Поп на мерсе

Кот и астматический статус

Катя умирала. Вернее, пока еще не совсем умирала, но плавно к тому приближалась: астматический статус – это не шутка. Приступ начался вечером, Катя привычно пшикала сальбутамолом (препарат для купирования приступов астмы. – Прим. ред.), но баллончик действовать перестал уже к двенадцати ночи и мы были уже пятой бригадой. С полуночи у Кати последовательно перебывали фельдшера, врачи, БИТы (бригада интенсивной терапии. – Прим. ред.) и даже реанимобиль с ближайшей подстанции. Нас прислали уже на «актив» (так на скоропомощном языке называют вызов не от пациента, а от предыдущей бригады).

Катя, измученная женщина лет 30, сидела среди подушек. От госпитализации она отказывалась наотрез, мотивируя отказ наличием пятилетней дочки и тем, что «всегда проходило». Решимость больной поддерживала ее мать, зловредная тетка, хмуро бурчащая про то, что у нее тоже астма, а она не померла и не собирается. Катя натужно свистела. Капала капельница, дозы гормонов зашкаливали, инфузомат (инфузионный насос. – Прим. ред.) вводил максимальные дозы эуфиллина, шипел ингалятор, но «немое легкое» (не дышащие участки) становилось все больше, хрипы сохранялись, а сатурация плавно снижалась.

На Катю не действовали ни уговоры, ни запугивания. «Авось обойдется», – в который раз повторяла она. Я пил уже пятую чашку чая, один из фельдшеров постоянно бегал курить на лестницу, другой подбивал бригадную «бухгалтерию» – выписывал рецепты, наклеивал новые таблички на ящик. Делать было нечего: оставалось только ждать, когда Катя потеряет сознание от гипоксии (нехватки кислорода), и тогда уже интубировать, переводить на ИВЛ (искусственная вентиляция легких. – Прим. ред.) и везти в больницу. Правда, шансов на выживание в таком случае практически не оставалось.

Мохнатый серый кот настороженно вошел в комнату. Сделав круг, он было прыгнул на Катин диван, но соскочил и направился ко мне. У моих когда-то белых сабо он остановился и вопросительно поднял голову.

– Привет, дружище, – сказал я.

– Мурр! – ответил кот и прыгнул ко мне на колени.

Я котов люблю, у меня их трое, поэтому рука привычно стала гладить мохнатую голову. И тут я заметил недоуменный взгляд Кати.

– Как странно… Мурчик никогда ни к кому не идет, а к вам сам прыгнул, – тяжело проговорила она.

– Естественно… Кот же не такой дурак, как его хозяйка: понимает, кто добра желает, вот и идет к доктору… Да, Мурчик?

– Мурр! – ответил кот утвердительно и выразительно посмотрел на Катю.

Катя задумалась.

– Доктор, ну как же… А дочка? Ну куда я поеду?

– А когда вы помрете, как дочка будет?

– Мяу! – сказал кот и забил хвостом.

– Вот видите, Катя, у кота голова маленькая, а он гораздо умнее вас, все понимает. Не верите мне, спросите у кота, надо ли ехать в больницу. Спросите, спросите, пока еще говорить можете, – не удержался я.

– Что, Мурчик, надо мне ехать в больницу? – спросила Катя, задыхаясь.

– Мурр! – ответил кот, спрыгнул с моих коленей и залез на диван.

– Мурр! – снова сказал он и лизнул Катю, после чего вернулся ко мне.

– Ой! – просвистела Катя. – И правда, Мурчик говорит, что надо в больницу. Ладно, я поеду!

– Куда?! – завопила мать. – Совсем сдурела!

Но один из фельдшеров бесцеремонно вытолкал ее в другую комнату и придержал дверь.

– Молчите, мамо! Не трепыхайтеся!

Мобильные телефоны сильно облегчили жизнь скорой – водитель с креслом-каталкой поднялся по звонку, пока Катя еще не успела опомниться. Мы усадили пациентку, накрыли пледом, взяли аппаратуру.

Мурчик, беспокойно ходивший по комнате, прыгнул Кате на колени и снова лизнул ее, ласково муркнув.

Я погладил кота.

– Спасибо, коллега!

Кот довольно мяукнул, поднял хвост трубой и встал на пороге, провожая нас.

Довезли мы Катю быстро. В реанимации, услышав рассказ про кота-переговорщика, посмеялись и пообещали вернуть Катю такому замечательному зверю в целости и сохранности, что и выполнили.

Правда, Катя все же оказалась глупее кота: сразу же после перевода из реанимации в пульмонологию она выписалась под расписку и сбежала домой. Но все-таки живая, что, безусловно, радует.

Собака Баскервилей на улице Гримау

Был конец марта 1995 года, пять часов утра. Март, по московским меркам, был обычный – днем весеннее солнышко озаряло Москву, поднимая температуру до плюс пяти, а на солнцепеке даже выше, а ночью оправдывалась пословица «Марток – не снимай теплых порток», было гораздо ниже нуля. И раннее утро никакими плюсами не пахло.

Повод к вызову нашей второй (неврологической) бригаде формулировался обычно: «Мужчина, 46 лет, без сознания». Крайне мерзкий повод в такую рань: либо действительно геморрагический инсульт, а значит, интубация, носилки (хорошо, что этаж второй) и госпитализация, т. е., вернуться и поспать не удастся, либо эпилептический припадок у алкаша – захламленная квартира, тараканы, дерьмо по углам. Наркоман в передозе – ну, это вряд ли, возраст не подходит… А, может, труп. Хорошо бы, не человека молодого возраста: милицию придется ждать, опять же поспать не удастся.

Да и адрес доверия не внушал – улица Гримау, Старые Черемушки, обиталище бабок, алкашей и наркоманов, панельная пятиэтажка… Наверное, все же алкаш, решили мы с фельдшером Пашкой и сели в машину. В голове вертелась песенка Вадика Голованова

Приезжаем по указанному адресу, поднимаемся на второй этаж, смотрю, дверь вроде открыта. Но я, человек опытом наученный, сначала позвонил. Зачем? А затем, что в квартире могут быть не только хозяева, но и разнообразные зверюшки. А может, и автоматический арбалет на открытие двери реагирует…

Так вот. Я звоню. Ни ответа, ни привета. Звоню еще раз. Слышу какие-то звуки, напоминающие шаги, решаю приоткрыть дверь и…

Так и есть, в квартире собака. Собака, правда, небольшая – французский бульдог, но увесистая, а главное, сразу видно – жевательные мышцы чересчур развиты. Но собачка ученая: безмолвно подходит к двери и внимательно смотрит. Не лает, не кусается, но смотрит. И вспомнилось: «Велика Россия, а отступать некуда – за нами Москва!» У собачки, конечно, оружия нет, но я понимаю, что она не отступит.

Все бы ничего, только за песиком виднеется не Кремль или Останкинская телебашня, а коридор, а за коридором – открытая дверь в комнату, а в комнате – диван. А на диване лежит куча тряпья всякого, одеяла, подушки, а из них торчат две черные ноги, вернее лодыжки и ступни.

В общем, надо человека смотреть, ну хотя бы чтоб законстатировать (имеется в виду констатировать смерть. – Прим. ред.). А собачка начинает тихо так, но вполне ощутимо рычать. Я собак, честно признаюсь, недолюбливаю, но думаю, что и самый большой друг собак сделать бы ничего не смог. Ученая собачка, я ж говорю.

Тут дверь в подъезд хлопает и на лестнице появляется пьяненький дядька, из серии бомж типа «пес», и такая же деваха, сожительница, наверное. Деваха меня увидела и давай верещать: «Спасите Гошу!»

Я спрашиваю:

– Которого из них?

– Моего!

– А который твой?

И пьяному говорю:

– Ты Гоша?

– Нет, – отвечает, – я Володька!

– А что с Гошей случилось?

Деваха, размазывая слезы и сопли, сообщает с украинским акцентом, что Гоша с утра похмеляться не стал, и вообще вроде как не дышит.

Володька, как это услышал, рванул вниз по лестнице и бегом из подъезда. Я деваху спрашиваю:

– Ты с Гошей живешь?

– Да, – говорит, – живу, то есть жила.

И в рев.

– Ты не реви, а собаку убирай, а то мы к твоему Гоше не попадем никак.

И вот тут самое интересное и начинается: собака не уходит. Рычит только злобно. Тетка мнется, скулит плаксиво:

– Она же меня так хорошо слушалась. Она писать со мной ходила.

– А сейчас что не идет? – спрашиваю. – Видать, писать не хочет.

«Зови ментов, – говорю Пашке, – пусть разгоняют или отстреливают к черту».

Деваха сначала опять в причитания, как ей, мол, собачку жалко, потом спохватилась: «Мне Гоша дороже»! Пошли в машину вызывать ментов с «Алтая», потому как собака девку в квартиру пустила, а нас нет, а мобильных телефонов тогда не было.

Вызвали. Где-то минут через тридцать подкатил красивый милицейский «Форд», из которого вышли два прапора с автоматами. Тот, который старшой, увидел весь этот бардак и заявил, что он песика из автомата расстреливать не будет, пускай территориалы приезжают. У них, мол, пистолеты, вот пусть они и разбираются. Пошли звонить территориалам, а Гоша, похоже, стынет.

Тут бульдог принимает нестандартное решение и отступает к дивану. Прыгает на него, полаивает, потом с куском мяса в зубах начинает круги нарезать. Я, грешным делом, подумал, что он его от хозяина отгрыз, но нет. Уже потом, когда пса отогнали, Гоша целым оказался. Он хоть и алкаш был, а мясо для собачки специально покупал. И не какое-нибудь…

Еще через час-полтора приехали территориалы на УАЗике. Сержант с автоматом, а лейтенант действительно с пистолетом. Тот, который с пистолетом, в квартиру заглянул и тоже в собачку отказался палить.

– Она, – говорит, – на хозяине сидит. Вдруг я в него попаду?

– А ты стреляй ей в голову.

– А давайте ее подушками закидаем, – осенило тут территориала с автоматом.

Деваха нырнула в маленькую комнату и принесла груду подушек – от диванных до думки. Стали закидывать подушками. Удачно. Сбили песика с мужика, загнали в угол. Бульдог маленький, кряхтит под подушками, слюни пускает, его еще шваброй прижали для надежности… Тут мы смогли к Гоше подойти и осмотреть. Судя по трупному окоченению, он часа четыре как помер. Там не только челюсть прихватило, а еще и руки. А пятки у него были черные не потому, что он так сгнил, а просто потому, что был грязен.

Самое смешное, что, когда сотрудники внутренних органов убедились, что Гоша умер сам собой, они тут же переключились на его сожительницу. Выяснилось, что регистрации у нее московской нет, она действительно жительница Украины, ну и…

А мы поехали на подстанцию. Слава Богу, на пересменку успели вовремя.

Про гражданский брак

Сейчас все обсуждают законодательную инициативу про гражданский брак. Но надо сказать, что наши коты эту тему подняли много лет назад. Дело было так: Евгения Мария Сеньчукова (тогда еще просто Маша, а не монахиня Елисавета) переписывалась со своим главным редактором Анной Даниловой. Писала она с компьютера и в какой-то момент оставила его, чтобы пойти на кухню и приготовить себе, может, чай или еду какую-то, не помню… Через несколько минут звонит ей возмущенная Аня: «Что за ахинею ты мне прислала?!» Маша недоуменно отвечает: «Я тебе ничего не присылала, я вообще на кухне!» – «Ну сходи, посмотри!» Маша идет в комнату и видит, что Ане направлен текст следующего содержания: «GRAZJDANSKY BRAK», ниже «grazjdansky brak», затем ноль и восемьдесят восемь единиц с восклицательным знаком в конце. В доме никого, кроме трех котов, не было. При этом тема про гражданский брак дамами не обсуждалась, слов этих они в переписке не употребляли и программы-транслитера на этом компе не было. Так коты обозначили направление законотворчества в России.

Ёжик в тумане – 2. Они возвращаются

Бригада реанимации платного отдела скорой помощи выехала в ночь.

Клиенты – молодая супружеская пара – были шумны и настырны. Они с напором рассказывали про несчастного дедушку, умирающего от непонятной болезни в дебрях Тверской области на родном сеновале. На робкие попытки диспетчера перенести вызов на утро клиентка жестко пригрозила разборками у главного врача. Сумма их не пугала.

– И только реанимацию! Дедушка в очень тяжелом состоянии! – непреклонно вещала дама.

Почему нужно было тянуть до ночи, если дед болел уже неделю, было непонятно никому, но воля клиента – закон. Значит, надо ехать. Хотя и очень не хочется.

Доктор Гарик тяжело поднялся с койки и взял коммуникатор:

– Нет, никаких родственников в ту сторону! А если «авто»? Не положено! Обратно – да, если состояние позволит, кого-нибудь возьму!

Гарик шипел как разъяренный кот. Фельдшера Равиль и Виталик были поспокойней, но ехать не хотели и они. Только водитель Димон радовался возможности всласть погонять по пустым дорогам.

Родственники поехали на своем «Кайроне», и желтый реанимобиль плавно тронулся с места.

Дорога, как ей и полагалось, вилась серою лентой. Димон давил на газ. Гарик спал на носилках, Равиль дремал в кресле. Виталик сидел рядом с водителем, напевая веселые песенки, дабы Димон не уснул. Он уже спел «Владимирский централ», «Подмосковные вечера», еще пару десятков песен, и уже начал задорное музыкальное повествование про резинового ежика. На востоке подымалась заря…

Навигатор показывал, что надо повернуть направо, но справа были только поле и кусты. Димон затормозил.

– Что будем делать?

– Дозваниваться до родни!

Телефон не отвечал. Пришлось ждать родственников на шоссе.

Они появились достаточно скоро, однако мужчина вышел из машины, и сказал водителю:

– Дождь прошел! Вы там не проедете. Мы поедем, привезем дедушку сюда.

«Кайрон» свернул в поле и скрылся в кустах. Над полем стелился утренний туман.

Трава зашевелилась, и два горящих глаза уставились на невиданный в этих краях реанимационный «Мерседес». Раздалось рычание, и к дороге вышел здоровенный алабай со вздыбленной шерстью. Пес стоял напротив боковой двери в боевой стойке. Бригада с ужасом смотрела в окно.

В траве что-то зашуршало. Алабай и ухом не повел, но было ясно, что нечто удивительное рядом.

Да, оно было рядом. Тень размером с подушку выползала из травы в утренних сумерках.

– Бобер! – с ужасом произнес Равиль.

Но это был вовсе не бобер. Из травы вылез огромный еж и занял позицию рядом с алабаем. Уже две пары глаз внимательно наблюдали, не откроется ли дверь.

В полной тишине прошло около получаса. Какие-то тени, видимо, летучие мыши, проносились над машиной. Тяжело ухнула сова. Еж и алабай продолжали стоять.

Лучи утреннего солнца появились на горизонте. Из кустов вышел серый конь и медленно пошел по траве в сторону реанимобиля. Конь безмолвно приближался все ближе, уже были видны его горящие безумные глаза, раздувающиеся ноздри, огромные желтые зубы… Ужас сковал медиков.

Вдруг конь развернулся и поскакал назад в кусты. Трава поглотила ежа и алабая. Где-то вдали послышался петушиный крик. Морок закончился.

Наконец из кустов выехал «Кайрон». Дедушку доставили в целости. Конечно, он не умирал и умирать не собирался, но диарея у него была, поэтому Вторая инфекционная больница стала конечным пунктом маршрута.

Обратно ехали в полном молчании. И только на подстанции Виталик сказал:

– А знаете, ребята, о чем я думаю?

– О чем? – спросил Гарик.

– Хорошо, что не пришел медвежонок…

Мышки и кошки, или Исцеление социопата

(из воспоминаний о старой скорой)

История эта очень старая, так что кое-кто ее, конечно, знает. Но не вспомнить ее нельзя.

В старые времена бичом скорой помощи были бабки. Не в смысле «деньги» и даже не просто старые женщины, а бабки как социальная группа. Так на скорой называли постоянно вызывающих старух, не имеющих никаких объективных поводов для вызова именно скорой. А вызывали они регулярно, иногда по несколько раз в день. Если учесть, что квартиры у них часто не благоухали розами, проживали они, как назло, на пятых этажах пятиэтажек без лифта, а любимым временем вызова было примерно полтретьего ночи, то отношение к ним сотрудников было сами понимаете какое.

Нет, конечно, не все бабки были так ужасны. Вот у нас напротив подстанции Вера Григорьевна жила. Душевнейший человек. Чаем напоит, про войну, как она начальником гаража была, расскажет. У нее можно было тихо отсидеться, спокойно написать карточки, а иногда и вздремнуть полчасика. И вызывала всегда до полуночи, ибо ночью надо спать.

Но та бабка, про которую я хочу рассказать, на Веру Григорьевну нашу была не похожа. Даже наоборот, была ей полной противоположностью, ибо вызывала несколько раз за день и за ночь по совершенно пустяковым поводам.

Но самое главное было то, что она постоянно жаловалась, и письменно, и устно. Жалобы летели в ГУЗМ (так называлось тогда медицинское ведомство Москвы), в Минздравы – и РСФСР и СССР, в прокуратуру, в Верховный Совет, во все партийные инстанции – от райкома до ЦК КПСС. А уж телефоны заведующего ближайшей подстанцией и старшего врача оперотдела она знала наизусть. Ночью разбудишь – тут же выпалит.

Вообще, для таких людей специальный термин есть – социопаты. Паразиты на теле общества. Они даже больными не считаются, в отличие от психопатов и энцефалопатов. Тех при благоприятных условиях можно в психушку сдать, а этих нет, все свои права они знают. И вызывают не потому, что плохо себя чувствуют, а потому что положено. Право имеют.

Долго подстанция воевала с той бабкой. Но бабка словно трехголовый дракон лишь крепла и закалялась в борьбе. Но как на каждого Ленского есть свой Онегин, так и на каждого дракона найдется свой Егорий Храбрый. Нашелся он и здесь.

Жил на подстанции кот. Обыкновенный серый кот по кличке Димедрол, в просторечии Димка. Как и любой подстанционный кот, был он толст и ленив, ибо кормили его с утра до ночи. Однако, будучи котом благовоспитанным, он считал своим долгом периодически кого-нибудь ловить. И вот поймал он обычную серую мышку. Но не съел, ибо был сыт, а притащил на подстанцию похвастаться добычей. Девчонки-фельдшерицы завизжали, и на визг вышел тот самый Егорий Храбрый. Как его звали на самом деле, история умалчивает, но это и не важно – миф в конкретике не нуждается. И вот Егорий, увидев мышку, внезапно понял, что мышке этой суждено стать избавительницей подстанции от зловредной бабки.

Отняв несчастного грызуна у кота, который, впрочем, не очень-то и сопротивлялся, он стал мышку дрессировать. Нет, он не натравливал мышку темными московскими ночами на гуляющих старушек. Он учил ее танцевать под звуки губной гармошки. Прошла пара месяцев, и вот уже мышка с успехом отплясывала на задних лапках. А Егорий ждал своего часа.

Пришел долгожданный вызов к бабке-социопатке. Егорий посадил мышку в майонезной банке во внутренний карман черной шинели, проверил губную гармошку и помчался совершать свой главный подвиг. Вся подстанция провожала его…

Поднявшись на пятый этаж, Егорий тщательно вытер ноги у входа и направился мыть руки. Бабка понимала: что-то тут не так (обычно бригады так себя не вели), рука сама тянулась к телефону, но повода для жалобы Егорий не давал.

– На что жалуетесь, глубокоуважаемая Клавдия Варсонофьевна? – спросил он сладким голосом.

– Ты мне давление померь и укол поставь!

– Зачем же вам укол, любезнейшая? Сейчас во всем мире очень популярны зоотерапия и арт-терапия. Вот, смотрите.

С этими словами Егорий вынул из кармана шинели майонезную банку с сидящей в ней мышкой.

Бабка от такой наглости оторопела. А Егорий продолжил подготовку и извлек из халата губную гармошку. После этого он аккуратно вынул мышку из банки и посадил ее на стол, поднес к губам гармонику и заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Мышка встала на задние лапки, вытянула мордочку кверху и закружилась в танце. Бабка, как завороженная, смотрела на действо.

Наконец она очухалась и набрала знакомый номер старшего врача оперотдела.

– Тут такое… Мышка на гармошке играет, а доктор пляшет. Тьфу! То есть наоборот – доктор играет, а мышка пляшет…

– Дайте трубочку доктору! – донеслось из трубки. Егорий приложил трубку к уху.

– Что там у вас?

– А вы что, сами не слышите? Вы посмотрите, она каждый день по нескольку раз вызывает, и сегодня уже третий. То у ней мышки пляшут, то тараканы маршируют.

– Ладно, я все поняла, ждите!

Психиатрическая бригада приехала на редкость быстро. Зоологические галлюцинации с фантастическим сюжетом, локализованные в реальном пространстве в экстрапроекции в сочетании с бредом сутяжничества (бабка пообещала написать жалобу и на психиатров, и на старшего врача), не вызвали никаких сомнений у доктора, и пациентка была препровождена в стационар соответствующего профиля. Когда через несколько месяцев она выписалась, скорую помощь ей беспокоить уже не хотелось.

Зато она завела кота. Не такого толстого, как Димка – Димедрол, но все равно очень милого. И склочничать ей больше не хотелось, ибо кот способствует пробуждению добрых чувств в даже самой сморщенной душе.

А героическая мышка доживала свой мышиный век в просторной клетке дома у Егория. Иногда Егорий брал губную гармошку, играл вальс «На сопках Маньчжурии», и постаревшая мышка вставала на задние лапки, вытягивала мордочку вверх и кружилась в танце, вновь и вновь переживая миг своего триумфа…

Экзоты в санузлах

(из воспоминаний о старой скорой)

А вот эта история не имеет никакого назидательного оттенка и написана просто ради воспоминаний.

Первая подстанция Скорой помощи Москвы, основанная аж в 1930 году, с первых дней располагалась (да и сейчас располагается) на территории Первой Градской больницы в здании XVIII века, имеющем кодовое название «Голицынские конюшни». Хранители подстанционных преданий расскажут вам про племенных рысаков князя Голицына, проданных за миллионы золотых рублей, которые князь якобы пожертвовал на строительство больницы своего имени. На самом деле это, конечно, легенда – больница, действительно имела отношение к семейству Голицыных, потому и называлась Голицынской, но на старых планах здание было отмечено как больничный каретный сарай. В годы постперестройки здание стояло разрушенным, а подстанция ютилась в бывшем третьем гинекологическом отделении больницы, в середине 90-х годов его отремонтировали в приличном офисном стиле и немного расширили помещения, а в советские годы это было обычное медучреждение со стенами, выкрашенными где-то зеленой масляной краской, а где-то и выложенными фанерными панелями.

Отличало же нашу подстанцию от прочих наличие туалетов, вынесенных в гараж. Места внутри основного корпуса не хватило, поэтому в ближайшем боксе гаража выгородили помещение, где располагались две кабинки, условно мужская и женская. Все бы ничего, но зимой в них было прохладно. Не трескучий мороз, понятно, но и не Канары, поэтому многие сотрудники предпочитали справлять естественные надобности в более теплых помещениях. А в какое более теплое помещение чаще всего попадает «скорая помощь»? Конечно, в квартиры пациентов. Поэтому, скинув черные шинели, сотрудники первой подстанции отправлялись мыть руки, что выгодно отличало их от других представителей службы. Так, «первая» прослыла эталоном вежливости и гигиены.

Старушка М.Н. занимала в когорте «рукомоев» одно из первых мест. Сделав назначения своему постоянному фельдшеру дяде Косте (М.Н. была доктором), она гордо удалялась в направлении санузла. Пока дядя Костя набирал раствор и колол его ничего не подозревавшему пациенту, М.Н. вновь появлялась в комнате и развлекала больного рассказами о диетическом питании и пользе утренней гимнастики. Вообще, М.Н., хотя и не отличалась особыми медицинскими талантами, пользовалась любовью пациентов именно за свое теплое отношение к ним. Она запросто могла начать варить для больного с гастритом 5 %-ю манную кашу, а если, не дай Бог, госпитализируемая бабушка умирала у нее в машине, то М.Н. звонила родственниками и говорила речь в таком стиле:

– Вы понимаете, случилась маленькая неприятность, ваша бабушка умерла. Но вы не волнуйтесь, я колечко сняла, оно у меня – подъезжайте на подстанцию в Первую Градскую за колечком.

На М.Н. не только не было никаких жалоб, но пачками сыпались благодарности. За отношение!

И вот мы заметили, что наша М.Н. вдруг зачастила в подстанционный туалет. Более того, в женской фельдшерской она не раз вещала:

– Девочки, будьте осторожны! В квартирных туалетах могут скрываться разные экзотические животные!

Мы всей подстанцией – и девочки, и мальчики, и даже дяди и тети – гадали, кого же она повстречала в туалете? Варианты были всякие – от варана до жирафа. Сережка Мишихин по кличке «Китайский доктор» (потому что Ми – Ши – Хин) вспоминал, как он приехал в квартиру, где в комнате под 1000-свечевой лампой грелся четырехметровый питон. Мне припомнилось, как в начале семейной жизни мы чуть было не сняли квартиру с крокодилом, живущим в ванной (хозяева уезжали в загранкомандировку на несколько лет и денег за квартиру не брали – условием было оплачивать квартплату, коммунальные услуги и кормить домашнего питомца). Кто-то рассказывал про полярную сову, обитавшую где-то в «Красных домах» на улице Строителей, где-то видели шимпанзе. Но все это к туалетной теме отношения не имело. Правда, одну из наших девушек когда-то в туалете укусил полукамышовый кот, но это был ее собственный кот в ее собственном туалете. Дядя Костя ржал, но отмалчивался.

Наконец, в открытой пивной «Керамика» (в народе – «Кирпичи» за оригинальную кирпичную ограду) в Парке Горького, упоив дядю Костю пивом с прицепом (с портвейном «777»), мы, наконец, услышали эту историю. Давясь от смеха, он поведал:

– Приехали мы в квартиру на Ленинский, квартира большая, трехкомнатная, профессорская. М.Н., как обычно: «Константин Борисович, дибазол с папаверином внутримышечно» – и нырь в сторону сортира, мол, руки пошла мыть. Я набираю, подхожу к больной, и вдруг – крик! Вой! Влетает в комнату М.Н. со спущенными штанами, а на заднице у нее сидит здоровенный попугай и клюет…

Оказалось, в квартире был большой попугай. Жил он в клетке на шкафу в одной из комнат, но свободно летал по квартире. И если ожидались посторонние, то птицу запирали в туалете, чтобы она могла при необходимости попить из унитаза. Бедную М.Н. подвела стеснительность – скажи она родственникам больной, что собирается в туалет, они бы попугая переместили. А тут представьте: сидите вы на унитазе, пьете воду, и вдруг, застилая свет, на вас сверху надвигается старческая задница! Что вы сделаете? Конечно, укусите! Вот и попугай укусил.

Много воды утекло с тех пор, туалеты теперь на подстанции теплые, но у старых сотрудников – тех, кто помнит еще эту историю, слово «попугай» до наших дней вызывает смех.