Помеченная звездами

СНЕГ

Двенадцать девочек пропали. По одной каждый месяц. Жители городка потихоньку привыкли. Они гадали, какое чудовище это совершило и кого оно выберет следующей жертвой.

Я нашла на земле горсть зубов. Мать считала, что это зубы дракона. Отец — что их когда-то скалил волк. Но зубы были мелкие и белые, как жемчужинки. Их было двенадцать. Я повесила их на цепочку и носила на шее.

Тогда и начались пересуды.

Горожане собрались, чтобы решить, что делать. Все сошлись на том, что от зубов необходимо избавиться. Они навлекут проклятие на меня и на весь город. Но кто-то прошептал «ни за что» моим голосом.

Я убежала. К нам домой пришли члены городского совета. Они допросили отца и мать. Они искали меня, но было уже поздно. Я сажала зубы в землю на склоне холма. Когда пойдет дождь, вырастут двенадцать девочек. Они укажут на своего убийцу и превратятся в белые, как снег, цветы.

Анни не стала сажать помидоры в ту весну. Она не утруждала себя прополкой. Огород зарос диким виноградом и чертополохом. Щеглы слетались на сорняки и рассыпались в трелях о своей удаче. Стояла дивная погода, кроткий март. Ничего общего с прошлым годом с его фальшивой весной и припорошенной снегом ледовой коркой. Анни продолжала ходить в зимнем пальто. Она все время мерзла. Сидела в кованом железном кресле под боярышником. В день несчастного случая цвели колокольчики. На следующее утро выпало почти двенадцать дюймов мокрого снега. Они научились не доверять погоде.

Анни и Клэр провели в часовне сутки, не в силах бросить Мег одну. Наконец организатор похорон уговорил их уйти. Есть вещи, которых родственникам лучше не видеть. Запомните ее живой, посоветовал он. Но Мег никогда не была закутана в белое, не была такой бледной, с закрытыми глазами. Они уже запомнили ее не живой, а мертвой.

Клэр пришлось вывести силой и запереть дверь, чтобы спокойно подготовить тело. Клэр без сил опустилась на пол. Родственники обступили ее, но она встретила их объятия каменным молчанием. Перед самой службой Наталия попросила Клэр войти в часовню.

— Ради Мег, — сказала она.

Клэр сидела в переднем ряду, между матерью и бабушкой, опустив голову. На ней была та же одежда, что в день несчастного случая. В швах блестели осколки стекла.

На кладбище Клэр словно наблюдала за похоронами издалека. На ее непокрытую голову ложился снег. Она ничего не чувствовала, у нее только сосало под ложечкой от страха, как много лет назад, когда она ждала на углу Найтингейл-лейн, не обращая внимания на мошкару и темнеющее небо. Клэр стояла между матерью и бабушкой и знала, что это ее должны опускать в землю. Девочка взглянула на падающий снег, но увидела лишь пятна света. Мег доверяла ей. Она села в машину только потому, что Клэр попросила.

После похорон Клэр перестала говорить. Мать и бабушка считали, что это временно. Горе было еще слишком свежо; двойная утрата — одна сестра погибла, другая исчезла. Но через несколько недель стало ясно, что Клэр замолчала надолго. Если к ней обращались напрямую, она писала ответы в маленьком блокноте, который носила в кармане. Как выяснилось, сказать ей было особо нечего. Иногда по вечерам, когда дома Норт-Пойнт-Харбора погружались во тьму, Клэр ждала у знака остановки. Но никто ее не похищал. Никому не было до нее дела.

Клэр думала, что время остановится, но жизнь продолжалась. Не успели оглянуться, как промелькнуло лето и настала осень. Клэр разрешили учиться на дому. Никто не заставлял ее общаться со сверстниками. Разговоры о несчастном случае не утихали. Девочки с факультатива по литературе устроили алтарь на месте катастрофы — крутого поворота Двадцать пятого шоссе. Принесли банку из-под кофе с пластмассовыми цветами и разноцветных плюшевых мишек. Однажды вечером Клэр выкинула их в лес. Девочки совсем не знали Мег. Клэр было даже трудно дышать, пока она избавлялась от алтаря. Она боялась, что ее стошнит прямо у обочины. Мег ненавидела плюшевых мишек. Ненавидела искусственные цветы. В местной газете появилась небольшая заметка о вандализме. Власти так и не узнали, кто разорил алтарь, но Анни знала. Она каждый день приезжала на место катастрофы — на полчаса, а то и больше. Честно говоря, ей и самой хотелось убрать куда-нибудь самодельный алтарь. Смотреть на простую высокую траву было намного легче.

Клэр продолжала прилежно учиться. Элиза дважды в неделю отвозила ее домашние задания в школу. Мэри уехала в Йель, и у Элизы было много свободного времени. Она охотно помогала и не обижалась, что Анни не приглашает на чашку чая или кофе. Как врач, Элиза привыкла к проявлениям горя.

— Звоните в любое время, я всегда приду на помощь, — говорила она Анни и Клэр, но мать и дочь понятия не имели, чем им можно помочь.

Анни никогда не поднимала трубку телефона. Ей не нужны были соседские подарки или кастрюли с домашним супом. Однажды ночью зазвонил телефон. Он все никак не умолкал, и Анни внезапно подумала: «А если это Мег?» Вдруг дочь пытается с ней связаться? Вдруг подобное происходит не только в фильмах ужасов? Вдруг загробный мир не так далеко, как все считают, а совсем рядом, только протяни руку? Анни схватила трубку, но никто не ответил.

— Мег? — неуверенно спросила она.

Анни услышала дыхание и поняла, что ошиблась.

— Эльв?

Но было уже поздно.

На заднем дворе копились листья. Газеты оставались непрочитанными и гнили на бетонной дорожке. На лужайке гомонили черные дрозды, их никак не удавалось прогнать. По утрам Клэр и Анни просыпались в надежде услышать, как Мег собирается в школу и зовет всех завтракать. Но тишину нарушал только гомон дроздов. Мег всегда следила, чтобы никто не опаздывал. А теперь они спали целыми днями. Все тише стрекотали сверчки, перебравшиеся в дом с наступлением холодов. Анни и Клэр старались не думать об Эльв и не гадать, куда она запропастилась. То одна, то другая подходила к двери ее спальни. Одна плакала, другая обшарила ящики комода и уничтожила все, что нашла.

Они просидели дома всю зиму. Не убирали снег с дорожки. Элизе приходилось лавировать между сугробами, чтобы принести домашнее задание и самые необходимые продукты: хлеб и молоко, кофе и картофель. Приехала Наталия, включила отопление пожарче, заправила кровати чистым бельем, заменила лампочки в темных комнатах. Клэр и Анни забыли вкус нормальной еды. Они заходили на кухню за куском сыра или крекером. Они больше не использовали посуду, а ели стоя, склонившись над раковиной или с бумажной салфетки. Мать и дочь напомнили Наталии собак, которых она видела в некоторых районах Парижа: диких, неухоженных, опасных.

— Ты искала ее? — спросила Наталия, когда прошли месяцы, а об Эльв по-прежнему не было ни слуху ни духу.

Вечер выдался особенно холодным. Они с Анни сидели на кухне и пили дымящийся чай. Наталия втайне разместила объявления во всех нью-йоркских газетах, умоляя Эльв позвонить. Она известила портье, что, если к ней придет молодая женщина, даже в обществе подозрительного типа, ее следует впустить в любое время суток. Наталия ездила на такси в незнакомые районы, искала Эльв в Бруклине и Квинсе, показывала чужим людям фотографию из «Плазы».

— Она не хочет, чтобы я ее искала.

Анни часто вспоминала день золотой свадьбы родителей: как сестры пытались спасти лошадь, но она понесла и полицейские ее застрелили. Эльв тогда опустилась на колени в траву, вымазав кровью подол платья. Возможно, именно тогда все кончилось, в тот прекрасный день, когда ярко светило солнце и мир казался совершенным.

Наталия хлопнула ладонями по столу, услышав ответ дочери.

— Думаешь, меня это остановило бы, если бы пропала ты? — За последние месяцы Наталия заметно постарела. Она не спала ночами, глядя в окно. — Я никогда не перестану искать.

Анни понадобился год, чтобы принять решение. В перчатках и пальто она сидела под боярышником. Ласточки и сойки делили лужайку с черными дроздами. В холодные дни Анни против воли представляла, как Мег одна лежит на кладбище, и оттого мерзла еще сильнее. Она представляла, как Эльв занимается с тем мужчиной бог весть чем. А потом внезапно наступила весна. В этом году огород так зарос, что случайный прохожий и вовсе бы его не заметил. К лету полевки прорыли ходы в земле.

Анни нашла в телефонной книге номер детектива и договорилась о встрече. Никаких рекомендаций, ничего. Алан счел бы, что она рехнулась, доверяя незнакомцу, но Алан и не стал бы нанимать детектива. Он заявил, что с него довольно. Наверное, он правильно сделал, что занялся своей жизнью. Впрочем, Алан пришел на похороны и рыдал у гроба Мег. Он звонил Клэр, но дочь упорно молчала, и вскоре он оставил попытки.

Анни не поверила, что Смит — настоящая фамилия детектива. Таких фамилий не бывает! Но она ошиблась.

— Докажите, — пошутила она, когда пришла в его контору.

Смит достал водительские права. Он был не только хорошим детективом, но и порядочным человеком, бывшим полицейским из округа Нассау, специалистом по бракоразводным делам. Этот высокий и поджарый мужчина лет сорока с небольшим, с виду суровый и неразговорчивый, обладал неплохим чувством юмора. Он ненавидел разводящиеся пары с их встречными обвинениями и мстительностью, но беглецы были еще хуже. С разводами все просто: супружеская неверность, давление семьи, нехватка денег. Понять же беглецов намного сложнее. Заранее не знаешь, кто только и мечтает, чтобы его нашли, а кто из кожи вон лезет, лишь бы скрыться. Каждая история непредсказуема и уникальна, а ответов на вопросы порой лучше бы не знать.

Его контора располагалась напротив торгового центра «Рузвельт-филд» в Вестбери. Минимум излишеств, только стол и два стула, довольно голо и уныло. Анни предложила перебраться в кафе через улицу. Со стороны они выглядели красивой женатой парой: привлекательная женщина в пальто «Берберри», потирающая руки, как будто никак не могла согреться, и грубый, словно высеченный из камня, уверенный в себе мужчина. Смит заказал омлет с овощами, жареную картошку и тост.

— Сейчас угадаю, — улыбнулась официантка. — Без масла?

Он каждый день заказывал одно и то же.

— Я раб своих привычек, — пояснил он Анни.

Анни попросила кофе и сэндвич с плавленым сыром и помидорами, как всегда, обедая с дочерьми.

— Я тоже, — призналась она.

Они начали с разговора о спорте. Оба отчаянно болели за «Метс» и тайно восхищались «Ред сокс».[12] Когда принесли кофе, Анни уже поведала Смиту о сбежавшей дочери.

— Главное, поймите вот что, — посерьезнел Пит. — Я обычно нахожу тех, кого ищу.

Анни не стала рассказывать о Мег. Она умолчала о несчастном случае и наркотиках, но Смит уже был в курсе. Он навел справки, как только Анни позвонила и назначила встречу. Смит, прирожденный детектив, считал, что, если в стоге сена есть иголка, сперва надо досконально изучить сено и лишь потом начать искать.

— Именно это мне и нужно, — ответила Анни.

— Я вас предупредил.

У него была дочь, которая тоже пошла по кривой дорожке. Ребекка. Она была такой примерной девочкой, и он просто не мог поверить, когда узнал, что она принимает наркотики. Пит был полицейским и привык к виду боли. Кто бы мог подумать, что одна маленькая девочка сможет полностью разрушить его жизнь? Его брак рухнул, карьера тоже. Ребекка изо всех сил отбивалась от его любви. Они часто не выносят любви. Если бы Пит знал Анни лучше, он сказал бы ей об этом, чтобы она не винила во всем себя. Любовь напоминает им о том, что они потеряли.

— Возможно, она уже не та, что прежде, — предупредил Смит.

Анни качнулась к нему.

— Невозможно забыть тех, кого любишь, — произнесла она. — Вот что я поняла. Они просто уходят все дальше. Как будто смотришь в перевернутую лупу.

— Хорошо. — Что-то случилось со Смитом в тот миг. Несмотря на обстоятельства, его сердце встрепенулось. — Я найду ее для вас.

В предвыпускном классе Клэр отправили в частную школу Грейвс для девочек. Наталия и гостившая у нее мадам Коэн изучили все местные школы и вынесли вердикт.

— Она не может сидеть дома одна, — заявила мадам Коэн. — Клэр — тихая девочка, но даже тихим девочкам бывает нужен шум вокруг.

Многие ученицы Грейвс были иностранками и неважно говорили по-английски, так что молчание Клэр никого не удивило. На оценки оно не влияло. Девочка была прилежной и сдавала работы вовремя, часами просиживая за учебниками. В школе приходилось носить форму: синюю плиссированную юбку, белую блузку, синий свитер, бордовую толстовку. Ну и прекрасно. Клэр было все равно. Проходя мимо зеркала, она закрывала глаза, не желая видеть свое отражение. По ночам Анни мерещилось, что младшая дочь где-то рядом, мечется на чердаке, точно пойманная птица, над сдвинутыми кроватями.

Наталия и мадам Коэн попросили Элизу найти психотерапевта для бедняжки. Она порекомендовала доктора Штейнера, до кабинета которого было рукой подать. На сеансах Клэр либо писала в блокноте, либо вообще не отвечала. Доктор Штейнер посоветовал сложить вещи Мег в коробки и убрать. Клэр написала в блокноте «Хрен тебе», вырвала листок и сунула его врачу. Она постоянно носила с собой клочок бумаги, на котором сестра написала «оранжевый». Книги Мег по-прежнему стояли по алфавиту на полке. В шкафу висела ее одежда, внизу выстроились ботинки и туфли. Но доктор Штейнер был прав. Вещи не вернут Мег к жизни.

Психотерапевт предложил купить собаку. В тяжелые времена собака способна успокоить страдающее сердце. Анни не хотела тратить силы на разболтанного, невоспитанного щенка. Она поддалась минутному порыву и купила выдрессированную немецкую овчарку. Шайло вырос в собачьем питомнике на ферме в Коннектикуте и целыми днями таскался за мальчиками и девочками, которые выкидывали опасные фокусы, ныряли в пруды, прыгали в стога сена. Когда Анни привела пса домой, он сразу же направился к Клэр. Девочка взглянула на него, нахмурилась, достала блокнот и написала: «Верни его на место».

Клэр поднялась наверх, пес проследовал за ней. Она не пускала его в комнату две ночи, но на третью сдалась. Вскоре стало ясно, что доктор Штейнер был прав. Клэр немного успокоилась. Анни больше не слышала, как она расхаживает по ночам. Теперь дозор несла собака.

Шайло доказал свою полезность, когда ночью кто-то вломился в дом. Пес немедленно начал лаять, и незваный гость сбежал через окно ванной, испачкав подоконник кровью. Утром Анни нашла на полу несколько длинных черных волосков. Она смела их в мусор и позвонила стекольщику, чтобы заменить разбитое окно. Анни изучила отпечатки ног во дворе. Они ничего не доказывали, но она знала правду. Она сходила на огород, обыскала лес за домом. Никого не было. Анни крикнула «Э-гей!», но откликнулось лишь эхо. Она испугалась, что заблудилась, хотя была здесь сотни раз.

Они жили в квартире в небольшом кирпичном здании недалеко от бульвара Астория. Квартиру сдавала одна старушка, в обмен Лорри выносил мусор, убирал снег, сторожил прачечную. Это было ниже его достоинства, но он не жаловался. Лорри знал всех старушек в округе. Они обнимали его и на разных языках умоляли найти работу. Лорри был их общим непутевым внуком. Старушки видели, как весенним вечером его искала девушка в окровавленной одежде. Они обратили внимание на ее длинные темные волосы. Отметили, как она вцепилась в Лорри, когда он наконец пришел. Подслеповатые старушки глядели с третьего этажа на темную улицу, но прекрасно видели разбитое сердце девушки.

Лорри отвез Эльв в больницу, но никаких анализов не сделали, потому что у нее не было страховки. Она скрыла свое имя и не стала подавать на «медикэйд»,[13] хотя сестра приемного покоя предупредила, что у нее может быть повреждена печень. Эльв вышла и заверила Лорри, что все в порядке. Ей больно, но она справится. Она заслуживает наказания.

Лорри беспокоился, если приходилось оставлять Эльв одну. Она ленилась одеваться, целыми днями лежала в постели, ничего не ела. Лорри давал ей наркотики строго по часам, но после его ухода она кололась тайком. Эльв боялась иглы, но со временем привыкла, даже постепенно полюбила ее. Эльв думала, что Лорри не знает. Обнаженная, она лежала на кровати и грезила, а Лорри ложился рядом, гладил ее по волосам и шептал, что все будет хорошо, хотя на самом деле никогда уже не будет. Эльв знала, что натворила. Она убила свою сестру.

Лорри рассказал, что у него был побратим, которого он потерял в другом мире. Он тоже познал трагедию и был не менее виновен. Эльв слышала, что подземных жителей зовут кротами, но Лорри запретил ей так говорить. Это оскорбление, еще один способ низвести людей до уровня животных. Убийство крота — пустяк. Перерезанное горло никого не волнует.

Лорри встретил Гектора, когда им было по семнадцать лет, вскоре после гибели Мамаши. Он был волком-одиночкой и сперва отнесся к Гектору с опаской. Но вскоре они подружились — после того как Гектор предупредил Лорри, что один из худших подземных злодеев положил глаз на его лагерь. Они вместе поджидали врага в темноте. Незваного гостя бросила жена, перебравшись на землю. Он принимал наркотики и вовсе выжил из ума. Чтобы прогнать его, друзья привязали простыни к железным лестницам, которые вели наверх, и установили вентилятор. При включенном вентиляторе белые простыни стали развеваться в темноте, как привидения. Враг удрал, вопя о призраках, и больше не вернулся. Так Лорри и Гектор стали побратимами. Друг, на которого можно положиться в мире обмана и воровства, — поистине брат. Парни регулярно проворачивали на Пенсильванском вокзале идеальную аферу. Нанимались носильщиками и спускались на три этажа на заброшенную платформу. Потерявшимся туристам побратимы обещали показать дорогу наверх за двадцатку. Все было хорошо до одной страшной ночи. Они сидели на полу вокзала, пили черный кофе, который продавщица в «Данкин донатс» налила им за красивые глаза, и внезапно заметили растерянного мужчину.

— Твоя очередь, — Лорри лениво вытянул ноги. Пусть Гектор повеселится.

— Я мигом, — Гектор усмехнулся и вскочил помогать туристу.

По спине Лорри пробежал холодок. С ним такое уже случалось. Обычно он знал, кому можно доверять, а кто предаст, кто простак, а от кого жди неприятностей. В тот вечер он убедил себя, что «радар» не работает. Отбросил страх. Немного пофлиртовал с девчонками, поболтал с парнями. Через час он понял, что случилась беда. Его брат в мире хаоса до сих пор не вернулся.

Он нашел тело Гектора, распростертое на платформе, с перерезанным горлом. Под ним собралась лужа черной крови и, как гудрон, сочилась на рельсы.

Эльв зажала уши, но Лорри заставил ее слушать.

В память о друге Лорри посадил на платформе розовый куст. Он расцвел, но розы оказались черными. В ту ночь Лорри впервые попробовал героин. Наркотик принес ему утешение. Найти его в тоннелях было несложно — еще одни ворота в другой мир. Но память об утратах никуда не делась. Вот почему на руках у Лорри были розы и терн — как вечное напоминание. Каждый божий день он жалел, что послал вместо себя Гектора. Лорри был крупнее, сильнее, он сумел бы отбиться от врага. Намеченная жертва была искусным и безжалостным вором. Убийца нанес Гектору последнее оскорбление, сняв с мертвой руки золотое кольцо, единственное наследство отца. Лорри до сих пор разглядывал чужие руки в поисках украденного кольца. Он носил с собой нож, на случай если встретит убийцу. Но даже отомстив, он не перестанет быть истинным виновником. Ему придется вечно нести свою вину, как и Эльв.

Эльв заявила, что это выше ее сил. Лорри пылко поцеловал ее, но она осталась безучастна — прекрасная тряпичная кукла. Закрывая глаза, она все время видела аварию, и только под кайфом становилось легче. Она никогда не подсядет на наркотики. Просто ей надо перестать думать. Она обвилась вокруг Лорри, умоляя. Он покачал головой, но она знала, что добьется своего.

Через некоторое время Эльв встала с кровати, причесалась, умылась. Она не смотрелась в зеркало и скрывала от Лорри, сколько героина принимает. Иногда она ходила на Двадцать первую улицу и сама покупала наркотик у знакомого дилера. Жизнь — всего лишь сон, не так ли? Черные розы, которые растут в темноте и тянутся к несуществующему свету. Местные старушки цокали языками, когда Эльв шла мимо них за дозой, а потом сидела на скамейке и балдела под рев несущихся мимо автобусов.

Однажды она подняла глаза и увидела Лорри. Он выглядел опасным, большинство людей убралось бы с его пути. Лорри нес телевизор и явно спешил. Он заметил Эльв. Мгновение казалось, что он повернется и уйдет. Но он подошел, поцеловал ее и прислонил телевизор к скамейке.

— Кто-то выбросил, — пояснил он.

На телевизоре висел ценник. Эльв не задумывалась, откуда берутся деньги. Ее не удивило, что Лорри проворачивает темные делишки. Он был скрытным и хитрым — жизнь заставила.

— Понятно, — только и сказала Эльв.

— Такая у меня работа, — неохотно признался Лорри.

Надо же на что-то жить? Если лев съедает ягненка на ужин, разве кто-нибудь жалуется или говорит, что это ненормально? Эльв несколько раз ездила с Лорри в богатые районы Лонг-Айленда, жители которых не станут расстраиваться из-за пары пропаж. А если и станут, то просто позвонят в страховые компании, и через неделю все будет в порядке. Эльв сидела за рулем и кусала губы, пока Лорри грабил дома. Мотор работал вхолостую, тускло светили фары. Эльв считала себя сообщницей и смаковала это слово.

Через окно машины тянуло выхлопным газом, небо было идеально черным, и Эльв ощущала себя живой. Она думала о Гекторе, луже крови и черных розах. Лорри забирался в мирно спящие дома. Находил незапертые окна. Вскрывал замки. Носил с собой лом, но редко использовал. Он хотел быть невидимым. Лорри часто находил ценные вещи в самых неожиданных местах: ботинках, ящиках с овощами, кухонных шкафчиках.

Похоже, у Эльв тоже был криминальный талант. Они поняли это, когда впервые встретились с владельцем дома. На подъездную дорожку внезапно вывернул «мерседес». Эльв выскочила из машины, подбежала к водителю и объяснила, что ищет свою собаку: старую, больную, нуждающуюся в особом уходе. Девушка со слезами на глазах причитала, что заблудилась в незнакомом районе. Мужчина проявил доброту, как и многие другие при встрече с юной смятенной красавицей. Он помог Эльв обыскать округу, осмотреть ухоженные дворы со шпалерами бледных роз, большими кирпичными патио, бассейнами, оранжереями. В одном дворе к дереву был привязан маленький пудель. Он залаял при виде незваных гостей, затем сел и уставился на них. Эльв захотелось перерезать веревку и украсть пса.

— Бинго! — воскликнул мужчина. — Вот твоя собака.

— Нет, это чужая, — печально ответила Эльв.

Она услышала автомобильный гудок и поняла, что Лорри закончил. Эльв поблагодарила мужчину, который пытался ей помочь, неожиданно поцеловала его в щеку и убежала. Они с Лорри добрались домой и стали рыться в драгоценностях. Прекрасный улов: бриллианты, жемчуг, золотые серьги и браслеты высокой пробы. Ограбленный мужчина был хорошим человеком. Эльв вспомнила, как он ждал ее у ворот двора, где была привязана собака. Он купит своей жене что-нибудь получше, после того как все закончится. Например, рубины.

Лорри был восхищен сообразительностью Эльв. Ему принадлежала не только красивая, но и умная девушка. Они отметили удачу в ресторане. Заказали бутылку вина. Эльв и Лорри чувствовали себя богатыми счастливчиками, несмотря на свои роковые изъяны. Они вернулись домой, вмазались, рухнули в постель, сплелись в объятиях и бурно занялись любовью. Лорри ясно дал понять, что при виде полиции Эльв должна бежать. Не хватало только, чтобы ее арестовали. Она всего лишь сообщница. Просто развлекается. Или уже нет?

Именно Эльв предложила вломиться в свой родной дом. Она знала, что где лежит, работенка непыльная. Они как раз нуждались в деньгах. Лорри допросили, когда у одного жильца исчезли сбережения из ящика ночного столика. Доказательств не нашлось, хотя у Лорри действительно был ключ и он входил в квартиру в отсутствие жильца, потому что соседи снизу пожаловались на протечку. Он отделался малой кровью, но надо было заплатить адвокату. Деньги требовались как можно скорее, и потому они поехали в Норт-Пойнт-Харбор.

Они проехали мимо круглосуточного магазина, мороженицы, школы. Все выглядело точно так же, как прежде, только уменьшенным, как фигурки в детской игре. Эльв начала беспокоиться.

— Не надо, — попросила она Лорри, собравшегося повернуть к заливу. — Лучше по Мейн-стрит.

Они припарковались на углу Найтингейл-лейн, рядом со знаком остановки. На сердце у Эльв было тяжело. Ей не находилось места в собственной жизни. Эльв поведала Лорри, что с ней произошло. Без особых подробностей, только как она спасла Клэр; как мужчина отвез ее к себе домой, связал и делал ужасные вещи; как она убедила его, что не сбежит, если он сходит за стаканом воды.

Лорри пришел в ярость. Он хотел немедленно отправиться на поиски негодяя, но Эльв больше ничего не рассказала.

— Я хотела, чтобы все закончилось, — пояснила она. — Здесь я не могу забыть.

— Давай уедем, — предложил Лорри.

Эльв покачала головой. Она знала, где мать хранит драгоценности и где стоит кофейная банка с наличными. Лорри открыл дверцу машины, но Эльв коснулась его плеча.

— Я сама.

Вот и лужайка, где миссис Вайнштейн привязывала пса. Вот и боярышник. Эльв знала окрестности намного лучше, чем Лорри. Они поспорили, но в конце концов он уступил. Эльв захлопнула дверцу машины и пошла по улице. Ее вообще искали? Гадали, куда она запропастилась? Насколько было известно матери и сестре, Эльв изнемогала в заточении, истекала кровью, ждала родных. В сказках люди спасали друг друга. Находили верный путь среди колючих зарослей, обмана, колдовства и чар.

Эльв прошла мимо огорода. Он превратился в неухоженный пустырь. Заросли отцветшего чертополоха, спутанные почерневшие лозы душистого горошка. Окно ванной на первом этаже никогда не запиралось. Оно было маленьким, но Эльв вполне могла пролезть. Она взяла садовый стул, открыла окно, забралась в дом. А вдруг время повернет вспять? Вдруг ей снова станет десять лет, до того как случилось дурное, до того как все изменилось? Эльв пришла в замешательство. Ей отчаянно хотелось вернуться в прошлое. Она спрыгнула в ванну, вылезла, пошла к двери.

Выскользнув в коридор, она замерла с колотящимся сердцем. На нее смотрел волк. Настала пора понести заслуженное наказание. Сейчас ее сожрут заживо. Но волк не стал кусаться, а только залаял. Эльв метнулась обратно в ванную, закрыла дверь и вылезла через окно, в спешке разбив стекло. Она услышала звон, но не остановилась. Эльв бежала так быстро, что проскочила мимо Лорри. Он поехал за ней и, когда она плюхнулась на пассажирское сиденье, спросил, что случилось. Эльв ответила, что он был прав, надо было уехать сразу. Ее руки были в крови, в волосах сверкало стекло. Она больше не вернется сюда.

Анни много месяцев чувствовала слабость и легко уставала. Элиза настояла на визите к врачу. Анализы выявили четвертую стадию лейкемии. После второго курса химиотерапии у Анни начали выпадать волосы. В компании Элизы и Наталии она отправилась в магазин париков на Мэдисон-авеню и решила стать блондинкой. Женщины хохотали как ненормальные и перепугали продавцов. Анни впервые в жизни поступила сумасбродно. Когда она вернулась домой и предстала перед дочерью, Клэр тоже засмеялась. Какое счастье вновь услышать ее смех после столь затянувшегося молчания! Ради этого не жалко облысеть. Клэр сбегала за журналом. На обложке «Вог» красовалась модель с такой же прической. Анни засмеялась.

— Так вот на кого я похожа? Секс-бомба, да и только.

Обеих распирало от смеха.

Клэр обняла мать.

— Некоторые блондинки ужасно крутые. Они всегда побеждают, — заверила дочку Анни, хотя, судя по анализам, это было маловероятно.

Она долго не решалась перезвонить Питу Смиту. Когда они наконец снова пообедали вместе, Анни попыталась заплатить по счету. В конце концов, она его работодатель. Смит и слышать не хотел. Рядом с ней он волновался как мальчишка. С нетерпением ждал новой встречи и не переставал звонить, даже после того как она отменила несколько визитов.

— Я заплачу, — настаивал он.

Они поспорили, но в конце концов Анни уступила. Как приятно, когда о тебе заботятся, даже если речь идет всего лишь о сэндвиче и чашке кофе. Она не верила, что какой-либо мужчина может проявить к ней настоящий интерес. Они вышли на улицу. Пит молчал, а значит, новости об Эльв плохие. Но ему придется рассказать правду.

Пит Смит ездил на «вольво». Он ценил ее за надежность, хотя машина намотала больше ста тысяч миль. Безопасность прежде всего. Неприкосновенность личной жизни прежде всего; по крайней мере, так было раньше. Но теперь ему хотелось выложить Анни всю подноготную. Вместо этого он протянул листок с адресом в Астории. Он узнал о Стори больше, чем Анни могла предположить. Так всегда бывает, когда начинаешь распутывать дело.

— Она живет с ним? — спросила Анни.

Пит кивнул.

— Хорошего не ждите.

Анни поблагодарила его и выписала чек.

— Я и не собиралась, — заметила она.

Она нашла улицу в Квинсе, но сперва зашла в кафе, чтобы немного успокоиться. Забегаловка дрянная, зато кофе горячий. Анни оставила пять долларов официантке, молодой доминиканке, очень хорошенькой и деловитой.

На скамейке у автобусной остановки сидели две старушки. Анни показала им фотографию Эльв. Старушки переговорили по-испански, затем одна из них похлопала Анни по руке. Эльв жила напротив, на первом этаже в кирпичном доме. Анни нашла нужную квартиру и внезапно испугалась. Она не подумала, что станет делать, если тот мужчина окажется дома. Он обладал непостижимой властью над Эльв. Зато теперь на стороне Анни преимущество неожиданности.

Она постучала в дверь. Тишина. Еще раз постучала, дверь приоткрылась.

— Чего надо? — спросил женский голос.

Эльв не до конца вынырнула из мира грез. Она явно только что укололась. Девушка выглянула в коридор. Дверь отворилась еще немного, и Эльв наконец поняла, кто пришел.

— Не может быть, — поразилась она. — Явилась не запылилась.

В квартире царил беспорядок. Эльв не ждала гостей. Она попыталась захлопнуть дверь, но Анни не дала.

— Эльв, пожалуйста! Я быстро.

— Убирайся, — велела Эльв. — Прошло два года. Ты меня даже не искала.

— Искала. Я же здесь. Дай мне хотя бы пять минут, — умоляла Анни.

Эльв покачала головой.

— Слишком поздно. Сама знаешь.

У нее закололо в боку. Боль никогда не затихала насовсем. Иногда Эльв сворачивалась клубочком в объятиях Лорри и умоляла облегчить страдания.

— Четыре минуты, — торговалась Анни. — Быстрее, чем сварить яйцо.

Обе засмеялись.

— Так я теперь яйцо? — пошутила Эльв.

— Всего три минуты, — настаивала Анни. — Сто восемьдесят секунд. Можешь засечь по часам.

Эльв открыла дверь. На журнальном столике лежали шприцы, иглы и конверты из вощеной бумаги. Эльв поспешно смахнула их в ящик стола. Анни наблюдала за ней. Эльв села и закурила. Ей было невыносимо стыдно смотреть на мать.

— Обычно у нас чище.

— Ты должна вернуться домой. Я все обдумала, это будет несложно. Собирайся, поехали.

Эльв засмеялась, но осеклась.

— Так вот зачем ты явилась? Давай, мам! Расскажи, как я испортила всем жизнь. Я слушаю. Тебе жаль, что погибла не я, не так ли? — Она затушила окурок. — Расскажи, какая я бессовестная сучка.

— Эльв… — Анни растерялась. — Ты должна его оставить. Это первый шаг.

— Ты не понимаешь. Он не держит меня силой. Ничего подобного. Это я хочу быть с ним.

— Но почему… чем он заслужил?

— Он любит меня! — Эльв яростно взглянула на мать. — Любит такой, какая я есть.

Она наконец как следует разглядела мать и пришла в замешательство.

— Когда ты перекрасилась в блондинку?

Анни плоско пошутила насчет веселой разведенки, и у Эльв сжалось сердце.

— Это парик, — поняла она. — На тебе парик.

— У меня лейкемия.

— Не может быть. — Девушка взволнованно вскочила со стула, схватила очередную сигарету и пристроилась на подоконнике. Она была похожа на птицу со сломанными крыльями. Зря она открыла дверь. — Это я виновата?

— Разумеется, нет, — изумилась Анни. — Эльв, у меня рак. В этом никто не виноват.

Эльв покачала головой. В ее глазах стояли слезы. Она всегда знала, что приносит несчастье. Он сказал тогда в машине, что дело именно в этом. Он понял, что она плохая девочка и заслуживает наказания. Эльв была уверена, что Клэр хорошая, а значит, сестра должна была спастись.

Плохой была она. Всегда она.

— Держись от меня подальше, — велела она матери.

— Эльв! — в ужасе воскликнула Анни.

— Иначе заболеешь еще сильнее. Я не могу быть такой, как ты хочешь. Клэр меня ненавидит, тебя я разочаровала. Разве не видишь? Ты должна меня отпустить.

— Я не могу.

Эльв отвернулась.

— Думаешь, мне не жаль, что погибла не я? Я могу жалеть хоть до скончания времен, но ничего не изменится. Мег не вернуть.

Эльв напоминала цветок. Она закрывалась, лепесток за лепестком, как цветы закрываются на ночь. Она прикурила и выдохнула тонкую струйку дыма.

— Просто уходи.

— Поехали домой. — Анни попыталась обнять Эльв, но та вывернулась. — Просто сядь ко мне в машину. Вот и все.

— Уходи, мам. Я серьезно. Забудь обо мне. — Эльв взяла себя в руки. Она умела причинять боль другим, почти как себе самой. — Я не хочу домой. Я даже видеть тебя не хочу. Убирайся! — Она распахнула дверь. — Придешь еще раз — вызову полицию. Скажу, что ты меня преследуешь. Ты мне не нужна. Забудь, что мы вообще знакомы.

Анни вышла в коридор, и дверь за ней захлопнулась. Она все сделала не так. Эльв была права. Она хотела, чтобы выжила Мег. Это была ее самая сокровенная, самая постыдная тайна; по крайней мере, она думала, что тайна. Но Эльв знала, что от нее отреклись, и теперь уже слишком поздно. Эльв навсегда потеряна для нее.

Анни заметила в конце коридора настороженный силуэт. Выходит, тот мужчина все время был рядом, выжидал, пока она уйдет. Анни ошибалась, полагая, что он потребует держаться подальше от Эльв. Ему это было не нужно. Эльв принадлежала ему.

Анни забыла, где оставила машину. Растерянная, она шла по улице. Старушки ушли с автобусной остановки. Раздался гудок, Анни подняла глаза и увидела на углу машину Смита. Пит снова нажал на гудок. Анни подошла и села в «вольво». Как хорошо, когда не надо рулить, не надо думать, не надо нести ответственность.

— У меня как раз выдалась свободная минутка, — Пит вывернул на шоссе. — Решил прокатиться.

— А как же моя машина?

— Завтра съезжу за ней на автобусе.

— Вы не говорили, что она сидит на героине, — укорила его Анни.

— Зачем? Вы и сами знали, — возразил Пит. — Просто надеялись, что ошибаетесь.

Анни откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Они съехали с шоссе и завернули в придорожное кафе. Пит заказал омлет с овощами, Анни — кофе и сэндвич с сыром, и еще яблочный пирог.

— Гулять так гулять! Наемся впрок, — пояснила она. — У меня завтра химиотерапия.

— Как и каждый второй вторник.

Пит Смит был превосходным сыщиком. Люди доверяли ему самое сокровенное. К тому же он разбирался в больничной документации. Проще простого, если понять систему.

— У вас и на меня заведено дело? Похоже, вам известно все на свете. Вам известно, сколько я вешу?

Пит засмеялся и покачал головой.

— Нет.

— Вам известно, что это парик?

Он признался, что да.

Анни коснулась головы.

— И как он вам?

Кто мог сказать ей правду? Только Пит Смит.

— Неплохо, — ответил он.

Анни оперлась локтями о стол.

— Вы следите за всеми своими работодателями?

— Только за вами.

Он ясно дал понять свои намерения. За соседними столиками сидели люди, но Питу и Анни было все равно.

— Я думала, вы умнее, — заметила Анни. — Разве вы не видите? Меня преследуют несчастья.

— У меня тоже была дочь, — признался Пит. — Все рухнуло. Она умерла от передозировки. Она была нашим единственным ребенком.

Анни взглянула на него.

— Простите. Как ее звали?

— Ребекка.

— Красивое имя.

Он настоял на том, чтобы отвезти ее домой. Найтингейл-лейн выглядела пустыней после пробок Астории. Анни пригласила Пита зайти, что-нибудь выпить. Он охотно согласился и попросил виски. Она нашла бутылку в шкафчике на кухне. Наверное, осталась от Алана. Себе она налила бордо. Какое счастье — не быть одной!

Пес не залаял, когда они вошли в дом, поэтому Анни отнесла напитки в гостиную, извинилась и пошла проверить, как дела у Клэр. Она немного постояла у двери спальни, слушая бормотание дочери. Клэр разговаривала с Шайло. Анни впервые после похорон слышала ее голос — приятный, тихий и размеренный.

День выдался тяжелым, но Анни с удивлением поняла, что радуется жизни. Ей хотелось навсегда остаться в этом мгновении между голосом Клэр и тем, что ждало ее в гостиной.

Пит навещал ее все чаще, помогал по дому, возил к врачу все лето и осень. Он проводил больше времени в Норт-Пойнт-Харборе, чем в своей квартире в Вестбери. Иногда готовил ужин — впервые в жизни. Когда он был женат, готовила жена, а после развода он решил, что глупо тратить время только на себя. Он нервничал, боялся, что еда подгорит, но оказался прирожденным поваром. Анни уверяла, что он мог бы работать в ресторане. Даже разборчивая Клэр полюбила его лазанью, грибной суп, голубцы по бабушкину рецепту — ароматное старомодное блюдо.

Они сидели на кухне. Анни резала хлеб, Клэр готовила салат, у ее ног дремала собака, и Пит верил, что жизнь только начинается. Он не знал, чем заслужил такое счастье, и ни за что бы от него не отрекся, хотя времени осталось немного. Может, потому они и сошлись так быстро. А может, он полюбил Анни в тот самый миг, когда она вошла в его контору в поисках дочери.

Он начал спать на диване в плохую погоду или если ужин затягивался допоздна. Однажды Анни вышла из спальни в ночной сорочке.

— Тебе неудобно, — заметила она.

Пит был слишком высоким для дивана. Его ноги свисали на пол.

— Удобно, — заверил он. — Отлично себя чувствую.

— А я нет. С тобой мне будет лучше.

С тех пор он спал с ней каждую ночь. Вставал пораньше и возвращался на диван, пока Клэр не проснулась. Анни смеялась над ним.

— По-твоему, она решит, что мы слишком молоды для серьезных отношений?

Пит привык улаживать проблемы, но здесь был бессилен. Он изучил литературу, несколько ночей просидел в Интернете. Поговорил с врачами, отвез карту Анни городским специалистам, чтобы узнать их мнение. Иногда он возвращался домой, по пути завернув за продуктами, но медлил входить, потому что хотел как можно дольше задержаться в светлом настоящем. Он знал, что ждет его потом. Он уже терял любимого человека и помнил, каково это. Морозный воздух как будто оседал в легких крошечными ледяными кристаллами. Пит оставил пакеты с продуктами в машине и отправился в гараж за лопатой. Он аккуратно расчистил дорогу до задней двери. Дыхание вырывалось изо рта клубами пара. Он мог бы заплакать, если бы был другим человеком. Если бы не похоронил дочь, не жил отшельником, не полюбил слишком поздно.

Когда он вошел в дом, купленные яйца уже замерзли в скорлупе. Мир был зачарован. В подобную метель, наверное, можно уснуть на сотню лет и обрести во сне утешение и молодость. Анни пила чай за столом, обмотав голову шарфом. Она наблюдала за Питом через окно. Смеркалось, снег отливал синим.

— Надо нанять кого-нибудь убрать снег, — заметила Анни. — Ты мог повредить спину.

Пит еще в школе заработал травму на футболе, но стыдился этого. Он считал, что за столько времени вполне мог излечиться.

— Мне нравится работать на свежем воздухе.

Пит снял куртку и перчатки, подошел к раковине, чтобы погреть руки под горячей водой — он почти не чувствовал пальцев. Он продолжал присматривать за Эльв, хотя Анни сказала, что не нужно.

Питу не нравилось то, что он видел. Девчонка и ее дружок провернули несколько краж. Однажды ночью Пит проследил за ними. Они отправились в Грейт-Нек, выбрали тихую улочку с богатыми особняками. Пит остановился поодаль. Лорри в черной куртке и шапке вылез из машины, сунул руки в карманы и пошел по улочке. Эльв восторженно следила за ним с водительского сиденья. Все время его отсутствия она почти не шевелилась, пока он наконец не вернулся легким шагом, с мешком на плече. Они умчались в свой собственный мир, даже не заметив «вольво» на углу.

Пит решил приготовить курицу с кнедликами, довольно сложный рецепт. Он хотел потянуть время, занять его простыми вещами. Первую пробу сняла неизменно разборчивая Клэр.

— Вкуснятина, — восхитилась она и, к его удивлению, попросила добавки.

Просто невероятно, что Пит сумел приготовить такое отменное, сытное блюдо. Люди давно разучились делать нечто подобное. Клэр готовилась к экзамену по истории и делилась лакомыми кусочками с собакой.

— Как ты это приготовил? — спросила Анни, когда они с Питом сели ужинать. — Может, ты на самом деле знаменитый шеф-повар, который притворяется детективом, чтобы спать с умирающими женщинами?

— Вода и мука, только и всего. — Его руки были белыми от муки. — Анни, — печально произнес он.

Анни обняла его. Она не понимала, как такой мужчина, как Пит, мог связаться с женщиной в ее положении. Она еще не рассказывала Клэр о вердикте врачей. Химиотерапию отменили. Ничего нельзя сделать. Анни мечтала об одном: дожить до выпускного Клэр. Дальше она не загадывала. В отношении Пита она не загадывала дальше сегодняшнего вечера.

Снег почти прекратился. Мела поземка. Сугробы мерцали, словно их посыпали сахаром. Питу померещилось, что в углах комнаты таится паутиной скорый конец.

— Что? — Анни заметила, как он поморщился. — Ты все-таки повредил спину!

Пит заверил, что уборка снега — превосходное упражнение, но на самом деле спина болела немилосердно. В ту ночь он ворочался с боку на бок. Вспоминал, как Эльв умчалась на машине. Вспоминал, как в последний раз видел дочь. Она вылетела из дома с воплем «Пошел к черту!», хотя он всего лишь хотел вернуть ее к нормальной жизни. Еще он думал об Анни, которая редко жаловалась или принимала обезболивающее. Она говорила, что хочет жить здесь и сейчас, а не готовиться к смерти.

Не в силах уснуть, Пит спустился за стаканом воды. Клэр сидела на кухне, погрузившись в учебник. Шайло вытянулся под столом. Клэр по-прежнему говорила редко, осторожно подбирала слова. Она не собиралась сдавать тесты для поступления в колледж, хотя была примерной ученицей. Будущее ее не волновало. Она боялась перемен и терялась перед выбором. Каждый день после школы она ходила на кладбище. Пока другие девочки встречались с парнями, танцевали, выпускали школьную газету, Клэр бродила среди могил.

Она не боялась мертвых и со временем привыкла к кладбищенскому одиночеству. Высоко над головой маячили верхушки сосен, тропинка часто была скользкой от грязи. Каждый раз она оставляла на могиле камень. По камню за день без сестры. Вещи Мег убрали из спальни. На чердаке осталась лишь одна кровать. Но Клэр сохранила коробку с вещами сестры: собрание романов Диккенса, потрепанный «На маяк» без обложки, бархатные ленты для волос, ботинки, которые Мег надела в тот день. В кожу впились кусочки стекла, словно острые осколки неба упали на землю. Клэр продолжала носить с собой листок со словом «оранжевый». Она достала его из кармана Мег, прежде чем врачи ее раздели.

Когда Пит пришел на кухню той ночью, Клэр удивленно подняла глаза. Почему он до сих пор не спит? Сама она обходилась пятью часами сна. Она спала так чутко, что могла проснуться из-за птички, севшей на ветку боярышника.

— Не спится?

Голос Клэр от долгого молчания был тихим и невыразительным. Надо было внимательно прислушиваться, не то он таял в пустоте.

— Сон не так уж важен.

— Совершенно согласна. — Клэр вернулась к чтению.

— И живот что-то побаливает, — добавил Пит.

Его не смущало, что Клэр говорит еле слышно.

Он очень долго жил один. Со временем он так привык к тишине, что пугался даже собственного голоса. Пит достал таблетку маалокса из шкафчика, сел за стол и заглянул в записи Клэр.

— Русская революция? Интересное время.

— Люди умирали ни за что. Разве не об этом вся история?

— Нет. Вся история — о любви, чести и роковых ошибках.

Клэр улыбнулась. Она знала, что Пит спит с ее матерью. Одеяла и подушки лежали на диване только ради ее спокойствия.

— Ты романтик, — заметила она.

Пит подошел к окну. Расчищенная дорожка уже покрылась сугробами. Утром придется все начать сначала. По правде говоря, несмотря на больную спину, ему было все равно. Клэр умная девочка. Она абсолютно права. Ему хотелось верить, что любые беды можно пережить. А как иначе?

ВОР

Я не пускала его в дом, пока он не пообещал, что не возьмет ничего ценного. Он побожился. Просто он хотел отдохнуть. Воровство — тяжелый труд. Он уснул в углу, свернувшись клубочком, и проснулся голодный как волк. Я поджарила яичницу и тост. Я не спускала с него глаз. Он вел себя прилично. Серебряные подсвечники по-прежнему стояли на столе. Жемчужная брошь мерцала у меня на шее.

Он составил список всего, что взял. Он захотел забрать искупление грехов и веру. Я разрешила. Когда забрезжило утро, я попросила его остаться, но поняла по его лицу, что это не впервые. Женщины хотели украсть его жизнь: дорогу, темную ночь, открытые окна, звезды. Весь мир принадлежал ему. Он ушел, поклявшись вернуться. Какая разница? Он уже все забрал у меня.

План был хорошим, но планам свойственно рушиться. Чуть что пошло не так, и план летит вверх дном, а ты ныряешь в кроличью нору. Вроде все было схвачено. Лорри не любил использовать грубую силу, предпочитал обаяние. Если говорить людям то, что им хочется услышать, они сами отдадут сбережения. Больше никаких взломов, перерытых шкафов, безумного риска. Пару раз их чуть не засекли на Лонг-Айленде. Особенно запомнился один случай. По мнению Лорри, это был знак свыше, что пора искать новое занятие. Они несколько дней следили за домом в Рослине, и, когда семья уехала, Лорри вышел из машины. Он размял затекшие руки и ноги и скользнул к открытому окну. Люди очень доверчивы, особенно в пригородах. Они склонны верить, что никто не причинит им вреда, хотя зло повсюду, его не избежать, даже если чувствуешь себя в полной безопасности. Лорри забрался в дом. Он шел в спальню за украшениями хозяйки и неожиданно наткнулся на восьмилетнего мальчика. Они смотрели друг на друга в коридоре в полной тишине. Мальчик, похоже, испугался. Лорри небрежно пояснил, что пришел починить телевизор. Мальчик поверил и отвел его в комнату. Лорри рассказал Эльв, что ребенка оставили дома в наказание за плохие оценки. Лорри приготовил парню миску хлопьев и ушел в обнимку с плоским телевизором.

Их погубил мистер Ортис. Он был умнее, чем считала Эльв. Почти как если бы паук сплел паутину и Эльв угодила прямиком в нее. Он сообщил в полицию, и к нему прислали сотрудницу, которая притворилась его женой. Ей подошло бы выступать на Бродвее. Она была прекрасной актрисой. Женщина пожимала плечами и жестикулировала. Эльв решила, что она не знает английского, и не стала прогонять ее с кухни. Но поддельная жена все понимала и записывала разговор. Она улыбнулась, когда мистер Ортис передал Эльв права на управление банковским счетом. На прошлых встречах Эльв пообещала, что он сможет удвоить свое состояние и не платить налоги. Она все возьмет на себя. Даст официальную расписку. «Там такая голубая вода, что вы заплачете и вспомните о детстве. Как свободны вы были, пока не приехали в Нью-Йорк, город бетона, темных тоннелей и авеню, где всем на вас наплевать! Банкиры хотят вас ограбить, налоговые инспекторы отнимают последние крохи, заработанные долгим и упорным трудом».

Лорри сочинил брошюру от начала до конца. Он хорошо поработал. В любом случае люди редко проверяют цифры. Они разглядывают фотографии домов в Доминиканской Республике и мечтают въехать в квартиру на первом этаже. Лорри трижды провернул эту аферу. Пара тысяч долларов никого не убьет. Пожилые люди так нуждаются в общении, что они с Эльв фактически оказывают им услугу, беседуя за кофе с печеньем. «Для вас мы сделаем исключение. Особое предложение, только для вас».

Лорри не хотел впутывать Эльв, но она настояла. Она ненавидела сидеть на шее. Эльв кололась каждый день, а это обходилось недешево. Она собиралась бросить, как только перестанет думать о плохом, но этот миг никак не наступал. Она отчетливо помнила, как летела машина, как мужчина запер дверь и расстегнул ремень. Эльв считала, что прекрасно разбирается в людях, пока не встретила мистера Ортиса. Она купила кое-что в магазине и встала в очередь за стариком. Он казался добрым простаком. Эльв со слезами на глазах произнесла, что забыла кошелек, и попросила двадцатку в долг до завтра. Ее мать больна, она оставила сумочку в больнице. Старику нравилось, что его навещает хорошенькая девушка, пьет с ним кофе, приносит булочки. Она вернула одолженную двадцатку и заметила, что знает, как удвоить сбережения, если не зевать, когда удача падает прямо в руки. Мол, она только что вложила деньги матери. Эльв осторожничала, не спешила, хотя Лорри торопил ее. Он боялся, что жертва поймет, в чем подвох. Даже идиот распознает ложь, если дать ему поразмыслить.

В день, когда мистер Ортис подписал бумаги и протянул чек, поддельная жена позвонила напарнику на улице. Эльв арестовали, как только она вышла из дома. Она инстинктивно попыталась сбежать и врезала полицейскому, который ее схватил. Ей вменили в вину сопротивление аресту, а значит, об освобождении под залог можно было забыть. Эльв ничего не говорила, как учил Лорри. Даже не назвала своего имени. Лорри несколько дней не знал, где она. Он часами ждал на скамейке у квартиры старика и паниковал, если Ортис выходил на прогулку с друзьями. Эльв так и не вернулась в квартиру. Лорри обыскал Асторию, затем объехал Норт-Пойнт-Харбор. Никаких звонков на сотовый, никаких сообщений от семьи Эльв. Наконец он получил письмо. Эльв пришлось пройти детоксикацию в городской тюрьме. Ей было так плохо, что она в результате попала в лазарет. Ей давали только парацетамол и валиум, но в конце концов накормили аминазином, чтобы не было судорог. У нее узнали имя, но не адрес. Она соврала, что живет на улице.

«Не приходи, — написала она. — Не хочу, чтобы ты меня такой видел».

На самом деле Эльв боялась, что на Лорри падет подозрение. По дороге в участок ее спросили, есть ли у нее партнер. Она никогда не наведет копов на Лорри. Ей не привыкать к железу, хлебу, воде, веревкам. Они не могут ее напугать. У Эльв отняли одежду, кольцо и сумочку. В столовой она держалась особняком, не замечала ни задир, ни подлиз. Она поступала как в Уэстфилде. Хорошо себя вела. Как в подвале того мужчины. Искала путь к спасению. Ждала возможности сбежать.

Эльв уговаривала Лорри уехать из Астории, скрыться. «Я справлюсь, — написала она. — Мне не впервой».

Лорри прибрал квартиру. Выбросил все, что могло послужить уликой или связать их имена. Сел в машину, вернулся в Норт-Пойнт-Харбор и припарковался напротив дома Вайнштейнов. Светало. Город как будто вымер. Лорри выкурил несколько сигарет, подивился людской глупости, причем себя счел самым главным дураком, после чего поступил как всегда — составил план. Утром Пит вышел за газетой и увидел машину. Он узнал ее и сунул газету под мышку. Если это Лорри, он разобьет ему голову. Если Эльв в машине одна, он отведет ее прямо к матери, сделает Анни бесценный подарок.

В пижамных штанах и купальном халате он зашагал по Найтингейл-лейн. Еще не рассвело, но на горизонте загорелась голубая полоса. Птицы начали перекликаться. У машины были тонированные стекла, поэтому Пит не знал, сидит в ней Эльв или нет. Не машина, а кусок дерьма. «Олдсмобиль» наверняка побывал не в одной переделке. Стояла весна, время года, которое Пит научился ненавидеть, подобно Клэр и Анни. Он ненавидел мелкий гнус, и влажность, и несмолкаемый щебет птиц. Ненавидел зеленые деревья, полные надежды, когда возил Анни на кладбище к Мег. На прошлой неделе она выбрала участок для себя. Ей повезло, она упокоится рядом с дочерью. Анни бурно радовалась своей удаче.

В этом году Пит посадил немного хилых помидоров. Анни совсем ослабела. О настоящем огороде речи не шло, хотя Пит выполол все сорняки, в надежде, что она поправится. Он носил ее по лестнице вверх и вниз. «Мой герой», — шептала она. Она не шутила, и оттого все становилось только хуже.

Пит подошел к «олдсмобилю», постучал в водительское окно и отступил в росистую траву. Лорри открыл дверцу и вылез из машины.

— Она говорила, что ее родители разведены, — заявил он.

Лорри держал руки в карманах. Он видел, как Пит вышел из дома за газетой, и теперь гадал, кто он, черт возьми, такой.

— Я новый приятель ее мамы, — пояснил Пит.

Он уговаривал себя подождать, не спешить с выводами из-за того, что случилось с Ребеккой, не бросаться на парня, который был моложе и сильнее, — хотя Пит вполне мог врезать ему пару раз.

Лорри смотрел мимо него. В доме было темно.

— Не надейся поговорить с ее матерью, — предупредил Пит. — Она умирает.

Они стояли на углу и глядели на лужайку Вайнштейнов. Давно пора подстричь. Настоящее бельмо на глазу. Соседи даже собирались подать коллективную жалобу.

— Эльв нужен адвокат, — признался Лорри. — Позаботитесь об этом?

Пит кивнул. У него остались друзья в городе. Он выяснит, где она и что ей нужно.

— Ладно. Хорошо. Это все, что я хотел узнать, — Лорри открыл дверцу машины и помедлил. Достал письмо из кармана куртки. — Передайте ей, пожалуйста.

— Потому что тебя не будет?

«Беги, спасай свою задницу», — подумал Пит, но промолчал. Слова были ни к чему.

— Потому что все изменится, когда она выйдет. Станет лучше.

— Ну да, конечно, как же. Но письмо передам.

Лорри закурил. Его руки дрожали, потому что он давно не спал. Он увидел знак остановки на углу. Прошло много времени, прежде чем она ему рассказала, но все равно подробностей он не знал.

— Так вот где это случилось, — задумчиво произнес он. — Убил бы гада.

Пит пожалел, что бросил курить. Ему уже не хотелось избить Лорри. Он знал, как выглядит человек, раздираемый на части любовью.

— Кем надо быть, чтобы так поступить с маленькой девочкой? — Лорри выдохнул дым. — Его считали образцом, потому что он работал учителем. Она называет его Гримин. Узнать бы его настоящее имя и прикончить сволочь.

— Я сделаю все, что смогу, — заверил его Пит.

Он не подал виду, но в его голове уже завертелись шестеренки, как перед каждым новым расследованием.

— Ну тогда все. — Лорри хлопнул Пита по спине, тот поморщился и отпрянул. — Спина болит?

— Без тебя ей будет лучше, — заметил Пит. — Сам прекрасно знаешь.

Пит стоял на углу и смотрел, как Лорри садится в машину, разворачивается и уезжает — медленно, с выключенными фарами. Он привык убегать. Пит сунул письмо в карман халата.

Он заварил крепкий кофе, позвонил Наталии и попросил посидеть с Анни. Как только она приехала, он отправился в город. Сделал пару звонков и смог действовать как представитель семьи. Ребекка несколько раз попадала в полицейский участок, так что у стойки регистрации и в комнате для посещений его преследовало дежавю. Говорят, порой людям снятся совершенно реальные сны, а потом они просыпаются в своих кроватях, целые и невредимые.

Привели Эльв, ее глаза метнулись на него. Девушка не сумела скрыть разочарования. Их оставили одних на десять минут. Хватило бы и меньшего.

— Я вас не знаю, — удивилась она.

— Я найду адвоката. Ты должна мне доверять.

Пит представился хорошим другом ее матери.

Мужчина средних лет. Седой, высокий, встревоженный.

— Она вас прислала?

— Она болеет, Эльв. Она не знает, что ты здесь. — Пит полез в карман куртки. — Меня прислал он.

Эльв впервые оживилась. Она разорвала конверт, прочла письмо и со слезами на глазах откинулась на спинку стула.

— Он приехал к вам домой?

Пит кивнул.

Эльв отвернулась и всхлипнула.

— Что случилось на углу? — спросил Пит.

Эльв снова повернулась к нему и нахмурилась.

— Если вы мне помогаете, это еще не значит, что вы меня знаете.

— Уверена? — спросил Пит.

— Абсолютно. — Эльв сложила письмо и сунула в рукав. Она будет перечитывать его, пока не выцветут чернила. — Вы меня не знаете.

В день слушания Пит занял место в заднем ряду. Он все рассказал Наталии, и она настояла на своем присутствии. Для Анни наняли сиделку. Наталия взяла такси и встретилась с Питом в центре. Она была взволнована. Питу пришлось помочь ей подняться по лестнице.

— Лучше бы это случилось со мной, — в отчаянии сказала Наталия.

Она никогда раньше не была в суде и оделась слишком нарядно. На ней был черный жакет-шанель, шпильки и жемчужное колье. Она достала из сумочки носовой платок.

Пит похлопал Наталию по руке. Он не знал, о ком она — об Анни, или Эльв, или обеих сразу.

— У нее прекрасный адвокат, — заверил он. — Сэм Карлайл.

Его порекомендовал сам окружной прокурор.

— Мы надеемся на лучшее.

Когда надзирательница ввела Эльв в зал суда, девушка увидела на последнем ряду Пита. Он был высоким и приметным. Потом она узнала Аму и быстро отвернулась, покраснев от стыда. Эльв понимала, что выглядит развалиной. Неудивительно, что бабушка, похоже, в шоке. Детоксикация далась нелегко. Эльв искренне хотела умереть, но все время думала о Лорри, ослепительном луче света, единственном, чего у нее никто не отберет.

Оттого что Наталия пришла в суд, стало еще хуже. У Эльв горели глаза и грудь. Она начала мечтать об огороде и шпалерах, заплетенных душистым горошком, скучать по маминым сказкам. Ей хотелось вернуться в место, которого больше не существовало. Она поискала в зале суда Лорри, не нашла и вздохнула с облегчением. Он вполне мог выкинуть какую-нибудь глупость, перевернуть скамью, попытаться вызволить Эльв. Лорри написал в письме, что отправляется на поиски богатства. Каждый день без нее он будет трудиться ради их общего будущего. Он обязательно вернется. Ей остается только ждать.

Эльв смотрела в пол, пока зачитывали обвинение. Адвокат признал вину в хищении имущества в крупных размерах и ходатайствовал о смягчении приговора. По закону Эльв светило до пятнадцати лет. Но она так молода! Совсем девочка. Молодая умная девушка из хорошей семьи совершила ошибку. Ваша честь, взгляните на ее бабушку в заднем ряду. Эльв посмотрела через плечо. Наталия встала. Эльв узнала черный кашемировый жакет, который так часто мерила перед большим зеркалом в золоченой оправе на Восемьдесят девятой улице. От такого жакета не отказалась бы сама Одри Хепберн. Бабушка помахала рукой, и Эльв помахала в ответ. Ее сердце сжалось.

— Ама! — крикнула она.

Судебный пристав попросил Эльв не шуметь и говорить, только когда к ней обращаются. Разумеется, она повиновалась. Она повернулась к судье и больше не смотрела на бабушку. Все слышали, как Наталия плачет. Возможно, именно поэтому судья пообещал обдумать ходатайство адвоката о смягчении приговора.

Пит поддерживал связь со старыми друзьями. Он каждый день просматривал газету. Они с Наталией решили поберечь не только Анни, но и Клэр. Но уже после первого слушания девушка случайно увидела, как Пит выбрасывает газету в помойку. По дороге в школу она выудила газету из мусора, сунула в рюкзак и побежала на школьный автобус. Даже в ясные дни Клэр думала о кладбище. Вот почему она всегда носила шарф. Она навещала Мег после школы, а на кладбище было прохладно. Листья на деревьях вдоль кладбищенских дорожек свернулись и почернели по краям. Клэр хотелось лечь в высокую траву и смотреть на мир, пока глаза наконец не закроются.

Автобус до школы Грейвс останавливался на углу. Клэр села в автобус, кивнула знакомым девочкам и, как обычно, прошла в конец. Она развернула газету и нашла небольшую заметку в разделе городских новостей. Предъявлено обвинение мошеннице из Астории, которая пыталась обманом лишить людей сбережений. С мутного снимка смотрела женщина с длинными темными волосами. На пальцах Клэр осталась газетная краска. В заметке Эльв называли «Элизабет Стори», и потому она казалась незнакомкой.

В день вынесения приговора Клэр встала раньше Пита и сходила за газетой. Он спустился заварить себе кофе и увидел, как девушка, сгорбившись, читает на крыльце. Эльв удостоили лишь пары строк. На улице было совсем тепло, стоял один из тех погожих весенних деньков, которые Клэр особенно ненавидела. Шмели гудели над остатками огорода.

Пит подошел и сел рядом. Анни стало еще хуже, поэтому он почти не следил за судом.

— Сколько ей дали?

— От трех до пяти, — Клэр выбросила газету. — Смертный приговор — это для Мег.

— Это был несчастный случай, — возразил Пит. — Сама знаешь.

Клэр должна была собраться. Нечего жалеть сестру. Она не станет думать об Эльв в тюрьме, вспоминать, как мужчины схватили ее в Уэстфилде, как она неслась по Найтингейл-лейн в тот страшный день, словно демон наступал ей на пятки. О том, как Эльв взяла ее за руку и они медленно пошли домой. Эльв знала, что Клэр за ней не поспеет.

— Давай приготовим томатный суп, — предложил Пит.

В холодильнике было немного магазинных помидоров и упаковка сливок. Анни почти перестала есть. Может быть, ей захочется супа.

Клэр кивнула.

— Ей понравится.

Когда они вошли в дом, Клэр выпалила:

— Спасибо, что промолчал об Эльв. Мама бы переживала.

— Любовь похожа на лупу, — произнес Пит. — Так считает твоя мама.

— Неужели? А я думала, она похожа на пачку вранья.

— Разве можно упаковать вранье? Наверное, для этого нужен специальный аппарат.

Клэр засмеялась.

— Если смотреть на любовь издалека, считает твоя мать, она покажется далекой. Но на самом деле она рядом. Она та же, что и прежде.

Суп сварился, и Пит отнес обед наверх на подносе. Анни мысленно составляла список дел после своей смерти. Кто-то должен продать дом, убедить Клэр поступить в колледж, записать Шайло к ветеринару на прививку от бешенства. Еще нужно прочистить канавы, отказаться от писем на почте, заплатить налоги. Она слишком устала, чтобы записывать, но постоянно думала обо всем, что не успеет сделать. Думала и думала, пока не осталось лишь самое главное.

— Я принес отличный ржаной хлеб. — Пит указал на тост рядом с тарелкой. — В точности как ты любишь. Зерновой.

Анни взяла его за руку, как только он поставил поднос, и заговорила с неожиданной страстью.

— Ты уже так много для меня сделал! Можно, я попрошу еще об одном? Приглядывай за ней.

— У Клэр все хорошо. Она внизу, готовится к урокам.

— Да, Клэр… Но я о другом.

Пит сел на краешек кровати. Он прекрасно знал, о чем она. Как жаль, что придется покинуть эту комнату, как жаль, что они не встретились с Анни много лет назад! Как объяснить Клэр, что это и есть любовь? Право просить. Стремление исполнить просьбу.

— Конечно, — пообещал он. — Можешь не беспокоиться об Эльв.

Клэр закончила школу Грейвс с отличием. В то утро сиделка предупредила, что Анни может не дожить до вечера. Клэр решила не идти на выпускной и остаться с матерью, но бабушка ей запретила. Анни мечтала увидеть дочь в белой шапочке и мантии. Она жила ради этого дня. Наконец Клэр надела выпускной наряд и поднялась в комнату матери. Занавески были задернуты. Клэр импульсивно задрала подол мантии и станцевала канкан. Все засмеялись, даже Анни.

— Ура! — еле слышно, но радостно воскликнула Анни.

Пит пошел на выпускной с Элизой и Мэри Фокс. Он ни на секунду не выключал сотовый. Сидел на стуле на футбольном поле и ощущал себя баскетбольным комментатором в прямом эфире.

— Директор поднялся на сцену, — сообщил он.

— Скажи им, что он толстый и потный, — вклинилась Мэри Фокс.

— Преподаватели выстроились в шеренгу, — добавила Элиза. — Народу набилось, как сельдей в бочке.

Наталия жила с ними последние несколько недель. Сейчас она лежала рядом с Анни в кровати и держала трубку у уха дочери. Когда директор объявил имя Клэр, они загикали и притворились, что не плачут. С каким трудом они дождались этого момента! Через некоторое время у Наталии сжалось сердце. Анни задыхалась.

— Я позову врача.

— Не надо, — пробормотала Анни.

Она хотела закрыть глаза, но старалась дослушать репортаж с выпускного. Аплодисменты и возбуждение рекой лились в комнату. Грянул марширующий оркестр. Наталия обняла дочь и запела колыбельную, которую пела давным-давно. Анни с удивлением припомнила слова. Она представила спальню родителей в Париже, оранжевый свет, который сочился из-за белых штор. Пахло цветами каштана, медленно, ритмично шелестели листья. «Спи, моя сладкая. Спи день и ночь. Я всегда буду рядом».

Пит и Клэр уехали из школы, как только Клэр вручили диплом. Они бросили Элизу и Мэри Фокс и побежали на забитую машинами парковку. На бамперах и антеннах развевались ленты: «Поздравляем», «Удачи». Клэр бросила диплом на заднее сиденье и сорвала шапочку. Поля вокруг школы зеленели. Родители выпускников ликовали на футбольном поле. Раздали несколько наград. Награда по литературе предназначалась Клэр. Ничего, Мэри заберет. Заведующая кафедрой литературы, мисс Джаррет, прочла стихотворение, которое Клэр написала в период молчания. Клэр было наплевать на награду. В ее стихотворении говорилось о венецианской «Золотой книге» шестнадцатого века с именами мастеров-стеклодувов. Клэр перечисляла способы разбить стекло. Камни, грозы, град, беспечность, рогатки. Всего не упомнишь.

На обратном пути Пит превысил скорость. Они мчались по городу, Клэр опустила окно и высунулась наружу. По ее лицу текли слезы. Пит свернул на дорогу вдоль залива, хотя обычно они избегали места аварии. Это был кратчайший путь домой.

Клэр сидела к нему спиной, но Пит знал, что она плачет. Он похлопал ее по плечу. Клэр тихо всхлипнула.

— Она дожила до сегодняшнего дня, — напомнил Пит.

После того как они приехали домой, Клэр побежала к матери. Она не была самой умной или самой красивой дочерью, зато закончила школу, а это много значило для Анни. Пит зашел на кухню. Наталия услышала машину и спустилась, желая оставить Клэр с матерью наедине. Она протянула Питу чашку кофе. Они с Анни обо всем поговорили, но еще не закончили.

Когда Наталия вернулась в спальню Анни, Пит пообещал, что скоро придет. Он немного посидел на кухне с собакой. Закрыл лицо руками и заплакал. Успокоившись, он погладил Шайло по голове. Это не его дом, не его семья, не его собака, но это его горе. Зазвонил телефон, до нелепого громко. Тикали кухонные часы. Ничем не примечательный июньский день. Такие вряд ли кто запоминает. Пит высморкался в салфетку. Возможно, это бывший муж звонит. Он не смог прийти на выпускной Клэр, потому что в его школе тоже был праздник. Какая разница, все равно его никто не ждал. Пит тоже не хотел с ним говорить, но телефон звонил и звонил. Пришлось снять трубку, чтобы он наконец заткнулся.

— Алло? — Питу было неловко.

— Кто это? — спросил женский голос.

На короткое тревожное мгновение Питу померещилось, что это его дочь, Ребекка, пробилась из-за грани бытия. Потом он понял.

— Это Пит, Эльв.

Эльв чуть помолчала и продолжила:

— Мне разрешили позвонить. Я знаю, что сегодня выпускной. Клэр, наверное, не станет говорить?

— Она наверху с вашей матерью.

— Мама тоже не захочет меня слушать?

Пит взглянул на дерево во дворе. Анни рассказывала, что Эльв любила сидеть на нем, подобно дриаде, даже под дождем.

— Наверное, захочет. Но не сможет. Ты понимаешь, о чем я? — спросил Пит.

— Хоть разок бы с ней поговорить. Я так хочу извиниться!

Пит пообещал спросить у Анни. Поднявшись наверх, он увидел, что Клэр свернулась калачиком на кресле, а мантия комком валяется на ковре. Пит поднял ее и повесил на спинку стула. Он подошел к кровати. Возможно, Анни его не узнает, но он наклонился сказать ей, что об Эльв не надо больше беспокоиться. Она стала прежней девочкой с длинными черными волосами, которая гуляла с мамой в огороде.

Свет, лившийся через окно, менялся. Он странно вспыхнул перед самыми сумерками и поблек до синих полос. К вечеру все было кончено. Клэр спустилась и открыла заднюю дверь. Она слышала, что так выпускают душу. Ее горе вырвалось наружу парой сокрушительных рыданий. Клэр собралась с силами и посмотрела на часы. Время смерти ее матери. Шайло глядел во двор, и Клэр открыла дверь пошире.

— Вперед, — поторопила она.

Пес порысил на лужайку. Зазвонил телефон, но Клэр не обратила внимания. Она всегда считала речь излишеством, а теперь еще больше, чем раньше. Слова — всего лишь пачка вранья, как их ни тасуй. Малиновки вспорхнули на деревья.

Телефон продолжал трезвонить. Клэр наконец сняла трубку и поднесла к уху.

— Мама? Это ты? — произнес женский голос.

Клэр швырнула трубку на рычаг, как будто обожглась. Птицы усердно вили гнезда. Ни одна не пела. Начал моросить дождь, все стало серым. Пит вошел в комнату. Он услышал звонок и побежал, чтобы ответить, но понял, что опоздал, как только увидел лицо Клэр.

— Она уже звонила, — признался он.

— Пусть убирается к дьяволу.

Обоим не хотелось говорить. Они стояли у двери и смотрели, как собака бродит вдоль забора. Не считая длинных стеблей помидоров, которые Пит посадил в углу, огород зарос сорняками. Крапива, чертополох, дурман, паслен. Несколько робких лоз душистого горошка начали взбираться по изгороди. На желто-зеленых усиках набухли блестящие бледные бутоны. Спустилась Наталия. Она накрыла Анни белым льняным покрывалом, которое привезла с собой из Франции, тем самым, что лежало в гостевой комнате, когда девочки были совсем юными. Тогда Анни проспала семнадцать часов и комнату заливал оранжевый свет. Скоро им придется позвонить по девять-один-один и вызвать машину. Но пока они стояли у двери и дышали вечерним воздухом. На земле не было места, куда бы им хотелось сейчас пойти.

ПОДМЕНЫШ

Мне говорили, я такая же, как другие дети, но у меня были когти и хвост. Мне говорили, это не имеет значения. Я надену плащ и перчатки и стану такой же, как все. В темноте не будет видно, что у меня острые зубы.

Я ходила в школу и работала по дому. Носила ведра с водой вверх по склону холма. Заправляла кровати и подметала пол. По ночам я вылезала в окно и гонялась за кроликами. Я всегда купалась в пруду перед возвращением домой, чтобы смыть кровь. Мне накрывали завтрак — чай и тост, — а я говорила, что не голодна. Но это было неправдой.

В Париже Клэр больше всего нравилось, что ее никто не замечал. Она могла гулять часами и ни с кем не разговаривать. Конечно, некоторых мест она избегала: мороженицы на острове Святого Людовика, рю де Турнон, книжного магазина «Шекспир и компания». Когда-то они с Мег договорились не ходить туда поодиночке.

Клэр покупала подержанные книги на лотках у реки. Следила, чтобы не было никаких посвящений. Она избегала сентиментальных проявлений любви и верности. Прошло три года с тех пор, как Клэр переехала в Париж с бабушкой. Дом продали, Наталия отказалась от квартиры на Восемьдесят девятой улице. Клэр так и не поступила в колледж — не стала подавать документы. Она хотела уехать туда, где они были счастливы. Собрала всего одну сумку и взяла с собой Шайло. Сейди по-прежнему жила с бабушкой. Кошка и собака, вынужденные делить тесную квартиру, заключили перемирие. Клэр презирала кошку, и Сейди, вероятно, это чувствовала. Когда девушка была поблизости, кошка пряталась под диван и время от времени цапала ее за обувь.

Шайло повсюду ходил с Клэр. Он охранял ее, пока она гуляла поздним вечером под тяжелыми, нависающими облаками. В этот час по улицам бродят лишь те, кто не может уснуть, кого преследует любовь: погибшая, потерянная, отвергнутая. Они невидимками скользят среди теней, стремясь остаться наедине со своим отчаянием. Клэр коротко стриглась и ходила в потертом жакете, в котором мать работала на огороде. Еще у нее были джинсы, купленные лет десять назад, и ботинки, которые она носила в старших классах, когда ждала автобус на углу Найтингейл-лейн. Клэр нравились зеленые парижские ночи, зеленый воздух, скользкие зеленые тротуары после дождя. Она часто заходила в кафе в Маре рядом с квартирой бабушки. Ее все знали, но делали вид, что она им незнакома. Клэр ценила эту грубоватую любезность. Она никогда не смотрела на официантов или хозяина. Не хотела вежливо беседовать о погоде или новостях, не нуждалась в общении. Ей требовались только кофе и тихий столик у окна.

В Париже с нею не раз хотели познакомиться мужчины, но Клэр не обращала на них внимания. Она считала, что любовь губит людей, и держалась особняком. Однажды она искала лук-шалот в овощном отделе магазина. К ней подскочил мужчина и поцеловал. Схватил и притянул к себе, прежде чем она успела опомниться. Заявил, что не смог устоять перед такой красотой. Клэр побросала покупки и ушла из магазина. Она ни разу больше в нем не появилась, хотя он был у самого дома.

Клэр больше не интересовали оттенки солнечного света в Париже. Она помнила, как составляла списки с Мег. Свет был то розовым, то светло-лимонным, приглушенно-лиловым или дымчато-серым. А однажды днем он был оранжевым. Клэр предпочитала темноту и потому любила Париж. Его называют городом света, но не тогда, когда в дождливый день приходится поднимать воротник пальто. И не в сумерках. Клэр потеряла интерес не только к свету, но и к дружбе, еде, беседам, мужчинам, любви, школе, работе, мечтам. Она запиралась в своей комнате и спала целыми днями. Поднявшись с помятым лицом, съедала на ужин тарелку супа или горсть крекеров. Иногда ее бабушка боялась, что Клэр вот-вот исчезнет. Что от нее останется, если она продолжит прятаться в своем неуклонно сокращающемся мирке? Ботинки, шапка, пальто — больше ничего. Клэр говорила только в случае крайней необходимости, но что считать таковой? Если соседи с ней здоровались, она вздрагивала, будто от укола булавкой.

Иногда ей снились кошмары. Сон спасал Клэр от всего, кроме них. Наталия несколько раз слышала, как внучка кричит во сне на тарабарском языке, на котором говорили сестры Стори.

На ночных прогулках Клэр искала камни, по одному за каждый день небрежения могилами матери и сестры. Камни копились под кроватью, в шкафу, в ящиках комода. Самыми красивыми были гладкие камни, выловленные рыбацкой сетью на мелководье Сены, но круглые белые из Тюильри ей тоже нравились. Ее коллекция так разрослась, что в ветреные дни квартира громыхала. Соседи снизу потеряли терпение и начали жаловаться. Обитателям дома снились землетрясения и обвалы. Вскоре подобные сны стали мучить даже самых маленьких детей. Молодая пара съехала, решив, что дом проклят. Владелец обрадовался, нашел новых жильцов и удвоил плату.

Клэр часто задавалась вопросом, не демон ли она сама. Давным-давно Эльв научила ее узнавать демонов — лежа рядом в кровати, прошептала безошибочные приметы. Демоны отмечены черными звездами и светлыми глазами. Когда они входят в комнату, оконные стекла покрываются морозными узорами, а растения увядают. Если попадешь в беду и обратишься к демону в миг отчаянной нужды в нем, то встретишь пустоту. Такой была и Клэр.

Мег уже была бы взрослой женщиной со своей собственной жизнью, если бы Клэр не позвала ее в машину. Сестра любила книги. Возможно, она стала бы писательницей и жила в Лондоне или на Манхэттене. У нее был бы любовник или муж. Ребенок или даже несколько. Клэр не было прощения. Она гуляла по Парижу в темноте, но не видела ни желтых фонарей, ни горбатых горгулий, ни гулкой мостовой, ни парков за чугунными оградами. Ее больше не волновали такие человеческие проблемы, как любовь и счастье. Она верила в наказание, кару и злой рок. Клэр считала, что они с Эльв два сапога пара. Иногда она подолгу стояла на берегу реки в измазанных грязью ботинках. Ветер со всей силы толкал ее в спину. Что изменится, если она не вернется?

Однажды днем Наталия увидела, что внучка забралась на подоконник и уставилась на пену белых цветов каштана. На дворе стояло самое ужасное время года, ненавистная пора фиалок, пыльцы и зеленого света — весна. Прошло время, но Клэр во многом осталась прежней. Она не поступила в университет, не работала, не влюблялась, не готовила еду, не целовалась до головокружения. Она считала, что лучше держаться подальше от людей. После того ужасного дня она думала, что приносит беду.

Наталия увидела, как Клэр качается на подоконнике, и позвала ее, но внучка не ответила. Мир гас. Возможно, дело было в нервном расстройстве, душевном кризисе, вызванном травмой и стрессом. Наталия подозревала, что Клэр порабощена самой идеей рока. Сильная и искренняя вера творит чудеса. В реальном мире появляются плоды фантазии — чудовище за дверью, демон за спиной.

Наталия втащила внучку в комнату — точно вырвала сомнамбулу из сна. Она тянула так сильно, что вывихнула плечо. Но она была не из тех, кто сдается. Наталия втайне писала Эльв каждую неделю. Болтала о соседях, рассказывала байки о квартале Маре. Она записывала истории местных жителей: как долго они жили в своих квартирах, как звали их мужей и жен, разные домашние новости — что ели на ужин, хорошо ли было приготовлено, какая стояла погода. Наталия не сдавалась, хотя не получала ответов. Она думала, что внучка выбрасывает письма не читая. Она понятия не имела, как сильно Эльв нуждается в ее письмах. Однажды Наталия простудилась и несколько недель не писала. Вскоре после этого пришло письмо из Штатов — первое письмо от Эльв. «Мадам Мишель вышла замуж за своего ухажера? Что случилось со щенком мальтийской болонки, которого он ей подарил? Она набралась смелости признаться, что у нее аллергия на собак? Из кафе на углу уволили всеми любимого официанта, который так уставал на двух работах, что засыпал на ходу с подносом в руке? Каштан зацвел? Воздух пахнет миндалем? Какого цвета свет? Когда ты мне напишешь?»

Наталия никогда не сдавалась. Это было ее жизненным принципом. Вот почему она влепила Клэр пощечину.

— Проснись! — крикнула она.

Изумленная Клэр схватилась за щеку.

— Что ты затеяла? Хочешь покончить с собой?

Клэр покачала головой. Похоже, она сама не знала.

Ночью Наталия собралась в туалет. Несмотря на слабеющее зрение, она заметила черные крылья. Точно мотылек бился в плену тесного коридора. Неясная тень метнулась мимо зеркала в позолоченной раме у двери. В зеркале никто не отразился, и все же здесь кто-то был. Наталия велела себе успокоиться. Ей померещилось, что она увидела крошечную женщину с черными крыльями.

Наталия села и щедро плеснула себе виски из бутылки «Джонни Уокера», оставшейся от Мартина. Она всегда скучала по мужу, но сегодня особенно. Она была в смятении. Неужели она вообразила существо в коридоре? Не пора ли навестить окулиста или даже психиатра? Наталия осушила второй стакан и задумалась насчет третьего. Мадам Коэн всегда утверждала, что демоны реальны. А иначе откуда взяться бедам, которые преследуют человечество? Как бы то ни было, Наталия не отдаст демонам свою внучку, будь они созданы из кожи и костей или из праха и воспоминаний.

На следующий день она пошла навестить мадам Коэн в ее магазине на рю де Розье. У обеих были горести, которые они поверяли лишь друг другу. Их дружба была необычной и редкой. Как правило, дружба основана на пустяках и протекает за игрой в карты и чашкой кофе. Но их сплотили суровые времена, полные трагедий и борьбы за выживание. Дамы сидели в задней комнате, уставленной коробками с картошкой, луком, и пили исходящий паром чай «Марко Поло» из чайного магазина «Марьяж фрер» на рю дю Бур Тибур, в котором продавалось более четырехсот сортов. Хороший чай был одной из немногих слабостей мадам Коэн. Маленький круглый стол был покрыт свежевыглаженной скатертью. Линолеум на полу отслаивался, но чайные ложки, привезенные из Москвы, были из чистого золота. Семья всегда славилась ювелирами и золотых дел мастерами; бабушка мадам Коэн зашила ложки в подол пальто, когда бежала во Францию. Она проглотила горсть бриллиантов, предназначавшихся для броши графини, и в муках извергла их в ночной горшок. Самый большой бриллиант был вставлен в обручальное кольцо, которое принадлежало матери мадам Коэн, а теперь ей самой. Оно каждый день напоминало ей о страданиях и самопожертвовании бабушки.

Мадам Коэн уже встречалась с демонами и потому почти не удивилась рассказу Наталии. Подруга не сошла с ума, она узрела мировое зло. Сестры Лии Коэн, о которых она никогда не говорила, из-за того что воспоминания причиняли нестерпимую боль, исчезли в вихре пепла — конечно, это было из-за прикосновения демона. Она часто вспоминала ту летнюю поездку за город. Это был их последний совместный пикник. Сестры понятия не имели, что демоны уже летят в Париж, рассаживаются на деревьях. Они все перемазались персиковым соком. На девушках была не по сезону теплая одежда. Оставшись одни, они сбросили платья и разлеглись на траве. Лия Коэн захватила с собой акварель и нарисовала сестер оттенками желтого, пшеничного и оранжевого. Ее сестер звали Ханна и Марлина. Вскоре их убили на войне. Эскиз пропал после первой свадьбы мадам Коэн, во время поспешного переезда. Тогда все очень легко терялось. Но даже сейчас, когда мадам Коэн закрывала глаза, она видела лица сестер. Прекрасные девушки в белых сорочках сидели на траве.

Разумеется, она поможет Наталии. Она в некотором роде эксперт по демонам. Она всему научилась у бабушки и матери, которые владели тайным знанием. Одного этого было достаточно, чтобы мечтать о дочери-преемнице.

Мадам Коэн посоветовала расставить на окнах блюдца с солью и опрыскивать воздух соленой водой каждый вечер. Наталия вернулась домой и все сделала. Вскоре гудение крыльев смолкло. Никто больше не порхал по коридору. «Прекрасно!» — воскликнула мадам Коэн, когда Наталия отчиталась об успехе. Но этого было недостаточно. Клэр оставалась апатичной и почти не вставала с кровати.

Мадам Коэн считала, что Клэр должна найти интересную работу. Наталия попросила подругу взять девушку к себе в ювелирную лавку, которая находилась всего в паре кварталов. Клэр нуждалась в расписании, ответственности, руководстве. Мадам Коэн совершит мицву, доброе дело, если наймет Клэр, у которой нет опыта работы, а из рекомендаций — только бабушкина любовь. Лия Коэн решила, что сперва поговорит с Клэр. Благотворительность и глупая слепая вера не одно и то же.

В назначенный вечер мадам Коэн пришла в квартиру с пирогом, таким вкусным, что перед ним не устояла бы даже девушка, вечно твердившая, что не голодна. Жидкое тесто было сделано из свежих яиц, муки, сахара и лимонной цедры, приправлено анисом и перемешано с сушеной вишней. Старинный рецепт, унаследованный от бабушки. Иногда его называли пирогом правды. Пригубивший его не мог солгать. Мадам Коэн часто готовила пирог для внуков, чтобы выяснить, кто именно набедокурил. Настала пора узнать истинный характер Клэр. Устроить ей собеседование.

Когда Клэр позвали пить чай, она удивилась при виде большого куска пирога на своей тарелке. Бабушка знала, что она не слишком любит сладкое.

— Вообще-то я не голодна, — сказала Клэр.

На девушке были потертые джинсы и серая толстовка, которую она носила подростком, с выцветшей малиновой надписью «Школа Грейвс». Клэр не общалась с бывшими одноклассниками. Преподаватель литературы, мисс Джаррет, написала ей однажды и посоветовала подумать насчет колледжа, но Клэр не стала подавать документы. Единственным, с кем она общалась, был Пит Смит. Он часто звонил ей.

— Попробуй, и посмотрим, что ты скажешь, — предложила мадам Коэн.

Они сели за стол и молча приступили к еде. Пожилые женщины отметили, как быстро Клэр расправилась с пирогом — как будто зверски проголодалась.

— Что это за рецепт? — спросила Клэр, закончив. — В жизни не ела ничего вкуснее.

Она облизала вилку, доказав, что ничто человеческое ей не чуждо.

— Мадам Коэн решила предложить тебе работу. Тебе это интересно?

Клэр, несомненно, была искренней.

— Не очень.

— Но ты будешь ходить и вести себя ответственно? — спросила мадам Коэн.

— Я всегда веду себя ответственно, — ответила Клэр. Это печалило ее, как и все остальное. — Даже когда не хочу.

— Сделаешь нам чай? — предложила мадам Коэн.

Это было частью собеседования. Другие наводят справки, составляют обширные анкеты, но можно сказать намного больше о человеке по его манере заваривать чай. Мадам Коэн принесла с собой жестянку зеленого чая, в которую добавила сушеные фиалки, шалфей, корень солодки, имбирь. Вода уже вовсю кипела на плите. Клэр наполнила заварочный чайник. Поднялся пар, и она заплакала. Это было на нее не похоже. Она никогда не плакала, внутри нее была пустота.

— Наверное, соринка в глаз попала, — пробормотала она.

После чая Клэр ушла к себе в комнату.

— Ну, что ты думаешь? — спросила Наталия у старой подруги.

Мадам Коэн знала, что совершить доброе дело не так просто, как кажется. Всегда идут круги по воде, случаются неожиданные последствия. И все же после чашки чая она решилась.

— Я беру ее, — согласилась она.

За глаза коллеги называли Клэр «la fille au chien» — «собачница». Она повсюду ходила с похожим на волка зверем, даже на работу. Мадам Коэн разрешила брать Шайло с собой, посчитав, что крупная собака прекрасно отпугнет грабителей и воров. У нее были основания бояться незваных гостей. В задней комнатке, рядом с картошкой и луком, стояла коробка с бриллиантами, повсюду лежали драгоценные камни — в ящиках стола, ботинках, в шкафах и гардеробах.

В магазине считали, что мадам Коэн должны приплачивать за такую странную работницу, но тем не менее были добры к Клэр. Продавщицы, Люси и Жанна, относились к ней по-дружески, давали советы по стилю и внешнему виду. Клэр выглядела раненой, потерянной, нуждающейся в заботе; Люси и Жанна жалели ее. Девушки отдавали ей ненужные вещи: шарфы, кашемировые свитера, шерстяные юбки и платья. Они обращались с Клэр бережно, объясняли ей устройство магазина, как ребенку, который никогда не работал. «Это касса. Это метла. Это медная полировка и тряпки, чтобы чистить ручки шкафов и дверей».

Отпугнуть беду не так уж сложно. Куда труднее прогнать ее навсегда. Кто-то начал стучать в окна, когда Клэр поступила на работу в ювелирную лавку. Кто-то пытался проникнуть внутрь. Все считали, что это просто черный дрозд или что ребенок бросает камешки, и не обращали внимания. Но мадам Коэн знала правду. Она развесила липучки для мух и расставила соль.

Вскоре она нашла на липучке большого мотылька. Он пробрался в дверь с разносчиком. Зло, как правило, появляется в самый неожиданный момент. Вот почему всегда надо быть настороже. Мадам Коэн позвонила своей старинной подруге, у которой и без того хватало поводов для благодарности. «Кажется, я поймала то, что не давало покоя твоей внучке». Она раздавила демона пальцами и выбросила в мусорную корзину с яблочными огрызками и луковой шелухой.

Мадам Коэн прониклась к Клэр симпатией и каждый день давала ей по бестактному, но ценному совету. «Не горбись. Смотри людям в глаза, когда с тобой разговаривают. Причесывайся сто раз перед сном. Умывайся молоком. Спи с закрытыми окнами». У мадам Коэн было три взрослых сына и шесть внуков. Один из них в детстве был совершенно неуправляем и изгнан из лавки за шалости, после того как соорудил простенькую мухобойку из резиновой ленты и стеклянных шариков и опробовал среди витрин и зеркал. Клэр, напротив, не доставляла никаких хлопот.

Мадам Коэн научила ее оценивать чистоту и глубину цвета камня при помощи лупы. Самые лучшие камни светились изнутри, как будто были живыми. Клэр нашла несколько старых книг по геммологии на книжных лотках у реки. Страницы некоторых фолиантов были закапаны ювелирным воском. Другие труды были уникальными, написанными черными чернилами от руки. Когда Жанна и Люси закрывали магазин и уходили домой, Клэр оставалась и корпела над книгами. Она научилась различать камни с закрытыми глазами по тому самому внутреннему свету, о котором говорила мадам Коэн. Рубин излучал тепло. Аквамарин лежал в ладони капелькой воды. Мадам Коэн с гордостью заметила, что лишь немногие счастливцы обладают столь необычайным чутьем. Ее мицва окупилась, как часто бывает с добрыми делами. Покупатели прислушивались к мнению Клэр. Ее тихий, слабый голос вынуждал склоняться ближе. Но в конце концов все понимали ее мысль: вечны только камни.

Клэр больше не тянуло к окнам и набережным. Она перестала спать дни напролет. Иногда она приходила к магазину до открытия и ждала снаружи на скамейке, глядя на косые лучи солнца. «В ювелирной лавке Коэнов — новая работница, — написала Эльв Наталия. — Остальные продавщицы взяли над ней шефство, научили одеваться, берут с собой обедать, особенно в дни оранжевого солнца и голубого неба, как в вашем детстве; голубого, как новая фарфоровая тарелка, которая светится, если полузакрыть глаза».

Эльв вскрывала бабушкины письма в тюремной библиотеке за столом у окна. Она хранила их под койкой, в обувной коробке, время от времени доставала и наслаждалась описаниями жизни в Маре, историями о соседях. Лорри тоже писал Эльв. Она жадно глотала его письма, едва выйдя из почтовой комнаты. Лорри разъезжал по всей стране в поисках богатства и уверял Эльв, что вот-вот добьется успеха. Его короткие письма разрывали ее на части. Эльв уничтожала их после прочтения. Она не хотела, чтобы кто-то заглянул в них. Они были интимными, эротическими, отчаянными. Женщина в тюрьме не должна читать такие письма, если стремится день за днем ничего не чувствовать.

Эльв повезло — ее отправили в Бедфорд-Хиллз, и в то же время не повезло — ее заставили работать в ненавистной прачечной. Это было еще хуже, чем драить уборные в Уэстфилде. В прачечной было шумно, из-за того что множество работниц без умолку болтали и пререкались. От влажного горячего воздуха у Эльв кружилась голова. Другие женщины пренебрежительно называли ее «мисси» и потешались над ней. Они считали ее заносчивой, потому что она держалась особняком. Думали, что у нее хорошее образование, хотя она даже не закончила школу. Неграмотные товарки тайком просили Эльв прочесть им письма от детей. Эти письма трогали ее до глубины души, чего она совсем не ожидала. Она скучала по матери. Хорошо, что Анни не видит, до чего докатилась ее дочь.

Иногда ее навещал Пит Смит. Оба испытывали неловкость, потому что плохо знали друг друга, и в основном молчали. Пит нашел квартиру в Норт-Пойнт-Харборе. Город Анни стал для него родным. Пит почти не вылезал с кладбища, носил цветы, косил высокую траву. Городские дети прозвали его Могильщиком и убегали, едва завидев на улице.

— Они называли меня ведьмой, — пожаловалась Эльв. — У меня были длинные черные волосы и ожерелье из косточек.

— Ну надо же! Совсем не похоже на ведьму!

Оба засмеялись.

— Из косточек? — переспросил Пит.

— Чтобы отпугнуть зло.

— Смотрю, это сработало, — сухо заметил он.

Большинство соседей в Норт-Пойнт-Харборе были добры к нему, они знали, что случилось с Анни. Его несколько раз приглашали на праздничные ужины, но он вежливо отказывался. Время от времени соседи просили совета насчет развода или сбежавшего подростка. Пит пытался им помочь, но дел не брал, так как больше не работал. Дело Эльв не в счет.

— Что-нибудь слышно о Клэр? — спросила она. — Как у нее дела?

Эльв каждую неделю начинала писать сестре, но неизменно рвала письмо пополам. Она даже пыталась перейти на арнелльский, но забыла слова и их значения.

Пит не любил путешествовать, но недавно летал в Париж на день рождения Клэр. Он остановился в гостинице недалеко от квартиры Наталии. Во Франции ему ничего не понравилось, кроме встречи с Клэр. Еда была замысловатая и дорогая. Пит не знал языка, и никто его не понимал. Он сидел на скамейке напротив Нотр-Дама и думал об Анни. Будь она рядом, Париж стал бы совсем другим. На день рождения Клэр на кухне у Наталии приготовила гамбургеры и кнедлики, и они с Питом прекрасно провели время. Девушка показала ему свою коллекцию камней, и он купил чемодан нужного размера в соседнем магазине, объяснившись при помощи жестов. Пит заплатил за перевес багажа, чтобы отвезти чемодан на кладбище. Прощаясь, он клятвенно пообещал вернуться. Засмеявшись, Клэр спросила:

— Когда? Когда рак на горе свистнет?

— Когда здесь научатся делать приличные гамбургеры, — пошутил он.

Целый день он раскладывал парижские камни на могилах Анни и Мег.

— Она работает в ювелирном магазине. Собака по-прежнему с ней, — рассказывал он.

— Не собака, а волк, — поправила Эльв.

Пит выглядел озадаченным.

— Я хотела посмотреть на родной дом, — пояснила она. — Увидела собаку во дворе. Хорошо, что кто-то защищает Клэр.

— Скорее, это тебе необходима защита, — возразил Пит.

Он продолжал искать негодяя, о котором упомянул Лорри. Вроде тот работал учителем. Пит упорно пытался сложить кусочки мозаики. Эльв ему не помогала. Качала головой и делала вид, будто понятия не имеет, о чем речь. В конце концов, они были чужими людьми, которых связывала только Анни.

— Расскажи о вашем первом свидании с мамой, — попросила Эльв. — Хочу все знать.

— Мы пошли в придорожное кафе.

— Широкий жест! — пошутила Эльв.

— Вообще-то платила она.

Оба снова засмеялись.

— Узнаю свою маму.

— Я влюбился в нее без памяти.

Пит отвернулся. Он поразил Эльв своим признанием и явным горем. Ее сердце смягчилось.

— Что ж, прекрасно, — заметила она. — Я рада. Она это заслужила.

За год работы в прачечной ладони Эльв потрескались, а ногти расслоились от горячей воды и мыла. Она подала заявку в класс дрессуры, потому что руки болели от загрузки тяжелых полотенец в сушилки. Эльв тошнило от запаха отбеливателя. В первый день она спустилась в подвальный спортзал, надеясь, что сумела увильнуть от настоящей работы, как в Уэстфилде, когда попала на конюшни.

Эльв дали пса по кличке Полло. Завсегдатаи собачьих боев прозвали его Зайчишкой, потому что он боялся драться. Но если Полло удавалось разозлить, он сражался как лев. Вцеплялся зубами и не отпускал. Пес был белым с темными шрамами на теле и морде. Лапы у него были переломаны — хозяин избил пса за проигрыш. Даже после операции Полло хромал и был донельзя кривоногим. Смешно, если не знать причины. Пес даже не взглянул на Эльв, когда тренер Адриана Бин поставила их в пару. Полло единственный из своры не буянил и оттого казался еще опаснее. Остальные собаки сторонились его, как женщины сторонились Эльв. Пес был самым уродливым в своре. Эльв, как всегда, не повезло. Другим женщинам достались немецкие овчарки, щенки или пушистые дворняги. Все собаки были изранены или брошены, их нашли на шоссе или городских улицах. Большинство боялись грома, шагов, машин, людей. Были и злобные псы. Им хватало ерунды, чтобы напасть.

Адриана напомнила дрессировщицам, что от них зависит будущее их подопечных. Если собак удастся перевоспитать, им найдут новых хозяев. Если нет — их усыпят.

— Вот дьявол, — пробормотала Эльв.

Она не хотела нести ответственность за смерть собаки из-за своей неудачи. Полло повернулся на звук ее голоса и посмотрел на Эльв. Наверное, узнал ругательство. Девушка и пес уставились друг на друга. Эльв на мгновение оторопела. У Полло были такие же, как у нее, желто-зеленые глаза.

Когда началась тренировка, собак посадили на поводки. Полло не двинулся с места. Он даже отказывался от печенья, которое Эльв положила на пол, пока не подошел недотепа-щенок. Тогда пес зарычал, цапнул угощение, мигом проглотил и закашлялся. Эльв машинально похлопала его по спине. Полло повернулся, оскалив зубы. Он собирался укусить, но Эльв быстро отдернула руку, больше ради него, чем ради себя. Если пес ее укусит, его усыпят.

— Вот дьявол! Тупая скотина! — воскликнула она.

Полло поднял взгляд. Похоже, других слов он не знал. Эльв заглянула в его желтые глаза. Он не был трусом. Он был сломлен. Девушка положила на пол второе печенье, хотя пес так и не послушался команды.

— Не надо его жалеть, — возмутилась Адриана, заметив нарушение правил. — Я серьезно, мисси. Тебе хоть раз помогла чужая жалость?

Эльв работала с Полло шесть месяцев по пять часов в день. «Он самый умный пес на свете, — писала она Наталии. — Я говорю с ним, и он действительно слушает». Ее одиночество отступало рядом с псом. Он сумел сохранить достоинство среди лютой жестокости. Эльв хотелось плакать. Она смотрела на его шрамы, и ей было стыдно за человеческую расу. Эльв ходила в библиотеку и читала о питбулях, американских стаффордширских терьерах, бультерьерах и истории собачьих боев. Изучала волков, способы их общения. Брала труды по психологии, особенно по выработке навыков поведения. Она проштудировала Берреса Фредерика Скиннера и «Мой пес Тюльпан», «Пес по кличке Лэд», «Путешествие с Чарли в поисках Америки» и «Лесси». Она не читала с тех пор, как уехала из Уэстфилда. Эльв совсем забыла, как любила «Алую букву», как книга дарила ей надежду в нью-гэмпширской тьме.

Эльв приходила за новыми книгами каждые две недели. Библиотекарь начала откладывать то, что могло ее заинтересовать.

— А ты серьезная читательница, — заметила библиотекарь.

Эльв схватила экземпляр «Оливера Твиста» с фотографией бультерьера на обложке. Она вспомнила год, когда Мег прочитала всего Диккенса.

— Моя сестра была читательницей, — возразила Эльв. — Мне до нее далеко.

Последние два месяца дрессуры Полло спал у койки Эльв. Сокамерница Эльв по кличке Чудо попала за решетку за хранение наркотиков, проституцию и подлог. Она ничего не боялась, но Полло привел ее в ужас.

— Ты же знаешь, мисси, что я боюсь собак. Ей-богу, еще блох напустит. А если я наступлю на него среди ночи? Перепугается и укусит. И вообще, с чего он такой урод?

— Конечно, он уродлив с виду, — согласилась Эльв. — Но душа у него добрая.

Чудо была толстой, с гнилыми зубами. Она знала, каково сносить насмешки над уродством. Она еще раз взглянула на Полло и передумала.

— Ладно. Но если он хоть раз почешется — выгоню. Сама знаешь, он всего лишь подменыш.

Чудо кивнула на фотографии Лорри на стене.

— Его не заменить, — возразила Эльв.

— Ну да, конечно. Погоди, еще начнешь сюсюкаться с этим псом.

Круглосуточное общение было частью связи, которую Адриана считала необходимой для перевоспитания собак. Но для человеческой части уравнения общения было многовато. Эльв по ночам протягивала руку и гладила пса.

— Как ты, детка? — шептала она, опасаясь разбудить Чудо и доказать ее правоту.

Впервые после расставания с Лорри на Эльв снизошел покой. Она творила ужасные вещи. Кто сможет ее простить, кроме другого несчастного существа? Пес знает, к чему приводит людская жестокость. Он лежит рядом и понимает, что Эльв не хотела зла.

Через восемь месяцев собачий питомник устроил день открытых дверей для поиска собакам новых хозяев. Мероприятие прошло во дворе, который больше походил на парк, чем на тюрьму. «Больше всего на свете, — написала бабушке Эльв, — я хочу забрать его с собой. Ты не представляешь, какая это умная собака. Он знает мои чувства наперед. Знает, что я думаю». В ответ Наталия написала, что собака Клэр и спасенная Эльв кошка заключили странный союз. Решив, что никого нет дома, они садились на диван у окна и глядели во двор. Как только в двери поворачивался ключ, они соскакивали на пол, чтобы никто не видел их вместе. У кошек и собак тоже бывают секреты.

Люди пришли посмотреть на шоу заключенных и собак. Эльв хотела показать всем, насколько Полло умный, и одновременно хотела, чтобы он провалился. Несколько псов помоложе не подчинялись командам, а одна немецкая овчарка все время лаяла, но Полло не сводил глаз с Эльв. Чем лучше у него получалось, тем сильнее у нее сжималось сердце. Стояла весна, светило солнце, отчего становилось только хуже. Эльв ненавидела это время года. Зрители захлопали в ладоши, как на настоящем собачьем шоу. «Вот дьявол», — сквозь зубы прошептала Эльв. Сколько можно любить и терять? Полло в замешательстве глянул на нее. Эльв хотелось подстегнуть его, пусть рванет со всех ног, запрыгнет на машину какого-нибудь горожанина. «Вытащи нас отсюда, — взмолилась бы она. — Отведи нас к Лорри». Но она даже не знала, где ее любимый, уже месяц не получала от него писем. Сейчас она, наверное, осталась бы у тюремных дверей, не зная, куда идти.

После представления заключенные и гости угощались печеньем и лимонадом. Эльв решила, что Полло настолько уродлив, что взять его никто не захочет. Она уже придумывала, что скажет Адриане. Из Полло получится прекрасный наперсник для заключенных. Рано или поздно Эльв выйдет на свободу и заберет его с собой. Но, к ее ужасу, к ним подошел гость. Он сел на корточки и погладил Полло, как будто обычного пса с не переломанными бейсбольной битой ногами, не познавшего людское коварство.

Полло стойко терпел, косясь одним глазом на Эльв.

— Хороший песик, — произнес гость. — Ну, как дела, блохастый?

— Он вам не подходит, — возразила Эльв.

— Шрамы украшают мужчину.

Гость встал и пожал Эльв руку. У него был магазин подержанных пластинок в Оссининге. Он решил, что пес его развлечет и к тому же отпугнет грабителей.

— Хочешь жить со мной? — спросил он Полло. — Я закажу нам пиццу с пеперони. А потом посидим на диване.

Адриана Бин подошла к ним.

— Ему понравится. Давайте обговорим правила дрессуры. На мебель не пускать. Со стола не кормить.

— Никакой пиццы? Даже корок от пиццы? Да разве это жизнь?

Адриана засмеялась, не обращая внимания на укоризненные взгляды Эльв.

— Мы хотим, чтобы он и дальше оставался воспитанным джентльменом. Верно, мисси?

Владелец магазина сходил с Адрианой заполнить бумаги и вернулся с поводком в руке.

— Хочу поблагодарить вас за отличную работу. Правда, Роли? — Эльв мрачно покосилась на мужчину, и он поспешил объяснить. — Я решил, что он заслуживает имени получше, и назвал его в честь дедушки. Они немного похожи.

Эльв против воли засмеялась.

— Не переживайте. Роли понравится в магазине. Мы с ним подружимся.

Собаку посадили на поводок. Пес смотрел на Эльв и не двигался.

— Иди с ним, — велела она Полло.

Пес продолжал смотреть.

— Иди, — велела Эльв и отвернулась. — Иди.

Полло повиновался. Разве не этому она его учила? Эльв вернулась в камеру. Она была вне себя от расстройства, не могла усидеть на месте и поссорилась с Чудом. Они несколько недель не разговаривали, пока Эльв наконец не извинилась.

— Ты привязалась к этой глупой псине, — заметила Чудо, когда поняла, в чем было дело. — Это твоя главная проблема, мисси. Ты легко привязываешься. — Она слышала, как Эльв рыдает от тоски по Лорри по ночам. — Пес занял место твоего парня, а теперь придется начинать сначала. Тебе снова разбили сердце.

Эльв решила, что больше не будет участвовать в дрессуре. Она считала, что уже давно лишилась сердца, но оно тем не менее разбилось. Девушка попросилась обратно в прачечную. Но Адриана записала ее на следующий курс без спроса. Эльв отправилась на первое занятие, чтобы велеть Адриане не лезть не в свое дело, но увидела свою новую собаку. Опять самая уродливая в своре. Пудель, которого обварили кипятком и месяцами держали в темной комнате.

— Не знаю, что с ним делать, — сказала Адриана. — По правде говоря, может, лучше положить конец его страданиям.

Пудель прятался под стулом и дрожал. Его зубы выбивали дробь.

Эльв села на стул, под которым прятался пудель. Она не знала, почему осталась жива. Возможно, такова ее судьба — знать, что она не стоит ни гроша, и все же получить второй шанс.

— Ладно, — сообщила она Адриане. — Я остаюсь.

Эльв вышла на свободу в дождливый, промозглый ноябрьский день. Она не видела Лорри больше трех лет, последний год не получала даже писем, но все было, будто вчера. Он стоял и ждал под дождем. У него не было ни зонта, ни прежней черной шапки.

— Эй, детка, — крикнул он, когда она испугалась, что он может ее не узнать.

Эльв переживала из-за своего внешнего вида. Она считала, что превратилась в уродину. Работницам прачечной обрезают волосы до подбородка, чтобы не попали в пресс. Ее волосы до сих пор не отросли. На Эльв была казенная сырая одежда: юбка и блузка из убогой мятой ткани и легкий плащ. Не раздумывая, Лорри заключил ее в объятия. Он поклялся, что пытался пробиться к ней, но это было невозможно. Оставалось только вспоминать их первую встречу, ее лицо, высокую траву, поток волос за ее спиной и влюбляться в нее снова и снова.

Дождь полил еще сильнее. Любовники разомкнули объятия и засмеялись над тем, что вымокли до нитки. Они сели в машину, намного лучше прежней — «БМВ».

— Ты разбогател, — восхитилась Эльв.

— Я держу свои обещания, — ответил он. — Ты же знаешь.

Дождь забрызгал ветровое стекло. Лорри усадил Эльв к себе на колени, залез под юбку, сдвинул белье в сторону и трахнул. Их одежда насквозь промокла от дождя, окна автомобиля запотели. Прошло три года, а между ними все по-прежнему. Чудо предостерегала Эльв, что Лорри ее не дождется, а если и дождется, то она сама захочет чего-то новенького. Но Чудо ошибалась. Если бы Эльв верила в дружбу, она бы написала Чуду: «Как бы не так». «Любовь существует, — сообщила бы она. — Хочешь верь, хочешь нет». Эльв не спросила, где и с кем был Лорри. Ей не нужно было это знать. Они с Лорри были выше этого.

Они умчались прочь. Эльв спросила, откуда Лорри узнал, что она выходит на свободу. Он усмехнулся.

— Позвонил твоему приятелю.

Эльв не поняла, и он добавил:

— Питу Смиту. Он обещал, что будет за тобой приглядывать, и не обманул.

Благодаря Питу Эльв попала в Бедфорд-Хиллз вместо тюрьмы в северной части штата, это он устроил ее на курсы дрессуры, а еще он отвечал на звонки Лорри и рассказывал, как у нее дела, хотя считал, что без него ей будет лучше. Наверное, Пит был ее другом. Единственным другом. Во время его последнего визита, за неделю до освобождения, Эльв поблагодарила Пита за то, что исправно навещал ее. Она не ожидала ничего подобного. Но ему нравилось общаться с ней. Пит ни с того ни с сего выпалил:

— Она знала, что это был несчастный случай. Мать не винила тебя.

Эльв была захвачена врасплох. Пит часто пробивал ее броню посреди обычного разговора. Возможно, он проделал то же самое в кафе, на первом свидании с ее матерью? Завоевал ее сердце, потому что видел людей насквозь?

— Даже если так, Клэр все равно винит меня, — напомнила Эльв.

— Ничего подобного, — возразил Пит. — Она винит себя.

Они вернулись в Асторию, но Астория совершенно изменилась теперь, когда Лорри разбогател.

— Ты серьезно? — завопила Эльв, поднявшись с ним в его квартиру. — Ты правда богат!

Три комнаты, новехонькая кухня, терраса. Как выяснилось, весь дом принадлежал Лорри. Он стал домовладельцем. Эльв не стала расспрашивать, как это ему удалось. Она знала только, что он разъезжал по всей стране, от Калифорнии до Аляски, а затем обратно на восток через Канаду и Средний Запад. Он старался не грешить. Больше никаких афер, злоупотребления доверием, грабежей. Три года он вкалывал на самых ненавистных работах. Жил в дешевых гостиницах, ни с кем не разговаривал, действовал в одиночку. Он справился только благодаря мыслям об Эльв. Забавно, что именно застревает в памяти и вспоминается чаще всего. День, когда Эльв разбила окно в ванной матери и Лорри вынимал пинцетом осколки стекла из ее руки, а она рассказывала о мужчине, который ее похитил, и что он делал. Вечер, когда Лорри нашел ее на крыльце в окровавленной одежде после несчастного случая. Купание в нью-гэмпширском лесном пруду с такой ледяной водой, что они завопили и, смеясь, вцепились друг в друга, после чего им было уже не до смеха.

Лорри уже начал бояться, что не сможет выполнить обещание и направить их жизнь на праведные рельсы. Он вернулся в Нью-Йорк, и ветер переменился. Лорри сошел с чикагского поезда, на котором потерял последние деньги, заключая вернейшие пари, и отправился на Тридцать третью улицу. Дом, милый дом. Здесь он стоял в десять лет один-одинешенек. Старые пути, по которым они бродили с Гектором, больше не были доступны. Почти все ходы на платформы ниже уровня метро замуровали. Город перекрыл их из-за жалоб пассажиров и владельцев магазинов на наркотики и преступления. Лорри стоял на Тридцать третьей улице. У него не было даже смены одежды, его толкала спешащая толпа. Он помолился за упокой души своей старой собаки, своего лучшего друга Гектора и всех тех, кто не смог выжить в суровом, полном горя подземелье. Лорри был почти так же нищ, как много лет назад. Какая жестокая шутка!

И тут он увидел ворота рядом с выходом на Восьмую авеню. Лорри запомнил все входы и выходы много лет назад. Эти ворота были совершенно новыми. В тот миг ему больше нечего было терять.

— Неправда, — возразила Эльв. — А как же я?

Переплетясь и выбившись из сил, они лежали в постели, разгоряченные и обнаженные. В такие минуты Эльв больше всего любила слушать его рассказы. Было уже поздно, внешний мир растворился вдали.

Всегда есть что терять, признал Лорри. Но в тот миг, сокрушенный неудачей, он считал иначе. Три года прошли впустую. Лучше бы он отправился в тюрьму, раз ничего не получилось. Лорри наклонился, потеребил решетку и отодвинул ворота. Больше не раздумывая, он спустился под железнодорожный вокзал. Он вновь вошел в подземный мир, как тот десятилетний бродяжка, у которого ничего не было и которому предстояло бороться за все.

Лорри давно не бывал под землей. Его глаза не сразу привыкли к темноте. Он спустился по ржавым перекладинам старой лестницы, некогда предназначавшейся для проверки путей. Поезда не ходили здесь много лет. В ноздри ударила знакомая гарь. Лорри почувствовал себя шахтером, каких он видел, проезжая через Кентукки. Даже на поверхности рабочие не забывали о изрядно надоевших глубинах внизу.

Порой, пока Лорри спал, Эльв бодрствовала и наблюдала за ним. Она боялась, что он может исчезнуть. Он напоминал ей невидимые чернила, которыми она в детстве рисовала карты Арнелля. Их приходилось подносить к свету, чтобы разглядеть, иначе бумага выглядела чистой. Эльв сохранила свой рисунок Сены, черную акварель на плотной белой бумаге. Она берегла его в надежде, что когда-нибудь поселится в доме, где на стенах можно будет вешать картины. Теперь это время настало. Она поверить не могла в свою удачу. Эльв начала думать о будущем. Что оно принесет? Она написала Аме, что собирается приехать в Париж вместе с Лорри. Она загладит вину перед родными. Эльв уже решила, что завязала с наркотиками. Они с Лорри стали другими. И все же, просыпаясь по ночам, она порой страшилась, что их прежние «я» пришиты к коже черной нитью, как тени. Однажды она нашла в шкафчике под раковиной чьи-то шприцы, завернутые в тряпку и перевязанные черным шнурком. Лорри был в душе; Эльв ждала его в заполненной паром ванной. Выйдя из-за занавески, он схватил ее и притянул к себе. Его темные волосы были зачесаны назад. Он не вытерся, и ее одежда моментально промокла. Эльв показала Лорри свою находку.

— Чертов Майкл, — рявкнул Лорри и поспешно признался, что однажды впустил брата, когда Эльв не было дома.

Майкл то и дело попадал за решетку, но, в конце концов, он был братом Лорри, его плотью и кровью. Вероятно, это он забыл шприцы. Даже наверняка, потому что Майкл всегда связывает их шнурком.

Через несколько дней они наткнулись на Майкла. Панкующий подросток превратился в мужчину, Эльв с трудом узнала его. Они с Лорри сидели в баре, и Майкл помахал им рукой.

— Оставайся на месте, — велел Лорри. — Нечего тебе тратить время на всякую шваль.

Братья давным-давно поссорились и устроили очередную перепалку. Лорри стащил Майкла с барного стула.

— Только посмей, — услышала Эльв.

Когда Лорри, вздернув подбородок, вернулся к ней, Майкл сложил пальцы пистолетом, «выстрелил» брату в голову, взглянул на Эльв и усмехнулся.

Они решили не пускать Майкла в квартиру. Вскоре после этого Эльв нашла несколько пакетов с героином. Она написала письмо, пошла на кухню за конвертом и нашла наркотик в коробке между сахарницей и консервированным супом. Эльв села и выглянула в окно. Ей ужасно захотелось уколоться. Во рту появился привкус ржавчины. Девушка облизала губы. Она совершенно запуталась. Разложить дорожки и втянуть носом «ведьму» — что может быть проще? Эльв расстроило, что Лорри лгал ей, но она его понимала. Ей тоже хотелось вмазаться. Так или иначе, она не могла. Она больше не принадлежала себе. Эльв была беременна. Она не сомневалась, что это случилось в их первую встречу после разлуки, когда шел дождь и они отчаянно нуждались друг в друге. Она пока ничего не говорила Лорри, но начала за ним следить. Не так ли Пит Смит смотрит на мир, складывает кусочки мозаики повседневной жизни, изучает мельчайшие подробности?

Итак, она смотрела и запоминала. Как он отодвигал тарелку и говорил, что не голоден. Как приходил домой вымотанным и падал в постель, так что сил хватало только на секс. Как все чаще уходил якобы на работу, хотя Эльв до сих пор не знала, где он работает. Как витал в облаках. Как говорил «в другой раз, детка», когда она предлагала погулять или сходить в кино, как будто спать или валяться на диване посреди бела дня было самым обычным делом. А потом он уходил из дома, и она не знала куда. Он говорил, что играет в покер, занимается делами.

— Да ладно, ты же знаешь, что другие мне не нужны, — говорил он.

И она знала, что это правда.

Она сделала домашний тест на беременность. На тесте было две полоски. Бабушка написала, что единственный способ узнать точно — сходить к врачу. Эльв сходила в соседнюю больницу, врач поздравил ее. Она вернулась домой на автобусе. С ее лица не сходила улыбка. Эльв остановилась на углу и позвонила бабушке.

— Ты станешь прабабушкой! — крикнула она в трубку.

Ама была вне себя от радости. Они оживленно обсудили имена и пол ребенка.

— Девочка, — заверила ее Эльв. — Иначе и быть не может. У Стори всегда рождались только девочки.

— А что сказал Лорри? — спросила Наталия.

— Прыгал от радости, — ответила Эльв.

На самом деле она ему еще не призналась. У нее сосало под ложечкой. Вернувшись, она увидела Лори, нервно расхаживающего по квартире, но все равно промолчала.

— Где ты, черт возьми, была?

При виде пустой квартиры он вспомнил день, когда Эльв арестовали.

— Гуляла, — ответила Эльв. Она чувствовала себя лгуньей, даже говоря правду. Подозрение превращает человека в сообщника. — Где ты был прошлой ночью?

Он вернулся за полночь, забрался в постель и даже не поговорил с Эльв.

— Какая разница? Не пытайся перевести стрелки.

Эльв пошла на кухню и достала из шкафчика героин. Лорри проследовал за ней, собираясь продолжить ссору. При виде предательской находки он рухнул на стул. Он всегда говорил, что, если поймали с поличным, лучше сразу во всем признаться.

— Мой роковой изъян, — печально произнес он.

Эльв открыла банку супа и поставила греться в кастрюле. Она изрядно проголодалась.

— У меня будет ребенок, — сообщила она.

Лорри уставился на нее, подозревая, что ослышался.

— По-моему, это девочка, — добавила Эльв.

Лорри подошел и обнял ее.

— Эльв. — Его голос осекся, что ее удивило.

— Я не хочу, чтобы у нее был отец с роковым изъяном, — здраво рассудила Эльв.

— Понял.

— Я серьезно.

Он честно старался. Перестал ходить в бары, встречаться со старыми дружками, с которыми у него был только один общий интерес. Но однажды Эльв спустилась в прачечную и застукала Лорри с братом. У них с Майклом тоже был только один общий интерес. Эльв знала, чем они занимаются.

— Глазам своим не верю! — возмутилась она.

— Это не то, что ты думаешь. Я просто хочу одолжить Майклу денег, потому что он оказался на мели. В конце концов, он ведь мой брат?

У Эльв хватало других забот. Наталия прислала два прелестных свитерка, белый и желтый, из тонкой мериносовой шерсти, расшитых перламутровыми пуговицами. Вскоре после этого почтальон принес одеяло цвета апельсинового джема, которое Ама связала из кашемира. Она вязала как проклятая — на скамейке под каштаном, в красной гостиной дождливым днем, у себя в спальне поздно вечером. В семье так давно не рождались дети! Эльв слала свои фотографии, на которых сияла от счастья. Женщины переписывались, обсуждая имена. Эльв хотела назвать дочку энергичным редким именем. Наталия предлагала выбрать имя, которое прослужит малышке всю жизнь, не слишком девичье и не слишком взрослое. Ребенок должен был родиться летом, и Эльв поклялась, что они сразу полетят в Париж. Может, тогда Клэр простит ее.

Наталия написала в одном из писем, что беспокоилась о Клэр. Она призналась, что видела демона в коридоре. Он парил у спальни внучки. Возможно, именно он был причиной безысходной печали Клэр? Звучит глупо. Предрассудки слепнущей старухи. Другие сочли бы ее сумасшедшей, но мадам Коэн поверила Наталии. Эльв тоже — она и сама порой замечала нечто на кухне, когда спускалась за стаканом воды среди ночи. Наверное, мотылька, такого же, как мадам Коэн поймала на липучку. Эльв тревожили рассказы бабушки. Она боялась, что несчастье стучится к ней в окно. Она решила расставить соль по углам комнаты, как посоветовала бабушке мадам Коэн. Эльв подтащила стул к холодильнику, чтобы забраться в шкафчик над ним. В шкафчике лежала соль и кое-что еще. Эльв нашла то, что Лорри прятал от нее. Она все выбросила в мусоросжигатель.

Лорри перевернул кухню вверх дном, но промолчал. Он принял душ и лег в кровать. Если он снова подсел на наркотики, ему будет плохо, она все поймет, но вместе они справятся с этим.

— Ты ведь не станешь мне лгать? — спросила Эльв.

Шел снег. Фонари не горели, но за окном было светло.

Лорри занял больше своей половины кровати, но Эльв было все равно.

— Сначала дай определение лжи, — попросил он.

Оба засмеялись.

— Я не дурак, — сказал Лорри. — Я все понял.

— Повтори.

— Никаких роковых изъянов.

— Скажи правду.

— Я без ума от тебя.

— Прекрасно. Я всегда знала, что ты умница.

Она проснулась на рассвете и увидела, что Лорри ушел. Она не стала вставать с кровати. Любовь к Лорри поселилась так глубоко в ее сердце, что большинству людей было не понять. Часа через два он вернулся. Стряхнул снег, разделся, лег в кровать. Он принес ей букет роз в оберточной бумаге — такие продавали у магазина. Эльв решила, что Лорри поднялся ни свет ни заря, чтобы принести ей розы, несмотря на снегопад, и вернуться к ней, когда она больше всего в нем нуждалась.

Однажды вечером в пятницу Лорри не пришел домой вовремя. Стояли холода, середина февраля; Эльв была на четвертом месяце беременности. Они выкрасили вторую спальню в сливочно-желтый цвет, ассоциировавшийся у Эльв со старинными сортами помидоров, которые мать выращивала на огороде. Она помнила их все: «Золотая королева» Ливингстона, «Юбилей», желтый «Брендивайн». Эльв нашла в лавке старьевщика кулинарную книгу с первым письменным рецептом томатного соуса, опубликованным в Неаполе в 1692 году, — варевом в испанском стиле, с чабрецом. Мать была бы в восторге. Эльв приготовила на ужин соус к самодельной пасте. Она с удивлением обнаружила, что умеет готовить; это пришло само собой. Эльв клала помидоры во все блюда. Они с Лорри шутили, что у нее появилась новая зависимость, ее собственный роковой изъян.

— О нет, малыш, — дразнила она его и, как обычно, добавляла: — Мой роковой изъян — это ты.

Эльв решила, что на их маленькой террасе достаточно света и можно весной посадить в ящиках помидоры. Она поедала помидоры килограммами и начала подозревать, что ребенок родится рыжим, будет любить красный цвет и им придется перекрасить детскую.

Час ночи, два часа. Эльв не стала ужинать одна. Она сидела как на иголках. Жаль, что она бросила курить. Жаль, что не может уснуть. Жаль, что Лорри вообще ушел, поцеловав и пообещав вернуться к ужину. Лорри не отвечал по мобильному, так что Эльв оделась потеплее и отправилась в соседний бар «Макдугалс», который работал по ночам. Лорри никто не видел, и она вернулась домой. Пошел снег. Зима была промозглой и стылой, небо — неизменно черным. Дороги, наверное, замело. Эльв позвонила нескольким друзьям Лорри, которых недолюбливала. Они не вызывали у нее доверия. Большинство не взяли трубку. Ответил только один. Посоветовал не волноваться.

В три часа ночи она позвонила Питу Смиту, вытащив его из постели.

— Зря я позвонила. Ложись спать, — извинилась она.

Пит уже натягивал одежду, носки и ботинки. Ему снилась Анни, и тут вдруг позвонила ее дочь.

— Сейчас проверю по своим каналам, — пообещал он.

— Нет, не надо. Уверена, с ним все в порядке.

Эльв обкусала ногти до крови. Они с Лорри часто разочаровывали людей, но друг друга — никогда. Он не мог исчезнуть ни с того ни с сего. Вообще-то мог, но всегда возвращался. Эльв подумала о трех прошедших годах и обо всем, о чем они условились не говорить. Ее страх усилился. Пит перезвонил через час. Он позвонил бывшим коллегам и в местные больницы, но ничего не узнал. Но скоро обязательно узнает. К утру — наверняка.

Но и утром новостей не было. Эльв отправилась на поиски. Она спросила одну из старушек, знавших Лорри целую вечность.

— Сходи к Маргарите. — Эльв уставилась на нее. — Ну, к Мими.

Эльв содрогнулась при мысли, что у Лорри была другая женщина.

— Его бабушка лежит на кладбище Пресвятой Девы Марии Скорбящей, — добавила старушка.

Эльв отыскала маленькое кладбище за церковью. Шел снег. Она спросила у смотрителя, где могила бабушки Лорри. Могила была свежей, его бабушка умерла только прошлой зимой. На плите стоял горшок с остролистом, завернутый в яркую фольгу. Эльв даже не знала, что у Лорри была бабушка. Она пришла в смятение. Вот бы позвонить матери и спросить у нее, что делать! Эльв обзвонила приятелей Лорри, обошла его любимые места, но ничего не узнала. Когда она ходила по барам, мужчины странно смотрели на нее и отворачивались. Эльв поняла, что ей все равно ничего бы не сказали. Мужчины отмахивались от нее, старались поскорее избавиться. Все ясно. Лорри принимал наркотики, все они принимали. Никто не открыл бы ей правды.

Днем Лорри так и не вернулся. Эльв спустилась в метро — ей надо было к врачу. Она проехала свою остановку и оказалась на Манхэттене. Девушка совсем растерялась и сходила с ума от беспокойства. Выйдя на Пенсильванском вокзале, она отыскала дорогу, о которой говорил Лорри. Эльв брела среди толпы, отчаянно стремясь найти любимого. Наконец она увидела зарешеченные ворота в другой мир, сразу за подъемом на Восьмую авеню. Эльв подошла к воротам, навалилась. Ворота распахнулись. За ними начиналась железная лестница, как и говорил Лорри.

Эльв ступила на ржавую лестницу. Темнота отвратительно пахла: землей, дерьмом, гарью, сыростью, плесенью, дымом. Эльв подождала, пока глаза привыкнут. Суматоха Пенсильванского вокзала осталась в паре дюймов над головой, но темнота казалась бесконечной. Можно скользнуть в нее и потеряться навсегда. Эльв пронзил укол боли. Желудок подскочил к горлу. Разве можно здесь выжить? Она вцепилась в лестницу. Внизу может быть что угодно. Полчища демонов, крысы, дикие собаки, великаны.

— Лорри, — горестно позвала она.

Откликнулось только эхо, насмехаясь над ее отчаянием.

— Лорри!

Она кричала, пока голос не сел.

Эльв вернулась наверх и отыскала общественный туалет. Люди разве что не жили в нем. На аккуратных стопках газет спала старуха. Прохожие переступали через нее, как через пустое место. Эльв вымыла руки. В зеркале отразилось покрытое пятнами лицо и красные глаза. Женщина с ребенком старательно мылись в раковине, точно в ванне.

— Умница, дочка, — похвалила женщина, когда девочка окунула лицо в воду. — Теперь ты чистая, как стеклышко.

Эльв вернулась на свою улицу и увидела полицейские машины из сто четырнадцатого участка. Она вошла в дом, поднялась по лестнице. Из коридора было видно, что дверь в их квартиру распахнута. Внутри были два копа и Майкл, который сидел на диване, бросив куртку рядом, как у себя дома. Пит Смит ждал Эльв. Он взял ее под руку и отвел в сторону, чтобы переговорить, прежде чем пустить в квартиру. На нем по-прежнему были серое пальто и шляпа. Он оставался тем же печальным мужчиной средних лет, которого она подняла среди ночи, хотя была для него никем.

— Что за чертовщина? — спросила Эльв. — Что они здесь делают?

Она все думала о девочке на Пенсильванском вокзале. Ей не хватало слов, она была в смятении.

Ее жизнь уносило потоком. Все было грубым, жестоким и стремительным.

— Его нашли в квартире за углом, — сообщил Пит. — Брат нашел.

— Прекрасно, — обрадовалась Эльв. — Сейчас сбегаю.

— Эльв.

— Я убью его! Я так переживала! Обшарила весь чертов город. Ты не поверишь, где я побывала.

У нее на ладонях остались пятна ржавчины от перекладин лестницы в другой мир. Остались пятна золы на подошвах ботинок.

— Детка, ты меня не слушаешь. Это плохие новости.

Эльв посмотрела на Пита, затем заглянула в квартиру.

— Его арестовали, да? Ничего, мы вытащим его из-за решетки.

Пит обнял ее, и она поняла, что знала правду еще прошлой ночью, когда падал снег и Лорри не пришел, не позвонил и не сказал: «Не волнуйся, детка».

— Мне очень жаль, — произнес Пит.

Глупые слова, которые люди говорят, понимая, что ничего уже не поправишь, что теряешь единственное, ради чего жил.

— Ерунда какая-то, — не унималась Эльв.

Лорри скоро вернется.

По словам Пита, Лорри нашли лежащим на полу. Он умер от передозировки, уже собираясь домой. На нем были куртка и черная шапка, в руках — пакет с продуктами и дюжина роз. Такие розы не боятся холодов, их часто продают на тротуарах. Такие розы он принес ей ночью, после того как стало ясно, что блюдечки с солью не способны защитить от зла. Эльв рыдала в объятиях Пита. Она никогда не плакала так громко. Крик словно рвался из другого мира. Она хотела закричать еще тогда, давным-давно, но ее связали веревками и заткнули рот хлебом, чтобы никто не услышал.

Теперь ее все слышали.

ПРИЗНАНИЕ

Волк пришел ко мне в полночь и встал под окном. Он всю жизнь преследовал невинных, развращал святых, гонялся за лошадьми и каретами, обагрял снег кровью. Сегодня в его боку торчала стрела. На этот раз кровью истекал он.

Я предупредила его, что будет больно, — пусть закроет глаза. Вынула стрелу, промыла рану, накормила волка ужином. Деревенские решили, что волк сожрал меня, оставив только ботинки на снегу. Они говорили: «Вот урок другим девицам!» Возможно, они были правы. Я жила в лесах и слышала по ночам их крики. Интересно, чему научились они?

Зима выдалась холоднее, чем обычно; многие поумирали. Холод заползал в комнаты, парижане облачились в длинные черные пальто. Туристы не могли поверить, что это город их грез. Они запирались в гостиничных номерах, пили горячий кофе и мечтали поскорее вернуться в Нью-Джерси или Айдахо. То была зима горя и разбитых сердец, к тому же во многих квартирах отключили отопление. Дети спали под грудами шерстяных одеял, по утрам им давали чашки обжигающего какао, чтобы согреть руки. Несколько ласточек замерзли на ветвях каштана во дворе Наталии, пришлось сбить их на землю ручкой метлы.

Шайло издох во сне однажды утром на рассвете. Клэр внезапно проснулась. В холодном воздухе из ее рта вырывались облачка пара. Все словно умерло. Обычно в этот час щебетали птицы, просыпаясь в призрачном серебряном свете. Но птиц смели в совок и выбросили в мусорный бак вместе с картофельными очистками и газетами.

Шайло постарел, но до самого конца сопровождал Клэр повсюду. Он начал волочить ноги, и Наталия смастерила ему кожаные сапожки. На некоторое время это помогло. Соседи аплодировали, если псу удавалось пройти по улице. Шайло боролся как мог, но крах был неизбежен. В конце концов у него отнялись лапы. Пса стало трудно будить по утрам. Он хрипло дышал, глаза его затянуло молочной пленкой. Вскоре он стал отказываться от ужина. И вот он умер. Клэр выбралась из кровати и легла рядом с собакой на ковер. Ей было пятнадцать, когда мать привела домой Шайло. Она помнила, как написала: «Верни его на место».

Наталия варила на кухне кофе и услышала печальный стон. Она решила, что стонет птица, но вспомнила, что птиц больше нет. Наталия пошла по коридору, плач становился все громче. Он привел ее к двери спальни. Дверь была заперта. Наконец вышла Клэр, в жакете и ботинках, в которых мать работала в огороде. Лицо девушки было бледным и мрачным.

— Куда собралась?

Наталия пошла за внучкой. Она подозревала, что неизбежная смерть пса вынудит Клэр поступить опрометчиво. Наталия позвонила подруге и попросила совета. Мадам Коэн заверила, что помощь уже в пути.

— Похоронить его, — ответила Клэр.

— У нас нет лопаты.

Наталия надеялась отговорить внучку. Для того и нужны могильщики — чтобы брать горестное дело в свои умелые руки. Несомненно, для животных тоже есть подобные службы.

— Лопаты лежат в сарае, — возразила Клэр.

Домовладелец хранил инструменты в запертой деревянной пристройке во дворе, жильцам запрещалось их брать, но Клэр было все равно. Она спустилась по лестнице, подобрала камень и молотила по замку, пока он не поддался. Наградой стали липкая паутина и ржавые садовые инструменты. Во дворе еще валялось несколько замерзших тушек: крапивник, ласточка, голубь, горлица. Девушка схватила старую лопату и хлопнула дверью сарая. Сосульки свалились с крыши и разлетелись голубыми осколками.

Клэр обернулась и увидела трех юношей. От неожиданности она отпрянула. Юноши были высокими, каждый держал в руке по лопате. Они пришли не случайно. Мадам Коэн прислала своих младших внуков. Все трое учились в медицинском колледже. Двое старших внуков уже стали врачами и не годились для собачьих похорон. Клэр в последний раз видела этих троих только в детстве, так что старший из них, Эмиль, назвал себя и представил братьев.

— Где ты хочешь похоронить труп? — спросил Эмиль.

Он славился серьезностью. Всегда рубил правду-матку. Считалось, что он станет психиатром.

— Не труп, а друга, — поправила Клэр.

Клэр решила, что Эмиль — идиот. Девушка ткнула пальцем в каштан. Между стволом дерева и мощеным двором оставался лоскуток земли. Эмиль и второй брат, Жеральд, начали копать. Жеральд напевал себе под нос. Считалось, что он станет лаборантом. Он тоже был глупцом. Третий внук мадам Коэн поднялся с Клэр наверх за телом Шайло. Он был самым младшим, самым высоким и самым неуклюжим. Он кивнул мадам Розен и стукнулся о низкую кухонную притолоку по дороге в спальню Клэр. Пес после смерти съежился и сморщился. Клэр из последних сил держалась, чтобы не припасть к телу Шайло.

— Я обо всем позабочусь, — пообещал третий внук, Филипп.

Когда-то он построил башню из фарфоровых чашек в задней комнате магазина. Разумеется, башня рухнула. Именно он соорудил мухобойку из резиновой ленты и стеклянных шариков. Филипп был полон идей. Считалось, что однажды он изобретет лекарство от какой-нибудь ужасной и мучительной болезни. Мадам Коэн велела ему отнести собаку Клэр вниз.

Вход в комнату был узким, и Филипп ободрал локти об дверь. Клэр боялась, что он не сможет пройти с собакой по лестнице, но юноша был уверен в себе. Он бережно поднял пса и положил на плечо. Действовал он на удивление осторожно для такого неуклюжего человека.

— Иди первой, — предложил девушке Филипп. Он не хотел, чтобы Клэр видела мертвое тело, коченеющие пасть и лапы. — Я за тобой.

Три брата похоронили Шайло. Студенты-медики многое повидали и переделали, и все же дело было скорбное. Слезы Клэр падали на мостовую. Девушка выглядела яростной и недоступной. Закончив, внуки мадам Коэн еще немного неловко постояли в забрызганной грязью одежде. Всем троим было пора на лекции, и все же юноши медлили и переглядывались. Бабушка велела не забывать о вежливости, но они были плохо воспитаны и потому не знали, когда пора уходить. Мадам Коэн без обиняков велела Филиппу следить за манерами. Наталия спустилась со стаканами и кувшином воды. Братья напились, после чего Наталия мягко намекнула, что они свободны.

Филипп подошел к Клэр, хотя ее молчание было зловещим. Бабушка предупредила, что эта девушка только кажется заносчивой. Клэр стояла, засунув руки в карманы. Она нацепила темные очки, чтобы никто не видел ее красных глаз.

— Когда отказывает сердце, ничего не чувствуешь, — сообщил Филипп. — Вдруг ты не знаешь. Он просто уснул и не проснулся. Ему не было больно.

Клэр кивнула, благодарная за объяснение. После того как внуки мадам Коэн ушли, вернув лопаты в сарай и починив замок, Клэр осталась во дворе. Она дежурила у могилы до конца дня, пока бабушка не уговорила ее вернуться в дом.

На следующий день Клэр вышла на работу. Она мало говорила, но дело спорилось. Затем она села пить чай с мадам Коэн в задней комнате.

— Как тебе мои внуки? — спросила мадам Коэн.

— Приятно было с ними познакомиться.

— Приятно пить кофе по утрам, — усмехнулась мадам Коэн. — Они тебе понравились?

— Я думала, один из них не сможет отнести Шайло вниз, но у него получилось.

— Филипп, — угадала мадам Коэн. Она была рада, что внук справился. — Хочешь с ним увидеться?

— Не очень. — Клэр всегда была честна с хозяйкой.

По правде говоря, ей ни с кем не хотелось видеться. После смерти Шайло она осталась одна. Даже самые черствые соседи забеспокоились о внучке Наталии. В магазинах ей предлагали скидки для лучших покупателей. Торговцы посылали ее домой с букетами цветов для бабушки. В лавке специй угощали засахаренными фруктами. Месье Абетан, владелец антикварного магазина с безделушками и хламом, подарил Клэр амулет и поклялся, что он принесет удачу. Девушка засунула талисман в верхний ящик комода в гостиной, где уже лежали мятные конфеты и зубочистки.

Люди гадали, способна ли Клэр влюбиться или пройтись под руку с подругой. Она стала ходячим предостережением, ее жалели, о ней шептались. Пожилые женщины носили в хозяйственных сумках сачки, чтобы защитить Клэр, если рядом с ней покажется демон.

Пришла весна, но Клэр не сняла пальто и ботинки. Она одна во всем Париже страшилась окончания зимы. Белые цветы каштана во дворе бабушки были для нее проклятием. Они напоминали об утратах и смерти. Они больше не пахли миндалем. Клэр мерещилось, что от них несет корнем горечавки и серой. Она тосковала по снегу, дождю, болотно-зеленому небу. Так дети просыпаются в холодном поту и отчаянно ищут доказательств, что им всего лишь приснился кошмар. Клэр всегда забиралась в кровать к Эльв и умоляла рассказать историю о себе. «Давным-давно жила маленькая девочка, которой пора было спать, — начинала Эльв, как бы ее саму ни клонило в сон. — Ничто не могло навредить ей, и никто не мог ее найти, и она всегда была в безопасности».

Весна в Нью-Йорке была исключительно прекрасна. Деревья в Центральном парке переливались жидким золотом. Когда ветер раскачивал ветки, на землю дождем осыпалась зеленая шелуха раскрытых почек. Страницы книги Эльв покрылись пятнами пыльцы и типографской краски. Девушка сидела на скамейке около зоопарка. К концу весны ее беременность стала заметна. Прохожие женщины часто останавливались, чтобы поздравить ее. Она улыбалась, благодарила и снова обращалась к книге. Эльв читала о детях точно так же, как раньше поглощала сведения о собаках. Она ничего не знала о детях, которые были для нее совершенной загадкой. Как только ее мать сумела вырастить трех девочек, к тому же почти ровесниц? Где она научилась лечить простуду, укусы пчел и пауков? Как правильно стелить постель, готовить идеальные сэндвичи с сыром и помидорами, наливать молоко в стакан, не расплескав ни капли? «Ты все поймешь с рождением ребенка, — написала Ама. — Не надо так переживать». Но Эльв не понимала, каково быть дочерью, сестрой или возлюбленной мужчины, не сумевшего отказаться от своего рокового изъяна. Как же ей понять ребенка?

Ей ужасно не хватало Лорри. Ее горе было безмерным, всепоглощающим. К тому же ей пришлось съехать с квартиры. Выяснилось, что Лорри унаследовал ее от бабушки, и после его смерти дом перешел к брату. Майкл прислал Эльв официальное требование съехать, хотя позволил остаться до похорон. Похороны прошли на кладбище Пресвятой Девы Марии Скорбящей. Явилось на удивление много народа: все криминальные дружки, которые пальцем не пошевелили, чтобы спасти Лорри; старушки, которые обожали его в детстве; дальние родственники, о которых он прежде не говорил. Один из этих родственников изумился, когда Эльв упомянула о приемных семьях.

— Лорри и Майкл не жили в приемных семьях. Их воспитала бабушка. Понятия не имею, о чем вы! Она была святой. Родители мальчиков сгорели на пожаре, и Мими забрала внуков. Она горы своротила! Но что она могла поделать? В этом районе кругом наркотики.

Другой родственник превознес доброту Лорри. Последние три года он жил с бабушкой. Заботился о ней, убирал снег, приглядывал за домом, следил, чтобы Мими посещала врача. В последний день жизни Мими появилась на улице впервые за много месяцев. Лорри отнес ее вниз и усадил на скамейку на солнышке. Старушка махала прохожим. Она была сердечной, дружелюбной женщиной, которая вечно лезла в чужие дела и всем желала добра. Лорри был для нее светом в окошке.

— Прощайте, прощайте, — тихо повторяла она, пока солнце не начало садиться и Лорри не отнес ее обратно в квартиру на верхнем этаже.

Эльв надела на похороны черное пальто, высокие ботинки и черный шарф. Погода была ужасная, церковь, похоже, не отапливалась. Эльв не была знакома ни со священником, ни с другими присутствующими. Пит Смит привез ее и ждал в машине на улице. Эльв подошла к Майклу, одна из многих, кто стоял в очереди, чтобы выразить ему сочувствие. Все делали вид, будто Эльв посторонняя. У Лорри было много женщин до нее. Несколько его старых подруг тоже пришли на службу, плакали, сбивались в печальные стайки.

— Я говорил тебе, что не стоит с ним связываться, — напомнил Майкл. — Ты не послушалась.

— Я не знала о вашей бабушке, — заметила Эльв.

— Лорри всегда мешал правду с ложью.

— Он рассказывал тебе о жизни под землей? — спросила Эльв.

Майкл что-то сказал другу Лорри, который стоял рядом, и оба засмеялись. Затем Майкл взял Эльв под руку. Прошло много времени с тех пор, как они курили тайком за конюшней в Уэстфилде. Эльв и Майкл отошли в сторонку и встали за провисшей под тяжестью снега сосновой веткой.

— Что он тебе говорил? — спросил Майкл.

Эльв пожала плечами, внезапно смутившись. Это было слишком личным. Они с Лорри жили в особенном мире.

— Он рассказывал всякий бред о кротах?

— Нет, — Эльв пыталась защититься. В ее горле застрял комок. Временами весь Нью-Йорк пах гарью, как ходы под Пенсильванским вокзалом. — Просто рассказывал мне разные истории.

— Да уж, это он умел. Он любил говорить людям то, что они хотели услышать, — улыбнулся Майкл. — Узнаю своего брата. Бабушка вырастила нас, а мы в ответ лишь насмехались да влипали в неприятности. И все же он ей возместил в конце концов. Он хорошо о ней позаботился.

— Верно, — оцепенело пробормотала Эльв.

— Одно скажу. Я ни разу не видел его с другой женщиной, с тех пор как вы стали встречаться.

— Вешаешь мне лапшу на уши?

Эльв подняла глаза, пытаясь оценить, говорит ли он правду. Она больше не знала, во что верить.

— Я серьезно. Ты была единственной, Эльв.

Она отвернулась. Она стояла на снегу, но горела в огне.

— Спасибо, — поблагодарила она.

— Я этого не хотел. Если бы не я, вы никогда бы не встретились, так что это моя вина. По крайней мере, буду с тобой честен. К тому же ты написала отличную курсовую.

Эльв попыталась улыбнуться.

— Верно, — повторила она.

Она часто бывала в Центральном парке после смерти Лорри. По воскресеньям навещала его могилу и ездила в метро — это стало ритуалом. В парке зацвела сирень. Воздух был влажным и мягким. Эльв немного почитала, закрыла книгу и пошла бродить по аллеям. Пахло сеном и навозом, из зоопарка тянуло звериным запахом. Эльв скучала по волчьему вою, но в теплую погоду волки молча и настороженно сидели в тени скал. Лишь зимой можно было услышать их горестный плач по утраченной любви. Иногда Эльв казалось, что Лорри рядом, гуляет с ней, хотя он не стал бы вести себя так тихо. Он любил поговорить, а Эльв любила его слушать. Она просила у него историй, и он рассказывал их. Она так сильно по нему скучала, что больше ни о чем не могла думать. Вот какова любовь. Вот чем она оборачивается. Эльв остановилась у подземного перехода, в котором они встречались той зимой, когда она жила с бабушкой. В переходе было грязно и темно. Эльв побоялась заходить дальше. Она увидела груду тряпья. Похоже, там кто-то жил. Девушка обошла переход стороной, сквозь зеленые вспышки света через листву, мимо рощицы, в которой Лорри якобы похоронил свою собаку. Эльв всегда останавливалась в ней и читала молитву. Она толком не умела молиться, но старалась изо всех сил. У Клэр получалось лучше. Сестра знала, что сказать, в то время как Эльв приходилось подбирать слова, изобретать целый новый язык, чтобы хоть отчасти выразить свои чувства.

Неподалеку был луг, где давным-давно погибла понесшая лошадь. Эльв вспомнила, как вылезла из полицейской машины и пошла через луг. Ей не было страшно, вот что удивительно. Обычно она легко пугалась, но рядом с Клэр ее страх утихал. Сестра сидела в перевернутой карете и спокойно наблюдала. Клэр поняла, почему Эльв упала на колени. Она знала, каково повсюду носить с собой прошлое, пришитое к коже. Ах, если бы сестра была рядом, лежала на траве, в кружевной тени деревьев! Эльв боялась и нуждалась в любящем сердце, но не знала, где его взять, и потому легла на траву сама и дочитала книгу.

Лето выдалось на редкость жарким. Эльв по-прежнему пыталась ходить на кладбище каждый день, но ее лодыжки распухли, и прогулки давались все труднее. Из квартиры, которую Пит нашел для нее в Форест-Хиллзе, приходилось ехать на автобусах с пересадкой. Хороший район. Хороший дом. Бабушка помогала оплачивать аренду, посылала чек каждый месяц. В ответ Эльв посылала Наталии свои фотографии. Она писала бабушке каждую неделю короткие веселые письма. Она не признавалась, что устала и страдает от мучительных приступов одиночества.

На кладбище за домом священника вдоль узких дорожек стояли бетонные скамейки. В полумраке росли только хосты и папоротники. Это был мрачный сад с паутиной и лягушками в сырых канавах посреди шумного города. За кладбищенскими стенами громыхали автобусы. Эльв спросила смотрителя, нельзя ли за деньги посадить розовый куст. Он ответил, что это пустая трата времени. За церковью совсем нет света, высокие стены загораживают солнце.

Пит Смит нашел ей не только квартиру, но и работу. Непростая задача, учитывая, что Эльв была беременна и не имела ни образования, ни опыта. Ее взяли в собачий приют. Она принимала новых псов, кормила, выгуливала, проверяла рекомендации и направления. Эльв вскоре научилась печатать и пользоваться текстовым редактором. Но ей больше нравилось проводить время с собаками. Она опробовала несколько методик дрессуры, которым научилась у Адрианы Бин, и несколько почти безнадежных псов ее стараниями нашли новых хозяев. Эльв нравилось работать с собаками, это ее успокаивало. Псы следили за ней темными глазами, терпеливо ожидали своей доли внимания. Когда они скулили, Эльв напевала им приятным высоким голосом. По вечерам, перед возвращением домой, она выводила собак в крошечный двор приюта и пела. Иногда дети из соседнего дома клялись, будто слышали пение фей. Они открывали окна, опирались локтями на подоконники, но видели только кирпичные стены, паутину телефонных проводов, темнеющее небо и женщину, кидающую мячик псам.

Когда Эльв думала о Полло, своей первой собаке, ее сердце сжималось от боли. Если бы ей пришлось назвать самое важное качество человека или пса, она выбрала бы верность. Все остальное не имело значения. Вот к чему она пришла. Все остальное было неважно.

Эльв много думала о Мег. Она жалела, что не может поговорить с сестрой с позиции сегодняшнего дня. Жалела, что не может поменяться с ней местами, не может воскрешать мертвых, поворачивать время вспять. Однажды ночью ей приснилась Мег, совсем как живая, только немая. «Se nom brava gig», — произнесла Эльв на языке, который забыла наяву. Должно было сработать, но Мег ничего не ответила и исчезла. Эльв проснулась в поту. Она поняла, что изобрела арнелльский, потому что не могла говорить. Она обвиняла Мег в зависти, хотя сама завидовала ей. Эльв завидовала, что Мег не знает того, что знала она: что бывают грехи непроизносимые и непростительные.

Беременным женщинам свойственны капризы, и Эльв захотелось вернуться в Уэстфилд. Она все время думала об алых листьях; о снегопаде, будто в снежном шаре; о предрассветных кроликах; о ястребах на деревьях. В один прекрасный день Эльв села на автобус на Сорок второй улице, всего за несколько недель до срока родов. Ехать пришлось дольше, чем она предполагала. Эльв даже попросила водителя остановиться на обочине, где ее и стошнило. Было жарко и тесно, автобус трясло на ухабистой горной дороге. Эльв вышла в городке, который оставался таким же маленьким и вымершим, как во времена ее плена в Нью-Гэмпшире. Она подошла к стоянке такси и попросила единственного шофера отвезти ее в Уэстфилдскую школу. Тот ответил, что школа много лет закрыта. Все продали, включая лошадей, а здания забросили. Было судебное разбирательство, вмешался штат, недвижимость выставили на аукцион, но никто ее не купил.

Эльв сходила в мэрию, где клерк помог ей разузнать о паре, которая забрала ее любимца Джека. Коня держали в поле, а на зиму пускали в амбар. Хозяйка разрешила Эльв приехать и объяснила, как добраться до фермы. Идти было недалеко, всего полторы мили по дороге. Эльв добралась до поля и перенеслась обратно в тот день, когда трава была пронзительно-зеленой, когда Лорри подошел к ней и остальной мир отступил. Она встала у изгороди. Джек щипал траву, опустив свою большую голову.

— Привет, — поздоровалась Эльв.

Она забралась на нижнюю перекладину изгороди и прищелкнула языком. В воздухе висели комары и мошки. Пахло травой. Джек подошел, волоча ноги.

— Привет, дружище. Это я, Эльв.

Старый конь потерся о нее своей большой головой. Его шатало из стороны в сторону, но он чудесно смотрелся на фоне неба. Новая хозяйка Джека помахала рукой и подошла по дорожке. Она любила животных и не могла позволить, чтобы бедного коня отправили на бойню. Остальных лошадей продали в конные клубы по всему штату, но старый Джек никому не приглянулся.

— По-моему, он вас вспомнил, — сказала женщина.

Джек ел с рук Эльв. Она купила пакет овсяного печенья в универсальном магазине в городке. Клэр рассказывала, что лошади из конюшни в Норт-Пойнт-Харборе любили печенье больше всего на свете.

— Вряд ли, — возразила Эльв. — Он меня не помнит. Моя сестра была наездницей. Мне до нее далеко. Я просто любила лошадей. Он выглядит счастливым.

Женщина подбросила ее обратно в город. Эльв ждала в тени на остановке и вспоминала, как купалась с Лорри в пруду, как он занимался с ней любовью в машине и в воде, как ей не хотелось возвращаться в школу, какой юной и глупой она была, какой несчастной и счастливой одновременно. Подошел автобус, и она медленно встала. Ее лодыжки ужасно раздулись, она устала. Она больше не вернется в этот городок. Никогда не проедет по грязным дорогам в поисках того пруда. Не навестит Джека, не перелезет через забор, пытаясь осмотреть заброшенную школу или разыскать птичьи косточки, которые собрала на нитку однажды вечером, сидя с Клэр на кухне. Эльв устроилась на сиденье и уставилась на деревья в окно. Дорога из Нью-Йорка показалась бесконечной. А ведь ее мать однажды приехала сюда в слепящую метель, но Эльв не захотела с ней увидеться. Она смотрела в окно, слишком спесивая, чтобы окликнуть мать, слишком юная, чтобы знать, как мало времени у них осталось.

Четвертое июля Эльв провела в хозяйственных магазинах Форест-Хиллза в надежде купить кондиционер в рассрочку. Никто не верил на слово, к тому же все уже распродали. В конце концов пришлось купить дурацкий вентилятор, который с трудом гонял горячий воздух по квартире. Эльв клала на лоб холодные компрессы и пила апельсиновый сок со льдом, но все же заработала потницу. Пит привез кондиционер. Эльв сказала, что он и так уже много сделал и она не хочет его больше беспокоить, но он ответил: «Дети для того и нужны, чтобы беспокоить». Так что, когда настал ее срок, она позвонила ему. Эльв было неловко, но ей больше некому было звонить. Пит мерил шагами коридор больницы, как будто был отцом Эльв, а не посторонним. Узнав, что родилась девочка, он завопил: «Ура!», хлопнул по спине пару-тройку мужчин, ожидавших вместе с ним, и отправился звонить Наталии.

— Шесть фунтов, шесть унций, — сообщил он. — Совершенство во всех отношениях.

В Париже была середина ночи, и Наталия спала, но обрадовалась звонку. Она достала все фотографии, которые Эльв прислала ей за годы. Особенно ей нравились снимки беременной Эльв. На одном из них та задрала футболку, чтобы продемонстрировать огромный живот. На ее лице играла прелестная улыбка. «Надеюсь, он таким не останется, — написала она Аме. — Пообещай, что ребенок вылезет наружу».

Сначала Наталия не говорила Клэр о ребенке. Когда она упоминала Эльв, Клэр обрывала разговор или находила повод выйти из комнаты. Наталия не давила на нее, но теперь все изменилось. Она постучала в дверь спальни. Клэр открыла в одной футболке и трусах. Ее спутанные волосы сбились в колтуны, но она не спала. Она читала Кафку, мастера несчастья и самобичевания, гениального разоблачителя людей, неспособных разглядеть настоящую природу своих близких. Клэр давно подозревала, что смертные — загадочные создания, которые прячут свою истинную сущность, точно луковица, под множеством слоев полупрозрачной шелухи. Девушка любила перечитывать книги по многу раз, пока они не становились знакомыми и больше не сулили сюрпризов.

— Сядь, — попросила Наталия, когда Клэр пустила ее в спальню.

— Я только что встала, — возразила Клэр.

Она была бледной, раздраженной, невыспавшейся. Магазин ей наскучил. Она знала, что другие продавщицы жалеют ее. У Люси и Жанны были парни, обе вели светскую жизнь. Они приносили Клэр все больше ношеной одежды, как будто это могло изменить ее судьбу. Иногда девушка выбрасывала мешки с подарками в помойный бак во дворе, даже не заглянув в них.

Приход бабушки встревожил Клэр. Не иначе плохие новости. В конце концов, была середина ночи. Клэр уселась на краешек кровати и приготовилась слушать. Стоял июль, но она держала окна закрытыми, несмотря на жару и духоту. Ей было все равно.

Наталия объяснила, что не хотела расстраивать Клэр разговорами об Эльв, но всему есть свое время и место, и настала пора рассказать Клэр, что ее сестра родила ребенка.

— Она все еще с ним?

Клэр неожиданно вспомнила ночь, когда заболела, пришла в комнату сестры и застала любовников в постели. Девушка залилась краской.

Наталия покачала головой. Нет, того мужчины больше нет. Он умер.

— Бедный ребенок, — произнесла Клэр.

— Клэр!

— Что — Клэр? Что я должна была сказать? Что рада за нее? Что желаю ей огромного счастья?

— Говори что хочешь. — Лицо Наталии стало пепельным. Она никогда еще так не боялась за Клэр и никогда так не стыдилась ее. — Но Эльв умеет любить. А ты умеешь?

У маленькой дочки Эльв были черные волосы, как у трех сестер Стори. Но глаза у нее были темные, как у отца. С самого рождения она мгновенно затихала, едва услышав: «Давным-давно…» Нянечки в родильном отделении в один голос утверждали, что она самое прелестное дитя в Нью-Йорке, и молодая мать была с ними совершенно согласна. Эльв назвала дочь Меганн, в честь матери и сестры, но называла ее Мими, потому что Лорри любил это имя.

Наталия прилетела в Нью-Йорк через неделю после рождения малышки. Она забросила вещи в гостиницу на Манхэттене и взяла такси до Квинса. Наталия давно не была в Нью-Йорке, и у нее голова шла кругом. Она немного постояла перед домом в Форест-Хиллзе, собираясь с силами, прежде чем войти. Она боялась, что после стольких лет им будет неловко при встрече, но Эльв открыла дверь и заключила бабушку в объятия. Обе едва сдерживали слезы и разглядывали друг друга, смеялись и снова разглядывали. Эльв провела Наталию в квартиру, небольшую, скудно обставленную, но чистую. Женщины вошли в комнату, где спал ребенок.

— Какая красавица! — выдохнула Наталия.

— Это твоя Ама, — сообщила малышке Эльв. Она склонилась над колыбелью и погладила Мими по волосам. — Она пришла поздравить тебя с рождением.

Всю неделю Наталия была в распоряжении ребенка. Она все время проводила с Мими и потому покинула гостиницу и перебралась в квартиру на диван. Однажды вечером пришли Элиза и Мэри Фокс. Эльв сильно переживала, но все прошло лучше, чем она ожидала. Мэри работала в приемном отделении больницы Сент-Винсент. В детстве она была спокойной и благовоспитанной девочкой, но теперь уже не представляла жизни без суматохи и волнений, какие ждали ее на рабочем месте. Мэри пожала руку Эльв и воскликнула: «Давно не виделись!» За прошедшие годы она не растеряла ни ума, ни наивности. Мать Мэри, Элиза, обняла Эльв и сказала, что глазам своим не верит, как она похожа на мать.

— Такая же красавица. Это о многом говорит.

Эльв была польщена. Даже работая в огороде в старом черном жакете, перемазанная в грязи, Анни выглядела прекраснее любой кинозвезды.

Женщины поохали и поахали над малышкой, которая мирно спала в кроватке. Элиза заверила Эльв, что в этом отношении ей сильно повезло.

Настала пора уезжать. Время пролетело слишком быстро. Пит заехал к Эльв, чтобы подбросить Наталию в аэропорт.

— Я думаю, наша девочка справится, — заметил Пит.

Потом он спросил о Клэр, которая редко отвечала на его письма, Наталия печально ответила, что о ней нельзя сказать того же.

— Она старается как может, учитывая обстоятельства.

Пока Пит нес чемодан к машине, Наталия обняла внучку.

— Теперь ты приезжай к нам в гости, — попросила Наталия.

Она протянула Эльв конверт. Эльв удивилась.

— Два билета до Парижа.

— Конечно, — согласилась Эльв.

Она поблагодарила Аму, и обе заплакали, но Эльв знала, что вряд ли приедет. Каждый год она собиралась во Францию, и каждый год планы рушились. Они с Лорри часто говорили о Париже. Она хотела показать ему остров Сите, мороженицу «Бертийон», каштан во дворе. Хотела сидеть с ним у Нотр-Дама и угадывать, какие семьи счастливы. Хотела отвести Лорри на набережную, где когда-то нашла котенка, которого пытались утопить. После отъезда бабушки Эльв выглянула в окно и спрятала конверт в ящик комода, под свитера, которые ждали наступления зимы.

Мадам Коэн заметила, что с Клэр что-то случилось после смерти Шайло. Девушка стала настороженной, как бродячие псы, которые собирались в Булонском лесу по ночам. Поговаривали, что это волки-оборотни, хотя, конечно, это было не так. Неухоженные, брошенные на улицах и пустых парковках псы сбивались в стаи в глубине парка. Их можно было встретить только по ночам, если хватало ума бродить по темным аллеям. Из тени лип сверкали желтые глаза.

Прошел еще один год, за ним другой. Клэр стала выпивать в кафе по дороге с работы. Раз или два она так набралась, что не сумела найти ключ и уснула во дворе под каштаном.

Мадам Коэн не сдавалась. У нее были планы насчет Клэр, пусть даже у самой Клэр их не было. Мадам по-прежнему развешивала под потолком липкие ленты. За прошедшие годы она поймала больше сорока демонов. Она не теряла бдительности, зло могло выжидать где-то рядом. Мадам несколько раз посылала внука к Розенам. Он заменил лампочки, открыл закрытые на зиму окна, отнес кресло Мартина старьевщику. Но всякий раз Клэр пряталась у себя в комнате за запертой дверью.

— У меня есть для тебя другая работа, — сообщила как-то раз мадам Коэн.

Это было частью ее плана. Жанна и Люси одевались, собираясь домой, но мадам Коэн удержала Клэр и попросила подождать. Она нацарапала на листочке бумаги адрес.

— Завтра в девять.

Покойный муж мадам Коэн был ювелиром. Двадцать лет назад его сменил его брат Самуил, известный как «deuxième[14] месье Коэн». Он создавал изумительные украшения, ожерелья и кольца, похожие на леденцы, облака или дольки мандарина. Самуил все время проводил в квартире на верхнем этаже своего дома. У старика отнялись ноги. Ему было восемьдесят восемь лет. Хотя он еще передвигался по квартире, опираясь на две трости, крутую винтовую лестницу ему было не одолеть.

Месье Коэн жил на окраине Маре. На его улице на каждой двери было по три замка. Самуил соорудил замысловатую сигнализацию из веревок и блоков, кастрюль и сковородок. Любой грабитель получил бы по голове и вырубился. Когда Клэр постучала в дверь, квартира загромыхала. Месье Коэн был весьма подозрительным стариком. Впрочем, у него хватало оснований для паранойи — полные комнаты драгоценных камней.

Помощница была ему не нужна, но мадам Коэн убедила его в обратном. Клэр будет делать покупки, готовить ужин перед уходом, подметать пол. В первый день новой работы Клэр пришлось показать удостоверение личности, прежде чем старик впустил ее в дом. После этого она всегда стучала три раза и слышала, как щелкают замки и убираются кастрюли со сковородками. Наконец дверь открывалась. Квартира была тесно заставлена очень старой и красивой мебелью: диванами, обитыми бархатом, позолоченными столиками. Большие темные комнаты пахли раскаленным металлом. Deuxième месье Коэн держал птиц, которые без умолку щебетали. На всем лежал слой перьев, золотистого канареечного пушка. У каждой канарейки было имя. Каждая откликалась на свой особый личный свист. Как-то раз дождливым утром на подоконник приземлилась ворона с перебитым крылом, и месье Коэн пригласил ее в дом и накормил хлебом и молоком. Ворона поселилась на кухонном шкафу, залечила крыло и летала через окно туда и обратно.

— Здравствуй, здравствуй.

Месье Коэн втащил Клэр в квартиру. Девушка ему нравилась, хотя он был нелюдим. Он никогда ни с кем не был близок. Все время отнимала работа. В его работе все было тайной, эта тайна распространилась и на повседневную жизнь. Самуил не говорил о своих методах. Он работал по старинке, предпочитал маленький древний паяльник, который перегревался и плевался дымом. У месье Коэна были свои секреты, как и у большинства ювелиров.

Клэр ходила по магазинам, но готовила ужасно и прибираться тоже не особенно умела. Подметая пол, она только поднимала пыль. Вскоре месье Коэн позволил девушке сидеть у своего рабочего стола, как и предполагала мадам Коэн. Таким образом Клэр училась его методам. В сложных случаях она помогала ювелиру, подавала золотые звенья, цитрины, бриллианты, застежки. Работая с паяльником, она надевала пару старых очков, замотанных липкой лентой. Сквозь выпуклые линзы золото казалось зеленым. Однажды Клэр увидела очертания льва в свете газовой горелки, в другой раз — бабочку.

Наконец-то Клэр нашла себе дело по душе. Она приходила на работу пораньше, по дороге покупая хлеб и сыр на ланч. Однажды deuxième месье Коэн привел ее в замешательство, позволив создать собственное украшение. Умер птенец канарейки, и старик был слишком расстроен, чтобы работать.

— Удиви меня, — попросил он. — Покажи мне то, ради чего стоит жить.

Непростая задача, особенно для новичка. Клэр много часов провела над брошью из белого золота в виде птичьего черепа. Украшение получилось немного грубым по краям, и все же девушка собой гордилась. Брошь походила на косточки малиновки, которые носила Эльв. Но те косточки давно превратились в прах, а золото вечно. Его не погубить ни алым листьям, ни дождю.

Клэр робко протянула украшение deuxième месье Коэну, лежавшему ничком на кресле. При виде броши старик, явно довольный, хлопнул Клэр по плечу.

— Диагноз подтвердился, — торжественно сообщил он, как будто обнаружил у нее корь или свинку.

На самом деле он имел в виду талант.

По дороге домой Клэр увидела птиц в сером вечернем небе. Заметила набухшие почки на деревьях. Девушка ощущала себя живой. Она заглянула в антикварный магазин и порылась в россыпи раковин и бусин. Месье Абетан достал из ящика старый амулет — пятиконечную звезду на тонкой серебряной пластинке. Он протянул амулет Клэр.

— Возьми.

— Вообще-то я ничего не ищу, — возразила Клэр.

— Зато амулет ищет. Прекрасно ищет в чужих душах.

Клэр засмеялась и взяла чеканку из вежливости. Амулет лежал у нее в кармане, когда она в следующий раз пошла на работу. В середине дня она вспомнила о нем и показала месье Коэну. Он изучил амулет и вернул.

— Моя жизнь подошла к концу, но что я нажил? — спросил он, будто только что прозрел. — Ничего.

Его выцветшие голубые глаза блестели, по щекам бежали слезы.

Он вглядывался в обстановку комнаты. Стемнело, птицы молчали, только одна или две чирикнули, когда погас последний вечерний луч. Ни жены, ни детей, ни даже фотографий. Что ценного он нажил за долгую жизнь? Клэр упала духом и убрала амулет. А потом она вспомнила, почему начала замечать окружающий мир по дороге домой, почему ощутила себя живой. Она принесла старику паяльник, золото, пакетик опалов. У месье Коэна, несомненно, было нечто ценное, чего он не ожидал и не желал, но все же получил. Ученица. Как его ученица она получила еще больше. Она снова видела листья на деревьях, мостовую под ногами, небо над головой. Иногда она внимательно смотрела в окна бабушкиной квартиры — там горел оранжевый свет.

После дневного сна Наталия часто вынимала из стола коробку с фотографиями, присланными Эльв. Наталия любила их разглядывать, хотя они напоминали, как быстро летят годы и как мало времени она проводит с правнучкой. В три года Мими была совсем взрослой. Наталия часто говорила с ней по телефону.

— Ты лучшая прабабушка на свете, — безапелляционно заявила как-то Мими.

— Возможно.

— Наверное, ты красивая, — предположила девочка. — Как добрая ведьма.

— Это точно, — засмеялась Наталия.

Наталия платила за няню для Мими и за уроки балета. Эльв продолжала работать в собачьем приюте. Ее повысили до помощника руководителя, но она дала понять, что не станет вкалывать сверхурочно. К трем часам она всегда заканчивала работу и ждала Мими на углу. Эльв не любила заходить за дочерью в садик, увиливала как могла. Она по-прежнему не доверяла начальству и боялась влипнуть в неприятности. Она так нервничала перед первым родительским собранием, что Пит Смит решил составить ей компанию.

— Привет, малышка! — весело крикнула она, когда дошколята гурьбой высыпали на улицу.

Никто не догадался бы, что сердце Эльв разбито, когда дочь подбежала к ней с коробкой для завтрака в руке и розовым рюкзаком на плече. Эльв засмеялась, обнаружив, что дочь обожает розовый цвет. Мими всегда решала дополнительные задачи. В ее еженедельном табеле стояло больше всего звезд. «Я лучше всех», — говорила она, не важничая. Эльв усмехалась. Она тоже так считала. Забавно, но дочь напоминала Мег своим серьезным личиком и прилежанием. Мими обязательно ставила обувь в ровную линию: ботинки, пуанты, кеды. Но она напоминала и Клэр, когда брала Эльв за руку на кладбище в Астории. «Расскажи мне сказку», — неизменно просила она, и Эльв садилась рядом с ней на скамейку, окруженную хостами. На деревьях щебетали скворцы. Эльв хотелось сказать, что она отдала бы все на свете, чтобы все изменить и вернуть любимых к жизни.

— Давным-давно в самом сердце Нью-Йорка жил мальчик, который нашел тайный мир, — начинала она. — В том мире жили добрые и злые люди, которые ценили верность превыше всего.

— Это был папочка, — добавляла Мими.

Она знала сказку наизусть и черпала утешение в том, что сюжет никогда не менялся.

Эльв продолжала говорить, только если дочка спрашивала: «Что дальше?» Тогда она рассказывала о великане; о мальчике, у которого было золотое кольцо странствий; о сестрах, которые слышали, как растут помидоры; о прабабушке, которая пришивала звезды на платья маленьким девочкам, чтобы они светились в темноте и никогда не потерялись.

Иногда они садились на поезд до Норт-Пойнт-Харбора. Пит забирал их на вокзале. Он купил тот дом, в котором раньше снимал квартиру. Дом стоял в самом центре города, в любое место легко можно было дойти пешком. Мими нравилось кафе, где подавали домашнее мороженое. Она повсюду таскала с собой куклу, мисс Фетерстоун.

— Мисс Фетерстоун — танцовщица, — сообщила Питу Эльв.

— Балерина, — поправила Мими.

— Понятно.

Все трое заказали мороженое. Мими всегда выбирала ванильное.

— Совсем как Клэр, — заметил Пит.

— Мамина сестра? — уточнила Мими.

— Она самая.

— Доедай, — велела Эльв дочери, которая начала рисовать карандашами на салфетке.

Мими нарисовала шарик мороженого в серебряной вазочке. Мороженое было усыпано звездами.

— Вот! — Она протянула рисунок Питу. — Это для Клэр.

Пит посмотрел на Эльв, которая согласно кивнула.

— Она живет далеко, но я пошлю рисунок по почте, — пообещал Пит.

— Она живет на другой стороне океана, — добавила Эльв, — где все говорят на чужом языке, а у солнца каждый день новый цвет.

Эльв иногда ездила в Норт-Пойнт-Харбор одна, пока Мими была в садике. По воскресеньям она навещала Лорри вместе с дочерью. Но она не хотела, чтобы Мими считала, будто они живут среди мертвых и вся жизнь — лишь цепочка утрат. На второе кладбище она ходила вместе с Питом, который весьма красиво разложил камни из Парижа. Он регулярно подстригал траву и ухаживал за соседней сиренью. Эльв заметила на могиле несколько длинных зеленых ростков.

— Помидоры!

— Я сажаю их каждый год, — признался Пит. — Выбираю сорта, которые понравились бы твоей маме. В этом году я посадил украинский «Черный Крым».

Эльв опустила голову, чтобы Пит не видел ее слез. Пит протянул платок, и она высморкалась. Прежде чем Эльв села на поезд обратно в Квинс, они сходили в новую закусочную, которая только что открылась, и заказали сэндвичи с сыром и помидорами в память об Анни. Не обошлось и без крепкого кофе.

— Помнишь «Чероки шоколад»? — спросила Эльв. — Мои любимые. Как-то раз я притворилась, что у меня аллергия, всем назло, а сама тайком таскала их и лопала.

— Вот уж не думал, что коричневые помидоры можно есть, — хихикнул Пит. — А «Золотой юбилей» помнишь? Просто огромные. А вкус! Разве такие купишь в магазинах?

Он хотел сказать что-то еще, но вместо этого заговорил о проекте библиотеки. Анни основала фонд, чтобы Пит устроил читальный зал в новой начальной школе на Хайленд-роуд.

— Ты что-то недоговорил? — спросила Эльв. — Мы с Мими тебе надоели?

— Нет-нет, — заверил Пит. — Я просто вспомнил прошлое.

Как-то раз, когда Мими играла во дворе, Пит предложил Эльв выпить кофе на кухне. Они могли присматривать за девочкой через окно.

— Я нашел его, — сообщил Пит Смит.

Он любовался Мими. Как счастлива была бы Анни! Малышка танцевала, сбросив туфли, собирала листья и подбрасывала в воздух. По ее спине змеилась аккуратная черная коса.

— Кого?

Эльв много работала. Она уставала, но по-прежнему была прекрасна. Впрочем, какая разница? Ее намного больше беспокоило, что Мими ненавидит овощи. Брокколи она даже не стала пробовать. Она ела только помидоры, потому что Эльв поклялась, что это на самом деле фрукты.

— Учителя. Мужчину в машине. Он больше никому не причинит вреда.

Эльв направилась к раковине. Мими устроила беспорядок, купая мисс Фетерстоун. Эльв взяла бумажное полотенце и промокнула разлитую воду, пытаясь справиться с дрожью в руках.

— Я избавился от него, — добавил Пит.

Эльв засмеялась, повернулась к Питу и увидела его лицо.

— Лорри этого хотел. Он признался в тот день, приехав с письмом. Я сделал это за него.

Глаза Эльв горели. Она никогда не плакала, если дочь могла заметить, но Мими играла во дворе. Девочка нашла лейку и делала вид, что поливает огород.

— Я не был уверен, что нашел кого нужно. Я навел справки в городе и школе. Порылся в Интернете. Я решил, что это человек, который преподавал в начальной школе много лет назад. Он уволился внезапно, его мало кто запомнил, кроме учительницы второго класса, Эллен Хейуорд. Он ей не нравился. Она сообщила, что его уволили за недостойное поведение — родители и дети пожаловались. Скандал замяли. Официальной жалобы никто не подал. Миссис Хейуорд пояснила, что большинство детей в курсе, что родители расстроятся, если узнают о приставаниях. Они хотели защитить их.

Эльв села за стол. Она не помнила лицо Гримина, только его голос и что он с ней сделал.

— Я поехал к нему — он жил под Хантингтоном. Он не работал много лет, неважно себя чувствовал. Дышал через кислородный баллон из-за эмфиземы легких. Я соврал ему, что собираю материал для книги и его сестра посоветовала обратиться к нему. У него действительно была сестра в Нью-Джерси, но она не захотела со мной говорить. Сказала, что брат для нее все равно что умер.

Возможно, он страдал от одиночества, или визит писателя распалил его интерес. Он пригласил Пита и угостил кофе, который Пит не стал пить. Прошлой зимой было холодно. Пит был в пальто и перчатках, он принес с собой портфель с кипой бумаги, похожей на рукопись. На дне портфеля лежал целлофановый пакетик с двумя унциями героина. Достаточно, чтобы избавиться от Гримина. Пит ничего не трогал в доме — пусть полиция поскорей закроет дело.

Он соврал, что собирает истории для книги «Лучшие советы от лучших учителей». Пит расспрашивал только лучших из лучших. Мужчина был польщен. Его совет был простым, но важным. Не обманывайтесь, что знаете кого-то назубок. У всех есть свои секреты.

«Например?» — спросил Пит.

Ему повезло. Парень хотел произвести впечатление.

«Какой самый страшный секрет вы узнали?»

«У меня есть превосходный секрет», — сообщил бывший учитель. Одиночество и лесть развязали ему язык.

«Не сомневаюсь», — ответил Пит.

Дом был маленьким и холодным. Батареи — едва теплыми. Ни животных, ни семьи. На каминной полке тикали часы. Пит оставил машину в паре кварталов. Вечерело.

Мужчина медленно рассказывал свою историю, делая эффектные паузы. Он соврал, что слышал ее от знакомого своего знакомого. Девочка стояла на углу и выглядела потерянной. Парень остановился рядом и предложил прокатиться. Он хотел эту крошку. Никто не мог бы на него подумать — он вел тайную жизнь, как и обещалось. Парень давно наблюдал за девочкой, и вот она в его власти, но другая девочка оттолкнула ее и сама села в машину. «Ну и что ты будешь делать?» — спросила она. Сами видите, она была плохой девочкой. Так говорил знакомый его знакомого. У нее были зеленые глаза, а это знак дьявола, и потому он отвез ее к себе домой и держал целый день взаперти. Ему пришлось наказать ее и преподать урок. Это была самая страшная история о тайной жизни, которую он слышал. Он засмеялся. Он не знал даже, верить ей или нет.

Пит сказал, что слышал похожую историю. Мир тесен, и истории повторяют вновь и вновь. Кажется, дело было на Найтингейл-стрит.

Лейн, поправил мужчина. На Найтингейл-лейн.

— Я узнал от Лорри, что ты называла его Гримин, — добавил Пит. — Приехав к нему, я понял почему. Буквы на его номерном знаке остались прежними.

Пит заметил это, когда взломал замок и спрятал героин в багажнике. Он отъехал немного и позвонил старому приятелю из полицейского управления округа Саффолк. Героина в багажнике хватало на пожизненное заключение. За хорошее поведение Гримина могли выпустить досрочно, но он умрет раньше.

Мими бросила лейку. Она смахнула пыль с мисс Фетерстоун, у которой были листья в волосах и брызги грязи на платье. Мисс Фетерстоун весьма заботилась о своей внешности. Пит отпил кофе. Он избавился от Гримина, потому что пообещал Анни всегда заботиться об Эльв. По дороге на вокзал Эльв попросила Пита завернуть на Найтингейл-лейн.

Они сидели в «вольво». Мотор работал вхолостую.

— Здесь ты жила? — шепотом спросила Мими, увидев дом. Прекрасный трехэтажный дом, белый с черными ставнями и красивым широким крыльцом. Две трубы. Шток-розы у двери. — Настоящий замок.

Во дворе рос боярышник, зеленел огород. Теперь здесь жила другая семья. В окнах горел свет, и можно было заглянуть в комнаты. Книжные полки, диваны, картины на стенах. Кошка на кухне.

— В какой комнате ты жила? — спросила Мими.

Эльв указала на чердачные окна.

— Настоящая башня, — восхитилась Мими.

— У нас был самый лучший огород. В нем росли разноцветные помидоры.

— Помидоры красные, — возразила Мими.

— А у нас были розовые, желтые, коричневые, фиолетовые и зеленые.

— Чистая правда, — подтвердил Пит. — Как конфеты.

— Сомневаюсь, — фыркнула Мими.

Пит и Эльв весело переглянулись над головой Мими. Малышка говорит совсем как Клэр. Так же безапелляционно.

Эльв и Мими вышли из машины и встали на краю дороги. Сумерки катились по лужайке бархатными волнами.

Эльв так часто говорила дочери то же, что Анни говорила ей! Мими ловила каждое слово, ее маленькое серьезное личико запрокидывалось в темноте, и сердце Эльв сжималось от любви. Жил-был мальчик, у которого был самый верный пес на свете; жили-были три сестры, которые танцевали в саду; жила-была мать, которая пошла бы на все ради своего ребенка.

Возможно, существует безусловная любовь. Возможно, она обволакивает тело и подпирает его изнутри, как кожа и кости. Эльв никогда не забудет сестер, которые сидели с ней в огороде; бабушку, которая сшила ей платье цвета неба; мужчину, который заметил ее в траве и любил сверх всякой меры; мать, которая поставила на огороде палатку, чтобы рассказывать ей сказки, когда она была совсем крошкой. Ни хорошей, ни плохой, ни эгоистичной, ни сильной — просто маленькой девочкой, которой был нужен знакомый голос, когда опускалась темнота, и порхали мотыльки, и неуклонно надвигалась ночь.

ВЕРНАЯ

Я ждала там, где видела тебя в последний раз.

Прошла ночь, настало утро, и снова опустилась ночь.

Прошло десять лет, потом сто. Зеленые листья стали алыми и снова позеленели. Ветер повалил дерево, под которым я укрылась от непогоды. Я увидела молнию в небе и пылающие звезды. Я увидела мужчин, которые говорили о любви, а после отворачивались. Я увидела мужчин, которые хранили верность, но не могли открыть свои души. Я увидела, как рождались дети, разверзались могилы, падал снег. Я провела там столько времени, что оно потекло вспять. Вот соловей. А вот боярышник. Я снова девочка с длинными черными волосами и смотрю, как ты идешь по траве ко мне. Всего через час ты узнала меня.

Иногда Пит Смит возил их за покупками. Он непременно осыпал Мими подарками, что в «Таргете», что в «Саксе» на Пятой авеню. К семи годам Мими могла выпросить у него хоть звезду с неба. Она называла его Деда, то есть дедушка. Мими обожала давать клички, читать книги и танцевать. Ее волосы были черными, а глаза темнее, чем у Лорри. «Ты ее испортишь», — предупреждала Эльв. Похоже, дочь унаследовала отцовское очарование. Все девочки в школе хотели сидеть с ней за обедом и слушать сказки. Они крутились вокруг нее, мечтали подружиться. Стоило Мими прийти в школу в розовых ковбойских сапожках, ее одноклассницы бросились выпрашивать у матерей такие же. Пит сомневался, что можно испортить ребенка парой забегов по магазинам. Баловать малышку было так приятно! Он первым после Эльв и врачей увидел Мими, когда она появилась на свет, так что ему было чем гордиться.

Он прожил в городе столько лет, что его перестали называть Могильщиком, хотя он каждую неделю косил траву, подрезал сирень, сидел на скамейке, брал с собой лопату, если кладбищенские дорожки были засыпаны снегом. Теперь его по праву считали дедушкой Мими, хотя между ними не было кровного родства. Эльв и Мими переехали в квартиру на верхнем этаже дома Пита в Норт-Пойнт-Харборе. Эльв работала в собачьем приюте в соседнем городке, куда ее взяли помощником директора. Мими училась в третьем классе той же школы, что когда-то сестры Стори. Школу перестроили, учителя были совсем молодыми. Все изменилось и в то же время осталось прежним. Пит пошел вместе с Эльв на первое родительское собрание. У нее по-прежнему были проблемы с официальными встречами и начальством. Она суетилась и робела, особенно проходя по тем же коридорам, что много лет назад с сестрами.

После реконструкции в школьной библиотеке появился читальный зал имени Мег Стори. На торжественном открытии Эльв пожала руки мэру, библиотекарям и членам городского совета. Элиза и Мэри Фокс тоже пришли. Элиза заплакала, когда Пит произнес пару слов о том, что книги много значили для Мег и Анни хотела почтить память дочери, разделив ее любовь к чтению со всем городом. Ораторы и гости приступили к праздничному обеду в вестибюле, а Эльв предпочла читальный зал. Имя Мег было выбито на латунной табличке над дверью. Эльв направилась в отдел художественной литературы, где нашла полки с романами Диккенса и Готорна.

— Прекрасно. Идеально, — позже похвалила она Пита. — Совсем как мать хотела бы для Мег. Ты все сделал правильно.

Иногда Эльв уходила с работы пораньше и ждала трехчасового звонка в читальном зале. Зимой из окна был виден залив. Летом — только зелень деревьев. Город стал совсем другим, и Эльв наконец поверила, что больше не увидит дурного человека. Давным-давно она мельком видела его автомобиль — в ту пору, когда бедняжка Джастин Леви еще таскался за ней, а она тусовалась под мостом с ребятами, курившими марихуану. Та самая машина, на заднее сиденье которой села Клэр. Мужчина рванул с места, и Эльв пришлось дернуть дверцу и запрыгнуть на ходу, чтобы он не забрал сестру. Она узнала номер. Надо было позвонить в полицию, но ее парализовало от страха. Она вспомнила, как сказала тогда Джастину, что он найдет себе девушку получше, которая будет любить его по-настоящему. Но он не знал, как это сделать.

Мими знала, где искать маму после уроков. Иногда девочка хвасталась, что читальный зал назвали в честь нее, хотя знала, что это неправда. Зато история была что надо. Все так и открывали рты, даже богачки, которые жили в больших домах и не слишком любили Мими. Кое-кто шептался, что у нее нет отца. Впрочем, ей было наплевать, верят они или нет. Она страстно полюбила книги, библиотека стала для нее вторым домом, и ее фамилия была Стори, так что читальный зал в некотором смысле действительно принадлежал ей. Ей нравилось думать, что, если бы тетя была жива, они говорили бы о книгах. Матери не хватало времени читать, хотя ее истории были лучшими на свете. Она призналась, что когда-то придумала целый мир со своим особенным языком, хотя сейчас уже ничего не помнит.

— Надо было записывать, — посетовала Мими. — Если записываешь, сложнее забыть.

Мими записывала истории, которые мать рассказывала об отце. Сплошные выдумки. Тем лучше. Она исписала уже целую тетрадь под заголовком «Самый верный пес на свете» приключениями отца и собаки по кличке Мамаша. Мими считала, что кличка просто отпадная. Она приклеила на внутреннюю сторону обложки фотографию отца. Он улыбался. Осталось совсем мало фотографий, на которых отец собирался рассказать сказку, прогуляться по лесу, пробежаться по снегу в Центральном парке. Мать рассказывала, что он любил это делать. Мими нравилось изучать лицо отца. Ей казалось, что она его знает, хотя ни разу не видела. Они посещали его могилу в Квинсе. И все же отец был жив в ее книге.

Мими писала своей тете. Как здорово переписываться с человеком на другом конце света! Найдя в почтовом ящике письмо, она воображала, будто это тайное послание, которое ждало ее весь день, пока она была в школе. Сперва Мими посылала только рисунки, потом стала писать на обороте. Через некоторое время тетя начала отвечать. Она была забавной. Постоянно шутила: «Почему помидор женился на сливе? Потому что наконец-то созрел! Чем помидоры чистят зубы? Томатной пастой!» Тетя рисовала картинки Парижа: фонарь, ручная ворона из ювелирной мастерской, мост с узорными перилами, розовый куст в Люксембургском саду.

— Как на твоем языке называлась тетя? — спросила Мими мать, когда они возвращались домой из школы.

Обычно они ходили длинным окольным путем, но в погожие дни гуляли вдоль залива. Матери, похоже, там нравилось. Иногда она останавливалась, всегда в одних и тех же местах, и смотрела на лес.

— Я не помню ни единого слова, — ответила мать.

Мать Мими была красивой и печальной. Она не дружила с другими матерями. На школьные праздники Мими сопровождал Деда, потому что мама слишком переживала из-за родительских собраний. Он же готовил угощение. Иногда в гости приходила троюродная тетя Мэри. Женщины сидели на диване, пили вино и смеялись. Эльв становилась совсем другой в эти минуты. Счастливой.

— Не может быть, чтобы ты ничего не помнила, — настаивала девочка.

Мими училась лучше всех в классе, потому что много читала и была на редкость упорной.

Мать поразмыслила. Если «сестра» будет «gig», значит, «тетя», наверное, «gigi». Так она называла Клэр наедине, когда остальной мир исчезал вдалеке.

«Дорогая Gigi», — с тех пор писала Мими. Спальня девочки выходила на огород, где мать часто работала в теплые дни. В огороде не хватало солнца, поэтому пришлось срубить несколько ив, на которых мисс Фетерстоун нравилось сидеть и смотреть на мир. Любимая кукла Мими по-прежнему была рядом. Но девочка уже училась в третьем классе, в июле ей исполнится восемь, так что мисс Фетерстоун чаще всего оставалась дома. Мисс Фетерстоун с удовольствием слушала сказки, которые Мими рассказывала ей перед сном. Мамины сказки всегда начинались так: «Давным-давно…» Это значило, что все уже случилось и герои уже умерли.

Каждое лето парижская тетя присылала племяннице особенный подарок на день рождения, с тех пор как Мими исполнилось три года и она послала первый рисунок. Тетя присылала подарки на дедушкин адрес, но теперь они с мамой жили там же. Подарки приходили в розовых коробочках с черными шелковыми ленточками. Мими обожала розовый цвет. Она была в восторге от подвесок-амулетов, которые тетя делала специально для нее. Мать тоже считала, что они прекрасны. Она осторожно брала их в руки и разглядывала.

Мими больше всего на свете любила тетины подвески, не считая книг, мисс Фетерстоун, мамы, дедушки, прабабушки и фотографии отца. Она хранила подвески в розовых коробочках в верхнем ящике комода. К каждому подарку прилагалась записка. «Чтобы быстро бегать». Золотая лошадка с седлом из лунного камня. «Чтобы летать». Крошечная малиновка из золота и бирюзы, с серебряным клювом. «Чтобы не потеряться». Светлячок с глазами из цитрина и брюшком из огненного опала, мерцавшего как пламя. Светлячок был как живой, поэтому Мими взяла его в школу, когда начался семестр, — похвастаться. Она заявила, что это настоящий парижский светлячок и якобы во Франции все насекомые из золота. Девочки поверили и захотели потрогать светлячка на удачу. Мими чуть не потеряла подвеску, когда Патти Вайнштейн уронила ее. Она быстро завернула светлячка в платок, спрятала в рюкзак и больше не носила тетины подарки в школу.

«Чтобы было где укрыться». Золотое дерево с россыпью нефрита на ветках. «Это боярышник», — узнала мать, а когда Мими спросила, что такое боярышник, они отправились на Найтингейл-лейн. Мими уставилась на высокое дерево на лужайке дома, где жили сестры Стори, и поняла, почему мать говорила, что любила сидеть на его ветвях. Она сама была не прочь забраться на боярышник, но теперь он принадлежал другой семье, а у Мими был собственный двор на другой стороне города, вполне солнечный, с тех пор как срубили ивы.

В тот год подвеска прилетела из Парижа раньше времени в чемодане Амы. Долгожданный визит прабабушки стал большим праздником. Они много дней приводили квартиру в порядок, поставили цветы в ее комнате. Вымели комки пыли из-под дивана, разобрали шкаф в прихожей — теперь шапки, перчатки, коньки и сумки не вываливались на пол, если открывали дверь. Они хотели, чтобы все было идеально. Наталия оценила их труды. Она привезла французские конфеты в форме фиалок, шелковые шарфы, сыр для Пита и подарок на день рождения от Клэр. Мими прыгала вокруг прабабушки, топая ковбойскими сапожками, пока не получила подвеску. Пожалуй, нынешняя была самая прелестная и необычная из всех: «Чтобы забыть о голоде». Маленький помидорный куст с рубином, цитрином, коричневым алмазом и крошечным изумрудом. Дочь развернула подарок, и Эльв засмеялась.

— Разве бывают коричневые помидоры? — спросила Мими.

— «Чероки шоколад», — подтвердила мама. — Может, посажу пару кустов в этом году.

Теперь, когда Мими исполнилось восемь и она стала сознательной, Деда купил ей золотой браслет, к которому можно было прикрепить амулеты и носить хотя бы по особым случаям. Она уже знала, чем грозит хвастовство. В этом году она придумала план и поведала его мисс Фетерстоун.

«Дорогая Gigi, — написала она, — я точно знаю, что хочу в подарок».

Мими знала, что не стоит особо надеяться, потому что не все желания исполняются; по крайней мере, так говорила мать. И все же она верила, что все получится. Она попросила у gigi то, чего больше всего хотела на день рождения, а взамен послала ей нечто особенное. Картину, которую мать нарисовала в юности, вставила в рамку и разрешила повесить в детской. На картине было много черной воды. Мама сказала, что это парижская река ночью. Река называлась Сена, и мамина сестра жила совсем рядом с ней. Наверное, она гуляла по набережным поздними вечерами, собирала камни, смотрела, как чернильное небо осыпается пеплом.

Клэр удивилась, получив первый детский рисунок. Он был сложен вдвое и спрятан в конверт, подписанный размашистым почерком Пита. На следующем рисунке был изображен их дом на Найтингейл-лейн. Спальня девочек напоминала башню замка. Повинуясь порыву, Клэр смастерила подвеску в виде золотой лошадки. Она думала, что этим все закончится, но Мими продолжала слать картинки, а после того как научилась писать, остановить ее было уже невозможно. Листки линованной бумаги с печатными буквами и кучей ошибок летели один за другим. Племянница описывала свои приключения, давая каждому название. «День, когда я пошла в детский сад». «День, когда мы купили качели». «День, когда воробушек выпал из гнезда и мы отнесли его в приют для птичек». Однажды Пит приложил фотографию ребенка с куклой под ивой. Нечестная игра. Клэр написала на обороте снимка «Мими и мисс Фетерстоун» и невольно улыбнулась. Она сохранила фотографию, иногда доставала ее и разглядывала: ребенок с длинными черными волосами и серьезным взглядом, кукла в белом платье, двор в Норт-Пойнт-Харборе.

Клэр начала мастерить подвески для взрослых и приобрела немало поклонников. Люди были без ума от ее уникальных талисманов. Некоторые утверждали, что они помогают находить потерянное, исцелять больных, отличать лжеца от честного человека. Если зажать талисман в руке, он предскажет будущее: важное решение, переезд в новый город, любовь всей жизни. Подвески вошли в моду. Некоторые были ими одержимы. Многие парижане носили хотя бы одну, но мечтали купить еще. Подвесками обменивались на вечеринках и в клубах как дорогими коллекционными картами. Несколько подвесок украли, но, по слухам, вернули законным хозяевам по почте или просто подбросили под дверь в коричневой бумаге, перевязанной шпагатом.

Многие подвески Клэр появились благодаря предметам из антикварного магазина месье Абетана, в котором также продавались сигареты и журналы. До магазина было рукой подать. Клэр и месье Абетан часто пили чай по вечерам, когда девушка возвращалась из мастерской месье Коэна. Иногда она приносила миндальное печенье и финики или бумажный пакет с засахаренным миндалем. Клэр рассказала deuxième месье Коэну о коллекции редкостей, которую месье Абетан хранил вместе со всяким хламом. Точно так же она описала месье Абетану сказочные драгоценности месье Коэна. Мужчины заочно подружились. Им нравилось беседовать через Клэр, и они часто неистово спорили, особенно о политике. Однако оба были знатоками человеческой натуры и потому прекрасными учителями.

Месье Абетан поведал Клэр, что колокольчики, которые она только что выбрала, некогда служили персиянкам любовными амулетами.

— Попробуй, — со знанием дела предложил он. — Сама все поймешь.

На следующий день Клэр явилась в мастерскую и повесила колокольчики на нитку лазурита, темно-синего камня с золотистыми искрами пирита. Лазурит был примитивным, мощным камнем. Его одним из первых начали применять в ювелирном деле в Египте и Персии. Считалось, что лазурит — камень истины, открывающий подлинное лицо своего носителя. Deuxième месье Коэн тоже признавал, что лазурит весьма необычен. Резчики камня умели оценить глубину его цвета по запаху. Чем темнее был цвет, тем насыщеннее запах.

Клэр обрела утешение на чердаке deuxième месье Коэна. Соседки вздохнули спокойно. Маленькие девочки шептались, что, став взрослыми, купят целую дюжину ее подвесок. Работа заменила ей любовь и веру. Она творила так увлеченно, что порой теряла ощущение реальности. Клэр обжигалась припоем, но ничего не замечала. Она колола себе пальцы, но не чувствовала боли. Такая увлеченность — черта подлинного мастера, но месье Коэн беспокоился о своей ученице. Неужто он направил ее на ложный путь? Шли годы, и месье Коэну стало ясно, что юность Клэр проходит впустую на его чердаке. Ночью, когда птицы умолкли и углы комнаты погрузились в сумрак, месье Коэн подошел к зеркалу. Он увидел юношу, которым был давным-давно. Ему хотелось дать отражению пощечину и велеть прогуляться на солнышке. Крикнуть: «Выйди на улицу! Живи!»

Он написал письмо мадам Розен: «Я беспокоюсь о вашей внучке. Возможно, нам следует поговорить».

Вскоре Наталия пришла к нему в гости. Было воскресенье, и она не стала будить Клэр. Наталия принесла с собой пирог, немного фруктов и соленые орешки кешью. Она с трудом поднялась на чердак. Из окна прихожей открывался чудесный вид, но Наталия пыталась отдышаться. Она постучала в дверь, позвала месье Коэна и услышала странный лязг. Старик убирал самодельную сигнализацию из кастрюль и сковородок.

— Какой приятный сюрприз, — произнес он, открыв дверь.

Они познакомились много лет назад, когда были моложе, и потому сейчас казались друг другу прежними. Для нее он был высоким мужчиной с темными волосами и голубыми, как небо, глазами. Она для него — роскошной женщиной с золотисто-каштановыми локонами. Оба разволновались и засмеялись при виде друг друга. Месье Коэн извинился и пригласил даму войти. Наталия заварила чай и нарезала пирог.

— Итак, вы беспокоитесь о моей внучке.

— Я не хочу, чтобы она окончила свои дни, как я. Одна на чердаке.

Наталия обвела рукой птичьи клетки и ворону, которая спрыгнула со шкафчика, завидев крошки на столе.

— Едва ли вы один.

Она была замужем, когда Самуил впервые встретил ее, и так прекрасна, что он все равно не посмел бы заговорить. Он был робок и одержим работой. Ее муж был американцем, и вскоре она исчезла, возвращаясь лишь ненадолго. Deuxième месье Коэн взял Наталию за руку, пока она наливала ему чай. Внезапно его поразила мысль, что будущее уже наступило. Нельзя терять ни минуты. Он еле сдерживался.

— Не поздно ли вы спохватились? — Наталия засмеялась, хотя была польщена. — Кажется, вам уже девяносто?

На следующий день, придя в мастерскую, Клэр увидела, что месье Коэн не сидит за рабочим столом, а кормит птиц. На третий день он побрился над кухонной раковиной. На четвертый сообщил, что ждет гостей, и попросил приготовить скромный ужин из салата, сыра и паровой спаржи.

Клэр нехотя повиновалась. Абетан нашел для нее амулет «скарабей сердца» из синей египетской керамики. Подобных скарабеев клали усопшим, чтобы в загробном мире их сердца и души сочли огромными, отягощенными добродетелью, и потому судили снисходительно. Клэр была очарована формой и предназначением скарабея. Ей не хотелось прерывать работу и наводить порядок.

— Но мы всегда работаем до темноты, — удивилась она.

— Больше нет. Мужчина должен как следует питаться, — пожал плечами месье Коэн. — Уверен, что мой друг Абетан считает так же.

Клэр накрыла стол, пожелала наставнику доброй ночи и сбежала по лестнице через ступеньку. Она не знала, куда девать свободное время. Еще даже не стемнело. Клэр оставила амулет из лазурита и персидских колокольчиков себе. Утверждалось, что колокольчики звенят и привлекают истинную любовь, но сколько она их ни трясла, амулет не издавал ни звука. Клэр подумала о женщинах, которые носили колокольчики до нее где-то в пустыне. Интересно, судьба нашла их сама или им пришлось гоняться за ней? Цокая каблуками, Клэр вылетела на улицу и увидела женщину с золотисто-каштановыми волосами и легкой походкой. Внезапно она узнала в ней бабушку, женщину восьмидесяти с лишним лет. В черном плаще и алом шарфе Наталия летела сквозь летний вечер на свидание.

После этого Клэр уходила с работы каждый день в пять часов из-за тайных свиданий, о которых знали все соседи. «Смотрю, у вашей бабушки ни минутки покоя», — замечала какая-нибудь старушка. «Передайте привет голубкам», — шутил бакалейщик. В самый разгар работы Клэр приходилось прибираться, прятать камни, накрывать ужин. Чем ближе был назначенный час, тем больше волновался месье Коэн — начинал старательно причесываться, надевал чистую рубашку. Клэр тем временем научилась неплохо готовить. Превосходно, если верить deuxième месье Коэну. Когда ее фантазия иссякла, она стала выпытывать рецепты у соседок. Старушки охотно ставили на землю тяжелые сумки, в которых хранили все на свете, от ключей до сачков для ловли бабочек, и выдавали Клэр секреты рагу и pot-au-feu,[15] картофельных и сырных пирогов. Девушка записывала рецепты в одном из выцветших голубых блокнотов, оставшихся от Мег. Старушки видели, как мадам Розен ходит на свидания в алом шелковом шарфе. Они знали, кто милуется с мужчиной, а кто ужинает в гордом одиночестве кроме старой кошки Сейди. Они советовали Клэр самой отведать их блюда. А вдруг поможет? Яблоки для любви, розмарин для воспоминания, пирог «Второй шанс», так и таявший на языке. Блюда были простыми и ясными, они вливали жизненные силы и унимали беспокойство, но учащали пульс. Старики больше понимали в любви. У них не оставалось времени на сомнения. «Ну же, — уговаривали соседки. — Ты должна попробовать». Но Клэр не видела смысла готовить себе одной. Она съедала стоя ломтик сыра, яблоко или салат из помидоров с уксусом и солью. Кошка крутилась у нее под ногами, хотя они не любили друг друга. Дома никого больше не было.

— Когда ты познакомилась с deuxième месье Коэном? — спросила Клэр однажды вечером у вернувшейся с ужина Наталии.

Ама разматывала алый шарф и напевала себе под нос.

— С кем? — поддразнила Наталия.

— Ама! С твоим молодым человеком, если можно так назвать старика. Все уже в курсе. Даже я!

— Да, но кто сказал, что он deuxième?

— Мадам Коэн, разумеется.

— Дело в том, что она сначала познакомилась с его братом и вышла за него замуж. А для меня он premier[16] месье Коэн, — Наталия засмеялась. — Я была с ним знакома, но попросту не замечала. Как продавца газет. Ходишь мимо киоска каждый день, но не знаешь, кто отсчитывает сдачу.

— Моя бабушка влюбилась, — сообщила Клэр, когда в очередной раз принесла мадам Коэн коллекцию украшений.

Амулеты в виде скарабеев были вырезаны из полудрагоценных камней, цитринов, бирюзы и аметистов. Как обычно, их расхватали, едва они появились в продаже. Мадам Коэн отметила, что Клэр стала популярнее своего учителя.

— Влюбилась до дрожи в коленках, — засмеялась мадам Коэн. — Кстати, а как твои колени?

— Превосходно, — заверила ее Клэр. — Могу запросто пробежать десять километров.

В Париже наступил сезон дождей, похолодало. После того как ночью вор вломился в мастерскую, на полу кухни остались ледяные следы. То ли он вошел через переднюю дверь и выбрался через окно по пожарной лестнице, то ли наоборот. Так или иначе, окна остались распахнутыми настежь. Ночной воздух выморозил дом и убил птиц в клетках. Перья осыпались на пол и прилипли к мокрому линолеуму. Вор вынес все ценное: камни, слитки золота, старинные монеты. Все было испорчено. Даже диванные подушки были вспороты, отчего вокруг витало еще больше перьев. Сигнальные кастрюли и сковородки валялись бесполезной грудой.

«Я подумал, что пронесся ураган», — позже заявил один из соседей. «Грохоту было! Я решил, что наверху устроили танцы, — сообщил другой приехавшей наконец полиции. — Иногда к старику приходила женщина».

Месье Коэна нашла Клэр. Еще на лестнице она поняла, что случилась беда. Обычно пение канареек было слышно уже на втором этаже, но в тот день стояла мертвая тишина. Когда Клэр толкнула дверь и вошла в квартиру, над головой не висело ни кастрюль, ни сковородок. Канарейки лежали на полу клеток безмолвные и застывшие, как золотые статуэтки. Клэр обвела взглядом разгром. Распахнутые шкафчики, беспорядок на рабочем столе, вытащенные ящики, вспоротые мясницким ножом диванные подушки, как будто вору было мало, мало, мало. На кухонном полу валялось несколько луковиц. Клэр купила их в начале недели. Она хотела приготовить рагу «Любовь слепа». Соседка поделилась с ней рецептом всего несколько дней назад. Они стояли в коридоре. Старушка шепотом перечисляла ингредиенты, а Клэр поспешно царапала в блокноте. Свежий цыпленок, горсть абрикосов, красное вино, майоран, ломтики груши. Никакого чеснока. Тушить, а не варить, пока мясо не станет мягким, но не слишком долго. Наталия немного приболела, и Клэр не стала готовить рагу. Месье Коэн собирался поужинать в одиночестве. Ему было достаточно хлеба и сыра. И возможно, тарелки супа.

Клэр заметила, что дверь спальни распахнута. Ее сердце сжалось. Что, если она забыла запереть входную дверь прошлым вечером? Все ее мысли были о подвесках. Она собиралась сделать серию львиных амулетов для защиты и отваги. Клэр включила свет в спальне. Deuxième месье Коэн лежал на полу. Он сжимал в руке трость, но вступить в бой с незваным гостем не успел. Его хватил удар. Клэр опустилась на пол. Месье Коэн не забыл надеть шлепанцы. Девушка закрыла умершему глаза и долго сидела на холодном полу рядом со стариком. Он был ее учителем, и своими успехами она обязана ему.

Когда приехала полиция, Клэр отправилась на кухню, чтобы ответить на вопросы. Соседей уже опросили, в квартире отовсюду сняли отпечатки пальцев, хотя полицейские признавали, что выследить мелкого воришку непросто. Клэр все время смотрела на луковицы на полу. Она мучительно пыталась вспомнить, закрыла дверь или нет. Что она делала после того, как месье Коэн попрощался с ней? Клэр взяла луковицу, поднесла к лицу и заплакала. Сколько ни крепись, а лук сильнее. Он всегда заставит плакать.

Прибыли внуки мадам Коэн и взяли все в свои руки. Вызвали машину, договорились с похоронным залом и часовней. Юноши были такими высокими, а крыша такой покатой, что, казалось, в квартире стало тесно. Один уговаривал ворону зайти в клетку. Другие звонили родным, планировали похороны. Полицейские переговаривались так быстро, что Клэр не понимала ни слова. В конце концов, французский не был ее основным родным языком и даже вторым. Внезапно в ее голове промелькнула мысль на арнелльском: «Nom brava gig. Reuna malin».

Полицейские наконец приступили к допросу, и им пришлось повторять фразы снова и снова, чтобы Клэр поняла. Да, она работала с покойным. Да, у него были драгоценные камни и золото. И да, она могла оставить дверь открытой прошлым вечером. Возможно, она забыла ее запереть.

Дыхание Клэр участилось. У нее закружилась голова, подкосились ноги. В комнате было полно врачей, но никто не предложил ей подышать в бумажный пакет или выпить валиум. Зато один из внуков мадам Коэн принес стакан водки, который Клэр с благодарностью приняла.

— Я могу еще чем-нибудь помочь? — спросил молодой человек.

Это был Филипп, который отнес Шайло вниз по лестнице. В руках он держал клетку с вороной. Когда птица закаркала, он набросил на нее салфетку и заставил замолчать.

Клэр покачала головой.

Она ушла, Филипп окликнул ее. Похоже, она не услышала, и он бросился за ней по винтовой лестнице. На самом деле она услышала, но решила не обращать внимания. Теперь же она разозлилась. Ей хотелось одного: чтобы ее оставили в покое. Когда Клэр резко повернулась, Филипп споткнулся и поднял руки в знак добрых намерений.

— Я хотел помочь тебе добраться домой.

— Разве похоже, что мне нужна помощь?

Филипп стал онкологом, на что решались немногие врачи. Этот высокий, шести футов ростом, мужчина был трудоголиком и доподлинно знал одно: поставить диагноз очень сложно. Нельзя судить по первому впечатлению.

— Внешний вид обманчив, — заметил он.

— Я убила его. Неужели по мне не видно? Это я во всем виновата.

Клэр вышла на улицу и села на скамейку на площади напротив здания. Одиночество впивалось в сердце, точно острый нож. Машина забрала тело. Внуки мадам Коэн разъехались. Последней место действия покинула полиция. Клэр сидела под темнеющим небом, несчастная и безутешная. Ничто не способно защитить тех, кого она любит. Она увидела, что к ней идет мужчина. Под мышкой он держал птичью клетку.

— Уходи, — попросила Клэр.

— Не могу. Бабушка велела отвезти тебя домой, — Филипп Коэн сел рядом. — Не будь идиоткой, Клэр. Ты его не убивала. У него случился инсульт из-за тромба. Дядя Самуил девяносто лет ел что попало и последние десять лет почти не двигался. Его артерии закупорились. Смерть все равно настигла бы его.

— Если бы я закрыла дверь, он бы не умер.

— Старик был настоящим параноиком. Он наверняка проверил замок перед сном. А если даже нет, по крайней мере, вор положил конец его страданиям.

Клэр поморщилась.

— Ты все на свете можешь объяснить?

— Нет. Я не могу объяснить, почему забрал ворону. Терпеть не могу птиц. Поехали домой. «Спасибо» говорить не обязательно.

Он указал на стоящую поблизости машину. Ржавый «сааб» давно пора было помыть. Внук мадам Коэн заботился о многом, но не обо всем. Филипп и Клэр встали и пошли к машине. Девушке было не по себе. Этот человек явно считал, будто знает ее. Но он жестоко ошибался.

— Спасибо, — неискренне проворчала она.

Ей хотелось доказать, что она вовсе не избалованный неблагодарный ребенок.

— Пожалуйста.

Из вежливости Филипп говорил по-английски, хотя вежливость давалась ему нелегко. Он был грубоватым и прямым человеком. Возможно, поэтому его не отталкивали дурные манеры Клэр. Однажды в детстве в бабушкиной лавке она обозвала его простофилей, и он много недель пытался понять, что она имела в виду. Он и сейчас не был уверен. Клэр обычно держалась очень надменно, странно, что она позволила себя подвезти.

— Можешь не выходить из машины, — разрешила она, оказавшись на месте.

— Я и не собирался, — ответил он.

— Почему? Бабушка не велела?

— Потому что один из моих пациентов умирает и я должен его навестить.

— Вот как, — смутилась Клэр. — Понятно.

— Не переживай. Все мы когда-нибудь умрем, но он умрет сегодня или завтра. Я могу опоздать на похороны дяди.

Клэр, напротив, пришла пораньше. Ей хотелось посмотреть на месье Коэна в последний раз перед службой. Старик выглядел безмятежным, далеким от мирских несчастий, как и говорил Филипп. Клэр положила покойному под пиджак «скарабея сердца».

Кладбище было маленьким и старым, вдоль каменной стены росла сирень. Места не хватало, и скорбящим приходилось тесниться среди памятников, чтобы послушать службу у могилы. Месье Коэн не покидал квартиру больше десяти лет и поразился бы, как много людей пришло на его похороны и сколько слез они пролили. Даже месье Абетан, который никогда не встречал месье Коэна во плоти, пришел почтить его память. Бабушка Клэр упала в обморок перед службой. Слишком много печали, слишком много людей. Вокруг хватало врачей, и вскоре Наталию привели в чувство при помощи нюхательных солей и стакана холодной воды. Клэр подошла к Наталии и встала на колени. Ей хотелось сказать, что она виновата в смерти месье Коэна, что она не закрыла дверь, но она произнесла лишь:

— Мне ужасно жаль, Ама.

Наталия погладила ее по голове.

— Он подарил мне счастье на закате наших дней. Я ни о чем не жалею. А ты была для него дочерью. Ты никогда не забудешь того, чему он тебя научил.

Во время службы Наталия сидела рядом с мадам Коэн. Один из внуков мадам держал над их головами черный зонт. Раввин прочел погребальные молитвы. Клэр заняла место в заднем ряду, она надела черное платье, которое Жанна подарила ей, когда она только начала работать в магазине. Шерстяная ткань кусалась. Посередине службы подошел Филипп и сел рядом.

— Твой пациент умер? — прошептала Клэр.

Женщина в переднем ряду обернулась и уставилась на них.

— Не вертитесь, — сделал замечание Филипп. — Вы на похоронах.

Когда женщина отвернулась, Филипп переглянулся с Клэр. Она раньше не замечала этот блеск в его глазах.

— Еще жив, но скоро преставится. Лежит без сознания, так что ему все равно, рядом я или нет. А мне было нужно к тебе.

— Дай угадаю, — протянула Клэр. — Бабушка велела?

Филипп взглянул на нее и не ответил. Клэр тревожно отвернулась. Похоже, она знала о нем еще меньше, чем он о ней.

Поминки прошли в доме мадам Коэн. Соседки принесли свои лучшие блюда, и вскоре стол ломился от еды. Многие рецепты были Клэр знакомы: pot-au-feu, рагу «Любовь слепа», говядина с черносливом, крем-карамель с фисташками, мясные пироги. Она все это готовила, но не пробовала. Однако теперь, отведав на поминках, сочла их превосходными на вкус.

Наталия осталась на ночь у мадам Коэн. Филиппа попросили отвезти Клэр домой. Он пожал плечами, как будто ему было все равно.

— Соглашайся, Клэр, — посоветовала Ама. — Ни к чему бродить по улицам одной.

Мадам Коэн протянула молодым людям куртки и вытолкала их за дверь.

— Как ворона? — спросила Клэр на лестнице.

— Настоящая ведьма. Будит меня в четыре утра.

Филипп оставил машину во втором ряду на стоянке такси. Он всюду опаздывал и вечно спешил. Когда они подошли к машине, один из таксистов принялся скандалить. Из-за того что его автомобиль заблокировали, он потерял нескольких пассажиров. Мужчины послали друг друга к дьяволу, затем Филипп утихомирил таксиста парой евро.

— Некоторые люди — совершенные идиоты, — сухо заметил Филипп.

— Да, — согласилась Клэр. — Я знаю.

— Или простофили, что бы это ни значило. Наверное, то же самое.

— Более или менее, — согласилась Клэр.

Было уже поздно, моросил легкий дождь. Машины неслись мимо. Филипп сам распахнул заржавевшую пассажирскую дверцу. Фокус был в том, чтобы пнуть определенную точку под ручкой. Шел тихий, зеленый, холодный дождь. На Клэр было ожерелье из лазурита. Она пригнулась, садясь в «сааб», и услышала звон колокольчиков. Наверное, ей померещилось. Проверяя, она шагнула назад и посмотрела на младшего внука мадам Коэн, такого неугомонного в детстве — разбивавшего окна, изобретавшего мухобойки, хоронившего собак, сидевшего с умирающими и старавшегося порадовать бабушку чем только можно.

— Готова? — спросил он.

— На все сто, — ответила она.

Иногда мадам Коэн не помнила, что случилось днем раньше, но далекое прошлое стояло перед ее глазами как живое. Цвет платьев, которые они с сестрами носили, пестрые яблоки на бабушкином столе, рецепт пирога правды (три свежих яйца, пшеничная мука, вишни, кожура лимона и анис), запах русского леса, первая встреча с Парижем, столь невероятная, что город и сейчас порой казался ей таким же, как в тот день. Наталия часто заглядывала в лавку, хотя мадам Коэн обычно дремала в кресле в задней комнате. Теперь в магазине работали невестки мадам Коэн, он стал их любимым детищем. Клэр проводила дни в мастерской deuxième месье Коэна. Отныне ее амулеты и талисманы продавались только в лавке Коэнов. Люси и Жанна шутили, что Клэр следует называть troisième[17] месье Коэном. Они восторгались ее талантом. Клэр, несомненно, была лучшим ювелиром из троих. Недавно ее работы выставили в галерее на рю де Риволи. Мадам Коэн и мадам Розен посетили торжественное открытие выставки, после чего неделями говорили только о нем — и еще о том, что видели на празднике Филиппа, хотя бабушка его не предупреждала и, разумеется, не просила прийти.

Наталия сшила внучке праздничное платье, изумительное творение из светлого серого шелка и желтого тюля. После выставки Клэр вставила его в раму и повесила на стену мастерской. Платье сияло под стеклом, как светлячок. Вот почему Клэр сделала Мими подвеску в виде светлячка. Они продолжали переписываться. Клэр сразу узнавала послания племянницы. Мими писала на розовой бумаге и адресовала письма «Тете Gigi Стори».

Соседки больше не волновались о Клэр. Они окружили заботами поникшую Наталию и месье Абетана, которому, по их мнению, срочно требовалась жена. У Клэр и без того хватало хлопот, к тому же она была влюблена. В первый раз она переспала с Филиппом после внезапной серьезной ссоры. Им нравилось подначивать и вышучивать друг друга, но это было совсем другое. Они отнесли ворону месье Коэна в Булонский лес, чтобы выпустить на свободу.

— Ворона должна быть вороной, — изрек Филипп. — Даже если она умрет, пусть, по крайней мере, поживет вороньей жизнью.

Ворона улетела и не вернулась, но Клэр боялась, что она не выживет после долгих беззаботных лет в жарко натопленной квартире. Девушка внезапно заплакала, что было на нее не похоже. Когда Филипп спросил, в чем дело, она назвала его идиотом. Они кричали друг на друга и обзывались. Прохожие обходили их стороной, считая ненормальными. А потом Филипп поцеловал ее, и все остальное потеряло значение. Клэр ни разу еще не целовалась. Она призналась в этом Филиппу, и он засмеялся.

— Выходит, ты ждала меня, с тех пор как мы были детьми.

— Сомневаюсь, — надменно возразила Клэр, но он поцеловал ее снова, и ей захотелось еще, и ссора была забыта.

Филипп любил скандалить и любил мириться. Клэр это нравилось. Ей все в нем нравилось, даже многочисленные изъяны. Он был еще большим трудоголиком, чем она сперва подозревала. Пропадал все выходные, возвращался из больницы поздно вечером и даже не извинялся. Мало спал и плохо ел. Намыленные тарелки выскальзывали у него из рук и разбивались, как у неуклюжего пытливого мальчишки, которым он прежде был. Филипп спорил с коллегами, раздавал деньги направо и налево, ругал правительство, кто бы ни был в кабинете. Он предупредил Клэр, что никогда не выберется в отпуск. Ни один из его изъянов не был роковым, даже тот, что он давал пациентам свой домашний номер и телефон трезвонил по ночам. Именно тогда Клэр поняла, что любит Филиппа. Все было ясно и без колокольчиков. Она лежала на его стороне кровати и машинально схватила телефон. В трубке рыдала женщина. Ее отец умирал, и она не знала, как ему помочь. Филипп встал с кровати. Он полчаса беседовал по телефону.

— Что ты ей сказал? — спросила Клэр, когда он наконец повесил трубку.

Филипп был таким высоким и крупным, что занимал больше половины кровати. У него были красивые длинные пальцы и темные волосы. Спал он обычно как убитый.

— Я объяснил ей, что провожать умирающего — большая честь. Она должна быть благодарна за последние мгновения рядом с ним. Должна попрощаться.

— На это нужно целых полчаса? — спросила Клэр.

— На это нужна целая жизнь.

— Я сделала нечто ужасное, — внезапно призналась Клэр.

Она все чаще жалела, что не может поговорить с сестрой, единственной, кто понимает, как легко совершить непоправимую ошибку, когда всего лишь хочешь прокатиться в погожий солнечный денек, сбегаешь по лестнице через ступеньку, оставляешь дверь открытой, слишком сильно жмешь на газ. Даже если никому не хочешь навредить.

— Ты о дяде? Я же говорил, что его хватил бы удар и без взломщика. И вообще, ты параноик, как и он. Клэр, ты заперла дверь.

— Дело не в этом. Я сделала кое-что еще. Мне нет прощения.

— Уговорила сестру сесть в машину? Это был несчастный случай. Если бы все врачи бросали практику из-за несчастных случаев, врачей бы не осталось и все умерли.

— Нет. Еще хуже. Я разрушила чужую жизнь.

— Зато спасла мою. Жизнь за жизнь. Без тебя меня считали идиотом.

— Кто? — улыбнулась Клэр. — Твоя бабушка?

— Ты сама!

Она так и не рассказала ему, что сделала. Об этом знала только Эльв.

Эльв, которая обернулась и взглянула на нее. Эльв, которая исчезла в зарослях терновника. Эльв, с которой они были связаны нерушимой клятвой и общей кровью.

Вскоре Клэр и Филипп поселились на верхнем этаже дома мадам Коэн. Бабушки милосердно умолчали, что давно твердили им об этом. Квартира была огромной, Клэр и Филипп потихоньку красили стены в белый цвет. Оконные рамы и двери были позолоченные, очень старые, со сколами по краям, но прекрасные. Клэр и Филипп решили оставить все как есть. Спальня выходила на маленький садик, которому было далеко до мощеного двора бабушки Клэр, и все же премилый.

В полдень Клэр покидала мастерскую месье Коэна, заходила в магазин за мадам Коэн, и они вместе шли домой обедать. Наталия часто присоединялась к ним. Она постепенно приходила в себя после смерти Самуила Коэна. Наталия стала совсем хрупкой. У нее болели колени, и Клэр помогала ей подняться в квартиру по лестнице. Прошло восемнадцать лет после золотой свадьбы в отеле «Плаза», но Наталии по-прежнему снился тот день. Ей снились Анни, Мег и юные Стори в синих платьях, которые она им сшила. Прошлой ночью она уснула на диване в гостиной и отправилась во сне на свой собственный праздник. Там были все: Мартин, Самуил Коэн, Элиза и Мэри Фокс. Повара усердно покрывали птифуры розовой, зеленой и голубой глазурью. Пахло сахаром и ванилью. Волны жара поднимались от огромной ресторанной плиты, и Наталия раскраснелась.

— Приготовьте мне нечто незабываемое, — попросила она шеф-повара. — Я должна запомнить все, прежде чем утратить навсегда.

Когда Клэр готовила обед для мадам Коэн и бабушки, она клала помидоры куда только было можно. Она приготовила гаспаччо по маминому рецепту, воссоздала лучшие томатные супы, которые они с Питом придумали для смертельно больной Анни, запекла зеленые помидоры на тостах с оливками — очень просто и очень вкусно. Разумеется, не обошлось и без любимого ризотто мадам Коэн с желтыми помидорами и тимьяном. Клэр выращивала помидоры в керамических горшках на крошечном балкончике, заказывая старинные семена по каталогу. В разгар лета она накинула на растения сетку, чтобы не расклевали птицы. Летние вечера Клэр проводила в патио. Филипп приходил с работы, садился рядом и вытягивал свои длинные ноги. Раньше он понятия не имел, что помидоры бывают зелеными и розовыми, золотистыми и желтыми. Ему нравилось есть их сырыми, как фрукты.

Следующей весной каштан зацвел так пышно, что к нему потянулись туристы с фотоаппаратами. Семья давно страшилась наступления тепла, но в этом году все было иначе. Наталия и Клэр обрадовались приходу весны. Они вымыли окна в квартире Наталии, заказали семена старинных помидоров, в безветренные дни гуляли у реки. Вернувшись от Мими и Эльв, Наталия начала шить свадебное платье для Клэр. Она купила специальную лупу, с которой могла различать стежки. Ее руки изуродовал артрит, но она работала всю зиму и почти закончила. Ей нужно было поторопиться, чтобы дошить платье к лету. Ее пальцы кровоточили от крошечных стежков, руки приходилось окунать в теплое оливковое масло, но она была уверена, что это ее последнее платье, и вложила в него всю душу. Она дважды была влюблена и выразила свои чувства через платье. Стежки прилегала друг к другу так плотно, что их почти невозможно было различить. Наталия считала, что это лучшая метафора любви. Любовь невидима, но существует, признаешь ты это или нет.

В день, когда пришла посылка, Клэр спешила домой. Полил дождь, а она забыла зонтик. Девушка старательно обходила лужи и перепрыгивала через канавки. На ней был плащ поверх черных джинсов и свитера, и все же она скоро промокла до нитки. Клэр всегда носила лазуритовое ожерелье со старинными колокольчиками. Она наполовину верила, что амулет подарил ей Филиппа. Как бы то ни было, а береженого бог бережет. Вернувшись домой, она быстро сбросила плащ и просушила волосы полотенцем. Скинула ботинки, стянула джинсы. К ее удивлению, мадам Коэн и бабушка сидели на кухне, на столе между ними стоял чайник. Дамы взглянули на вошедшую Клэр.

— Что теперь?

Клэр осталась в одном нижнем белье и черном свитере. Она была бледной, длинноногой и серьезной. Любовь сделала ее не такой неприступной, как прежде. Люди часто подходили к ней на улице: узнавали, как пройти, или просили милостыню.

— Кто-то умер?

— Нет-нет, — заверила Ама.

Хотя амулеты Клэр пользовались небывалым успехом, сама она носила только любовный талисман и помолвочное кольцо. Мадам Коэн подарила Филиппу свое кольцо, то самое, которое ее бабушка вывезла из России. В семье только и говорили об этом. Попахивало скандалом. Мадам Коэн никому не предлагала свое кольцо, хотя помолвок за долгие годы было немало. Она ждала ту самую женщину, и такой женщиной стала Клэр. Мадам Коэн поняла это, поймав на липучку первого демона. Она знала это, когда Клэр плакала на кухне в день собеседования. Мадам Коэн сосватала Клэр и Филиппа, послав внука хоронить собаку. В мире скорби любовь — вопрос воли. Главное — подобрать правильные ингредиенты. Даже ее собственные дочери не знали, при каких обстоятельствах она потеряла сестер, так давно это случилось. Она помнила, каково испытывать отчаяние, в то время как все считают, будто тебе повезло. Ты виновата уже потому, что выжила. Ты одна осталась невредима, бог знает почему.

На посылке стоял штемпель Норт-Пойнт-Харбора. Адрес был написан детским почерком Мими.

— Открой, — велела мадам Коэн.

Внутри лежала картина в дешевой раме. Черная акварель кисти юной девушки. Сена под беззвездным ночным небом. Клэр всегда мечтала об этой картине. Она прочла записку племянницы. Вспомнила девочек с длинными черными волосами, бутылочно-зеленые листья душистого горошка, белогорлые цветки тыквы. Подумала о малиновке в траве, о включенных дождевальных установках, о раскаленной мостовой на углу, где она ждала целый день. Подумала о помидорах на огороде. «Чероки шоколад», «Золотой юбилей», «Зеленая зебра», «Радуга». Ее сердце сжалось от тоски, не по тому, что она потеряла, а по тому, чего так и не случилось. Она не понимала, как сильно ей не хватает Эльв.

— Они хотят приехать в Париж, — произнесла она.

Свадьбу отпраздновали в Булонском лесу, в «Шале дез иль» посередине озера. Семья арендовала ресторан и пригласила шестьдесят гостей. У Коэнов было столько друзей и родных, что некоторых пришлось вычеркнуть из списка приглашенных, дабы не превысить счастливое число. Без обид не обошлось. Впрочем, несколько месяцев назад Филипп устроил большую вечеринку в честь помолвки в доме брата, Эмиля. Гостей пришло видимо-невидимо. Это немного подсластило пилюлю.

Шестьдесят — счастливое число, постановила мадам Коэн. Она так часто оказывалась права, что к ней стоило прислушаться. Шестьдесят гостей принесут молодоженам счастье, вот увидите. Разумеется, погода была идеальной, как она и предсказывала. Жаркий летний день сменился теплым синим вечером. Стемнело только после десяти.

Никого не тревожили глупые слухи о тварях, выползающих из леса после темноты: бродячих собаках, волках, потерянных душах. Ни повод, ни погода не располагали к подобным страхам. Гостей перевезли через озеро в маленьких лодочках и высадили на причал, освещенный белыми огнями. В саду играло трио, и музыка плыла по острову. Захмелевшие пчелы медленно летели сквозь прозрачный синий свет на сладкий аромат шампанского и «кира».

Сшитое Наталией платье из белого тюля и шелка было изумительным, каждый шов — идеальным. На корсаже переливались шестьдесят розовых жемчужин. Когда Наталия подарила платье внучке, Клэр заплакала и воскликнула, что оно для нее слишком прекрасно. Она боялась его испортить.

— Одевайся и будь счастлива, — велела Наталия.

Сейчас Клэр стояла у ресторана, рядом с зарослями дикого папоротника. В камышах перекликались лягушки-быки. Щеки Клэр раскраснелись от жара. Девушка пила из бокала водку с содовой. Она была как на иголках. Будущее пугало ее. Готова ли она к счастью? Филипп не должен был видеть ее в свадебном платье до церемонии, но тем не менее подошел. Ему было наплевать на правила, всегда, с самого детства. Вот почему мальчиком мадам Коэн выгнала его из магазина. Тогда от него были одни неприятности. Но негодные мальчишки порой вырастают в настоящих мужчин. Филипп наклонился и что-то прошептал. Клэр засмеялась и разрешила ему отпить из своего бокала.

Питер Смит прилетел из Нью-Йорка, чтобы выдать Клэр замуж. Не иначе рак на горе свистнул, коли он вернулся в Париж и поселился у родителей Филиппа, которые не знали ни словечка по-английски! Пит с удивлением обнаружил, что во Франции не так уж плохо. Еда особенно переменилась к лучшему. Он начал разбираться в сыре и подумывал открыть магазин в Норт-Пойнт-Харборе, прямо на Мейн-стрит. Элиза и Мэри Фокс тоже приехали, выбросив кучу денег на «Риц». Мэри обрадовалась, что среди гостей много врачей, хотя они и говорили на разных языках. Оказалось, что у внуков мадам Коэн есть друг, работающий в нью-йоркском медицинском центре. Клэр и Мэри уже обсудили, куда бросать букет невесты: направо, в руки Мэри.

Но свадебное платье не стало последним платьем Наталии. Она сшила для правнучки розовое платье из шелка и тюля. Платье прибыло в Норт-Пойнт-Харбор в большой белой коробке, перевязанной шпагатом. Посылка была совершенно особенной, поэтому Мими пришлось сбегать наверх, позвать маму выйти на крыльцо и расписаться в бумагах почтальона. Коробку отнесли в комнату Мими и поставили на кровать. Мать и дочь уставились на посылку, гадая, что лежит внутри. Наконец Эльв сходила за ножницами, чтобы перерезать шпагат.

— Наверняка это что-то французское, — торжественно заявила Мими.

— Несомненно, — согласилась Эльв.

В посылке в ворохе папиросной бумаги лежало платье. Эльв взглянула на него и отвернулась в слезах. Мими так разволновалась, что ничего не заметила; она схватила платье и побежала хвастаться в квартиру дедушки. Несомненно, это было самое красивое платье на свете. Эльв осталась в комнате и достала из картонной коробки конверт, адресованный мисс М. Стори. Это было приглашение на свадьбу Клэр. Эльв без спросу открыла его. Она поверить не могла, как много времени прошло. На берегу начался отлив. Птицы носились над лугами и в высокой болотной траве за двором. «Возьми с собой маму», — написала Клэр.

Наталия оплатила билеты, как всегда обещала. Разумеется, Эльв и Мими были слишком возбуждены, чтобы спать в самолете. Эльв шепотом рассказывала, как каждый год сестры Стори замечали в Париже новый оттенок света. Сестры были без ума от французского хлеба и молока, они пытались завязывать шарфы как настоящие француженки, но неизменно безуспешно. Каждую весну во дворе зацветал каштан. Река была зеленой днем и черной с наступлением темноты. Однажды ночью Эльв вытащила из воды котенка. Ама назвала его Сейди. Кошка до сих пор жива, только стала очень старой и вредной.

Мими нашла Сейди ни капельки не вредной. Кошка сидела у нее на коленях, мурлыкала и выпрашивала кусочки ужина. Мими понравился дом прабабушки в Париже. Они поселились в гостевой спальне, в которой жила Клэр, пока не съехалась с Филиппом. Гостиная по-прежнему была красной и лаковой и сверкала при электрическом свете. Солнце все так же переливалось тысячей цветов, меняло оттенок в зависимости от погоды и времени дня.

— Оно лимонного цвета! — заявила Мими, проснувшись в свое первое утро в Париже. — А теперь персикового! — воскликнула она чуть позже, когда готовила с Амой чай на кухне.

Мими видела на каминной полке фотографии своей Gigi, но за два дня Клэр так и не появилась.

— Она не хочет меня видеть, — пожаловалась Эльв, пока Мими пыталась смотреть французские мультики.

— Тогда зачем она тебя позвала? — возразила Наталия.

Эльв так переживала в ночь перед свадьбой, что проснулась в жару. Поутру она оделась и пошла умываться. Она вся горела. Эльв сообщила Наталии, что вряд ли сможет присутствовать, но увидела Мими в розовом воздушном платье. Как жаль, что Лорри не видит, насколько прекрасна его дочь! «Ах, детка! — воскликнул бы он. — Когда ты успела так вырасти?»

Мими уговорила мать пойти с ними в парк.

— А вдруг тебе там полегчает? — рассудила она. — Дальше можешь не идти, если не хочешь.

Мими была практичной, как Мег. К тому же она унаследовала дар Лорри и могла уговорить кого угодно и на что угодно.

— Конечно. — Эльв поймала ладошку дочери. — Идем.

Пит ждал внизу в такси. Водитель с ветерком домчал до Булонского леса. Париж еще немного вырос в глазах Пита.

Когда такси остановилось, они увидели озеро и остров. Мими была очарована в тот же миг.

— Это же твоя волшебная страна! — сказала она матери.

— Иди, — Эльв отпустила дочку с Амой. — Я посмотрю отсюда. Все в порядке.

Мими была слишком умна. Она подошла к матери, жестом попросила наклониться и прошептала:

— Ты не хочешь идти, потому что они ненавидели папочку?

— Ну что ты! Его все любили. Он рассказывал истории, и люди слушали его и не хотели уходить. Поверь мне, я знаю.

— Твоя мама не любит толпу, — пояснил Пит. Он подошел из-за спины. Эльв бросила на него благодарный взгляд. — Как на школьных праздниках. Ей и отсюда хорошо видно.

Эльв помахала Мими, севшей в лодочку, и Мими помахала в ответ. Эльв испытала чувство утраты, глядя, как дочь плывет к острову. Лодочка раздвигала кувшинки, словно кораблик фей. На причале дорогих гостей встречали Коэны. Через водную гладь долетали обрывки музыки. Время от времени Эльв видела Мими. Дочь исследовала остров, а затем куда-то пропала. Мими увидела рядом с камышами невесту и высокого красивого мужчину. Она побежала к своей Gigi. Клэр немедленно узнала Мими. Разве можно было не узнать ее длинные черные волосы и улыбку! На девочке был браслет с подвесками. Она протянула Клэр руку и потрясла запястьем. Раздался звон. Мими на днях исполнилось восемь лет. Клэр было столько же, когда она совершила ужасный проступок, за который ей не будет прощения.

Она выскочила из машины.

Клэр обернулась, увидела на другом берегу озера женщину и попросила Мими подержать букет — сотню идеальных белых розочек. Мими кивнула. Она очень серьезно относилась к своим обязанностям.

Клэр слышала щебет птиц на липах, они всегда перекликались в сумерках. Природа любви ускользала от нее до сих пор. Она думала, что утраченную любовь не вернуть, как камень, брошенный в колодец. Но любовь — как вода на дне колодца, она плещется в темноте, даже если ее не видишь. Клэр помнила все. Фиалки и кровь. День, когда Эльв не стала стричься и спряталась в огороде. Защитный амулет из белых косточек малиновки. Как они сидели в огороде и смотрели сквозь листву — тогда весь мир становился зеленым.

Эльв померещилось, что сестра идет к причалу в белом платье. Она ждала ее долгие годы разлуки, и вот она идет к ней в сумерках, и ясно, что она всегда была рядом.

Мадам Коэн сидела в кресле, которое официанты поставили для нее под липой. Зной еще не спал.

Последний солнечный луч пронзил тень — лимонный, как и говорила Мими. Мадам Коэн принесли персиковый «кир». Коктейль напомнил ей о персиках, которые они с сестрами ели на пикнике. Подошла Наталия. Она видела, как ее правнучка кружится с букетом белых роз в зале, который позже заполнят танцующие пары. Подруги работали бок о бок в мире скорби. Сегодня их внуки обрели счастье. И слава богу.

Они слышали, как лягушки плещутся на мелководье. Повсюду горели белые огни, словно звезды упали с небес. Опустились сумерки. Свет скоро станет чернильно-синим, и Мими запишет это в дневнике. Филипп закричал и замахал руками, подзывая бабушек.

— Мы нужны им, — заметила Наталия.

— Не станем их разубеждать, — согласилась подруга.

Они шли по траве, и мадам Коэн заметила маленькую черную тень, похожую на мотылька. Тень зависла над ее бокалом «кира», привлеченная сахаром и фруктами, подобно пчелам, и упорхнула прочь. Мадам Коэн было все равно. Стоял жаркий летний вечер, и все только начиналось.