, в ту ночь, когда его убили? — простонала она. — С кем я была? Как я добралась до Лондона?

Все Эти вопросы до сих пор оставались без ответа.

— Я не знаю, Джесс. Правда не знаю, — опустив голову, прошептал Лукас. — Да мне это и не важно, — вдруг встрепенувшись, заверил он ее.

— А что, если я была с каким-то мужчиной? — упавшим голосом произнесла она. — Что, если я ничего не могла поделать? Если он вынудил меня подчиниться?

Одно только предположение, что такое могло произойти, доставило ему невыразимые страдания. Но, не подавая виду, он как можно спокойнее сказал:

— Я готов не задумываясь убить любого, кто заставил тебя страдать. Но это все равно ничего не изменит. Однако я хочу, чтобы ты знала: все, что имеет значение для тебя, важно и для меня.

— А если я сделала это добровольно? — спросила она, и взгляд ее серых глаз стал пронзительным и острым до боли. — Тогда ты изменишь свое мнение обо мне?

— Джесс, — отозвался Лукас, сдерживая эмоции, — Ты же знаешь, что у меня имеется кое-какой опыт в отношениях с женщинами. Ты ведь ничего не имеешь против?

— Имею! — выпалила она, и это отчаянное возражение заставило его улыбнуться.

— Послушай, Джесс, — мягко произнес он, словно уговаривал ребенка исполнить желание взрослого, которого тот уважал и любил, — мы оба с тобой сейчас начинаем новую жизнь. Все, что было, давно забыто и похоронено. Давай не будем ворошить прошлое. Не позволяй былому разрушить твою настоящую жизнь. — Он протянул к ней руки. — А теперь иди сюда и позволь мне любить мою жену.

Серые глаза широко раскрылись.

— Ну, конечно же, — проговорила она, — тогда ты узнаешь, девственница я или нет, правда, Лукас? И я тоже это узнаю. Наконец-то… Все сомнения разом рухнут…

— И что из этого? — серьезно осведомился он.

— Но я не хочу этого знать, — быстро проговорила Джессика. В ее голосе появились нотки паники.

— Что?! — вскричал Лукас. — Это не имеет значения!

— Я не хочу этого знать… — шепотом повторила она.

— Джесс, это в самом деле не важно, это просто смешно. Я же сказал тебе, что для меня это не имеет никакого значения. Ровными счетом никакого, — убеждал ее Лукас. — Для тебя тоже не должно иметь значения.

Но она, застыв на месте, смотрела на него невидящим взглядом, а потом, словно соглашаясь, легонько кивнула головой и отвернулась. Ее охватил смертельный ужас. Она была в отчаянии. Ведь вполне возможно, что в ее мрачном прошлом было нечто такое, о чем Лукас и не догадывался. Теперь, когда ее иллюзии насчет отца развеялись, все казалось возможным. Она ведь питала иллюзии и насчет себя. Поэтому сейчас она не чувствовала себя готовой к тому, чтобы лицом к лицу встретиться с правдой о себе. Только не сейчас. Еще не сейчас!

Она так погрузилась в свои раздумья, что почти забыла о Лукасе. Ничего не замечая, она медленно подошла к кровати и присела на краешек. Она сидела на краю постели совершенно неподвижно, и только руки беспокойно теребили простыню, выдавая ее смятение.

Он просто обязан был все это прекратить.

— Ты никогда не сможешь успокоиться, — ровным голосом произнес он, — пока не узнаешь правды.

Звук его голоса вернул ее к действительности. Она подняла глаза и увидела, как Лукас расстегивает рубашку.

— Лукас, нет! — взмолилась она.

Он не обратил на ее слова никакого внимания.

— А может, дело во мне? — тихо спросил он. — Может, я не тот мужчина, который нужен тебе?

Ее губы дрогнули в жалкой улыбке.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так, — шепотом ответила она и испуганно спросила: — Что ты делаешь?

— Я собираюсь показать тебе, как глупы и необоснованны твои страхи, — сказал он твердым, непреклонным голосом.

Со все возрастающей тревогой она смотрела, как он снял рубашку и отшвырнул ее прочь. На его сильных руках и мощной груди напряглись мускулы. Черные рейтузы плотно обтягивали длинные мускулистые ноги. Казалось, что это не тот Лукас, которого она хорошо знала. Этот человек выглядел устрашающе, от него веяло природной, почти первобытной силой.

У нее вырвался всхлип, когда он опустился на кровать рядом с ней.

Легким движением руки он заставил ее лечь. Она попыталась отвести глаза, но его мрачный и в то же время успокаивающий взгляд притягивал ее. Тревога вдруг исчезла, уступив место спокойствию и уверенности, что это все тот же Лукас, которого она так хорошо знала. И желала.

— Да не смотри ты так затравленно, Джесс. — Он тихонько убрал с ее лица непокорные пряди волос. — Я твои первый и единственный любовник, и я собираюсь доказать тебе это.

Ее снова охватил страх. Она была вовсе не такой, как он думал, и скоро он это узнает. Несмотря на его слова, она не могла поверить, что это не имеет для него значения. Для нее ведь имеет!

Пока она лежала, не сводя с него тревожного взгляда, он начал расстегивать пуговки на ее корсаже. Когда его пальцы коснулись ее груди, он почувствовал, как застучало ее сердце, увидел биение жилки на шее. А в глазах блеснула паника — паника пойманного в ловушку зверька. Чтобы предупредить ее попытку удариться в бегство, он одной рукой нежно, но твердо придержал ее за плечо.

Он только улыбался, когда она стала бормотать всякую ерунду насчет визита к доктору, чтобы удостовериться, была ли она раньше с мужчиной. Что они должны еще повременить. Что ему надо сначала все хорошенько обдумать. Что она, наверное, не та девушка, за которую он ее принимает. Что все не так и все неправильно. Что после он изменит свое к ней отношение.

Он прервал этот поток слов нежным поцелуем. Прижав ее ноги бедром, он заставил ее лежать смирно. Не обращая внимания на ее протесты, он легко и нежно стал поглаживать ей грудь, опускаясь рукой к талии, к бедрам. Он смаковал вкус ее губ, чувствуя, как страх оставляет ее. Приподнявшись на локтях, он лег на нее сверху.

Жар его тела передался ей, но ум по-прежнему оставался расчетливо-холодным. В мозгу одна за другой возникали картины. Ей хотелось обнимать его. Ей хотелось, чтобы он обнял ее. Она хотела, чтобы между ними не было преград. Она хотела, чтобы он прижал ее и овладел ею. Все это было так знакомо, так ужасно, так кошмарно знакомо! И в то же время так неправильно, так…

Он точно угадал момент, когда она потеряла контроль над собой. У нее вырвался короткий жалобный стон, потом ее дыхание изменилось, стало более быстрым и прерывистым. Руки, которые только что отталкивали его, вдруг обвились вокруг талии, обхватили, притягивая к себе.

Он целовал ее закрытые глаза, щеки, нежные мочки ушей, пульсирующую жилку на шее, губы. Он не мог оторваться от ее губ. Как они вздрагивали, мягкие и податливые, какие они были чувственные, как отзывались на прикосновения его губ! Слезы струились из-под се ресниц, и он осушал их поцелуями. Весь его жизненный опыт никуда не годился. Лукас не был готов к тому, что он вдруг ощутил. Внезапно его переполнило неизвестное доселе чувство собственности, в котором был и оттенок горечи от проснувшихся угрызений совести. Если бы он был более чутким, если бы прислушивался к голосу сердца чаще, чем к голосу разума, все могло бы сложиться по-другому. Она бы не была такой одинокой и беззащитной все эти годы. Сейчас бы ее не мучили призраки прошлого, которого она не помнит. Он не верил в то, что она потеряла невинность, но даже если и так, то это не имело для него никакого значения. Бог свидетель, он не допустит, чтобы это приобрело значение. Пусть у нее был любовник или даже несколько мужчин, она останется для него все той же Джессикой. Когда он целовал ее грудь через ткань платья, он чувствовал, как в ней нарастает волна возбуждения. Но он решил во что бы то ни стало сдержать собственную страсть. Он хотел, чтобы она поняла, какая она красивая и какая желанная. Он хотел убедить ее в том, что прошлое не имеет значения и что она всегда будет для него самой прекрасной и желанной из всех женщин на свете. Медленно, очень Медленно он начал раздевать ее.

Ошеломленная захлестнувшими ее чувствами, она молча смотрела на него. Но когда он освободил ее от платья и отшвырнул его прочь, к ней вдруг вернулось здравомыслие. Она схватила его за руки, прежде чем он добрался до ее нижнего белья.

— Не лги мне, Лукас. Скажи мне правду. Мы когда-то были любовниками? — Ответ на этот вопрос не давал не покоя.

Но он опять покачал головой.

— Только в моих мечтах. Я ждал тебя все эти годы, Джесс, — сказал он проникновенно. — Не отталкивай же меня сейчас.

Он поцеловал ее, не давая ей возможности привести мысли в порядок. Не прерывая поцелуя, он снял с нее остатки одежды. Легкими поцелуями он осыпал все ее тело. Он не мог оторваться от ее груди. При первом прикосновении языка к соскам она вздрогнула. Когда он крепче приник губами к ее груди, она выгнулась со стоном. Его рот исследовал ее тело, опускаясь от груди к гладкому животу, к маленькой родинке на внутренней поверхности бедра. Чувствуя, что она дрожит, он улыбнулся.

Она хотела подумать, поразмыслить обо всем, но его чуткие руки и губы не давали ей возможности сосредоточиться ни на чем другом, кроме этих восхитительных ощущений. Она не могла поверить в то, что он шептал ей на ухо. Она не была так красива, как он об этом говорил. Она не могла вызвать в нем все те чувства, которые, по его словам, она в нем вызывала. Он не мог желать ее с такой силой. Правда, ложь, все перепуталось у нее в голове, когда ее захлестнула волна наслаждения от его прикосновений там, между бедер. Вчера и завтра перестали существовать. Ум, душа и чувства не хотели признавать ничего и никого, кроме Лукаса.

Он остановился на минуту, чтобы освободиться от одежды. Потом он вернулся к ней, продолжая целовать ее нежными легкими поцелуями. Его руки скользили по ее телу, открывая и исследуя потаенные места, прикосновения к которым доставляли ей неземное наслаждение. Он не собирался давать ей время на раздумья. Он не хотел, чтобы она передумала.

Кровь стучала в ее жилах тяжелыми медленными толчками. Ее охватило возбуждение. Ей казалось, что в комнате слишком жарко. Ее легким не хватало воздуха. Кожа стала влажной. Из горла вырывались почти животные стоны. Ожидание неизбежного вызывало в ней дрожь. И она знала, знала наверняка, что никогда в прошлом, что бы там ни было, она не испытывала такого сильного желания. Никогда.

— Лукас! — требовательно сказала она. — Лукас?

Он лег на нее сверху. Ее пальцы то сжимали, то отпускали его руки и плечи, она не могла совладать с этим неистовым желанием, охватившим ее. А в нем все ликовало и пело. Он осторожно раздвинул коленями ее ноги, приготовившись овладеть ею.

Когда она почувствовала, что он замер, она внимательно вгляделась в его лицо. Свет и тени от мерцающих свечей резче обозначили его черты, четче обрисовали скулы. Волосы казались черными как смоль. Но ее взгляд притягивали глаза. В них читалось нечто странное — ярость и решимость одновременно.

— Послушай меня, Джесс, — сказал он с усилием. — Это впервые для нас обоих, ты понимаешь? Со мной никогда ничего подобного не было. Никогда, И я не позволю тебе все нам испортить. Мне плевать, были ли у тебя любовники до меня. Начиная с этого дня я буду твоим единственным мужчиной, а ты — моей единственной женщиной. И только это имеет значение. Поверь мне.

Нежность, он был сама нежность, сама доброта. Она больше не сомневалась, что любила его, будучи девочкой. Потому что она любила его и сейчас. Дважды в своей жизни она влюблялась в него, и, если бы жизнь их разлучила, а потом опять свела вместе, она знала, что снова полюбила бы его. И только его. Она всегда будет его любить. Но это чувство она сохранит в тайне. Она не станет обременять его тем, о чем он не просил и чего не желал.

Она обеими руками обхватила его лицо и поцеловала в губы. Он сделал короткий резкий вдох и медленно вошел в нее. Острая боль пронзила ее тело, когда он взломал барьер невинности. Она задыхалась. Она не могла сказать ни слова, потому что воздух не поступал в ее легкие. Но он не понимал. Он знал лишь то, что не отпустит ее, не остановится. Она вонзила ногти в его плечи, пытаясь донести до него свою боль. И он понял: что-то было не так. Но это казалось невозможным. Она понимала, что он старается быть нежным, но боль становилась сильнее. Он шептал успокаивающие слова, но они не помогали. Она толкалась, брыкалась, пытаясь спихнуть его с себя, но он застыл неподвижно. Она прекратила борьбу, когда поняла, что, пытаясь высвободиться, каждым движением только помогает ему проникнуть в нее еще глубже. Неожиданно обжигающая боль прошла, и ее тело расслабилось.

Он поднял голову и посмотрел на нее. В ее глазах стояли слезы, а взгляд винил его за боль, которую он причинил ей. Он не мог высказать всего, что чувствовал в этот момент, — ему не хватало воздуха. Но она, должно быть, прочитала что-то в его глазах, потому что взгляд ее изменился — осуждение исчезло, и появилось недоумение. А когда она наконец поняла, ее щеки порозовели и на губах появилась победная улыбка. Сияющие на ее лице радость и восторг ослепили его.

— Ты мой первый любовник, — выдохнула она.

— Нет, — поправил он ее, — я твой первый и последний любовник. И так будет всегда.

Она дотронулась до его лица и озабоченно нахмурилась.

— Ты в порядке? — спросила она, глядя на него полными восторга глазами.

— Сейчас — да. Но признаюсь тебе, что никогда больше я не хотел бы пройти через такое испытание. — Он вздохнул с облегчением и улыбнулся.

Она хихикнула.

— Лукас, а знаешь, что я думаю? — спросила она.

Он понял, что ей хочется поговорить и что она даже не представляет тех мучений, которые он сейчас испытывал. Она была вся горячая, влажная и невероятно зажатая, а он был готов взорваться. Он боялся, что ему не хватит сил ни минуты больше сдерживать себя.

— Я думаю… — начала она, но он закрыл ей рот поцелуем.

Когда он медленным толчком вошел в нее глубже, он услышал, что она вздохнула. Поняв, что страсть в ней не угасла, он начал двигаться более энергично, стремясь к заветной цели сильными, глубокими толчками. И она последовала за ним, не позволяя ему больше сдерживать страсти. Она приподнималась навстречу ему, отдаваясь полностью, без страха и сомнений. Он мечтал о такой Джесс. Выбравшись из передряг в Испании, он только о ней и думал. Он желал ее именно такой, дикой и своенравной, под стать ему самому. Его мысли оборвались, когда он почувствовал, как сильно она дрожит под ним.

— Да, да, я жду тебя, я хочу тебя, как ни одну женщину на свете, — прошептал он хрипло и властно потребовал: — Отдайся мне. Ты навсегда моя.

Он понял, что она стремительно несется к вершине блаженства, и перестал сдерживаться. Их тела слились в едином стремлении достичь пика наслаждения, и не было на свете ничего, кроме этого желания, и никого, кроме них.


Она медленно приходила в себя, постепенно осознавая, что с ней произошло. Она лежала на смятых простынях, волосы спутались и разметались по подушке. Сквозь полуприкрытых веки она видела мерцание свечей. Все ее тело было жарким и влажным. Она ощущала доселе незнакомые запахи. Любви. Страсти.

В широко раскрытых глазах Джессики читался восторг и удовлетворение. Отбросив простыни, Лукас наслаждался видом ее прекрасного обнаженного тела. Он сидел на краю кровати, накинув халат. Его рука покоилась на ее груди, нежно поглаживая и пощипывая розовый набухший сосок. Наклонившись, он легонько подул на чувствительный бутон. Джессика сглотнула комок, вставший у нее в горле, а он то ли увидел, то ли услышал это и улыбнулся.

Перед ней сейчас предстал совсем другой Лукас, какого она не знала. Взгляд его стал немного сонным, а улыбка — ленивой и… греховной.

Ей захотелось, чтобы он прилег рядом и она смогла бы показать ему, что тоже может быть греховно-чувственной. И она бы сделала это, если бы ей не было так стыдно. От одной мысли о минувшей ночи ее бросало в жар.

Он потянулся к ней, чтобы поцеловать, но прежде, чем его губы коснулись ее уст, она вскочила с кровати. Она должна сделать кое-что до того, как опять потеряет голову. Прошлой ночью перед тем, как заснуть, она испытала такую близость к нему, такое доверие, что ей захотелось поделиться с ним всеми своими тайными мыслями и чувствами. Она решила, что обязательно сделает это. Она не хотела, чтобы между ними стояли ложь и недоговоренность. Она хотела, чтобы они стали одним целым. А для этого ей надо сейчас с ним поговорить.

Он вздохнул.

— Опять у тебя в глазах этот беспокойный блеск. Ну, что на этот раз? — спросил он. — Я надеялся, что теперь-то уж ты будешь счастлива, убедившись, что до меня у тебя не было любовников.

— Ну да, я счастлива… — начала она, но он не позволил ей закончить фразы.

— Но?.. — поинтересовался он. Она отвела взгляд. Он приподнял ей подбородок, заставив посмотреть ему в глаза.

— Но?.. — мягко повторил он.

Он был таким честным, откровенным, тогда как ее все еще угнетали неясные подозрения, тени прошлого тревожили ее, она не понимала сама себя. Лукас всегда думал обо всех только хорошее, не допуская и мысли о том, что кто-то может его обмануть. В характере же Джессики лежали недоверие и подозрительность. Почему у нее не получается быть такой же доверчивой и доброй, как он?

Когда он отпустил ее руки, она смущенно натянула на себя простыню.

— Лукас, — начала она серьезно, но вдруг осеклась. Ей было мучительно трудно подобрать нужные слова. Слишком большое значение придавала она этому разговору. — Лукас, ты ведь знаешь, что меня сбила карета? — Когда он кивнул, она продолжила: — Так вот, я боюсь, что в результате этого происшествия я не только потеряла память, но и… В общем, что-то не так с моей головой…

— Я слушаю, — ободрил он ее. — Продолжай. Он действительно слушал ее внимательно, и его сосредоточенность помогла ей собраться с мыслями.

— Дело в том, что прошлой ночью, — продолжила она, — все казалось мне таким знакомым, как будто это уже происходило со мной когда-то. Я знала, что случится за несколько мгновений до того, как это действительно происходило. Я не знала всего до мелочей, то есть я не знала, что буду при этом чувствовать. Но я знала, как ты будешь ко мне прикасаться, что ты будешь делать и чем все это кончится. Разве это не странно, как ты думаешь?

— По-моему, ничего странного в этом нет, — ответил он не задумываясь. — Возможно, к тебе возвращается память.

— Я… я не знаю, — сказала она. — Есть какие-то мелочи, совсем незначительные. Но они не могут объяснить того, что со мной случилось. По крайней мере, я не могу собрать их воедино, выстроить логический ряд причин, действий и последствий.

— Может, это проблески памяти? — предположил Лукас, внимательно следя за ее рассказом.

— Но я не знаю, что это значит, — пожаловалась, Джессика.

— Честно говоря, ты была развита не по годам, а я сходил по тебе с ума, хотя держал себя в руках. Раза два мы с тобой заходили довольно далеко. Может, проблески этих воспоминаний волнуют тебя?

— Я была не по годам развита? — возмутилась она. — Ты упрекаешь меня, хотя ты старше меня! Это нечестно! А как далеко мы заходили, Лукас Уайльд? А?

Его глаза заблестели. Не отводя взгляда от ее лица, он взял руку жены и поцеловал раскрытую ладонь.

— Клянусь, не дальше, чем мы заходили с тех пор, как ты вернулась ко мне. Разумеется, за исключением прошлой ночи, — ответил он с улыбкой.

— И ты меня никогда не раздевал? — спросила она.

— Только в мечтах, — признался он. — Джесс, ты была девственницей. Мы убедились в этом прямо здесь, на этой кровати. Я не понимаю, в чем проблема.

— Вся проблема в том, — сказала она, начиная раздражаться, — что теперь я не знаю, что со мной было на самом деле, а что мне только кажется.

Он поцеловал ее в губы.

— Постарайся не беспокоиться по этому поводу, — попросил он. — Ты не сумасшедшая, могу поклясться. Ты потеряла память. Ты жила в монастыре целых три года, как настоящая монахиня. Тебе действительно никто не мог подсказать, что произошло на самом деле, а что являлось лишь плодом твоего воображения. Успокойся, подожди, потерпи немного, пройдет время, и все встанет на свои места. Джесс, ты абсолютно нормальная. Просто на твою долю выпало слишком много испытаний, вот и все.

Сумасшедшая. Ненормальная. Эти слова отдавались в ее голове тревожным звоном. Он ей не поверит. Он будет думать, что она душевнобольная. И он ошибается, если думает, что время все расставит по своим местам. Время здесь бессильно. Все будет только запутываться. Она думала сейчас не о прошлой ночи, а о том, что все это было ей так знакомо, будто она пережила подобное давно. Она хотела рассказать Лукасу о Родни Стоуне. А еще больше она хотела рассказать ему о своем Голосе. Но сейчас она не ощущала присутствия Голоса, и это было тоже довольно странно.

Лукас смотрел на нее, подбадривая взглядом. Он хотел, чтобы она выговорилась. А она струсила. Ей ни за что не хотелось, чтобы мнение Лукаса о ней изменилось или он стал бы смотреть на нее с отвращением. А может, он прав?

Лукас молча наблюдал, как менялось выражение ее глаз, отражая борьбу эмоций и переживаний, и думал о том, что такое же выражение он видел в глазах у раненого оленя, когда охотники готовились добить его. Но вдруг это выражение в глазах Джессики сменилось сиянием улыбки. Однажды он уже попался на такую улыбку. Теперь он ей не поверит. Он достаточно хорошо знает ее.

— Джесс, в чем дело? — спросил он мягко.

— Ни в чем. Правда ни в чем, — заверила она его, но он ей не поверил.

— Поговори со мной, — попросил он, подсаживаясь к ней поближе.

Он изучающе смотрел на нее, и ей пришлось отвлечь его внимание, иначе он вынудил бы ее рассказать всю правду. А она как раз решила, что лучше бы ему не знать, насколько она ненормальная. Она подняла руки, запрокинула голову и пробежалась пальцами по волосам. Простыня соскользнула с ее груди, как она и хотела. Однако Лукас и глазом не моргнул. Он продолжал смотреть на нее вопрошающим взглядом.

Она улыбнулась, но улыбка получилась неуверенной. Она положила его руку себе на грудь.

— Вот это — настоящее, — сказала она. — Когда ты прикасаешься ко мне, когда ты ласкаешь меня, я забываю обо всем на свете. Люби меня, Лукас. Прямо сейчас.

Несколько мгновений он еще держался. Но потом его пальцы дрогнули, поглаживая нежный бугорок ее груди, и она затрепетала. Он прикоснулся к ней снова. Она в истоме откинулась на подушки. И тут он отдернул руку.

— Потом, — возразил он. — Мы не закончили разговор.

На самом деле он не был так тверд, как хотел казаться. Она видела это по его потемневшим глазам, распознала по хрипоте, которая вдруг возникла в его голосе. Столь долго сдерживаемое самообладание почти покинуло его.

— Я больше не хочу разговаривать. — Она надеялась, что ее улыбка достаточно соблазнительна. — Лукас, я хочу тебя. Я умираю от желания.

Она не стала ждать, пока он ей ответит. Она просунула руки ему под халат и одним движением сбросила его с плеч. При первом же прикосновении ее пальцев все его мышцы напряглись. Он не сказал ни слова, не пошевелился, и это его молчание и неподвижность только сильнее взволновали се. Она совершенно не была знакома с искусством обольщения и боялась, что все делает неправильно.

Древнейший инстинкт подсказал ей дальнейшие действия: она прикоснулась губами к его набухшей плоти. Сдавленный стон наслаждения, вырвавшийся из его груди, прозвучал для нее как сладчайшая музыка. Она приободрилась, толкнула его на подушку и улеглась на нем сверху.

Он являл собой великолепный образец мужчины. Но она уже знала об этом. Сейчас она увидела его как бы с другой стороны. Столько необузданной силы, столько безусловной мужественности, которую он ради нее так жестко сдерживал. Он не воспользовался своей силой во время любовного акта. Вместо этого он полностью подчинился ей, предоставив ей возможность распоряжаться им.

Она дотронулась до его напряженной мужской плоти, но тут же отдернула руку. Он резко приподнялся, а потом, сжимая ее в объятиях, перекатился и оказался сверху. Его взгляд был полон страсти, но где-то в глубине зрачков плясали искорки смеха.

— Дорогая, — сказал он, — есть вещи, которые не может выдержать ни один мужчина. Ожидание убивает меня.

Тут веселые искорки исчезли из его глаз. Осталась только страсть.

Его губы, требовательные, настойчивые, приблизились к ее губам, и она поняла, какой же самонадеянной дурочкой она была, надеясь, что сможет все делать по-своему. Его покорность обернулась неистовством. Поцелуем он требовал подчиниться ему. И она подчинилась, но не потому, что боялась его, а потому, что упивалась его мужественностью. Никогда в жизни она не ощущала себя женщиной. Сейчас ей казалось, что на свете нет ничего чудеснее этого ощущения.

— Я ждал тебя много лет, — прошептал он, — я мечтал о тебе и желал. Я хочу тебя всю, до последней клеточки.

Он не был нежным, да ей и не нужна была сейчас нежность. Они оба вдруг стали нетерпеливыми, необузданными, дикими. В какой-то момент, когда он был слишком грубым, она вскрикнула. Он замер и удивленно взглянул на нее.

— Ну же, — выдохнула она, — ну же!

Ее ногти вонзились в его плечи, заставляя его взять ее всю.

Он тихо засмеялся и опустился на нее. Она вскрикнула, когда он вошел в нее. Он приподнялся на руках, делая проникновение самым глубоким. Они смотрели друг другу в глаза, а потом их взгляды затуманило наслаждение. Потеряв способность мыслить трезво, она рванулась ему навстречу, и это послужило ему сигналом, которого он с таким нетерпением ждал. Он перестал себя контролировать. Пламя страсти охватило их и одновременно привело к желанной кульминации. Позже тишину нарушало только их прерывистое дыхание.

Когда эмоции улеглись, он захотел поговорить. Она же мечтала уснуть. Он долго еще лежал без сна, вспоминая разговор, который произошел у них до того, как они вновь занялись любовью. Она намеревалась что-то сказать ему, что-то, что беспокоило ее, но в последний момент почему-то передумала. Чем дольше он об этом размышлял, тем больше убеждался в том, что она нарочно увела его от темы, которая действительно беспокоила ее.

Но сейчас она спала. Ее дыхание было спокойным и ровным. Он убрал волосы с ее лица и, устроившись поудобнее, обнял ее. Голова Джессики покоилась у него на плече. Он испытывал настоящее умиротворение. Наконец-то она стала его. Возможно, она еще не знает, даже не догадывается, но теперь все в их отношениях будет по-другому.

Загрузка...