Полюбить Джоконду

Глава 8

Пока мы разговаривали с Карташовым, дождь на улице кончился. Подул северный ветер. Похолодало.

На площади Павелецкого вокзала я долго ждала трамвая. Улицы на глазах пустели, стихало Садовое кольцо. Наконец, пришел нужный мне номер, и через полчаса, измученная и замерзшая, я входила к себе домой.

Дверь я открыла своим ключом, но в прихожей сразу появился Лешка.

— Что-то ты быстро сегодня? — спросил он дружелюбно и чуть насмешливо.

— А ты не рад? — в тон ему ответила я.

— Рад. Пойдем ужинать.

События последних дней отвлекли меня от исполнения долга жены и матери, но, тем не менее, ужин у нас был. Как обычно: картошка пюре, сосиски, маринованные огурцы, печенье «Юбилейное» — к чаю. Лешка раскладывал еду по тарелкам.

— Ну, как время провела?

— Насыщенно, — ответила я честно.

— Лиза, подумай: с этим на джипе у тебя одни глупости! Мы женаты столько лет! У нас почти взрослая дочь!

Я машинально отправляю в рот очередную порцию и от скуки пытаюсь представить, как толстая соседка объясняла Лешке про джип. Она собиралась наказать меня за дерзкий тон, и действительно наказала… только не так, как собиралась. Это вообще закон жизни: планируешь одно, а выходит совсем другое.

На кухню вошла Лена и тоном классной наставницы сказала:

— Иди, поговори по телефону. Наташа звонит. Интересно, чего от меня хочет Лешкина сестра?

Уж не будет ли она читать мне нотации из-за грядущего развода? Нет, на нее это не похоже. Наталья умная, к тому же воспитанная и деликатная женщина. И отношения у нас с ней хорошие, временами — почти приятельские.

— Лиза, я уже в курсе, — коротко приветствовала меня золовка. — Лена рассказала обо всем… Грустно, конечно, но, мне кажется, у вас был не самый счастливый брак.

— Да, Наташ. В общем, ты права, не стоит огорчаться. Только вот Лена…

— Бедный ребенок мучается вопросом, с кем ей после развода жить.

— Ну и к чему склоняется?

— Я думаю, ей нужно с тобой остаться. Знаешь пословицу: без отца ребенок наполовину сирота, а без матери — круглый. Или что-то в этом роде.

— Наташ, — вспомнила я, — а ты свекрови чего-нибудь говорила?

— Да ты что?! Чтоб потом мой драгоценный братец устроил мне разнос по первое число? Нет, пусть сам рассказывает, чего хочет… И звоню не по этому поводу. Отпустишь Ленку со мной в пансионат на каникулы?

— Конечно отпущу. И даже буду очень благодарна!

— Тогда собирайтесь. Я заеду за ней утром послезавтра. Чтоб готова была.

— Большое спасибо. Ты даже не представляешь, как твое предложение облегчает мне жизнь!

Она засмеялась:

— А может, и представляю. У тебя сейчас трудное время. Держись!

Похоже, Лена тоже обрадовалась Наташиному предложению. Во всяком случае, ее тон потеплел, и она разрешила мне помочь собрать вещи. Это надо было сделать именно сейчас, потому что завтра моей девочке предстояли какие-то важные дела и встречи.

— День расписан буквально по минутам! — важно сообщила она.

Мы с Лешкой переглянулись и не выдержали — рассмеялись, и Лена тоже улыбнулась.

И мой завтрашний день тоже был расписан по минутам. С утра я сделала прическу и поспешила по магазинам.

…Перебирая вещи перед поездкой в дом отдыха, Лена неожиданно расщедрилась и предложила:

— Если хочешь, примерь мое зеленое платье.

— Зачем я буду его мерить? Это же Наташин подарок!

— Я все равно не хочу его носить. Может, хоть тебе подойдет?

И платье действительно подошло. Если у Елены вид в нем эпически-монументальный, то я этакая статуэточка — изящная, с красивыми покатыми плечами. Да, в таком платье не стыдно появиться в самом роскошном замке! Но сколько же всего нужно к этому платью…

Во-первых, обувь. На Кузнецком Мосту я покупаю вечерние лаковые туфли, роскошные высокие сапоги и маленькие ботиночки без каблука на натуральном меху. Давно не было у меня хорошей обуви. И нужно бы подобрать еще пару. Ведь надо в чем-то ходить по этому замку, не на шпильках же все шесть дней дефилировать! Но я и так истратила на обувь львиную часть карташовских ассигнований.

На втором этаже, в салоне модной одежды, мое внимание привлекают самые разные вещи, а денег хватит только на одну. Вдоволь насомневавшись, я выбираю черные брюки из тонкой шерсти. Лично мне черные брюки надоели смертельно, но кто в наше время не имеет в гардеробе черных брюк?

Нагруженная коробками, я покидаю торговый центр и еду на Сухаревку. Мне не хочется раздражать мужа и дочь покупками, сделанными на деньги любовника (как свято уверены они), поэтому я спешу разыскать улицу Гиляровского и оставить вещи на конспиративной квартире.

Карташов сказал правду: квартирка — чудесное гнездышко для двоих. Чистенький квадратный холл, кухонька с яркими занавесками и розовой мебелью, аккуратно и просто обставленная комната. Только темновато немного: за комнатой — застекленная лоджия. Но все равно мило и уютно.

Мне, однако, не до идиллий. Чуть больше чем через час Саша будет ждать меня в ресторане на Таганке. Я быстро поправляю макияж, потом с наслаждением меняю смертельно надоевшие ботинки на высокие сапоги.

Сегодня утром, уходя из дома, я предусмотрительно надела маленькое черное платье, и теперь мне ясно, что поступила мудро. Маленькое черное платье, красивая обувь, норковый полушубок — я выгляжу классически респектабельно. Платье обязательно надо взять с собой в поездку, потом еще черные брюки и несколько свитеров… И хватит… Хватит уже об этом!

В метро я закрываю глаза и думаю о Саше. Вчера и сегодня было много бесполезных телодвижений, суеты, но когда все уляжется, успокоится, я буду сидеть на диване в полумраке явочной квартиры и непрерывно мечтать о нем. Сколько еще продлится в нашей жизни эта напряженная мучительная полоса? И что придет ей на смену?

Саша, Саша, когда, мы, наконец, будем вдвоем?! Я хочу засыпать и просыпаться на твоем острове. Засыпать и просыпаться — и видеть твое лицо, твои глаза. Я люблю, когда ты на меня смотришь. Сначала исподволь, незаметно, потом — не отрываясь, словно жадно пьешь. Под этим взглядом я перетекаю в тебя, делаясь текучей от волнения и счастья. У меня уже нет собственной воли, желаний… Ты — единственное мое желание, заветное и неосуществимое!

…Он ждал меня, как мы условились, в ресторане «Блюз» на Таганке — сидел в подсвеченном уличными огнями эркере за столиком на двоих. Разглядеть его там было трудно, но, зная его характер, я догадалась, что именно это место он предпочтет.

Я прошла через празднично убранный зал, в центре которого шумела и веселилась компания разновозрастных людей обоего пола. Коллеги, наверное. Корпоративное празднование Нового года. Справа у стены беседовали две молодые женщины. Блондинка что-то напористо объясняла мелированной, та красила губы, время от времени кивая. Потом спрятала помаду — принялась за ресницы. Блондинка отчаялась заинтересовать свою собеседницу и вытащила телефон.

— Ты — как? — спросил меня Саша, когда я уселась за столик.

— Плохо, — улыбнулась я в ответ.

Да, соглашается он, очень плохо, ужасно, нестерпимо! Дом кажется без тебя пустым. И дом, и жизнь. Пустой, не имеющей смысла.

— Но ведь это не навсегда… А какие наши дальнейшие действия?

Действия все те же. Жить в квартире, изображать бурный роман с Гришкой.

— Гришка-то знает?

Да! Вчера после меня они с Гришкой ездили к детективу. Гриша нервничал, сначала не понимал для чего, потом понял — и не мог поверить.

— Но когда услышал, что придется уйти из семьи и поселиться с тобой в одной квартире…

— Ты сам сказал ему об этом?

— Детектив. Глинская.

— Ну и он что?

— Сначала спросил: все должно быть по-настоящему? Она говорит: максимально реалистично. Он просто вышел из себя. Но мы ему кое-как втолковали. А потом еще интересная проблема: как это все преподнести жене. Представляешь, что он предложил? Чтоб Глинская со Светкой поговорила! Чтоб одна женщина объяснила его жене, почему он должен уйти к другой!

— Ну и в итоге?

— В итоге от Глинской мы поехали к ним, и мне пришлось разговаривать со Светкой.

— Тебе тоже вчера досталось!

— Да еще бы! Я сначала не хотел говорить ей, что Гришка будет там не один, сказал как бы между делом: твой муж временно поживет в другом месте — так складываются обстоятельства. Но у этой Светки просто охотничий нюх! Как поняла, что в квартире с ним будет женщина, — нет, и все!

— А ты?

— В конце концов я сказал, что эта женщина — моя жена и между вами исключены какие-либо отношения, кроме товарищеских.

— Тогда она успокоилась?

— Спросила, буду ли я, по крайней мере, бывать у вас.

— Но ты ведь и правда будешь к нам приходить? Или это тоже запрещено твоей Глинской?

— Она ничего не говорила. Но я думаю, бывать мне у вас можно. А что такого? Навещаю приятеля… Ты уже видела квартиру?

— Видела. Чистая, скромная, однокомнатная.

— Однокомнатная?!!

— Скажи спасибо своей школьной подружке! Я бы ни за что не стала ввязываться в эту историю добровольно!

— И там, конечно, один диван?

— Естественно, один. Но ты только не переживай, не думай ни о чем таком. Не надо…

— Вы что, будете с ним спать?!

— Там еще на кухне стоит кушетка. Я могу спать на ней. Или он…

— Нет, Лиза! Это невозможно! Дело даже не в количестве диванов. Я просто не могу смириться с тем, что ночью ты будешь там не одна. Ты даже не представляешь, как ночь меняет все. То, что днем невозможно вообразить…

— Почему же я ничего не представляю? Мы с мужем последние несколько лет чужие — и ночью и днем… Я думаю, дело не в том, что ночью кто-то оказывается рядом, важно, что это за человек! И если он — не ты…

Он нежно берет меня за руку, соглашается молчаливо. И я довольна: его встревоженный, огорченный вид причиняет мне боль… Но неужели он ревнует? В чем-то подозревает меня? Интересно, а могла бы я в чем-то его заподозрить? Однозначно — нет. Кажется, я все знаю о нем. Нет, не кажется, я уверена. А он готов ревновать заранее! Когда-то из-за глупой ревности долго, мучительно погибала наша с Лешкой семья. И здесь все то же… Не успев начаться…

— Лиза, прости, если я тебя обидел. Мне так неприятно думать об этом!

— Ничего, это все не важно. Только я прошу на будущее: пожалуйста, всегда верь мне. Обещаешь?

— Хорошо.

— А если не веришь, лучше спроси. Не мучай меня и не мучайся сам!

Примирившиеся и повеселевшие, мы разливаем остатки вина по бокалам и пьем за праздник и за все сразу. Это все — у нас впереди. Все впереди, надо только пережить трудную ситуацию с Карташовым и еще сегодняшний вечер и завтрашний день.

А вечером он приедет к нам. К нам с Гришкой… Опять легкая заминка.

— А ты знаешь, — быстро исправляет ситуацию Саша, — я приготовил тебе рождественский подарок. Мобильный телефон.

— Спасибо. Просто потрясающе, как ты угадал! Представляешь, Карташов дал мне денег на сотовый, а я их уже все истратила.

— Ну, конечно. Тебе нужны деньги!

С деньгами жить гораздо веселее: на такси я заезжаю домой, собираю вещи: белье, косметику, шампунь, халат, нет, лучше Ленкин спортивный костюм. Если спать придется на кухне, в нем я, наверное, лучше себя буду чувствовать… Лена мрачно наблюдает за моими сборами:

— Ты что, совсем уходишь от нас? Именно сегодня?

— Нет, Лена. Мой уход не связан с тем человеком…

— С этим на джипе?

— Его зовут Александр Васильевич.

— Я не хочу знать, как его зовут! И вообще, я знать ничего не хочу! Живи, как тебе больше нравится!

— Лена! Леночка!

Я почти готова бросить все, всех… только бы она не говорила со мной так. Только бы не мучилась этими недетскими мыслями! Но если теперь не довести до конца начатое нами… Нет, Саша прав. Все опять вернется на круги своя, а я — на побегушки к Карташову. Нищая, запуганная, несчастная, что я смогу дать своей дочери? Я должна пройти этот круг ада ради нее!

— Доченька, скоро мы с тобой обо всем поговорим — ты все поймешь!

— Я же сказала, мне не нужны никакие разговоры!

Что мне оставалось? Только уходить.

Я покидала вещи в сумку и, не прощаясь, вышла на улицу. На углу Крутицкого вала остановила такси.

— Сухаревская, — объяснила водителю, — улица Гиляровского.

Но оказалось, что такси я взяла напрасно. Гришка не торопился в свой новый дом. А может, он вообще не понял, что от него требуется, и поехал к своей Светке?

От нечего делать я стала изучать содержимое розовых шкафов на кухне и не нашла там ничего интересного. Посуда: керамические чайные кружки, белые закусочные тарелки откровенно напоминали казенный дом. Я неожиданно подумала, что в казенном доме не так уж и страшно. И там люди живут: едят из глиняных черепков алюминиевыми вилками и мечтают о лучшей жизни. А у меня в последние годы даже на мечты сил не оставалось. И неизвестно еще, что хуже.

Но вот мелькнул просвет — появился шанс выбраться из мрака. Однако в любую минуту все может провалиться, например, из-за Гришки. Художник он, конечно, талантливый, а в остальном — слон в посудной лавке. Сейчас ляпнет какую-нибудь глупость, а припрятанные диктофоны любезно подхватят ее и донесут до ушей господина Карташова. Или еще лучше Иннокентия — немецкого профессора, от одного взгляда которого хочется сквозь землю провалиться.

Чем дольше я рассуждала так, тем становилось яснее: к свиданию мы с Гришкой не готовы совершенно. Надо было бы встретиться заранее, прорепетировать, что ли. Только где нам с ним репетировать? На глазах у разъяренной Светки? Или у нас? Елена будет оскорблена, увидев рядом со мной чудаковатого Гришку, а муж просто захлебнется иронией.

В дверь наконец-то позвонили, и я испугалась.

«Что это за квартира? Откуда у Карташова ключи от нее?» — думала я, направляясь к двери.

На пороге стоял Гришка, но это все равно напряжения не снимало.

Тяжело дыша, он внес в квартиру две огромные сумки.

— Здравствуй, Гришенька, — поспешно поздоровалась я, боясь, что он сейчас что-нибудь не то брякнет.

— Здравствуй, моя рыбка.

Я не выдержала и засмеялась, но, в общем, это можно было принять за радостный смех влюбленной женщины. Хотя мне-то влюбленной казаться необязательно.

— Ты, я вижу, истосковалась по мне, — затверженно продолжал он, — ненаглядное ты мое солнышко.

Было понятно: Гришка демонстрирует домашние заготовки. Но где он набрался этой галиматьи? Мог с кем-нибудь посоветоваться, с той же Светкой.

— Пойду поставлю чайник, — сказала я, стараясь держаться как можно естественнее.

Когда чайник вскипел, я позвала:

— Котенок! Иди пить чай.

— Иду, цыпленочек мой, — донеслось из коридора, и я едва не вылила на себя кипяток.

Гришка вошел на кухню с листом бумаги, присел к столу и стал напряженно читать:

— О, бриллиант моего сердца! О, отрада моих очей!.. — (Я пнула его ногой под столом.) — …О, прохлада моей души! Как усталый путник…

Я вспомнила: это из «Старика Хоттабыча» и, рассмеявшись, выхватила бумагу у него из рук. Наверное, Гришка читал сказку детям, и эта нелепица запала ему.

Он обалдело следил за мной, я металась в поисках пишущего предмета. Отчаявшись найти что-то на кухне, бросилась в прихожую за сумкой, успев крикнуть на ходу:

— Чай стынет, Гришенька. Ты уж напейся чаю! Устал, поди, с дороги.

Господи, что я несу? Как быстро заговорила на его диком наречии. Вот, подумает Карташов, собрались два идиота. А рафинированный интеллигент Иннокентий гадливо передернется, слушая этот низкопробный фарс. Догадается, и тогда все пропало.

Выцарапав из сумки карандаш, я вернулась на кухню. Увидев меня, Гришка открыл рот, но я аршинными буквами настрочила на его шпаргалке одно слово: «ОБАЛДЕЛ?»

Гришка потерянно, как баран на новые ворота, смотрел то на меня, то на бумажку. «ГОВОРИ ПРОСТО!»

— О, источник… — начал Гришка и окончательно смешался.

«ТЕПЕРЬ МЫ ВСЕГДА БУДЕМ ВМЕСТЕ» — накорябала на листочке я.

Гришка взглянул на меня: его вытаращенные глаза выражали неподдельный ужас.

«ТЫ ЧТО, СОВСЕМ НЕНОРМАЛЬНЫЙ?»

Он схватил карандаш со стола и принялся что-то писать. Воцарилось неловкое молчание. Это был полный крах: вечер только начался, а говорить уже совершенно не о чем. Надо одеваться и уходить домой и ему сказать: давай, дружок, нах хауз! Не получилось из тебя артиста!

Я посмотрела на Гришку — он кивком указал мне на свои записи:

«ВСЕГДА БУДЕМ ВМЕСТЕ?!»

Я уже была близка к обмороку, но тут послышался телефонный звонок.

— Чай простынет, голубчик, — почти машинально сказала я, ужасаясь сдвигам в собственном сознании, и побежала к телефону. Кто бы это мог быть? Саша?

— Это я, Карташов. Называй меня Лешик.

— Здравствуй, Лешик, — не моргнув глазом, отреагировала я.

— А ты ничего, молодец. Хвалю! Такого козла заарканить… С меня — премия. Завтра я тебе сам деньги принесу и ублюдку этому объясню популярно, что ты — обалденная баба.

— Ты-то откуда знаешь? — наивно спросила я.

— Так скажем, что я твой муж. Дескать, сдаю с рук на руки под расписку. Скажем, что ты из-за него меня выгнала. А то он ни бе ни ме ни кукареку… И вот еще что. В холодильнике — две бутылки шампанского. Предложи ему, может, будет чуть побойчее.

Я поняла: Карташов — придурок — принял наше представление за чистую монету. Теперь он доволен и даже готов помочь. И это меня вдохновило.

— Давай, зайчик, выпьем шампанского, — предложила я, опять вернувшись на кухню.

Гришка кивнул.

«ГОВОРИ КАК МОЖЕШЬ!» — отписала я и вдруг заметила: он сидит на кухне в зимних ботинках, и под табуреткой уже растеклась большая грязная лужа.

— Давай выпьем, — механически согласился он.

За шампанским наступил относительно благоприятный период. И тема нашлась подходящая: парсуна. Надо ее из Бутова на Сухаревку привезти, а здесь где расположиться? В комнате — египетская тьма, на кухне тесно.

Но дальше следовал вопрос совсем непраздный: где и как ложиться спать. Если сразу разойтись по углам, уснуть — Карташов точно заподозрит неладное.

«ИДИ В КОМНАТУ, — даю я ценные указания в письменной форме. — ПОВЗДЫХАЙ, ПОСКРИПИ КРОВАТЬЮ И МОЖЕШЬ ЛОЖИТЬСЯ».

«СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ СКРИПЕТЬ?» — интересуется Гришка.

«ТЕБЕ ВИДНЕЕ!»

Я быстро переодеваюсь в Ленкин спортивный костюм и, убаюканная монотонным скрипом, засыпаю, свернувшись клубочком, в кухне на короткой кушетке.