Полюбил синицу ворон…

Сел, с решением написать

стих…

пейзажный,

так сказать.

Чтоб о солнце

и лесах,

облаках

и небесах,

белом снеге и зиме,

а над всем счастливый смех.

Целых три убил часа.

Вдохновенья

паруса

наполняясь тишиной,

мой кораблик золотой

уносили на закат…

— Стоп, рифмач,

взгляни назад!

Перечти, что накатал.

Перечёл…

и возрыдал!

Снова о любви писал!

Лишь о Ней душа поёт.

Сравнивал

глаза её

с дымкой, что легла в рассвет

(и нежней оттенка — нет!),

С серой тучкой, что летит

надо мной (душа грустит).

— "Стих пейзажный" — ну, и бред.

Тигр бумажный

не поэт.

"Смех", "природа" и "леса"?!"

…Вижу

лишь её глаза.

— Ты ж не видел их, чудак!

Отчего ж уверен так,

что глаза твоей мечты

несказанной красоты?!

Что ж, и правда — я воочию,

и лицо её и очи,

никогда не наблюдал.

— Значит, врёшь! (Ну, ты попал!)

Критик мысленный, заткнись.

Вовсе к чёрту уберись!

Ведь душа,

душа её

сердце бедное моё

в плен любовный унесла.

Боже, как она мила!

Как прекрасна

и желанна!

Пусть ещё и безымянна.

Пусть наружность неизвестна.

(Да плевать мне, если честно.)

Взгляду истинной любви

безразличен внешний вид.

Я наполнил красотой

образ, что возьму с собой

даже

за последний край…

В запределье

(так и знай)

унесу,

в душе

храня…

Пусть, не любишь

ты меня…

Глаз твоих прекрасней нет!

Ты и тучка

и рассвет.

Ты берёзка, и снежок,

что кружи́т и только лёг…

Там, где нежность

красоты

сердцем вижу,

там

и ты.