Лихо Гитлер своим генералам
Отдавал свой последний приказ:
Вермахт должен дойти до Урала,
Захватить весь Советский Кавказ.
И послушные орды арийцев
Оголтело рванули вперед.
Но нещадно от самой границы
Фрицев Красная Армия бьет.
Тут для них не дорожка для кросса,
И они без потерь не пройдут.
Здесь погибнет их «план Барбаросса»
Под истошные вопли «капут».
В одном бою под Воронежем фашисты предприняли «психическую атаку». Они шли густыми цепями в одних нижних рубахах, подкрепившись изрядной дозой водки. Наш минометный дивизион открыл ураганный огонь по врагу. Фашисты обратились в бегство, устлав поле трупами своих солдат и офицеров.
Прет арийцев пьяных рать
Без конца и счету,
И хотят бандиты смять
Мигом нашу роту.
Шнапс в башке кадриль поднял,
Куролесят ноги.
Встретил фрицев смертный шквал
Прямо с полдороги.
Этих фрицев больше нет.
Им уж не резвиться:
Им путевка на тот свет,
Чтобы протрезвиться.
В одном из переулков в Сталинграде немецкий корректировщик засел в печной трубе и направлял огонь своих батарей. Бойцы Борщенко и Явич опустили камень в отверстие трубы. Немец, сидевший в дымоходе, свалился вниз. Черного от сажи вражеского корректировщика разведчики привели на КП.
Фриц в трубу залез, как в бронь.
Весь в пыли и саже.
Корректирует огонь
Батареи вражьей.
И похож на черта он
Или еще хуже.
Только рад, что так спасен
От стрельбы снаружи.
Вдруг матерый живоглот
Схлопотал булыжник,
Через черный дымоход
Рухнул, словно лыжник.
Тут Борщенко автомат
Поднавел на фрица:
«Ну, с трубой, чумазый гад,
Нужно распроститься».
Гнутся рельсы под колесами,
Набирает поезд ход.
А за снежными откосами —
Сосен стройный хоровод.
В дом родной побывку краткую
Воин с фронта получил.
Значит, нес он службу ратную
Изо всех солдатских сил.
Сколько верст с боями пройдено!
Голубая манит даль.
На груди блестят два ордена,
Ярко светится медаль.
Будто в жданном сновидении
Увидала сына мать.
Слезы радости, волнение
Трудно было ей унять.
В час, когда унимается бой
И, ракетами рдея вдали,
Опускается ночь над землей,
Погружаюсь я в думы свои.
Вновь приходят, как сны наяву,
Лица близких и их голоса.
Будто нет ни тревог, ни разлук,
Что в тугие сплелись пояса.
Но забудешься только на миг —
Снова слышится гул в облаках.
И опять у орудий своих
Мы стоим на бессменных постах.
На войне не бывает чудес:
Чуть умолкло, и снова дуэль.
«Фоккера» бьют в нас с черных небес,
Мы с земли шлем им в брюхо шрапнель.
Рвутся бомбы и пули свистят,
В небе мечутся трассы огня.
От врага прикрывает солдат
Наших зыбких разрывов броня.
Мой друг, давай с тобой вот здесь присядем —
На берегу в зеленом дубняке.
Притихший лес задумчив и наряден,
Вершинами купается в реке.
Давай свернем, закурим папироски
Все так же по привычке фронтовой
И вспомним, как мы брали перекрестки,
Идя вперед под бурей огневой.
Еще вчера на этом самом месте,
Где травами окутались луга,
Во имя жизни, а не ради мести
Громили мы коварного врага.
Одержана великая победа,
Которой равной не было в веках.
Мы счастливы, что сквозь огонь и беды
Несли свободу на своих штыках.
Памятником ожесточенных боев в Приекуле и его окрестностях является братская могила, в которой похоронено более 23 тысяч советских солдат и офицеров. На территории, подвергавшейся немецкой оккупации в Советском Союзе, — это самое большое воинское кладбище.
В это трудно
поверить
И объять
умом:
Столько
в Приекуле наших
бойцов и офицеров
Лежат
в саркофаге земном.
Больше, чем за Варшаву,
Сражений
цена!
Так
маленькое
это селенье
В Курземском крае
Отметила
данью
война.
Полгода
смертной жути
Царило
вокруг.
Ах, какие
здесь гибли в атаках,
на маршах люди
В сиянье
боевых заслуг.
Братская
их могила —
последний редут,
Откуда они,
возвышаясь
над смертью,
С живыми
диалог о жизни
ведут.
Много лет я не был в Приекуле —
Со времен военных грозовых.
Вновь по сердцу память полоснула
Ликом односумов фронтовых.
Вот она, оглохшая пехота,
Прижимаясь к танкам у Ишкот,
При поддержке арт- и минрасчетов
Рвется сквозь сплошной огонь вперед.
Снова здесь и снова у Динсбурбе.
Бой у неприметных хуторков.
О, котел курляндский, как он труден
Был для обескровленных полков.
По осенней, зимней и весенней
Непролазной хляби и снегам
Пролегла дорога наступлений
К золотым балтийским берегам.
Уже который год подряд
И радостный, и грустный
Почтовый льется водопад
На адрес приекульский.
Сюда со всех концов страны,
Свершив большие кроссы,
Приходят, ранами больны,
Нелегкие запросы.
Их шлют с войны еще скорбя
Родители и жены,
Чьи сыновья или мужья
В окрестностях сражены.
Тем трудным письмам нет числа —
И от детей, и внуков,
Судьба которым принесла
С погибшими разлуку.
Суть всех запросов: где, когда
Смерть встретил близкий воин,
Где был он в прежние года
И нынче похоронен?
На каждое письмо — ответ
На бланке исполкома.
И это стало, как обет,
Как просто аксиома.
Как будто по крутым волнам
Среди живого люда
Печаль и слава пополам
Расходятся отсюда.
Войны ушедшие года
Давно сменились хрупким миром.
Я счастлив тем, что был тогда
Политруком и командиром.
В строю — бессменно, начеку.
Ведь запад полыхал пожаром.
А здесь, с востока, на Читу
Нам самурай грозил ударом.
Матчасть орудий. Стрельб накал.
Походы в степь. Тренаж в артпарке.
С нас даже в стужу пот стекал,
Как словно бы при банной парке.
Еще не ведая всех бед
И не мечтая о погонах
Я отработал трудный хлеб
На батарейных полигонах.
Потом настал и мой черед,
И вместе с новыми друзьями
Я шел к Победе, и мой взвод
Свой путь прокладывал с боями.
Был дух бойцов необорим,
Мы все преграды одолели.
Недаром, значит, кубари
В моих петлицах пламенели.
Посвящается подвигу бойцов и командиров 82–й Халхингольской мотострелковой дивизии (позже — 3–я мотострелковая гвардейская Краснознаменная), переброшенной из Монголии в грозные дни октября 1941 года и с ходу вступившей в бой с немецко — фашистскими захватчиками на Можайском направлении и затем погнавшей гитлеровцев на запад.
И снова осень. В позолоте
Леса можайские окрест.
И дни уже на укороте,
Задумчив поздний благовест.
Пройди полями — сеткой дождик
Заткал туманный небосвод.
Пройди, пока еще на пожнях
Снега поземка не метет.
Здесь каждый камень, каждый холмик
С времен далекой старины
Сраженья жаркие запомнил
За жизнь и честь родной страны.
Отсюда гнали в лихолетье
Наполеоновских вояк.
Минуло более столетья —
И снова повторилось так.
Сюда в суровом сорок первом
Шагнула Гитлера орда.
Куда ни глянь — на юг, на север —
Пылали наши города.
Когда Отчизна в бой позвала,
Нужны ли громкие слова?
Все — от бойца до генерала —
Мы знали — за спиной Москва.
И насмерть встали под столицей
Моей дивизии полки.
От Нары гнали подлых фрицев
Кадровики — сибиряки.
К Бородину их на подмогу
Сибирь направила. Скорей!
Бойцы несли с собой в дорогу
Благословенье матерей.
С курьерской скоростью летели
К Москве составы, как могли.
Семь тысяч верст сплошной метели
От Керулена пролегли.
Их ждали тут на поле снежном,
Надежды возлагали все,
Чтобы щитом дивизий свежих
Прикрыть Можайское шоссе.
И в уставное нарушенье —
Война устав писала свой —
Минуя сосредоточенье,
Полки бросались с ходу в бой.
Навстречу танкам, самолетам
И морю шквального огня.
Казалось, дрогнет здесь пехота
И вспыхнет пламенем броня.
Взрывались бомбы и гранаты
И грохотало все вокруг.
— Назад ни шагу! — так солдатам
— Сказал отважный политрук.
Рубеж дивизия держала,
Как несгибаемый колосс,
Героев доблестных рождая,
В раскатах тех военных гроз.
Над Подмосковьем в исступленье
Мела железная пурга.
Но день пришел. И в наступленье
Пошли бойцы, громя врага.
Можайск и Дорохово взяты!
Отбито вновь Бородино!
И имя той победы свято
И жить в веках ей суждено.
Там, пробивая путь солдатам,
Шел сквозь огонь и дым крутой
Дивизион «сорокопяток» —
Семья и дом военный мой.
Бойцы под свист и рев шрапнели
Катили пушки на руках,
В упор расстреливая цели
И превращая танки в прах.
И где‑то в их строю шагая
В метели сквозь огонь и лед
Врага разил, не уставая,
Мой бывший боевой расчет.
Не счесть, пожалуй, сколько хлопцев
В жестоких схватках полегло,
Чтобы сияло нынче солнце
И все живое расцвело.
На той земле, на том пределе
Гвардейский высветлился знак
Что завоеван в ратном деле,
В огне стремительных атак.
И хоть потом встречала Прага
И был поверженный Берлин,
Родной дивизии отвага
С можайских началась равнин.
Давно пожары погасили.
Округа та — живой музей.
Я здесь прочту ряды фамилий
Бойцов дивизии своей.
На постаментах обелисков
И в документах наградных.
И вновь далекое мне близко
И те места родней родных…
И оттого в волненье стоя,
Я здесь колени преклоню,
Отдам дань памяти героям
И почесть Вечному огню.
Плавит солнце Керченский пролив,
Порт Кавказ его волну седлает
И размеренно нетороплив,
В Керчь свои паромы отправляет.
В наш паром ударила волна…
Мой земляк задумчиво мне молвил:
— Я сейчас иные времена
— И другую переправу вспомнил.
…Шла война, второй военный год.
Май хмелел. В Крыму — садов цветенье.
Но не до весенних тех красот
Было фронтовому поколенью.
Землю сотрясал орудий гром,
Дым пожарищ затуманил дали.
Под густым губительным огнем
Наши части с боем отступали.
Отбиваясь, отходили вспять
К берегу скалистому, обрывам.
За спиной легла пролива гладь,
Вспененная гущею разрывов.
А когда уже настал предел
Волею военного приказа
Те, кто в тяжкой битве уцелел,
Отходили к берегам Кавказа.
На рыбачьих лодках, катерах,
Даже на любой доске плавучей!
Сквозь огонь, опасности и страх
Добирались до Чушки зыбучей.
В это время, жертвуя собой,
Прикрывая арьергард пехотный,
Полк зенитный принял трудный бой
И под Керчью славно поработал.
Но и сам жестоко пострадал
И теперь лишь пулеметным взводом
На мысу скалистом прикрывал
Путь красноармейского отхода.
Лейтенант, кубанец молодой,
С уцелевшей горсткой побратимов
Слал из ДШК свинцовый рой
Во врага в упор, неотвратимо.
Пятачок земли объял озноб,
Жарко людям, жарко пулеметам.
Бьют стволы горячие взахлеб
По ревущим в небе самолетам.
В море рухнул «Юнкере» и другой,
Но уже летит волна вторая,
А герои продолжают бой,
Свой рубеж врагу не уступая.
Цепи автоматчиков с гряды
На бойцов в атаку устремились.
И от этой бешеной орды
Воины — зенитчики отбились.
К вечеру в строю — лишь пять бойцов,
Уцелела рация случайно.
И тогда радист в конце концов
Передал в эфир привет прощальный.
На тот зов откликнувшись, к мыску
Прилетел У-2 и сбросил фалы,
Чтобы по волне на их вису
Смельчаки пролив перепахали.
Пятеро отважных молодцов
На лихом буксире плыли,
Били волны хмурые в лицо,
Тьма ночная скрадывала мили.
На Чушке их встретили друзья,
Медсанбат и чарка фронтовая.
А потом военная стезя
Их вела, боями закаляя.
…Может быть, придется вам когда
Плыть паромом этим же маршрутом
Вы окиньте взглядом берега,
Подвиг тот представьте на минуту.
Близ Кущевской станицы,
Где дорожный большак,
Как крылатая птица,
Взмыл над степью казак.
Вознесенный на кручу
И одетый в гранит
Всадник мчится сквозь тучи,
К солнцу, в самый зенит.
Конь под ним весь в порыве,
Закусил удила.
О, легенды живые!
О, былые дела!
Это ж надо, как схвачен
В изваянье тот миг,
Что в атаке горячей
У Кущевки возник.
Конный корпус кубанцев
Здесь в жестоком бою
С черной силой германской
Славу добыл свою.
Был тот бой столь неистов,
Что на танки в клинки,
Сокрушая фашистов,
Лавой шли казаки.
Посреди медоносов,
У ракитных левад
Пало в давнем покосе
Много храбрых солдат.
Оттого им во славу,
В знак немеркнущих лет
От лица всей державы
Встал в степи монумент.
За Кущевкой в просторы
С трассы катится гул.
Всадник праведной кровью
Долгу здесь присягнул.
Когда‑то был матриархат
У многих предков человека.
Ему отдали дань Евфрат,
И Нил, и Тигр, седая Мекка.
На лигурийских берегах,
В горах испанских Пиринеев —
По всей Европе при кострах
Явил свои он перигеи.
Не исключен тот родовой
У древних русичей обычай,
Поскольку мир такой канвой
Едва ль кого‑то обезличил.
От женской части тех времен
Остался след велик и звонок
Сияньем свадебных корон
И ратной статью амазонок.
А ко всему — весь трудный быт
Лежал на женщине — вот фокус!
Не зря этап тот не забыт
С названьем кратким «Матер — локус» {Проживание супругов в общине жены.}
У бесконечно давних дней
Первоначального истока
Стояла Мать, как чародей,
Для жизни нашего далека.
Прошли века. Крутой стопой
Шагнула власть мужского рода.
Но женский лик в красе святой
Нам светит будто с небосвода.
Возвысив в славе род людской,
Его прекрасные богини
В цивилизации земной
Остались чтимыми доныне.
Не счесть одних небесных
Дев, Рожденных промыслом народов,
Что от любви к Земле сгорев,
Воскресли в виде генных кодов.
Во всем, чем мир богат сейчас и что бы в нем ни прозвучало,
Ищи божественный их глас,
А проще — женское начало.
Время от Захария Чепеги
Отсчитало свыше двух веков.
Как он расселял без всякой неги
На Кубань пришедших казаков!
Вбитый клином в водные потоки
Карасунский Кут с «киданья ляс»
Стал под царским именем высоким
Непокорный сторожить Кавказ.
Было все: набеги дерзких горцев
С ведома анапского паши,
На кордонах часто меркло солнце,
Смертью угрожали камыши.
Крепостца с гарматами и рвами,
С острым древокольем по их дну
Охранялись храбрыми бойцами
Представлявших общину одну.
Черноморцы сорока куреней
Здесь в казармах жили, как семья.
Несли службу в напряженном бденье
Родины кубанской сыновья.
Край пустынный, оторопь изведав,
Град свой главный холил и растил.
Вопреки невзгодам, бурям, бедам
Набирался богатырских сил.
Миновало более столетья.
Затухал людских страстей пожар.
Горожане на своем совете
Город свой назвали Краснодар!