Я сразу прошла к себе в комнату и прилегла на диван. Дома была только Елена, и, значит, приятное объяснение с Лешкой откладывалось до вечера.
Скоро дочь заглянула ко мне.
— Ну, оттянулась? — В ее глазах застыла холодная ирония.
— Оттянулась. — С улыбкой я выдержала ее взгляд. — Теперь все хорошо.
— Что ж хорошего? — нахмурилась Ленка. — Ты уйдешь от нас. Замуж выйдешь!
— Почему ты сердишься? — Я продолжала улыбаться. — Каждая женщина мечтает выйти замуж за любимого человека.
— А как же мы: папа, я?
— Ну, папа, я думаю, как-нибудь справится с трагедией. А ты, конечно, останешься со мной.
— Ты все уже решила? Моего мнения можно не спрашивать?!
Я немного помолчала.
— А как же иначе?
— Мне папу жалко, — неожиданно горестно отозвалась Ленка и присела на краешек дивана.
Она не могла больше разыгрывать ироничную и холодную. Было абсолютно ясно: развод родителей для нее — большое горе и никто не хочет его разделить… Оказывается, Ленка — наша с Лешкой общая дочка. А я привыкла думать, что только моя.
— Лена… Поверь мне, не все можно объяснить, по крайней мере, так сразу… Папа… и сам этого хотел. В конце концов всем будет только лучше…
— Он так хотел! — вдруг выкрикнула дочка. — А первая ушла ты!.. Имей в виду: я отсюда никуда не поеду! У меня тут школа, подруги!..
— Вон как ты далеко заглядываешь… — Приподнявшись, я обняла ее за плечи.
— Зато ты в упор ничего не видишь! Ничего и никого! — Лена всхлипнула и принялась размазывать по щекам предательские слезы.
— Все я вижу, вижу… И все у нас теперь будет хорошо, — зашептала я. — Хорошо-хорошо…
— А у папы? — рыдала Ленка.
— И у папы. Никто не может быть счастлив в двусмысленных, ложных ситуациях!
— Он вчера ждал нас… Один за праздничным столом! Когда я вернулась от Насти, у него было такое лицо… Ты бы видела только!
Ленка вообще была очень впечатлительной, к тому же она любила отца. Но как ни странно, я ни на минуту не усомнилась в своей правоте. Я просто не могла по-другому. Но разве такое объяснишь ребенку? Разве она такое поймет?
— По-разному ведь бывает в жизни, Лена. Иногда — очень тяжело. А потом все забывается, проходит…
— Ты просто хочешь оправдать свой гнусный поступок… А Наташа, бабушка — они будут просто в шоке от вашего развода.
— Ну, Лен!.. Это тяжелый период, но надо его пережить.
— Это нам тяжело! А ты даже не потрудилась вылезти из постели, чтоб соблюсти элементарные приличия!
Фраза звучала слишком по-взрослому, чтобы ее автором была Ленка. Наверно, она услышала это от отца… Я отодвинулась и замолчала.
— Нечего строить из себя обиженную!
— Я не строю — я думаю, кто тебя этому научил. Папа?
— Но он ведь прав.
— А ты никогда не обращала внимания, что он тоже приходит домой в разное время?
— Что тут особенного? Задерживается на работе.
— Ты уверена?
— Абсолютно!
Раньше мне казалось: дочь догадывается обо всем, молчит только из деликатности, а внутренне сочувствует мне. Но ничего подобного… Четырнадцать лет — она совсем еще ребенок. И такие сложности на ее бедную золотистую головку!
Нет, на сегодня с нее ударов достаточно. Если еще начать рассказывать об отце…
— Ну, будем считать, что я действительно повела себя некорректно. — При воспоминании о своем «некорректном» поступке я все-таки не смогла сдержать счастливой улыбки. — Зато я поступила честно. Ничего не скрыла от вас с папой. Можно меня извинить? Хотя бы чуть-чуть?
— Все равно видно, что ты ни капельки не раскаиваешься, — настаивала Елена.
Но я почувствовала: голос у девочки потеплел. Нельзя было упускать благоприятного момента.
— Может, попьем чаю?
— Давай, что ли, попьем, — согласилась она.
Сразу после чая позвонил Карташов и в приказном порядке потребовал встречи.
— Непременно сегодня!
Слушая его, я думала о том, что как раз непременно сегодня мне надо объясниться с мужем. И с Карташовым хорошо бы поговорить начистоту. Конечно, Саша сказал, что это преждевременно и опасно. Но зато так соблазнительно!
— Я перезвоню попозже, уточню время, — ответила я капризно.
— Ну, не в двенадцать же часов! — буркнул Карташов. Он был не готов к разговору в таком тоне.
— Я перезвоню, — прощебетала я.
Мне стало ужасно смешно. Столько лет знакома с этим Карташовым, и даже не предполагала в нем ничего человеческого. А он, оказывается, может смутиться, растеряться… И наверное, испугаться. Впрочем, испуганным я его уже видела — тогда в «Обелиске». Вот и выходит, Карташов — самый обычный человек, никакой не монстр. И Лешка не монстр. Огорчается, ревнует. А временами мне казалось, мой муж — каменная глыба… В общем, выходило у меня — мир состоит из слабых, уязвимых людей. И все по-своему достойны жалости.
Я сидела перед зеркалом и наносила на лицо медовую маску, когда муж вернулся с работы. Не здороваясь, он вошел в мою комнату, сел в кресло и заговорил привычным брезгливым тоном.
Такой тон всегда подавлял меня — действовал как удав на кролика. Но сейчас я отчетливо поняла: тон лишь следствие слабости и уязвимости. За брезгливостью пряталась ревность, а за ревностью, может быть, и любовь. Когда-то Лешка любил и ревновал меня, но проявить эти чувства было ниже его достоинства. Я жаждала любви и участия. Он предлагал мне брезгливость. Я замкнулась — мы разошлись.
Мы разошлись давно.
— Теперь нам надо обсудить только формальности, — радостно объяснила ему я. — Ни о чем больше я говорить не собираюсь.
— Прекрати паясничать! — Он злился, но тоже как-то неловко, так же, как выражал недовольство Карташов.
— Главный вопрос — квартира.
— Продадим, купим две.
— Две какие?..
— Зависит от того, с кем останется Лена.
— А с кем останется Лена?
— Надо у нее спросить.
К разговору о формальностях мы не готовы. Не такое-то это простое дело — формальности! А больше нам вроде говорить не о чем. Муж, однако, находит тему.
— Ты опять куда-то собираешься?
— Да, к Карташову.
— Брось свои глупые россказни! Думаешь, я поверю?
— Это твое глубоко личное дело, — ответила я и взглянула на часы. Пора было смывать маску.
Тягучая липкая смесь сходила с лица, оставляя на щеках мягкую молодую кожу. «Нежная забота каждый день», — гласила надпись на упаковке. Вот что нужно абсолютно всем — нежная забота! И коже, и душе… Ну, пусть не каждый день… Но чем больше — тем лучше! С нежной заботой невозможно переборщить. А пропорционально ее количеству будут и результаты.
Выключив воду, я посмотрела в зеркало. Каштановые волосы эффектно подчеркивали матовую бледность лица, окруженного нежной заботой. Но главное — выражение глубокого спокойствия, умиротворения — словно и не было грустного объяснения с Еленой, разговора с Лешкой, предстоящей встречи с Карташовым.
В дверь ванной постучали.
— Тебя к телефону, — услышала я подчеркнуто враждебный голос дочери. — Бойфренд!
По идее, должен был звонить Карташов, но оказалось действительно Саша. Мой бойфренд. Нам необходимо встретиться. Через двадцать минут он будет ждать у моего подъезда.
— И пожалуйста, захвати загранпаспорт.
— Что случилось? — спросила я, но из трубки уже понеслись короткие, отрывистые гудки.
Нужно было срочно собираться, а в комнате застывший, словно окаменевший, сидел Лешка. Он молча внимательно наблюдал, как я достала из бюро паспорта, российский и заграничный, перелистала и спрятала в сумочку.
— Выйди, пожалуйста, я должна переодеться.
— Одевайся! Я тебя видел всякую.
— Ну, это было давно, — протянула я с улыбкой.
— А что ты смеешься?
— Вспомнила хорошее время! Мы были молодыми, счастливыми…
— Лиза! — Он неожиданно встал, шагнул ко мне. — Все можно вернуть.
Я отрицательно покачала головой:
— Мы теперь уже совсем другие.
— Где ты взяла этого, на джипе?
— На работе познакомились.
— Следила за ним?
— За его другом.
— А они вычислили тебя? — Лешка засмеялся, без иронии, просто весело, как будто и вправду вернулись прежние годы.
Он стоял рядом, совсем близко, но — как будто за стеклянной витриной. Я совсем не чувствовала его. Эмоционально он был мне недоступен, находился вне зоны действия моей сети. Или я — вне его.
— Иди, а то я опоздаю.
Он молча вышел из комнаты, а я бросилась лихорадочно рыться в шкафу, выискивая среди вьетнамского барахла мало-мальски приличный свитер.
Саша застал меня врасплох. Что я могла выбрать для встречи с ним из своего убогого гардероба? Но с другой стороны, мужчины редко оценивают непосредственные достоинства вещи. Им важно общее впечатление. Немного успокоив себя этим, я надела горчичного цвета свитер, бежевые расклешенные джинсы и болотную демисезонную куртку. Все-таки на улице уже второй день дождь.
Дождь был до того сильным, что, пробежав расстояние от подъезда до машины, я успела намокнуть, а беспорядок на голове — утратить всякую художественность… Саша гладит меня по мокрым волосам, говорит. Я не слушаю — ощущаю каждое его слово.
Весь день он думал обо мне. Но особенно грустно ему стало в пробке у Краснохолмского моста. Он вспоминал, как хорошо нам было вместе, но когда наша следующая встреча — большой вопрос…
— Уже сейчас.
Да, сейчас. Но он не может довольствоваться минутными встречами в машине.
— Я тоже не могу.
— Пока нельзя позволить себе большего. И, кстати, давай паспорт.
— Зачем?
— Ты забыла? Мы едем в Швейцарские Альпы.
— В Швейцарские Альпы? Я думала, ты шутишь.
— Абсолютно серьезно: мы едем в Швейцарские Альпы встречать Новый год.
— Вдвоем?
— Нет, целой компанией. Тебе понравится.
Еще бы мне не понравилось — в ШвейцарскихАльпах, с ним… Я задумчиво смотрю на Сашу.
— Ты не хочешь ехать?
— Ты с ума сошел. Конечно хочу. Просто не ожидала.
Тридцатого декабря — вылет из Москвы. Но до этого…
— До этого нам лучше не встречаться.
— Не встречаться?!
Так посоветовал частный детектив: ни встречаться, ни созваниваться.
— Но у нас — великолепный предлог, — напоминаю я. — Парсуна!
— Парсуну надо заканчивать по новому адресу. Взять у Карташова ключи от квартиры и помнить, что там прослушивающие устройства.
— И что дальше?
— Гришка должен переехать туда в интересах его же безопасности.
— А мне тоже туда переехать?
— Ты понимаешь… без этого никак. Тяжко, конечно… Но пока мы будем водить Карташова за нос, у нас будет реальный шанс раскрыть их карты. Если же у нас сейчас ничего не выйдет, к Гришке они все равно кого-нибудь подошлют, а ты будешь продолжать трудиться в интересах правосудия. — Саша нахмурился. — Для пущей убедительности можете поговорить о чем-то таком романтическом… в том смысле, что он хочет жить только с тобой…
— В общем, эксклюзивный выпуск шоу «За стеклом» — специально для Карташова… А неужели Гриша захочет в этом участвовать?
— Сегодня он встречается с детективом… Если откажется, пусть пеняет на себя! К нему приставят невесть кого и невесть что с ним сделают.
— Но что же будет с нами?
— Знаешь, я подумал, мы можем встречаться где-нибудь в городе. Например, завтра пообедать вместе…
Саша рассказывает про ресторан, расположенный неподалеку от их конторы. Там почти кабинетная система. Встречаемся без четверти три.
Потом он везет меня к Карташову. На машине получается на удивление быстро — пятнадцать, даже десять минут. И столько же занимает прощание. Мы сидим рядом в темноте, и я думаю о том, что, не будь этих глупостей с Карташовым, Гришкой и парсуной, мы могли сейчас поехать к нему, провести вместе вечер, а потом и ночь — в круглой комнате с белыми шелковыми шторами. Кровать стоит здесь посередине, и с непривычки я чувствовала себя на ней как на острове. На острове любви.
Вместо острова любви приходится подниматься в кабинет к Карташову.
— Куда ты запропастилась?! Звонить нужно, предупреждать!
— Да, да, — киваю я ему с острова любви. Теперь я гражданка суверенного государства и плевать на него хотела. — Мне бы мобильный телефон…
— Ну, если нужен — будет, — примирительно проворчал он. — Ты не на телефоны напирай — на Прилетаева. Как у тебя с ним?
— С художником, что ли, с этим? Все тип-топ!
— Ты подумала, как себя вести?
— Давайте ключики. — Я развязно хохотнула.
Карташов посмотрел недоверчиво — боялся раньше времени поверить своему счастью.
— План-то какой?
— Простой, как три копейки! Хорошая обстановка, легкая музыка, шампанское… Да куда ему деваться? — Я отвечаю ленивым разбитным тоном, каким и должна говорить способная на подобные поступки бессовестная баба.
— Значит, он клюнул?
— Клюнул.
— Ага. — Он как-то по-змеиному зашипел.
— Говорю же: ключи давайте.
— Да, — задумчиво выдохнул Карташов. — Как-то ты изменилась… На такую пожалуй что всякий клюнет.
Чтобы закрепить успех предприятия, Карташов снова дает мне деньги. Не мне, конечно, на представительские расходы: одежда, белье, стол опять же накрыть, шампанское. Потом, махнув рукой, прибавляет еще несколько голубеньких бумажек:
— Купишь телефон. И смотри, чтоб завтра уже все было в ажуре.
— Позвоню завтра вечером.
— Аккуратней. Смотри, чтобы он не догадался.
— Да он не из таких.