Элис Хоффман «Помеченная звездами»

Посвящается Элейне Марксон

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЛЕДОМ

Раз в год раздавался стук в дверь. Тук-тук — и тишина. Никто, кроме меня, не слышал. Даже когда я была ребенком в колыбели. Мать не слышала. Отец не слышал. Сестры безмятежно спали. И только кошка поднимала голову.

Повзрослев, я открыла дверь. За дверью стояла она. Дама в сером плаще. В руке она держала ветку боярышника, что рос за моим окном. Она заговорила, но я не понимала ее языка. Поднялся сильный ветер и захлопнул дверь. Я снова открыла, но дама уже ушла.

Но я знала, чего она хотела.

Меня.

Единственное слово, которое я поняла, — «дочь».

Я попросила мать рассказать о дне моего рождения. Она не помнила. Я спросила у отца. Он понятия не имел. Сестры были слишком малы, чтобы знать, откуда я взялась. Когда дама в сером плаще вернулась, я задала ей тот же вопрос. По ее лицу было ясно: она знает ответ. Она направилась к болоту, где рос высокий тростник и брала начало река. Я побежала за ней. Она скользнула в воду, серую мутную воду. Она ждала, что я пойду следом. Я не стала раздумывать и сняла ботинки. Вода была холодной. Она быстро сомкнулась над моей головой.


В Нью-Йорке стоял апрель, и из окна номера в отеле «Плаза» все выглядело ярким и зеленым. В вечер золотой свадьбы бабушки и дедушки сестер Стори поселили в одном номере. Мать полностью доверяла дочерям. Они были не из тех подростков, что таскают выпивку из мини-бара и потом слоняются пьяными в холле, валяются на ковре или качаются от стены к стене в коридоре, позорясь и позоря свои семьи. Они никогда не высовывались в окно, чтобы разогнать сигаретный дым или бросить шарик с водой на ничего не подозревающего прохожего. Сестры были прилежными и красивыми, хорошо воспитанными и думающими. Люди обычно приходили в восторг, узнав, что девочки говорят на своем тайном языке, благозвучном, музыкальном. Их беседа походила на щебетание птиц.

Старшую сестру звали Элизабет или Эльв, ей было пятнадцать. Мег была всего на год младше, а Клэр только что исполнилось двенадцать. У всех трех были длинные темные волосы и светлые глаза — изумительное сочетание. Эльв, самая красивая, по мнению многих, училась танцам. Именно она изобрела тайный мир сестер Стори. Мег обожала читать и никогда не расставалась с книгой, даже по дороге в школу, в результате чего порой спотыкалась на знакомых улицах. Клэр была аккуратной, добросердечной и не гнушалась домашней работой. Сестры еще только протирали глаза, а ее кровать была уже заправлена. Клэр сгребала листья на лужайке, поливала огород и всегда ложилась спать вовремя. Все три девочки были независимы и практичны, отличницы, какими гордились бы любые родители. Но когда мать услышала, как они говорят на непонятном языке, увидела карты и схемы, которые ничего для нее не значили и изображали другой мир, дочери напомнили ей облака — нечто далекое и недостижимое.

Анни и отец девочек развелись четыре года назад, в лето шелкопряда; в ту пору все деревья в огороде стояли голые, объеденные гусеницами. По ночам было слышно дружное чавканье. Серебристые нити коконов заплели стропила крыльца, затянули знаки остановки. Поговаривали, что Стори ждут тяжелые времена. Алан работал директором школы, в его плотном расписании не было времени для частых визитов. Именно он тяготился браком и после развода практически исчез. В сорок семь лет он стал дамским угодником, а может, тогда просто не хватало мужчин. Внезапно он приобрел невероятную популярность. Во время бракоразводного процесса обнаружилось, что у него была любовница. Ее, правда, быстро сменила новая подружка, которую сестры Стори еще не видели. Но особых бед пока не случилось, несмотря на развод родителей и все опасности, подстерегающие юных. Анни с дочерьми продолжала жить в прежнем доме в Норт-Пойнт-Харборе, где за окном девичьей спальни рос высокий боярышник. По местным легендам, он вырос там задолго до того, как заселили Лонг-Айленд, и был самым старым деревом в округе. Летом большую часть двора занимал обширный огород с грядками помидоров. Посередине располагалась каменная купальня для птиц и решетчатая шпалера, густо увитая душистым горошком и робкой огуречной лозой. Сестры Стори могли выбрать отдельные спаленки на первом этаже, но жили вместе на чердаке. Собственным комнатам они предпочитали общество друг друга. Когда Анни слышала их заговорщицкий шепот на тайном языке за закрытой дверью, ее сердце болезненно сжималось от одиночества. Старшая дочь допоздна сидела на ветвях боярышника, она утверждала, что смотрит на звезды, но даже в пасмурные ночи ее черные волосы темнели на фоне неба. Анни не сомневалась: у тех, кто говорит, будто с девочками проще, просто не было дочерей.


В тот день сестры Стори были одеты в синее: бирюзовое, лазурное, сапфировое. Они любили одеваться похоже, чтобы люди путали, кто есть кто. Обычно они носили джинсы и футболки, но сегодня был особый случай. Девочки обожали свою бабушку Наталию и звали ее Амой вслед за маленькой Эльв. Их Ама была русской, чудесной и элегантной. Она влюбилась в дедушку во Франции. Хотя Розены жили на Восемьдесят девятой улице, они сохранили квартиру в Париже, в районе Маре, рядом с площадью Марше-Сент-Катрин, где в молодости жила Наталия. Сестры Стори считали, что на свете нет места прекраснее.

Анни с дочерьми ездили в Париж раз в год. Он кружил им голову. Они мечтали о долгих днях с их кремовым светом и неспешных ужинах в вечерней дымке. Они любили французское мороженое и стаканы с голубоватым молоком. Разглядывали прекрасных женщин и пытались подражать их походке и так же прелестно повязывать шарфы. Они всегда отправлялись во Францию на весенние каникулы. В это время каштан во дворе был усыпан ароматными белыми цветами.

«Плаза», наверное, лишь немногим уступала Парижу. Анни вошла в номер девочек и увидела, что они столпились около окна и глазеют на экипажи, запряженные лошадьми. Под определенным углом сестры выглядели взрослыми женщинами — высокими, красивыми и уравновешенными. Но они еще во многом оставались детьми, особенно младшие. Мег заявила, что, когда выйдет замуж, непременно прокатится в таком экипаже. На ней будет белое платье, а в руках — сотня роз. Тайный мир девочек назывался Арнелль. «Роза» по-арнелльски была «minta». Единственное слово, которое поняла Анни. «Alana me sora minta», — произнесла Мег. «Розы, куда ни посмотри».

— Как ты можешь думать об этом? — Эльв указала на окно. Она легко раздражалась и ненавидела жестокое обращение с животными. — Лошади совершенно истощены, — сообщила она сестре.

Эльв фанатично обожала животных. Много лет назад она нашла кролика, смертельно раненного лезвиями газонокосилки и истекающего кровью на пышной траве лужайки Вайнштейнов. Она изо всех сил старалась вылечить животное, но кролик все-таки издох в обувной коробке, укрытый кукольным одеяльцем. Девочки устроили похороны и закопали коробку под задним крыльцом, но Эльв была безутешна. «Если не мы позаботимся о тварях безгласных, — шептала она сестрам, — то кто?» Она была верна своим принципам. Насыпала семена плачущим горлицам, кормила консервированным тунцом бродячих кошек, угощала сахаром садовых бабочек. Она мечтала о собаке, но матери не хватало ни времени, ни терпения на то, чтобы содержать животное. Анни не собиралась нарушать привычный уклад. В доме и без того было тесно, даже терьеру или спаниелю не хватило бы места.


На Эльв было самое темное платье, глубокого сапфирового цвета, и сестры завидовали ей. Они во всем хотели на нее походить и верно следовали за ней. Младшие девочки завороженно слушали проповедь о лошадях.

— Их целый день гоняют без еды и воды. Они работают, пока не превращаются в кожу да кости.

«Кожа да кости» было любимым выражением Эльв. Почти ругательством. Тайная вселенная Эльв была сказочным миром, в котором у женщин росли крылья и появлялась возможность читать мысли. Арнелль был всем, чем не мог быть человеческий мир. Там все становилось понятным без слов, а о предательстве не шло и речи. То был мир, где невозможно застать врасплох или наворотить горы лжи. Сердца просвечивали сквозь кожу на груди, и ясно было, кому они принадлежат — гоблинам, смертным или героям без страха и упрека. Суть слов угадывалась по их свечению: красное означало неправду, белое — правду, желтое — самую грязную ложь. Никаких веревочных пут, железных решеток и черствого хлеба, никто не запирал двери.

Эльв начала нашептывать сестрам истории об Арнелле в то ужасное лето, когда ей исполнилось одиннадцать. Стоял жаркий август, трава пожухла. Раньше лето было любимым временем года Эльв — никаких уроков, долгие дни, пляж, до которого из дома на Найтингейл-лейн легко было добраться на велосипеде. Но в то лето ей хотелось одного: побыть с сестрами, без посторонних. Они прятались на мамином огороде под ползучими лозами горошка. Помидоры были надежно укрыты от солнца блестящим балдахином бутылочно-зеленых листьев. Младшим девочкам было восемь и десять лет. Они не знали, что на свете есть демоны, а Эльв не хватало мужества их просветить. Она отводила листья от лиц сестер. Она защитит их от любого зла. Самое страшное уже случилось, но она выжила. Что с ней случилось, она не могла рассказать даже Клэр, которая была с ней в тот день, но спаслась, потому что Эльв заставила ее убежать.

Когда она впервые начала рассказывать истории, то попросила сестер закрыть глаза и представить, что вокруг — другой мир. Это несложно, пообещала она. Просто не держитесь за реальность. «Нас украли смертные, — шептала она, — и поселили в фальшивой семье. Нас лишили магии амулетами, которые люди используют против фей: хлебом, железом, веревками». Младшие девочки лежали на земле и не жаловались на грязную одежду, хотя чистюля Мег потом долго терла себя в душе мочалкой с мылом. В реальном мире, шептала Эльв, есть булавки, веретена, чудовища, мех и когти. Это волшебная сказка наоборот. Все хорошее и доброе живет в другом мире, на извилистых тропинках, в лесах, где растут желтые лилии. Подлинное зло бродит по Найтингейл-лейн. Именно там все и случилось.

В тот день они возвращались домой с пляжа. Мег заболела и осталась дома. Их было всего двое. Мужчина в машине приказал Клэр сесть на заднее сиденье, она подчинилась. Она встречала его в школе, он работал учителем. На Клэр был купальник. Собирался дождь, и она решила, что мужчина хочет подвезти их. Но он тронулся с места прежде, чем Эльв успела сесть в машину. Сестра бежала рядом и молотила по дверце, требуя выпустить Клэр. Мужчина остановился, схватил ее и затащил внутрь. Он нажал на газ, не отпуская Эльв.

— Reunina lee, — произнесла Эльв.

Так она впервые заговорила по-арнелльски. Слова возникли в ее голове словно по волшебству. По волшебству же Клэр все поняла. «Я спасу тебя».

На следующем знаке остановки Клэр открыла дверь и убежала.


Арнелль находился так глубоко под землей, что надо было спуститься больше чем на тысячу ступеней. Эльв поведала Клэр, что там жили три сестры. Они были красивые и верные, со светлыми глазами и длинными черными волосами.

— Как мы, — всякий раз радовалась Клэр.

Если сосредоточиться и закрыть глаза, девочкам всегда удавалось вернуться в другой мир. Дорога начиналась под высоким боярышником во дворе дома на Найтингейл-лейн и под каштаном в Париже. Две двери, в которые никто больше не мог войти, за которыми никто не мог причинить вреда или разорвать на клочки, наложить проклятие или запереть на замок. У подножия подземной лестницы за воротами цвели розы, даже когда в реальном мире наметало снега на три фута.


Многих захватывали увлекательные истории Эльв, и сестры не были исключением. В школе одноклассники собирались вокруг Эльв во время обеда. Она ни с кем не говорила об Арнелле, кроме своих любимых сестер, но это не значило, что ей нечего было рассказать. Для школьных друзей она приберегала истории о земной жизни, истории о демонах, не предназначенные для ушей сестер. Демоны обычно произносили три слова, чтобы наложить проклятие. И трижды вонзали в жертву нож. Эльв видела то, чего остальные никогда не увидят. Она утверждала, что обладает особым зрением. Предсказывала будущее девочкам, вместе с которыми занималась историей и математикой. Одних пугала до смерти, другим говорила то, что они хотели услышать. Даже Париж, куда она отправилась навестить бабушку с дедушкой, был полон демонов.

Они бродили по улицам и шпионили за спящими. Влетали в окна, точно черные насекомые, привлеченные светом. Зажимали ладонями рты, насильно погружали головы в воду, чтобы заглушить крики. Если осмелишься поведать правду, они придут за тобой и обратят в прах одним прикосновением.

Каждый день в кафе собиралось все больше девочек. Они окружали Эльв и слушали ее дурманящие истории, рассказываемые с нерушимой убежденностью. Демоны носили черные плащи и ботинки на толстой подошве. Самые страшные гоблины могли сожрать живьем. Всего один поцелуй, мисс. Всего кусочек.

— Не ешьте хлеб, — наставляла Эльв девочек, и они быстро выбрасывали сэндвичи.

— Держитесь подальше от железа, — шептала она, и девочки с зубными скобками бежали домой и умоляли снять их.

— Остерегайтесь веревок, — предупреждала она, и на уроках физкультуры девочки одна за другой отказывались лезть по канату, несмотря на угрозы оставить их после уроков или позвонить родителям.


В тот жаркий август четыре года назад, когда возник Арнелль, сестры вышли в огород чернильно-синей ночью, после того как мать легла спать. Они с головой накрылись одеялом, порезали руки бритвенным лезвием и соединили раны, чтобы кровь смешалась и произнесенное стало клятвой. С тех пор девочки каждый август обменивались кровью, даже Мег, хотя ей так и не открыли, откуда пошел ритуал. Они проскальзывали через заднюю дверь, после того как мать ложилась спать. В тот первый раз Клэр заплакала от боли. Эльв дала ей леденцов и похвалила за смелость. Клэр знала, что хвалить ее не за что, но в следующий раз не проронила ни слезинки. Мег, неизменно благоразумная, предложила перестать резать руки и сказала, что они занимаются ерундой. К тому же так недолго заработать инфекцию, а то и заражение крови. Но ее не было рядом, когда демон тащил их в машину. Она не знала, на что иногда приходится идти ради спасения сестры.

— Не волнуйся, — успокоила Эльв. — Мы защитим друг друга.


У окна «Плазы» девочки оплакали удел лошадей, и Эльв начала рассказывать сестрам о любви. Арнелльцы в ужасе от любви смертных. Она лишь жидкая водица по сравнению с истинной арнелльской страстью. В Арнелле возлюбленные пойдут на все, чтобы спасти друг друга. Пусть даже их изрежут на кусочки, привяжут к дереву, превратят в окровавленную груду мяса!

— А если я полюблю, как Ама любит дедушку? — спросила Мег, когда правила любви были изложены.

Любовь бабушки и дедушки была безмятежной, они думали и говорили в унисон. Невозможно было представить дедушку привязанным к дереву.

— Тогда тебе придется стать человеком, — печально произнесла Эльв.

— Что ж, может, оно и к лучшему, — заметила Мег. Арнелль уже начал ей надоедать. Чтобы попасть в другой мир, достаточно открыть книгу. — Я не хочу жить среди демонов.

Эльв покачала головой. Некоторые вещи ее практичная средняя сестра никогда не поймет. Мег понятия не имела, каковы на самом деле люди. Эльв надеялась, что и не узнает.

Клэр не могла отвести глаз от улицы. Она с ужасом смотрела на торчащие ребра лошадей, пену на губах, неровную поступь. Однажды вечером Эльв научила ее заклинанию. Мег сидела в комнате и читала, так что они с Клэр были в огороде вдвоем. После лета шелкопряда они перестали посвящать Мег в свои самые тайные планы. Эльв научила Клэр звать на помощь. Заклинанием можно было воспользоваться только в случае крайней необходимости. Эльв взяла садовый совок из сарая с пауками и мешками мульчи и провела острым краем по ладони. Кровь закапала на землю.

— Nom brava gig, — прошептала она. — Reuna malin.

«Моя отважная сестра! Спаси меня».

Произнеси Клэр заклинание, и Эльв придет на помощь. Как в тот ужасный день.

— А если ты будешь слишком далеко и не услышишь? — спросила Клэр.

Свой собственный огород ночью казался чужим. Белые мотыльки порхали над черной землей. Клэр не хотела думать о тех, кто живет среди сорной травы. Как-то раз они увидели жуткую тварь размером с ладонь. У нее была тысяча ног.

— Я услышу. — Кровь еще текла из ладони, но боли не было. — Я везде тебя найду.


Стоя за спиной дочерей у окна в «Плазе», Анни предчувствовала дурное. Десять этажей до земли, и все же мир был слишком близок. Кошмарные лошади приковали внимание девочек. Анни не хотела, чтобы дочери познали печаль; она стремилась защищать их как можно дольше. Она была не из тех женщин, чей брак кончается разводом, и все же осталась одна. Ей пришлось без мужа воспитывать трех девочек-подростков. Она была особенно близка с ними до того, как началась вся эта чепуха с Арнеллем, в последние месяцы перед разводом. Когда сестры Стори были маленькими, Анни узнавала их по силуэтам в темноте. Она могла понять по запаху, кто вошел в комнату. Клэр источала аромат ванили. Мег — яблок. Кожа Эльв пахла жжеными листьями.

Пора начинать бал. У деда девочек, Мартина, серьезные проблемы с сердцем, и Ама решила развеселить его, собрав семью на праздник. Прибыли все друзья из Нью-Йорка и Парижа. Анни с девочками спустилась вниз. В последнее время она чувствовала себя совершенно выбившейся из сил. Как хорошо было, пока дочери не подросли! Когда она работала на огороде и слышала их тихие голоса, доносящиеся из дома, то не верила, что справится со всем: с домашним хозяйством, с детьми, с преподаванием истории искусства в местных колледжах. Она боялась делать все наполовину: наполовину мать, наполовину учительница, наполовину женщина. Огород был единственной удачей Анни, не считая детей. Его включили в городскую экскурсионную программу, и она часто продавала саженцы членам комитета. Нашествие божьих коровок в тот год было хорошим знаком. Если сама Анни чем-то и пахла, то, скорее всего, свежей, горьковатой помидорной лозой. Каждую весну она сажала по меньшей мере пять старинных сортов. На этот раз — желтую в красную полоску «Большую радугу», «Черный Крым» с полуострова в Черном море, темный, красновато-розовый «Чероки пурпур» и «Чероки шоколад» глубокого коричневого цвета с вишневым оттенком, а также «Зеленую зебру», которая особенно вкусна обжаренная в сливочном масле с хлебными крошками. Соседи выспрашивали у Анни секреты садоводства, но ей нечего было рассказать. Ей просто везет, говорила она. Слепая удача.


По пути в бальный зал Анни заметила, что у Мег и Клэр подкрашены губы. Эльв к тому же воспользовалась тушью и подводкой. У младших девочек были голубые глаза, у Эльв — пронзительные, пронизанные светом зеленые с золотыми искрами.

Эльв заметила мамин взгляд.

— Что?

В последнее время она дерзила, защищаясь. У нее постоянно менялось настроение, она несколько раз убегала в комнату и захлопывала дверь из-за совершенно пустячного спора. Потом она выходила и садилась к Анни на колени, свесив длинные ноги. По-видимому, развод матери повлиял на нее сильнее, чем на младших девочек. Она презирала отца. «Это ничтожество? — как-то раз сказала она сестрам при Анни. — На него нельзя положиться. Он ничего о нас не знает».

— Чудесно выглядишь, — заметила Анни.

Эльв поджала губы. Она не верила.

— Честное слово. Потрясающе.

Анни видела изумительную женщину, которой Эльв однажды станет. Уже сейчас мужчины смотрели на нее на улице как на взрослую женщину, что было поводом для беспокойства. Анни знала, что должна любить дочерей одинаково. Но даже после того, как родились младшие девочки, она всегда находила время для старшей. Эльв была идеальным младенцем, идеальным ребенком. Они ставили палатку на огороде под лозами, пока Клэр и Мег дремали. Эльв никогда не дремала, даже в раннем детстве. Иногда они вдвоем выходили на улицу и смотрели, как светлячки несутся сквозь сумерки. Стоило опуститься чернильной тьме, они доставали фонарики и запускали собственные луны на брезент палатки. Тогда Анни рассказывала старинные русские сказки, которые давным-давно узнала от матери. Сказки, в которых девочки одерживали победы над жестоким и ужасным миром.


— Ага, конечно, — проворчала Эльв, пока они шли к бальному залу. Она немного помолчала, размышляя. — Правда?

— Правда, — заверила ее Анни.

Ама ждала их. Эльв первая подошла обнять бабушку. Наталия сшила им платья сама, вручную, перебрав ярды шелка в поисках лучшего. Все три девочки хотели, чтобы бабушка любила их больше других и навсегда забрала к себе в Париж. Все три соперничали за знаки внимания, хотя Ама клялась, что любит внучек одинаково.

— Мои дорогие девочки, — произнесла она, когда сестры собрались вокруг.

Она притянула их к себе и провела рукой по волосам Эльв.

Зал был бело-золотым, огромные окна выходили в парк. Играл оркестр из пяти человек, официанты уже разносили hors d’oeuvres,[1] семгу и crème fraîche,[2] блины со сметаной, фаршированные шампиньоны, крабовые котлетки и осетра на тонких ломтиках ржаного хлеба. Девочки с возмущением обнаружили, что сидят за детским столом вместе с толпой дурно воспитанных мальчишек из Нью-Джерси и Калифорнии. Хорошо хоть, Мэри Фокс посадили рядом. Она была их любимицей, ей уже исполнилось пятнадцать, на месяц раньше, чем Эльв. Мэри была столь прилежной, что даже благоразумная Мег по сравнению с ней казалась легкомысленной. Мэри собиралась стать врачом, как ее мать, Элиза, двоюродная сестра Анни. Кузина не заметила шикарные платья сестер, она не обращала внимания на внешний вид. Она понятия не имела, насколько хороша со своей молочной кожей и светлыми волосами. На сегодняшнее торжество она надела платье в клетку и повседневные туфли. Мэри носила очки и потому полагала себя уродиной. Она была чересчур правдивой и никогда не утруждала себя вежливостью. Возможно, именно поэтому сестры Стори любили ее.

Друзья Наталии и Мартина, в том числе старинная подруга Наталии, мадам Коэн, которая прилетела из Парижа, сидели за лучшими столами и болтали. Они потягивали «мимозы» и «кир рояли»,[3] в то время как на детском столе стояла шипучка из корнеплодов и кола. Мальчики потягивали лимонад через соломинки.

— Вот болваны! — обратилась Мэри к Эльв.

У нее не было ни внутреннего цензора, ни страха перед взрослыми. Ей совершенно не хотелось сидеть за одним столом с дурно воспитанными сопляками.

— Наверное, взрослые решили, что с мальчишками нам будет веселее, — как всегда, разумно заметила Мег. — Здесь больше нет наших ровесников.

— Они нам не ровесники, — возразила Мэри. — Они дети. В двух странах из трех мы уже были бы замужем. Ну разве что кроме Клэр. У нас уже были бы свои дети.

Пока сестры Стори размышляли над ее словами, Эльв попросила официанта унести хлебную корзинку. Смертные подсунули ломти хлеба в их детские одеяльца, чтобы отпугнуть фей. В большинстве сказок феи крадут младенцев смертных, но на Найтингейл-лейн случилось наоборот.


Мальчики перебрались под стол и начали играть в покер на зубочистки.

— Фу! Какая вульгарность, — вздохнула Мэри. — Весь этот бал — пустая трата денег.

Экстравагантность праздника была ей не по душе. На рождественских каникулах она работала на стройке «Жилья для человечества»[4] в Коста-Рике.

— Ваши бабушка и дедушка могли пожертвовать деньги Красному Кресту или Американскому обществу борьбы с раковыми заболеваниями и спасти жизни, но вместо этого все пляшут ча-ча-ча.

— А по-моему, это романтично, — заметила Мег. — Пятьдесят лет вместе.

— А по-моему, просто мерзко, — отрезала Мэри. — Я никогда не выйду замуж.

Девочки посмотрели на Эльв.

— Только любовь имеет значение, — сказала она. — Настоящая любовь, которая выворачивает душу наизнанку.

Прозвучало не слишком привлекательно. Наверное, это больно; сплошная кровь, кости и пытки. Но никому не хватило мужества узнать подробнее, даже сварливой Мэри Фокс. Девочки пристально смотрели на Эльв, и каждой хотелось стать ею хотя бы на мгновение, а лучше на целый день.

В конце ужина принесли тарелочки с птифурами, покрытыми глазурью пастельных цветов: зеленой, желтой, розовой и светло-голубой, почти как платье Клэр.

Мэри наморщила носик.

— Жиры и углеводы, — заявила она и предпочла замороженный йогурт.

Эльв надела свитер, хотя в комнате было тепло. Официант крутился у стола, старался подойти поближе, дышал ей в волосы, смотрел, как на знакомую.

— Что вам нужно? — спросила Мэри Фокс.

— Не говори с ним, — предостерегла Эльв.

Клэр деловито собирала пирожные в салфетку.

Взрослые, воодушевленные спиртным, перешли к танцам. Даже рафинированная мадам Коэн, которая пугала сестер Стори откровенными вопросами, танцевала с дедушкой Мартином. Мальчики вылезли из-под стола и молотили по птифурам стаканами для воды. Раздавив очередной птифур, они орали «Ура!» на редкость мерзкими голосами.

Эльв не обращала на них ни малейшего внимания, даже когда они стащили пирожные с ее тарелки. В мире фей умирала старая королева, она прожила тысячу лет. Она призвала к себе Эльв. «Кто самая отважная из трех? Лишь та, что не страшится зла, достойна. Она одна последует за мной и станет нашей королевой».

Матери приглашенных девочек наслаждались мартини и обсуждали свои разводы. И правда, почему не проявить отвагу? Самое подходящее время, чтобы сбежать. Город ждет, и сестры Стори могут прогуляться по Манхэттену одни — редкая удача. Они взяли Мэри с собой. Все-таки она их двоюродная сестра, хотя слишком серьезная и строгая. Она расположила их к себе, предложив «по-тихому смыться». Такая наивная и простая! Они посмеялись и потащили ее на улицу.

Девочки проскользнули мимо швейцара и метнулись в парк. Смеялись все, даже Мэри, которая никогда раньше не переходила дорогу в неположенном месте.

— Нас арестуют! — завопила она, но перебежала через улицу, даже не посмотрев по сторонам.

Девочки любили Нью-Йорк, его белесый дневной свет, каменные стены вокруг парка, блистательную свободу. Они вскинули руки вверх и закружились. Они кричали «Аллилуйя!» во всю глотку, даже Мэри, которая разочаровалась в религии в пять лет.

Успокоившись, девочки заметили, что Эльв нет рядом. Она брела к лошадям. У некоторых на шеях висели гирлянды из искусственных цветов. На глазах у них были шоры, на спинах — тяжелые шерстяные попоны. Лошади выглядели пыльными, как будто проводили ночи в гараже, а не в конюшне. Воняло конским потом и бензином. Остальные девочки с радостью сбежали бы по лестнице и направились в зоопарк или к фонтану, но Эльв медлила, разглядывая лошадей. Ее посещали необычные мысли. Она замечала то, что было недоступно другим. Когда она щурилась, то видела все зло мира, как и говорила королева. Как будто чернильная мгла висела между землей и небом.

Эльв видела сквозь ясное «сейчас» мрачную сердцевину «могло быть». Сумел бы кто-то из гостей разглядеть, насколько лошади усталые и исхлестанные? Большинство людей смотрят лишь на то, что прямо перед ними. Бокал шампанского. Танцпол. Кусок торта. Вот и все, что им доступно. Пределы повседневного мира.

В первый экипаж села пара молодоженов. Они гуляли под ручку. Кучер свистнул и прищелкнул языком. Натянул вожжи. Лошадь покорно тронулась с места. У нее дрожала нога.

— Это жестокое обращение с животными, — заявила Эльв.

Ее голос казался далеким. Ей хотелось отрезать кучеру руки и прибить к дереву. Именно так поступают в сказках. Злодеев наказывают, а добро и истину отпускают на свободу. Но иногда герой замаскирован или обезображен. На нем плащ, маска, или он поражен проказой. Надо заглянуть ему внутрь, в самое горячее сердце. Увидеть то, чего не видят другие.

Следующая лошадь выглядела хуже прочих, просто старая развалина. Она поднимала то одно, то другое копыто, как будто идти ей было больно. На ней была соломенная шляпа, и почему-то это казалось самым печальным.

— Не понимаю, почему ты так переживаешь из-за этих рассадников блох, — фыркнула Мэри Фокс. — Во всем мире люди умирают от голода. Многие бездомные мечтают питаться, как эти лошади.

Прекрасное лицо Эльв стало негодующим. Она покраснела и заговорила с сестрами по-арнелльски, что редко делала при чужих.

— Са bell na.

«Она ничего не знает».

— Amicus verus est rara avis,[5] — парировала Мэри. Ее немного злило, что ее не привлекли к изобретению арнелльского. — Между прочим, это на латыни, — добавила она.

У старой лошади на губах пузырилась пена. Улица Сентрал-парк-саут гудела. Кучер щелкнул кнутом.

— Са brava me seen arra? — тихо спросила Эльв.

«Кому из нас хватит отваги поступить верно?»

— Alla reuna monte?

«Как нам ее спасти?»

Эльв была танцовщицей, Мег — прилежной ученицей, но только Клэр умела ездить на лошади. Она брала уроки в конюшне недалеко от дома. Инструктор говорил, что она прирожденная наездница. Эльв и Клэр обменялись взглядами. Они умели общаться без слов, как в машине того страшного человека. В Арнелле можно читать чужие мысли, особенно мысли сестры, твоей плоти и крови.

Кучер увлеченно болтал с соседом. Оба закурили. В воздухе висел черно-синий выхлоп несущихся мимо машин.

Эльв подошла к мужчинам.

— Прошу прощения, — заговорила она.

Мужчины обернулись и смерили ее взглядами.

Девочка что надо, просто персик.

— Вы знаете историю принцессы, которую хотели поймать враги? — спросила Эльв. Это прозвучало смешно, но она продолжала: — Принцесса убежала, но враги поймали ее коня.

Так начинались все лучшие истории — в соседней стране, в мире, полном людского предательства.

— Да ну? — Кучер лошади в соломенной шляпе поманил Эльв пальцем. — Подойди-ка поближе, расскажи.

Мужчины засмеялись. Эльв подошла на три шажка. Три — безопасное число. Три сестры, три кровати на чердаке, три плаща в шкафу, три пары туфель на полу. Эльв тошнило от запаха конского пота. Ее горло пересохло. Перед вторым кучером лежал обед. Огромный бутерброд в коричневой бумаге. Сказку о верном коне Эльв поведала мать, вечером на огороде. Это была одна из старых русских сказок, не скрывающих жестокости. «Не передумаешь? — спросила Анни. — Это очень грустная сказка». Белые мотыльки порхали вокруг палатки. Маленькие девочки спали в кроватках наверху. «Не передумаю! Пожалуйста!» — взмолилась Эльв.

— Враги сожгли коня и отделили мясо от костей, — продолжила Эльв. — Они сварили его в котле, а череп прибили к стене.

— Какая страшная история. — Второй кучер щелкнул языком.

— Подойди-ка поближе. Я тебе кое-что расскажу, — настаивал кучер ветхого экипажа. — Честное слово, тебе понравится.

Эльв холодно смотрела на мужчин, хотя ее колотило от страха. Они растерзают ее, если поймут, что она боится. Но если поверят, что она холодна как лед, то не осмелятся ее коснуться.

— Позже они обманом заманили принцессу в садовый лабиринт. Но она убежала, потому что череп заговорил с ней. «Беги! — велел он. — Беги со всех ног».

Никто не заметил, что Клэр подошла к лошади. Лошадь фыркнула от удивления и заволновалась, но успокоилась, когда девочка развернула салфетку с птифурами. В конюшне в Норт-Пойнт-Харборе лошади обожали морковку, но Клэр знала, что еще больше они любили овсяное печенье, которое она часто таскала в карманах. Старая лошадь, похоже, оценила предложенное пирожное по достоинству.

Кучер по-прежнему смотрел на Эльв, поэтому Клэр обошла экипаж и поднялась по ступенькам подножки. Она не знала, что делает, но это ее не остановило. Она думала о жестоком обращении с животными, о проступающих сквозь кожу ребрах и о том, как эти мужчины смотрели на ее сестру. Клэр впервые в жизни была столь отважной. У нее появилось отчетливое чувство, что нечто старое заканчивается и начинается новое. Возможно, поэтому ее руки дрожали. Возможно, поэтому ей казалось, что она уже совсем не та, что утром.

Клэр никогда еще не ездила в наемном экипаже, хотя в Вермонте каталась на санях, запряженных лошадьми. Прошлой зимой Анни отвезла дочерей в гостиницу на фестиваль сидра. Но все веселье испортили местные подростки, которые дразнили девочек. Заводила, тощий парень шести футов ростом, обозвал Мег уродливой сукой. Он хотел было стащить с нее шапку, но Эльв зашла ему за спину и пнула его так сильно, что он завизжал от боли и сложился пополам. «Сам ты сука!» — завопила она. Сестры бегом вернулись в конюшню, где мать ждала и гадала, куда они запропастились. Они смеялись и задыхались, воодушевленные и напуганные отвагой Эльв.

Клэр думала, что разобраться в устройстве экипажа будет непросто или даже невозможно, что ей придется попотеть, чтобы привести его в движение. Но как только она взяла вожжи, лошадь тронулась с места. Возможно, дело было в мягком подходе, а может, старая кляча поняла, что ее решили спасти. Так или иначе, она пустилась рысью, а не медленно зацокала копытами, как до того ее товарка. У Клэр кружилась голова. Ревели гудки, экипаж опасно подбрасывало вверх и вниз, деревянные колеса трещали.

Кучер отвернулся от Эльв и увидел, что его экипаж исчезает вдали. Он побежал, хотя догнать уже не мог. Эльв прыгала на тротуаре и хлопала в ладоши.

— Ура! — кричала она.

Она хотела, чтобы лошадь мчалась что есть сил. Она чувствовала себя живой, свободной и могущественной. Эльв и Клэр привели свой план в действие без единого звука, так хорошо они знали друг друга.

Мег и Мэри Фокс изумленно наблюдали. Лошадь уже мчалась галопом. Бегуны и велосипедисты жались к обочинам. Экипаж раскачивался, точно собирался превратиться в гору щепок и гвоздей.

Клэр из последних сил сжимала вожжи. Она помнила первое правило наездника, которому ее научил инструктор. Никогда и ни за что не отпускай поводья. Кожаные ремни резали ладони, когда девочку подбрасывало на козлах. Между ней и деревянной доской была лишь тонкая подушка. Возможно, Клэр испугалась бы сильнее, но ей чудилось, что лошадь знает, куда мчится. Она, наверное, тысячу раз ходила этим путем. Все расплывалось перед глазами у Клэр. Далекие завывания сирен сливались в единый гул. Но девочка оставалась совершенно спокойной. Она словно плыла по воле рока.

— Умница! — воскликнула Клэр, хотя вряд ли лошадь ее слышала.

Вокруг было очень шумно. Стучали копыта, и воздух свистел в ушах. Лошадь придерживалась асфальтовой дорожки, но внезапно свернула на траву. На обочине экипаж изрядно тряхнуло. У Клэр перехватило дыхание, но она крепко держала вожжи. На траве стало потише. Пахло свежестью и зеленью. Эльв гордилась бы Клэр. Сегодня ее очередь принести жертву, спасти положение.

«Se nom brava gig, — сказала бы Эльв. — Моя отважная сестра».

За экипажем тянулась россыпь щепы. Пруд был уже рядом. Похоже, лошадь мчалась к нему. Клэр надеялась, что она остановится попить. Тогда все будет хорошо. Наверняка. Они могут взять лошадь с собой, в конюшню на Лонг-Айленде, будут носить ей лакомства каждый день, и лошадь будет счастлива, а значит, и сестры тоже.

Мэри Фокс бросилась в «Плазу» за матерью. Она бежала так быстро, что у нее начался приступ астмы. Задыхаясь, она остановилась у дверей бального зала. Ее трясло, слезы бежали по щекам. Все были в шоке. Это же рассудительная Мэри, которая читает медицинские журналы ради развлечения! Она преобразилась до неузнаваемости. Всклокоченные волосы, мертвенно-бледное лицо.

— Скорее! — крикнула она тонким детским голоском. — Вопрос жизни и смерти!

Элиза, подхватив Мэри и держа наготове ингалятор, отвела домой деда девочек, едва оправившегося после болезни. Дядя Нат увлек в гостиницу мадам Коэн, боясь, что у нее сложится ложное впечатление об американцах и их драмах. И все же мадам Коэн тревожилась о сестрах Стори, особенно о старшей, слишком красивой, с нездешним взглядом. Мадам Коэн видела, что случается с такими девочками: прожорливые птицы срывают их с веток, точно яблоки. Никто не любит плохие новости, но нужно предупредить Наталию. Сказать, чтобы внимательнее присматривала за старшей внучкой. Сказать, чтобы заглянула ей в душу.


Люди собирались кучками у входа в «Плазу», подзывали такси, пытались понять, в какой именно момент все пошло наперекосяк. Анни и Наталия бросились к экипажам. Когда они объяснили полицейскому, что случилось, он сразу вызвал патрульную машину. Все происходило с разной скоростью. Время утекало сквозь пальцы. По крайней мере, старшие девочки были в безопасности. У входа в парк они подбежали к матери и бабушке. Мег побледнела, но щеки Эльв горели румянцем.

Подъехал полицейский фургон, и Мег в сопровождении бабушки забралась в него. Она была испугана и понимала, что поступила безответственно. Надо было приглядывать за Клэр. Случилась беда, а она даже попытки не сделала помочь сестре.

Эльв встала рядом с патрульной машиной. Ее волосы были присыпаны зеленой пыльцой. Разгоряченная кожа пылала. Все, чего она касалась, пахло гарью, точно пастила, которую передержали над костром.

— Надеюсь, кучера посадят в тюрьму на тысячу лет, — произнесла она.

Ее голос звучал властно, как будто она произносила проклятие.

У Анни по спине пробежал холодок. Эльв всегда была в гуще событий, собирая вокруг себя сестер.

— Кто это придумал? Ты?

Эльв сузила зеленые глаза.

— Он жестоко обращался с животным.

— Садись в машину, — велела Анни. — У нас нет времени на разговоры.

Эльв забралась на заднее сиденье полицейской машины и устроилась посередине, рядом с сестрой. Было так тесно, что она практически сидела у Мег на коленях. Машина с включенной сиреной рванула через парк. Все окна были опущены. Ветер врывался в них с такой силой, что обжигал кожу. Эльв хотела бы ехать еще быстрее. Ей нравилось, как сердце колотится в груди. Мег скрестила пальцы и опустила голову. Она молча молилась. Она не вынесет, если с Клэр случится что-нибудь дурное. Клэр всегда заботилась о других, даже о незнакомой старой кляче.

Посередине парка они увидели лошадь. Она неслась галопом и вовсе не выглядела тощей и старой. Казалось, ее ничто не остановит. Патрульная машина пристроилась рядом. Полицейский, меткий стрелок, прицелился через окно. Выстрел — и лошадь споткнулась. Другой — и она повалилась на землю.

Экипаж подскочил и чуть не перелетел через лошадь, но остановился, подрагивая. Клэр чувствовала себя как на американских горках, когда сердце словно поднимается к горлу. Вот только оно так и не вернулось на место. Девочка боялась открыть рот — вдруг сердце выпадет на траву? Она еще держала поводья. Обе руки у нее были сломаны, но она пока не знала об этом. Она была в шоке. Где же лошадь? Может, помчалась дальше? Наверное, уже добралась до пруда и пьет прохладную зеленую воду. Девочка заставила себя встать и увидела темную груду на земле. Клэр надеялась, что лошадь еще дышит, еще жива, но ошибалась.

Подбежали полицейские из трех машин. Клэр по-прежнему не выпускала поводья. Подъехала «скорая помощь», к девочке подошел фельдшер.

— Можно, я размотаю? — спросил он.

Он пообещал, что будет осторожен и не причинит боли. Но Клэр покачала головой. Она знала, что будет больно. Она все еще слышала в тишине стук колес несущегося экипажа. Он долго будет звучать в ее ушах. Кружевной свет струился на землю сквозь кроны деревьев. Пахло чем-то густым и горячим. Клэр знала, что это запах крови, хотя никогда раньше не ощущала его.

Мать и бабушку подвели к опрокинутому экипажу. Мег и Эльв велели оставаться в фургоне. Они слишком малы, чтобы видеть смерть, переломанные кости, кровавый след. Но как только Анни и Наталия пересекли лужайку, Эльв выскочила наружу.

— Пойдем, — позвала она Мег.

— Мы должны сидеть на месте, — напомнила ей сестра.

— Но там Клэр. Ей больно.

— Нет, — отрезала Мег.

Она решила, что больше не будет слушать Эльв.

— Ладно. Хорошо, — с отвращением согласилась Эльв. Тот, кому не хватает отваги, обречен на жизнь смертного. — Оставайся.

Эльв побежала через лужайку. Шелк ее платья был похож на перья голубой сойки. Как обычно, ей досталось самое красивое. Мег со странным чувством наблюдала, как сестра подходит к лошади. Обида, будто проглоченная косточка, уже пустила ростки, оплетающие все внутри нее.

Под зеленым пологом парка Эльв опустилась на колени рядом с лошадью. К черной шкуре прилипли травинки. Из ран сочилась кровь. Синий подол платья стал красным, затем черным. Эльв было все равно. Она наклонилась к уху лошади и что-то прошептала. Она всегда верила, что мертвецы понимают, если говорить с ними на нужном языке. Арнелльский был достаточно близок к языку смерти. В конце концов, на нем говорили под землей те, кто познал жесткость человеческого мира. Конечно, лошадь сможет ее услышать. Другую девочку, быть может, отпугнул бы острый запах крови, навоза и соломы, но это не относилось к Эльв. Она пожелала лошади легкого пути на ту сторону. Люди в парке останавливались и глазели. Они никогда не видели такой красивой девочки. Кое-кто фотографировал. Другие вставали на колени прямо на траве, как будто узрели ангела. Мег выглянула в заднее окно патрульной машины и ничуть не удивилась. Разумеется, платье Эльв было в крови, и люди жалели ее, хотя с ней как раз ничего не случилось.


Клэр отказывалась говорить с матерью. Она даже не смотрела на свою любимую Аму. Она зажмурилась так крепко, что под веками горели солнечные пятнышки. Если она отпустит поводья, если потерпит неудачу, дух лошади станет бродить в тоске, ужасе и боли. И это будет ее вина. Это она во всем виновата. Она держала бы поводья вечно, но услышала голос Эльв.

— Nom brava gig.

«Моя отважная сестра».

Арнелльский успокоил Клэр. Напомнил о птичьем щебете и домашней спальне, обо всем безопасном, уютном и надежном. Эльв никогда и ничего не боялась. Она не шла на компромиссы, она была упряма и прекрасна. Клэр никем не восхищалась сильнее, чем сестрой.

Работники «скорой» уговаривали Клэр отпустить вожжи.

— Иди в машину, — велела Анни старшей дочери.

Сегодня весь мир вывернулся наизнанку.

— Har lest levee, — сказала Эльв сестре.

«Можешь отпустить».

Клэр открыла глаза. Какое облегчение — наконец выронить вожжи. Мать размотала их, и фельдшеры поспешно отнесли Клэр в «скорую». Девочка ощутила мучительную боль в руках. Ужасная боль все усиливалась. Руки горели, будто в кости засунули зажженные спички. Клэр хотела, чтобы в «скорой» с ней была не мать, а Эльв. Она звала сестру, но фельдшеры не хотели брать в машину никого младше восемнадцати. Клэр закричала, и птицы слетели с деревьев, а бабочки белой завесой вспорхнули с травы.

К туфлям Эльв, вымазанным кровью, прилипли травинки.

— Я нужна ей, — заявила она матери. — Говори что хочешь. Я все равно поеду.

Эльв забралась в «скорую», пока Анни умоляла фельдшеров сделать исключение для дочери. Она пристроилась на скамейке рядом с Клэр. Мег и бабушка подошли к машине попрощаться, но сквозь дверцу ничего не было видно. Эльв наклонилась.

— Se brina lorna, — прошептала она.

Клэр не понимала, что происходит. У нее кружилась голова, перед глазами все плыло. Мать тоже села в машину, повторяя, что все будет хорошо. Водитель включил сирену, так громко, что ничего больше не было слышно. Но Клэр разобрала слова сестры.

«Мы спасли ее».

ПРОЧЬ

Ведьма явилась в деревню в полдень. Она поселилась в доме на главной улице, разожгла очаг, поставила котел на огонь.

Наутро начался голод. Днем дороги заполонили лягушки. В обед сверкнула молния. Ранним вечером птицы попадали с деревьев.

Меня послали к ней, потому что я была никем, простой уборщицей.

Я шла и собирала лягушек в кувшин. Отломила несколько обуглившихся веточек с дерева, в которое ударила молния, и связала платком. Подняла птичьи косточки и положила в карман.

У колодца я остановилась и взглянула на черную воду, но не увидела себя. Только восходящую луну.

Стояла ночь, и улицы были пустынными. Люди заперли двери.

— Что ты мне принесла? — спросила ведьма.

Я протянула ей лягушек, головешки, птичьи косточки. Она сварила суп и предложила мне попробоватъ. Люди по всей округе голодали. Мои бедные сестры превратились в кожу да кости. Я села обедать. Когда ведьма собралась уходить, я уже стояла у двери.


На лечение требовалось время, по меньшей мере восемь — десять недель. Клэр пришлось сделать сложную операцию. Ей вставили металлический стержень в левое плечо, скрепили штифтами раздробленный локоть. Надели две тяжелые шины от запястий до самых плеч. Клэр не жаловалась. Она поступила так, как должно, и теперь носила знаки своей отваги. Она молчала, когда ее кормили с ложечки и переворачивали за нее страницы книги. Она даже душ не могла принять, не завернувшись прежде в полиэтилен. Единственное, что она могла делать, — смотреть в окно на Найтингейл-лейн. Если бы пострадала Эльв, она бы не позволила себя сломить и прогнала бы боль. Клэр старалась подражать сестре, но руки все еще болели, и чувствовала она себя плохо. Иногда она плакала во сне.

Клэр не говорила Эльв, что до сих пор видит сны о Центральном парке. Так глупо, так по-детски! Ей снились кошмары о траве и крови. Она приказывала лошади прыгнуть, но та спотыкалась и падала. Порой Клэр просыпалась среди ночи от собственных тихих всхлипываний. Мир становился четким, глаза привыкали к темноте, и она различала силуэт спящей Мег и очертания комнаты. Вот светлые обои с кремовыми и лимонными полосками, а вот три белых комода со стеклянными ручками, а вот высокий книжный шкаф. Иногда Эльв не было в постели. Наверное, она пропадала в Арнелле, спускалась в него по тайной лестнице, бросив сестер.

Заслышав шорох пыльных листьев боярышника в темноте, Клэр знала, что Эльв сидит на верхней ветке и дышит холодным ночным воздухом, хотя разглядеть сестру было непросто. Когда они вернулись осенью в школу, того учителя и след простыл, но Эльв шептала, что осторожность все равно не повредит. Она глядела на мостовую, асфальт, деревья с мокрыми, разбухшими ветками. Было так тихо, что Найтингейл-лейн казалась воротами в другой мир.

Клэр против воли гадала, что случилось бы в день золотой свадьбы бабушки и дедушки, если бы Эльв не пожалела лошадей в парке. Чем бы все закончилось, если бы не разговоры о коже, костях и отваге? Возможно, лошадь осталась бы жива. Клэр ежилась, думая об этом. То же самое она чувствовала в восемь лет, после развода родителей. Деревья во дворе были облеплены коконами шелкопряда, словно весь мир был обмотан серой нитью. Люди говорили, что хотят помочь, но поступали совсем наоборот. Клэр было спокойнее, когда Эльв сидела на дереве.

Возвращаясь из школы, Эльв всегда приносила Клэр стаканчик мягкого ванильного мороженого. Она кормила сестру с пластмассовой ложечки. Укладывала в постель и рассказывала сказки о трех сестрах из Арнелля. У каждой было свое, особое задание: найти любовь, найти покой, найти самое себя. Между сестрами существовала нерушимая связь. Клэр это понимала. После несчастного случая они с Эльв проводили вместе больше времени, чем раньше. Мег допоздна просиживала в школе — школьная газета, уроки рисования, французский клуб, но Эльв после занятий спешила домой, пропуская уроки танцев. Она сказала матери, что бросила танцы, чтобы помогать Клэр, но была и другая причина. Ей не нравилось смотреть на себя в зеркала танцевальной студии. Ей мерещилось, что другие девочки намного грациознее. Она была слишком высокой, слишком неуклюжей. Но ее учительница, миссис Кин, считала, что у Эльв настоящий талант. Учительница зашла в раздевалку, когда остальные девочки отправились разминаться, и сказала Эльв, что пора учиться танцам всерьез. Надо посвятить им жизнь. Танцор должен жертвовать собой. Такая красивая девочка сможет добиться всего, чего захочет. После разговора Эльв сидела в раздевалке. Слова эхом отражались от стен. Было душно, пахло потом. Эльв чувствовала, как растут ее черные крылья. Она родом из Арнелля. Миссис Кин не поняла, что она подменыш. Она ничего о ней не знает. Тогда Эльв и начала пропускать занятия.

— А я какая сестра? — спросила Клэр, узнав, что старая королева ищет преемницу.

Претендентка должна была вложить ладонь в пасть льва, руку в зубы змеи и все тело — в гнездо красных огненных муравьев. Она должна была с закрытыми глазами отличить правду от лжи. Ложь воняла скипидаром, помоями, зеленым калиевым мылом. Будущая королева должна была увернуться от веревок и железных коробок, издалека разглядеть предательство.

— Ты лучшая сестра, Gigi.

«Gig» по-арнелльски означало «сестра». Длинные черные волосы Эльв были зачесаны наверх. А у Клэр волосы свалялись из-за того, что она много времени проводила в постели и спала слишком беспокойно. Эльв провела рукой по колтунам на голове сестры.

— Нет, — возразила Клэр. — Лучшая сестра — это ты.

Эльв придвинулась ближе и зашептала:

— Однажды я увидела на дороге демона. Я побежала, но сообразила, что бросила тебя.

— Ты вернулась за мной, — продолжила Клэр.

Эльв обняла сестру. Обе засмеялись, когда шина Клэр стукнулась о край кровати.

— Le kilka lastil, — произнесла Эльв.

«Этой штукой и убить недолго».

— Je ne je hailil, — ответила Клэр.

«Убью, если придется».

— Нет, — улыбнулась Эльв. — Ты добрая сестра.

Мег вернулась домой с набитым рюкзаком и села в изножье постели. Она знала, что сестры умолкают в ее присутствии.

— В школе все говорят о тебе, — сообщила она Клэр. — Ты теперь звезда.

— Нет, — возразила Клэр. — Не может быть.

— Еще как может, — настаивала Мег. — Суперзвезда. Уровня «Шестой страницы».[6]

По-видимому, в «Нью-Йорк пост» появилась статья о дурном обращении с лошадьми. Журналист упомянул девочку из Норт-Пойнт-Харбора, которая изо всех сил пыталась удержать понесшую лошадь. Защитники прав животных сложили посреди большого луга в Центральном парке алтарь из подков и камней в честь девочки и лошади. Люди приносили к алтарю цветы и разбрасывали по траве.

— Se breka dell minta, — торжественно произнесла Эльв.

«Мы должны принести тебе розы».

— Что ж, лично я принесла домашнее задание. — Мег достала бумаги и книги, которые взяла в классе Клэр. — Я буду задавать вопросы, ты отвечать, а я записывать ответы.

— Может, сделаешь все сама? — спросила Эльв. — Это было бы намного проще.

— Но я же не знаю, что она ответит.

Мег любила жевать карандаши, хотя опасалась отравления свинцом. Она недавно обнаружила у себя кучу вредных привычек. Ей все чаще хотелось побыть одной. Она мечтала переехать в маленькую спальню внизу, но боялась обидеть сестер. Скорей бы в колледж! В свободное время она ходила в школьную библиотеку и изучала каталоги колледжей.

— А я знаю, — похвасталась Эльв. — Я знаю ее вдоль и поперек.

Эльв схватила домашнее задание. Надо было написать сочинение о европейской столице. Эльв выбрала Париж. Она написала о Лувре, где девочки провели много часов в прошлую поездку. Позже, когда Эльв прочла сочинение вслух, Клэр попросила не менять ни строчки. Сестра все описала досконально, даже то, как Клэр зашла после музея в свою любимую мороженицу «Бертийон».

— Любимый сорт? — спросила Эльв.

Сестры хором крикнули:

— Ванильное!

Даже Мег знала ответ. Клэр никогда не изменяла своим вкусам. Она отказывалась пробовать другие сорта. После этого девочкам почему-то стало легче на душе, как будто ничего вовеки не изменится и они всегда будут абсолютно понимать друг друга, даже если больше никто на свете не будет.


Анни не стала наказывать Клэр за случай с лошадью. Ей советовали быть построже, иначе девочки станут упрямыми и распущенными. Говорили, что молодость играет с судьбой. Но Анни была убеждена, что Клэр и так изрядно поплатилась за свою ошибку. В конце месяца Клэр поняла почему: весенние каникулы взаперти — весьма жестокое наказание. Девочки должны были поехать к бабушке и дедушке, но во Францию отправились лишь Мег и Эльв. Сестры никогда еще не расставались. Клэр впервые осталась одна на чердаке. По ночам, под шелест листьев боярышника, она накрывалась одеялом с головой. Двенадцать — самый гадкий возраст. Ты уже не та, что прежде, но еще не та, кем станешь. Висишь в пустоте. Клэр приходилось считать до тысячи, чтобы уснуть. Она скучала по Эльв, несущей дозор на дереве. Скучала по ровному сонному дыханию Мег.

В Париже Мег писала открытки Клэр, свернувшись клубочком на диване в красной лакированной гостиной бабушки и дедушки. Ей было одиноко и скучно. Книги не утешали, и даже мороженое в «Бертийоне» казалось невкусным. Сестер должно быть три, ведь три — волшебное число. Париж уже не тот, жаловалась она. Погода стояла холодная и дождливая. Девочки не вылезали из теплых свитеров и шерстяных носков. Каменная ванна во дворе, бывшая поилка для лошадей, раскололась из-за того, что вода в ней замерзла. От холода каштан так и не зацвел, белые почки были клейкими и мокрыми, блестящие листья выглядели скорее черными, чем зелеными. К тому же Мег и Эльв никак не могли ужиться. Они действовали друг другу на нервы и ссорились по пустякам.

— Сидеть взаперти — глупо, — заявила Эльв сестре однажды вечером. Недавно ей пришло в голову, что надо познать человеческий мир, чтобы защититься от него. Надо испытать все. Проникнуть в тыл неприятеля. — Давай погуляем, когда Ама и дедушка уснут.

Мег отказалась, не умея или не желая нарушать правила, и Эльв стала убегать по вечерам одна. Она на цыпочках спускалась по задней лестнице и скользила через мощенный булыжниками двор. Каждая прогулка была экспедицией бесстрашного антрополога. Где встречаются влюбленные? Где найти опасность и как ее избежать? Где живут скваттеры?[7] Можно ли убежать от демонов, если не хватает сил или времени?

Клэр читала открытки Мег и невольно гадала: может, Эльв нашла ворота под каштаном и убегает в Арнелль? Надо только трижды постучать и прошептать волшебные слова. «Когда я гуляю, я гуляю с тобой. Куда бы я ни пошла, ты всегда со мной».

Эльв написала это на открытке для Клэр. Она сидела на скамейке на набережной, писала и смотрела на Сену. Босая, ссутулившись, она лихорадочно водила по бумаге ручкой со светло-зелеными чернилами, которую купила в канцелярском магазине на рю де Риволи. «Париж никогда еще не был так прекрасен, — сообщала она сестре по-арнелльски. — Наконец-то я свободна. Me sura di falin. Теперь никто не причинит нам вреда».

Эльв поверила, что избавится от страхов, если будет поступать наперекор им. Она держалась за железные перила. Заходила в boulangeries,[8] смотрела на буханки хлеба, но не исчезала, как положено феям. Связала лодыжки веревкой и разрезала узел ножом. Если бы она знала эти трюки раньше, то смогла бы сбежать после спасения Клэр. Она начала верить, что зло отпугивает зло, а добро, напротив, притягивает. Она видела, как это происходит в парках. Темная кружевная завеса, гоблины верхом на искривленных деревьях, алчущие невинности демоны, которых не замечают женщины на скамейках и играющие дети. Умные девочки сражаются со злом по-своему. Их не застать врасплох. Эльв купила на блошином рынке пару черных туфель с острыми носами. Она начала курить, хотя сперва кашляла. Она пробовала и пробовала, пока не перестала кашлять. Привыкнуть можно ко всему. Так она решила. Она научилась всем своим видом говорить «пошли прочь» на разных языках, особенно арнелльском, словно у нее появилось собственное оружие. Ей было наплевать, что мужчины смотрят на нее. Их внимание к ней лишь укрепляло ее власть.

Пока Мег лежала в кровати, читала романы и сочиняла плаксивые открытки, Эльв изучала человеческий мир. Она ощущала, как становится сильнее. Она больше не боялась ветра или незнакомцев. Ее ничуть не пугал шорох листьев на деревьях, предвестник дождя. Так или иначе, дождь в Париже был прекрасен: холодный, чистый, свежий. Королева обещала, что если она встретится лицом к лицу с самым худшим своим страхом, то завоюет право сесть на арнелльский трон. «Вода, секс, смерть», — написала Эльв зелеными чернилами на обороте открытки. Она сложила карточку втрое и спрятала под подушку.

Однажды ночью Эльв разбудила крепко спящую Мег. Было уже очень поздно. Гостевая комната Амы с двумя сдвинутыми кроватями купалась в синем свете. Эльв принесла домой котенка, которого кто-то пытался утопить. Ей пришлось зайти довольно глубоко, чтобы спасти его. Сердце трепетало в груди. Эльв воображала, как вода смыкается над головой. Ей казалось, что она задыхается, как тогда, когда она закричала. Эльв вспомнила о своей клятве королеве Арнелля. «Вода, секс, смерть». Страх растаял без следа. Осталась лишь вода, зеленая, холодная и грязная. Девочка протянула руку и схватила котенка.

— Какой крошка! — воскликнула Мег, увидев котенка, вынутого Эльв из насквозь промокшего мешка. — Бедняжка! Он, наверное, умрет.

— Не умрет, — отрезала Эльв.

Ну почему Мег вечно пытается все испортить?

Котенок явно проголодался и скоро запищал так громко, что Ама прибежала в гостевую в полной уверенности, что у одной из девочек аппендицит. Эльв должна была получить нагоняй за ночную прогулку, но вместо этого уговорила Наталию оставить кошечку. Малышку окрестили Сейди и угостили блюдечком сливок.

— Мы ничего не скажем дедушке, — пообещала Наталия. — Однажды он посмотрит под ноги, увидит кошку и решит, что она всегда жила здесь. Она такая прелесть! Разве можно быть против?

Эльв выглядела счастливой, хотя в ее туфлях хлюпала речная вода, а одежда промокла до нитки.

— У тебя доброе сердце, — похвалила Наталия и поцеловала Эльв в лоб, прежде чем выйти.

Мег вспыхнула.

Эльв что-то напевала под нос. Она сняла с себя одежду и бросила мокрой грудой в угол. Она уже взрослая женщина, прекрасная, бесстрашная; будущая королева. Она вычеркнула страх воды из своего списка.

— Ты нарвешься на неприятности, если и дальше будешь шляться по ночам, — предостерегла Мег.

— Плевать, — парировала Эльв. — И вообще, неприятности могут поджидать где угодно. Например, у тебя под кроватью.


Самым лучшим в поездке были уроки рисования с мадам Коэн — по крайней мере, по мнению Мег. Эльв днем спала и набиралась сил для ночи. Девочки с детства знали любимую подругу бабушки. Они часто заходили в ее ювелирный магазин. Иногда там ошивались глупые внуки мадам Коэн, но сестры Стори не обращали на них внимания — мальчишки даже не умели говорить по-английски. Но мадам Коэн девочки уважали. Прежде она была небезызвестной акварелисткой, закончила художественную школу в Париже и Вене. Мадам была строгой учительницей и не снимала черного даже в летнюю жару. Она до сих пор носила траур по мужу, который скончался двадцать лет назад. Сестры каждый день приходили к ней на заднюю кухоньку. Эльв была сонной после ночных блужданий. Иногда она вела себя бесцеремонно: клала голову на стол и закрывала глаза, хотя должна была рисовать. Но мадам Коэн не наказывала ее, а поила эспрессо. Эльв даже не старалась, но ее акварели были прекрасны. Она рисовала одними лишь оттенками зеленого. Когда ее спросили почему, она ответила: «Я изучаю реку». Однажды она нарисовала черную акварель.

— Я думала, что ты рисуешь только реку, — заметила Мег.

— Разве ты не видишь, что это? — засмеялась Эльв.

Мадам Коэн пригляделась.

— Сена ночью.

Эльв удивленно кивнула.

— А по-моему, похоже на ботинок, — возразила Мег.

— Сестрам не следует спорить. У меня тоже были две сестры, — печально произнесла мадам Коэн.

Она знала, что в мире полно зла. Видела его своими глазами. Она никогда не говорила о прошлом, так почему заговорила теперь? Мадам была на несколько лет старше бабушки девочек, но это было заметно, только если приглядеться. Ее кожу испещряли тончайшие морщинки, которые напоминали Эльв прожилки листьев, пронизанных солнечным светом.

— Можно мне еще листок бумаги? — спросила Мег.

— Что с ними случилось, с вашими сестрами? — поинтересовалась Эльв.

Мадам Коэн прекрасно знала о черной завесе над парками и детскими площадками. Порой она видела ее над своей собственной крышей. Как раз сейчас черный жук пытался влететь в окно и бился об стекло. Казалось бы, какая ерунда — но только на первый взгляд.

— Их больше нет, — мадам Коэн хлопнула в ладоши. Довольно о прошлом. — Будь осторожней по ночам, — предупредила она Эльв.

Почти все соседи слышали о девочке, которая убегает из квартиры дедушки и бабушки и снимает туфли, чтобы не стучать каблуками по мостовой. В таких местах все лезли в чужие дела или, по крайней мере, пытались.

Эльв улыбнулась и пообещала постараться, хотя обе знали, что осторожность еще не все.

— У меня дурное предчувствие, — призналась мадам Коэн на той же неделе.

Было уже поздно, но никто не знал, где Эльв. Она сказала бабушке, что пошла в книжный, но ее там не было, Наталия проверила. К тому же Эльв надела короткое черное платье, черные туфли и подвела глаза карандашом, который нашла в старом косметическом наборе. Не похоже на наряд для книжного.

— Всем девочкам нужны секреты, — отмахнулась Наталия. — Это часть взросления. В конце концов, ей скоро шестнадцать. Она уже не ребенок.

— Возможно, им нужны секреты, — согласилась подруга. — Но разве они этого хотят?


Мег послала сестре акварель каштана, растущего во дворе, которую Клэр повесила на стену над постелью. Она смотрела на нее по вечерам, но не могла понять: на ветках белые цветы, десятки голубей или, может, звезды упали с небес и запутались в сети листьев? Когда Мег написала о черной картине Эльв, Клэр невольно захотела поменяться. Она наверняка сумела бы увидеть реку, в отличие от Мег.

Клэр лежала на кровати в темной комнате и жалела себя. Она любила Париж, мороженое и искусство. Ей нравилась бабушкина гостиная с красными глянцевыми стенами и терраса, на перила которой слетались птицы-попрошайки. Она не понимала, как Мег может быть несчастна у Амы, как она может быть одинока рядом с Эльв, почему она не смеет отправиться к реке и изучить оттенки зеленого.

Чтобы подбодрить Клэр, Анни проводила с ней много времени. Она включала CD-плеер, и они подпевали «Beatles», было очень весело. Еще Анни читала вслух «Энн из Зеленых крыш», «Робин Гуда» или старые книги про Нэнси Дрю, такие сентиментальные, что обе, мать и дочь, хохотали. Они часами смотрели любимые фильмы Анни: «Шараду», «Альфи» и «Четыре свадьбы и одни похороны». «Двое на дороге» они смотрели так часто, что выучили диалоги наизусть.

Клэр ни разу еще не получала мать в полное свое распоряжение. Оказывается, быть в центре внимания очень приятно! Она даже научила Анни говорить пару слов по-арнелльски. «Melina» означало «лето». «Henaj» означало «собака». Но потом Клэр испугалась, что предает сестер. В конце концов, это их секрет. Секреты хороши, только пока хранишь их, иначе какой в них смысл? Вот почему Клэр ничего не рассказала матери, когда Мег написала, что возле Эльв кружит мужчина. Без памяти влюбленный, он поджидал ее во дворе. Однажды он позвал ее по имени. Семья в это время садилась ужинать, и дедушка Мартин спросил, в чем дело. Эльв улыбнулась и ответила, что ничего не слышала. Позже Мег спросила, кто это был, но Эльв лишь пожала плечами.

— Nacree, — ответила она по-арнелльски.

«Никто».

— Твою внучку преследует мужчина, — сообщила мадам Коэн своей старинной подруге, когда они играли в карты на балконе.

Небо прояснилось. На следующий день девочки улетали домой.

— Она красива. Многие будут за ней ухаживать, — отмахнулась Наталия.

Но мадам Коэн обладала даром предвидения. И сейчас она предвидела недоброе.

— Может, твоя внучка и не ищет неприятностей, да только неприятности ищут ее.

— У нее горячая кровь, — возразила Наталия. — В ее возрасте девушкам не обойтись без приключений.

— Он работает в баре, Наталия, дорогая, — вздохнула мадам Коэн. — Первая любовь здесь ни при чем. Ему тридцать лет. Ходят слухи, что он женат.

— Рано утром мы отвезем девочек в аэропорт, — решила Наталия.

— Разумно, — согласилась ее подруга, хотя знала, что неприятности способны найти девушек где угодно.

Мег сидела в гостиной и нечаянно подслушала разговор. Бабушка пришла бы в ужас, если бы знала хоть половину правды. По ночам Эльв возвращалась босой, она держала свои черные туфли в руках, и от нее пахло табаком, духами и чем-то незнакомым. Гарью. Мег всегда делала вид, будто спит, но Эльв понимала, что сестра притворяется. Однажды ночью она присела на краешек кровати Мег.

— Он сделает все, что я велю. Он клянется, что умрет за меня.

Мег не открывала глаз.

— Я знаю, что ты слушаешь.

Эльв ощущала прилив адреналина, нарушая правила. Не это ли испытывают воины в мгновения перед битвой? Все равно что прыгнуть с моста. Когда делаешь то, чего боишься, со временем перестаешь чувствовать. Наедине с Луи она ничего не чувствовала, в отличие от него. Глупец! Возможно, поэтому она его и выбрала. Благодаря ему она научилась противостоять судьбе.

— Надеюсь, ты никогда не узнаешь то, что знаю я, — сказала Эльв сестре. — Надеюсь, ты и дальше будешь верить, будто жизнь такая же, как в книжках.

Мег померещилось, что Эльв плачет, но она не осмелилась проверить. Эльв скользнула к себе в кровать, и было уже поздно спрашивать, зачем она встречается с мужчиной, который доводит ее до слез.


Когда сестры Стори вернулись в школу, пошли разговоры, что Эльв изменилась. Она стала далекой, равнодушной, неуловимой. Красила ногти черным лаком и ходила по коридорам босиком, пока учителя не пригрозили оставить ее после уроков. Она надела остроносые черные туфли, так что лучше не стало. Туфли выглядели заграничными и опасными, отчего ее юбки казались еще короче. Девочки, обедавшие с Эльв за одним столом, боялись ее жестоких кровавых сказок об отрезанных руках и головах, о том, как людей превращали в лягушек, кормили ядовитыми жуками, хоронили заживо. Никто больше не хотел слушать ее рассказы. Девочки, с которыми она выросла, не понимали, откуда ей известно о подобном. Они держались поодаль. Со временем даже перестали здороваться.

Мальчики, напротив, ходили за Эльв по пятам. Робели даже самые нахальные. Они не слушали ее рассказы, а только смотрели. Эльв стала еще прекраснее, чем раньше, бесшабашнее, чувственнее. Мальчики, знавшие ее с детского сада, вымаливали поцелуи. Звонили по ночам и бросали камешки в окно спальни. Она не обращала внимания. На свой шестнадцатый день рождения Эльв попросила обойтись без вечеринки. Ей вполне хватало сестер. Заглянул Алан со своей новой подружкой, учительницей биологии в той же школе. Анни заметила, что та очень молода и пытается разрядить напряженную атмосферу.

— Алан все время говорит о дочках, — сообщила девушка. Ее звали Шерил Генри, и она мечтала завести детей. — Они его радость и гордость.

— Неужели? — восхитилась Анни. — Как мило.

Она предложила Шерил любимый торт Эльв — шоколадный с кофейной глазурью. Сама Эльв не съела ни кусочка. Все сидели на кухне, Алан приехал слишком поздно для настоящего праздничного ужина. Эльв ждала отца, но, когда он появился, даже не поздоровалась.

Алан поцеловал ее в лоб и вручил сотню долларов. Подарок на день рождения.

— Не трать все разом, — попросил он.

Эльв посмотрела, как отец наливает себе кофе, и исчезла, пока остальные ели торт. Она легла в постель и накрылась одеялом. Шестнадцать лет — чепуха. Это ничего не значит. Эльв услышала, как мать поднялась по лестнице, открыла дверь, увидела дочь в кровати и осторожно вышла. Ее мать так же слепа, как и отец. Что она подумала в то лето, когда садовники сметали коконы и Эльв заплакала? «Не переживай. Так нужно. А то гусеницы съедят все деревья», — утешала дочку Анни.

— Подумаешь, — сказала тогда Эльв. — Мне наплевать.


Наутро после дня рождения Эльв взяла отцовскую сотню и отправилась автостопом в Хемпстед. Водитель не сводил с нее глаз, как будто она была феей, миражом на пассажирском сиденье.

— Какие-то проблемы? — равнодушно спросила она.

В кармане у нее лежал серебряный ножик для чистки овощей.

— Может быть, — ответил парень.

Он выжидающе смотрел на Эльв, поэтому она выскочила на красном сигнале светофора и остаток пути прошла пешком. Она нашла татуировочный салон. Его клиентам должно было исполниться восемнадцать, но Эльв выглядела достаточно взрослой, как будто знала, чего хочет, поэтому удостоверения личности никто не спросил. Она наколола две черные звезды на плечах на месте крыльев. Боль странно утешала, вела из тела в Арнелль. В Арнелле собирались войска, королева выстроила их у ворот. Любой обитатель человеческого мира был под подозрением, включая Эльв.

— Докажи, что ты своя, — произнес один из стражников.

На Эльв было черное платье и черные балетки. Она чувствовала запах жасмина. Татуировочный мастер начал что-то подозревать, когда она сняла блузку.

— Будет немного больно, — предупредил он, хотя Эльв было все равно.

Потом он замотал татуировки белыми бинтами.

— Может немного кровить, — добавил он, но и это было неважно.

Эльв дождалась автобуса, вернулась домой и с горящими плечами пошла по Мейн-стрит. В темноте она становилась свободной. Дойдя до Найтингейл-лейн, Эльв замедлила шаг. Она устроилась напротив собственного дома, наблюдая за семьей. Ее мать, Мег, Клэр, кузина Мэри Фокс и мать Мэри, Элиза, ужинали. Эльв хотела быть с ними, откидывать спагетти на дуршлаг, резать огурцы, накрывать на стол. Она хотела смеяться над историями Мэри о глупых одноклассниках. Но она сидела у изгороди в конце Найтингейл-лейн и с трудом разбирала, о чем говорят родные, хотя их смех был слышен сквозь открытые окна.

Эльв услышала шорох. Вдруг это демон? Она покрепче сжала нож в кармане и обернулась, но увидела лишь школьного знакомого, который выскользнул из двора Вайнштейнов. На парне были джинсы и черный свитер. Он увидел Эльв, помедлил и подошел. Его звали Джастин Леви, и он был без ума от нее.

— Привет. — Он присел рядом.

— Грабишь Вайнштейнов? — спросила Эльв.

Джастин достал из кармана два флакона с таблетками.

— Оксиконтин. У мистера Вайнштейна рак.

Он предложил ей таблетку. Эльв проглотила и откинулась на траву рядом с Джастином. Она ничего не чувствовала, только покой. Ей казалось, она может всю жизнь пролежать под изгородью. Татуировки даже не зудели.

— Рак чего? — спросила она.

— Поджелудочной железы. Мой папа работает с ним. Он говорит, шансов нет. Они сейчас ужинают у меня дома, хотя мистер Вайнштейн почти ничего не ест.

— А как же ты пробрался в дом? Я думала, у них есть собака.

— Захватил с собой хот-дог, — признался Джастин Леви.

Эльв засмеялась.

— Все ясно.

— Хороший песик.

У Вайнштейнов жил старый бассет по кличке Претцель, который лаял на прохожих. Но стоило наклониться и погладить его по голове, как он мгновенно становился лучшим другом. Эльв почему-то хотелось плакать, когда она думала о собаке Вайнштейнов. Джастин Леви явно понял, что она расстроена. Он взял ее за руку, но девушка так взглянула на него, что сразу отпустил.

— Кстати, ты мне не интересен, — сообщила Эльв. — Я не стану с тобой встречаться.

— Как скажешь.

Джастин Леви был огорошен даже под кайфом. Он и не мечтал, что Эльв станет с ним встречаться. Все его знакомые парни боялись Эльв и мечтали ее трахнуть. Он почитал за счастье просто лежать с ней рядом на траве.

Эльв села и сняла блузку. Джастин Леви изумленно следил за ней. Она велела ему размотать бинты, и он повиновался. Под бинтами он увидел пару капель крови и черные звезды.

— Знаешь, что это значит? — спросила Эльв.

— Что ты прекрасна? — отважился Джастин.

Эльв засмеялась. Вот умора! Люди смотрят лишь глазами. Если она когда-нибудь встретит мужчину, который разглядит ее истинное «я», то немедленно спасется из этого жалкого человеческого мира.

— Это значит, что я невидима, — пояснила она. — Вот! — крикнула она королеве Арнелля. — Вот мое доказательство!


Ночью, когда Мег уснула, Клэр забралась к Эльв в постель, чтобы послушать о Париже: об оттенках речной зелени, о стене дождя. Клэр захотела посмотреть на черную картину, но Эльв ответила, что не помнит, куда ее задевала. Все равно акварель была посредственная. Потом Клэр спросила о мужчине из рассказов Мег, и Эльв ответила, что он ничего для нее не значил.

— Мег в своем репертуаре, — возмутилась она. — Вот трепло! В жизни не сохранила ни одной тайны.

— Расскажи мне что-нибудь, — взмолилась Клэр. — Расскажи мне тайну.

— Поклянись, что будешь молчать.

— Ты же знаешь, что буду.

Эльв прошептала Клэр, что той ночью, когда она выудила из воды мешок с мяукающим котенком, выброшенным, точно мусор, в реке остался еще один мешок. Мег и Ама так и не узнали об этом. Эльв не смогла достать второй мешок. Это преследовало ее. Никак не получалось забыть.

— Но ты же спасла котенка, — возразила Клэр.

— Но только одного.

Она показала Клэр черные звезды на плечах. Клэр завороженно притихла.

— Мама тебя убьет, — с восхищением произнесла она.

— Она не узнает. — Их мать была оптимисткой, что в глазах Эльв было равносильно глупости. — Она никогда ничего не знает.

Сестры шептались. Они слышали шелест листьев боярышника, сонное дыхание Мег и ветер на улице. У Клэр комок стоял в горле. У них были тайны, о которых невозможно говорить вслух.

— Куда он тебя отвез? — спросила Клэр.

Она четыре года хотела задать этот вопрос. Четыре года подбирала слова. Иные слова пьют кровь и режут язык, заставляют узнать то, что невозможно не знать. Эльв пропадала целый день. Клэр вернулась и ждала у знака остановки. Она ждала, пока не стемнело и в лесах не загорелись светлячки. Пока не вернулась Эльв. Сестра ничего не сказала тогда и ничего не скажет сейчас.

— Пора спать, Gigi, — прошептала Эльв. — Закрывай глаза.


В первую неделю июня нахлынула нежданная жара, температура поднялась за тридцать. В такую погоду люди совершают глупости, например бросаются с причала в прохладную воду и ломают шею о камни. Пожилых людей просили оставаться дома. Птицы погибали в гнездах. Клэр неожиданно решила коротко подстричься. Обычно легко внушаемая, она была взволнована собственной отчаянной решимостью измениться. Руки прели в шинах, от жары кружилась и зудела голова, но почесаться не получалось. Анни отвела дочь в парикмахерскую на Мейн-стрит, где молодая женщина, Дениза, накинула на ее плечи пеньюар.

— Уверены? У вас такие красивые волосы. Не жалко?

Клэр была уверена. Дениза обрезала ее тяжелую черную гриву по самый подбородок. Они пожертвуют ее волосы «Локонам любви» на парик для ракового больного. Клэр понравилась короткая стрижка — стало намного прохладнее, — но сестры пришли в ужас. Старшие девочки сидели дома и смотрели старый черно-белый фильм про волка-оборотня. Их так заворожила судьба несчастного оборотня, что они, как ни странно, сошлись во мнениях и хором завопили при виде Клэр.

— Кто это сделал? — спросила Эльв. — Не иначе, мамочка придумала!

— Ах, Клэр! — сквозь слезы воскликнула Мег. — Мы больше не похожи.

Длинные черные волосы Мег были заплетены в косу и заколоты на макушке. Она не любила перемен. Ей нравились длинные, запутанные книги вроде «Больших надежд», в которых злодеи оказывались героями и кто-нибудь непременно спасал положение в самый отчаянный момент.

— Мы никогда уже не будем похожи, — печально произнесла Мег.

— Есть один способ, — заявила Эльв, после того как мать вышла из комнаты. — Если ты действительно хочешь. Но ты, наверное, опять лишь мелешь языком.

Мег вздернула подбородок. Она знала, что у сестер есть секреты. Слышала, как девочки шепчутся в кровати.

— Ты так считаешь? — возразила она. — Я первая. А потом посмотрим, хватит ли тебе смелости.

Они спустились вниз и сели на пол. Эльв зажгла черную свечу, которую привезла из Парижа На Эльв были джинсы и белая майка из магазина на рю де Турнон. Майка была ужасно дорогая, но очень ей понравилась. Она запихала ее в сумочку, стоило хозяину отвернуться. Ткань просвечивала, но Эльв было все равно. Она сходила за ножницами и полотенцем, чтобы накинуть Мег на плечи, и заперла дверь спальни.

— Ты уверена? — с нажимом спросила она. — На тысячу процентов уверена? Если завтра передумаешь, будет поздно!

Мег кивнула. Она была абсолютно спокойна. Она не подстригала волосы с десяти лет, считая их своим единственным украшением. Мег была не менее красива, чем Эльв, но не понимала этого. Она вынула заколку. Возможно, с простой косой она была даже красивее сестры.

Клэр села на краешек кровати Мег. Она ощущала свою вину и ответственность.

— Я подстриглась только потому, что в шинах жарко и я не могу заплетать косу. Я даже вымыть голову не могу. Может быть, не стоит, Мег? Ты не обязана.

Если Мег на что-то решалась, то всегда внезапно, как сейчас. Она хотела и дальше походить на сестру и потому не слушала возражения Клэр.

— Другого способа нет. Режь.

Эльв выпустила косу Мег и приступила к делу. Понадобилось время, потому что ножницы были старыми и тупыми. Наконец она протянула Мег отрезанную косу и начала подравнивать концы. Волосы падали на полотенце и деревянный пол.

— Можно пожертвовать ее «Локонам любви», — предложила Клэр. — Для больного ребенка.

— Или сжечь и наложить на кого-нибудь порчу, — парировала Эльв и отрезала еще немного.

Она старалась как могла. Она никогда раньше не стригла. Наконец Мег подошла к зеркалу. Эльв обрезала ее волосы очень коротко. Слишком коротко. Кончики были неровными из-за тупых ножниц. Мег стала похожа на мальчика.

— Хорошо бы немного отрастить, — заметила Клэр. — Правда?

— Мне надо отдохнуть, — сообщила Эльв.

Иногда пути назад нет. Она это знала. А теперь узнает и Мег. Эльв вылезла в окно. Шелестели листья. Клэр слышала, как сестра спускается по стволу боярышника. Мег, потрясенная, не сводила глаз со своего отражения.

— Эльв нарочно это сделала. — Лицо Мег пошло пятнами, как будто она собиралась заплакать. Она провела рукой по волосам, которые топорщились ежиком. — Она не подстрижется.

— Ну конечно подстрижется, — заверила сестру Клэр. — Мы всегда выглядим одинаково.

Они подождали, но Эльв не вернулась. Она пришла домой только под утро, из последних сил забралась в окно. Она провела ночь в спальне Джастина Леви. Заставила его спать на полу. Он повиновался ей во всем. Слабак! Они покурили травку, которая совсем на нее не подействовала, после чего Эльв велела Джастину лечь на пол. Ей снились черные звезды, черная вода, черное солнце посреди неба. Когда сестры проснулись, Эльв в одежде, с колтунами в длинных волосах лежала у себя в кровати, как будто всю ночь протанцевала в Арнелле.

Анни сводила Мег в парикмахерскую. Дениза старалась как могла, но волосы Мег стали еще короче. Она была похожа на пловчиху, стриженную под мальчика. Вернувшись домой, она заперлась в ванной и отказалась выходить. Анни и Клэр ждали на кухне. Они слышали, как Мег тихонько плачет.

— Что на нее нашло? — недоумевала Анни.

Было тридцать семь градусов и нестерпимо душно, синоптики обещали еще большую жару и грозы. Лето даже толком не началось, а уже стало невыносимым. Анни обзванивала конторы по установке систем центрального кондиционирования. По всему дому стояли вентиляторы. Кое-кто платил втридорога за кондиционеры, которыми торговали из фургонов на бульваре Нортерн.

Анни запаниковала. Три девочки-подростка занимали все свободное пространство. Они ворчали и капризничали, хранили секреты и плакали без видимых причин. И отдалялись от нее все больше. Она уже не помнила, когда они в последний раз сидели за столом все вместе, беседовали, смотрели кино. Клэр пыталась выманить Мег из ванной, щебеча на своем чертовом арнелльском. В душе Анни разгоралась паника. Она обзванивала всех подряд, но на всем Лонг-Айленде не было ни одного кондиционера. Всем было жарко, все были несчастны и раздражены. Кондиционер можно было купить только у спекулянтов с их непомерными ценами, а этого она не собиралась делать.

— Хорошо, что мы подстриглись, — произнесла Клэр, когда Мег с пятнистым лицом и красными глазами наконец вышла из ванной.

Клэр должны были снять шины в конце недели. Возможно, тогда она будет счастлива. Все встанет на свои места, как раньше, и снова не нужно будет постоянно выбирать между сестрами.

— По крайней мере, нам будет прохладно, несмотря на жару, — утешила она Мег. — А кому не будет — сама знаешь.

Мать продолжала висеть на телефоне в поисках кондиционера. Мег наклонилась к сестре. Она не хотела, чтобы Анни слышала. Ее долгом было раскрыть Клэр глаза, хотя лучше бы ее слова оказались ложью.

— Эльв не та, кем ты ее считаешь, — прошептала Мег. — Остерегайся ее.


В день, когда Клэр сняли шины, жара наконец спала. Как приятно и в то же время как странно снова обрести руки! У нее словно выросли паучьи лапы, отчего ей было не по себе. Даже самые простые вещи — налить апельсинового сока, почистить зубы — давались ей с трудом. Она обрезала волосы, и теперь Мег и Эльв не разговаривали. Сталкиваясь в коридоре, смотрели в разные стороны, словно при встрече с тенью, которую незачем узнавать.

Учеба скоро закончится. В следующем году будет легче. Они поедут в Париж, втроем, как и положено. Во всех сказках говорится о трех сестрах. Старшая сестра смелая, средняя надежная, а у младшей самое доброе сердце. Эльв повесила в шкафу карту Арнелля. Иногда Клэр сидела в шкафу с фонариком и пыталась запомнить карту. Розовые сады; терновые кусты; хижины из камня и соломы; тропинки, ведущие к замку; бездонное озеро; луг, по которому без седла и вожжей бродит спасенная ими лошадь.


В самом конце семестра Анни вызвали в кабинет директора школы. Эльв училась из рук вон плохо. Она спала на уроках латыни. Дерзила учителям. Сквозь стеклянную дверь Анни видела дочь в приемной. На прошлой неделе Эльв отказалась сдавать экзаменационные тесты. Она не собиралась в колледж. Она хотела чего-то другого. Возможно, она будет жить в Париже, работать на мадам Коэн, сидеть по вечерам в кафе и гулять по набережной.

Директор вызвал Эльв в кабинет после разговора с Анни.

— Хочешь что-нибудь сказать?

— Ni hamplig, suit ne henaj.

Эльв смотрела в пол. Она назвала директора свиньей и псом. На ее губах играла чуть заметная улыбка.

— Вот видите, о чем я, — обратился директор к Анни.

— Неужели так сложно уживаться с людьми и быть вежливой? — спросила Анни, когда они шли к машине.

— Ты этого хочешь? Чтобы я была вежливой?

Эльв распахнула дверь и плюхнулась на пассажирское сиденье. Она отогнула зеркальный солнцезащитный козырек и стала подводить глаза зеленым. В Арнелле у всех членов королевской семьи были зеленые глаза. Эльв не хватало смелости сказать Клэр, что она не принадлежит к высшим кругам, хотя Мег она бы просветила с удовольствием. Идеальную Мег, которая понятия не имеет о настоящей жизни.

— Тебя что-то расстроило? — попыталась догадаться Анни. — Поговори со мной. Раньше ты со мной разговаривала.

Эльв засмеялась.

— Это было сто лет назад.

В Арнелле сто лет пролетало как одно мгновение. Время было прозрачным. Сквозь него было видно. «Смотри через стекло, — велела королева. — Видишь, как легко вернуться в прошлое?»

Эльв наклонилась к зеркалу, получше разглядеть свое отражение. Тонкая ткань майки натянулась. Анни увидела одну из черных звезд.

— Что это? — спросила она.

Внутри нее все оборвалось. Анни была застенчива, как девочка, и приходила в ужас, если приходилось выступать на людях. Она ощутила прилив отчаяния.

Эльв глянула на свое плечо и натянула майку пониже.

— Она у меня уже давно, — холодно отрезала она. — Просто ты не замечала.

— Эльв. Прошу. Поговори со мной.

— Я не собираюсь быть вежливой, если ты об этом. Даже не мечтай.

У Эльв странно щекотало в горле. Надо быть поосторожнее, чтобы не сболтнуть лишнего. Она повернулась и выглянула в окно. Норт-Пойнт-Харбор превратился в сплошное зеленое марево. Как хорошо быть невидимой, помеченной звездами! Она не обязана слушать мать, даже если та будет умолять поговорить, даже если заплачет.

— Давай уже поедем, — сказала Эльв.

Мать завела мотор.


Мег нашла марихуану в шкафу. Трава лежала в обувной коробке вместе со спичками и бумагой для самокруток. Мег затащила Клэр в шкаф, и они уселись в темноте под зеленой картой Арнелля. Мег щелкнула фонариком. Клэр подросла и сравнялась с сестрами. Если бы не дурацкое несчастье с волосами, люди считали бы их тройняшками. Они бы здорово повеселились в школе, разыгрывая учителей и одноклассников.

— Это, наверное, Джастина Леви, — предположила Клэр. — Она с ним не разлей вода.

Мег поморщилась.

— Сомневаюсь. Джастин ей не друг. Скорее, раб. Все знают, что она его просто использует.

У Джастина была своя машина, и он везде возил Эльв. Она даже больше не ходила до школы пешком вместе с сестрами.

Клэр поднесла мешочек к носу.

— Пахнет грязными носками, — сообщила она.

— Вопрос в том… скажем ли мы маме?

— Нет, — отрезала Клэр. — Ни за что.

— Но надо же что-то сказать, — настаивала Мег.

— Почему?

— Тот, кто хранит чужой секрет, разделяет чужую вину. Становится сообщником.

Клэр вспотела. В шкафу действительно было нечем дышать.

— Ладно, — согласилась она. — Поговорим с Эльв сегодня вечером.


Эльв не вернулась домой к ужину. Анни, Клэр и Мег съели пиццу и салат. Сестры обменялись взглядами, когда Анни спросила, знают ли они, где Эльв. Они пожали плечами и ответили, что понятия не имеют.

— Джастин Леви — ее парень? — поинтересовалась Анни.

— Вряд ли, — ответила Мег. — Просто он без ума от нее.

— Мег! — воскликнула Клэр.

— Да ладно, все равно все в курсе. Он сам написал баллончиком на стене.

— На какой стене? — спросила Анни.

Он написал на стене старого городского Музея китобойного промысла: «Ради тебя я вырву сердце из груди». Все судачили об этом.

— Прекрасный салат, — похвалила Клэр.

— «Ради тебя я вырву сердце из груди», — процитировала Мег.

— Это об Эльв? — Анни видела это кривое желтое объяснение в любви.

— Ага, — подтвердила Мег.

— Но точно мы не знаем, — поправила Клэр. Она покосилась на Мег. — Джастин Леви такой впечатлительный мальчик!

— О да, — согласилась Мег.

— Не исключено, что граффити посвящено Мэри Фокс, — отважилась Клэр.

Все засмеялись.

— Ради тебя я вырву мозжечок из головы, — пошутила Мег.

— Я проспрягаю латинские глаголы, — подхватила Клэр.

— Я буду любить тебя до конца своих дней, — добавила Анни, радуясь, что Джастин Леви не ее сын.


Они сидели наверху и делали домашнее задание, когда наконец вернулась Эльв. От нее пахло жжеными листьями.

— Вкалываете? — спросила она.

Она взяла у Мег «Алую букву» и пролистала.

— Вот так имечко — Тестер!

Мег достала из-под кровати обувную коробку.

— Ну-ну, — фыркнула Эльв, увидев коробку, и отложила книгу. — Глядите, что нашел наш маленький детектив!

— Мы не хотим, чтобы у тебя были неприятности, — пояснила Клэр.

— Неприятности с большой буквы Н?

Эльв села на кровать Клэр. Она придавила сестре ноги, но та промолчала.

— Не смей рыться в моих вещах, — велела она Мег. — Все потому, что ты завидуешь.

— Завидую? — невесело засмеялась Мег.

— Это началось в Париже, помнишь? Тебя бесило, что у тебя кишка была тонка делать то же, что и я.

— В смысле, спать дни напролет? Или трахаться с кем попало?

Эльв влепила сестре пощечину.

— Ты завистливая сука, вот ты кто! — Мег схватилась за горящую щеку.

— Ты злишься на меня за волосы, но это было твое решение. Я не виновата, что ты стала уродиной.

— Прекратите! — завопила Клэр.

— Я же тебе говорила, — бросила Мег младшей сестре. — Погляди на ее истинное лицо!

Эльв подошла к открытому окну и выскользнула на улицу. Клэр встала, схватила коробку и убрала ее в шкаф.

— Мама не должна это найти.

— То есть ты на ее стороне? — уточнила Мег.

— Нет.

Клэр надела шлепанцы. Лучше бы Мег не рылась в шкафу. Лучше бы она ничего не трогала.

— Не верю. Ты всегда на ее стороне.

— Неправда.

— Ты ничем не лучше Джастина Леви. Жалкая рабыня!

— Ты ее совсем не знаешь, — холодно отрезала Клэр. — Тебе только кажется, что знаешь.


Клэр спустилась на первый этаж и вышла через заднюю дверь в огород. За спиной было тихо, только еле слышно бубнил телевизор — мать смотрела новости. Блеклый вечер, неподвижный воздух. Эльв сидела в беседке и курила. Белая майка прилипла к ее коже, босые пятки потемнели от земли, черные волосы свисали до талии. Она больше не была похожа на сестер. Она была похожа на королеву бесконечно далекой страны. Над огородом слепо порхали мотыльки. Свет в спальне не горел. Мег, наверное, легла в постель и, как обычно, тихонько плакала, чтобы никого не беспокоить.

— Не надо было ей грубить, — сказала Клэр.

— Это не грубость. Это честность. Она такая зараза!

— Она считает, что я как Джастин Леви.

— Еще чего! Джастин жалок, а ты отважна. Вы, скорее, противоположности. Мег ни черта не знает.

Эльв внезапно подняла руку.

— Стой!

Клэр застыла на месте. На дорожке перед ней сидел птенец. Сестры опустились на колени.

— Выпал из гнезда, бедняжка. — Эльв подняла птенца. — Это малиновка.

Клэр была поражена хрупкостью малыша. Сквозь кожу с парой ярких перышек было видно биение сердца.

Девочки поискали гнездо, но ничего не нашли в темноте. Вокруг висела мерзкая паутина. Клэр все время смахивала ее с лица, даже когда ничего не осталось. Стрекотали сверчки. Эльв опустилась на мокрую траву. Клэр мечтала походить на сестру, печальную и прекрасную.

— Все равно уже слишком поздно, — решила Эльв. — Даже если мы найдем гнездо, птенец не выживет. Хочешь подержать?

Королева Арнелля постановила, что так будет. «Вода, секс, смерть». Настала очередь смерти. Птенца не спасти.

Клэр села рядом, и Эльв накрыла ее руку своей. Она опустила птенца в ладонь сестры. Клэр чувствовала, как он дрожит. Его сердце трепетало, словно крылышки мотылька.

— Может быть, помолимся? — предложила она.

— Если хочешь, Gigi. У тебя хорошо получается.

Похвала приободрила Клэр.

— Твоя жизнь была коротка, — торжественно произнесла она, — но не менее важна, чем любая другая жизнь.

Клэр услышала всхлипывания.

— Не смотри на меня, — велела Эльв.

Она старалась думать о том, что можно повернуть время вспять и вновь очутиться с матерью в палатке на огороде. В одной из маминых сказок двенадцать принцесс танцевали всю ночь напролет. А двенадцать братьев превратились в белых лебедей.

— Ладно. — Удивленная Клэр опустила глаза.

— Дальше, — велела Эльв. — Заканчивай.

— Мы надеемся, что ты обретешь мир.

Клэр была в смятении от такого откровенного выражения чувств. Она поспешно дочитала молитву. Наверное, она все сделала неправильно. Она не настолько хороша, как думает Эльв.

— Мы надеемся, что ты благословен.

Сестры слышали дыхание друг друга и стрекотание сверчков. Невнятно бормотали машины на Мейн-стрит. Эхо гуляло между домами в ясную ночь.

— Закрой глаза, — попросила Эльв.

— Зачем?

Мир казался живым существом. Воздух кишел комарами, москитами и мотыльками.

— На минутку, — настаивала Эльв. — Не бойся.

Клэр закрыла глаза. Через некоторое время малиновка замерла.

— Все, — произнесла Эльв. — Можешь открывать.

Птенец словно стал еще меньше, одна кожа да кости. Эльв сходила в гараж за лопатой. Она встретилась лицом к лицу с третьим страхом из списка. Сегодня ночью можно разорвать открытку с зелеными чернилами. Она вернулась к Клэр и выкопала ямку под живой изгородью. Лицо Эльв было мокрым от слез. Она копала так быстро, что выглядела не расстроенной, а разозленной. Клэр благоговейно молчала и не предлагала помочь. Эльв закончила, оторвала низ своей любимой парижской майки и осторожно завернула малиновку. Клэр никогда и никого не любила так сильно, как Эльв в этот миг. У нее в горле стоял болезненный комок. Как хорошо, что она вышла на улицу, нашла в огороде сестру, осталась с ней в темноте!

После похорон они вернулись в огород. Нырнули под сплетение лоз и уселись по-турецки рядом с капустной грядкой. Капусту никто не любил, даже мать. Пустая трата времени. Эльв закурила и выдохнула струйку дыма. Ночь была такой темной, что дым казался зеленым. Мир словно отодвинулся куда-то далеко. Эльв внезапно подалась вперед. Сперва Клэр испугалась, что получит пощечину, как Мег, но Эльв лишь обхватила ее руками. Она крепко обняла сестру, затем отстранилась. Когда она задрала майку, чтобы вытереть мокрое лицо, Клэр увидела, что под майкой ничего нет. Эльв была похожа на садовую фею, которая спит под листьями, разговаривает с червяками и вплетает в свои длинные черные волосы белых мотыльков. Она словно перестала быть человеком. У Клэр возникло странное чувство. Наверное, Эльв ощущала то же самое, глядя, как мешок со вторым котенком пошел ко дну. Свое бессилие спасти того, кто рядом.

В лето шелкопряда, все изменившее, когда Эльв было одиннадцать, Клэр восемь, а Мег приболела и осталась дома, они возвращались от знака остановки в темноте.

Эльв отсутствовала десять часов. На ней по-прежнему был купальник, но туфли куда-то пропали. Сестры держались за руки и шли по пустой улице. После того как они вернулись домой, мать выбранила их. Велела идти в спальню и пообещала поговорить об их исчезновении утром. Эльв взяла вину на себя, соврала, что Клэр не могла одна найти дорогу домой. Эльв должны были наказать за столь позднее возвращение, но ей было все равно. Они с Клэр поднялись в спальню, она легла в кровать и поджала колени. Мег валялась на своей кровати и читала «Большие надежды».

— Читала? — спросила она Эльв и показала обложку.

Эльв отвернулась к стене. Арнелль черным зернышком зрел в ее груди.

Клэр забралась на кровать к сестре. Эльв пахла пеплом и огородной землей. В ее чудесных длинных волосах застряли листья.

— Это о мальчике, который считал, что у него нет будущего, но ошибался, — пояснила Мег. — Запутанная и загадочная история о судьбе и о любви.

Эльв замерзла. Клэр обняла ее. Она в жизни не сумеет отблагодарить сестру, никакие слова тут не помогут. Что-то дурное стряслось с Эльв вместо нее. Купальник Эльв до сих пор не высох, но она не потрудилась его снять.

Именно тогда Клэр поняла, что они никогда ничего не расскажут.


В ночь, когда малиновка умерла у них на руках, над головой носились майские жуки. Эльв распугала их. Сестры сидели рядом с капустной грядкой. Никто не знал, что они здесь. Они могли быть в сотне миль отсюда, могли спуститься по подземной лестнице. Не успеешь оглянуться, как наступит август. Эльв наклонилась вперед и зашептала. Ее заплаканное лицо горело. В человеческом мире надо очень осторожно выбирать привязанности. Надо смотреть прямо в сердце. Длинные волосы Эльв мазнули Клэр по лицу.

— Ты совсем на нее не похожа.

В огороде было так темно, что они едва различали лица друг друга. Все остальное тонуло во мраке.

— Ты гораздо больше похожа на меня.

ЛЕБЕДЬ

Моя сестра пряталась у себя в комнате. Смотрела на небо и плакала. Разве не прекрасно снова стать человеком? Но она продолжала тосковать по свободе. Я теряла сестру за сестрой, неужели и ее мне было суждено потерять? Она стояла на карнизе за окном. У нее была всего одна рука; если она упадет, то разобьется вдребезги о скалы внизу.

В полночь я пошла собирать тростник, хотя вокруг бродили злобные псы и убийцы. Я принесла острые иглы и палочки. Вечером я плела тростник, пока сестра плакала. Закончив, я накрыла ее плащом. Она превратилась в птицу и улетела.

Я следила за ней, пока она не растаяла облачком. Теперь мы обе были свободны. Я отправилась в город и нашла работу. В конце концов, у меня был талант. Если меня спрашивали о семье, я скрывала, что у меня когда-то было двенадцать сестер. Говорила, что всегда заботилась о себе сама. Говорила, что мне нравится быть одной, и со временем поверила в это.


В это время года сестры Стори ели помидоры на завтрак, обед и ужин. Жареные помидоры, перетертые с хлебными крошками; густой томатный суп с сельдереем, базиликом и сливками; салаты из желтых помидоров, спрыснутых бальзамическим уксусом. Однажды помидоры забыли на плите, девочки прозвали получившееся варево «Черная смерть» и охотно мазали его на тосты. Они выдумывали помидорные шутки: «Почему помидор покраснел? Потому что увидел картошку без мундира! Чем помидоры чистят зубы? Томатной пастой!» Они часами возились на кухне, пробуя самые сумасшедшие рецепты: помидорный мусс, помидорный шербет, торт из зеленых помидоров. Но этим летом Эльв заявила, что у нее аллергия на помидоры. Якобы у нее была от них крапивница. Она не съела ни кусочка. Отодвигала тарелку, сколько бы труда мать ни вложила в блюдо. Эльв было все равно. Она будет есть то, что хочет. Будет делать то, что хочет. Она говорила это тихо, но все слышали.

Душный запах августовских лоз в огороде всегда напоминал сестрам Стори о матери, которая иногда плакала во время прополки. Девочки не знали, то ли она до сих пор тоскует по бывшему мужу, то ли для слез есть иная причина. Эльв предположила, что мать жалеет себя. Клэр решила, что лучше не донимать ее вопросами. Мег спросила, не нужно ли помочь, например, с прополкой. Анни обняла среднюю дочь. После этого они часто работали вместе в конце дня, когда солнце клонилось к закату, но мошкара еще не вилась. Им нравились тишина и общество друг друга.

Мег уже исполнилось пятнадцать, она была прилежной и хорошенькой девушкой. Она носила очки и много времени проводила в одиночестве. Средняя из сестер больше других сестер напоминала Анни в том же возрасте: застенчивая, серьезная, всегда с книжкой. Мег работала вожатой в летнем лагере. Дети ее обожали. Днем она устраивала книжные чтения, которые быстро стали популярны. Маленькие девочки старались сесть рядом с ней и переворачивать страницы. Все до одной носили бархатные ободки, как Мег, а несколько даже попросили матерей обрезать им волосы.

И все же Мег оставалась для Анни загадкой. Она всегда стояла немного наособицу, даже от сестер. Нет, конечно, все три девочки были таинственными, скрытными. Эльв и Клэр продолжали щебетать на своем языке и смеялись над непонятными шутками. Но они замолкали, стоило Мег войти в комнату. Между ними словно черная кошка пробежала, и Анни не понимала, в чем дело.

— Как бы мне хотелось знать, о чем они говорят, — выпалила Анни как-то раз, когда они с Мег работали в огороде и набивали бочку пыльными сорняками.

— Да так, о пустяках. Они считают себя лучше других, вот и все.

Арнелль больше не был интересен Мег. Она втайне осуждала не только язык, но и сам мир. В Арнелле шла война, феи сражались с демонами и смертными. Истории Эльв были полны жестокостей, порой столь зверских, что Мег морщилась и зажимала уши. В них убивали лебедей и выдергивали окровавленные перья. Заколдовывали розы, превращая их в терновник, который пронзал руки, глаза и сердца. Чем ярче и тревожнее становились истории, тем больше увлекалась Эльв. В ее фантазиях постоянно фигурировал мужчина по имени Гримин, которого Эльв мечтала убить. Вместе с Клэр она придумывала самые изощренные казни: сварить в кипящем масле, бросить на съедение воронам, запереть в железном ящике с роем пчел.

Клэр выбрала пчел. Тысячи пчел-убийц из Южной Америки.

По вечерам Анни с Мег сидели на крыльце и читали романы в тусклом августовском свете. Эльв тоже нашла работу — в мороженице. До «Бертийон» ей было далеко, всего лишь жалкий киоск. Какое унижение для Эльв — работать в таком второсортном месте! Но ей нужны были собственные деньги, собственный график. Приходя с работы, она пахла горячими ирисками и серой. Она постоянно врала: матери, горожанам, клиентам, которых частенько обсчитывала, самой себе. Она словно презирала то, что люди зовут правдой: хитрую, но жалкую попытку убедить себя в осмысленности жизни.


Эльв, босая, мрачная, торопливо уходила каждый вечер, хлопнув дверью.

— Пока-пока, — бросала она через плечо младшей сестре.

Только с ней она еще разговаривала, только Клэр знала, кто она на самом деле.

— Не отморозь бока! — кричала в ответ Клэр.

Как жаль, что она слишком мала и не может пойти с сестрой!

Анни всегда спрашивала, когда Эльв вернется, хотя прекрасно знала, что услышит в ответ.

— Когда-нибудь, — равнодушно и нетерпеливо отвечала Эльв.

— Хочешь, я за ней прослежу? — спросила Мег однажды вечером.

Зеленые деревья на Найтингейл-лейн уныло чернели на фоне темнеющего неба, а горизонт исполосовали облака.

Анни покачала головой.

— Если кто и должен за ней проследить, так это я.

Анни сбросила сандалии. Ее пятки были пыльными. Удивительно, как только Эльв бродит по городу без обуви? Похоже, ей ничто не причиняет вреда — ни камни, ни стекло, ни ветки. Их город безопаснее многих, уровень преступности почти нулевой, но с одинокой девушкой все может приключиться. По слухам, в гавани устраивают настоящие оргии. Полицейские машины постоянно патрулируют берег, но оргии проходят на песчаных отмелях. И где только местная молодежь достает столько пива? И как раздобывает наркотики? Однажды вечером по дороге из магазина Анни заметила на берегу подростков, они болтались у флагштока в парке. На вид вполне приличные дети. Анни остановила машину и вышла поговорить. Большинство ребят разбежались, но кое-кто остался, хихикая и нервничая при виде взрослой женщины. Когда Анни сказала, что ищет Эльв, все отвернулись. Один парнишка хихикнул. Анни пошла обратно к машине и услышала девичий смех за спиной.

Вспомнив реакцию подростков на имя дочери, Анни внезапно схватила туфли.

— Я пошла.

— Ты не сможешь ее остановить. Она даже в машину к тебе не сядет.

— Я могу посадить ее под домашний арест. Запретить смотреть телевизор. Пусть торчит дома все лето.

— Мама! — печально воскликнула Мег.

— Я могу запереть ее в спальне.

— Она вылезет в окно.

Эльв еще шла по переулку. Она остановилась, чтобы погладить старого бассета на лужайке Вайнштейнов, и растворилась в сгущающихся сумерках. Она походила на тень, игру воображения, которую невозможно схватить. Эльв делила свое время между мороженицей и мостом, где ошивались самые непутевые ребята, которые умели веселиться. Но даже тамошние девчонки держались от нее подальше и цеплялись за своих парней при виде Эльв. Даже они боялись ее желания все попробовать. Дай ей таблетку — она проглотит, предложи выпить — не откажется. Ее невозмутимая отвага стала легендарной. Но Джастин Леви видел Эльв испуганной. Как-то раз на берегу она дала деру при виде машины на парковке. Когда Джастин догнал Эльв на Мейн-стрит, она дрожала всем телом.

— Он еще там? — спросила девочка.

На ней был купальник и мокрое полотенце на бедрах. Она не собиралась звать полицию. Все ее мысли были о бегстве.

Джастин озадаченно пожал плечами. Эльв заставила его вернуться.

— На парковке пусто, — сообщил ее верный гонец, запыхавшись.

После этого Эльв продолжала терпеть Джастина, пока он сдуру не признался ей в любви. Он начал утомлять. К середине августа с нее было довольно.

— Что со мной не так? — уныло спросил Джастин, когда она велела перестать за ней таскаться.

Любой другой на ее месте заверил бы: «Дело не в тебе, дело во мне», лишь бы отвязаться. Но она была честной с Джастином.

— Ты не тот, кого я ищу, — ответила она.

Она искала мужчину, который не страшится железа и веревок. Кого-то вроде Гарри Гудини. Мужчину, который вывернет ее наизнанку, заставит чувствовать, потому что ничто другое, видимо, не может. Она забиралась в платяной шкаф и резала себя бритвой, но ничего не ощущала. Водила рукой по пламени свечи, но все напрасно. Достаточно было закрыть глаза — и все возвращалось.

Джастин заплакал, когда она его бросила, словно в подтверждение ее правоты.

— О господи, Джастин. Найди себе хорошую девочку. Получше, чем я. Только меня тебе не хватало. Скажи спасибо за добрый совет.

После этого Джастин перестал с ней здороваться. Он носил черную куртку, хотя на дворе стоял август, и солнечные очки по вечерам. Над ним посмеивались.

— Ты похож на идиота, — сообщила Эльв, случайно встретив Джастина в кондитерской.

Она пришла туда с Брайаном Престоном, который был известен тем, что принимал наркотики и спалил семейную дачу в Беркширских горах. Брайан был глупым, симпатичным и забавным.

— Хотя бы очки сними, — посоветовала Джастину Эльв.

Он повиновался, и стало ясно, что он опять плакал. Неужели никто не видит, на что похож реальный мир? Слабость Джастина была отвратительна. Сосед, мистер Вайнштейн, умер, и теперь его бассет день и ночь сидел на лужайке. Миссис Вайнштейн не пускала пса в дом. Каждый раз, проходя мимо него, Эльв хотелось плакать. Надо это прекратить. Что толку? Все равно что пытаться завоевать место при дворе в Арнелле или избавиться от черного зернышка в груди, от привкуса лжи и железа. Она плакала, когда мужчина в машине отвез ее к себе и запер в комнате, но перестала, поняв, что это бесполезно. Она сделала все, что попросила королева, но ничего не получила взамен. Арнелль ни на что не годен.

Она решила изменить историю.

Она перейдет на другую сторону.


Город зарос диким виноградом, глицинией, сорняками в три фута высотой. Такое уж выдалось лето: грозы, град. Однажды душным вечером в новостях сообщили о странном дожде из живых лягушек. Дети выбежали на улицу с банками из-под майонеза, чтобы ловить их, точно светлячков. Воздух был наэлектризованным, раскаленным, он давил, навевал сон, заставлял забыть о заботах и утешиться ложью. Даже умных людей легко обвести вокруг пальца, особенно собственным детям. Когда все вокруг пахнет дымом, как понять, что горит? Все улики были для Анни простым совпадением. В огороде валялась пачка сигарет, хлопали двери, мальчишки бросали камешки в окно. Однажды вечером под изгородью сидел Джастин Леви в черной куртке и плакал. Если бы Анни сложила кусочки мозаики, она смогла бы их расшифровать.

Анни навестила мать и попросила совета. Она тревожилась о сестрах Стори. Одна совсем притихла, другая вела себя надменно, третья на глазах исчезала, становясь совсем другим человеком. Возможно, развод и предательство Алана повлияли на них намного сильнее, чем сперва казалось. Или во всем виновата Анни? Она переживала из-за своего прокисшего брака и искала утешения в огороде, а не у дочерей. Она замкнулась, не ходила на свидания, почти не встречалась с друзьями. Плохой пример выживания.

— В переходном возрасте характер часто портится, — напомнила Наталия. — Растить детей непросто.

— Я была такой же?

— Ты хорошо себя вела, так что обошлось без наказаний. Но часто плакала без причин. Это очень эмоциональная пора. Все время пробуешь что-нибудь новое и обжигаешься.

— Я была похожа на Эльв? — настаивала Анни.

— Нет, — Наталия покачала головой.

Весной парижский ухажер еще долго бродил вокруг дома после отъезда девочек. В том же месяце Наталия убирала в гостевой комнате и нашла под кроватью нож и кусок веревки. Она перевезла спасенного котенка из Парижа в Нью-Йорк. Сейди сидела у нее на коленях днем, пока Мартин дремал. Наталия часто вспоминала ночь, когда насквозь промокшая внучка проскользнула в квартиру, одновременно ожесточенная и растроганная.

— Не была.

В последний визит сестер Наталия нашла Эльв в своем платяном шкафу. Внучка спала на полу, свернувшись клубочком, как маленькая девочка. Шкатулка с драгоценностями была открыта, и золотая цепочка пропала. Наталия не сомневалась, что Эльв поносит ее и вернет. Но цепочка пропала навсегда.

Иногда Наталия смотрела на внучку — на ее покрытые черным лаком ногти, на выражение лица, когда она считала, что ее никто не видит, на аккуратные порезы — и боялась за нее. Ее подруга Лия Коэн считала, что демоны охотятся на юных девушек. Они проскальзывают в окна и хитростью открывают двери. Наталия всегда слушала подобные истории вполуха, но теперь не могла от них отмахнуться. Она начала запирать двери во время визитов Эльв, чтобы никто не вошел и не вышел. Она выросла с уверенностью, что можно потерять человека, даже если он сидит в соседней комнате. Наталия постаралась вспомнить предостережения подруги. Она не любила вмешиваться в дела дочери, но все же взяла Анни за руку, прежде чем отпустить ее домой.

— Хорошенько следи за Эльв, — посоветовала она. — Загляни ей в душу.


Она начала поиски с чердака. Дом купили во многом из-за него: большое пространство под покатой крышей, старый боярышник, бросающий тень в окно. Идеальное место, чтобы растить трех девочек. Старинную деревянную мебель покрасили в белый цвет, стены обклеили обоями. Анни нашла обувную коробку, где раньше лежала марихуана, а теперь украденный из бабушкиной аптечки демерол. К стене платяного шкафа были приклеены фотографии Эльв, целующейся с разными мальчиками. И еще загадочная карта. Зеленые чернильные тропинки вели через терновый сад. Демоны сплетались в безумном непристойном объятии.

На ночном столике Эльв лежал дневник. Анни взяла его и спустилась в огород. Ее руки дрожали. Она чувствовала себя ведьмой, вторгшейся в замок и обшаривающей потайные помещения. Утром шел дождь, и жара спала. Птицы искали червяков, на помидорах сверкали капельки воды. Большая часть дневника была написана по-арнелльски, под зелеными и черными акварелями красовались подписи. Крылатая пленница была похищена у настоящих родителей. Розы умирали. Пульсирующее сердце, вырванное из еще живого тела, было огорожено железной решеткой. Мужчина по имени Гримин связывал фей и трахал их, пока они не истекали кровью. Гоблины маршировали по лесам, готовые насиловать и разрушать.

Анни понятия не имела, что Эльв известно о подобном, не говоря уже о том, что дочь заполняла дневник эротическими и жуткими рисунками. Она выбросила лекарства и вернулась наверх. В доме царила тишина. Он становился просто огромным, когда она оставалась одна. Анни вспомнила, как целый год перед разводом с Аланом их ссоры эхом отдавались на чердаке. Сестры Стори зажимали уши руками? Забирались под одеяла и мечтали уехать из дома? Анни положила дневник на место, закрыла дверь спальни и позвонила бывшему мужу. Она плакала, так что Алан не сразу понял, в чем дело, но потом заверил, что Эльв ведет себя как самый обычный подросток. Ему виднее, он ведь школьный директор. Немного наркотиков и мир фантазий. Ему встречались случаи намного хуже, и все же ребята заканчивали школу, поступали в колледжи, жили обычной жизнью. Анни, как обычно, слишком себя накручивает. А известно ли ему, что Эльв все время где-то шляется? Элиза сообщила, что Мэри видела, как Эльв купалась нагишом в заливе со старшеклассниками. А как насчет того, что она не подчиняется правилам, сбегает из дома по ночам? Алан велел подождать, пообещал, что все изменится к лучшему.

Наутро пришел полицейский и сообщил Анни, что ее дочь украла в булочной поднос кексов. Она раздавала их на детской площадке, пока не налетели мамаши и не выбросили подозрительные угощения.

— Это всего лишь кексы, — Анни поспешила на защиту дочери.

— Это украденное имущество, — жестко возразил полицейский.

Анни убедила его не сообщать об инциденте, выпроводила, поднялась наверх и постучала в дверь спальни. Когда Эльв была дома, она всегда держала дверь запертой. Замок щелкнул, и на пороге появилась полуодетая раздраженная Эльв с колтунами в волосах.

— Приходила полиция, — сообщила Анни.

Молчание.

— Кексы?

Глаза Эльв отливали желтым. Ее отчитывали даже за добрые дела. Если бы кексы раздавала Мег, ей вручили бы медаль. Она попала бы на городскую доску почета.

— Я не стану тем, кем люди хотят меня видеть, — отрезала Эльв.

— Какие люди? — не поняла Анни.

Ей пришло на ум, что Эльв под кайфом.

— Человеческая раса, — презрительно пояснила Эльв.

Вечером Эльв сожгла свою одежду в помойном баке. Еще один шаг прочь от жестокости человеческого мира. Она выгребала из шкафа полные охапки купальников, туфель, сумочек, носков. Оставила две черные юбки, черные джинсы, пару футболок и остроносые туфли из Парижа. В последний момент она спасла синее платье, которое сшила бабушка. Все остальное отправилось в огонь, даже зимнее пальто. Эльв полила одежду жидкостью для зажигалок и чиркнула целой пачкой спичек. Вся округа провоняла паленой шерстью. Миссис Вайнштейн вызвала пожарных, перепугавшись при виде пламени за своей дикой яблонькой. Старый пес ее мужа завыл.

Эльв было наплевать, пусть даже Найтингейл-лейн засыплет пеплом доверху. Когда приехали пожарные, она плясала босиком и дерзила. Пожарные убедились, что за костром следят, и уехали, завывая сиренами. Анни с Мег несколько часов поливали огород, чтобы затушить все уголья. Воняло горелыми сорняками и палеными помидорными лозами, последние стручки горошка с треском лопались один за другим, точно хлопушки.

Элиза посоветовала Анни обратиться в полицию, когда дочь в очередной раз не вернется домой вовремя. Но Анни боялась, что Эльв сбежит из дома. По телевизору все время показывали мрачных девиц, которые сбегали из дома из-за дурного обращения. Потом их находили мертвыми. Поэтому, не дождавшись дочь в очередной раз, Анни взяла стул и села ждать у задней двери. Эльв появилась только ранним утром. На лужайке выпала роса, и на полу кухни остались мокрые следы. Эльв не удивилась и не встревожилась, увидев мать на кухне. Она плюхнулась на стул у стойки и потребовала блинчиков.

— Умираю от голода, — сообщила она.

Когда ее сердце билось быстрее, она чувствовала себя живой. Если хотела есть, умирала от голода.

— Хватит шляться где попало. Ночевать вне дома опасно. С тобой может случиться что-нибудь ужасное.

— Уже случилось.

«Спроси меня. Увидишь, кто я».

— Элиза считает, что я должна вызвать полицию. Для твоего же блага.

Эльв уставилась на мать, вздернув подбородок.

— Похоже, ты не жаришь блинчики.

— Нет, — ответила Анни. — Не жарю.

Это не тот ребенок, которому она рассказывала сказки в огороде. Куда исчезла ее милая, хорошая девочка?

— Если я еще раз найду наркотики, Эльв, то отправлю тебя в клинику. Я серьезно.

Это тоже посоветовала Элиза. Не шути с ней. Покажи свою силу.

Эльв не могла понять, куда делись таблетки. Теперь все ясно. Ее мать постаралась.

— Ты рылась в моих вещах? — спросила она.

— Это мой дом, — сообщила Анни. — Мои правила.

— Хорошо, — холодно согласилась Эльв. Она восприняла слова матери как вызов и вступила в бой. — Ройся, сколько влезет. Ты ничего не найдешь.

Клэр помогла избавиться от улик. Они выбросили иглы и чернила, которые Эльв берегла для самодельных татуировок; трубку для курения конопли; бумагу для самокруток; пустые пачки из-под контрацептивных таблеток; лезвия, которыми она резала себя. Эльв говорила, что ее кровь зеленая, но когда лезвие входило в плоть, Клэр видела только красное. Несколько раз Клэр заходила в спальню и находила сестру нагишом перед зеркалом. Они обе смотрели на ее тело, которое Клэр считала идеальным. Но Эльв, похоже, была разочарована в себе. Она поворачивалась и искала на спине зачатки черных крыльев. Но видела лишь кожу да кости.

Однажды Клэр проснулась среди ночи и увидела на кровати Эльв парня в черной куртке. Может быть, это сон? Клэр закрыла глаза и велела призраку развеяться. Вскоре парень вылез в окно и ушел огородом. Это был Джастин. Клэр уже встречала его на Найтингейл-лейн. И вроде бы заметила в лесу — он плакал.


В конце лета Джастин Леви повесился у себя в спальне. Эльв не пошла на похороны и отпевание в часовне в Хантингтоне. Вечером Клэр выглянула в окно и увидела, как сестра раскапывает могилку малиновки. Эльв осторожно сложила косточки в чистую тарелку и отнесла в дом. Клэр тихонько спустилась по лестнице и присоединилась к сестре за кухонным столом. Эльв взяла мамин набор для шитья: катушку черных ниток и длинную иголку. Она собирала ожерелье из косточек, прежде похороненных под изгородью. Амулет на память о мертвых.

Пальцы Эльв кровоточили. Она сверлила английской булавкой крохотные дырочки в косточках.

— Тебе больно? — спросила Клэр.

Эльв засмеялась. Что-то застряло в ее горле, как обычно при мысли о Джастине. Он был так беззащитен перед болью! Ей следовало научить его жизни. Научить запирать боль на замок.

— Причинить себе боль очень просто, — похвасталась она сестре. — Я могу это сделать с закрытыми глазами.

После того как Эльв надела ожерелье из косточек, в городе пошли разговоры, что она ведьма. Но Клэр считала ожерелье печальным и прекрасным. Однажды Эльв дала его померить. Они вместе стояли перед большим зеркалом в спальне. Клэр с удовольствием отметила, насколько они похожи, несмотря на то что волосы у нее еще не отросли.

Мег считала ожерелье нелепым.

— Она даже мертвых не может оставить в покое, — прошептала она Клэр, после того как Эльв вышла из комнаты.

Их старшая сестра была олицетворением энергии и суматохи. Словно вихрь заточили в бутылку и время от времени выпускали на третьем этаже. Когда Эльв вернулась в спальню, Мег молчала.

— Что с тобой? — спросила Эльв сестру.

В Арнелле все понимали, что можно плакать без слез и храбриться, изнемогая от страха. Но Мег ничего не понимала.

— Кошки на душе скребут?

По-арнелльски «кошка» была «pillar». Фраза прозвучала неожиданно жестко.

— Со мной все в порядке, — отрезала Мег.

Эльв знала, что она имела в виду. «Дело в тебе. Как всегда».


Погода менялась. Наступил сентябрь, и девочки пошли в школу. По вечерам Эльв начала курить стеклянную трубку с каким-то белым порошком. При затяжках казалось, что она вдыхает огонь. Клэр сидела в коридоре третьего этажа и охраняла дверь спальни.

— Спасибо, Gigi, — говорила Эльв вернувшейся в комнату Клэр. — Теперь я могу дышать.

Клэр однажды спросила, что в трубке.

— Противоядие от человечества, — ответила Эльв и засмеялась. — Серьезно, ничего. Толченый мел.

Хотя учеба была в самом разгаре, Эльв часто приходила домой на заре. Она не боялась промочить ноги, бегая по сырой лужайке; она горела изнутри, несмотря на перемену погоды. В утренний час сестры собирались в школу, а она ложилась в постель, голая и мокрая. Ее невозможно было ни расшевелить, ни разговорить. Большую часть времени она была изнурена, но возбуждена. Когда ей удавалось хоть немного поспать, она говорила во сне, всегда по-арнелльски.

В такие школьные утра Клэр сидела в изножье кровати сестры, полная тревоги. Она начала бояться будущего. Эльв зашла слишком далеко. Клэр опасалась, что дверь в Арнелль может захлопнуться в самый неожиданный момент и запереть сестру в подземном мире. Она шептала имя Эльв, но не получала ответа. Она водила пальцем по шрамам, которые сестра оставляла на коже. Сумеет ли она спасти Эльв, если когда-нибудь придется? Будет ли молча стоять и смотреть, как похищают сестру, или рискнет проявить отвагу?


Мег начала прятать свои вещи. Она сложила их в шкаф в гостевой комнате, купила замок в хозяйственном магазине, а ключ убрала в рюкзак. Вещи пропадали одна за другой: ободки, украшения, одежда. Эльв сожгла свое барахло и теперь таскала чужое. Элиза позвонила Анни и сообщила, что ее дочь застукала кузину в своем шкафу. Эльв отжала окно и забралась в спальню Мэри. Когда Мэри вошла и увидела кузину со своими вещами, Эльв пригрозила поджечь дом, если она расскажет. У Мэри случился такой сильный приступ астмы, что Элиза рванула в больницу.

После этого Анни перестала видеться с кузиной, как и с большинством горожан. Она не хотела слышать о чужих детях, их высоких баллах за экзаменационные тесты, хороших оценках, блестящем будущем. Не хотела, чтобы ее с жалостью в глазах расспрашивали о дочери. В городке без конца судачили об Эльв. Ее выходки служили неиссякаемым источником для сплетен. Она сидела босая на могиле Джастина Леви и курила. Нахамила учительнице истории, которую все боялись, и теперь миссис Хилл в отпуске по состоянию здоровья. Нарвала лучших роз во дворе миссис Вайнштейн и развесила на веревке над кроватью, обозвав защитным амулетом.

— Чтобы гоблины не сожрали нас живьем, — пояснила она, когда заявилась миссис Вайнштейн. — Или вы этого хотите? Хотите, чтобы мы умерли, как Претцель?

Бассета Претцеля недавно сбила машина Он был слишком старым и слепым и уже не мог жить на улице, но миссис Вайнштейн все равно не пускала его в дом. Эльв закидала «хонду» миссис Вайнштейн яйцами, но это преступление осталось нераскрытым. Прохожие оборачивались посмотреть на черную одежду и остроносые туфли Эльв, а она вопила: «Куда вы пялитесь, уроды?»

— В этом городе полно идиотов, — пожаловалась она Клэр, которая начала подозревать, что можно быть слишком бесстрашным.

Клэр снились кошмары о лошади в Центральном парке, о парне на кровати Эльв, о соседском псе.

— Будь осторожна, — учила младшую сестру Эльв. — Не то тебя повяжут по рукам и ногам своими дурацкими правилами.

Хайди Престон сообщила Мег, что ее брат хвастает, будто трахается с Эльв, когда захочет, в обмен на наркотики. Он мог раздобыть метамфетамин, оксиконтин и риталин. Хайди никого не осуждала, она просто сообщала Мег факты, точно диктор новостей. На несколько недель она стала лучшей подругой Мег. Познания Хайди о наркотиках и сексе были такими чарующими и неожиданными! А потом Эльв застукала их вместе. Вернувшись домой из школы, она в ярости оттащила Мег в сторону.

— Не лезь в мою жизнь, — рявкнула она. — И держись, черт побери, подальше от сестры Брайана.

Дверь спальни была заперта. Эльв набросилась на Мег, прижала сестру к стене, ущипнула. Третий этаж был для Клэр частью другого мира, не вполне принадлежащей реальности. Эльв исписала стены зелеными чернилами. На полу вокруг ее кровати валялась мятая бумага, грязные стаканы и чашки.

— Я не шучу, — рявкнула Эльв. — Не смей с ней разговаривать.

— Прекрати! — завопила Мег.

Она попыталась вырваться, но не смогла. Она плакала и пыталась скрыть слезы от сестры. На ее коже вспухли красные рубцы от щипков.

— Тупая корова! Вечно ты лезешь в чужие дела. Вот почему мы с Клэр тебя ненавидим. Ты ничтожество, Мег.

Мег опустила глаза и хлюпнула носом.

У Клэр закипела кровь.

— Немедленно прекрати!

Эльв пораженно уставилась на нее.

— Мег может делать что хочет, — продолжала Клэр, удивляясь собственной вспышке.

Они с Эльв всецело принадлежали друг другу. Но Эльв изменилась, с тех пор как начала курить тот белый порошок. «Иногда быть злой необходимо, — шептала она Клэр. — Нужно защищать себя любой ценой».

— Мег может дружить, с кем хочет.

Мег легла в кровать и забралась под покрывало. Она всегда так делала, когда плакала, и думала, что никто не знает.

— Прекрасно. — Лицо Эльв горело. — Мне плевать на Мег.

— А мне — нет, — пылко возразила Клэр.

— Неужели? А она бы тебя спасла?

Так закончилась дружба Мег и Хайди. Мег и Клэр вместе возвращались домой из школы. Сияло сентябрьское солнце, лужайки побурели. Соседи выглядывали в окна и думали, что сестры Стори похожи на близнецов. По вечерам они делали домашние задания на кухне, пока Эльв рыскала по городу. Мег не переживала из-за Хайди. Ей больше не нужны были подруги. Теперь у нее была Клэр. Более чем достаточно.


По вечерам стало холодать. Приходилось надевать свитер или легкую куртку. Края листьев уже заворачивались. Осень в этом году наступила рано, чему все были рады после жаркого сырого лета. Анни перекопала почти весь огород и выбросила жухлый латук, раздавленные лозы с желто-белыми цветами и бурые стручки гороха. Ей помогала Мег, а вскоре присоединилась и Клэр. Они хорошо работали вместе, размеренно выпалывали сорняки, рыхлили почву, собирали последние овощи. Давили ногами помидоры-паданцы и смеялись до упаду.

— Как ты думаешь, прошлое — это навсегда? — однажды спросила Клэр у Мег. Они выдергивали деревянные колышки, к которым были привязаны самые тяжелые лозы. — Как по-твоему, можно от него убежать?

Моросило, сестры Стори были в дождевиках. Мать собирала капусту, которую никто не любил. Она отвезет ее в хранилище с продуктами для бедных, устроенное в мэрии.

Мег пожала плечами.

— По-моему, мы те, кто есть.

— А если на тебя нападут акулы или похитители детей? Ведь все тогда изменится. Ты не сможешь быть прежней.

— В Норт-Пойнт-Харборе нет акул, — отрезала Мег.

— Одна была, — заметила подошедшая Анни.

Ей нравилось проводить время с младшими дочерьми.

— Она приплыла из-за Монтока.

— Не верю! — засмеялись Мег и Клэр.

— Десять футов длиной, — усмехнулась Анни.

Она чувствовала себя совсем как раньше, когда дочери были младше, а она моложе. Даже до развода Алан вечно где-то пропадал, но их четверка была неразлучна.

— У нее была тысяча зубов, — добавила Мег. — Она могла проглотить целую лошадь. Нет, целую корову!

— Она могла съесть целый город, — заверила Анни. — Дома и магазины. Но однажды она уплыла. Вернулась в свое родное море и вообще не вспоминала городок Норт-Пойнт-Харбор.

— Она пропала навсегда, — закончила Клэр.

Она видела окно их спальни. Листья боярышника были похожи на черные крылья. Клэр закрыла глаза и пожелала, чтобы с Эльв никогда не случалось дурного. Вот бы снова стать прежними!


Первый школьный семестр закончился. Эльв провалилась по всем предметам. Ее забрали в полицию за магазинную кражу, но сняли обвинение в обмен на обещание оставить местную аптеку в покое. «Подумаешь, сунула в карман лак для ногтей и мятные леденцы, — жаловалась она. — Тоже мне, федеральное преступление!» Алан нашел приличного адвоката и оплатил солидный счет. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Атмосфера в доме становилась все напряженнее. Эльв меняла парней каждую неделю. Они таскались за ней по пятам, а затем исчезали, уступая место другим. Мало-помалу Эльв стала чужой в собственном доме. Она почти не разговаривала, приходила и уходила как тень. После драки из-за Хайди Престон она не снисходила даже до своей любимицы Клэр. Здесь нечем дышать, сказала она Клэр, когда сестра забралась к ней в кровать. Она велела ей уйти, хотя плакала, мерзла и была ужасно одинокой.

Мег разузнала о метамфетамине. Они с Клэр сидели в библиотеке и читали о побочных эффектах: сыпь, паранойя, приступы гнева, бессонница. Как знакомо! Мег случайно наткнулась на Хайди Престон, которая сообщила, что ее брата Брайана отправили в школу-интернат в Мэне из-за Эльв. Родители Хайди нашли их в подвале под кайфом. Брайан сбежал из интерната, и теперь никто не знал, где он. Мег и Клэр поднялись наверх и порылись в обувной коробке. Они изучили карту на стене шкафа. Клэр раньше не замечала, что все дороги в Арнелле замыкаются в кольцо.


Однажды ночью в начале октября ударил внезапный мороз. Анни хотела защитить остатки урожая. Она часто собирала свежие помидоры в это время года и всю зиму делала из них соус для спагетти. Анни вышла на улицу, чтобы накрыть последние дрожащие лозы полиэтиленом. Она подняла глаза и увидела, как Эльв вылезает в окно и спускается по дереву. Анни не шевелилась под прикрытием листьев. Она слышала ветер и шелест крылышек последних бабочек, светящихся в темноте.

На Эльв была тонкая черная блузка, которая липла к груди, и черные джинсы. Несмотря на мороз, она была босиком. Она побежала, как только коснулась земли. Анни почему-то кинулась за ней. Она не раздумывала, а просто действовала. Словно кто-то нажал кнопку, привел в действие пружину, и у Анни не оставалось иного выбора, как следовать за дочерью. Эльв бежала тихо и на удивление быстро. Анни моментально запыхалась, но не сдавалась. Казалось, все на свете спят и не подозревают, что время мчится вперед. На задних дворах лаяли псы. Хотя листья на деревьях начали желтеть, в темноте все выглядело черным.

Эльв направлялась на парковку круглосуточного магазина. Рядом с белыми акациями, проросшими сквозь асфальт, стояла старая машина. Мотор работал, в темноту сочился выхлоп. Анни остановилась в зарослях колючего шиповника. Собственное дыхание эхом отдавалось в ее голове. Она покрылась потом, хотя было холодно. Анни увидела, что дверь машины открылась. Грянул залп громкой музыки. Как только Эльв забралась внутрь, машина рванула с места, визжа шинами. Анни стояла в кустах и тяжело дышала. Потом медленно поплелась домой. В боку кололо. В машине сидели парни. Ни одного местного. Ни одного знакомого. Анни послышался смех Эльв.

Когда она вернулась, на кухне горел свет. У Анни вспыхнула надежда. Быть может, Эльв высадили и она уже дома? Но на кухне ждали Мег и Клэр. Они заварили чай.

— Ты нашла ее? — спросила Мег.

Анни покачала головой и села рядом. Клэр протянула матери влажное бумажное полотенце. Колючки оставили царапины. Лоб и руки кровоточили.

— Спасибо, — поблагодарила Анни.

— Она села на винт, — сообщила матери Мег.

— Что?

Анни уставилась на дочерей. Им давно пора спать, утром в школу. Клэр всего тринадцать, а Мег пятнадцать.

— Принимает метамфетамин, — пояснила Мег. — Нам сказала Хайди, сестра Брайана Престона. Он ходил в нашу школу, пока его не выперли.

Мег и Клэр сидели рядом, соприкасаясь коленями. Они сговорились и выдали Эльв, хотя знали, что горько заплатят за свое предательство. Эльв не умела прощать. «Je ne sprech suit ne rellal har», — сказала Эльв, когда Мег нашла стеклянную трубку и пакет белого порошка. «Только попробуй проболтаться — пожалеешь». Клэр была рядом и все слышала.

Эльв взяла с них обещание молчать, но они держали пальцы крестиком за спинами. Они всегда учились новому у Эльв. На этот раз они научились лгать. Мег принесла матери рюкзак Эльв. Если они не остановят сестру, сама она не остановится.

Мег убедила Клэр, что они поступают правильно, но даже сейчас Клэр не была уверена. В последнее время она плохо спала: боялась, что призрак Джастина Леви прилетит за Эльв. Думала о демонах и женщинах с черными крыльями. В тот ужасный день она много часов ждала на углу у знака остановки. Мошки искусали ее с ног до головы. Она ждала бы тысячу лет, но не вернулась бы домой без сестры.

«Если мы не поможем ей, никто не поможет, — прошептала сегодня вечером Мег. — Сейчас или никогда».

Клэр казалось, что Эльв зовет ее, не силах вымолвить ни слова; неслышно повторяет заклинание для самых крайних случаев. «Reuna malin». «Спаси меня». Выбора нет. Вот почему они ждали возвращения матери. Они поведали ей правду об Эльв, хотя знали, что после этого жизнь навсегда перестанет быть прежней.

ЖЕЛЕЗО

Мы только хотели на него посмотреть. Поставили ловушку на лугу. Железные решетки и дверца, как в мышеловке. В него никто уже не верил, только мы, потому что видели его тень.

Мы поймали его с первого раза.

Мы считали, что нам повезло. Считали, что это судьба. Гордились собой.

Он сидел в ловушке и прятался от солнечного света. Над ним кружились вороны.

Он не двигался, и мы потыкали в него веточками. Мы боялись, что он сбежит, если открыть дверцу, и потому следили за ним весь день.

Назови нам свое имя, приставали мы, потому что знали: так он станет нашим навсегда.

Он молчал. Наверное, не мог говорить.

Он становился все бледнее. Походил на лунный свет. Он был так красив, что мы не могли отвести глаз и смотрели на него целыми днями.

Назови свое имя, повторяли мы вновь и вновь.

Он молчал, пока не исчез, свернулся жухлым осенним листком, пропал. Мы ясно услышали его имя — Горе. Оно осталось с нами навсегда.


В воскресенье, в самый разгар листопада, они отправились в Нью-Гэмпшир. Мир вокруг мерцал алым и желтым. Младших девочек тоже взяли, так что все было совершенно невинно. Семейный отдых, и ничего более. Вылазка на природу. Алан редко проводил хотя бы час с бывшей женой и дочерьми, не говоря уже о целом дне. Эльв сказали, что родители пытаются вести себя более цивилизованно. По правде говоря, Анни вынудила Алана. Она скандалила и умоляла, пока он наконец не сдался. И все же, по-видимому, они были убедительны, потому что Эльв спала на заднем сиденье. Время от времени Анни слышала, как Клэр и Мег шепчутся по-арнелльски. Они беспокоились, две встревоженные голубки. «Se sure gave ne?» «Далеко еще?» «Sela se before». «А если мы ошиблись?» «Quell me mora». «Хватит спрашивать».

Анни схватывала языки на лету. Она выучила французский, подслушивая разговоры родителей. Клэр кое-что перевела, пока болела, и теперь Анни немного понимала по-арнелльски. Недавно она была у психотерапевта. Он велел не допускать создания иной реальности, особенно той, в которой нет родителей. Сестры Стори отгородились от мира, словно прибыли из другого места и времени. Подобные фантазии ведут к холодности, иллюзиям, вероломству. Реального мира должно быть достаточно.

Эльв распростерлась на заднем сиденье в той же одежде, в которой спала. Ее разбудили рано утром. Она ворчала и жаловалась, но когда увидела отца, то натянула ботинки, схватила свитер и плюхнулась в машину, где моментально уснула. Она спала, а Мег смотрела в окно, Клэр грызла ногти, отец вел машину, а мать сидела на переднем сиденье в солнечных очках, хотя день выдался пасмурным. Анни захватила сумку-холодильник с напитками и сэндвичами, но есть никому не хотелось. Листва была такой алой, что казалось, будто деревья пылают. Эльв зевнула и вытянулась на коленях Клэр.

— Halav seinma burra, — в полусне пробормотала она.

«Очень неудобно».

На шее Эльв по-прежнему висели косточки малиновки. Они пожелтели, костный мозг покрылся черными линиями, но Эльв было наплевать. Девушкам нужна защита от зла.

Эльв была тяжелой, но Клэр не жаловалась. Она провела пальцами по спутанным волосам сестры. Эльв за ними не ухаживала, даже не расчесывала, и все же они были прекрасны. На мгновение Клэр захотелось разбудить сестру. Они убегут и будут жить в лесах, есть ягоды и разговаривать с медведями. Их никогда не найдут.

— Осторожнее, разбудишь, — прошептала Мег.

После стрижки волосы Мег погрубели. Они больше не были прямыми и завивались от сырости. Ей уже исполнилось шестнадцать, ненадолго она стала ровесницей Эльв. По правде говоря, она чувствовала себя самой старшей. Именно ей приходилось рано вставать и работать по дому, полоть огород, делать уроки, молчать, хотя иногда хочется вопить. Сегодня утром, пока все шли к подъездной дорожке, Мег наклонилась к уху Клэр и прошептала: «Делай, что я скажу, когда приедем в Нью-Гэмпшир».

Мать доверилась Мег. Пообещала, что поступает во благо Эльв. Ее нужно спасать. Услышав от Мег часть правды, Клэр невольно задумалась, а хочет ли Эльв спастись.

Пока они ехали, Мег вспомнила, как читала, что тигры чуют запах страха. При нападении тигра самое лучшее — подумать о шоколаде или корице, запахи которых маскируют страх. Она заставила себя думать о шоколадном соусе, горячем яблочном пироге и пастиле, которую летом жарят на гриле. Она так старалась, что почувствовала резкий вкус шоколада, рот наполнился приторной слюной. Мег пожалела, что не может дотянуться до маминой сумки-холодильника с бутылками воды.

Эльв проснулась и лежала ничком, усталая и расстроенная. Она видела в окно мелькающие алые листья, черную кору, тени других машин. Она знала, что прошло уже много времени.

— Harra leviv jolee, — пробормотала она.

«Родители рехнулись».

— Je below New Hampshire.

«Ненавижу Нью-Гэмпшир».

Несмотря на беспокойство, Мег и Клэр засмеялись. Они тоже ненавидели Нью-Гэмпшир. День уже тянулся слишком долго. Ноги затекли под весом сестры. У Эльв были мелкие красные ожоги на тыльной стороне рук — так она спасалась от скуки. Ожоги покрылись струпьями, и было похоже, что она переболела ветрянкой. На теле Эльв было пятнадцать черных звезд, большинство в прикрытых одеждой местах — самодельные татуировки, которые она наколола иглой с чернилами. На полу платяного шкафа сестер валялись десятки сломанных дешевых ручек. Поскольку мать ничего не замечала, Эльв все сошло с рук. Она отточила искусство лжи родным. В конце концов, секрет остается таковым, лишь пока его никто не знает.

По радио зазвучала песня о любви. Анни смотрела на дорогу прямо перед собой. Сидеть в машине с Аланом было намного неприятнее, чем она полагала. Но он отец девочек, хоть и съехался с подружкой, милой женщиной, которая приходила на день рождения Эльв. Впрочем, какая разница, с кем он живет? Если Анни его и любила, это давно прошло. Она не знала, сможет ли когда-нибудь снова чувствовать. Возможно, она стала бессердечной. А кто еще способен обмануть собственную дочь? Она превратилась в лесную ведьму, как предсказывала Эльв в своем дневнике. Старуху, которая крадет детей, заманивает их в лес сэндвичами и радушием. Никто не убегал оттуда, куда они едут. Так написано в брошюре. Еще ни один ученик не смог сбежать.

Пошел дождь, ритмично зашуршали «дворники». Окна запотели, по ним побежали струйки воды. Алые листья сыпались и сыпались. Они ехали через пустынный городок, где все заведения, кроме бензоколонки, либо были закрыты, либо и вовсе обанкротились. Последние несколько недель Анни искала выход. Она наняла консультанта и побывала у психотерапевта. Зашла в Интернет и поговорила с растерянными родителями со всех концов страны. Все твердили одно: Уэстфилдская школа-интернат — самая лучшая. Она была возмутительно дорогой, но, по слухам, там умели справляться с такими детьми, как Эльв. Анни одолжила денег у родителей. Отец выписал чек, даже не спросив на что. Он страдал сердечной недостаточностью, и Анни старалась ни о чем его не просить. Но он был в Париже весной и видел, что происходит с внучкой. Когда Наталия с Мартином прилетели в Париж после лета, проведенного в Нью-Йорке, они встретили у дома ухажера Эльв. Однажды они вернулись из оперы и нашли его под каштаном. Он плакал. Мартину пришлось прогнать его метлой.

Стори проехали сонный городок и повернули на старую лесовозную дорогу, которая вилась через горы. Вдоль обочины тянулись каменные стены заброшенных яблочных садов. На полях еще виднелись пунктиры искривленных черных деревьев. Школа располагалась в разорившемся поместье, окруженном забором. Забор прятался в соснах, но если приглядеться, были видны перекрестья колючей проволоки. Клэр сразу же заметила его, он напомнил ей паутину с шипами. Она вообразила тысячи пауков, по ее коже побежали мурашки. У нее случился приступ паники. Она не понимала, почему так больно дышать. Машина проехала через автоматические ворота, которые лязгнули за спиной. По-прежнему шел дождь, слишком холодный для октября. Приходилось объезжать грязные лужи. Неудивительно, что все они ненавидели Нью-Гэмпшир.

Эльв прошлой ночью напилась в стельку. Она страдала от похмелья, совершенно выбилась из сил и была покладистее, чем всегда. Ее удивило, что обычно равнодушный отец поехал с ними. Она понятия не имела, что ее уже ждут два амбала-методиста. Анни несколько иначе представляла себе школьных методистов. Эти больше походили на профессиональных боксеров или вышибал в ночном клубе. На них были черные дождевики и рабочие ботинки. Методисты стояли под дождем и ждали. Если бы Анни могла чувствовать, она бы передумала и попросила Алана повернуть назад. Но она была парализована, как и все. Мег и Клэр смотрели в окно. Похоже, они приехали в тюрьму. Машина остановилась, Алан открыл дверь и вышел. Анни повернулась к младшим дочерям. Мег услышала запах страха. Никто не научил мать думать о шоколаде.

— Оставайтесь на месте, — велела Анни.

Она вышла из машины и мгновенно промокла. Оглушительно грохотал дождь. Пока Алан разговаривал с методистами, Анни открыла заднюю дверь.

— Эльв… — Даже самой себе она казалась предательницей. — Вставай.

Эльв зевнула и потянулась. Дождь забрызгал ее ноги.

— Al je meara.

«Оставь меня в покое».

Анни потрясла ее за плечо.

— Мы приехали.

Никто не говорил, что они куда-то едут. Они просто собирались покататься, перекусить в осеннем лесу, побыть немного с папой. Эльв согласилась. Ослабила бдительность. И вдруг они «приехали». Эльв не понравилось это слово. Она поднялась с сиденья и выглянула на улицу. Отец разговаривал с двумя мужчинами. Здание за их спинами напоминало тюрьму. Все ясно. Это ловушка. Эльв оттолкнула мать. Анни была не в силах ей помешать; она упала, когда дочь выскочила из машины.

Эльв была умнее, чем они думали. Она бежала через дождь что есть сил, ей было наплевать, что из-под ног летит грязь. Волосы развевались за ее спиной водяным шлейфом. Она смотрела лишь на лес перед собой. Алые листья, черная кора. Эльв думала, что летит и намного обогнала преследователей, но услышала их тяжелое дыхание. Как будто лошади скакали по ее пятам. Ее швырнули на землю так сильно, что треснули три ребра. Она услышала, как ломаются кости. Из нее вышибло дух в ослепительной вспышке. Эльв боролась в грязи, пыталась вырваться. Ожерелье из косточек малиновки разлетелось на осколки, которые сверкали, как опалы. Эльв тянулась к осколкам, но они выскальзывали из пальцев. Земля была холодной и липкой. Грязь способна задушить того, кто вопит, борется и лежит ничком. Эльв было больно, но она все равно пыталась вырваться. Она научилась развязывать узлы, так что веревки были ей уже не страшны. Она резала себя, чтобы укрепить дух и приучиться к боли. Хорошо бы открыть дверь в другой мир, но она слишком далеко. Мужчина схватил Эльв, и она укусила его за руку. Он встряхнул девчонку и выругался, но лишь усилил хватку. Эльв почти теряла сознание, но ей было наплевать. Она пустила гаду кровь. Больше никаких узлов, железных наручников, кляпов.

Помощник директора проводила Алана и Анни в здание, держа над ними черный зонт. Кое-чего родителям лучше не видеть. После быстрой получасовой экскурсии их попросили удалиться. Первые три месяца — никаких телефонных звонков, визитов или передач. Ученики должны быть лишены родной стихии и всего, что привело их к наркотикам и неуправляемому поведению. Анни дрожала. Алан промок до нитки. На плиточном полу под ними растекались лужи. Школа пахла дезинфекционным средством и утренним завтраком: беконом и пережаренными тостами. Алан и Анни сели за стол и подписали бумаги, пока методисты тащили Эльв в общежитие — светло-зеленое бетонное здание. Клэр и Мег смотрели в окно машины. У Клэр сжималось горло.

— Nom gig! — вопила Эльв, — Reuna malin.

«Спаси меня».

Амбал схватил ее и лапал. Он трогал ее в неположенных местах, просто потому что мог. Поднял с земли, точно кожу да кости.

Клэр и Мег не могли пошевелиться.

— Помогите! — звала сестер Эльв.

Один мужчина открыл дверь в общежитие. Другой держал Эльв. Клэр опустила окно, чтобы лучше видеть. Они причиняли боль сестре. В машину просочился ледяной дождь.

— Не слушай, — велела сестре Мег и закрыла окно.

Сделанного не воротишь. Дождь становился все сильнее и сильнее. На ветровом стекле скопилось столько листьев, что ничего не было видно. Сестры скорчились на полу, обхватив друг друга руками. Клэр вспоминала, как стояла на углу, рядом со знаком остановки. В тот кошмарный день ноги ее подгибались, она не могла пошевелиться. Над головой вилась мошкара.

Мег против воли думала о тиграх. Говорят, они не забывают ни жестокости, ни доброты. Известно, что они мстительны и возвращаются в деревни, где стояли ловушки, при этом убивают всех на своем пути. Им снятся кожа да кости. У всего, что они едят, привкус мести.

— Они не причинят ей вреда. — Мег скрестила пальцы за спиной. Она надеялась, что ей не припомнят эти заверения, если они окажутся ложью. — А когда она вернется, станет прежней.

Клэр промолчала, хотя знала, что это неправда. Она хотела выйти из машины и собрать кости малиновки. Хотела вычеркнуть этот день из памяти. Заклинание прозвучало, но она не откликнулась.

Клэр продолжала слушать дождь. Она понимала, что происходит. Мир, каким они его знали, ускользал все дальше и дальше.


Наконец родители вернулись. Они молча сели в машину и захлопнули дверцы, принеся с собой сырость и холод. Алан повернул ключ в зажигании. Говорить было не о чем. В тот день они в последний раз собрались вместе. После этого Алан виделся с дочерьми все реже и реже, а они перестали тянуться к нему. При виде отца они всегда вспоминали день, когда он плакал, заводя машину. Плакал не о них, не об Эльв, а о себе.

— Если бы ты была с ней построже, ничего бы не случилось, — попенял он матери.

Анни не ответила, и девочки ее не винили. На ее лице еще виднелись царапины от колючек, заработанные во время погони за Эльв. Анни потеряла десять фунтов без каких-либо усилий. Клэр и Мег сидели на полу. В их возрасте уже нельзя было вести себя так глупо. Одной было шестнадцать, другой четырнадцать, они сравнялись ростом со взрослыми женщинами. В другой раз мать заставила бы их пристегнуться, но сейчас молчала. Она словно даже не заметила, что дочери сидят на полу.

Автомобиль подбрасывало на изрытой колеями дороге, но как только они повернули на мощеную дорогу к городу, стало спокойнее. Машина пробралась между гор, проехала город и вырулила на шоссе. Клэр прислонилась головой к сиденью и почти уснула. Дождь шел, шел… и прекратился. Они ехали очень долго. Целый день. Алан завернул на парковку закусочной. Сэндвичи помялись и промокли после долгих часов в сумке Анни. Есть их никому не хотелось. Смеркалось, даже алые листья стали черными. Все четверо вылезли из машины. Кто угодно счел бы их семьей. Дул ветер, Анни продолжала дрожать.

— Как насчет горячего шоколада? — предложил Алан.

Они устали и замерзли. Скорей бы покинуть Нью-Гэмпшир! Сегодня никто еще не ел, даже не завтракал, и в животах у них урчало. Отец не знал, что Клэр и Мег больше не любят горячий шоколад. Он ничего о них не знал. Сестры перешли на кофе. Они уже взрослые. Девочки пригладили волосы, поправили куртки.

— Что дальше? — спросила сестру Клэр.

Ее горло все так же сжималось. Одиночество превратилось в черный камень, который она тщилась проглотить.

Девочки шли позади родителей. Они понятия не имели, куда их занесло: то ли это город, то ли просто точка на карте, о которой никто никогда не слышал. Над закусочной сияла голубая неоновая вывеска — словно дождь над черной дорогой.

— Не спрашивай, — ответила Мег.


Эльв не успокоилась, и ее запихнули в смирительную рубашку на тринадцать часов. Должны были на семь, но заступила новая смена, и девушку забыли в изоляторе. Ее нашла дежурная медсестра и извинилась. Она пообещала, что ничего подобного не повторится. Ну разумеется, не повторится, если Эльв постарается. Она знала, как себя вести, чтобы вырваться на свободу. После первого приступа гнева она стала тише воды ниже травы и выглядела очень спокойной, хорошо воспитанной девочкой. У нее была для этого веская причина: застежки смирительной рубашки оставили отметины на коже. Она познала железо. Какие отметины оставляют веревки, она хорошо помнила. Эльв отказалась от еды, и ей пригрозили, что будут кормить насильно. Она сразу же схватила хлеб. Она быстро училась. Что случилось однажды, никогда не повторится. Эльв становилась все тише и тише, пряталась в Арнелле, выжидала.

Врач осмотрел ее ребра и выдал парацетамол. Он напомнил, что плохое поведение неминуемо влечет наказание. Эльв вернулась в свою комнату без единой жалобы на боль в ребрах, холодный линолеумный пол или черных жучков, которые бросились врассыпную, едва она включила свет в туалете. Эльв ко всем и ко всему относилась настороженно. Она паниковала, беспокоилась и часто просыпалась, задыхаясь от своих сновидений. Ее предали и обвели вокруг пальца, но она не позволит себя сломить. То же самое случилось с новой королевой Арнелля. Старая королева, умирая, предупредила ее, что никому нельзя верить. Надо быть настороже. Предают всегда быстро, резко, неожиданно. Одна ее сестра была завистливой и глупой, другая доброй, но слабой. Они объединились со смертными. Эльв начала презирать фей. Что за лицемерные, коварные создания! История изменилась, и Эльв изменилась вместе с ней. Она поняла, сколь глубока пропасть между демонами — чистыми темными духами вроде нее самой — и гоблинами — людьми со злым сердцем. Как новая королева, она решила принять демонов на службу. Только им хватило бы могущества прийти к ней на помощь, распутать сковавшие ее под каштановым пнем черные лозы.

Эльв прилежно следовала правилам Уэстфилда. Не дерзила охранникам, методистам, или как их там. Ходила на групповую психотерапию и делала вид, что слушает. Иногда даже говорила, но осторожно, не раскрывая своих тайн. Она проникла в самые глубины Арнелля. Кто такие демоны, как не потерянные души, вынужденные использовать свои силы для выживания? Она нашла среди них убежище, разорвала путы лоз, растворилась в лесах. Она отыскала сад из черных роз, идеальное место, чтобы прятаться от фей, людей и гоблинов.

Вскоре Эльв научилась находиться в двух местах одновременно. Великий триумф и еще более великое облегчение! Она могла говорить с учителем и в то же время отдыхать в черном саду. Эльв дала себе арнелльскую клятву, которую намеревалась сдержать. Она выстоит и отомстит за то, что с ней сделали. Вместе с демонами она отберет Арнелль у мятежников, которые до сих пор преследовали ее. Феи и их смертные сообщники ловили демонов в сети из бабочек и выпускали в мире яви: в Нью-Йорке, в Париже, даже здесь, в нью-гэмпширских лесах. Все демоны были преданы, как и Эльв, изгнаны и опорочены. Все были бесконечно одиноки.

В брошюре говорилось, что Уэстфилд — лечебно-профилактическая школа-интернат, но насколько Эльв понимала, это место было всего лишь приютом для испорченных малолетних наркоманов с расстройствами личности. Большинство учеников принадлежали к среднему классу. Остальные попали в интернат по решению суда. За них платили родные города, округа или штаты. К концу первого месяца Эльв начала понимать здешнюю философию. Быстро сломить и смешать с грязью. Разрушить и переделать на свой лад. Им нужны были бездумные клоны с печатью Уэстфилда в душе. В психотерапевтических группах детей ругали и били. Весь первый месяц Эльв носила на груди картонку с надписью: «Лгунья». Она соврала учителю, что пропустила урок из-за лихорадки, но температура оказалась нормальной. Просто Эльв терпеть не могла тот предмет. Ладно, пусть она врет, зато делает это виртуозно. Картонки на груди недостаточно, чтобы ее унизить. Слава богу, она не попала в группу, где заставляли раздеваться догола и вставать в круг — способ обнажить свое внутреннее «я». Им пришлось бы сорвать с нее одежду силой, но она все равно бы ничего не открыла.


Эльв узнала о самой страшной методике Уэстфилда от своего единственного союзника, Майкла. Парень прибыл из Астории,[9] он обменял срок за угон автомобиля на год в Уэстфилде. Майкл рассказал, как поступают с учениками, которые не идут на поправку и упорно не хотят сотрудничать. Их заворачивают в одеяло и не дают двигаться, невзирая на сопротивление, пока наконец не рождается новое покладистое эго. Это называется вторым рождением, но на самом деле это тотальный контроль. Иногда в одеяле лежат часами. Если Эльв не понравилась смирительная рубашка, то это в тысячу раз хуже. Когда едва хватает воздуха и задыхаешься от ярости и желчи, остается только сдаться. Вот как они перекраивают людей по своим меркам.

Говорят, что демоны жестоки, но демоны так не поступили бы. Они позвали бы по имени, обняли, пожаловались на жизнь, выслушали и забрали с собой. Мера человеческой жестокости не переставала удивлять Эльв. Чтобы выжить в этом месте, нужно сделать вид, что сдался. Чем отчаяннее сражаешься, тем сильнее тебя ломают. Нужно спрятаться. Она это понимала. Однажды она уговорила гоблина отпустить ее на свободу. Она щебетала так сладко, что гоблин развязал ее, отвернулся и вышел за стаканом воды. Окно было открыто. Даже в одиннадцать лет Эльв знала, что второго шанса не бывает.


Первые три месяца у Эльв был начальный уровень привилегий — никаких телефонных звонков и визитов. Ей поручили мыть уборные, чтобы сломить дух. Это была грязная, противная работа. Эльв не жаловалась. Она ни за что не вернется в изолятор. Каждый день она брала швабру и ведро мыльной воды и шла работать. В туалетах бегали жуки. Эльв должна была опрыскивать их инсектицидом, но не делала этого. Вот бы засунуть их в конверт и отправить Мег! «Спасибо, что предала меня», — написала бы она в записке. Подобно героине сказок, она принималась мыть и чистить с первым проблеском зари, вот только у нее росли шерсть, зубы и крылья. Она легко вставала в половине шестого. Ей нравился темно-синий цвет неба в этот час. Она ценила чувство полного одиночества. «Ты поплатишься за то, что сделала со мной».

Девочки в Уэстфилде не любили Эльв. Обычное дело. Люди завистливы, мелочны и злы. Плевать. Все равно она одинока. Ее начала преследовать вздорная девица по имени Кэйти, обзывать и толкать. Эльв чертовски хотелось дать сдачи, но она придерживалась плана. Подыгрывай и, может быть, получишь то, что хочешь. Пусть сильные считают, будто ты на их стороне.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты сука? — спросила Кэйти.

Она затаила зло на Эльв, потому что на групповой терапии та предположила, что Кэйти не умеет владеть собой.

Эльв уже решила, что чем больше шума поднимет Кэйти, тем лучше. Когда Эльв, уходя, повернулась, Кэйти схватила со стола администратора стеклянную вазу и бросила ей в голову. После этого случая все вазы заменили на пластмассовые. Стекло разлетелось на сотни колючих осколков. Стеклянные крошки не одну неделю выметали с мусором.

Методисты, вбежавшие в комнату, чтобы разнять девочек, сразу поняли, кто жертва. Осколки вазы застряли у Эльв в волосах и сверкали, точно ледяные бусинки на тонких нитках крови. Лицо ее было белым, глаза закрыты. Она оставалась в саду в Арнелле, пока ее несли в кабинет медсестры. «Ничего не открывай, ничего не говори и в конце концов получишь что хочешь».

Кэйти немедленно перевели в изолятор. Эльв, напротив, освободили от мытья туалетов. Ей хотелось прыгать и визжать от радости. Но она только тихо и серьезно поблагодарила:

— Большое спасибо за доверие и поддержку.

Она выучила наизусть язык самопомощи. Рассказывала на групповой терапии скорбные истории, которые всех приводили в ужас. Она лгала, даже когда говорила правду — о том, как ее держали на хлебе и воде и связывали. Она плакала стеклянными слезами, которые разбивались о пол. Никто не замечал подделки, все считали слезы настоящими. Как будто она станет оплакивать прошлое!

Эльв знала, что сотрудники ее полюбили. Они жалели ее. Думали, что дома с ней жестоко обращались, что ее испортили развод родителей и их общая тайна, но теперь она стремится к новой жизни. Эльв была примерной ученицей и вскоре завоевала сердца учителей. Она посещала все уроки, хотя это было напрасной тратой времени. Достаточно было прийти, и дело в шляпе. В Уэстфилде любили хвастаться, что дипломы получают сто процентов учеников, но никто ничего не знал. Сплошная показуха для родителей.

Вскоре Эльв разрешили гулять по территории. Она поискала косточки малиновки, сверкающие переливчатые осколки, но листьев было слишком много. Она ничего не нашла. Эльв лежала на листьях и слушала подземный зов. Она ненавидела себя за слезы, пусть даже и поддельные. Здесь и сейчас она решила избавиться от всех человеческих черт. Они ничего ей не дали и привели сюда. В Арнелле именно она освобождала демонов из сетей. Ее славили как спасительницу. В их мире она кое-что значила. В их мире она была королевой.


Мать прислала Эльв подарок на День благодарения — черный кашемировый свитер. «А то настали холода», — написала Анни. Она серьезно? Мать никогда не хотела знать правду. Ей нравилось верить, что все хорошо — никакой кожи и костей, никаких гоблинов, никаких правил. В Уэстфилде ученикам запрещали носить свою одежду. Эльв отдала свитер Джули Хаген, методисту по распределению работы. Эльв приходилось носить уродливые джинсы и зеленую футболку, как и всем. Какая разница? Хотя ее пленили в Уэстфилде, она пряталась в Арнелле. Эльв шла по коридору в столовую и вдыхала аромат гипнотических черных роз. Она чувствовала, как сквозь кожу пробиваются крылья, перышко за перышком, косточка за косточкой. Она не знала, что будет так больно.


В разгар зимы, когда снега выпало на три фута и березы сливались с белыми полями, Эльв получила право ухаживать за лошадьми. Она из кожи вон лезла ради работы, которая давала наибольшую свободу. Клялась, что перевозбуждается от сахара, и отдавала десерты Джули Хаген, новой владелице черного кашемирового свитера. Мисс Хаген отличалась доверчивостью, поэтому Эльв болталась у ее кабинета под предлогом одиночества. Она начала выполнять мелкие поручения мисс Хаген и быстро стала ее любимой игрушкой и историей успеха. В конце концов это воздалось сторицей. Мир накрыло снежным одеялом, и смеркалось уже в четыре, однако Эльв получила теплое местечко, о котором мечтала.

Другие ученики могли бояться лошадей. Могли лениться убирать навоз или вставать рано утром и брести по заснеженным полям еще до завтрака. Но Эльв обожала свою новую работу. Она ценила время, проведенное в одиночестве. Она отправлялась в конюшню ни свет ни заря и проводила там большую часть дня, не считая нескольких часов учебы. На рассвете можно было полюбоваться на сов, которые сидели на высоких деревьях после ночи полета. Однажды на снегу появилась лиса. Эльв тихонько дышала морозным воздухом и завороженно разглядывала рыжую хищницу. Вот кому на редкость повезло. Она могла бродить где угодно: по пустоши, болоту, огороду.

Анни звонила каждую неделю, но Эльв не подходила к телефону. Когда она простудилась, чай и прохладное полотенце на лоб ей принесла мисс Хаген. На праздники пришла всего одна открытка — от Клэр. Эльв села на кровать, чтобы прочесть ее. Открытка была вырезана в форме бассета, похожего на соседского Претцеля, и гласила: «Жизнь без тебя просто собачья!»

«Вернись, — написала Клэр. — Nom brava gig».

Клэр писала каждую неделю. Эльв жадно читала ее письма, но не отвечала. Если бы в машине сидела Эльв, она не стала бы смотреть, парализованная страхом, как ее сестру тащат в тюрьму. Она бы постаралась их остановить. Но Клэр не знала того, что знала Эльв, и слава богу. Она не умела быть злобной, кусаться, бороться за жизнь.

Эльв не ответила сестре, но положила открытку под подушку. От всех остальных домашних вещей она избавилась.


Анни приехала навестить дочь без предупреждения. Ее не ждали и не хотели видеть. Она решила, что это единственный способ достучаться до Эльв. Еще не поздно все исправить, если сесть и поговорить по душам. Дочь снилась ей всю прошлую неделю. В последнее время она боялась спать. Они жили, как будто ничего не случилось, по крайней мере, так казалось. Анни с девочками завтракали, после чего Мег и Клэр шли в школу. Анни бросила работу. Она решила посвятить себя семье. Ее сбережений должно было хватить. Анни стремилась себя чем-то занять, хотя бы вождением. Она готовила замысловатые ужины, научилась делать суши, пробовала вязать. Помогла девочкам перекрасить спальню в цвет яичного желтка в надежде прибавить света на третьем этаже.

По ночам, однако, все становилось ненормальным. По дому гуляло эхо. Ветки выбивали по крыше странный мотив. Иногда Анни снилось, как она везет Эльв в Уэстфилд; те же повороты на шоссе, тот же листопад, тот же ужасный миг: Эльв выглядывает в окно и понимает, куда они приехали. Все советовали подождать. Придет время, и дочь напишет или позвонит. Все уверяли, что Эльв изменится и вернется к ней. Но сколько можно ждать?

Однажды, после того как Клэр и Мег ушли в школу, Анни села в машину и поехала в Нью-Гэмпшир. Она так отчаянно стремилась в Уэстфилд, что даже не послушала прогноз погоды. Когда она добралась до границы штата, снег валил так сильно, что дорога выглядела незнакомой. Анни завернула в магазин, собрала продукты для передачи и поехала дальше. Она все больше и больше терялась и несколько раз останавливалась, чтобы спросить дорогу. Район вокруг Уэстфилда был загадкой — с плохо расставленными дорожными знаками, возникающими внезапно поворотами. Все было белым, леса тянулись бесконечно. Сплошные пихты, дубы и крошащиеся каменные стены, которые вились по бывшим фермерским полям. Анни остановилась на обочине, окончательно заблудившись. Вокруг лежала дикая холмистая местность, и Анни несколько раз наехала на бревна. Она умудрилась пропустить поворот на Уэстфилдскую школу.

Подъехала полицейская машина. Анни чувствовала, что вот-вот заплачет. Она надела солнечные очки. Полицейский обошел машину и постучал в окно.

— Все в порядке? — спросил он, когда Анни опустила стекло.

Он смотрел на нее с любопытством.

— Я не заметила поворот на Уэстфилдскую школу. Там учится моя дочь.

— Разворачивайтесь, — разрешил полицейский. — Я послежу за дорогой.

Было ясно, что он ее пожалел. Она уже видела это выражение на лицах соседей и друзей.

— Школа будет слева через четверть мили. Посидите, отдохните немного, прежде чем ехать, — предложил полицейский. — Я подожду. Спешить некуда.

Анни немного постояла на обочине, развернулась и покатила по асфальтобетону. Полицейский помахал ей вслед. Похоже, он единственный на свете знал, что она еще жива. Снег повалил гуще. Анни пробиралась вдоль обочины и по-прежнему ничего не видела. Она ехала очень медленно и щурилась сквозь крупные пушистые снежинки. В белой мгле проступили ворота Уэстфилда. На этот раз она не пропустила поворот.

Передача для Эльв лежала на заднем сиденье. Фрукты, печенье и растение в горшке. Анни припарковалась и забрала купленное. Она не стала снимать очки и обмотала голову шарфом. В снегопад школа выглядела незнакомой, заключенной в стеклянный снежный шар. Кампус казался далеким, точно русские степи. Мать Анни всегда говорила, что ее московское детство прошло зимой. Когда родители Наталии приехали в Париж, первым делом они купили фруктов. Раньше им редко перепадало что-либо вкуснее пары побуревших яблок. Именно Наталия привила Эльв любовь к абрикосам. Фрукты — лучший подарок, твердила бабушка внучкам. Это прекрасно знают те, кто никогда их не пробовал.

Анни шла по обледенелой тропинке к зданию администрации и слушала хруст льдинок под ногами и свое дыхание. В высоких пушистых сорняках кто-то мелькнул, не то опоссум, не то енот. Зверь внимательно смотрел, как она изо всех сил старается не поскользнуться. В вестибюле болтали два охранника. При виде Анни они замолчали.

— Я хочу увидеть свою дочь, — сообщила она.

Никто не ответил, и Анни запаниковала. Они что, не знают собственных учеников?

— Свою дочь, — повторила она. — Элизабет Стори. Эльв. Она здесь учится.

— Вам назначено? — спросил охранник.

— Мне что, нужно спрашивать разрешения на встречу с собственным ребенком?

По-видимому, нужно. Охранника позвали в кабинет администратора. Анни оставалось только ждать. Тем временем проверили передачу и одобрили только фрукты. Растение в горшке конфисковали и выдали список разрешенных и запрещенных к передаче вещей. Анни вспомнила о кашемировом свитере, подарке на День благодарения. Она столько часов выбирала идеально подходящий, не слишком роскошный или вычурный!

Эльв возвращалась с обеда из столовой и заметила мать в вестибюле. Она убежала к себе в комнату и закрыла дверь. Ее сердце лихорадочно билось. Мать превратилась в незнакомку в черном зимнем пальто. На ней были солнечные очки, хотя на улице шел снег. Эльв ощутила прилив печали. Она вспомнила, как сидела в огороде с матерью, когда младшие сестры спали в колыбельках. Эльв одна помогала собирать помидоры и горох. Мать поднимала ее повыше, чтобы она могла достать до самых верхушек ползучих побегов и сорвать голубовато-зеленые стручки. В воздухе висела пыльца, солнце сияло сквозь листву боярышника и планки шпалеры, мать хохотала над тем, как Эльв срывает стручки целыми горстями.

Эльв пошла в туалет и сунула пальцы в горло. Когда пришла Джули Хаген с особым разрешением на семейную встречу, Эльв рвало на полу туалета. Мисс Хаген вернулась в вестибюль и сообщила Анни, что визит придется отложить. Ее дочь больна, не лучшее время для первой встречи. Волноваться не о чем, наверняка простая желудочная инфекция. Анни пришлось уехать, хотя она и пыталась протестовать.

Эльв подошла к окну, чтобы посмотреть, как мать выезжает с парковки. Машина медленно катила прочь, словно во сне, и остановилась в конце длинной подъездной дорожки. Что-то встрепенулось в груди Эльв. Затем машина снова тронулась с места. Она проехала через ворота и исчезла. Чувства бесполезны. Эльв находилась под таинственной защитой, как будто жила в арнелльском замке из камней и палочек. Словно колючая проволока ограждала ее от зла. Оставленную матерью передачу Эльв держала в комоде, пока фрукты не сгнили. Желтые яблоки, красные апельсины и мандарины вскоре стали одинаково черными и ядовитыми. В конце концов она выкинула фрукты в окно, чтобы их склевали птицы.

Эльв лежала клубочком на кровати и думала о другом мире. Один из демонов потянул ее за рукав. Крохотное потерянное создание с крылышками цвета крови. Смертные были жестоки с демонами, как и с Эльв. Она жалела демонов и жалела себя. Если бы ее не украли у настоящих родителей, она могла быть счастлива. Эльв позволила бедняжке демону прилечь рядом. Впустила его к себе под кожу.


Эльв делала уроки Майкла в обмен на сигареты. Она собиралась лишь пролистывать назначенные книги, но вскоре начала вчитываться всерьез. В последнее время она читала «Алую букву». Роман оказался на удивление хорошим. Эльв помнила его в руках у Мег. Она думала, что сестра напрасно тратит время, но теперь ей нравилось, что Готорн, похоже, был на стороне Тестер Прин. Эльв знала, каково носить клеймо. Она смотрела в зеркало на свои татуировки и воображала себя такой же отверженной, как Тестер: разоблаченной и опустошенной, выставленной напоказ.

Лишь в конюшне Эльв не ускользала в другой мир. Ей нравилось ухаживать за лошадьми. Вот почему она никому об этом не говорила, даже мисс Хаген, которая обычно была на ее стороне. Она боялась, что, если кто-то узнает, ее лишат последней радости. Лошадей звали Маргаритка, Пышка, Сэмми и Джек. Хозяин поместья бросил их, когда обанкротился и продал имение школе. Он отдал лошадей вместе с постройками и мебелью, как будто они были всего лишь золотыми рыбками в пруду. Маргаритка и Пышка были молодыми и горячими. Но Эльв больше любила Сэмми и Джека. Сэмми, миниатюрный паломино,[10] робел перед незнакомыми людьми. Джек был старым, огромным, величавым, с мощными копытами. Лошади прекрасно знали Эльв и ждали ее, как бы рано она ни пришла.

Наступило Рождество. На ужин подали индейку, после чего Эльв сбежала в конюшню. Зима становилась все темнее, короткие дни пролетали быстро. Норт-Пойнт-Харбор словно находился на другом конце земли. Эльв похудела, но окрепла от работы с лошадьми. Таскать тюки сена и чистить стойла нелегко. В январе и феврале было так холодно, что на лошадей приходилось надевать шерстяные попоны. С клубами пара из ноздрей они напоминали паровые машины. Эльв любила возиться с лошадьми, ей нравился запах сена. Она вспоминала Центральный парк и лошадь, которая сбежала с ее сестрой. Лучше умереть, чем быть рабыней смертных, связанной, с железными удилами во рту.

Джек бился о стойло и оглушительно ржал, когда Эльв пришла в конюшню в то утро. Девушка свистнула, и конь подбежал к ней, как огромный ученый пес. Иногда Эльв сидела на соломе в стойле Джека и просто разговаривала с ним. Он смотрел на нее большими темными глазами, и ей хотелось плакать не крокодильими слезами, а настоящими. Возможно, она сбежит вместе с ним. Или оставит его стойло открытым, чтобы он сумел удрать на свободу. Лошади не судили Эльв по внешности и не понимали, что она отмечена и погублена. Им было все равно, что с ней случилось дурное и никто ее не понимал. Им было все равно, что она носила уродливую одежду, тушила сигареты о кожу, сидела на сене и плакала при мысли о том, как долго Клэр ждала ее на углу — весь день, пока не опустилась темнота и в воздухе не закружились мошки. Клэр плакала много часов подряд, ее горячее лицо было в потеках слез. Эльв пришлось ее утешать.

Иногда Эльв и Майкл прятались за конюшней и курили сигареты, которые ему контрабандой проносил брат. Эльв уже делала за Майкла все уроки, даже математику. В последнее время она пропускала вечерние занятия ради «Алой буквы». Иногда даже предпочитала книгу Арнеллю. Эльв ненавидела Димсдейла и хотела, чтобы он понес заслуженное наказание. Это придуманная история, так что мерзкий смертный получит по заслугам, а погубленная им девушка повернется и уйдет.


Однажды ветреным днем Эльв возвращалась из конюшни, когда Майкл выходил из здания администрации. Благодаря Эльв он стал отличником и получил право видеться с родными наедине. Его навещал только брат из Нью-Йорка. Эльв стояла в высокой траве, которая уже стала светло-зеленой. Весна вступала в свои права, земля была грязным месивом, а воздух — холодным и свежим. Эльв провела в Уэстфилде шесть месяцев. Внешний мир словно перестал существовать. Она с трудом могла представить мамино лицо, не распечатывала ее письма. Жизнь до Уэстфилда слилась в единое пятно. Эльв была готова принять будущее. Она ждала новой жизни.

Она сбросила куртку, как только солнце стало припекать, хотя воздух еще был холодным. Жители Нью-Гэмпшира с нетерпением ждали весны, и Эльв вместе с ними. Она носила безразмерные джинсы и свитер поверх зеленой футболки. Эльв знала, что кошмарная одежда призвана стереть ее индивидуальность. В Уэстфилде все были равны в своем уродстве. На Эльв были резиновые сапоги, забрызганные грязью. Длинные черные волосы — единственное, что осталось от нее прежней. И все же, стоя в высокой траве, она была полна надежд. Где-то должен быть другой мир. Там ее поймут без слов.

Майкл рассказывал брату об их бывшем соседе, которого только что замели, но Лорри не слушал. Ему исполнилось двадцать пять, и он был сам себе хозяин. Между братьями пролегала пропасть в восемь лет, и они были совершенно разными людьми. Майкл — хвастун, а Лорри — выдумщик. Майкл угонял машины, жадно хватал все, до чего мог дотянуться, и неизменно попадался. Лорри убеждал людей отдать ценности по доброй воле. Он был худым и высоким, темноволосым, с тяжелыми веками и сверхъестественной способностью читать мысли. Женщины говорили, что у него убийственная улыбка и перед ним трудно устоять. Все соглашались — он мог заговорить кого угодно и своими речами отвести от себя любую беду. В городе его узнавали по татуировкам. На одной его кисти был терновый венец, на другой — венец из роз. Над венцами сияли черные звезды. Тыльная сторона руки — одно из самых болезненных мест для татуировки, кожа на ней тонкая, как бумага, но Лорри это не остановило. Он решил, что любая стоящая история имеет свою цену. Татуировки расскажут историю за него, если ему не хватит времени, сил или мужества.

Он увидел, как из конюшни вышла девушка и остановилась в траве. За ее спиной летели волосы. В воздухе висела пыльца, все было туманным и зеленым.

— Кто это? — спросил он брата.

— Да так, одна провинциальная потаскушка. Родители решили, что она неуправляема. Я заставляю ее делать мои домашние задания. — Майкл любил прихвастнуть перед братом. — Она для меня что угодно сделает.

Лорри засмеялся. В отличие от младшего брата ему незачем было хвастать. Он просто знал, чего хочет.

— Уже нет.

Эльв увидела Майкла и его гостя, но решила, что ее не заметили. Она полагала себя невидимой. Она была в Арнелле, далеко от грязной, едва зеленой весны. Гуляла по полю с фиалками размером с капусту и ядовитыми черными помидорами — «яблоками любви», которые словно вопрошали: «Осмелишься нас попробовать?» Эльв отправлялась туда всякий раз, покидая конюшню. В Нью-Гэмпшире она была никем, камешком в траве, но ее демоническая свита захватила другой мир. Демоны преследовали фей-предательниц, которые малодушно хотели заключить сделку с людьми. Они построили дома из грязи и соломы и окружили их черными камнями мести, проклятием для любого, кто попытается причинить им вред.

Эльв решила, что красавчик направляется к парковке за полем. Она никогда не видела брата Майкла, но была наслышана о его подвигах. Он вроде волшебника, рассказывал Майкл. Может раздобыть деньги, наркотики, свободную квартиру, машину с полным баком бензина, когда меньше всего ждешь. Эльв внезапно поняла, что парень идет прямо к ней. Пришлось вернуться из Арнелля. У нее закружилась голова. Как будто из нее что-то вырвали. Раздался хруст, словно воздух трескался на части. Эльв перенеслась в реальный мир. Ее сердце бешено колотилось.

— Таким красавицам здесь не место, — произнес Лорри.

Его первые слова пронзили ее насквозь. Уродливо одетая, она стояла в нью-гэмпширской траве. Эльв убрала волосы с лица, чтобы получше разглядеть незнакомца.

— Зря тебя сюда засадили. — Он словно продолжал беседу.

Казалось, он лучше всех знает Эльв. Он был даже слишком красив, точно киноактер, который по ошибке забрел на нью-гэмпширский луг. Эльв понравилось и то, как он одет — черная куртка, джинсы, ботинки, черные кожаные перчатки, — и высокий рост. Ей даже пришлось задрать голову, иначе было не разглядеть его лица. Еще никто не говорил с ней так откровенно. С другим мужчиной Эльв стала бы заигрывать, а в плохом настроении просто ушла бы. Но этот ее заворожил. Она вздернула подбородок, точно ребенок, бросающий вызов, и попыталась стряхнуть чары.

— Спорим, ты даже не знаешь, как меня зовут?

Он прищурился сквозь зеленую пыльцу.

— Тебя зовут Эльв.

Она впервые сочла красивым собственное имя. Чары стали еще сильнее.

— Идем.

Текучая энергия Лорри поработила ее волю. Он схватил Эльв за руку и повел мимо конюшни в лес. Воздух был холодным, но трава уже зеленела. Травинки прилипали к одежде. В лесу густо росли березы и сосны. Раскручивались улитки папоротников, зеленел водяной шпинат с крупными листьями и затхлым запахом. В столовой уже начинался обед, но Эльв никто не хватится. Она часто оставалась с лошадьми до начала уроков, а порой возвращалась лишь к ужину. Джули Хаген исправно снабжала ее освобождениями. В конце концов, она была игрушкой мисс Хаген, легкоуправляемой перевоспитанной девочкой, и умела должным образом себя вести в ожидании побега.

По дороге Лорри начал рассказывать историю своей жизни. Он вырос в Квинсе, но родители бросили его и брата. С десяти лет он полагался только на себя. Он научился выживать без чьей-либо помощи. Внезапно он остановился посередине предложения, так что Эльв налетела на него. Лорри усмехнулся и поддержал ее за талию. Его прикосновение разлилось по ее телу жаром.

— Может, хватит на сегодня? — спросил Лорри.

— Рассказывай! — Эльв переполняли чувства. Большинство людей такие скучные! Она мгновенно затыкала им рот. Но только не ему. Она охотно его слушала. — Нельзя обрывать историю на середине.

— Это не мамина сказочка на ночь, — предупредил Лори. — Это страшная история.

Он говорил взволнованно, и Эльв задумалась. Иные истории невозможно стереть из памяти.

И все же Эльв осталась непреклонна.

— Тем лучше.

Очарованный, Лорри засмеялся. Потрясающая девочка, замечательно упрямая и красивая. Что ж, он сможет ее приручить. Не будет торопиться и подождет, пока она сама к нему придет.

— Давным-давно… — начал он, и оба засмеялись.

На соснах раскричались вороны. Лорри немного подождал, и шумные птицы вскоре улетели. Он рассказал Эльв, что жил один, с тех пор как последние приемные родители попытались избить его до смерти. Раньше тоже бывало несладко. В одной семье его выставили под проливной дождь, и он заработал пневмонию. В другой держали на хлебе и воде. В третьей клали монетки на веки, словно мертвецу, и он должен был спать всю ночь, не шевелясь. Но последняя семья была хуже всех. Когда он приходил из школы, его запирали в крошечной каморке, которую называли спальней. На самом деле это была душная кладовка, в которой копился мусор и старая обувь. В конце концов его терпение лопнуло, и он украл нож в школьной столовой. Той ночью он разрезал веревки.

— Тебя связали? — спросила Эльв, совершенно завороженная его рассказом. Она прижала ладонь к груди, чтобы сердце билось потише. Ее тайное заклинание неожиданно стало явью. Веревка, железо, вода, хлеб.

— Так поступают только слабаки. Для них это единственный способ взять верх. У них внутри пустота, вот почему они стремятся связать, пленить. Я решил, что с меня хватит.

Он вылез в окно и навсегда изменил свою жизнь. Как-то раз холодной ночью он испугался, что замерзнет до смерти, но нашел тайную лестницу за железными воротами на Тридцать третьей улице. Все свои сокровища он находил случайно, не прилагая никаких усилий. Как сегодня нашел Эльв.

Эльв обдумала слово «сокровище» и попросила продолжать. Лорри потянул ее вниз, и они сели рядышком. Солнце запускало яркие иглы сквозь кроны деревьев.

Лорри открыл железные ворота и спустился по длинной-длинной лестнице, у подножия которой увидел рельсы. Он не верил собственным глазам.

В воздухе летали комары, но Эльв ничего не замечала. Она дышала часто-часто.

— Ты жил под землей?

— Будет время, расскажу. — Лорри пожал плечами. — Это долгая история.

— Нет, — взмолилась Эльв. — Сейчас.

Лорри знал, что она у него в руках. Он пообещал рассказать в следующий раз. Эльв внезапно поняла, что давно звонят на ужин. Она останется голодной, если не поспешит. А еще ее ждет одно из наказаний Уэстфилда: или изолятор, или унижение. Они провели в лесу несколько часов. Наступило время полевок — ястребы уже расселись по деревьям, но совы еще не отправились на охоту. Небо любимого цвета Эльв — приглушенного темно-синего — пеплом сыпалось на землю.

— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, — произнес Лорри.

Он шел за ней и на мгновение остановился прикурить. У него были вредные привычки, но он умел себя контролировать, в отличие от большинства знакомых идиотов.

— Я могу бросить в любой момент, — пояснил он Эльв. — Я свободен.

Он снял перчатки, зажигая спичку, и обнажил черные звезды, розы и терн. Сердце Эльв оборвалось. Это же образы из ее собственных историй: кожа да кости, кровь и плоть! «Так вот как это происходит?» — подумала она. Эльв взглянула на Лорри, и ее пронзила дрожь. Она рассказывала сестрам, что любовь выворачивает наизнанку. И только теперь, впервые в жизни, поняла, каково это. Она чувствовала то же самое, перед тем как броситься с причала в холодную глубокую воду. Наполовину страх, наполовину предвкушение.

Лорри подошел ближе. Эльв думала, что он ее поцелует, но он лишь заключил ее в объятия. В кольце его рук она едва могла дышать. Она не сдержалась и заплакала. Эльв знала, что капитулирует. И даже не пыталась сопротивляться.

Ей было наплевать на время. В сумерках Лорри отвел ее обратно. После его ухода Эльв выглянула в окно столовой. Она стала специалистом по небу, умела определить время по солнцу и звездам. Эльв загадала желание, совсем как в детстве, когда мать брала ее в огород, чтобы рассказывать сказки и смотреть на белых мотыльков и восход луны над Норт-Пойнт-Харбором.

— Где тебя черти носили? — спросил Майкл, когда она схватила поднос с ужином: мясным хлебом, водянистой стручковой фасолью и унылого вида мороженым.

Эльв уселась за длинный металлический стол напротив Майкла. Она сама толком не знала, поэтому просто пожала плечами и предложила Майклу свой десерт. Он не стал долго раздумывать и с жадностью принялся за еду. Что ж, ей тоже не чужда жадность. В следующий раз Эльв ждала Лорри у ворот.


Лорри приезжал в Уэстфилд каждую вторую неделю. Прежде чем он в первый раз поцеловал ее, прошло немало времени. А когда это наконец случилось, мир Эльв разлетелся на части. Она бросилась в любовь без оглядки. С оглядкой было бы слишком рационально для того, что с ней произошло. К тому времени она уже знала продолжение истории. После побега из приемной семьи Лорри прожил под землей семь лет. Он разбил лагерь на заброшенной платформе на восемь этажей ниже Пенсильванского вокзала. Кто бы мог подумать, что мир настолько глубок! Лорри раздобыл палатку, фонарик, походную кухню. В его жилище было очень уютно, если не обращать внимания на визг проносящихся наверху поездов. Лорри был бойскаутом наоборот: никакого веселья и игр, сплошная борьба за выживание. Местные обитатели называли себя Народом, но ничем не походили на людей с поверхности. Они были добрее, сильнее, отважнее. Иные были столь опасны, что взрывались с полуслова. Другие то и дело пропадали. Одного великана было так сложно найти, что приходилось писать его имя на дощечке и класть у рельсов. Тогда он приходил через неделю и продавал марихуану или грибы. Лучшие представители Народа жалели Лорри. Они научили его набирать свежую воду в туалетах станций, которые были построены десятки лет назад, но так и не использовались. Научили шарить по карманам, залеплять порезы паутиной для дезинфекции, гонять крыс, ждать у наземных булочных закрытия. Что одному — вчерашний черствый хлеб, другому — сокровище.

В свои десять лет он не был легкой добычей. У него был нож, он умел спать с открытыми глазами и превосходно прятаться. Под землей у него были враги, но были и друзья. Они видели его в такие тяжелые времена, что любой другой бы умер.

Великан полюбил парнишку, как и его жена, которая работала в наземном ресторане и часто оставляла Лорри готовую еду.

— Тебе здесь не место, — приговаривала она. — Я мечтаю дожить до дня, когда ты вернешься в настоящий мир.

Но в том мире никто его не ждал. Лорри вскоре понял, что его новая реальность ничуть не безопаснее, чем мир наверху. К счастью, через пару недель подземной жизни он завел собаку, помесь хаски и немецкой овчарки. Бывший хозяин, бездомный псих, жестоко обращался с ней, вконец испортил ей характер и бросил. Мамаша, как назвал ее Лорри, много раз спасала ему жизнь. Отсюда и кличка. Собака стала для мальчика матерью, которой у него никогда не было, только с когтями и зубами. Одним своим видом зверюга охраняла Лорри от злодеев, но ни разу не укусила его и ела с рук. Так Лорри понял, что такое верность. Это была первая стоящая человеческая черта, о которой он узнал.


Они лежали на траве там, где рассыпались косточки малиновки и Эльв сломали ребра. Лорри обнимал девушку, засунув руки ей под одежду. Его ладони были такими горячими, что Эльв боялась, что он вот-вот вспыхнет и взорвется, точно те подземные жители.

— Может, хватит? — спросил Лорри.

Быть с ним — все равно что находиться в другом мире. Рядом с Лорри ей было непривычно спокойно. Эльв закрыла глаза и представила бродячую собаку и платформу метро, освещенную фонариком. Любой другой мужчина накинулся бы на нее, но Лорри ждал, пока она будет готова. Она попросила его не останавливаться. Все остальное потеряло смысл, даже Арнелль. Все, что происходило с ней прежде, стало призрачным. Только настоящее было реальным и прекрасным.

— Верь мне, — попросил Лорри. — Тебе все время это говорят, и ты знаешь, что никому нельзя верить. Но мне можно, Эльв. Верь мне.

Она не помнила, когда в последний раз кому-то верила. Лорри снял с нее одежду, провел руками по телу, помедлил. Она отдалась ему целиком. Глупо сопротивляться предназначению. Эльв искала защиты и понимания. Она потеряла голову, как глупые девчонки, которые верят в любовь и судьбу. Лорри все время с ней говорил, и с каждым словом их тела сплетались все теснее. Эльв задохнулась, когда он вошел в нее, пораженная силой собственного желания. Раньше она всегда словно стояла рядом, наблюдая. Теперь смотрела изнутри и видела мужчину, который не сводил с нее глаз. Именно об этом она всегда мечтала.

Лорри поцеловал ее только в самом конце. К этому моменту она полностью ему принадлежала. Он объяснил, что поклялся не целовать нелюбимых, потому что поцелуй — это путь в чужую душу. Лорри подождал, пока Эльв натянет футболку, застегнет джинсы. Он снова притянул ее к себе, и Эльв сообразила, что он ни разу не снимал одежду. Он говорил ей, что живет на бегу. Но сейчас он никуда не спешил.

Они прятались в лесу. Эльв видела сквозь деревья угол школьного здания. Ей не хотелось возвращаться. В смятении она свернулась клубочком и закрыла лицо. Вот что происходит, когда начинаешь чувствовать. Эмоции бьют через край, захлестывают с головой.

— Не надо, — произнес Лорри. — Я все для тебя сделаю. Достану что угодно. Честное слово. Только скажи.

— Я хочу Джека, — призналась она.

Он отпрянул и нахмурился.

— Джека?

Эльв невольно обрадовалась. Он ревнует! Она кивнула в сторону конюшни.

— Старого коня. Он самый лучший.

Лорри с облегчением засмеялся. Намек на угрозу испарился.

— Прямо сейчас не получится. Но я знаю, чем подсластить пилюлю.

Он достал из кармана маленький конверт, сомкнул пальцы на вощеной бумаге и сообщил, что внутри — «ведьма».

— Мой роковой изъян. — Он засмеялся.

Эльв покачала головой. Как бы не так! В Лори не было ни одного изъяна. Это именно то, чего ей не хватало. Как так вышло? Ей на редкость повезло. Ее настоящая жизнь на земле началась в тот миг, когда Лорри пересек луг. Лорри выложил дорожки героина. Они напомнили Эльв лоскутное покрывало росы, замерзшей на траве.

Одна понюшка, и Эльв улетела. Она в жизни своей не пробовала ничего подобного. Эльв прислонилась к Лорри и унеслась на тысячу миль от грязных полей и горького запаха водяного шпината. Любовникам было все равно, что смеркается и холодает. Эльв только сейчас увидела, как прекрасен бывает Нью-Гэмпшир. Трава была черной. В болотах призывно пели квакши. Эльв был не нужен никто, кроме Лорри. Она целовала его так долго, как только осмелилась.


Она опоздала на ужин почти на час. Любого другого отправили бы в изолятор, но за Эльв горячо вступилась благонамеренная мисс Хаген. Эльв назначили наказание — дополнительную работу.

— Я ничего не могла поделать, — извинилась мисс Хаген.

— Все в порядке, — заверила Эльв. — Я просто заблудилась.

Она засмеялась, потому что это была чистая правда. Она заблудилась, а Лорри ее нашел, и теперь ей было наплевать на наказание. По утрам она работала на конюшне, а по вечерам, после ужина, мыла туалеты. Ну и что? Она просто убивала время. Считала часы. Майкл приходил посмотреть, как она драит туалеты в комнате для отдыха. Он был мрачен, разобижен, у него была завистливая душонка. Он почти не видел брата, с тех пор как тот увлекся Эльв. Майкл встречал его в здании администрации и прятался, а Лорри шел в лес, где ждала Эльв.

Майкл пытался разорвать их связь. Усаживался на стул и говорил Эльв, что только идиотка может верить Лорри. Женщины влюблялись в него пачками. Она что, считает себя особенной? К его ногам бросали сердца и состояния, а он все равно уходил к другим. Кстати, если Эльв не в курсе, Лорри не шутил насчет рокового изъяна. Он много лет сидит на героине. Это не невинная привычка, а всепоглощающий порок. Лорри искусный лжец. Он легко погубит дурочку, которая не сумеет разглядеть его истинное лицо. Майкл порочил брата, надеясь отбить у него девушку. «Может, вычеркнуть Лорри из списка посетителей?» — с усмешкой предложил он. Эльв подняла сузившиеся глаза Лорри был прав: слабаки больше всех стараются причинить боль.

Эльв пригрозила Майклу, что, если он не заткнется, она перестанет делать за него домашние задания. Ее бывший друг безнадежный идиот. Их отношения закончились раз и навсегда. Он и в подметки не годится своему брату. Простую задачку по геометрии не может решить без ее помощи. А помогать она будет только до тех пор, пока Лорри есть в списке посетителей.


Через несколько недель Эльв заподозрила, что беременна. Она пришла в ужас, оттого что придется сказать Лорри, но когда все же призналась, он ее удивил. Пообещал, что они справятся с чем угодно, сумеют вырастить ребенка вдвоем. У них получится намного лучше, чем у их родителей.

— Мы вместе, — заверил он. — Я же тебе говорил. Я тебя не брошу.

Через несколько дней у Эльв начались месячные, и ее охватила печаль. Она заперлась в конюшне и плакала, а лошади смотрели на нее. Как бы она хотела быть обычной девушкой и жить в доме, где в любой момент можно позвонить любимому мужчине, поговорить с ним, слушать его голос ночь напролет! Эльв влюбилась без памяти. Она писала имя Лорри на обрывках бумаги, как прежде рисовала улицы и переулки Арнелля. Она не задумывалась дальше следующего дня посещений. А потом случилось самое страшное, чего она совсем не ожидала: Майкл вышел на свободу. Ему исполнилось восемнадцать, и он закончил школьный семестр на «хорошо» и «отлично», благодаря Эльв. Он действительно закончил школу.

Эльв пошла на выпускной: десять унылых ребят и кучка родственников, которые не знали, радоваться или беспокоиться. Девушка устроилась в заднем ряду. Вошел Лорри и сел рядом. Они держались за руки под креслами, чтобы никто не увидел. Эльв проплакала всю церемонию. Лорри наклонился ближе.

— Это временно, — пообещал он. — Для нас все останется по-прежнему.

Они быстро договорились встретиться в конце недели. После церемонии, когда Майкл собрал вещи и уехал, Эльв осталась одна на пустой парковке. Мисс Хаген подошла утешить любимицу, как она и рассчитывала. Консультант знала, что Эльв и Майкл были близки. Расставаться с друзьями непросто, но Эльв многого достигла. Если она не свернет с пути, ее собственный выпускной не за горами.

В душном воздухе летали майские жуки. Эльв старалась не расплакаться, ей даже не нужно было притворяться. Она поблагодарила мисс Хаген за то, что та изменила ее жизнь. Но сегодня такой печальный день, вот если бы ей дали выходной… Если бы она смогла погулять по городу, посидеть в кафе, позвонить по телефону! Она сумела бы набраться сил, чтобы жить дальше.

Пропуск выдали уже на следующий день.


Эльв не интересовала нью-гэмпширская деревушка, в которой были только пиццерия, прачечная и вечно закрытый бакалейный магазин. Вовсе не потому она не спала всю ночь. Эльв покормила лошадей раньше обычного, когда небо было черным как смоль, вернулась к себе и присела на краешек кровати. Она подождала и надела юбку и блузку — одобренный школой выходной наряд. Ей разрешили покинуть поместье в десять и вернуться к трем.

О возвращении Эльв не думала. Она считала минуты до встречи с любимым.

Обычно дорога от школы до деревни занимала полчаса, но Эльв бежала вприпрыжку. Лорри ждал на парковке за прачечной, как было условлено. Эльв и Лорри укатили в лес по старой дороге. Они могли быть сколь угодно беспечны. Могли делать что хотели. Они поспешно занялись любовью в машине, сгорая от нетерпения. Лорри посадил Эльв на колени и пояснил, что это настоящая жизнь. Это то, чего они ждали. Они вышли из машины и отправились на разведку. Нашли пруд, разделись и, не задумываясь, нырнули. Лягушки порскнули во все стороны. Вода была ледяной, от неожиданности Эльв и Лорри вцепились друг в друга. Солнце светило слабо и тускло, но, выйдя на прохладный воздух, Эльв не стала одеваться. Она улеглась на старое одеяло, которое расстелил для нее Лорри. Десятки крошечных бабочек порхали над цветами рудбекии и чертополоха. Эльв заплела косу и заколола наверх. Если Арнелль действительно существует, в нем такие же рыжеватые леса из сосен, дубов и берез, такие же заросли папоротников с пятнышками света.

Лорри оделся и пошел к машине. Он напевал себе под нос. «Так вот что такое счастье», — подумала Эльв. Лорри привез чернила и иглы, чтобы отметить этот день. И «ведьму».

— Мой роковой изъян, — заметил Лорри, опускаясь на колени.

Эльв решила уколоться. Лорри сперва отказывал, но она поддразнивала и просила, пока он не согласился. Он сам сделал ей укол: затянул руку ремнем, велел закрыть глаза, помешивая, растворил порошок над пламенем зажигалки. Эльв затопило восхитительное счастье. Еще она хотела татуировку, и Лорри велел лечь ничком. Эльв вынырнула из своих видений и повиновалась. Она даже не почувствовала иглу. Она парила, все было идеально, и когда Лорри наклонился и спросил, не больно ли ей, ответила, что ни чуточки. Как зелен свет! Как быстро носятся стрекозы над поверхностью пруда! После того как Лорри закончил, Эльв подошла к машине и посмотрела в зеркало заднего вида. У основания ее шеи расцвела маленькая черная роза.

Эльв не хотела возвращаться. Она привела Лорри тысячу причин забрать ее с собой, но в конце концов поняла, что он прав. Ей нет восемнадцати. Если их поймают, она вернется в Уэстфилд, а Лорри отправится в тюрьму. Эльв оделась и распустила волосы. Уже поздно. Дело плохо.

— Меня накажут, — испугалась Эльв.

— По крайней мере, бить тебя не станут, — заверил Лорри.

Он отвез ее до половины дороги и встал на обочине. Эльв забралась к нему на колени, обхватив руками и ногами. Она не хотела его отпускать. Мир, такой яркий рядом с ним, без него терял всякий смысл.

— А если мы больше не увидимся? — спросила она.

Лорри поклялся, что будет ждать, когда она выйдет из Уэстфилда. Он найдет ее даже на краю земли.

— Что случилось с собакой? — спросила Эльв. — С Мамашей? Расскажи хотя бы о ней.

Через некоторое время худшие представители Народа назначили за голову собаки награду. Вместе с Мамашей Лорри был непобедим с десяти до семнадцати лет. Некоторым это не нравилось, потому что угрожало иерархии подземного мира, в котором зло порой само себе награда, а добро часто страдает. Однажды в середине лета, когда в тоннелях было жарко и кипели страсти, Лорри проснулся и с ужасом увидел, что собаки нет. Мамаша ни за что не оставила бы Лорри по собственной воле.

— И что случилось? — Эльв покрепче обняла любимого.

Рассказывать не было времени. Небо уже приобрело глубокий синий оттенок раннего летнего вечера. Все сроки вышли. После отъезда Лорри Эльв запаниковала. Ей хотелось побежать за возлюбленным по пустому шоссе. Но она не осмелилась разрушить их будущее опрометчивым поступком.

Она вернулась в Уэстфилд, не обращая внимания на гудки дальнобойщиков. Комендантский час давно прошел. Ее ждали. Еще пять минут — и о пропаже ученицы сообщили бы полиции штата. Даже мисс Хаген не могла ее спасти.

Эльв обрезали волосы и обрили электрической бритвой. Она вспоминала объятия Лорри и клятвы.

Думала о зеленой воде, лягушках, водяном шпинате, распускающемся листок за листком. Думала о первом поцелуе и том, что он открыл ей. Эльв всегда считала, что волосы — ее главное украшение, ее единственное достоинство. Честно говоря, ее изумила храбрость Мег в тот день, когда сестра подстриглась. Теперь ее очередь, но она не станет ни обижаться, ни горевать о потере. Она не станет прятаться. Остальной мир ничего не значит. Существует только Эльв, и она принадлежит Лорри. Ей протянули зеркало, и Эльв не стала плакать и закрывать голову, как другие девочки. Она не собиралась предавать собственную плоть и кровь, как сестра. Она даже не вздрогнула, увидев свое отражение. С остриженными волосами черная роза словно расцвела на шее. Так даже лучше.

Это ее внутреннее «я».


Дедушка умер в конце зимы от сердечной недостаточности. Похороны прошли в Нью-Йорке. Позвали только самых близких. Никто не говорил об Эльв, хотя все знали, что случилось. Ее отослали в интернат из-за сумасбродного поведения. Она принимала наркотики и меняла парней как перчатки. Вчерашний прелестный ребенок превратился в неуправляемого подростка. Конечно, семья была подавлена. Анни постарела лет на десять, а младшие сестры были непривычно тихими и бледными. Никто из родственников словно не заметил, что на похороны пришли только две сестры Стори. Девочки в черных пальто стояли у края могилы рядом с матерью и своей любимой Амой. Мэри Фокс, всегда серьезная и умная, разрыдалась в объятиях матери. Потом она спряталась за нависшими ветвями сосен и попыталась успокоиться. Она стояла спиной к остальным, чтобы никто не видел ее слез. Мег и Клэр, однако, проявили мужество. С бесстрастными лицами они держались за руки. После похорон бабушка вернулась в Париж. С началом весенних каникул Клэр и Мег присоединились к ней. Они по-прежнему обожали Париж. Солнце в нем переливалось тысячей оттенков. Каждый день открывал новый цвет. Но на этот раз девочки были одиноки, хотя жили в самом лучшем месте на земле, квартире Амы в Маре.

Цвел каштан, его листья в этом году особенно блестели. По утрам бабушка и внучки ели яйца всмятку и пили горячее молоко с чуточкой кофе. Они не говорили об Эльв. Старались о ней не думать. Но под ногами все время вертелась спасенная сестрой кошка. Наталия обожала ее и без конца таскала через Атлантический океан. Сейди выросла в сварливую полосатую зверюгу с зелеными глазами. Почему-то она невзлюбила Мег и при звуке ее голоса неслась в шкаф и пряталась среди ботинок и зонтов. Мег было все равно. Она говорила, что на кошек у нее аллергия, и избегала Сейди. Но Клэр часто лежала на полу и играла с кошкой в любимую игрушку — вязаную мышку на нитке. Сейди нерешительно ловила мышку лапой.

Клэр и Мег выглядели старше своих лет. Они были осторожны и никогда не разговаривали с незнакомцами. Они часто вспоминали прошлые поездки в Париж: как прятались за старой каменной ванной, когда мать приходила звать на ужин, как играли в карточки для развития памяти, пока ехали на поезде в Версаль. Иногда в их разговорах всплывало имя Эльв. Тогда они прикусывали губы и смотрели в пол. Мег вспоминала, как сестра щипала ее из вредности. А Клэр — историю Эльв о Гримине, самом злом человеке на земле. «Он думал, что я утону, но я не утонула. Думал, что я истеку кровью до смерти, но я до сих пор жива». Каждый божий день Клэр жалела, что не открыла дверь машины в Уэстфилде. Надо было выскочить и спасти сестру. Если бы они убежали далеко-далеко, Нью-Гэмпшир исчез бы за спиной, как и все известные сестрам истории. Слова осыпались бы буква за буквой на дно самого глубокого колодца.

Однажды на ужин пришла мадам Коэн и спросила, как дела у Эльв. Сестры Стори молчали. Клэр писала письма и открытки, но ни разу не получила ответ. Мег, по правде говоря, боялась возвращения сестры. На гарнир к жареной курице Наталия приготовила плов с сушеными помидорами. Мадам Коэн протянула миску девочкам, но они сказали, что не голодны.

— Французские травники до девятнадцатого века считали помидоры вредными для здоровья, — сообщила мадам. — Съесть помидор было смелым поступком.

Мег извинилась и вышла, чтобы принести напитки — домашний лимонад и бутылку местного белого вина.

— Не всему можно верить, — заметила мадам Коэн.

Мадам считала Клэр самой чувствительной и эмоциональной из сестер. Она указала на ужин.

— Мы могли бы считать его ядовитым, как мандрагора.

Она съела немного плова.

— У меня было две сестры, — призналась она. — Я была младшей. Совсем как ты.

Клэр всегда немного боялась подругу бабушки из-за черной одежды и строгого вида. Белоснежные волосы мадам Коэн аккуратно закалывала наверх черепаховыми гребнями. Она всегда носила практичные туфли и часто брала с собой зонт, даже в солнечные дни. Клэр не знала, достаточно ли хорош их французский для бесед с мадам Коэн.

— Что с ними случилось? — поинтересовалась она.

— Твоя сестра Эльв спросила о том же, — сообщила мадам Коэн. — Их давно уже нет. Для других, но не для меня.

— Как по-твоему, что случилось с сестрами мадам Коэн? — спросила Клэр сестру, когда они готовились ко сну.

Мег недавно поклялась прочитать всего Диккенса. Она только что приступила к «Оливеру Твисту».

— У мадам Коэн были сестры? — Мег легла в кровать и взяла книгу.

Клэр устроилась рядом. Она была не против чтения. Ей нравилось спать с включенным светом. Но даже в теплом мерцании лампы, под шорох страниц и привычный гул машин на улице, бок о бок с Мег, она была одинока.


Той весной бабушка дала сестрам намного больше воли, чем дала бы мать, учитывая, что случилось с Эльв. Наталия считала, что свобода не идет на пользу только тем, кто не умеет отвечать за свои поступки. Во время ее дневного сна девочки гуляли по острову Святого Людовика и непременно заглядывали в «Бертийон». Мег каждый раз пробовала что-нибудь новенькое, к примеру красный апельсин или карамель с имбирем, но Клэр оставалась верна ванили. Она вообще была привязчива. С мороженым в руках сестры Стори ходили смотреть на зеленую воду Сены. Иногда они сидели перед Нотр-Дамом и разглядывали туристов. Им нравилось угадывать, какие семьи счастливы, а какие только притворяются. Они считали, что правы в девяноста девяти случаев из ста.

Большинство людей принимали девочек за близняшек. У них были одинаковые прически: прямые волосы до подбородка с закрученными кончиками. Сестры исследовали левый берег, много часов провели в магазинчике «Шекспир и компания», листая старые книги, читая посвящения на фронтисписах и гадая, кто любил искренне, а кто лишь преподнес лицемерный подарок. Девочки вполне могли объясниться на французском в кафе, так что зачастую заглядывали в любимые заведения на бульваре Сен-Жермен, где можно было выпить эспрессо или латте. Время от времени они заказывали «кир», и официанты никогда не задавали вопросов. Сестры флиртовали с мальчиками, но не называли своих настоящих имен и адреса. Они доверяли только друг другу.

Сестры больше не верили в Арнелль. Они давно выросли из детских сказок и перестали говорить на арнелльском. Он напоминал о том, о чем им хотелось забыть: об алых листьях, дожде, Нью-Гэмпшире. Девочки уже забыли слова, которым их учила Эльв. Что означало «henaj» — «собака» или «волк»? «Nejimi» — «трус» или «герой»? Удивительно, но в минуту опасности тайный язык всплывал в их памяти. Они обменялись парой слов на арнелльском, когда заблудились в аэропорту после прилета. И еще когда у Клэр заболел живот и она испугалась, что умрет от аппендицита. Рыдая от страха, они щебетали на арнелльском, хотя в итоге выяснилось, что у Клэр было всего лишь несварение желудка.

В гостевой спальне бабушки стояло две кровати, но сестры спали в одной. Им было наплевать, что они уже слишком взрослые. Они не говорили, почему спят вместе, и не обсуждали свои сны. У каждой были свои причины. Тигр у двери. Парень на краю кровати. Дождь алых листьев. Мужчина, говорящий: «Ты меня знаешь, садись в машину».

В последние недели каникул Анни приехала в Париж забрать дочек и проверить, как поживает мать. Жаль, некому было проверить, как поживает она сама. Анни совершенно изменилась. Она еще сильнее похудела и почти все время носила темные очки, чтобы скрыть круги под глазами. После отъезда девочек она страдала жестокими приступами бессонницы, по утрам сидела, смотрела на задний двор и пыталась понять, в какой же момент все пошло наперекосяк. Наверное, в тот день в «Плазе». Она запомнила взгляд Эльв, когда обвинила ее в случившемся.

Дорога так утомила Анни, что она упала на вторую кровать в комнате девочек и проспала семнадцать часов подряд. Она свернулась клубочком под белоснежным льняным покрывалом, тем же, что и в детстве в свои летние приезды в Париж. Когда ей было двенадцать или тринадцать, велись разговоры о переезде во Францию, но у отца были дела в Нью-Йорке, и потому они вернулись на Манхэттен. В последнее время Анни постоянно размышляла о жизни, которую вела бы, останься они в Париже. Она любила бы другого мужчину, жила в незнакомой квартире, ее дочери умели бы говорить только по-французски.

Сестры сидели у кровати матери. Сегодня сквозь окно струился чистый розовый свет. Девочки радовались ее приезду. После расставания с Эльв мать стала слишком тихой и какой-то вялой. Забывала сходить за покупками или приготовить ужин. Молоко в холодильнике часто прокисало, и Мег принялась убираться в доме раз в неделю. Иногда Анни казалась совсем другим человеком. Сейчас, например, она напоминала маленькую девочку, которая спала в гостевой кровати. Она таяла у них на глазах. Мег поднесла ко рту матери зеркальце и проверила, дышит ли она. Она подсмотрела этот способ в старом фильме. Стекло затуманилось, значит, мать была жива.

Наконец Наталия пробудила Анни от долгого сна, трясла, звала по имени, принесла чашку горячего чая. Бабушка настояла, чтобы они ушли на весь день. Они отправились в Музей Орсе и вроде бы неплохо проводили время, пока не заметили, что Анни стоит перед автопортретом Ван Гога и плачет. Анни извинилась и вышла в туалет. Клэр вспомнила о черной реке, которую когда-то нарисовала сестра. Надо было выпросить у Эльв акварель. Она нужна ей.

Остаток выходных прошел лучше. Сестры Стори сводили мать во все свои любимые места: мороженицу, книжный магазин, Люксембургский сад. Потом все вместе посидели на скамейке перед Нотр-Дамом, взявшись за руки, и выглядели счастливыми. Впервые за много лет Анни проспала всю ночь под белым покрывалом. Позавтракала яйцами всмятку. Выкрасила себе ногти в красный цвет и отполировала ногти дочкам. В последний день в Париже сестры сидели на кухне и резали груши для пирога. Мать и бабушка наслаждались на террасе утренним кофе. Во дворе два пожилых жильца спорили, может ли третий привязывать велосипед к расколотой каменной ванне. Анни засмеялась, услышав, как один жилец назвал другого несчастным тупицей. Мег и Клэр переглянулись. Над плитой тикали часы. Во дворе ворковали голуби. Девочки хотели, чтобы этот миг длился вечно. Солнечный свет был оранжевым. Это стоило запомнить, и Мег знала как. Она достала листок бумаги, написала на нем: «оранжевый» — и сложила пополам. Сестры резали груши, записывали оттенки света, слушали смех, вдыхали аромат цветов каштана и не помнили об остальном мире. Они хотели навсегда остаться в квартире бабушки, но вместо этого сберегли воспоминание о том, как, счастливые, сидели на кухне.

Они летели домой рейсом «Эр Франс». Девочки разговаривали со стюардессами по-французски. Мать гордилась ими и разрешила выпить по бокалу шампанского. Перед посадкой в аэропорту имени Джона Кеннеди у Клэр закружилась голова, ее затошнило. Она побежала в туалет, хотя уже горели знаки «Пристегнуть ремни». Девочку вырвало в кошмарный грязный унитаз. Она вцепилась в раковину. Как глупо было воображать себя счастливой! Она вообще не имеет права на счастье. По-видимому, Клэр долго не было, потому что за ней пришла встревоженная мать.

Анни постучала в дверь.

— Клэр? У тебя все в порядке?

Клэр открыла.

Анни коснулась лба дочери. Горячий, как печка.

— Клэр, — произнесла она. — Милая.

— Все нормально. Честное слово. Я в порядке. Может, я просто скучаю по ней, — невольно слетело у нее с языка.

Разумеется, Клэр будет скучать по своей любимой бабушке, но она говорила не о ней, и обе это знали.

— Я тоже по ней скучаю, — призналась Анни.

Они вернулись на свои места. Всю дорогу через Атлантический океан они были ближе к дому, чем считали. Мать и дочь застегнули ремни и больше не вспоминали о Париже.


Эльв наконец была готова их увидеть. Не пришлось ни уговаривать, ни умолять. Дочь сама попросила о встрече, и как можно скорее. Иногда Анни мерещилось, что она придумала Эльв, а проведенные вместе годы были лихорадочным сном. Алан и Анни решили, что поедут порознь. Обоим не хотелось провести в машине с бывшим супругом целых пять часов. Анни надела черные брюки и свитер, как будто собралась на похороны. В последний момент она добавила розовый шелковый шарф, который дочери уговорили ее купить в крошечном магазинчике на рю де Турнон. Наблюдая за сборами матери, Мег достала листок бумаги, на котором было написано «оранжевый», чтобы вспомнить о минувшем дне у бабушки на кухне, когда свет был так прекрасен. Мег велела матери не беспокоиться, она приготовит ужин себе и Клэр. Она напомнила Анни, что на дорогах надо быть поосторожнее, как будто была матерью, а не дочерью. Затем Мег села на кухне, пытаясь справиться с тревогой.

Анни ехала по шоссе и вспоминала, как три маленькие девочки помогали ей в огороде, в день когда их навестили Наталия и ее подруга мадам Коэн. Пожилые женщины уселись на садовые стулья и хлопали в ладоши каждый раз, как девочки срывали спелый помидор. Затем малышки обступили мадам Коэн, которая по-турецки сидела на траве. Она поведала, что помидоры принадлежат к тому же семейству, что белладонна и белена — ядовитые колдовские растения.

— Плоды такие вкусные. — Она взяла спелый «Индийский оранжевый» помидор. — Но листья могут быть смертельны.


Они ждали Эльв в застеленной ковролином комнате для групповой терапии. Алан и Анни нервничали, как перед первой встречей с незнакомым человеком. Подружка Алана, Шерил, ждала его в машине. Алан купил себе двухместный автомобиль «мазда-миата» с откидным верхом. Они с Шерил жили в западной части Норт-Пойнт-Харбора, но собирались найти работу в Хэмптонсе и выставить дом на продажу. В последнее время они увлеклись яхтенным спортом.

— Честно говоря, я не знаю, что мы можем сделать, — заметил Алан.

Анни поняла это так, что ему осточертели дети с их проблемами и он хочет вернуться к Шерил. Она не винила его за оборонительную позицию. Она даже больше не злилась. Анни уже решила, что будет надеяться, что бы там ни думал Алан.

— Эльв просила о встрече, — напомнила она. — Давай смотреть в будущее.

Методист была одета скромно, в джинсы и черный свитер. Мисс Хаген призналась, что сама когда-то принимала наркотики, но излечилась. Крайне важно забыть прошлое и не судить слишком строго. Эльв совершала ошибки, она была легкой мишенью для наркотиков — чувствительное дитя разведенных родителей. Но она милая, умная девочка, готовая начать жизнь с чистого листа. Конечно, есть еще проблемы. Научиться доверять непросто.

Увидев вошедшую в комнату дочь, Анни чуть не закричала. Эльв плюхнулась на стул, глядя прямо перед собой. Она сделала что-то ужасное с волосами. Они были обрезаны так коротко, что просвечивала кожа. На девушке были бесформенные синие джинсы и свитер. Она пыталась прикрыть воротом новую татуировку.

— Привет, — произнесла Эльв в пространство, опустив глаза.

— Давайте немного помолчим, — предложила методист. — Так мы привыкнем относиться друг к другу без враждебности или агрессии.

Алан и Анни поерзали на стульях. В коридоре стоял гвалт. Два ученика ссорились и обзывали друг друга «козлами». Анни подняла глаза в тот же миг, что и Эльв, и обе почему-то засмеялись. Наверное, это был нервный смех, но все же смех. Уже неплохо.

В комнате было холодно. Ногти у Эльв были обкусаны до мяса. У нее появилась привычка барабанить ногой. Эльв две недели умоляла о встрече, с последнего свидания с Лорри, но у ее отца хватало других дел.

— Ты постриглась, — искренне удивилась Анни.

— Чудесно выгляжу, не так ли? Это шутка, — добавила Эльв.

Она как будто немного смягчилась. Казалось, что на ней одежда с чужого плеча, настолько мешковатой она была.

— Вообще-то это часть программы коррекции навыков безопасности. Решение приняли сотрудники, — пояснила мисс Хаген.

— В смысле, наказание? — Анни была вне себя.

— Коррекция поведения, — поправил Алан.

Глаза Эльв метнулись к отцу. Анни вспомнила, что им советовали не ожидать слишком многого.

— После года обучения дети начинают думать о возвращении домой, — сказала Джули Хаген. — Вполне естественно, что Эльв отчасти примирилась с этой идеей. Возможно, сейчас самое подходящее время, чтобы она воссоединилась с семьей. Возвращение домой может пойти ей на пользу.

— Не рановато ли об этом думать? — перебил Алан. — Это наша первая встреча.

Эльв кусала ногти. Она старалась думать о лесе, пруде, руках Лорри, продолжении его истории. Он нашел собаку живой или мертвой? Покарал обидчиков или пустился в бега?

— Полагаю, нам следует принять во внимание успехи Эльв. Она стала одной из лучших учениц, — с гордостью сообщила Джули Хаген. — На уроках литературы она вне конкуренции.

Дурацкий предмет, но Эльв невольно просияла. Кроме нее, никто ничего не читал, хотя можно было выбрать что угодно, даже сборник комиксов. Все сидели и молчали. Ученики изумленно уставились на Эльв, когда она встала и сообщила, что Димсдейл — олицетворение давления общества, тех людей, которые судят любовь, трагедию и веру, исходя из прошлого, которого все равно нельзя изменить. Ее голос звенел, словно она была готова расплакаться.

— Прекрасно. Может, ей тут самое место? — предположил Алан. — Ваша школа открывает перед учениками множество возможностей.

— Зря ты приехал, — заявила Эльв отцу. — Тебе плевать, что со мной творится. И всегда было плевать. Почему ты вообще приехал?

— Потому что ты моя дочь, — ответил Алан.

— Да неужели? А где я была все лето, пока вы занимались своим дурацким разводом?

— Не понимаю, зачем она ворошит прошлое, — обратился к методисту Алан. — Это было пять лет назад.

Мисс Хаген заметила, что, по-видимому, им еще долго придется учиться общению. Несмотря на самые благие намерения, первую встречу пора заканчивать. Они могут вернуться через месяц.

— Я не могу ждать целый месяц!

Эльв пришла в ужас. Мисс Хаген пыталась выпроводить Алана и Анни, но Эльв уговорила ее повременить.

— Я хочу уехать сейчас, — взмолилась она.

Мисс Хаген, открыв дверь, обнаружила, что ссора в коридоре переросла в настоящую драку. Два методиста-тяжеловеса держали высокого тощего парня. Они обмотали его одеялом, чтобы подавить сопротивление. Парень приглушенно вопил. Один из амбалов уселся на спину мальчика и чуть не раздавил его.

Мисс Хаген поспешно завела гостей обратно. У Анни кружилась голова, она была поражена увиденным. Так вот как в Уэстфилде наводят порядок? Алан захотел посмотреть оценки дочери. После возвращения в комнату Эльв стояла рядом с матерью, так близко, что Анни слышала запах хозяйственного мыла, которым мылись ученики.

— Пожалуйста, — прошептала Эльв.

Анни чувствовала жар ее тела. Голос дочери был тихим и слабым. Даже он стал чужим.

— Вытащи меня отсюда. Умоляю.


На парковке Алан настаивал, что надо придерживаться плана; они приняли философию Уэстфилда, чтобы получить результат. Анни проследила, как бывший муж уезжает с Шерил, и села в машину. Она доехала туда, где полицейский разрешил ей развернуться, и вспомнила, как стояла у обочины, когда вокруг громоздились сугробы, а леса были укрыты белым одеялом. Теперь в воздухе кружилась мошкара. Листья были светло-зелеными. На дороге лежали лужицы тени. Анни подумала о парне в коридоре и о дочери, которая говорила не своим голосом. Она вспомнила, как стояла во дворе с Эльв, показывала Орион и рассказывала сказку, в которой девушка проснулась после векового сна.

Анни развернулась и поехала обратно. Она направилась прямиком в кабинет администратора и подписала нужные бумаги. Ей не хотелось говорить ни с воспитателями, ни с директором. Она уже все решила. Ей хватило парня в коридоре и отчаянной мольбы дочери. Хватило того, что время спиралью завивалось вперед, зима сменялась весной в один миг. Эльв вышла в вестибюль через десять минут после того, как Джули сообщила, что она свободна. Девушка не скрывала своей радости. К удивлению Анни, Эльв внезапно обняла ее и так же быстро попятилась. Дочь захватила только маленький рюкзак. Все остальное она бросила. Эльв поправила рюкзак на плече. С остриженными волосами она выглядела младше своих лет. Она обвела взглядом вестибюль.

— Папы нет?

— Нет, — ответила Анни. — Только ты и я.

Эльв это вполне устроило. Подробности ее не интересовали. Главное — выбраться из Уэстфилда. Она ни с кем не попрощалась, хотя оставила мисс Хаген свой экземпляр «Алой буквы». Эльв не собиралась вспоминать о лошадях — это было бы слишком грустно. Настороженно, но радостно она шагала по парковке. Ей хотелось запомнить миг освобождения. Она надеялась, что лошади не будут ждать ее поутру, колотиться о стойла, глядеть сквозь грубый дверной проем на поле.

В машине Эльв вела себя на редкость вежливо. Уэстфилд научил ее, что лучше помалкивать, если тебя не спрашивают. По правде говоря, он многому ее научил. Она не будет скучать по школе, но с ней связаны события, которые изменили все, включая ее саму.

— Все будет хорошо, — пообещала мать.

Эльв тоже так считала. Она смотрела в окно и не могла поверить, что уже почти лето. Девушка старалась скрыть возбуждение. Ей уже семнадцать, она готова встретиться с миром, и неважно, готов ли мир к встрече с ней. В конце концов выяснилось, что она способна чувствовать. Этому ее научил Лорри.

Они завернули в придорожную зону отдыха, чтобы выпить кофе и съесть пончиков. Эльв извинилась и вышла в туалет. Она сказала матери, что скоро вернется, и попросила денег на тампоны. Разве та могла отказать? Эльв позвонила Лорри по телефону-автомату. Она чуть не упала в обморок от звука его голоса. Ее жизнь сразу наполнилась смыслом.

— Детка? Где ты?

Всего несколько слов, и она готова. Некогда она презирала все человеческое, а теперь сама была захвачена чувствами. Эльв боялась, что Лорри не захочет ее в реальном мире, где так много соблазнов и других девушек.

Она сообщила ему, что наконец-то свободна.

— Я умру, если не увижу тебя, — прошептала она.

Лорри засмеялся:

— Я тебе не позволю.

Он был так уверен в себе, так уверен в них! Эльв повесила трубку и закружилась, хотя на нее смотрели.

— Бу! — сказала она маленькому мальчику, который, нахмурившись, наблюдал за ней.

Мальчик засмеялся и ответил: «Бу!» Они улыбались друг другу, пока мать не схватила малыша за ладошку и не утащила. Эльв не о чем было тревожиться. Майкл говорил, что среди его друзей Лорри славится непостоянством. Подружки быстро ему надоедали. Но сейчас все по-другому. Он по-прежнему ее хочет.

Эльв вернулась в кафе и увидела, что мать нервничает. Анни поступила необдуманно, поддавшись порыву, и теперь пила чуть теплый кофе без кофеина и с тревогой ждала дочь. Издалека Эльв казалась совершенной незнакомкой со своими остриженными волосами, мешковатым свитером и черной татуированной розой, похожей на свежую рану. Ее походка изменилась, стала легкой и крадущейся. На ногах у нее были обязательные в Уэстфилде кеды без шнурков. Она собиралась сжечь их в первую очередь.

До Нью-Йорка оставалось три часа езды. Они целый год почти не разговаривали. Внезапно Анни испугалась, что жестоко ошиблась. Она понятия не имела, как Уэстфилд изменил Эльв, к лучшему или к худшему. Ей ужасно захотелось оставить дочери машину и пуститься в бега. Она жила бы среди оленей в самой темной лесной глуши. Пила бы из ручья холодную, чистую нью-гэмпширскую воду. По ночам над ее головой расстилалось бы бескрайнее звездное небо.

Эльв швырнула свой пустой стаканчик из-под кофе в мусорный бак. Скорей, скорей!

— Готова? — спросила она.

РОЗА

Все было красным: солнце, воздух, все, на что я смотрела. Кроме него. Я полюбила человека. Я следила, как он идет среди холмов и возвращается по вечерам после работы. Я видела то, что не могла увидеть ни одна женщина: он умеет плакать, он одинок.

Я бросалась к нему, как безумная, но он меня не замечал. Но однажды он увидел, что я красива, и возжелал меня. Он оборвал меня на полуслове и притянул к себе. Мне было все равно, что я умираю, пока я наконец не умерла.


Мег запирала спальню на ночь. У Эльв теперь была своя комната на первом этаже. Она говорила, что уже слишком взрослая, чтобы жить с младшими сестрами. Но Мег знала правду. Эльв не хотела жить с ними на чердаке. В своей спаленке она могла болтать по телефону ночь напролет. Могла тайком сбегать через окно. Могла принимать наркотики и мечтать, как вырвется на свободу, когда ей наконец исполнится восемнадцать. Мать дала старшей дочери все, о чем мечтают девушки, — собственный телевизор, собственный телефон. И все же Эльв не была счастлива. Она дулась и убегала в город при любой возможности. Говорила матери, что видится с подругами, ночует у них. Но даже последнему идиоту было ясно, что она лжет. У Эльв в жизни не было ни единой подруги.

Иногда Мег считала, что, кроме нее, никто не видит, в кого превратилась Эльв. Таких людей нельзя пускать на порог. Мег боялась оставаться с сестрой наедине. Нельзя доверять тигру, который считает тебя предателем и жаждет крови. Мег ждала, пока Клэр уснет, вылезала из кровати и на цыпочках запирала дверь. Иногда она доставала потертый листок бумаги со словом «оранжевый», который хранила в бумажнике вместе со школьным пропуском. Раз или два она заснула с листком в руке. Хорошо, что ее осенило тогда в Париже.

Мать вернулась из поездки в Нью-Гэмпшир вместе с Эльв, поверив лжи и мольбам.

— Теперь ты счастлива? — спросила Эльв у Мег вскоре после возвращения. Так Мег поняла, что ничего не изменилось к лучшему. — Мои волосы короче твоих. Довольна?

Мег уязвило, что сестра считает ее настолько мстительной. Но, по правде говоря, она и сама заметила, что сейчас ее волосы намного длиннее. Старшая сестра перестала светиться очарованием. Теперь ее отличала мрачная красота. Эльв похудела, стала угловатой — даже зелень ее глаз потемнела. В первую неделю после возвращения сестры Мег увидела ее в машине на парковке возле пляжа. Эльв целовалась с мужчиной, сидя у него на коленях. Мег смутилась. Светило солнце, вокруг играли детишки, знакомые по лагерю, где она снова работала вожатой. Мег попыталась проскользнуть мимо, опустив голову от стыда, но Эльв подняла взгляд и заметила сестру. Вечером Эльв пришла на кухню, пока мать работала в огороде, а Клэр нанизывала в гостиной бусы — подарок Аме.

— Не говори маме.

Эльв, как обычно, вцепилась в Мег. Похоже, она стала сильнее.

— Я же говорила: мне плевать, что ты делаешь.

Сердце Мег колотилось. Она вырвалась из хватки сестры.

— Я серьезно. Откроешь пасть — и я испорчу тебе жизнь, — сухо пообещала Эльв.

Мег не сомневалась, что сестра не замедлит привести угрозу в исполнение. Она уже испортила ей жизнь, хотя особо не старалась.

— Делай что хочешь, — Мег пожала плечами. — Хоть раздевайся у всех на виду, мне плевать.

Эльв засмеялась.

— Что, завидно? Ты всегда мне завидовала. Думаешь, я не в курсе? Кстати, я прекрасно знаю, кто засунул меня в интернат. Можешь не притворяться. Я знаю, что это была ты.

Иногда Мег сама удивлялась тому, как сильно ненавидит родную сестру.

Недавно она наткнулась на Хайди Престон, которая сообщила, что, по ее сведениям, Эльв сидит на героине.

— Сомневаюсь, — Мег до сих пор защищала сестру.

Она вспомнила, как Эльв пошатывает по утрам и вечерам, как страшно она похудела. Вспомнила синяки на коже.

— Ладно. Как скажешь, — пожала плечами Хайди. — Ходят слухи, что ее парень — кинозвезда.

— Тоже верится с трудом.

Мег не хотела думать ни о красивом мужчине в машине, ни о подсмотренном поцелуе. В нем было нечто беззаконное, намекавшее, как мало она знает о мужчинах и женщинах. Мег спросила о Брайане. Хайди ответила, что он, наверное, подался на запад. Он считал, что мужчина всегда может заработать на жизнь на ранчо. Скорей бы Эльв исполнилось восемнадцать! Может, она тоже удерет, как Брайан Престон. Будет присылать открытки из загадочных мест в Калифорнии и Орегоне. Пообещает никогда не возвращаться.

А пока что Мег старалась избегать сестры. Хорошо, что та не вернулась на чердак. Эльв делала что хотела и брала без спросу все подряд. Вот почему Мег на днях взяла молоток и гвозди и заколотила окно спальни. Больше никаких незваных гостей.

Иногда Анни работала в огороде по ночам, поджидая Эльв. А вдруг Алан был прав? Анни закрывала глаза на происходящее, старалась не терять оптимизма. Но кто же, если подумать как следует, звонит по вечерам? Кто паркует машину в конце улицы и ждет, пока Эльв выскользнет из окна и прибежит по Найтингейл-лейн? Да, скорее всего, не стоило забирать дочь домой так рано. Наверное, Анни не справилась с ролью матери. Наступила засуха, земля в огороде превратилась в пыль. Листья боярышника скрутились и гремели на ветру. На лозах не созрел ни один помидор. Звездочки-цветы опали раньше, чем завязались плоды. Анни посадила семь сортов, на два больше, чем обычно, добавив «Арканзасский путник» и очередной «Чероки», но ничего не вышло. Она обнаружила бражников. Их бабочки прелестны, но гусеницы смертоносны для помидоров. Когда наступила пора снимать урожай, Анни надела садовые перчатки и выдернула лозы. Землю устилали коричневые и красные листья. Денег на наемного садовника больше не было. По всему городу жгли листья. В воздухе висел черный пепел. Анни подняла глаза и увидела Мег за закрытым окном чердака. Резко пахло помидорной лозой. Железный мусорный бак был полон завитков и листьев, медленно желтеющих в темноте. Вот во что превратился ее огород.


С началом учебного года Мег и Клэр почувствовали, что их избегают. Все судачили о сестрах Стори и их сумасшедшей сестрице. Ходили самые разные слухи, как правдивые, так и столь несусветные, что разумные люди в них не верили. Кое-кто был убежден, что Эльв пропадала столько времени, потому что родила ребенка. Другие шептались, что она ограбила банк, сидела в тюрьме, встречается с любовником в церкви на городской площади, собирается осквернить алтарь черными мессами, сексуальным развратом и наркотиками. Многие видели, как Эльв на попутках подъезжала к станции. В этом не было сомнений. Однажды ее высадили в центре города поздно ночью. Девушка увидела зевак, засмеялась и крикнула: «Куда вы пялитесь, уроды?» Все моментально разбежались, даже почтенные горожане, отцы и матери.

Эльв протянула всего два дня и заявила, что бросает школу. Она пообещала посещать вечерние занятия и получить аттестат, равноценный школьному. После Уэстфилда и всего, что она испытала, глупо сидеть в классе с кучкой провинциальных детишек, которые считают торговый центр высшим достижением цивилизации.

— Они все время говорят обо мне, — пожаловалась она. — Хочешь, чтобы я сидела и слушала?

Эльв просила и умоляла, клялась, что будет прилежно учиться. Она уже прочла «Алую букву» из экзаменационного списка по литературе и получила «отлично» за сочинение. Эльв побожилась, что будет трудиться что есть сил, но не забыла скрестить пальцы за спиной. Она не брала в руки книгу с тех пор, как вернулась домой. Ее интересовали лишь одна история и лишь один рассказчик.

Мег прочла «Алую букву» в девятом классе. В этом году она ходила на продвинутый семинар по литературе для младшеклассников и читала книги Вирджинии Вулф. Ей понравился роман «На маяк». Он отвлек ее от Эльв и переживаний из-за оценок. Больше всего на свете Мег хотела поступить в Уэслианский университет. Она до дрожи боялась провала, но не подавала виду. Жаль, что она не так умна, как Мэри Фокс! Кузину уже досрочно приняли в Йель. Мэри все давалось легко, а вот Мег приходилось вкалывать.

Хорошо хоть Эльв перестала ходить в школу. Двух дней вполне хватило. Эльв носила короткую черную юбку, почти прозрачную блузку и черные остроносые туфли из Парижа. Недавно кто-то начертил пентаграмму на шкафчике Мег, как будто слухи ходили о ней, а не о сестре. Два уборщика перекрасили шкафчик. Рано или поздно люди забудут об Эльв. Она исчезнет из их мыслей, как только исчезнет из города. Скорей бы! Мег каждый день обедала с Клэр в столовой. Обычно они брали яичный салат или бутерброды с арахисовым маслом. Места за столиком хватало. Никто к ним не садился.


Анни позвонила мисс Хаген и пожаловалась на повышенную тревожность Эльв. Консультант посоветовала семейную психотерапию. Они сходили на сеанс, но в основном помалкивали. Всем было не по себе, особенно Мег. Она боялась проболтаться и понести обещанное наказание. Ведь ей пришлось бы вернуться домой с непостижимой сестрой, которая смотрела на нее с другого конца комнаты. Даже когда Мег задавали прямой вопрос, она отвечала: «Не знаю», но все равно выглядела неуверенной. Мег и Клэр искали поддержки друг у друга и сидели рядом на кушетке. Иногда они невольно брались за руки. Замечая взгляд Эльв, Клэр тут же отпускала Мег.

Психотерапевт предложил устроить игру на доверие. По правилам надо было закрыть глаза и упасть спиной на подставленные руки. Играть никто не захотел. Только Клэр сочла это прекрасной мыслью.

— Давайте попробуем, — настаивала Клэр, но остальные покачали головой.

Эльв закатила глаза.

— Вы ничего не хотите делать. Я не знаю, чем еще помочь, — развел руками психотерапевт.

Мег тоже так считала. Она не ожидала от психотерапии ничего хорошего. Это не поможет им примириться с новой жизнью. Из романа «На маяк» Мег узнала о важности личностного подхода. Все зависит от точки зрения. Даже самые незначительные детали можно толковать по-разному. К примеру, старый боярышник за окном рано покрылся осенним ледком, но Мег порой смотрела на него и воображала каштан на бабушкином дворе. Она смотрела, как Клэр и Эльв сидят на диване, плетут бусы и щебечут, и гадала, кого Клэр видит и кого воображает.


Той осенью Мег тяжело переживала каждую стычку с Эльв. Она заметила, что скрипит зубами и приобрела несколько вредных привычек. Она кусала ногти и иногда считала про себя до тысячи, пытаясь избавиться от дурных мыслей. Мег хотела, чтобы Эльв исчезла, чтобы ее сожрали тигры, чтобы она убралась на ранчо без телефона.

— Зря ты корпишь над уроками, — заметила Эльв однажды утром, когда столкнулась с Мег на кухне.

Мег оторвала взгляд от стола. При виде Эльв ее сердце упало. Она ела оладьи и готовилась к тесту по латыни. Мег почти убедила себя, что Эльв больше не существует. Но столкнувшись лицом к лицу, пришлось признать, что сестра вернулась. Эльв превратилась в кожу да кости. В пасмурном свете хмурого утра она почему-то выглядела еще прекраснее, чем раньше. Она убегала в город при любой возможности, но в то же время обживалась в доме. И все же ей нельзя было доверять.

— Мне несложно, — возразила Мег. — Я люблю латынь.

— Как мило. А ты в курсе, что латынь — мертвый язык? Кем ты себя возомнила? Мэри Фокс? Можешь не стараться. Все равно в Йель тебя не возьмут.

— А я туда и не собираюсь.

В комнату вошла Клэр и взяла банан и арахисовое масло, чтобы приготовить свои любимые бутерброды. Мать обычно ждала возвращения Эльв ночь напролет, поэтому Клэр и Мег договорились не будить ее по утрам.

— А вот и твоя тень! — объявила Эльв, когда Клэр достала хлеб. В последнее время она завидовала Мег.

Эльв села рядом. Нарочито придвинулась поближе. Внезапно она ужасно проголодалась.

— Оладьи еще остались? — спросила она у Мег.

Клэр засмеялась, намазывая сэндвичи.

Эльв повернулась к ней.

— Что?

— Ты изводишь сестру, но хочешь, чтобы она готовила тебе завтрак.

— Ты защищаешь Мег, потому что стала ее рабой, как раньше была моей, — огрызнулась Эльв.

Клэр высунула язык, и Эльв засмеялась.

— Тоже мне, оскорбление!

— Клэр не раба, — тихо возмутилась Мег.

Она собрала книги и взяла пальто.

— Я доем!

Эльв схватила остаток оладьи и засунула в рот.

— Пока, раба! — крикнула она Клэр, которая с сэндвичами в бумажном пакете вышла из комнаты вслед за Мег. — Пока, Кудряшка Сью!

Мег вздрогнула. Она до сих пор переживала из-за волос.

— И тебе пока, сучка! — парировала Клэр.

Эльв громко засмеялась. Клэр не откажешь в отваге.

— Ой! — Эльв притворно схватилась за сердце. — Какой удар!

— Я пошутила! — запротестовала Клэр.

— Пойдем! — Мег потянула Клэр за руку. — Я же предупреждала. Не разговаривай с ней.

Клэр думала об Эльв весь день. На занятиях, на футбольной тренировке в физкультурном зале, где Эльв когда-то занималась гимнастикой и танцами, на уроке фортепиано. С тех пор как случилось дурное, Эльв пришлось прятать свое подлинное «я». Люди считали, будто знают ее, хотя понятия не имели, кто она на самом деле.


Ближе к вечеру пошел первый снег, крупные мокрые снежинки. Пахло свежестью, как от чистого белья. Клэр шла домой пешком, потому что, когда закончился урок фортепиано, автобус уже уехал. Ноги мерзли в кедах. В некотором смысле без друзей даже легче. В девятом классе хватало мелочной зависти и разных группировок. Клэр это не касалось. Сестры Стори были изгоями.

Клэр заметила на парковке у бакалейного магазина белую отцовскую «миату». Машина стояла на самом дальнем месте, которое никто не использовал. Отец так трясся над своей машиной! Странно, что он выехал на ней в снегопад. У него был джип на каждый день. Мать называла «миату» машиной кризиса среднего возраста. Летом Алан и Шерил катались по городу с откинутым верхом, совсем как в «Двое на дороге», любимом фильме матери. Возможно, их роман развалится, как в фильме. Что ж, они получат по заслугам.

Под падающим снегом Клэр обошла магазин и мусорные баки. Уже темнело, небо стало чернильным. Снежинки приобрели голубоватый оттенок. Клэр подошла к машине и постучала в окно. Стекло запотело, ничего не было видно.

— Папа?

Стекло опустилось. Внутри сидела Эльв.

— Никак не завести эту заразу!

— Рехнулась? — Клэр шагнула назад. Ее окатила волна возбуждения. — Что ты сделала? Вломилась к нему в дом?

— Залезай, — велела Эльв. — Ты мне нужна.

Клэр глядела на сестру. Эльв была без пальто.

Ее волосы были убраны назад черным бархатным ободком Мег.

— Залезай! Я просто хотела повеселиться, вот и одолжила ненадолго. Но я не могу одновременно переключать передачи и рулить. Скорее!

Клэр обошла машину и забралась внутрь. Пахло дымом. Клэр и Эльв переглянулись и засмеялись. Они скучали друг по другу.

— Ты рехнулась, — фыркнула Клэр.

— Тронулась умом, — усмехнулась Эльв.

— Ум за разум зашел, — добавила Клэр.

— Схожу с ума по тебе.

Эльв приступила к делу. Будет намного проще видеться с Лорри, если она сможет ездить в город. Надо потренироваться.

— Видишь картинку на коробке передач? Это инструкция. Слушайся меня, и все будет хорошо. Договорились?

— Ладно, — согласилась Клэр и взяла сестру за руку. — Я должна была остановить их. — Она хотела сказать это с той самой поездки в Нью-Гэмпшир. — Мы думали, тебе помогут.

Эльв выдернула руку и отвернулась.

— Мне не нужна помощь.

— Я боялась, что ты умрешь от наркотиков, — Клэр сморгнула слезы.

Эльв протянула ей салфетку из коробки на заднем сиденье машины.

— Я тебя не виню. Я знаю, ты тут ни при чем.

Клэр разрыдалась.

— Все хорошо. — Эльв обняла младшую сестру. — Я знаю, что ты никогда не причинишь мне вреда.

Клэр поняла, что прощена. Ей стало легко и свободно. Какое счастье быть с сестрой, самой красивой девушкой в их дурацком городке!

Тронуться с места получилось не сразу. Машина застонала, когда Клэр включила первую передачу, и девочки снова покатились со смеху. Наконец они придумали систему, по которой Клэр переключала передачи, а Эльв рулила и жала на газ и сцепление. Двигатель заглох на знаке остановки на Спринг-стрит. Девочки похихикали и поехали дальше. Они направлялись к дому отца и Шерил, которые перебрались в Хэмптоне. Перед домом стояла табличка «Продается». Клэр и Мег ни разу не приглашали сюда на ужин, даже пока Эльв была в интернате. К счастью, когда девочки ставили «миату» в гараж, в доме никого не было.

— Отличная работа, детка, — похвалила Эльв.

— Открой окна. — Клэр, как обычно, не теряла практической сметки. Это было у нее в крови. — Пусть проветрится от дыма.

— Умница. — Эльв опустила стекла «миаты». — Что и понятно. Ты ведь моя сестра.

Клэр надулась от гордости. Интересно, каково быть такой бесстрашной?

Эльв вернула ключи от машины на колышек на стене гаража.

— Он никогда не узнает. Самовлюбленные типы не видят дальше собственной задницы. А он самая настоящая задница.

— Может, он подумает на Шерил, — предположила Клэр. — Может, они поссорятся, расстанутся, и он вернется к маме.

— Вряд ли, — ответила Эльв. — Я бы не стала на это рассчитывать.

Они выскользнули из гаража и пошли по городу.

— Ты классная сообщница, — похвалила Эльв. — Лучше не бывает.

Клэр задрожала от удовольствия. Не следовало брать отцовскую машину. И все же это был комплимент.

Эльв ходила очень быстро, Клэр едва поспевала за ней. Она считала старшую сестру обворожительной. Когда они дошли до своего квартала, Клэр померещилось, что миссис Вайнштейн стоит в эркере гостиной. Возможно, соседка вспоминала, как Эльв нарвала роз в ее дворе и развесила над кроватью в качестве амулета. Или как орала на нее из-за дурного обращения с Претцелем. Миссис Вайнштейн держала пса на привязи на лужайке.

— Отлично водишь, — сказала сестре Эльв. Она скучала по своей союзнице. Мег сделала все, чтобы ее украсть, но этому пришел конец. — Давай отметим чем-нибудь вкусненьким.

Совсем как раньше! Они постоянно таскали еду в комнату и жевали по ночам.

Вернувшись домой, Клэр и Эльв достали из холодильника все шоколадное: мороженое, соус, бисквиты. Когда спустилась Мег, они смеялись над тем, сколько калорий помещается в одной миске. Мег встала в дверях, наблюдая.

— Привет! — Клэр заметила сестру. — Ты в жизни не поверишь, что мы сделали!

Клэр вылила в миску целую тонну шоколадного соуса и принялась сыпать шоколадную крошку.

— О господи! — воскликнула она. — Здесь, наверное, миллион калорий.

— Нет, целый зиллион, — усмехнулась Эльв. — Положи еще крошки. И шоколадных батончиков!

— А уроки? — напомнила Мег.

— Тоже мне, мамочка нашлась! — Эльв достала из ящика «Кит-Кат», разломала на кусочки и добавила в мороженое. — Обожремся по полной программе!

— Мм, — промычала Клэр. — Выглядит потрясающе.

— Тебе же задали сочинение по американской литературе, — не унималась Мег. — Сама говорила. Я обещала помочь.

— Ты просто маленькая девочка, — огрызнулась Эльв. — Сама святая простота. Дать нож, чтобы ты зарезала меня в спину?

— Пойдем, — позвала младшую сестру Мег.

Клэр оставила мороженое на стойке. Положила ложку в раковину. Ее волосы пропахли дымом.

— Что-то расхотелось, — пояснила она.

Клэр схватила сумку с учебниками и пошла за Мег по лестнице.

— Ну и валите! — крикнула вслед Эльв. — Вы обе маленькие девочки!

Сестры поднялись к себе в комнату и устроились на кровати писать семестровое сочинение. Они защелкнули замок. Клэр взглянула на пустое место, где раньше стояла кровать Эльв. Как хорошо было втроем! Как раньше было хорошо!

— Все не так уж плохо, — сказала Клэр. — Она немного изменилась, но все равно похожа на себя.

— Тебе виднее.

Мег начала посещать школьного психолога, не поставив в известность даже Клэр. Она приходила в кабинет к миссис Моррисон каждый вторник и четверг в десять утра. Иногда разговаривала, иногда нет. Иногда просто сидела и плакала. Мег точно не знала, почему ходит к миссис Моррисон. Возможно, потому, что чувствует себя одиноко даже среди толпы, даже в кровати, разговаривая с Клэр. Ясно было одно: их никогда больше не будет трое.

— Она по-прежнему наша Эльв, — осмелилась Клэр.

— Хочешь, дам добрый совет? — предложила Мег. — Не доверяй ей.


Это случилось в середине чернильно-синей дождливой ночи. Дождь пошел в полночь, стучал по окнам, потом хлынул как из ведра. Клэр внезапно проснулась в поту. В школе начались экзамены, а простуженная Клэр кашляла, у нее болело горло. Болезнь приняла новый оборот, температура скакнула до тридцати девяти с половиной градусов. Девочка встала с кровати в насквозь мокрой от пота ночной рубашке. Все выглядело странным: собственная комната, лунный свет за окном. Мег крепко спала. Как жаль, что Эльв нет рядом! Клэр забралась бы к сестре под одеяло, чтобы та пообещала, что ей скоро полегчает. Как в детстве.

Клэр спустилась за стаканом воды. Голова пульсировала. Надо было пойти к матери, но Клэр нужна была только Эльв. Девочка шла по коридору и слышала голоса, неясный шепот, как будто забыли выключить радио. Дробно раскатился приглушенный смешок. В темноте все казалось другим. Коридор словно стал длиннее. Бледный лунный свет струился в окна гостиной и собирался на ковровой дорожке лужицами молока. Эльв всегда запирала дверь, но научила Клэр ее открывать. Только в самых крайних случаях, напомнила она. «Reuna malin», — прошептала Эльв. «Reuna malin», — эхом отозвалась Клэр.

Она должна была спасти Эльв из Уэстфилда. Эльв официально простила ее, но Клэр плохо спала, настолько мучил ее стыд. Она прокручивала в голове тот день в Нью-Гэмпшире. Мужчины схватили Эльв, алые листья порхали, как птицы. Клэр все время вспоминала, как Эльв открыла дверь машины и побежала, ни разу не оглянувшись. Клэр не могла уснуть. Она вся горела, как во время адской жары, когда ее руки были в шинах и она одна спала на чердаке, а сестры улетели во Францию. Клэр до сих пор мечтала о черной акварели с изображением реки. Она не знала, сохранила Эльв картину или выбросила на помойку.

Эльв прятала ключ под ковровой дорожкой. Клэр наклонилась за ним. Она испугалась, что потеряет сознание. Сегодня явно настал крайний случай.

Лорри забрался в окно задолго до дождя. Он приходил уже раз десять или больше, и никто ничего не пронюхал. В конце концов, такова была его работа. Он был вором, и весьма искусным. Всю осень Эльв встречалась с Лорри в Астории, в подвальной квартире, которую снял Майкл, прежде чем опять попался на угоне машин. На этот раз его отправили в тюрьму Рикерс-Айленд. Ему уже исполнилось восемнадцать, и с ним обращались как со взрослым. Квартира несколько месяцев пустовала, но настала пора переехать. Норт-Пойнт-Харбор временно сойдет. Лорри неплохо изучил городок. Настоящий рай для вора. Люди редко запирали двери, разбрасывали наличные и драгоценности где попало. Даже псы, в основном энергичные золотистые ретриверы и лабрадоры, виляли хвостом при виде Лорри.

Сегодня он пришел в сумерках; не вынимая рук из карманов, быстро пересек огород, где мать рассказывала Эльв сказки. Моросило, силуэты зеленых деревьев были размытыми. Лорри всегда носил одни и те же черные ботинки, хотя они уже прохудились, и черную куртку. Семья Эльв понятия не имела, что происходит. Иногда он оставлял машину за углом, рядом с домом Вайнштейнов, и ждал Эльв в комнате, пока все ужинали. Занятия любовью в ее постели были беззаконными и безумными. Обоим хотелось смеяться, но они боялись шуметь. Лорри накрывал рот Эльв своим, когда она смеялась. «Ш-ш-ш, — шептал он. — Тише». Еще несколько месяцев, и она будет принадлежать ему всецело. Тогда она сможет кричать во весь голос. Им не придется больше таиться и играть по чужим правилам. Лорри знал, что его жизнь не идеальна и не беспорочна, но это другое дело. Он осторожен и не позволит Эльв все время быть под кайфом. Всему есть пределы, и у него хватает опыта, чтобы установить их. Одного рокового изъяна на двоих вполне достаточно. Хотя у него есть и другие слабости. Например, Эльв. Он не мог держаться подальше от нее, хотя знал, что слишком рискует, забираясь в дом к несовершеннолетней. Лорри был влюблен, а влюбленные поступают глупо и непостижимо. Все они с изъяном, все до единого.

— Расскажи мне что-нибудь, — прошептала она в постели. — Расскажи о собаке.

Лорри тихонько заговорил, обнимая Эльв. Они собрались. Взяли фонари и ножи. Быстро нашли банду, которая убила Мамашу — огромную сторожевую собаку, мать всех норовистых, но верных тварей. Банда состояла из головорезов, которые запугивали подземных женщин и детей, трясли деньги с больных и слабых.

Подонки охотились за маленькой девочкой по имени Эмма. К ним обратилась пара наземных жителей. За ребенка предложили две тысячи долларов. Эмма была самим совершенством. Мать водила ее в бесплатный детский садик и ждала на скамейке снаружи. Именно там беспринципная пара и заприметила девочку.

В день похищения Лорри с Мамашей шли мимо палатки, в которой жили мать с дочерью. Мамаша прекрасно чуяла зло. Она остановилась и оскалила зубы. Шерсть на ее спине встала дыбом. При виде Лорри с собакой банда разбежалась. И все же намерения мерзавцев были ясны. Они уже прорезали палатку и тянули руки к Эмме.

В награду Лорри с собакой получили пару мисок рагу. Женщине больше нечем было их отблагодарить, но в ту ночь еда была царским даром. Лорри и Мамаша умирали от голода.

Смерть собаки стала местью за расстроенные планы похищения девочки. Точнее, должна была ею стать. Лорри и его друзья пролили море крови и разогнали банду. Тела двух главных негодяев сбросили на рельсы. Обсуждать произошедшее не стали, ни тогда, ни потом. Кивали друг другу при встрече и изредка обменивались парой слов, хотя стали в некотором роде братьями. Лорри завернул тело собаки в свое единственное одеяло и вынес наверх. Он похоронил Мамашу в Центральном парке, рядом с зоопарком. Хотел, чтобы собака лежала там, где падает снег и растет трава, была свободна даже в смерти.

Обнаженная бледная Эльв походила на снег. Она оплакивала судьбу Мамаши, отвечала на поцелуи Лорри и таяла в его руках. Они полностью сплелись, когда услышали скрип двери. На пороге хныкала и извинялась Клэр. Эльв вскочила с кровати и метнулась к двери.

— О господи, Клэр! Какого черта? — Она коснулась лба сестры. — Ты вся горишь.

Клэр уставилась за спину Эльв.

— Это призрак Джастина Леви?

Эльв обернулась. Лорри выскользнул под дождь через окно.

— У Джастина нет призрака, — заверила Эльв.

Она завела Клэр в комнату, закрыла дверь и уложила сестру в кровать.

— Откуда ты знаешь? — не унималась Клэр. Она паниковала и была на грани обморока. — Он приходил к нам в комнату. Наверное, он до сих пор приходит.

— Это был Лорри, дурочка. Я тебе о нем рассказывала.

— Тот, кого ты любишь?

— Тот, кто выворачивает меня наизнанку.

— Это больно? — тихонько спросила Клэр.

— Да. — Эльв смотрела на дождь. — Больно.

Она сбросила шприцы и прочую дребедень в ящик тумбочки. Лорри не успел забрать свое добро. Эльв до сих пор ощущала на себе его руки. Она надела ночную рубашку и легла в кровать рядом с Клэр. Хорошо что осталось чем вмазаться. Эльв нравилось балансировать между сном и явью. Дождь стучал по стеклу, убаюкивал. Лорри вымокнет насквозь, пока добежит до машины. Он будет думать об Эльв всю ночь.

— Он из подземного мира. — Эльв дала сестре стакан с водой и две таблетки аспирина.

— Не верю. — Клэр хотела засмеяться, но ей не хватило сил.

— Ты найдешь ворота на Тридцать третьей улице, сразу за Пенсильванским вокзалом. Спустишься на восемь этажей, ниже поездов, ниже метро. Десять тысяч ступеней. Вокруг кишат дикие твари. Черные розы растут рядом с рельсами.

— Он родом из Арнелля? — Клэр ничего не понимала.

— Спи, — велела Эльв. — Утром тебе станет лучше. Ты даже ничего не вспомнишь.

— Нет, вспомню. — Клэр была счастлива, что ее сестра вернулась. — Я никогда ничего не забываю.


Миссис Вайнштейн позвонила и сообщила, что из окна в доме Стори вылез мужчина. Ей нечем было заняться, кроме как сплетничать и совать нос в чужие дела. Эльв вышла из спальни, увидела, что мать звонит в полицию, и выхватила трубку.

— Это не преступник. Не доноси на него, — взмолилась она.

— Эльв! — воскликнула Анни. — Как ты могла?

— Что могла? Найти истинную любовь? То, чего у тебя никогда не было?

Клэр еще лежала под одеялом и прислушивалась к скандалу. Она нашла под подушкой фотографию Лорри и уставилась на нее. Эльв влетела в комнату, и Клэр поспешно вернула снимок на место. Мать решила отослать Эльв к бабушке, чему девушка была только рада.

— Помоги мне собраться, Gigi, — попросила она Клэр.

Клэр вылезла из кровати и подошла к комоду. Эльв сожгла почти всю свою одежду. Остальное они пошвыряли в чемодан. Перед самым уходом Эльв достала фотографию из-под подушки. Она расцеловала Клэр и попросила не забывать ее, как будто та могла забыть.


После переезда внучки в Нью-Йорк Наталия испытала тот же страх, что в Париже, когда мадам Коэн советовала приглядывать за Эльв. Юные девушки порой пропадают, как дети в сказках: выходят из дома, ныряют под изгородь и исчезают навсегда. Но Эльв вела себя безупречно. Помогала мыть посуду. Играла в карты с Амой. Спала на чистых белых простынях и нежилась в большой мраморной ванне с вербеновым маслом. Она перемерила все старые наряды Амы — черные атласные костюмы, белые кружевные блузки, высокие каблуки, синие кашемировые свитеры с хрустальными пуговицами, жакеты-шанель, которые сидели на ней идеально. Эльв дефилировала перед бабушкой и ожидала одобрения.

Но она часто пропадала часами, даже днями, и возвращалась совершенно без сил, просто заползала на белые простыни и проваливалась в сон, так что Наталия не могла разбудить ее поужинать. Снег шел почти каждый день, и Эльв обычно просыпалась ближе к вечеру и шла на свидание с Лорри. У них было свое место на Манхэттене, совсем как когда-то в Нью-Гэмпшире. Они встречались за тем самым лугом, на котором упокоилась Мамаша. Лорри отвел туда Эльв, и они положили на могилу охапку роз, украденных из магазина на углу. Погода переменилась, Лорри продолжал искать квартиру, так что они встречались в подземном переходе рядом с зоопарком. В этом уголке они легко забывали о Манхэттене. Все было приглушенным и тихим и напоминало Эльв Нью-Гэмпшир. Она все еще скучала по лошадям. Интересно, кто теперь за ними ухаживает? Вспомнят ли ее лошади, если она когда-нибудь вернется?

Эльв не думала, что нужно уколоться, но иногда у нее сосало под ложечкой. Жаркая, опасная потребность кружилась, поднималась на поверхность. Такая же, как влечение к Лорри. Наконец Эльв услышала шаги на дорожке. Пришел Лорри в черной куртке и черной шерстяной шапке. В снегопад он был прекрасен. Снег был ему нипочем, как и все на свете. Лорри напомнил Эльв героя волшебной сказки, который всегда находит верный путь даже без карты.

Все было белым. Снежинки искрились на ресницах Эльв. В туннеле пахло мочой и травкой, но какое это имело значение? Эльв услышала волчий вой в зоопарке. Она подумала о животных, которые бредут сквозь снегопад в Нью-Йорке. Вспомнила, как Клэр украла лошадь, чтобы порадовать ее. Эльв любила сестру, а Клэр любила ее, и они понимали друг друга без слов. Интересно, а карусельные лошадки тоже убежали? Эльв сбросила с плеч кашемировый свитер, который стащила из бабушкиного шкафа. Она сказала Лорри, что не может водить его в квартиру бабушки, как в Норт-Пойнт-Харборе. Бабушку удар хватит, если она его увидит, а квартира совсем небольшая. Последние несколько дней Лорри перебивался кое-как, жил у друзей в ожидании крупного взлома где-то в Грейт-Неке. Эльв терпеть не могла ему лгать, но заявила, будто по квартире бродит призрак дедушки. Лорри боялся призраков. Он говорил, что ничего другого не страшился, когда жил под землей. Там было столько призраков, что по ночам их стоны не давали спать.

Эльв встала на колени, прислонилась спиной к стене и протянула Лорри руку. Он выразил надежду, что героин еще не стал ее роковым изъяном, и Эльв засмеялась.

— Опять ты за свое, милый. — Она поцеловала его в щеку.

Она не любила втыкать иглу — металл пугал ее. Напоминал о наручниках, уколотых пальцах, сочащейся крови, вековом сне. Эльв смотрела на настенное граффити. Похоже на арнелльский, но она его забыла. Лорри достал из кармана маленькую бархатную коробочку и кинул Эльв. Внутри лежало кольцо из красного золота с изумрудом. Оно было великолепно.

— В знак серьезности моих намерений, — пояснил Лорри.

Эльв поцеловала его. Ее место здесь, рядом с ним. Все было прекрасно, особенно снег. Лорри вмазался, положил голову на колени Эльв, закрыл глаза и запел «Черного дрозда», красивую и печальную песню. Он рассказывал, что пел ее на похоронах Мамаши, когда стоял один в зеленом свете, потеряв своего лучшего друга и единственного защитника. Эльв взглянула на Лорри. Как он прекрасен! Он всегда с ней. Эльв перевела взгляд на падающий снег.

В зоопарке выли волки. Любовники слушали их вой.

Эльв привела Лорри в квартиру при первой же возможности.


Наталия отправилась на Лонг-Айленд поужинать с Элизой и Мэри Фокс. Из-за метели ей пришлось остаться там на выходные.

— Не волнуйся, — успокоила бабушку Эльв. — У меня горы консервированного супа и замороженной пиццы. Даже не придется выходить из дома.

Когда Элиза и Мэри привезли Наталию, они были поражены увиденным. Войдя в гостевую спальню, Мэри обнаружила там Эльв, в отключке валявшуюся нагишом на кровати. Мэри заметила блеск игл в пепельнице и вернулась в прихожую. Дверь в ванную была открыта. Там стоял Лорри, в одном только полотенце на бедрах, его мокрые волосы были зачесаны назад.

Они не знали о нем ничего, даже имени, только то, что он поспешно оделся и выскользнул из дома. Он же разозлился так, как будто это они были незваными гостями.

— Скажите ей, что я вернусь, — бросил он.

Он был вихрем, красивым и самоуверенным. Наталия понимала, чем он пленил юную девушку. Он был для нее прекрасным и запретным. Видимо, она не замечала, что он все разрушает на своем пути.

На следующее утро приехала Анни и потребовала от дочери объяснений. Эльв всю ночь плакала и выбилась из сил. Наталия, переживая жестокое разочарование, вдруг сразу постарела и стала выглядеть на свой возраст. Старуха, которая понятия не имела, как обращаться с любимой внучкой. Эльв нервничала и боялась. На ее левой руке сверкало кольцо с изумрудом.

— Это еще что? — спросила Анни. — Знакомое кольцо? — обратилась она к Наталии.

— Оно мое, — заявила Эльв. — Я не крала его у Амы, если ты об этом.

— Тебе дал его тот мужчина?

Тот мужнина обо мне заботится. В отличие от тебя.

— Пусть она останется, — попросила Наталия. — Мы обо всем поговорим. Сумеем все исправить.

— Она неисправима, — рявкнула Анни. — Я не позволю ей так обращаться с тобой.

— «Так» — это как? Я никогда тебя не обижу, — пообещала Аме Эльв.

Они вышли из дома. Машина была припаркована по соседству. Эльв плюхнулась на сиденье и забарабанила ногой. Казалось, она вот-вот взорвется.

— Эльв! Ты же знаешь, что я забочусь о тебе.

Эльв глядела в окно. Она не слушала мать и грызла ногти.

— Когда-нибудь ты поймешь, какой ужасной матерью была.

— Я не пущу его в наш дом.

— Ты правда веришь, что я буду слушаться?

Анни перегнулась через дочь и распахнула дверцу.

— Прекрасно. Домой не поедешь. Отправишься в интернат.

Эльв глянула на мать и захлопнула дверцу. Снаружи было холодно. Так холодно, что пальцы посинели бы в момент. Эльв знала, что все разговоры о заботе — брехня.

— Ладно, — горько произнесла она.

— Ладно, — согласилась Анни.

Ее мнимая победа отдавала потерей. Из-за плохой погоды они добирались домой целую вечность, но все равно не проронили ни слова.


Зима длилась и длилась, в новостях сообщали о рекордных снегопадах. Наступил март, снег не утихал. Но однажды Клэр проснулась и увидела, что настала весна. Было воскресенье, на лужайке внезапно расцвели колокольчики. Когда Клэр спустилась, мать уже была одета. Анни собиралась в город на обед с Наталией. После инцидента с Лорри их отношения были натянутыми. Они обычно соглашались по самым важным вопросам, но не более того. Наталия чувствовала, что Эльв должна вернуться к ней, но Анни потеряла всякую надежду.

— Должен быть какой-то способ ее вернуть, — повторяла Наталия.

— Если бы я его знала! — отвечала Анни.

— Может, нам познакомиться с ее приятелем?

— Ни за что, — отрезала Анни. — Только не с ним.

— Покрепче обними за меня Аму, — попросила Клэр, когда мать направилась к двери.

— Приглядывай за сестрой.

— Хорошо, — пообещала Клэр, хотя знала, что после возвращения Эльв неизменно пребывает в дурном настроении.

После того как мать ушла, Клэр выглянула в окно. По лужайке прыгала малиновка. Клэр вспомнила погибшего птенца и ожерелье Эльв из косточек. Неужели она одна считает творения Эльв прекрасными: поминальное ожерелье, татуированную розу, похожий на птичий щебет язык?

Через некоторое время спустилась Мег. Сестры быстро позавтракали, не снимая подаренных бабушкой ночных рубашек с буфами ручной работы. Вернулись наверх и переоделись. Клэр натянула джинсы, ботинки и свитер. Она собрала сумку с экипировкой для конного спорта, шлемом и перчатками. Она снова увлеклась лошадьми. День идеально подходил для верховой езды. Кости Клэр вполне срослись, хотя еще немного ныли в сырые дни. Она всегда знала, пойдет ли дождь. Девочка не сразу поборола страх перед падением, но упорно тренировалась и теперь была без ума от лошадей. Вот что самое прекрасное в долгожданном приходе весны! Она сможет кататься верхом каждые выходные.

Мег тоже шла в конюшни. Она готовилась к экзаменационным тестам в амуничнике,[11] свернувшись клубочком на старом кожаном диване. Она захватила с собой «На маяк». Надо же побаловать себя после учебы! По правде говоря, ей не хотелось оставаться с Эльв наедине. Хотя Мег и в голову не приходило сесть на лошадь. Никаких скачек, даже если Клэр станет умолять и обещать веселье. Мег боялась лошадей. Она видела, как страшно и как быстро понесла лошадь в парке. Даже полицейская машина содрогалась от топота копыт.

Девочки как раз собирались уходить, когда на кухне появилась Эльв. Она проспала семнадцать часов и шаталась как пьяная. Эльв налила себе кофе, села за стол и ухватила недоеденную вафлю Клэр. Кожа Эльв была бледной, на голове у нее красовался бархатный ободок, украденный у Мег.

— Я скучаю по Лорри, — почти по-человечески пожаловалась она.

— Что еще за Лорри? — спросила Мег у Клэр, пока Эльв ходила за соком.

— Ее парень. Он подарил кольцо, которое она носит.

— Наверное, это его застукали в квартире Амы. — Мег сполоснула тарелки и поставила в посудомоечную машину. Взяла обе куртки, свою и Клэр. — Идем.

Эльв пила апельсиновый сок прямо из коробки. Надо чем-то заполнить ближайшие несколько недель. Скоро ей исполнится восемнадцать, и тогда никто не посмеет указывать, кого любить и как жить.

— Куда собрались? — спросила она, когда сестры направились к двери. — Где мама?

— Поехала к Аме. — На улице было так чудесно, что Клэр не хотелось надевать куртку. Тем не менее она взяла ее у Мег. — Вернется к ужину. Мы идем в конюшню.

— Погодите минутку. — Эльв не хотела оставаться одна.

— Мы уже опаздываем, — возразила Мег. — Пойдем. — Она потянула Клэр к задней двери. — Нам пора.

— Я знаю о лошадях больше, чем вы обе, вместе взятые, — возмутилась Эльв. — Я работала на конюшне в Уэстфилде. Не то что всякие испорченные сосунки, за которыми другие убирают дерьмо и чистят стойла. Я все делала сама.

— Пойдем, — настаивала Мег. Ей было не по себе, как всегда рядом с Эльв.

Эльв поставила коробку с соком на стойку. Ей хотелось повеселиться, как раньше.

— Я могу вас подвезти, — предложила она. — Доберетесь вовремя.

— Это вряд ли, — фыркнула Мег. Она не поддастся на штучки Эльв. — У тебя нет машины.

— Возьму папину.

Мег подхватила Клэр под локоть.

— Пойдем.

— Я серьезно, — настаивала Эльв.

— Она отлично водит, — объявила Клэр.

Эльв посмотрела на нее с благодарностью.

Мег открыла дверь.

— Пойдем.

— Пока-пока, — крикнула Клэр, выходя из дома.

— Не отморозь бока, — отозвалась Эльв.

Они переглянулись и засмеялись.


Мег и Клэр срезали через лужайку и пошли по улице. Окрестные лужайки стали голубыми, как будто небо и земля поменялись местами. Малиновки были повсюду — на деревьях, на изгородях, в траве. Место, где привязывали Претцеля, зияло пустотой. Трава на нем была вытоптана.

— Все не так уж плохо, — произнесла Клэр.

У Мег на плече висела сумка с учебниками. Девушка надела черные кожаные ботинки, короткую джинсовую куртку и брюки цвета хаки. Ее волосы были собраны назад.

— «Плохо» — относительное понятие.

На некоторых лужайках еще лежала корка снега и льда. Дорога в три мили не пугала Мег и Клэр. Они распевали любимые мамины песни «Битлз». Девочки исполнили «Представь себе» тонюсенькими голосками и покатились со смеху. На полпути к конюшне они услышали шорох колес. Кто-то нажал на гудок. Они обернулись и увидели «миату». Клэр засмеялась и побежала к машине. Верх был откинут, за рулем сидела Эльв. Она была похожа на кинозвезду.

— Ты совсем рехнулась! — воскликнула Клэр. — Не боишься загреметь в тюрьму?

— В прошлый раз отец не узнал. И сегодня не узнает. В любом случае они, похоже, уехали на выходные. Вы говорили, что опаздываете, так что забирайтесь. Домчу с ветерком!

На Эльв были солнечные очки. На весеннем солнце она напоминала Одри Хепберн в «Двое на дороге». Мать могла смотреть этот фильм о любви и разлуке каждый вечер и не уставать.

— На старт, внимание, марш! — весело скомандовала Эльв.

Она подняла очки на лоб. Клэр схватила Мег за руку.

— Ну пожалуйста, — взмолилась она.

— Поможешь с передачей, — велела Эльв младшей сестре, которая уже полезла на пассажирское сиденье.

— Ты не умеешь переключать передачи? — Мег стояла среди колокольчиков.

— Одна голова хорошо, а две лучше, — изрекла Эльв. — Значит, два водителя лучше, чем один. Забирайтесь. Потеснитесь. Я куплю спортивную машину, как только перееду в Париж.

— Ты переедешь в Париж? — удивилась Клэр.

— Возможно. У нас с Лорри обширные планы. — Эльв подмигнула, совсем как Одри Хепберн.

— Ну же! — позвала Клэр Мег. — Честное слово, это здорово.

Мег забралась на заднее сиденье, точнее, на полку для пакетов с продуктами. Она поджала ноги под себя, положила сумку с учебниками с одной стороны, а спортивную сумку Клэр — с другой. До конюшни оставалось всего пять минут езды. Небо было невозможно синим.

Эльв командовала Клэр, и после небольшой заминки они тронулись с места. «Миата» прибавляла обороты каждый раз, как Клэр переключала передачи. Прямо гоночная машина! Они проехали лес и бухту. Отрезок дороги был чудесным. Над водой парили голубые цапли. Других машин не было, так что Эльв не отпускала газ. Ветер пах свежестью, солнце пригревало неожиданно сильно. Если Мег щурилась, свет становился зеленым. Она слышала смех сестер, и ничего больше. Мотор ревел слишком громко, ветер шумел в ушах. Мег видела брызги воды на берегу и высокие голые деревья, которые скоро покроются листвой.

Автомобиль разогнался всего до восьмидесяти километров в час, но казалось, что они летят. Когда Эльв потеряла управление, сестры даже не поняли, что случилось. Просто летели все выше и выше: синее небо, сладкий воздух, рев мотора… и внезапно все кончилось. Эльв завизжала, но Клэр ее не слышала. Она слышала только ветер, а потом грохот и металлический скрежет. Эльв схватила Клэр и прижала к полу. Клэр закрыла лицо руками, как ее учили на случай падения с лошади. Удар был таким сильным, что она прокусила губу. Машина вылетела с дороги в лес. Кругом все потемнело, когда они перевернулись. Стояла тишина, и только еле слышно звенело эхо. Клэр не могла понять, то ли она ослепла, то ли весь мир погрузился во тьму.

— Ты здесь?

Голос Эльв. Дрожащий, неуверенный. Клэр увидела смутные тени. Окно машины, земля с прошлогодними листьями и лоскутами снега, стебель водяного шпината.

— Вылезай через окно, — велела Эльв.

Клэр выползла через размытое пятно, похожее на окно. Машина перевернулась. Синее небо осталось на месте. Эльв выбралась через бывшее ветровое стекло. Листья были усыпаны осколками. Алмазный ковер, алмазы повсюду.

Мег лежала под большим деревом. Сосна уже выпустила иголки цвета марихуаны. Где-то очень далеко, как будто во сне, завывала сирена. Звук постепенно приближался. Эльв подошла и встала рядом с Клэр. Лицо Мег было изрезано; она прижимала руку к животу в том месте, где с размаху налетела на руль. Она была усыпана стеклом. Ее кожа была забрызгана кровью. Эльв смотрела на траву.

— Скажи ей, чтобы встала, — недоуменно произнесла она. — Скажи ей. Тебя она послушает.

Клэр, всхлипывая, повернулась к Эльв.

— Разве ты не видишь? Посмотри, что мы натворили!

В лесу цвели собачьи фиалки. Они росли под снегом, а теперь снег сошел. Под деревом царила тишина. Расходилась, как круги в пруду. Эльв побежала, но Клэр было все равно. Она не слышала сирен, когда приехали патрульные машины. Все замерло, даже небо. Облака застыли на месте. Птицы не порхали на деревьях. Клэр легла рядом с сестрой. Если как следует постараться, то можно представить, что они мирно спят у себя в кроватях. День только начинается, тает лед, фиалки в лесу еще не расцвели.

Загрузка...