Портрет Лукреции

Кое-что из книги

Софии удалось сохранить тайну Лукреции и отложить ее брак почти на целый год. Запачканную одежду и постельное белье она отстирывала в тазу и сушила в шкафу. Если пятна не смывались, она ловко отправляла вещи в огонь и вместе с Лукрецией наблюдала за горящими уликами. Если другие няньки что-то и знали, то хранили молчание из верности Софии.

Семьи продолжали переписываться, обсуждать помолвку и приданое. Лукреция подслушала разговор Вителли с писцом и узнала: для ее будущей свадьбы отец хочет сохранить те же условия, что были у Марии, но дом Феррары просит выплату побольше из-за отсрочки. А пока Лукреция ждала мать в вестибюле у отцовского кабинета, она узнала, что Вителли посоветовал приберечь золотые скудо[23] на будущее – когда родится наследник мужского пола, эту часть выкупа можно будет считать уплаченной. Отец кивнул.

Зима плавно перетекала в весну, снега таяли, в палаццо прибыл очередной nano[24] и получил имя Морганте, как и все его собратья. Поговаривали, что Элеоноре очень нравились его смешные ужимки. Горожане в шерстяных шапках и шалях и любопытная ребятня у парапета палаццо радовались: на западный угол пьяццы вернулась цветочница с полной корзиной густых веточек сирени. Отец прибыл после ежедневного заплыва по реке Арно; оказывается, на Козимо совершили покушение, но он вместе с солдатами-швейцарцами расправился с наемниками. Потом его призвали подавить восстание в городе Ареццо. Элеонора устроила прием, первый со времен смерти Марии: акробаты показывали номера, а гости танцевали под музыку. После все твердили, что в изысканности блюд Элеонора превзошла саму себя. Лукреция изучала военную тактику древних греков, рисовала сцены из Гомера, привольно гуляла у зубчатой стены и любовалась, как скворцы живой волной порхают в небе. Братьев учили правилам calcio[25] во внутреннем дворе, Гарциа вывихнул руку, когда Фердинандо слишком уж его защекотал, Пьетро взял в привычку кусать братьев, если они ему досаждали, и лекарь делал ему кровопускание дважды в неделю, дабы восстановить баланс гуморов[26]. Сторожевая собака родила щенят. Шелкопряды из инсектария Элеоноры по-прежнему поедали листья тутового дерева; между листьями тянулись тончайшие нити шелка, блестящие в свете утреннего солнца.

Неизбежная помолвка, брак, суженый и будущая жизнь в Ферраре казались Лукреции в те дни очень далекими. Да, свадьба непременно состоится – эту истину она усвоила и выучила назубок, как стихотворение на латыни в школе. А вот само значение и смысл события от нее ускользали. Жизнь в палаццо шла своим чередом. Изабелла по-прежнему расхаживала от внутреннего двора к салону в пышных нарядах, оставляя за собой шлейф серебристых смешков; Пьетро по-прежнему капризничал, ревел до хрипоты и стучал кулаками по полу; София по-прежнему наливала обеденный суп в прежние тарелки за прежним столом; солнце по-прежнему вставало за окном классной по утрам и двигалось к спальням по вечерам. Дверь в покои Марии стояла запертой. Иногда Лукреции казалось, что так будет и впредь, что она всю жизнь проведет в этих комнатах с братьями, в привычном платье и чулках.

Вскоре после тринадцатого дня рождения Лукреция встала с постели и пошла к окну посмотреть погоду, и за спиной вдруг кто-то ахнул: в дверях стояла мама, а по обе стороны от нее – две придворные дамы. Лицо матери сияло.

– Поглядите на Лукре! – Элеонора хлопнула в ладоши. – Знаменательный день!

Лукреция неуверенно улыбнулась маме. Чем это она заслужила такую похвалу и внимание?

Все взгляды в комнате обратились на нее; три няньки оторвались от работы, руки их тут же повисли. Лукреция посмотрела туда, куда показывала пальцем Элеонора. Отчего мама радуется, разве что-то в ней изменилось?.. Длинный белый camiciotto[27], босые ноги, под ними – доски.

– Смотрите! – призвала мама и развернула Лукрецию лицом к стене.

Женщины заохали.

– Поздравляю! – воскликнула одна из них.

– Видите, да? – торжествовала Элеонора, но Лукреции ничего не объяснила.

Она повернулась и так, и сяк. В чем дело? Что в ее спине удивительного?

А потом увидела. По ткани расползалось красное пятно: халат был картой, а пятно – одиноким островком посреди бескрайнего белого моря. Ну конечно, вот почему сегодня тянуло живот, будто внутри сжимался и разжимался кулак.

Элеонора послала за его светлостью. Они сейчас же напишут в Феррару и начнут подготовку к свадьбе, пусть сторона жениха приезжает во Флоренцию. Как замечательно!

Лицо Лукреции горело, будто она стояла у открытого огня, а ноги и руки онемели от холода. Слова матери падали с неба, как хлопья пепла. Она стиснула складки халата и опустила глаза на дощатый пол.

Мать вернулась к придворным дамам. Они болтали о приготовлении к свадьбе, о швее и подгонке платья, о том, как уже сегодня можно будет им полюбоваться. Лукреция подняла голову и встретилась глазами с Софией. Няня стояла у сундука, держала за одну руку Пьетро, за другую – Гарциа. Все трое смотрели на нее; братишки растерялись от шумихи вокруг сестры. Лицо Софии оставалось непроницаемым. Она только сжала руки мальчиков крепче, ее губы едва заметно зашевелились, то ли прося прощения, то ли шепча молитву.

Дамы Элеоноры сообщили новость Вителли, а тот с должным тактом передал весть отцу Лукреции. Козимо пришел в покои Элеоноры, и супруги радостно обнялись. Козимо велел уведомить двор Феррары о долгожданном взрослении Лукреции. На следующей неделе гонец доставил Козимо через всю Болонью договор, скрепленный подписью и печатью. К договору прилагалось письмо от самого герцога: тот с нетерпением ждал, когда союз их детей осветит церковь, передавал искренние поздравления великому герцогу Тосканы и его близким и обещал отныне за них молиться. Увы, его сын Альфонсо вскоре отправится во Францию сражаться во имя короля. Если великий герцог согласен, то свадьбу можно отложить до возвращения Альфонсо. А пока он будет считать каждый день до заветного события.

Откинувшись в кресле, Козимо вчитывался в письмо. Затем положил его на стол, взял брачный договор и четыре-пять раз внимательно прочел, задумчиво потирая подбородок. Поклонившись, секретарь протянул государю на выбор череду перьев на подносе, из которых герцог взял нужное и вычеркнул несколько пунктов, предложенных Феррарой. Он исправил цены и исключил требование о передаче северных земель в наследство. Пояснил причину изменений в записке и попросил согласия Феррары по этим небольшим вопросам, а еще напомнил, что уже предлагал вычеркнуть эти пункты прошлой весной. Он не возражал против свадьбы по возвращении Альфонсо с поля боя («А ведь он может вернуться через год, а то и два», – добавил герцог в сторону Вителли).

Козимо подписал документ, подержал палочку воска над огнем, и кровавые капли потекли на бумагу; потом придавил перстень с печатью к алому кружку, тем самым разрешая брак между своим пятым ребенком и наследником древнего императорского рода.

Вскоре эмиссар из Феррары доставил Лукреции официальные письма.

От ворот палаццо их отнесли в кабинет Козимо, где содержание тщательно проверили, затем – в приемную Элеоноры, где сначала сама великая герцогиня, а потом все ее придворные дамы также изучили письма, после – в новую комнату Лукреции за часовней, квадратную и с высокими потолками.

Сидя у камина, Лукреция взяла у слуги письма, разложила на столе и растерянно на них смотрела. Она до сих пор всех убеждала, что не хочет замуж за сына герцога, не хочет занимать место сестры, и все же признавала правду: безжалостный механизм помолвки уже запущен, никуда не денешься. Ее родители и все слуги, похоже, негласно решили пропускать мимо ушей ее возражения и преспокойно обсуждали свадебные планы, рецепты блюд для пиров, стоит ли сменить в большом зале стенной гобелен, подавать ли на ужин только тосканские вина или другие тоже, каких музыкантов отправить играть на балконе, а каких – в зале, какие наряды заказать у швеи на всю семью. А теперь еще новость: письмо от самого сына и наследника!

Она приподняла печать ногтем и с мимолетной искоркой недоумения заметила, что письмо уже вскрывали. С другой стороны, ничего удивительного. Естественно, родители все прочли и только потом отдали ей. Листок был сложен книжкой, она развернула его на столе. Письмо было написано размашистым почерком с завитушками, а начиналось оно со слов «Моя дорогая Лукреция».

Лицо обдало нечаянным жаром. Непонятно, что тут самое необычное: собственническое «моя», тревожащая нежность слова «дорогая» или ее имя, выведенное рукой Альфонсо. Никто еще к ней так не обращался. Она чья-то «дорогая», чья-то Лукреция; эти три слова змеей обвили ее, на миг она увидела себя в объятиях ласковых рук.

Глаза снова вчитались в «Моя дорогая Лукреция», скользнули к «Позволите называть вас так? Ибо вы есть и будете мне дороги».

Бумага дрожала в ее руках, и она положила письмо на плотную ткань юбки, но взгляд по-прежнему скакал по всей странице, цепляясь за случайные слова: «хранить», «горячо», «с нетерпением», «плодотворным», «сражаться во имя короля», «молитесь», «преданный».

Не отпуская уголков листа, Лукреция все же заставила себя читать по порядку, строчку за строчкой. Альфонсо очень радуется их скорой свадьбе. Счастливый будет день! Он, его семья и, конечно, весь двор с нетерпением ждут торжества. Увы, на этой же неделе он отбывает во Францию исполнить клятву и сражаться во имя короля Генриха. Каждый день разлуки он проведет в мыслях о ней, Лукреции. Он просит ее молиться за своего будущего мужа, за его возвращение домой живым и невредимым. Не найдется ли у нее минутки написать ему? Не расскажет ли она о своей жизни и занятиях? Он будет бережно хранить ее письма и горячо надеяться, что их брак окажется плодотворным и счастливым. Любящий и преданный жених, Альфонсо.

Первым же ее порывом было написать ему: «Простите, я не могу за вас выйти. Надеюсь, вы поймете», но не стоило даже пытаться. Отец, его секретари и помощники перехватят письмо, а мать ее накажет.

И все же она ответит. Поступит, как подобает. Мужчина написал девушке (она никак не могла примерить на себя слово «невеста»), а та ему ответит. Вот только о чем писать? Как она гуляет в мезонине? Как часами глядит на пьяццу? Учится играть на лютне, работает над переводом с греческого, ищет, что бы нарисовать? Да чем ее письма могут заинтересовать будущего герцога Феррары?..

Кто-то тихонько кашлянул, и Лукреция подняла глаза. В проходе стояла служанка, которая принесла письмо. Ой, она еще здесь!..

– Да? – Лукреция изобразила уверенный тон. Так, наверное, разговаривают девушки, когда получают письма от жениха. «Горячо», «плодотворный», «счастливый», – пронеслось у нее в голове.

– Простите, – прошептала служанка. – Ее высочество, ваша матушка, просила передать, что эмиссар ждет ответа.

– О! – удивилась Лукреция. Ждет? Надо писать немедленно? Она и не догадывалась, что ответ потребуется так срочно. Что написать? Где найти слова?

Она посмотрела на стол: астролябии, звездная карта, сложенная подзорная труба, несколько каламов[28] (она как раз их затачивала), перочинный ножик; чаша, заскорузлая от смеси льняного масла и сухой яри-медянки[29]. Лукреция отодвинула все это влево, потом вправо. Найти бы хоть один чистый листок, хоть какое-нибудь перышко! Не может ведь она писать воину короля на пергаменте в пятнах краски и дырочках от циркуля! К тому же письмо прочитает ее мать, и если получится коряво, неправильно и…

Служанка шагнула к ней и положила на край стола два предмета.

– Эмиссар передал, ваша светлость. Для вас.

Лукреция отвлеклась от поисков и посмотрела на подарки: один был маленький, завернутый в холстину и плотно перевязанный бечевкой, а другой плоский, обернутый льняной тканью. Лукреция потянулась к маленькому, собралась развязать узелок, но ее взгляд привлек подарок побольше – длинный и прямоугольный, с острыми краями. Поколебавшись мгновение-другое, она притянула его к себе за узелок бечевки.

Ну конечно, внутри лежит портрет Альфонсо. Должна ведь она знать, как выглядит жених, посмотреть ему в глаза.

Где перочинный ножик? Куда делся? Лукреция выдвинула ящик стола и принялась рыться в перьях и чернильницах.

– У тебя нет ножа? – спросила она служанку. – Или ножниц?

Та удивленно посмотрела на нее и покачала головой.

Лукреция задвинула ящик и попыталась развязать подарок острым концом циркуля. На третий раз узел ослаб и поддался. Она отбросила инструмент и развязала узел, сорвала бечеву и обертку. Слой за слоем она убирала солому и лен, пока не добралась до оборотной стороны деревянной дощечки. Ну конечно, портрет жениха. «Давай-ка посмотрим на тебя», – подумала она, перевернув tavola.

Подарок застиг ее врасплох. Вместо лица, смутно знакомого по тому дню на вершине башни, Лукреция увидела нечто иное. С дощечки на нее глядели любопытные глаза-бусинки, а у ног диковинного существа лежал свернутый хвост. Она никогда ничего подобного не видела. Блестящий мех цвета древесной коры, когтистые лапы, узкая мордочка с розовато-коричневым носом, молочно-белая грудка и тонкий пучок усов.

Вроде выдры, или норки, или крохотного медвежонка – очень похоже на них всех, и все же совсем другое животное. Лукреция невольно ахнула от удивления. Такой мужчина – и вдруг присылает столь неожиданный, необычный подарок! На помолвку всегда дарят или портреты, или драгоценности. А ее будущий муж прислал вот это. Ее сразу же от макушки до пяток наполнила нежность к забавному существу на картине. Радостно всплеснув руками, она любовалась рисунком.

Служанка незаметно подошла поднять лен и веревку и протянула Лукреции выпавшую из соломы записку.

Лукреция рассеянно взяла ее и развернула.

Еще одно письмо, на сей раз короче.

Лукреция положила письмо на стол. Осторожно провела пальцем по нарисованной спинке животного, ощутила контуры и волны масла и красителя – тайное послание неизвестного художника. Вместо скучного портрета жениха – лесной зверек. Что скажет мама? А отец? Они будут очень недовольны. Лукреция зажала рот, чтобы не рассмеяться вслух.