После Рима. Книга вторая. Anno Domini 430–800

Рипуарские франки еще при Хлодвиге превратились в часть юного хищного королевства, а затем к ним присоединились алеманны, потерпевшие разгром в 505–506 годах. Объединенное королевство готов Теодориха много лет сдерживало экспансию франков. Но старый король умер, его королевство развалилось, и путь к завоеваниям стал свободен.

Сыновья и внуки Хлодвига прирезали к Франкии два королевства, лишившихся поддержки готов, — Тюрингское на нижнем Рейне (в 531 году) и Бургундское (в 536 году). И в том же 536 году остгот Витигис передал франкам Прованс и территории у подножия Северных Альп — возможно, не совсем добровольно. Этой жертвой готы достигли тактического выигрыша: теперь стал невозможным союз между врагами готов, то есть между франками и Восточной Римской империей!

Ну, а франки, получив узкий выход к Средиземному морю, устремились к другим его берегам. Особенно их манила Италия, в которую потомки Хлодвига рвались несколько раз — и всякий раз неудачно. В 539 году Теодеберт перешел через Альпы и захватил некоторые области, но Восточная Римская империя в 555 году отвоевала их вновь, и к тому же большинство солдат погибли от чумной эпидемии. Попытки итальянских походов франки продолжали до 590 года, а затем стали ограничиваться набегами.

Франкская экспансия за Пиренеи тоже не удалась. Экспедиция королей Хильдеберта и Хлотаря в 542 году окончилась неудачей. Тогда франки устремились к востоку от Рейна, на плохо защищенные территории с их торговыми путями и тысячами потенциальных рабов. Все это так и просилось в руки воинственных королей и даже могло

окупить оборону от аваров, набеги которых делались все смелее и чаще. В 555 году король Хлотарь I в. войне за торговые пути выступил против государств саксов и тюрингов и подчинил государство баваров. В 556 и 605 годах последовали новые походы против саксов.

Завоевание Меровингами Германии объединило две зоны, столкновение между которыми покончило с античностью и породило Средневековье. Теперь родина германцев была инкорпорирована в политический мир бывших имперских областей. Впоследствии это объединение стало зародышем единого территориального и культурного порядка нового ядра Европы, а также десятков конфликтов, не угасавших веками.

Пока что это была густая окрошка разных народностей и культур: на восточном берегу Рейна наместники Меровингов не ввели ни грамотности, ни денег, ни христианства. Но это смешение уже не было дуализмом первых послеантичных десятилетий, когда римское не смешивалось с германским. Еще немного — и смесь станет сплавом, а сплав римского и германского наследий вырвется из тупика рабовладения, породит новую экономику и новое устройство общества.

Внешняя разница между галло-римлянами и франками давно исчезла. Те и другие носили льняную рубаху до колен, тунику с короткими или длинными рукавами, штаны, обмотки и кожаные короткие сапоги или деревянные опорки. Женщины поверх рубашки надевали платье до пят. В холода надевали меховой жилет и широкий квадратный плащ-сагум. Его накидывали на спину, полы закрепляли на правом плече фибулой. По богатству ткани, наличию и качеству оружия и украшений можно было определить социальное положение человека.

О термине «Темные века»

Термин «Темные века» слишком неопределен и негативно окрашен, поэтому авторы стараются использовать его нечасто. Однако, прежде чем перейти к исторически переломному времени середины седьмого века, нам следует объясниться.

Вслед за Петраркой Темными веками назвали период после падения Западной Римской империи вплоть до эпохи Ренессанса. Это мнение разделяли и такие деятели эпохи Просвещения, как Гиббон, Вольтер и Кант. Сам дух времени приказывал считать мрачными и варварскими времена, не знавшие пудреных париков, «Энциклопедии», трансатлантических морских переходов и социального прогресса.

Предыдущая глава показала, что это не так: восточная часть Римской империи процветала и после 476 года, и запаса ее прочности хватало, чтобы выстоять, несмотря на удары извне, чуму и похолодание климата, которое для аграрного государства могло стать роковым. Империя выжила, а на территориях ее растворившейся во времени западной половины продолжали существовать романизированные государства. Значит, период после 476 года Темными веками называть нельзя.

По мере углубления изучения эпохи, развития антиковедения и отказа от националистических идеологий, фактический материал ученые начали интерпретировать более беспристрастно и рационально, а привычка кланяться политической публицистике стала в науке дурным тоном. Сегодня слова «Темные века» маркируют самые разные периоды: нам известны Темные века, наступившие после коллапса цивилизаций бронзового века, или Темные века Британии, наставшие в V–VI веках после вторжения саксов.

Византинисты называют Темными веками связанный с мусульманскими завоеваниями период с 650-го по 800 год, за который на захваченных территориях греческие тексты не сохранились и события приходится восстанавливать по другим источникам. Но в исторической периодизации этот термин больше не используют.

В начале XX века был популярен так называемый «тезис Пиренна». Бельгийский историк-медиевист считал, что завоевания германских варваров не обрушили римский мир и что новые варварские королевства еще долго оставались в зоне влияния Восточной Римской империи. Метрополия и территории, ставшие римской периферией, сохраняли торговые и политические связи. По Пиренну, период поздней античности завершился катаклизмом — вторжением арабских племен и разрушением средиземноморских торговых путей и экономических уз, связывающих территории Римской империи. После этого водное пространство, некогда связывавшее империю воедино, превратилось в неодолимое препятствие, отрезавшее Европу от византийского Востока.

Каролинги, изолированные от цивилизованного мира, были вынуждены создавать новую, специфически западную форму власти и государства. Это было время начала трансформации постримской Европы и рождения Средневековья.

Немногие историки сегодня согласны с тезисом Пиренна, но все признают, что этот взгляд дал толчок дальнейшим исследованиям периода поздней античности — и продолжению споров о периодизации истории Европы.

Кровь и власть

В VI веке королевство Меровингов состояло из пяти частей — Австразии, Нейстрии, Бургундии, Аквитании и Прованса плюс зависимые территории Тюрингии и Алемании, Баварии, Фризии и Саксонии. На воссоздание империи Меровинги не покушались. Более того, обширные территории, попавшие под их руку, ни разу не были объединены властью одного правителя. Германцы Меровинги соблюдали германский обычай, по которому земли делились между живыми взрослыми сыновьями, кем бы ни была их мать, законной женой или наложницей.

Задачи политического объединения семейных владений Меровинги не ставили. Королевствами правил то единственной король, то два или три. Они могли создавать коалиции для военных походов, но чаще каждый предпочитал вести дела самостоятельно.

Хлотарю I, внуку Хлодвига, удалось ненадолго объединить королевства, но после его смерти владения наследовали четверо его сыновей. С 570 года королевство раздирали распри между братьями-королями Сигибертом I (535–575) и Хильпериком I (ок. 539–584), а особенно между их женами, Брунгильдой и Фредегондой.

«После смерти в 567 г. старшего брата Хариберта состоялся новый раздел королевств. Хильперик и Сигиберт были женаты на двух сестрах, дочерях вестготского короля. Жена Хильперика по имени Галесвинта была вскоре после свадьбы задушена одним из слуг короля по наущению Фредегонды, его первой жены. Среди королевских сыновей самым жестоким и мстительным был Хильперик. Его сердце с помощью колдовства похитила служанка королевы Фредегонда. Королеву заключили в монастырь, а Фредегонда стала женой короля.

Король Австразии Сигиберт жил в Меце. Он женился на дочери вестготского короля Брунгильде. Хильперик, впечатленный богатством приданого Брунгильды, решил не отставать от брата и взял в жены Галесвинту, сестру Брунгильды, а Фредегонду отправил ей прислуживать. Вскоре после свадьбы в 568 г. ее задушили — якобы по наущению Фредегонды, но с ведома короля. Брунгильда оплакала гибель сестры и возненавидела Фредегонду. Это чувство было взаимным: обе королевы поклялись свести друг друга в могилу.

В приданое за Галесвинтой вестготский король дал несколько городов, в том числе богатые Бордо и Лимож[36]. Ее сестра заставила мужа, короля Сигиберта, заявить претензии на эти города. Хильперик их, разумеется, не отдал, и тогда Сигиберт объявил брату войну. В этой войне он в 575 г. одержал победу, изгнал Хильперика из Парижа и уполовинил его владения, от которые теперь оставался лишь Руан с прилежащими землями. Но, когда победитель приехал в королевское поместье Витри, его убили люди, подосланные Фредегондой. Брунгильду с детьми по настоянию Фредегонды отправили в Руан и заключили в крепость, где находился сын Хильперика по имени Меровей. Юный принц увлекся пленницей и взял ее в жены. Разгневанная Фредегонда приказала остричь Меровея, и тот, не вынеся позора, — по франкскому закону короли носили длинные волосы, и только они имели право на этот знак власти, — покончил жизнь самоубийством. Зато Брунгильде удалось бежать в Мец, где знать и епископы провозгласили королем ее шестилетнего сына Хильдеберта II.

После убийства Сигиберта Хильперик прожил еще девять лет. А умер он вот как.

В 580 году на Франкию обрушилась эпидемия оспы. За несколько дней умерли все дети Фредегонды, и она решила родить еще одного наследника. Не слишком надеясь на силы Хильперика, она стала спать с другими мужчинами, а когда король об этом узнал, решила избавиться от него. По ее наущению Хильперик в 584 г. был убит на охоте одним из слуг. "Однажды, когда он в сумерках возвращался с охоты, один слуга сбросил его с лошади, а другой два раза ударил его ножом. Кровь тотчас хлынула изо рта и открытой раны, так наступил конец этого безнравственного человека". В положенное время Фредегонда родила сына. Его назвали Хлотарь II.

Почтенная Фредегонда скончалась в своей постели в 597 году.

Из сыновей Хлотаря I к этому времени в живых оставался лишь Гунтрамн, который уже потерял всех своих четверых сыновей: трое умерли от дизентерии, а одного убила Маркатруда, мачеха. Поэтому Гунтрамн с 584 года называл Хильдеберта II своим приемным сыном. Но в 595 году умер и Хильдеберт. После его смерти пришлось делить Австразию и Бургундию между внуками Брунгильды Теодебертом и Теодорихом.

Брунгильда желала сохранить власть за собой и натравила братьев друг на друга. Теодеберта убил брат, который вскоре и сам последовал в могилу. В 612 г. Фредегонда из могилы отомстила 70-летней Брунгильде, которую подданные отдали в руки Хлотаря II, сына Фредегонды.

Суд над королевой носил одиозный характер: ей приписали все смерти королей последнего десятилетия. В "Хронике Фредегара" говорится: "Когда предстала перед лицом Хлотаря Брунгильда, он, не имея против нее никакого [личного] зла, но вменяя ей в вину то, что она погубила десять франкских королей… в течение трех дней подвергал ее различным истязаниям. Затем приказал… привязать за волосы, руку и ногу к хвосту неукрощенного коня. Так от камней и быстроты бега коня была разорвана на части". Затем Хлотарь II истребил всех потомков Брунгильды».

Этот рассказ может служить примером династических сложностей и методов их решений. Каждая смерть короля, разумеется, приводила к «ранним смертям», чисткам и просто казням его наследников, как бывало и в Римской империи. Но даже при этом законных претендентов на наследство оставалось немало, а значит, раздел земель был неизбежен. Раздел наследства всякий раз дробил ресурсы и потенциальную политическую базу королей.

Армии меровингских королевств были невелики — по 2–3 тысячи, редко 5 тысяч бойцов. Эти армии, конечно, воевали, но чаще грабили и жгли мирные поселения, чтобы противник понес максимальный ущерб: не раз горели от захватов и поджогов даже крупные города — Пуатье, Париж и Тур. Казалось, что убийцы, которых подсылают друг к другу и к политическим оппонентам короли и королевы, — такая же привычная часть бедствий, как холода, наводнения, голод и эпидемии.

Между городами вспыхивали усобицы: Орлеан и Блуа объединялись, чтобы разграбить Шартр и Шатоден. Человек становился песчинкой в жерновах случая и чужих интересов. Даже незнатные свободные люди, которые среди подданных Меровингов составляли меньшинство, предпочитали действовать самоуправно и вершить собственное правосудие.

В государстве франков существовал документированный закон — записанная на грубой латыни «Салическая правда». Однако нормой было беззаконие, а произвольное насилие — повседневностью. Закон не ставил целью борьбу с насилием. Не было ни структур, следящих за соблюдением закона, ни даже четкого государственного устройства. Одни и те же органы и лица были наделены административными функциями, обязанностью нести фискальные и полицейские обязанности и творить суд.

Законодательство мира неограниченного насилия отличалось крайней жестокостью. Законы Римской империи нельзя назвать гуманными, но и они бледнеют перед наказаниями, предусмотренными «Салической правдой» и фантазией, с которой изобретались самые изощренные наказания. За суровые описания действительности франкского государства святого Григория Турского порой упрекали в «сгущении красок», но он, похоже, многое смягчил или опустил.

Отчего земли бывшей Римской империи стали царством узаконенного дикарства? Первая причина состоит в том, что германцы (кроме вестготов), полукочевые варвары, не имели опыта оседлой жизни, владения землей и ведения хозяйства. После уничтожения pax romana и возможности мирного труда последовал упадок материального, вещественного мира. В этом новом, до крайности обнищавшем мире законы германцев жестко и педантично охраняли в основном ценные или жизненно необходимые предметы: оружие, запасы пищи или скот, украшения и орудия труда.

Даже двести лет спустя после описываемого времени орлеанский епископ Теодульф, воспитанный в традициях римской культуры, в 798 году сетовал, что в Нарбоннской Галлии за кражу карают смертью, а за убийство — всего лишь денежным штрафом. Для людей той эпохи, оказавшихся на грани выживания, «иметь» значило столько же, сколько «быть»: ведь от наличия ножа и топора, от количества зерна в амбаре или овец в стаде зависела жизнь целых родов. Смерть для германцев была лучшим способом демаркации границ собственности.

Свели со двора свинью? Это может означать голод, а может и гибель для целой семьи! Такое преступление не прощается!

Вторая причина царившего насилия — германский обычай кровной мести. Этот закон действовал непререкаемо. Вот как проходила усобица между жителем Тура Сихаром и неким Храмнезиндом:

«В Туре прошел слух, что Сихар умер. Узнав об этом, Храмнезинд отправил послание своим друзьям и родственникам и поспешил в дом Сихара. Он украл все, до чего мог добраться, убил нескольких слуг, сжег не только дом Сихара, но также и другие дома поместья, увел с собой весь скот и все, что смог унести». Затем Сихар напал на Австригизела и убил Уно. Его сын попытался отомстить Сихару, затем эти двое стали друзьями, но в конце Храмнезинд почувствовал зов крови, убил Сихара и распял его нагое тело на своей садовой изгороди».

Еще одним примером унаследованных от кочевого прошлого законов служит обязательность гостеприимства. «Кто откажет прибывшем гостю в крове или очаге, заплатит 3 солида штрафа», — гласил закон бургундов и уточнял, что зимой нельзя отказывать им в сене или ячмене для верховых животных, на которых ехали гости.

И все же в государстве франков была сильная королевская власть, были суд и право, пусть и примитивные. Всеми делами ведал королевский двор. Весной проходили собрания свободных франков — «мартовские поля», на которых оглашались новые законы и обсуждались законодательные предложения, а заодно желающие могли помериться богатырской силушкой. Эти собрания затем превратились в воинские смотры, а позднее трансформировались в рыцарские турниры.

Как Меровинги правили королевством

Король был носителем высшей власти — законодательной, административной и судебной, а территория государства оставалась королевской вотчиной. Он делил ее, оставлял в наследство, раздавал родственникам и сторонникам, исходя исключительно из интересов королевской семьи и родственных связей.

Как правило, должностные лица меровингских королей были галло-римлянами. Королевство делилось на графства, которыми правили назначенные королем графы. В местах франкских поселений, на севере, графства создавались на основе германской судебной и военной организации, а в Средней и Южной Галлии — на базе римских civitates, то есть городов с приданными им сельскими территориями. Центром графства обычно был город с рынком.

Графы были главными проводниками королевской власти и обеспечивали доходы казны, то есть собирали налоги, штрафы и пошлины. Примерно треть этих сумм шла королю. Графы имели право суда и отвечали за мобилизацию войска по призыву короля.

Деревенская община сохраняла самоуправление и избирала своих должностных лиц на сельских сходах, судила мелкие правонарушения и следила за соблюдением обычаев. Но община постепенно слабела, и причиной тому стало появление в законодательстве франков аллода — земли с исключительным правом владения. Аллод, в отличие от общинной земли, можно было продать, подарить или унаследовать.

На землях крупных землевладельцев работали зависимые вольноотпущенники, рабы-servi и тягловое население, обязанное нести повинности. «Салическая правда» упоминает разные виды свободного населения: простых людей, королевских дружинников и должностных лиц на службе короля. Жизнь всех этих людей закон оценивал по-разному: вергельд за дружинника был 600 солидов, как и за жизнь женщины фертильного возраста, а за полусвободного человека — 100 солидов. За смерть раба вергельд не полагался, следовало лишь возместить хозяину «имущества» материальный ущерб.

Рабов добывали в ходе завоевательных войн, покупали у работорговцев, совершавших рейды на восток, а позднее в рабство стали попадать разоренные свободные люди, не вернувшие долг или не заплатившие судебный штраф.

На франкских землях прижился институт коммендации (в Римской империи он назывался патроцинием, или патронажем) — переход крестьян под покровительство крупных землевладельцев с заключением договора. В меровингском государстве коммендация означала, что господин берет на себя почти все права государственной власти по отношению к подвластному, в том числе и защиту его от государства.

Турская формула кабалы VIII века, своего рода типовой договор, который заключали с людьми низкого статуса, гласит: «Господину брату такому-то такой-то. Всем ведомо, что крайняя бедность и тяжкие заботы меня постигли, и совсем не имею, чем жить и одеваться. Посему, по просьбе моей, ты не отказал в величайшей моей бедности вручить мне из своих денег столько-то солидов, а мне совсем нечем выплатить эти солиды. И вот я просил совершить и утвердить закабаление тобой моей свободной личности, чтобы отныне вы имели полную свободу делать со мной все, что вы уполномочены делать со своими прирожденными рабами, именно: продавать, выменивать, подвергать наказанию. Если же (чего, я уверен, не будет) я или кто-либо из наследников моих, или кто-либо другой решится оспаривать это закабаление, повинен внести тебе и казне штраф во столько-то унций золота; настоящая же кабала останется неизменною».

Коммендация не обязательно означала потерю личной свободы. Например, в сборнике Маркульфа приводится формула, которая сопровождала поступление на службу и переход в вассальную зависимость: «Славному господину такому-то я, такой-то. Всем должно быть известно, насколько мало я имею средств, чтобы питать и одевать себя, поэтому я обратился с просьбой к вашему благочестию, и вам угодно было решить, чтобы я передал себя и коммендировался под ваше покровительство (in vestrum mundeburdum); я так это и сделал на том условии, что вы должны мне оказывать помощь как в пище, так и в одежде, сообразно с тем, как я смогу вам служить и заслужить (это), я же пожизненно должен буду служить вам на положении свободного человека (ingenui ordine) и воздавать вам по слушание (obsequium) и не буду иметь права уходить при своей жизни из-под вашей власти и покровительства, но буду должен пребывать в течение всех дней своей жизни под вашей властью и защитой. При этом состоялся (между нами) уговор, что если один из нас пожелает отказаться от этого соглашения, то должен будет уплатить другой стороне столько-то солидов, а само соглашение должно оставаться в силе. Состоялся и (другой) уговор, что (стороны) должны написать друг для друга и скрепить два одинакового содержания документа (epistolas), что они так и сделали».

Короли и епископы

Королевство франков, как и другие варварские королевства, было светским государством. Власть короля не зависела от ее освящения церковью. Более того, церковь подчинялась королю, и ни один епископ не мог быть назначен без его согласия. Тому примером Григорий Турский, который сетовал на необходимость одобрения королем церковной инвеституры. Ему и самому, чтобы одолеть конкурента при назначении в Турскую епархию, пришлось обеспечить себе одобрение короля Сигиберта.

Епископы сознавали свою принадлежность к широкой надгосударственной христианской традиции, не ограниченной территориями и подданствами. Признавая власть папы, они, тем не менее, не видели надобности обращаться в Рим по проблемам вероучения. У римского папы даже не было представителей «на местах», и отношения франкских епископов с Римом исчерпывались нечастой перепиской и еще более редкими паломничествами.

Церковные институты еще в IV–V веках начали прирастать землями, но на распределение этих земель папа влиять не мог. Власть римского епископа была ограниченной, у него не было ни силового ресурса, ни иных средств провести свои решения в жизнь. Скорее всего, вопрос «сколько дивизий у римского папы?» впервые задал какой-нибудь варварский король или дукс.

Западные венценосцы, а в особенности остготские короли Италии, уважали епископов и папу прежде всего по причинам политическим и дипломатическим. Епископы были образованными людьми, знающими мир, хорошо ориентировались в политике и могли подать неплохой совет. Отношения королей с духовными иерархами в целом были ровными. Многие епископы становились советниками короля, но прямого влияния на государственные дела они не имели.

Особо набожными короли не были, но считали власть епископов дарованной и освященной свыше. При всех неизбежных трениях с высшими клириками короли относились к церкви с огромным уважением, щедро жертвовали храмам и монастырям земли и ценности и отписывали на помощь бедным немалые суммы золотом. Церковные иерархи пользовались огромным авторитетом в народе и часто становились противовесом земельной аристократии, выступая на стороне короля. К тому же неуважение к церкви вызвало бы недовольство подданных и, главное, Константинополя, с чьей неоспоримой мощью королям приходилось считаться.

Церковь оставалась единственным образовательным институтом. При крупных монастырях были школы для мальчиков. В основе образования, которое давали эти школы, были христианские догмы и произведения латинской классики. Латинский язык как средство коммуникации, как и межрегиональные связи в целом, сохранялись во многом благодаря церкви. Еще раз подчеркнем: люди церкви пользовались неоспоримым уважением всех слоев и сословий королевства. Святые, монахи, епископы — живые и страстные, желавшие людям добра, защищавшие слабых, встававшие на пути меча и дубины, своей невероятной силой духа заставлявшие склоняться грубых риксов и дуксов, — уже несколько веков строили новые отношения, учили вершить добро и отвергать зло. Эти капли веками точили камень невежества, соединялись в ручейки, а те сливались в потоки, несущие людям произведения античности, творения отцов церкви, а также древние философские, математические и технические трактаты, скопированные писцами «Вивариума» на солнечном средиземноморском берегу или коченеющими пальцами ирландских монахов с побережья Северного моря.

Общий уровень культуры постримской Европы был закритически низок. За полтора столетия в Италии и Галлии, прежде самых богатых и развитых территориях Запада, не появилось ни одного писателя или поэта (Венанций Фортунат в «прежней» империи не поднялся бы выше слагателя заказных стишков во славу богатых лавочников.) Карл Великий, завоевав Италию, поражался царящему там низкому уровню культуры. Что до образованности или хотя бы грамотности, то стихотворное послание, которое в 774 году Карл Великий получил от папы, было метрически безграмотным и литературно беспомощным — всеобщая культурная деградация коснулась даже апостольского престола…

Возвышение Каролингов. Дагоберт I

Годы правления короля Дагоберта I (622–639) считают апогеем могущества меровингской Франкии. Стремясь ослабить знать и укрепить свое единовластие, он стал назначать единого майордома для всей страны. Здесь в нашей истории появляется первый представитель дома Пипинидов-Арнульфингов — Пипин Ланденский, или Пипин I, который возглавил знать Австразии после смерти своего отца и основателя дома, епископа Арнульфа.

Этот человек в 623 году сменил на посту австразийского майордома Хуго: тот принял от лангобардов взятку в 1 тысячу солидов в обмен на отказ от лангобардской дани франкам в 12 тысяч солидов в год. Королевской казне был нанесен огромный ущерб! Сменивший коррумпированного майордома Пипин Ланденский занялся опекой малолетнего Дагоберта, пока тот не вошел в возраст, и, помимо прочего, обеспечил ему поддержку знати.

Если в меровингской крови Хлотаря II, сына Фредегонды, могут быть сомнения, то его сын по характеру был стопроцентным Меровингом. В 14 лет Дагоберт стал соправителем отца и был поставлен править Австразией, в 16 лет женился и заспорил с отцом из-за земель (их помирил Арнульф, причем отец уступил сыну спорные земли). Этот спор мы упоминаем только потому, что в нем участвует епископ Арнульф, основатель дома Пипинидов-Арнульфингов, то есть будущих Каролингов. Совсем скоро эти магнаты из Австразии отодвинут Меровингов из первого ряда действующих лиц, а потом изгонят с большой сцены истории.

Хлотарь II умер в 629 году, и Дагоберт доказал, что достоин принять его наследство, завоеванное большой кровью и многими предательствами. Мнения знати Нейстрии о том, кому править, вначале разошлись, но решительный Дагоберт, объявив сбор войска, отправил в обе земли некое посольство (сам он спешил на коронацию в меровингскую столицу Суассон). И внезапно оказалось, что епископы и магнаты Нейстрии благоразумно возжелали правления Дагоберта.

Не обошлось без традиционных чисток нелояльных родственников. Дагоберт приказал казнить Бродульфа, который пытался продвинуть на престол Хариберта, брата Дагоберта. Король не стал наказывать брата, а напротив, подарил ему Аквитанию — в обмен на клятву, что Хариберт никогда более не будет пытаться отнять у Дагоберта какие-либо земли из королевства отца. Это очень рациональное решение, так как управление богатеющей и полунезависимой Аквитанией можно было доверить только близкому члену семьи.

Хроники сообщают, что Пипин Ланденский «управлял людьми Австразии с осторожностью, честью и добротой и привязал их всех к себе узами дружбы». Отдавая должное верной службе майордома, король по понятным причинам предпочитал держать его при своем дворе в Нейстрии, подальше от австразийских связей, которые могли бы поселить в голове соратника вредные мысли — например, о том, чтобы помериться властью с монархом.

Около 630 года Дагоберт пообещал византийскому императору Ираклию «вечный мир». Дать это обещание было легко: король франков вообще не собирался участвовать в раскладке итальянских пасьянсов, чтобы не отвлекаться от решения острой проблемы, которая возникла у него на востоке.

Война за сверхприбыли

Франкские короли унаследовали от своих предков, германских вождей, поток наличности от контроля центральноевропейских торговых путей, а также от торговли рабами, мехами и янтарем. Во второй половине VI века опустевшие одно время земли Центральной Европы захватили славяне и авары. С ними франкам, видимо, было нетрудно договориться, пообещав часть доходов, и рейды на восток продолжались. Во всяком случае, на рынках не отмечено ни перерыва в торговле, ни дефицита рабов или иных товаров.

Захватив центр Европы, авары подчинили ряд славянских племен, которые к тому времени проживали на обширных территориях от Дуная до Эльбы и берегов Балтийского моря. Авары обложили их данью и многих обратили в рабство. Славяне затем восстали, освободились от аваров и образовали крупный военный союз племен, во главе которого встал купец-авантюрист по имени Само. Он явился с вооруженным отрядом и каким-то образом помог славянам — «славам, прозываемым винидами» — в войнах с аварами. Предположительно он продал им качественное вооружение.

«Когда виниды с войском шли на гуннов[37], купец Само, которого я упоминал выше, отправился с ними, и там он показал им такую доблесть против гуннов, что было удивительно, и великое множество из них было перебито мечами винидов. Виниды, оценив доблесть Само, сделали его королем над собой», — пишет Фредегар Схоластик, летописец франков, живший в первой половине VII века.

В союз Само входили славяне с территории нынешней Чехии, словены с юга и полабские сербы. Примерно с середины 620-х годов именно Само заправлял работорговлей на востоке. Забрав власть над племенами и уничтожив несколько конкурентов из франкских работорговцев, он стал помехой королевскому бизнесу. Поэтому весной 630 года Дагоберт с войском направился на восток. Предварительно он договорился с лангобардами если не о полноценной поддержке, то о ряде набегов, которые отвлекут внимание вендов.

Поход оказался неудачным. Франки потерпели поражение, а Само усилился и продолжил набеги — теперь уже на запад, до самой Тюрингии. Вождь племени сорбов, уяснив новый баланс сил, даже объявил о разрыве вассальной связи с Дагобертом и признал власть Само. (Само правил в 623–658 годах, но с его смертью союз славян распался.)

Решение славянского вопроса Дагоберт отложить не мог и попытался по примеру римлян создать пограничный пояс из зависимых племен. Эту услугу франкам предложили саксы в обмен на освобождение от ежегодной дани в 500 коров. И вновь ничего не вышло! Последствия этой военно-дипломатической неудачи Дагоберту исправить уже не удалось. Он вырезал 9 тысяч булгар с семьями, беженцев от аваров, просивших дозволения перезимовать в его баварских владениях. Но славянская проблема пока не поддавалась решению. Австразийские, а затем имперские войска еще два столетия отражали славянские набеги.

Так началась полоса неудач самого могущественного из меровингских королей. Помощь, которую Дагоберт оказал вестготской знати по свержению тамошнего короля, принесла ему доход в 200 тысяч солидов, однако войны с фризами за территории в нижнем течении Рейна, неудачные походы на басков и, главное, война со славянами опустошили королевскую казну. Попытка отобрать земли у церкви и нейстрийских аристократов обратилась в ссору и с церковью, и с вассалами.

Наконец, Дагоберт I, последний меровингский король, правивший самовластно, в конце 638 года заболел дизентерией, приказал перевезти себя в аббатство Сен-Дени, где умер 19 января 639 года и там же был похоронен. Его наследниками были пятилетний Сигиберт III (за которого правил майордом Пипин) и младенец Хлодвиг II (которого стал оберегать нейстрийский майордом Эга).

В 640 году порядок на торговых путях решил навести герцог Тюрингии, одиннадцатилетний Радульф. Этот подросток никому не доверил бразды правления, возглавил собственное войско и разбил славян. Затем, поссорившись с малолетним королем Сигибертом III — вернее, с Пипинами, правившими за него после смерти Дагоберта, — Радульф объявил о независимости и разбил франков, а те бросили на поле битвы своего рыдающего малолетнего короля!

Фредегар считает, что тюринги победили из-за предательства военачальников Сигиберта: «У Радульфа был уговор с некоторыми из герцогов в войске Сигиберта о том, что они не станут посылать против него своих людей, и вот он вышел из ворот крепости и обрушился вместе со своими людьми на войско Сигиберта, и было удивительно, сколь великое поражение нанес Радульф войску Сигиберта. Люди из Майнца не проявили в этом сражении верности. Утверждают, что множество воинов полегло там под [ударами] меча. Радульф, одержав победу, возвратился в крепость. Сигиберт вместе с преданными людьми, преисполнившись великой печали и досады, сидел на лошади и оплакивал погибших».

Свою независимость тюрингский герцог подкрепил тут же заключенным союзом с Само.

Как исчезали богатства и власть Меровингов

Меровингские короли были богаты по меркам даже не своего времени, а эпохи Римской империи. Они ссужали деньгами города, платили миссионерам, а также тратили деньги на подкуп нужных людей. По наполненности казны варварских королей в описываемый период следует сравнивать с византийскими императорами, а не с Карлом Великим. Представить богатство Меровингов можно хотя бы по тому, что золотую посуду из приданого дочери Фредегонды, выданной за вестготского принца, везли на нескольких телегах, а король Дагоберт I покрыл купол церкви Сен-Дени серебром.

Для приумножения богатства короли шли на любые шаги, вплоть до конфискаций. Хильперик ввел что-то похожее на налоговую систему, для чего во всех частях королевства составлялись ведомости уплаты налогов, а неплательщиков ждали кары — правда, не такие жесткие, как в вестготском королевстве, где нарушение налоговых обязательств торгующими на рынке каралось смертью.

Надежным средством преумножения богатства были войны и наём убийц для устранения лишних наследников и просто врагов. Заодно короли получали «иностранные субсидии». К примеру, император Маврикий послал Хильдеберту 50 тысяч золотых солидов за согласие выступить против лангобардов.

При всем богатстве Меровинги, однако, были… бедны. У них не было ничего сравнимого со строительной программой Теодориха Великого, создавшего множество роскошных зданий, и они не могли, подобно претенденту на вестготский престол Сизенанду, предложить франкам за поддержку против соперника золотое блюдо весом 500 фунтов, украшенное каменьями и оцененное в 200 тысяч золотых солидов[38].

Потомки Меровея не вкладывались в государственную инфраструктуру, которую их наследники могли бы эксплуатировать и преумножать. Настоящее королевство — это не монеты в сундуках, а материальные достижения: стационарные мосты, крепости, соборы, обустроенные рынки, обеспечение безопасности на торговых путях, наконец… То, что в перспективе принесет прибыль и поможет уберечь накопленные богатства от загребущих рук агрессивных соседей.

Главной статьей расходов варварских королей была не роскошь, а армия. Вооруженные силы франкских владык были двух видов. Во-первых, король имел собственные отряды профессиональных военных, обычно небольшие. Чем полнее казна короля, чем больше у него доходных имуществ (таможен, поместий, городов, налогооблагаемых подданных), тем лучшее войско он мог набрать и тем вернее обеспечивал свою безопасность.

Во-вторых, под знамена короля вставали отряды из зависимого люда и немногих профессионалов тяжелой кавалерии. Эти отряды подчинялись знатным землевладельцам. Франкские аристократы были обязаны на три месяца в году отправляться на военную службу, а по королевскому приказу граф мог объявить мобилизацию, собрать отряд и отправиться в указанное королем место сбора армии. В том и в другом случае от короля ждали наград за верную службу, и в обоих случаях полные сундуки казны служили залогом власти и обороноспособности короля.

К началу VII века экспансия франкского королевства прекратилась. Не стало богатой добычи, рабов, новых земель, и доходы королевской казны стали таять. Меровинги были все еще богаты, но из королевских рук начали выскальзывать важнейшие инструменты власти. И вот почему.

Основные поступления казны формировались от торговых пошлин и сборов за проезд по дорогам и мостам и процента от судебных штрафов. Меровинги не пытались обложить налогом земельные владения подданных, и сельское хозяйство не приносило доходов королевской казне. Зато короли щедро раздавали поместья, освобождения от налогов и право собирать пошлины.

Как вышло, что короли не смогли скомпенсировать расходы казны соответствующими доходами?

Во-первых, налоговую систему — законы, кадры, логистические структуры, учет — не выстроишь за день и даже за год. Римская налоговая служба развивалась вместе с государством, была его частью и служила прежде всего для обеспечения финансирования большой профессиональной армии. Система исчезла, когда в ней отпала нужда: при франкских королях армии были невелики, и их большая часть была самофинансируемой, то есть состояла из крупных и мелких землевладельцев, которые обеспечивали себя вооружением, конями и продовольствием. Эти люди шли в войско, выполняя долг по отношению к королю и рассчитывая на военную добычу и королевские награды.

Во-вторых, после исчезновения Римской империи снизилось производство, на порядки уменьшились объемы товарного обмена. Денежный оборот свелся к минимуму: в натуральном хозяйстве, полностью обеспечивающем своих участников, деньги нужны разве что для покупки импортной роскоши. Если в этой ситуации начать собирать налоги, то их придется брать натурой — зерном, мясом, скотом, — и потратиться на соответствующую инфраструктуру, то есть транспорт, склады и людей, которые будут всем этим заниматься. Иначе говоря, сбор налогов в меровингском государстве просто не оправдывал себя — какой смысл нести лишние расходы?

И, наконец, третья причина. Франки, как уже указывалось, налогов не платили, потому что они состояли на воинской службе и были обязаны откликаться на военный призыв короля. С начала VI века галло-римлян тоже признали «годными к призыву», да и большинство римских землевладельцев, крупных и мелких, вошли в военную элиту Меровингов вместе со своими избранными слугами. Многие из них ни разу в жизни не видели франка-поселенца, и их сослуживцами были такие же римляне.

Тем не менее римляне оставались налогообязанными, а их франкские товарищи по оружию — нет. В конце концов слово «франк» стало означать «свободный человек», то есть человек, освобожденный от уплаты налогов. Налогов не брали даже с завоеванных баваров или тюрингов, а саксы отделывались данью, которую платили скотом. Несправедливость этой ситуации была понятна даже королям. Поэтому римляне-подданные все чаще просили у суверена освобождение от налогов — и получали его.

Те, кто платил налоги, стали считаться крепостными-сервами, а собранные деньги или ресурсы шли в местную казну. В свою очередь, король должен был жить на доходы от своего хозяйства, как рядовой землевладелец, — такая ситуация сохранялась во Франции до конца Столетней войны!

Последствия освобождений от налогов были сокрушительны. Элиты на местах уже имели собственные вооруженные силы — те самые отряды, во главе которых они должны были являться по зову короля. Освобождение знати от налогов означало, что локальные автономные земли, обмен которых с центром, как мы помним, был невелик, становились фактически независимы от короля.

Вооруженные элиты теперь не только могли оказать сопротивление монарху, который вздумал бы призвать их к порядку. Быстро выяснилось, что они склонны решить проблемы с соседями силой оружия без оглядки на закон и мнение короля. Правда, с конца VI века франков начали облагать налогами наравне с галло-римлянами, что вызывало массовое недовольство и даже восстания, вроде Лиможского в 579 году. Но к этому времени налоги, видимо, шли не в королевскую казну, а в сундуки местной знати.

Это одна сторона вопроса. Другая состояла в том, что после распада остатков римской системы civitates на многочисленные графства и церковные владения, земельные активы местных элит в сумме составили богатство, превышающее активы королевской казны. Крупные земельные владения того времени по-прежнему давали огромный доход.

В то же время с прекращением территориальной экспансии стало яснее ясного, что королевские земли и бенефиции не бесконечны. Имущественные активы верховной власти постепенно переходили в руки военной аристократии, потому что короли с самого начала были вынуждены наделять щедрыми дарами товарищей по оружию — ближайших соратников, военачальников и самых крупных землевладельцев — землями, освобождением от налогов, правом вершить суд, чеканить монету или организовать рынок. Но каждый такой дар, принесенный в обмен на политическую и военную поддержку, автоматически сокращал доход казны и лишал ее имущественной базы!

Поэтому в один прекрасный день обнаружилось, что короли беднее своих подданных! Они по-прежнему получали огромные доходы, но эти доходы были мелочью на фоне местных элит, которые богатели как на дрожжах, вооружались и забирали себе все больше прав и привилегий. Примерно с 630 года меровингское государство начало съеживаться и отступать.

Во времена Дагоберта I Меровинги лишились сверхприбылей от работорговли (и другой торговли) с Центральной и Восточной Европой. Пошлины, которые они получали теперь с невольничьих рынков Турне, Нарбонна, Марселя и других, не шли в сравнение с прежними доходами. Ну, а с приходом арабов на берега Средиземного моря ситуация стала просто отчаянной: сократились поступления от торговых и рыночных пошлин, потому что съежилась торговля.

Одно лишь завоевание арабами Сирии (634–636) серьезно затруднило судоходство по Средиземному морю, а с завоеванием Египта (640–642) контроль над морскими путями стал принадлежать арабам и пиратам. Это сразу ощутили не только в портовых городах, но и в Нейстрии с ее крупными торговыми центрами. Упадок торговли привел к тому, что богатейшие юго-западные части Франкии захирели, уступив позиции северу и востоку, то есть Австразии. Эта менее развитая часть меровингского государства, где денежное обращение не играло важной роли, пострадала от резкого сокращения торговых связей меньше других.

Получилось, что после 650 года жизнь страны и доходы монархов стали напрямую зависеть от земли, от сельского хозяйства. Земельная аристократия обрела власть и силы, с которыми не мог спорить даже король. Австразийская знать на фоне беднеющих домов юга и запада обрела невиданное прежде могущество.

И, разумеется, воспользовалась этим.

Настала эпоха майордомов.

Первые Каролинги

Вторая половина VII века завершила эпоху соединения римского и варварского универсумов в некий принципиально новый исторический продукт. Эпоха эта началась в 395 году смертью императора Феодосия I, а завершилась арабским завоеванием Египта и смертью Дагоберта I. Начало обретать свой облик Средневековье — «итог встречи и слияния двух миров, тяготевших друг к другу, итог конвергенции римских и варварских структур, находившихся в состоянии преобразования»[39].

В течение ста пятидесяти лет после смерти Хлодвига методы управления франкских королей, а также образ жизни и мыслей их подданных мало отличались от тех, что наблюдались в последний век империи. А вот дальше — в VII и VIII веках — начинаются радикальные перемены, и общество, внешне романизированное, стало абсолютно не похожим на общество времен правления римских императоров.

Теперь первую скрипку в королевстве франков играли Пипины, бессменные австразийские майордомы при бессильных королях. Они вошли в силу не случайно: один из Пипинов был главным управляющим королевской налоговой службы, унаследованной от римской администрации. Именно этот род, уяснивший механику финансов и власти, дождался падения Меровингов — а вероятнее всего, деятельно ускорял это падение.

Позднее, когда Пипиниды-Арнульфинги превратятся в Каролингов (так их станут называть то ли в честь Карла Мартелла, то ли в честь Карла Великого), они захотят прочнее обосновать свое право на власть и императорский титул. Для этого королевский секретарь Эйнхард напишет сочинение «Жизнь Карла Великого», в котором положит начало мифу о «ленивых королях» Меровингах — о некогда славном, но выродившемся королевском доме.

Множество поколений веками будут принимать на веру слова Эйнхарда:

«Считается, что род Меровингов, от которого обыкновенно производили себя франкские короли, существовал вплоть до царствования Хильдерика, который по приказу римского папы Стефана был низложен, пострижен и препровожден в монастырь. Может показаться, что род [Меровингов] пришел к своему концу во время правления Хильдерика III[40], однако уже давно в роду том не было никакой жизненной силы и ничего замечательного, кроме пустого царского звания. Дело в том, что и богатство, и могущество короля держались в руках дворцовых управляющих, которых называли майордомами; им и принадлежала вся высшая власть.

Ничего иного не оставалось королю, как, довольствуясь царским именем, сидеть на троне с длинными волосами, ниспадающей бородой и, приняв вид правящего, выслушивать приходящих отовсюду послов; когда же послы собирались уходить — давать им ответы, которые ему советовали или даже приказывали дать, словно по собственной воле. Ведь кроме бесполезного царского имени и содержания, выдаваемого ему из милости на проживание, очевидно, дворцовым управляющим, король не имел из собственности ничего, за исключением единственного поместья и крошечного дохода от него; там у него был дом, и оттуда он [получал] для себя немногочисленных слуг, обеспечивающих необходимое и выказывающих покорность. Куда бы король ни отправлялся, он ехал в двуколке, которую влекли запряженные быки, управляемой по сельскому обычаю пастухом. Так он имел обыкновение приезжать ко дворцу, на публичные собрания своего народа, куда ежегодно для пользы государства стекалось множество людей, и так же он возвращался домой. А руководство царством и всем, что надо было провести или устроить дома или вне его, осуществлял майордом».

Эта политическая публицистика едва ли имеет отношение к реальности. «Книга истории франков» {Liber Historiae Francorum) показывает, что любой король из Меровингов должен был править в координации с группой кланов знати и через эти группы, связанные родством, браками и интересами. Однако несовершеннолетние короли второй половины VII века, которых заинтересованные лица начинали еще в детстве спаивать и знакомить с плотскими радостями, не могли править самостоятельно и тем более не могли согласовывать действия и интересы кланов.

Теперь меровингские короли редко доживали до 25 лет и вскоре стали символом, условностью, декорацией, из-за которой майордомы дергали властные ниточки.

Карл Мартелл идет к власти

Исследования последних 50–60 лет показывают, что по причинам, о которых мы говорили выше, во второй половине VII века силу во франкском королевстве забрала региональная знать. Она растворяла и поглощала реальную власть королей независимо от личных качеств марионеточных монархов.

Увеличим картинку и приблизим ее. В соперничестве австразийских кланов победителями регионального уровня вышли Пипины, а в других регионах были другие победители, и никто не желал склониться перед другим. Это соперничество в конце концов привело к политической нестабильности: центр Франкии начал дробиться, а периферийные территории — Алемания, Тюрингия, Бавария, Саксония — выпали из ее сферы влияния. В землях, остававшихся под рукой франкских королей, платили дань все с меньшей охотой и гораздо чаще поговаривали о независимости — одни тихо, другие погромче. Кто-то рано или поздно должен был покончить с этой опасной ситуацией.

Первую попытку сделал Эброин, майордом Нейстрии и Бургундии. После 661 года он начал готовить объединение трех франкских королевств и в предвидении коронации даже отрастил длинные волосы — сакральный знак власти. На троне Франкии с 662 года сидел король Хильдерик II, а правил Гримоальд, майордом Австразии из Пипинов, потому что «сам Хильдерик был очень глуп и вел дела с великой беспечностью… Одного франка по имени Бодило, привязав к дереву, он повелел незаконно высечь. Увидев это, Ингоберт и Амальберт, равно как и остальные франки знатного происхождения, преисполнились великого гнева и составили против самого Хильдерика заговор. Бодило захватил престол и убил его вместе с его беременной королевой, о чем печально говорить», — сдвинув брови, сообщает Фредегар.

Эброин понял, что час настал. Его отряды выступили против войска австразийских майордомов и победили в бою. Гримоальда австразийский двор обвинил в узурпации власти и выдал Эброину, который свершил казнь. Майордом не учел, что франкская знать хранила архаичные традиции кровной мести — его попытки окоротить магнатов лишением жизни и конфискациями привели к полной утрате поддержки. Поэтому, когда в 680 году Пипины подослали к Эброину убийц, никто, похоже, не стал им препятствовать.

Так австразийский дом во главе с сыном Гримоальда, Пипином Геристальским, утвердился в Нейстрии и Бургундии. Глава дома стал майордомом всея Франкии, а сама должность майордома — наследственной.

Короля окончательно отстранили от власти, но соперников у Пипинидов-Арнульфингов не убавилось: герцог Эвдо Великий утвердил свою власть в охваченной хаосом Аквитании, Прованс тоже выпал из-под контроля. Зато Пипины хорошо утвердились в германских регионах королевства. Корону они пока что не примеряли.

Пипин Геристальский умер в декабре 714 года. Оба его сына от жены Плектруды, Дрого и Гримуальд, давно упокоились в могиле, но были живы побочные сыновья Карл (будущий Карл Мартелл) и Хильдебранд. Наследником, однако, стал Теодоальд, внук Пипина и Плектруды. Карла и Хильдебранда заключили в тюрьму, а Теодоальд должен был вступить в наследственную должность майордома. Однако законный наследник остался ни с чем, потому что по смерти Пипина знать Нейстрии заявила о своих правах, а в Аквитании и в Провансе заговорили о независимости.

Карл не задержался за решеткой, бежал и сразу начал собирать войска в Австразии. В 715 году под знаменами Карла собралось немало сторонников его отца, но силы противостоящей коалиции были слишком велики. К тому же враги Карла предъявили собственного короля-Меровинга, Дагоберта III, корону которого они якобы защищали, а по его смерти — Хильперика II.

Фредегар уверен: «Франки поставили королем некоего клерика Даниэля, еще до того как он отрастил себе волосы, и назвали его Хильперихом». Чего не сделаешь во имя легитимности притязаний!

К весне 716 года Карл где-то раздобыл собственного «настоящего» Меровинга, Хлотара IV. Это увеличивало шансы на победу, но и только, а бить следовало наверняка. Поэтому Карл Мартелл отступил в Австразию, чтобы собраться с силами. Там он захватил Кельн и был так красноречив, что сумел убедить Плектруду отдать ему то, что оставалось от богатств Пипинов. Вскоре Плектруда, разумеется, умерла, а Карл отправился в следующий поход и принудил к миру и повиновению северные племена, неосторожно поддержавшие знать Нейстрии.

Решающая битва состоялась лишь весной 718 года. В этом бою Карл разбил аквитанского герцога Эвдо, который выступил на стороне Нейстрии в обмен на обещание независимости, прошел по Нейстрии, захватил Париж и Орлеан и установил над этими землями политический контроль. Некоторая заминка вышла в 719 году, когда умер король Хлотар IV. Без «своего» короля легитимность Карла была неполной. Пришлось заводить переговоры с герцогом Эвдо. Через год посол Карла к Эвдо, реймсский архиепископ Милон, привез Карлу и Хильперика II, и королевскую казну, выторгованные у несговорчивого главы Аквитании в обмен на признание его независимости.

Эта невиданная щедрость — признание независимости — объяснится чуть позднее. А сейчас вернемся в завоеванную Карлом Мартеллом Нейстрию, где он безотлагательно расставил своих сподвижников на ключевые руководящие позиции, светские и церковные, отстранив нелояльных. Его отцу это никогда не удавалось.

Теперь австразийский майордом и австразийская знать не просто теснили конкурентов из других могущественных домов, но и перекрывали им доступ к ресурсам. Кроме того, Карл Мартелл фактически начал дероманизацию, отстраняя от должностей галло-римскую знать.

Майордом Австразии прекрасно понимал значение такого ресурса, как земля. Он не собирался идти путем Меровингов и растрачивать то, от чего зависела власть. Поместья врагов Карла беспощадно конфисковывались. Раздача земель в аллод прекратилась, и теперь наделы за несение военной службы жаловались только в форме бенефиция — в пожизненное пользование в обмен на службу королю, без права наследования (что привело к складыванию вассальных отношений). Бенефициарий получал землю, как правило, вместе с людьми, которые ее обрабатывали, и они несли в его пользу повинности — барщину или оброк. За это он должен был с доходов от бенефиция содержать оружие и коня и быть готовым по призыву майордома явиться в строй. Сам же бенефициарий превращался в помещика-рыцаря[41].

Начало складываться рыцарское сословие, которое майордом мог выставить против непокорных магнатов. Рыцарство стало опорой короля в борьбе со светскими и церковными магнатами, правда, к последним десятилетиям правления Меровингов такие вот благородные доны меньше всего напоминали рыцарей Круглого стола в сияющих доспехах из Артурианского цикла или средневековых куртуазных романов. Среднестатистический «рыцарь»-бенефициарий был груб, невоспитан, абсолютно невежествен в любых науках, бородат и облачен в крашеную луковым отваром холстину и дешевые меха — словом, варвар варваром. Впрочем, хамить дамам, сморкаться за столом и сквернословить они отучатся всего через триста с лишним лет, к «Ренессансу XII века».

... И все же конфискованных земель не хватало для бенефициариев, которые требовались Карлу, чтобы привлекать новых сторонников и поощрять старых, Тогда он обратил взгляд на церковь — владелицу примерно трети пахотных земель — и затеял то, что историки называют то военной, то церковной реформой. Земли монастырей, храмов и епископств конфисковывались и раздавались в бенефиции сторонникам Карла Мартелла в обмен на службу — так франкский майордом создал мощную рыцарскую конницу.

Происходило это следующим образом. Высшими церковными должностями ведал король Меровинг, и Карл Мартелл от имени «собственного» короля принялся смещать оппозиционных или не вполне лояльных клириков, а на их места назначал тех, кто изъявил ему верность. Церковные земли дробились на бенефиции, отдавались в прекарий (то есть условное держание) нужным Карлу людям, а при надобности и конфисковались. В этой практике не было ничего нового: имуществом поверженных врагов победители от века награждали своих сторонников, а среди епископов было немало врагов Карла Мартелла.

Королевские легисты недаром ели свой хлеб: они повернули дело так, будто в прежние времена короли и майордомы жаловали монастырям и епископствам владения не навечно, а во временное пользование, и эти земли якобы могли быть в случае государственной необходимости востребованы назад. Теперь такая необходимость возникла, и в целях обороны государства (а если завтра война?!) церковь обязана вернуть уделы, которыми пользовалась временно.

Разумеется, церковь возражала против конфискаций, а портить отношения с этим мощным институтом было опасно. Ситуацию спасало то, что на покоренных зарейнских территориях Карл Мартелл рьяно насаждал авторитет христианства, финансировал миссионерскую деятельность и строил монастыри с храмами — то есть король частично возмещал конфискованное, но не конкретному владельцу, а церкви как институту.

Итог реформы был успешен. Вооруженные землевладельцы с собственными частными армиями увидели в Карле Мартелле сильного военного лидера и поддержали его. Важно и то, что римские папы быстро переориентировались с «ленивых» Меровингов на деятельных Пипинидов-Каролингов. К тому же позднее, в конце 730-х годов, исходящая от лангобардов угроза папству заставила понтификов обращаться за защитой к Эвдо и к Карлу Мартеллу. (Правда, пока без результата: в это время майордом был уже болен и не готов к активным действиям, а его собственный сын Пипин был формально усыновлен королем лангобардов Лиутпрандом.)

Но отчего Карл Мартелл пошел на огромную уступку Эвдо, признав независимость Аквитании? Пипиниды были твердыми и неуступчивыми переговорщиками, а к 720 году Карл находился в превосходной переговорной позиции: сам он надежно удерживал власть, а его потенциальные противники, то есть племянники, сыновья Дрого и Гримуальда, к этому времени сидели за прочными решетками на хлебе и воде, размышляя о бренности всего сущего. Так за что же Эвдо (отныне его можно именовать герцогом Аквитании и Васконии Эдом Великим!) получил столь щедрый подарок?

Дело в угрозе, исходившей от арабов. К этому времени они захватили важнейшие и богатейшие территории Восточной Римской империи, оставив Византии лишь Малую Азию, полыхающие мятежами Балканы и италийские земли. Они уничтожили государство вестготов, уже лет пять хозяйничали почти на всем Пиренейском полуострове и даже, перейдя Пиренеи, вторглись в вестготскую Септиманию[42].

В 719 году арабы захватили Нарбонн и вторглись во владения Эвдо. В этой обстановке независимость Аквитании, ставшей буфером между франками и арабами, не стоила ничего, а ее признание и того меньше.

Даруя Аквитании независимость, Карл Мартелл ничего не терял. Он, однако, свою помощь не предлагал, а Эвдо поддержки пока что не просил.

Как Испания стала арабской

Королевство вестготов со столицей в Толедо к началу VIII века прошло несколько циклов, в которых периоды сильной королевской власти сменялись политической анархией и всевластием земельных магнатов. Этим пользовались франки и византийцы, которые исповедовали ортодоксальное христианство. Они легко находили союзников среди романизированного населения Испании, не жаловавшего готов-ариан. Король вестготов Реккаред в 586 году перешел к никейскую веру по политическим соображениям и предложил союз франкам, но это не снизило накала противостояния знати королю и не прервало цепи мятежей и узурпации.

Толедское королевство приближалось к краху. Оно было особенно слабым и нестабильным, когда после смерти короля Витицы в 709 году земельные магнаты, обойдя его сыновей, возвели на трон своего ставленника, герцога Бетики Родериха (Родриго). В который раз разразилась усобица, вот только теперь на африканской стороне Гибралтарского пролива скопилась грозная сила арабо-берберского войска. Родриго даже не успел утвердиться на троне, когда малый арабский отряд — всего 400 человек — на четырех кораблях переплыл Гибралтарский пролив. Вначале это был просто набег, но легкость продвижения грабителей и богатая добыча, которую привез отряд, позвала арабов на завоевание.

В том же 711 году военачальник Тарик ибн Зияд отправился в Испанию с семью тысячами воинов все на тех же четырех кораблях (других попросту не было и переправа заняла изрядное время — попробуй перевези за несколько десятков рейсов такую прорву народу!). Он захватил несколько городов и был готов идти на Севилью, когда разнеслась весть о том, что на завоевателей идет «король Родриго» с бесчисленной армией. Тарик отправил гонца за подкреплениями и получил их — вначале 5 тысяч солдат, а затем правитель расположенного прямо напротив полуострова Гибралтар города Септем (современный город Сеута) Юлиан, дочь которого (по легенде) обесчестил Родриго, прислал еще 13 тысяч бойцов.

По всей видимости, у Юлиана, перед сдачей Септема оказавшего арабам жестокое сопротивление, были причины вступить с ними в союз. Далекая Византия погрузилась в политический хаос и, похоже, забыла о городе на краю света, тем самым предоставив горожанам и солдатам свободу действий. Так или иначе, очень вероятно, что среди первых арабских завоевателей Испании были и византийские солдаты Юлиана.

Вестготская и арабская армии в июле 711 года встретились в сражении у реки Гуадалете недалеко от города Херес-де-ла-Фронтера. Надежных сведений об этой битве нет. Легенды гласят, что бой продолжался восемь дней и что сыновья свергнутого короля Витицы то ли бежали с поля боя (как они там оказались, не имея причин воевать на стороне Родриго?), то ли перешли на сторону арабов. Последнее предположение кажется более вероятным: ведь претендентам на трон не приходится выбирать союзников. Никто не мог знать, что мусульмане пришли «всерьез и надолго» и что ислам воцарится в Испании на ближайшие 800 лет.

Арабы победили, обратив в бегство вестготское войско, а король Родриго был убит. Тарик повел свои армии к Кордове, будущей столице Аль-Андалус. Он захватил Толедо, который при вести о приближении арабов покинул архиепископ Синдеред: согласно Мосарабской хронике, он «утратил мужество и, словно он был наемник, а не пастырь, против примера древних, он покинул христианскую паству и вернулся к себе в Рим». Вскоре сдалась Кордова. После гибели Родриго в вестготском королевстве не нашлось тех, кто смог или пожелал бы подняться на борьбу с завоевателями.

Затем в игру вступил Муса ибн Нусайр. Опасаясь успехов подчиненного ему Тарика, он летом 712 года с восемнадцатитысячной армией переправился в Альхесирас, взял несколько небольших городков, захватил Севилью, а затем двинулся на Мериду. Этот город держался больше года, но в конце концов был взят. Затем Муса двинулся навстречу Тарику, прошел через Толедо к Сарагосе, занял Леон… Тарик тем временем уже захватил часть Кастилии и дошел до Астурии, до Бискайского залива.

Исламский потоп натолкнулся на серьезное сопротивление лишь в 713 году: герцог Теодомир закрепился на территории примерно нынешней Мурсии и юго-запада Валенсии. С ним арабам пришлось договариваться — и это единственный случай во всем вестготском королевстве. Договор этот сохранился. По нему Теодомир признавал верховную власть мусульманского халифа и соглашался на выплату символической дани, но сохранял самостоятельность свою и подданных. Эту часть Испании арабы смогли одолеть лишь после смерти Теодомира.

Летом 714 года халиф Аль-Валид велел Мусе и Тарику вернуться в столичный Дамаск. Их возвращение в Сирию было триумфальным, а привезенная добыча поразила воображение Востока. (Судьба триумфаторов была печальной: Мусу после смерти халифа Валида обвинили в растрате и убили, а следы Тарика после возвращения в Дамаск и вовсе теряются.)

Легкость завоевания вестготского королевства удивила самих арабов. Пиренейский полуостров был захвачен небольшой кровью всего за пять лет! В расколотом по религиозному признаку вестготском обществе ни у кого не возникло и мысли о сопротивлении врагу, арабы в свою очередь предлагали приемлемые и не унизительные условия капитуляции. Вестготская знать, быстро наладив отношения с завоевателями, большей частью сохранила и владения, и религию, и гордый вид. С материка на полуостров тем временем шли многотысячные арабские армии, с тем чтобы обосноваться здесь навсегда.

Завоеватели Испании, в основном выходцы из городской среды Аль-Фустата или Кайруана, не стали селиться отдельно, а смешались с коренными обитателями долин Гвадалквивира и Эбро. Они поладили с местным населением, позволив ему сохранять свою веру, имущество и привычный образ жизни. В этом и крылся секрет поразительного успеха завоевания Иберийского полуострова.

Идиллия была недолгой: вскоре арабы поставили немусульман в положение людей второго сорта, и христиане начали принимать ислам. Иудеев-сефардов, живших в Испании более тысячи лет, со времен разрушения вавилонским царем Навуходоносором Первого храма Иерусалимского и эмиграции из Палестины задолго до Рождества Христова, тащить в ислам не стали. Еврейская община долго и верно служила халифату и со временем достигла немалого могущества.

Пуатье

С последствиями арабских завоеваний Европа столкнулась задолго до стремительного завоевания Испании. Мы уже отмечали увядание морской торговли, в связи с чем после 680 года во Франкии исчез папирус, и записи теперь делали на тяжелом пергаменте. Исчезли сирийские и индийские шелка, которые так любили Меровинги и галло-римские аристократы. Исчезло все, чем торговал Восток, а портовые склады опустели. В домах и храмах погасли масляные светильники и зажглись свечи из воска. Со столов пропали пряности и специи, популярные во всех слоях населения (лишь в XII веке, когда Средиземное море вновь открылось для торговли, пряности вернутся на европейский стол, но уже по заоблачным ценам).

Позиция Карла Мартелла в этой ситуации выглядела скорее оборонительной. Королевство франков тонуло в неразберихе внутренних конфликтов, и майордому просто не хватало людей для замещения на должностях нелояльной галло-римской знати и сторонников Эброина с Эвдо. На севере германские племена постоянно совершали набеги на территории королевства. В итоге Карл Мартелл, занятый утверждением своей власти и походами против германских племен, осознал опасность ситуации, вероятно, не ранее чем лишь когда арабы ворвались на юг Галлии, а Аль-Самх ибн Малик избрал своей столицей Нарбонн.

Поначалу оснований для тревоги не было. Между арабами и франками располагалась буферная Аквитания, а у герцога Эвдо Аквитанского хватало возможностей обеспечить крепкую оборону. В 720-х годах он даже одержал несколько важных побед над маврами (так отныне называли арабов, по африканской Мавретании) и приостановил победоносный исламский марш на север, но арабские командующие сумели занять Каркассон и Ним и дошли до бургундского Отена.

Во всем этом военно-политическом хаосе один из наместников арабского губернатора, по имени Утман ибн Наисса, захватил в плен дочь Эвдо Аквитанского, женился на ней и установил с герцогом Эвдо неплохие отношения. По другим источникам, Эвдо сам предложил мусульманам политический союз, а брак дочери скреплял ранее принятые решения.

Родственные отношения переросли в союз, Карл Мартелл мигом обозвал Эвдо «союзником неверных» и под этим предлогом дважды разорил Бурж, взяв немалую добычу. Ибн Наисса поднял было мятеж против наместника халифа, но потерпел провал, и не в последнюю очередь из-за того, что Эвдо, занятый конфликтом с Карлом, не смог прийти на помощь своему исламскому родственнику. Дочь Эвдо — жена ибн Наиссы — в 731 году снова попала в плен. Ее отправили к Абд ар-Рахману, а тот подарил ее халифу, в дамасский гарем.

Решив покончить с Эвдо Аквитанским, союзником мятежного Наиссы, Абд ар-Рахман предпринял наступление в двух направлениях: в сторону Септимании до самой Роны и основной удар — в сторону Бордо. Этот город был захвачен и разорен. Эвдо пытался сражаться, но в битве при Бордо (ее также называют битвой на Гаронне) был полностью разгромлен, а аквитанская армия понесла огромные потери, смешалась с населением и больше не представляла для арабов проблемы. Путь на север был свободен.

Опустошая окрестности, армия мавров двинулась на Тур. Абд ар-Рахман превосходно понимал значение для франков города святого Мартина Турского, а о хранящихся там богатствах знал, пожалуй, весь мир. Тогда Эвдо Аквитанский принял нелегкое решение. С небольшой свитой он поскакал в Париж, чтобы обрисовать грозящую опасность и просить у Карла Мартелла забыть раздоры и оказать военную помощь.

Нет сомнений, что герцог Аквитанский знал, какими условиями будет обставлено согласие на совместное выступление против арабов, и понимал, что ему придется пожертвовать независимостью. Так и вышло: рассказ Эвдо убедил Карла в необходимости объединиться для битвы, но майордом дал согласие, лишь когда Эвдо пообещал полностью подчиниться верховенству франков. После этого Карл, согласно хроникам, собрал тридцатитысячное войско, в которое кроме франков вошли другие германские племена: алеманны, баварцы, саксы, фризы.

В этой героической истории есть любопытный момент. Хроники не говорят, откуда и каким чудом у Карла под рукой в нужное время оказалось огромное войско. По щелчку пальцев такую армию собрать невозможно.

Давайте взглянем на временную последовательность событий. Арабы целый год тщательно готовились к атаке на север и получили из Северной Африки крупные подкрепления берберских конных лучников. В армии вторжения, по источникам, насчитывалось минимум 50 тысяч человек (а максимум — абсолютно фантастические 400 тысяч!). Абд ар-Рахман, опытный военачальник, вряд ли повел эти контингенты через обледеневшие перевалы Пиренеев зимой. Скорее всего, он дождался весны, то есть марта или апреля, а после перехода дал армии передохнуть. Сопоставив даты, получим, что битва при Бордо происходила не ранее апреля 732 года, а скорее всего, в мае.

Предположим, что в июне Эвдо Аквитанский очутился в Париже и даже успел согласиться пожертвовать только что обретенной независимостью и подчиниться франкскому майордому. Тогда получается, что Карлу Мартеллу и его людям удалось за три месяца собрать большую армию, да еще и включить в нее племена от севера до юга Германии. Эта невероятная оперативность наводит на мысль, что сигнал к сбору войска был дан еще до приезда аквитанского герцога и даже до битвы при Гаронне. А вдруг Карл сам готовил вторжение в Аквитанию? Может, армию для покорения галльского юго-запада собирали еще с марта, по обычаю «мартовских полей»?

Так или иначе, в конце сентября 732 года войско франкского государства и объединенных германских племен уже подходило к Туру, близ которого 10 октября 732 года состоялось знаковое событие, известное сегодня как битва при Пуатье (в других источниках она называется битвой под Туром)[43]. Результат битвы известен. Франки выдержали первые атаки, а арабские воины, узнав, что их лагерь и богатую добычу грабят франкские диверсанты, начали покидать боевые порядки. Воцарился хаос, с которым Абд ар-Рахман ничего не смог поделать. Вскоре из резерва ударили франкские рыцари — то самое войско, на формирование и содержание которого пошли конфискованные у церкви земли.

Таков был финал арабской экспансии на север от Пиренеев. Сегодня, когда стали известны истинные масштабы событий той эпохи, а историческая наука порвала с националистическим дискурсом, битва при Пуатье уже не оценивается как спасение Европы от ислама. Эта битва — одно из поражений арабов и одно из значимых событий в завоеваниях Карла (которого именно по результатам этой баталии стали называть Мартеллом — «молотом»), но на дальнейшей судьбе Европы она практически не отразилась, поскольку в руках арабов оставались Септимания с Нарбонном.

Нет никаких свидетельств того, что Карл Мартелл в последующие годы действовал против исламских завоевателей. Зато победа при Пуатье во многом определила восточную политику его потомка — Карла Великого.

Арабы на юге Франкии

В 735 году Эвдо умер, и Карл немедленно присвоил Аквитанию. Покорение региона не было мирным, о чем говорят сожженные Карлом города южной Галлии — сожженные вместе с тлевшими там остатками торговли и городского самоуправления. Карл Мартелл занял все основные локации и править ими поставил своих соратников, то есть вассалов. Галло-римляне занимали в Аквитании основные позиции, церковные и светские, а у Карла не хватило кадрового резерва для их замещения (то есть для процесса дероманизации). В Аквитании наступил тот же хаос, что и на севере в недавние времена смещения сторонников Эброина германскими вассалами Пипинидов-Арнульфингов. Дероманизация дорого обошлась Франкии. Королевство испытало не меньшие потрясения, чем римляне во время вторжений варваров.

Тем временем арабы стали наступать от Нарбонна к Арлю. Войска франков не оказали им никакого противодействия — вероятно, Карл Мартелл, покоряющий Аквитанию, заключил с арабами не известное нам соглашение наподобие «не мешайте мне — и я не стану мешать вам». Так под контролем мусульман оказалось все побережье Лионского залива.

Прованс тогда находился под властью некоего Мавронтия, называвшего себя герцогом и патрицием. Мавронтий попытался «отложиться» от франков. Полагают, что для этого он позвал на помощь из Испании арабское войско во главе с новым правителем Андалусии Окбой (Укбой) ибн аль-Хаджаджем. Трудно сказать, что произошло на самом деле, но какой-то сговор Мавронтия с арабами, несомненно, имел место, в результате чего арабы в 737 году заняли Авиньон. Карл отбил этот город, спустился вниз по Роне и атаковал Нарбонн, и мавры, которые явно не рассчитывали сражаться с франкским войском, — об этом договоренности с Мавронтием не было! — сдали крепость.

Несомненно, арабы в конце концов поняли, что ими манипулируют и Карл, и Мавронтий, как некогда манипулировали дружинами германских племен римские императоры и узурпаторы. Мавры пошли в наступление на Прованс и захватили Арль. Пришлось Карлу обратиться за помощью к лангобардам.

И те помогли, потому что видели в арабах угрозу своим территориям. Король Лиутпранд перешел Альпы и отбросил мусульман, а в 739 году Карл со своим братом Хильдебрандом отвоевали у Мавронтия всю территорию до самого моря.

Вся власть Каролингам

К 730-м годам Карл Мартелл наконец получил власть над Бургундией (неясно, войной или миром). Здесь он тоже расставил своих людей на важные и денежные посты. Кое-кто в старых регионах Прованса и Бургундии еще топорщил перышки и даже был готов сражаться, но таких людей становилось все меньше, а «реалистов» — все больше. Бавария, Алемания и Тюрингия сохраняли автономию, но, похоже, лишь номинально.

Успехи не лишили Карла Мартелла политической осторожности. Франкский майордом возвысил свой род над равными ему по положению магнатами других ключевых регионов Франкии. Он расправился с оппозицией, о которой к моменту его смерти уже и слухов не ходило. Теперь весь мир знал, что властители Франкии выходят не из рода Меровингов, а из Каролингов. Властитель страны, однако, хорошо понимал, где проходит линия, за которой магнаты учуют опасность и попытаются сбросить его тяжелую длань. Карл Мартелл не стал короноваться и не называл себя королем, хотя после смерти Теодорика IV в. 737 году не предъявил миру нового «карманного» Меровинга. Королевский трон пока что оставался вакантным.

Карл Мартелл пропустил мимо ушей просьбы папы Григория III, когда тот в 739 году, умоляя франков выступить против лангобардов, назвал его «почти королем». Папа получил отказ. Зато Карла Мартелла признали королем его потомки и, главное, соратники. Это выразилось уже в том, что он был похоронен в усыпальнице Меровингов, в церкви аббатства Сен-Дени.

Еще одно свидетельство признания королевской власти Карла Мартелла состоит в том, что даже в ходе последовавшей за его смертью распри ни один магнат Нейстрии, ни одна группа аристократов из Нейстрии, Бургундии или Прованса не пытались свергнуть Каролингов. Это показатель абсолютного политического успеха Карла Мартелла и результата его правления: у Каролингов больше не было конкурентов их уровня.

Навсегда закрыв глаза в октябре 741 года, победитель в битве при Пуатье оставил нерешенной династическую проблему. У Карла Мартелла были трое законных взрослых сыновей. Карломан и Пипин (по прозвищу Короткий) от брака с дочерью епископа Трира Ротрудой, плюс третий, Грифо, от второй жены, баварской принцессы. Но это не все: был жив, хоть и успел состариться за решеткой, еще один законный наследник, Теодоальд, внук Пипина Геристальского и Плектруды. Плюс трое сыновей, которых Карл прижил от наложницы Рудхайд. Семь наследников!

Карломан и Пипин Короткий тотчас занялись прореживанием рядов претендентов. Они казнили состарившегося в тюрьме беднягу Теодоальда и бросили в тюрьму своего единокровного брата Грифо. Разыскав кого-то из династии Меровингов (а скорее всего, найдя подставное лицо), они объявили королем человека, вошедшего в летописи под именем Хильдерик III. Попытку бунта алеманнской знати в 746 году Карломан подавил стандартным методом: созвал магнатов на совет в крепость Канштат и там незамысловато их перебил. Земли и имущество покойных достались соратникам Карломана.

Победа? Но в следующем 747 году Карломан внезапно решает ехать в Рим ради спасения своей души — без сомнения, многогрешной, — и тела, которому грозила месть родни убитых в резне в Канштате. В соправители (или в заложники) Пипину он оставил сына Дрого, однако с 748 года в документах о Дрого не упоминается ни словом, зато бежит из-под стражи единокровный брат Пипина Грифо (с чьей помощью, хотелось бы знать?). Он начинает мутить воду сначала в Саксонии, затем в Алемании и, наконец, добивается поддержки баварского герцога.

В 751 году общее собрание франков в Суассоне избирает Пипина Короткого королем. Из противоречивых рассказов о последующих событиях получается, что всего за год или два до коронации Пипин Короткий умудрился договориться с военной и земельной знатью и не только подготовить свое избрание[44], но и предпринять шаги к тому, чтобы законным наследником короны стал его сын Карл.

В мае 752 года состоялась торжественная коронация Пипина Короткого, архиепископ Майнца Бонифаций помазал его на царство по древней римской церемонии, которой франки доселе не знали. Грифо в результате мятежа, поднятого без надежды на успех, был убит, Дрого надежно изолирован в тюрьме, а Карломан (остриженный, то есть лишенный длинных волос, важнейшего королевского атрибута) был заперт в монастыре.

Другая крупная (но второстепенная) задача наследников-каролингов заключалась в необходимости примириться с церковью, отношения с которой из-за конфискаций церковных земель оставались не лучшими. Проблема решилась сама собой, когда произошло событие, навсегда изменившее судьбу христианского мира и христианской Европы.

Религиозные реформы византийского императора Льва III Исавра заставили римскую церковь сменить ориентиры и равняться не на Константинополь, а на северного монарха.

Западная церковь в позднеримский период опиралась на материальные и юридические структуры Западной Римской империи: папская политика и эффективность проведения в жизнь папских решений зависели от поддержки императора. В 445 году папа римский Лев I вырвал у Валентиниана III рескрипт о том, что «ничто не должно делаться вопреки или без разрешения римской церкви», и этот тезис применялся по всей Западной Римской империи.

Это возвышало Рим и римского епископа, завоевавшего исключительный статус, но с крахом Западной Римской империи, в новом мире — мире варварских королевств — роль и статус папы римского начали умаляться.

Правители государств — преемников Римской империи, обратившись в ортодоксальную веру, унаследовали религиозную власть, которая прежде принадлежала римским императорам. Гибель Западной Римской империи ничуть не принизила их авторитет, напротив: само слово «Рим» очень скоро стало означать прежде всего римский епископат.

Франкские короли исповедовали ортодоксальный вариант христианства со времен Хлодвига, а вестготы — со времени III Толедского собора в 589 году. Англосаксонские короли неохотно, но все же повернулись в сторону ортодоксии с 597 года. Лангобарды, позже всех окрестившиеся, видимо, колебались, но в VII веке и они объявили себя приверженцами ортодоксальной церкви.

Варварских монархов устраивала римская идеология силы, и все они получили власть от Бога в силу особых с Ним отношений. Это позволяло королям выступать на своих территориях в качестве глав церкви, подобно римским императорам.

С другой стороны, Рим оставался частью Византийской империи, а римский епископ — религиозный, военный и гражданский глава города — хоть и был подданным императора, все же сохранял определенную свободу действий в силу своего исключительного статуса. Статус апостольского епископа принадлежал только папе и более никому!

Связь с империей возвышала авторитет папы: ведь сам римский император считал его первым лицом церкви необъятной империи. Когда Святая земля из-за исламских завоеваний стала недоступна, весь поток христианских паломников был перенаправлен в Рим, где хватало и религиозных памятников, и могил мучеников, и значимых реликвий.

Этот треугольник светской (королей и императора) и религиозной власти не обходился без трений, но в целом до поры устраивал каждую сторону. Но в 720–730-х годах римская церковь резко отвернулась от Константинополя и принялась искать союзников на севере.

Иконоборчество (II)

Из предыдущих глав читателю известно, что, когда успехи арабских завоевателей начали угрожать самому существованию христианской цивилизации, спасителем ее и Европы стал византийский император Лев III Исавр. В 717 году он нанес поражение арабскому флоту. Заключив же союз с булгарами (а затем и с хазарской степной империей), он заставил арабскую армию снять осаду Константинополя и уйти. После этого арабам не удавалось продвинуться на территории империи.

Здесь начинается нелегкий рассказ о реакции Запада на религиозные реформы Льва III, которые свелись к иконоборчеству.

Политика иконоборчества, при всей ее осторожности и, можно сказать, деликатности воплощения, и в самой-то империи вызвала бешеное противодействие, вплоть до бунтов и восстаний. В Риме папа Григорий II в ярости предал анафеме указ Льва III (725 года) против икон. Когда император заявил о своем праве управлять церковью, папа в крайне резких выражениях объявил римскую церковь независимой от императорской власти.

Императора назвали еретиком, указали на его неспособность защитить Италию (ах, если бы только Италию…), всех истинно православных призвали отвергнуть ересь и запретили населению итальянских владений Византии платить налоги императору.

Византийские войска в Италии подняли… антивизантийский мятеж. Они сместили командиров и назначили новых. Равеннский экзарх Павел был убит, а римский герцог-протектор изгнан. Затем антивизантийское восстание охватило всю Италию, и, призови папа выбрать нового императора, это было бы сделано без промедления. Но папа или надеялся на мир с Византией, или не видел смысла отделываться от одного императора, чтобы подчиниться другому.

Затем в 729 году апостольский престол занял Григорий III — последний римский папа, которому для вступления в должность потребовалась санкция византийского императора. Получив эту санкцию, Григорий III выступил и против иконоборчества, и вообще против вмешательства светской власти в догматические вопросы. Папу поддержали даже его недруги, лангобардские герцоги Беневенто и Сполето.

С этих событий начался отход западного и восточного христианских миров друг от друга. Конфликт из-за иконоборчества скорее был предзнаменованием будущих перемен в отношениях Европы и Византии.

Император Лев III стоял на своем. Он отправил в Рим команду с приказом об аресте папы, но во время бури на Адриатике корабли с императорскими посланцами пошли ко дну, в чем христиане узрели свидетельство гнева Божьего. Затем в Равенну послали нового византийского экзарха. Лишних войск не было, и императору пришлось предложить альянс старинному врагу, королю лангобардов Лиутпранду. Тот, мечтая поставить на место мятежных герцогов, на такой союз согласился.

Когда византийский экзарх на плечах лангобардских войск вступил в Рим, папа капитулировал как светский глава города, но в прочих вопросах не отступал ни на шаг: римский епископ по-прежнему настаивал на независимости церкви от императора, в 730 году осудил очередной иконоборческий указ, а в 731 году отлучил от церкви иконоборцев.

Лев III не стерпел оскорбления. Он изъял из-под юрисдикции церкви Рима все епархии и владения, расположенные на территориях Византии: теперь восточное побережье Адриатики, Сицилию, Бруттий и Калабрию окормлял константинопольский патриарх. Императорский удар был чувствительным: эти земли приносили годовой доход, примерно равный цене 350 килограммов золота — немалая сумма в обнищавшей Италии.

Следующий удар византийский император нанес, явно не подумав. Папу исключили из церковной иерархии, отстранили от обсуждения богословских вопросов, и никто не задумался о том, что эта мера фактически отсекает авторитетную римскую церковь от византийского мира!

Собственными руками, собственным решением Лев III не только подготовил церковный раскол, но и перекроил политическую географию в пользу севера, в пользу Франкии, в пользу Каролингов, которые теперь стали единственной опорой папства.

В результате императорских заблуждений церковь Рима вынуждена была переориентироваться на бывших варваров, что впоследствии стало основой для зарождения замкнутого Католического Универсума — средневековой Европы.

Католический мир Средневековья подразумевал цивилизационную идентификацию личности только и исключительно по религиозному признаку: или ты католик, или не-католик. Подобная система «свой-чужой», без различий на национальность или социальный статус, продержалась до первой половины XV века, когда начали проявляться при знаки национального самоосознания сперва во Франции, а затем и в прочих государствах Европы.

История иконоборческого движения темна и загадочна. Все попытки восстановить его причины, дискуссии и аргументы сторонников и противников икон наталкиваются на недостаток документов. Дело в том, что победившие почитатели икон уничтожили все, что было связано с доводами их противников. На соборах 787 и 843 годов они потребовали полного уничтожения иконоборческих текстов, все труды и документы иконоборцев были сожжены, и мы можем лишь догадываться, из чего они исходили и к чему стремились.

Кое-какие разгадки этой тайны можно найти, обратившись к историческому контексту иконоборческого столетия. Эпоха между 725 и 843 годами — это время страха перед исламским потопом, грозившим стереть империю, что для населявших ее людей означало конец света.

Лишь в начале IX века, обретя уверенность в способности выжить и продолжить римское наследие, Византия вернулась к иконам.

Поворот на север

В 741 году умерли Григорий III, Карл Мартелл и император Лев III[45]. Теперь в событиях участвовали папа Захарий, Пипин Короткий и император Константин V, ярый иконоборец и противник монашества.

В Константинополе торжествовали иконокласты, а иконоборчество стало официальной политикой государства. Изображения Христа, Богоматери и святых удалялись без спешки, но неуклонно: при ремонте их замазывали, а мозаики сбивали, как было с церковью Богородицы во Влахернах, где хранилась риза Богоматери. Монахам сбривали бороды, что считалось в Византии лишением мужества, и придумывали другие позорные наказания. Были убиты несколько отшельников, публично обличивших базилевса. Посмертную репутацию Константина V, в целом неплохого императора, монахи испачкали самым изощренным образом, мстительно добавляя к его имени в исторических записях слово «Копроним», «именем кал».

В одном только Риме убежище от гонений нашли около 50 тысяч греческих монахов. Ничего удивительного, что папа Захарий, прежде монах-бенедиктинец, после выборов не стал обращаться к императору за формальным утверждением его на римской епископской кафедре. Он заключил с лангобардским королем Лиутпрандом перемирие на 20 лет и — худой мир лучше доброй ссоры, от которой все равно никакого прибытка — убедил того пойти на перемирие с Византией.

Одновременно папа принялся налаживать отношения с Пипином Коротким, которые становились все благожелательнее. Майордом франков и папа понимали, что наступает время, когда они будут нужны друг другу.

У Пипина в отношениях с папством был превосходный посредник — Винфрид, миссионер и ученый, автор латинской грамматики. В 719 году он получил благословение папы Григория II, принял монашеское имя Бонифаций и при поддержке франкской знати отправился с проповедью во Фризию, к жестоким лесным племенам правого берега Рейна. Бонифаций-Винфрид, воодушевленный религиозным пылом и долгом, шел путем Сальвиана Марсельского, Бенедикта Нурсийского, святого Северина и Августина Кентерберийского. Эти строители христианской Европы стремились указать путь потерявшимся варварским душам и сделать их частью христианского мира.

Искренние и деятельные, миссионеры пользовались огромным авторитетом и у паствы, и у владык мира сего. Бонифаций вслед за предшественниками основывал поселения и монастыри, разорял языческие капища, крестил и отпевал — словом, распространял влияние Рима как центра христианства. Искусный политик, Бонифаций убедил Карла Мартелла и некоторых племенных вождей в преимуществах веры в Христа как политического инструмента и в ее объединяющем потенциале.

Собственно, пока византийский император отсекал западную церковь от восточной, Бонифаций[46] привел Германию под руку римской церкви. В 732 году Григорий II возвел его в сан архиепископа, и, видимо, именно тогда папа получил совет Бонифация поискать поддержки Карла Мартелла, владыки Запада, который только что обобрал церковь, но хотел примирения.

Выбор союзников у римских епископов был невелик, и в том же 732 году Григорий И, послушавшись совета будущего «апостола Германии», попросил Карла о помощи против лангобардов, присовокупив к просьбе высокий символ — ключи от усыпальницы святого Петра. Но, как уже говорилось выше, получил отказ. Карл Мартелл не решился ссориться с королем лангобардов, к которому только что обращался за подмогой против арабов в Провансе.

Через девять лет, в 741 году, ситуация изменилась: все участники предыдущих событий умерли, а Пипин Короткий готовил государственный переворот. Чтобы укрепить фундамент своей власти, чтобы его легитимность стала неоспоримой, ему настоятельно требовалась поддержка церкви. Посредником между Римом и Пипином вновь стал Бонифаций, который, видимо, и предложил папе Захарию политико-военный союз с Каролингами.

Дабы этот альянс состоялся, Пипин — ради примирения с церковью — решился на огромную уступку: владения, которые секуляризовал Карл Мартелл, так и оставались у служилых бенефициариев, но отныне за них следовало платить регулярный оброк тем монастырям и епископствам, у которых земли были изъяты. Возможно, Пипин опасался утратить лояльность служилого рыцарства, но без упроченной легитимности, ключи от которой находились в руках церкви, он рисковал утратить все.

Стефан II, преемник папы Захария, поначалу не собирался идти на разрыв с Константинополем: политик такого уровня не совершает резких движений. Его намерения изменились в 752 году, когда по Италии пожаром покатились лангобардские армии, истерзанная Равенна переходила из рук в руки, а войско короля Айстульфа уже стояло у стен Рима. Мольбы Стефана II к византийскому императору были напрасны. Константин V, правда, направил к лангобардам дипломатическую миссию с предложением оставить Рим в покое, но получил отказ.

Римский епископ знал, что Пипин Короткий отчаянно нуждается в подтверждении легитимности своей короны, для чего было мало решения общего собрания франкского нобилитета. Поэтому Стефан II в. 754 году отправился в Париж, ко двору Пипина.

Он вез предложение, от которого было невозможно отказаться, и очень, очень ценные подарки.

Коронация

Год 754-й от Рождества Христова… Четырнадцать лет назад с мольбой о помощи против лангобардов обращался к Карлу Мартеллу папа Григорий III, но ему нечего было предложить франкскому лидеру. У Карла было полно хлопот с арабами и галло-римской знатью Прованса, готовой на союз хоть с самим нечистым, если тот пообещает независимость. Ему было не до Италии.

Теперь ситуация кардинально изменилась. Стефан II приехал в Париж не с пустыми руками. Во-первых, в его обозе везли брата Пипина, Карломана, вместе с женой и детьми. После въезда процессии в Париж Карломана как потенциального соперника Пипина немедля отправили в монастырь, где он умер всего через год.

Во-вторых, папа предложил, а Пипин принял предложение, провести вторую коронацию — на сей раз лично римским первосвященником.

Церемонию папского миропомазания провели в церкви Сен-Дени. Глава римской церкви возложил на голову франкского короля царственный венец. Это еще не все: одновременно с Пипином Стефан II помазал за царство его сыновей Карла и Карломана, что снимало препятствия к передаче власти, а также — внимание! — объявил папский запрет франкам передавать корону иному дому, помимо дома Пипинов, под страхом отлучения от церкви.

После торжественной церемонии меровингского короля Хильдерика отвезли в монастырь Сен-Бертен, из которого его ненадолго извлекли Пипин и Карломан. В 755 году Хильдерик умер.

Дом Меровингов навеки исчез из исторических хроник. Одновременно с этим событием единение между церковью и правящей династией привело к провозглашению наследственной монархии Пипинов. Отныне монарший венец Пипина Короткого никто не мог оспаривать без риска вступить в конфликт с церковью, власть и авторитет которой, и прежде весьма значительные, возрастали теперь с каждым годом. Законность королевского сана Пипина и его наследников папа сделал неоспоримой.

Стефан II зашел даже дальше оговоренного: он наделил Пипина и его двух сыновей званием римских патрициев, на что, вообще-то, имел право только византийский император. Вероятно, Пипин сознавал, что такое присвоение полномочий называется узурпацией, поэтому титулом патриция он никогда не пользовался — Каролинги прекрасно ориентировались в законах и предпочитали не раздражать Константинополь ненужными излишествами.

Папская область

К середине 730-х годов землевладельцы византийского дуката, включавшего Рим и прилегающие к нему земли, при помощи своих частных армий создали и поддерживали независимую Римскую республику. Этот чисто региональный процесс проходил под руководством папы, выборы которого контролировали влиятельные магнаты, проживавшие в укрепленных поместьях и в городских домах-крепостях и вовсе не желавшие наделять римского понтифика властным ресурсом, превращая его в безраздельного и всемогущего главу западной церкви. Судя по всему, Римская республика была продуктом местных финансово-политических расчетов.

Еще до коронации, в 752 году, Пипин после очередного похода на лангобардов подарил папе Стефану II территорию Равеннского экзархата и полосу земли, которая соединяла экзархат с Римским дукатом. Этот дар он оформил как «возвращение» земель, хотя папе они ранее не принадлежали. Затем король франков несколько раз «округлял» папские территории, и так в 756 году возникла Папская область.

Когда византийский император узнал о том, что его — императорские! — земли переданы в распоряжение папы римского, он потребовал возврата всех территорий Равеннского экзархата и самой Равенны. Византийские послы встретились с Пипином, и неизвестно, как бы повернулись дела, если бы вздорный король лангобардов Айстульф не начал вновь, в который раз, отрывать клочки от папских территорий. Пипин силой оружия призвал его к порядку, вынудил отдать папе захваченное, и с тех пор папская власть над этими землями держалась исключительно на силе и авторитете франкских королей.

Византийские императоры могли возмущаться и протестовать сколько угодно, но изменить ситуацию они не могли. Так родилась Папская область, формальный суверенитет над территориями которой, впрочем, принадлежал византийскому императору, и папа это признавал.

Переориентация Рима с Востока на Запад совершилась.

Сам Пипин ни разу не входил в Рим.

Справочник начинающего короля

Предположим, вы успешно избавились от соперников, распихав их по могилам, тюрьмам или монастырям. Что делать дальше и как править? В руках римских императоров были налаженные веками инструменты власти: систематическое налогообложение, профессиональная армия и бюрократический аппарат. Ничего этого у вас нет. Что делать?

Королевство Меровингов покоилось на римском фундаменте, а его система управления сохраняла римский бюрократический характер, пусть и упрощенный. Теперь, когда этот фундамент рухнул, в вашем государстве больше не чеканят золотых денег, есть лишь немного серебряных. Вам придется создать собственную денежную систему. Ваш быт прост, как и быт ваших подданных. Вы, как и они, одеваетесь в лен и шерсть, едите то же, что и они, потому что купцы больше не привозят изысканных шелков, вин и пряностей, — историки будущего назовут это «скромностью франков».

Если при Меровингах было достаточно грамотных мирян, чтобы набрать управленцев, то теперь островки грамотности сохранились лишь в монастырях, да и там начали (о ужас!) попадаться неграмотные клирики. Вы не знаете латинского языка и говорите единственно на старонемецком наречии, не слишком уверенно читаете и едва умеете писать, но для человека вашего положения это норма. При вас непременно служат несколько образованных людей, которым поручаются письменные дела.

Точно так же поступают ваши магнаты: получив от вас послание, они его читают по складам, затем кличут писца-скриптора и говорят, что писать в ответ. Писец, разумеется, знает латинский язык, так как обучался у клирика. Ничего страшного, если у него хромает грамматика и не все окончания верны: упрощенная латынь в конце концов породит свои производные, средневековую lingua franca торговцев, военных, священников и т. д. Отсутствие светской грамотности не вредит ни вам, ни элитам, потому что рутинное управление королевством в руках не бюрократов, а ваших рабочих лошадок — графов, которым вы делегировали власть на местах.

Именно к графам вы должны отнестись со всем вниманием. Граф был чаще всего выходцем из местных землевладельцев, поэтому назначение его вашим управителем — партнерская сделка, которую вы заключаете с местным сообществом землевладельцев в его лице. Он отвечает за взимание всех положенных в пользу вас, короля, сумм, иногда даже за доходы с королевских поместий и земель, собирает налоги и пошлины с рынков и ярмарок. Со всех поступлений ему полагается определенный процент. Не надейтесь получить причитающиеся вам деньги полностью: графу тоже нужно жить, а графским сборщикам кормиться. Сделайте вид, будто ничего не знаете о том, что его милость с подручными немного подворовывают, — это дешевле и не вредит общему уровню лояльности.

Граф от вашего имени председательствует в суде и отвечает за сбор той части королевской армии, которая состоит из местных землевладельцев и тех, кто от них зависит. Ядро ваших, каролингских, армий состоит из профессиональных командиров и временно приданных королю сыновей некоторых крупнейших землевладельцев. Другую часть армии составляют землевладельцы и бенефициарии, обязанные нести военную службу по вашему призыву. Служить им полагается три месяца в году. Получив королевский приказ, граф мобилизует подлежащих призыву и ведет их — конных, оружных и с запасом продовольствия — на встречу с вами в названном месте и в названное вами время.

Вы, конечно, время от времени проверяете, верно ли служит вам тот или иной граф, но сами не колесите ради инспекций по всему королевству (хотя, сказать по правде, жизнь вы проводите в дороге или на войне). Для контроля у вас есть спецпосланцы, missi. Правда, они, как правило, тесно связаны с региональными сообществами и будут стараться, чтобы граф доверил их родне сбор платежей с доходного перевоза, мельницы или моста на оживленной дороге.

Выходит, что эффективность вашего управления в конечном счете зависит от добрых отношений с графами. Сломать эти отношения легко, а наладить трудно. Недовольному графу не обязательно поднимать мятеж, довольно и того, что он может саботировать ваши распоряжения. Немного придержать платежи королевским поставщикам, опоздать на встречу вместе с собранным для военной службы отрядом, — от малого порой зависит очень многое. «Не было гвоздя — подкова пропала…» Дружите с вашими графами, вовремя их награждайте, помогайте в устройстве браков графских детей, и вам воздастся верной службой и звонкой монетой.

Ваши назначения и решения обрадуют далеко не всех. Если вы демонстрируете благосклонность к одному магнату, остальные будут недовольны и решат, что их обделили вниманием и доходами. Возвысив одного из братьев, вы делаете других своими недругами. Стало быть, параллельно с установлением лояльностей следует искоренять недовольных, даже в своей семье. Родство, как мы уже видели, не имеет принципиального значения.

Вам придется для начала сшивать, скреплять королевство узами личной преданности, в том числе и с представителями местной землевладельческой элиты. При этом ваши соперники будут конкурировать с вами за лояльность этих элит.

На то, чтобы выстроить приемлемые взаимоотношения с местными лидерами и выявить тех, кто, став графом, будет служить вам верно и разумно, уйдет примерно десять лет. Если повезет — лет пять или шесть. И не жалуйтесь: вы сами себе кадровая служба, от ваших решений зависят дела в королевстве и судьба короны.

Почему так долго? Не забывайте, вы — король, у вас почти непрерывно идут войны с недружелюбными соседями и порой случаются усобицы внутри государства. За 754–800 годы, то есть от восшествия на престол Карла Мартелла до коронации императора Карла Великого, основная армия франков непрерывно, за исключением пяти лет, воевала с внешним врагом. С другой стороны, войны помогут вам оценить такие качества соратников, как лояльность, способность управлять людьми, понимать и предвидеть их поступки.

Помимо войн и визитов, вы встречаетесь с магнатами на ассамблеях в начале военного сезона, где так удобно оценить взаимоотношения между подданными. Это позволит хорошо узнать тех, кому вы делегируете власть на местах, и определить цену их преданности. За пять-десять лет нужно одарить щедротами как можно больше землевладельцев, включая назначенных вами графов: они станут вашими руками и глазами на местах, так что скупиться не следует. Если вам удастся одержать крупные военные победы или конфисковать у проигравших соперников побольше земель и добра, тем лучше: с ростом военного авторитета и резервов для раздач процесс установления лояльностей ускорится.

Щедроты должны быть продуманы. Одним графам хватит устроенного вами выгодного брака, другие захотят большего. Цена лояльности повышается, если у магната есть соперники и претенденты на его имущество. Таким образом, вам придется сочетать щедрость, дружеские отношения и запугивание. Только тогда регионами вашего королевства будут править люди, которым вы, пожалуй, сможете кое в чем доверять.

Вам известно, что такие иерархические отношения личной преданности — вассалитет — основаны на древней германской традиции верности вождю, описанной еще Тацитом. Читателю же стоит знать, что отношения вассалитета в VIII–IX веках развивались не только между королями и высшей аристократией, но и между землевладельцами и даже просто свободными людьми. Нижестоящие хотели покровительства сильных, а те, в свою очередь, были заинтересованы в вассалах, умножавших могущество сеньора.

Само собой разумеется, что вы должны наладить доброжелательные отношения с церковью. В вашем рыхлом раннефеодальном государстве это единственная авторитетная организация с хорошо налаженной финансовой, кадровой и хозяйственной службами, в основе которой лежат строгая дисциплина, единообразно совершающаяся литургия по римскому толку и монастыри, устроенные по бенедиктинскому уставу.

Эти азы управления каролингским королевством были хорошо известны сыновьям Пипина Короткого, римским патрициям Карлу и Карломану. У Карла получилось.

Карл Великий

Карл Великий, светловолосый гигант и силач, удивляет неиссякаемой энергией, с которой он строил государство, воевал, плел интриги, воплощал фантастические идеи. Его рождение (то ли в 742-м, то ли в 747 году) и смерть (в 814 году) разделяла целая эпоха — эпоха начала строительства основ феодальной христианской Европы.

Если поверхностно рассматривать событийную часть жизни короля, по имени которого род Пипинидов назвали Каролингами, окажется, что всю свою долгую жизнь, за исключением нескольких мирных лет, он провел в сражениях. Более внимательный взгляд отметит, что этот король-непоседа сумел провести массу сложнейших преобразований: реформу денег, мер и весов, реформу церкви, реформу государственного управления. Он завершил начатые Карлом Мартеллом перемены в армии, которая теперь состояла из тяжелой рыцарской конницы и пехоты, набранной из зависимых крестьян.

Бенефиции — земли с крестьянами, которыми король наделял своих вассалов, — Карл Великий сделал экономической основой государства, заложив тем самым основы феодальной и дворянско-вассальной системы. В сельской местности возник класс непосредственных вассалов государя (vassi dominici), из которого сформировался землевладельческий класс графств. Этих вассалов король ежегодно призывал для службы в зарубежных военных кампаниях; теперь они составляли ядро каролингской армии.

Войско Карла Великого состояло преимущественно из пехотинцев, вооруженных франкскими мечами и защищенных кольчугой. Однако примерно с середины VIII века выросла роль кавалерии, в которой несли службу состоятельные землевладельцы. Еще через сто лет европейские всадники начали пользоваться стременами.

Основной же заслугой Карла Великого считают то, что он способствовал созданию и укреплению общей для разных народов христианской идентичности.

Для рассказа об этой долгой, насыщенной жизни не хватит нескольких томов. Таковой возможности авторы лишены, и потому мы остановимся лишь на основных вехах жизни Карла Великого и на его главных свершениях, без подробного рассказа о его многочисленных реформах, удачах и провалах. Если читатель заинтересуется этой выдающейся личностью, в его распоряжении огромный массив специализированной литературы, начиная от упомянутого выше Эйнхарда («Жизнь Карла Великого») и заканчивая трудами множества историков минувшего столетия…

Смерть короля всегда оказывалась стартовым сигналом гонки за корону. Как бы ни распорядился наследством монарх, наличие нескольких сыновей означало неминуемый спор за власть. В теории трон должен наследоваться по старшинству, но на практике не меньшее значение имело то, как магнаты воспримут способности и качества кандидатов — от личности претендента зависели лояльность и признание аристократии.

Пипин Короткий полагал королевство своей собственностью и в завещании разделил его между сыновьями. 27-летний энергичный Карл был любимцем отца, который старался сызмала приобщить чадо к государственным делам. Карлу было всего одиннадцать лет, когда его послали встречать папу Стефана II и, следовательно, командовать военным отрядом. В отрочестве юный наследник участвовал в придворных совещаниях и генеральных сеймах, а в 761–762 годах сопровождал отца в военных походах.

Братья короновались в 768 году, в год смерти отца, и короновались розно: Карл в Нойоне, а Карломан — в Суассоне.

Первый брак Карла завершился рождением горбатого младенца, которому отец дал родовое имя Пипин. В 770 году Карл по настоянию матери, королевы Бертрады, развелся с первой женой и женился на дочери короля лангобардов. Это был резонный политический альянс — Бертрада хотела примирить братьев и установить добрые отношения с Баварией, герцог которой номинально был вассалом франкского короля, а фактически независимым правителем, а также с лангобардами. Интересно, что союз Карла, лангобардов и баварцев оставлял Карломана за скобками, а следовательно, ставил в угрожаемое положение. Что ж, у матерей бывают как любимые сыновья, так и нелюбимые.

Лангобардский король Дезидерий счел этот брак удачей. Теперь, когда с севера ему никто не угрожал, он нарушил договоренность с Пипином Коротким и начал понемногу отхватывать участки папских земель. В следующем 771 году внезапно умирает Карломан и так же внезапно Карл совершает крутой политический разворот. Союз с лангобардами против Карломана теперь не нужен, а король Дезидерий отныне — враг, и не потому, что нарушил клятву, принесенную отцу Карла: к нему бежала, испросив убежища, вдова Карломана с детьми («Не имея на это никаких причин», — утверждает Эйнхард).

Более того, до Карла дошли вести о том, что Дезидерий устраивает брак дочери с баварским герцогом Тассилоном и, стало быть, готовится союз с Баварией. Коалиция Баварии с Лангобардским королевством была смертельно опасна для Франкии. Вот вам целых три причины войны с Дезидерием.

Карл развелся с женой-лангобардкой, взял под контроль королевство Карломана (чему магнаты не сопротивлялись, — может, Карломан не проявил нужных королю качеств?) и начал готовиться к масштабной войне.

Завоеватель Италии

Развод с лангобардской принцессой ее отец счел тяжким оскорблением. Начались репрессии против сторонников союза с франками, а вскоре Дезидерий потребовал папского помазания на царство сыновей Карломана, законных наследников своего отца. Но Стефан III умер, и его сменил папа Адриан I, человек знатный, высокообразованный, не новичок в политике и обладатель сильного характера. Он долго торговался, потом засел в укрепленном Риме, призвал на защиту апостольского престола тосканскую знать и отправил к королю франков гонца с просьбой о помощи.

В конце 773 года войско Карла перешло Альпы, а в Пасху 774 года франкский король принял капитуляцию Дезидерия, отправил того в монастырь и провозгласил себя королем лангобардов. Дети Карломана попали в руки дядюшки и предсказуемо исчезли без следа. Низложенного Дезидерия с женой отвезли во Франкию, заставили принять постриг и заточили в монастырь в Корби (Пикардия).

Завладев дворцом лангобардских королей и их сокровищами, Карл добавил к своему обычному титулу «король франков» слова «…и лангобардов», а также «римский патриций».

Вначале Карл включил лангобардское королевство в состав франкского государства, но, когда герцоги Фриуля и Сполето учинили заговор для восстановления власти лангобардов (об этом Карла известил папа Адриан), Карл в 776 году вновь перебрался через Альпийский хребет, подавил мятеж герцогов и начал расселять своих вассалов на территории лангобардов. Потенциальную заразу следовало вырвать с корнем, лишив варваров земель и доходов! Во главе покоренной Италии Карл поставил своего сына Пипина, который теперь носил номинальный титул короля Италии[47].

Соотношение сил в треугольнике «Византия — папа — король франков» резко изменилось. В 778 году король Карл из-за лангобардского герцогства Беневенто на юге Италии даже поссорился с константинопольской императрицей Ириной. Империя впервые бросила вызов франкам, захватившим Италию, и… потерпела поражение в вооруженном столкновении.

На империю этот незначительный в масштабах Европы инцидент произвел глубокое впечатление. Оказалось, что теперь в латинском христианском мире нет равных Карлу и нет равных франкскому государству! У бессильного Константинополя, задыхавшегося под напором мусульман, на юге Италии оставалось всего несколько разрозненных клочков земли, а вестготскую монархию уничтожили арабы.

Положение короля франков Карла — Карла Великого! — стало беспрецедентным. Он возглавлял единственное на субконтиненте мощное государство, способное на равных спорить с любым внешним врагом. С присоединением лангобардских владений к королевству франков земли Карла Великого примерно совпали с былыми границами Западной Римской империи, правда, без захваченной маврами Испании. Для полноты картины Карлу не хватало лишь императорского пурпура.

Этой идее — идее восстановления империи — способствовали новые завоевания. Герцогства Беневенто и Сполето, немного потрепыхавшись, принесли вассальную присягу. И тут в 787 году Карл узнал, что баварский герцог Тассилон готовится вступить в союз с аварами и совместно выступить против франков.

Ситуация выглядела опасной, однако планы баварца рухнули, когда от него внезапно отступились два главных вассала. Положение герцога стало безвыходным, и, когда Карл вызвал Тассилона на генеральный сейм в Ингельгейме, тот покорно явился. Он как по-писаному признался в сговоре с врагами франкского короля, сейм приговорил Тассилона к смертной казни, но Карл милосердно заменил ее пострижением в монахи…

Бавария же стала вассальной территорией франкского королевства, вместе с южнославянскими краями Каринтией и Крайной, которые герцог Баварии завоевал ранее.

«Погибоша аки обре»

Загадочные доселе авары появились в Европе во второй половине VI века, правили десятками племен — германских и кельтских, славянских и иных, а затем исчезли без следа. «И есть притча в Руси и до сего дня: погибоша аки обре, их же несть ни племени, ни наследка», — ни имени, ни наследства не оставили после себя авары-обры, утверждает летописец.

Вторгаясь в 788 году во Франкию, авары не знали, что баварский герцог осужден и приговорен к смерти, и считали, что баварские войска вступят в боевые действия на их стороне. До 795 года война с аварами шла с переменным успехом. Франков все время что-то отвлекало: напавший на коней мор, внутренние усобицы, очередное выступление саксов, новая склока в Италии… и война против славян.

В VIII веке полабские славяне разделились на три племенных союза: ободритов, которые в 789 году были союзниками франков и жили в районе Мекленбурга, вильцев, живших к югу до Хафеля и Шпрее и враждовавших с ободритами, и лужицких сербов (сорбов), обитавших по средней Эльбе. Славянские дружины нередко воевали на стороне франков, а ободриты чаще всего выступали союзниками Карла. В частности, они неплохо помогли франкам на последнем, решающем этапе саксонской войны. За военную помощь Карл наделял славянских союзников новыми землями, предоставлял торговые привилегии, нередко оказывал прямую и дипломатическую поддержку. Впрочем, едва Саксония была побеждена и присоединена к империи, ободриты обнаружили, что в их услугах франки больше не нуждаются.

В 789 году Карл выступил в союзе с ободритами не только против аваров, но и против славянского племени вильцев, которых позднее назовут лютичами. Вражда ободритов с вильцами-лютичами была старинной, а значит, жестокой[48]. Для подготовки решающей войны с аварами и Беневентом королю позарез требовалось обезопасить восточную границу. Если при этом можно заодно оказать помощь союзнику, то почему бы и нет?

Расчет Карла оказался верным. Силы были неравны: лютичи не смогли устоять против коалиции и капитулировали. Реального подчинения лютичей не произошло, зато позиции франков в левобережной Саксонии теперь укрепились и исчезла опасность новых славянских набегов.

Решить проблему аваров оказалось сложнее. Авары, кочевое языческое племя, сражались исключительно верхом на конях. Два столетия авары господствовали на равнинах Европы, подчиняя один народ за другим. Князь Само в середине VII века нанес им крупное поражение, которое, однако, не было решающим. Аваров было слишком много! Они вступали в союзы то с саксами, то со славянскими федерациями племен, одерживали победы, терпели поражения и непрерывно беспокоили набегами границы Франкского королевства, которые, считал король Карл, неплохо бы расширить.

Центром аварского каганата был Ринг (или Хринг), укрепленный лагерь, обнесенный несколькими кольцами деревянных стен. Это была и резиденция верховного правителя (кагана), и место хранения сокровищ, захваченных в войнах либо полученных как дань или выкуп. Где двор — там интриги: франкскому королю удалось спровоцировать борьбу за власть среди бывших членов аварского каганата[49]. У аваров начались усобицы и волнения. Франки тем временем сосредоточились и удвоили свои армии, заключив для этого союз с южными славянами под водительством карантанского (словенского) князя Войномира.

В 791 году франкские войска выступили на аваров двумя колоннами: одна, под руководством Карла Великого, овладела пограничными аварскими укреплениями, другая двинулась из Фриульской низменности и, достигнув верховьев Савы, захватила Ринг, резиденцию аварских каганов. Авары бежали за Тису, а в Аахен, столицу франкского короля, пошли обозы с сокровищами, которые авары скопили за два с половиной столетия господства на равнинах Европы. В 796 году один из аварских вождей, учуяв перемену ветра, прибыл в столицу Карла Великого и присягнул на верность королю.

«Сколько сражений было проведено, как много было пролито крови — свидетельство тому то, что Паннония стала совершенно необитаемой, а место, где была резиденция кагана, теперь столь пустынно, что и следа, что здесь жили люди, не осталось. Все знатные гунны в той войне погибли, вся слава их пресеклась. Все деньги и накопленные за долгое время сокровища были захвачены [франками]. В памяти человеческой не осталось ни одной возникшей против франков войны, в которой франки столь обогатились бы и приумножили свои богатства, — писал Эйнгард и с потрясающей наивностью замечал: — Ибо до того времени франки считались почти бедными, теперь же они отыскали во дворце гуннов столько золота и серебра, взяли в битвах так много ценной военной добычи, что по праву можно считать, что франки справедливо исторгли у гуннов то, что гунны прежде несправедливо исторгли у других народов».

Во второй половине 796 года Карл поручил сыну Пипину, носившему титул короля Италии, добить аваров. При приближении франкской армии авары убили кагана с приближенными и отправили к Пипину парламентеров. Принц не стал разговаривать с теми, кого уже считал побежденными. Он напал на аваров, обратил их в бегство и вновь вторгся в Ринг, на сей раз разметав его до основания. В Аахен отправилось еще 15 подвод с добычей.

Авары совершили еще несколько пограничных набегов на франкские земли, и в стычках с ними даже погибли два высших франкских военачальника. Но вскоре авары навеки исчезают из летописей, а потом и из людской памяти. С точки зрения франков, войну с ними можно считать оборонительной.

Совсем иначе обстоит дело с походами Карла Великого в саксонские и фризские земли. Борьба за их завоевание и христианизацию шла с 772-го по 804 год.

В ожидании Страшного суда

Наших современников удивляют огромные затраты империи Карла на саксонские войны, несопоставимые с полученными экономическими выгодами. Никаких особенных богатств у саксонцев и фризов не было. На их малоплодородных землях стояли деревушки и скромные деревянные бурги, был скот, немного золота, взятого в мелких набегах, и только. Карл же затратил на войны с саксонцами массу ресурсов, не получив почти никакой отдачи.

Зачем все это? К чему безмерные траты, смерть верных вассалов, массовые казни саксов, огромные жертвы среди рядовых бойцов, недовольство знати? Никакого прагматического смысла эти походы не имели. Карл Великий не похож на безумца — значит, причины завоеваний не связаны с желанием быстро обогатиться.

Войны в саксами были, можно сказать, традицией. Эти полукочевые племена совершали набеги на территории севера Галлии еще при римских императорах, а затем при Меровингах. При Каролингах военные походы варваров в Австразию, Арденны и земли между Мозелем и Рейном угрожали коренным интересам дома Пипинов. Через эти земли пролегала масса торговых путей, речных и сухопутных. К тому же прирейнские угодья при Каролингах успешно богатели, и Карл Великий совершенно верно понял стратегическую необходимость отстоять подступы к этим территориям от саксов и всех, кто посмел бы на них покуситься. От контроля над междуречьем и долиной Рейна зависела судьба правящего дома.

Это первая причина, но была и вторая, сложная и плохо понятная нашим современникам. В VIII веке во франкском обществе нарастало ожидание конца света и Страшного суда, о которых повествуют Откровение Иоанна Богослова и Книга пророка Даниила. Об этом можно судить по взрывному росту числа мужчин и женщин, рвавших связи с миром ради монашества и отшельничества. Число обителей растет, и за их стенами ищут спасения души десятки тысяч человек.

Каролингские интеллектуалы начинают интересоваться течением времени и высчитывают некие странные даты. Вероятно, с преддверием Страшного суда связано появление и расцвет анналов — списка лет с редкими упоминаниями конкретных событий: военных действий, стихийных бедствий, недорода на полях, эпидемий и так далее.

Составлявшие анналы люди как будто пытались сориентироваться во времени, которое близилось к своему финалу. Самым ярким примером служат так называемые Малые Санкт-Галленские анналы, которые завершаются таблицей для определения даты праздника Пасхи. Эта таблица доведена только до 999 года, хотя формально в пасхальном цикле — он называется «большой индиктион» — в общей сложности 532 года, и таблицу следовало довести минимум до 1064 года. Но составитель таблицы сомневался, что будет дальше и настанет ли Пасха после тысячного года.

Ряд историков полагает, что завоевательные войны Карла Великого следует рассматривать с учетом ожидания Конца света и Страшного суда.

Если рассматривать эти войны в контексте владевших Франкией эсхатологических настроений, получается, что завоевания Карла велись во имя некой сверхзадачи, и очень похоже, что врагом Карла были не саксонцы, да и вообще не люди. Он воевал с самым страшным врагом, которого не принято поминать к ночи. Полноводные реки крови он пролил для того, чтобы отвоевать у этого врага как можно больше территорий, сделать языческие земли христианскими и спасти души тех, кто на них жил. Что не будет отвоевано, достанется сатане, то есть пойдет во вред людям и их спасению.

Вывод: Карл полагал, что ведет с язычниками священную войну! Чтобы спасти души неверных, следовало для начала приобщить как можно больше людей к христианскому учению. Для этого необходимо было сломать, уничтожить те традиции и культуры, в которых жили обращаемые.

Война с саксами началась в 772 году и продолжалась с перерывами 33 года. В первую же кампанию (а вернее, карательную экспедицию) он помимо прочего приступил к жестокому подавлению язычества. Король франков уничтожил священный Ирминсуль — идола из древесного ствола, на который, по мнению саксов, опирается само небо, — и провел ряд насильственных массовых крещений. После такой «христианизации», едва король отлучался в другие земли, саксы всякий раз восставали, громили христианские храмы и отправлялись в набег на земли Франкии. Их предводителем стал Видукинд, лидер вестфальской знати.

Античные и средневековые хронисты, описывая военные победы и поражения, не касались ужасов войны как таковой. Что же представляла собой война с саксами, о которой даже сверхлояльный Эйнхард пишет с содроганием?! Спасая души язычников огнем и мечом, Карл провел в 775–777 годах три кампании. Варвары принесли Карлу изъявление покорности — головы склонили большинство саксонских вождей, но Видукинда среди них не было. Впрочем, священные клятвы были забыты уже в следующем году.

Ненадолго отвлекшись на неудачную попытку оказать «интернациональную помощь» союзному эмиру Сарагосы Абд ар-Рахману, Карл в 778 году был вынужден срочно возвращаться в Германию, где вновь восстали саксы. Именно тогда горцы-баски разгромили прикрывавший срочное отступление войска франков из Испании арьергард, которым командовал маркграф Роутланд (Роланд).

Череду набегов и карательных походов в 782 году прервали кровавый разгром и гибель франкской армии в Саксонии, когда от рук славян-сорбов погибло несколько близких соратников Карла Великого. Затем под руководством Видукинда восстала вся Саксония. Горели храмы, гибли целые поселения. Даже фризы на севере стали проявлять недовольство христианскими устремлениями Карла. Складывалась принеприятная ситуация, ставившая под угрозу государство.

Карл Великий собрал войско, но сначала вызвал в Верден саксонских старейшин и потребовал не пустых клятв в верности, а выдачи 4500 главарей мятежа. Свершилась массовая расправа: были обезглавлены все 4500 человек. Изданный тут же капитулярий грозил смертью всякому, кто отступит от верности королю или затеет беспорядки.

Видукинду снова удалось бежать.

В следующие три года Карл не прекращал карательных походов против саксов. Он брал заложников сотнями, сжигал поселения и хозяйства — говоря проще, во имя спасения душ проводил политику выжженной земли. Саксы дрогнули, их сопротивление начало слабеть…

Видукинд, который долгие годы возглавлял саксонское сопротивление, в конце концов поверил данным ему Карлом гарантиям безопасности, явился на встречу и принял богатые дары, а также крещение, причем король был его крестным воспреемником. После этого исчез и сам Видукинд, и его имя со страниц летописей. Все завершилось массовой депортацией с севера Саксонии неугодных, их передали в сервы верным вассалам короля.

За войсками Карла Великого шли клирики, и уж они-то хорошо понимали, что суть и тонкости христианской веры нельзя объяснить массам за день или два. Их задача была иной: заставить вызубрить Символ веры, научить каким-то псалмам, чтобы люди могли подпеть в церкви, научить, как и когда следует осенять себя крестным знамением.

Новое восстание саксов вспыхнуло в 792 году и зажгло север, где восстали фризы, авары, славяне…

Перед нами вновь встает проблема менталитета былых времен, постичь который разумом человека XXI столетия непросто. Внешние знаки веры тогда полагались вполне значимыми, «действующими»: даже если ты дремучий сакс, не видевший ничего, кроме леса и ярмарки в ближайшем бурге, но крестишься, ходишь в убогую деревянную церквушку и способен пробормотать «Отче наш» без совсем уж грубых ошибок, следовательно, ты христианин. Пусть номинальный, но христианин, а значит, стоишь на пути к Спасению и Царствию Небесному.

Можно предположить, что в преддверии неминуемого Апокалипсиса Карл Великий рассуждал так: язычники в любом случае попадут в ад, прими они смерть от клинка франкского воина или от даждя огненного, низринутого Господом с небес. Но если водворить на варварских землях христианство, — пусть огнем и мечом, не выбирая средств! — то спасутся хотя бы немногие, это ведь гораздо лучше, чем совсем никто. А упорствующие в языческих заблуждениях… что ж, они сами сделали выбор — решили в геенну, значит, в геенну, их не спасти, как ни старайся. Ведь скоро конец мира…

Метод варварский? С нашей точки зрения — да, однако для Карла и его окружения он был приемлем и оправдан. В свою очередь, очень многое, что происходит в нашем «цивилизованном» XXI веке, показалось бы франкам той эпохи невообразимой дикостью, безусловно предосудительной и наказуемой. Повторимся: не судите, да не судимы будете.

Христианская империя и каролингское возрождение

Завоевания Карла Великого совершались не просто для захвата трофеев, рабов и земель — приоритетной целью было распространение христианской веры среди языческих племен. Король Карл, завороженный идеями гиппонского епископа по имени Аврелий Августин, строил Град Божий.

Мы уже упоминали сочинение «О Граде Божьем» («De Civitate Dei»), когда речь шла о захвате Рима готами Алариха в 410 году. Потрясенный этим событием Августин писал свой труд между 412 и 426 годами как первую систематическую философию истории.

Книга Августина более трех веков была своего рода интеллектуальным бестселлером, который изучало множество самых разных людей, от строгих епископов до вольнодумного римского клира, от религиозных интеллектуалов при дворе Теодориха Великого до ученых монахов Британии. Кто знает, что стояло за созданием ими Вивариума, хранилища человеческих знаний, — может, та же идея «Града Божьего», начало которому — самосовершенствование человека?

Царство Божие, или «Град Божий», по Августину, — это невидимое духовное царство, существующее рядом и параллельно с земным. Достичь Божьего царства можно только в идеальном христианском государстве, которое виделось обществом мирным, объединенным королевской властью и страшащимся лишь несправедливости.

Мощный посыл блаженного Августина Гиппонского озарил и вдохновил несколько десятков образованных людей. Карл, король франков, впечатлился идеями Августина, по-видимому, через беседы с Алкуином Йоркским и интеллектуалами его круга. Король решил, что его предназначение — строить христианскую державу как земное отражение Града Божия. Как станет ясно далее, при деятельной поддержке короля франков крохотное войско ученых книжников без преувеличения вырвало Европу из варварства.

Простой и жестокий мир не позволял следовать указаниям римских пап, которые, может, и претендовали на руководство всей христианской общиной, да только понятия не имели, как создать идеальное христианское государство посреди войн, варварских переселений и политических убийств. Франкский король решил, что сумеет если не построить царство Божие на земле, то хотя бы положить в фундамент Града Божия с десяток-другой камней.

Войны и карательные рейды, массовые убийства и предательства были страшным фоном этой грандиозной стройки, к которой ни до, ни после Карла Великого не посмел приступить ни один земной владыка. Во имя Града Божия король обеспечил мощной поддержкой миссионерство на завоеванных языческих землях и программу церковных реформ, о значении которых для будущего не догадывались ни он сам, ни его современники.

Карлу достаточно рано стало ясно, что для обращения и обучения язычников ему не хватает людей и средств. Базовый курс христианской религии, преподаваемый новообращенным, был невелик, однако новообращенных было столько, что на решение задачи христианизации франкское королевство бросило огромные силы и ресурсы.

Капитулярий «О церковном порядке», который Карл Великий издал в 789 году, показывает, на сколь низком уровне находилась деятельность церкви к началу великой реформы. Король напоминает клирикам простейшие вещи: что священник должен служить мессы, приобщать Святых Тайн и не выдумывать неизвестных имен ангелов. Что священники должны знать общепринятые каноны, а просфоры красть нельзя. Что епископ должен заботиться о той церкви, в которой поставлен служить, и что нельзя возводить в должность епископа или аббата за деньги. Что монастыри не могут превращаться в светские жилища, что клирики и монахи должны выполнить слово и обет, данные Богу…

Составляя этот капитулярий, король, похоже, осознал, что миссионерской деятельности и крещения язычников для построения Града Божия недостаточно.

Пришлось искать решение. И оно нашлось: всеобъемлющая реформа церкви!

Будущий император понимал неосуществимость Царства Божия на земле, знал о нерадостном положении церковных дел и осознавал, что перемены, то есть строительство дороги к Граду Божию, потребуют значительных средств. А вот средства-то у Карла Великого как раз были! Немалые деньги, а также союз деятельного монарха с лучшими умами эпохи позволили воплотить невероятную, невиданную церковную реформу, реформу христианского знания.

Карл Великий, сам интеллектуал, не чуждый латинской учености, умел оценить чужие познания и направить их в требуемое русло. «Изо всех королей Карл Великий прилагал более всего стараний, чтобы отыскивать мудрых людей и снабжать их всем необходимым для жизни, дабы они могли искать знание в подобающей обстановке. Именно таким путем Карлу удалось возродить жажду человеческого познания в королевстве, которое Бог вручил ему, — «на землях, лишенных образованности и, можно сказать, почти совершенно непросвещенных», — писал в середине IX века Валахфрид Страбон, аббат монастыря Рейхенау на Боденском озере.

В своей столице, Аахене, король собрал массу ученых, разбиравшихся во многих областях знаний. Ко двору приехали Алкуин Йоркский, Теодульф Испанский, Петр из Пизы, лангобард Павел Диакон, ирландцы Дунгал и Клемент, испанец Ангильберт, Эйнхард, аквилейский патриарх Павлин, ученейший лионский архиепископ Агобард… Пусть деяния Карла Великого не сделали людей лучше и нравственнее, но они мощно повлияли на общий религиозный опыт и создали инфраструктуру для распространения латинской грамотности, церковной и светской.

Реформы начались с ключевых христианских текстов — Евангелий и Деяний Святых Апостолов, текстов отцов церкви, «Правила Бенедикта», светских законов для мирян и так далее. Очень непросто оказалось добыть хорошие копии этих текстов, и стоили они дорого.

Еще сложнее было отредактировать тексты, согласовав их так, чтобы получить правильную версию. Например, в Римской империи было четыре латинских перевода Библии, и к концу VIII века стало нелегко понять, как изначально выглядел каждый текст. Начались розыски и собирание древних рукописей религиозного и светского характера, христианских и языческих. Обнаруженные манускрипты переписывали и отправляли в создаваемые по всей стране монастырские и церковные библиотеки. Выработав исправленные тексты, их рассылали по религиозным центрам королевства для копирования. Отныне священные и богослужебные тексты обрели единообразный вид.

Еще одной проблемой стало отсутствие знающих учителей латинского языка. Эту часть реформы поручили Алкуину и Петру Пизанскому, и те придумали вот что: во-первых, копировали и распространили старые учебные тексты, которые давным-давно составляли профессиональные филологи-латинисты. Во-вторых, они написали собственные учебники грамматики. В-третьих, реформаторы приступили к копированию и распространению классических римских текстов самых разных жанров, от Цицерона и Катулла до трактатов по сельскому хозяйству.

Дошедшими до нас произведениями античности мы обязаны Алкуину, Петру из Пизы, а также другим деятелям каролингского возрождения, которые установили традицию переписывания античных трудов. То, что не было скопировано в конце VIII — начале IX века, попросту не сохранилось и не дошло до нашего времени.

Очень интересными были технические средства воплощения реформы. Профессиональные копиисты разработали скорописный вариант мелкого курсива (минускула), который позволял размещать на странице больше текста и был достаточно четким. Каролингский минускул ускорял и удешевлял выпуск книги.

Еще одно важное новшество, которым мы пользуемся прямо сейчас, — пробел между словами и фразами. До реформ Карла Великого текст писали слитно, без пробелов. Читать такой текст было трудно. Кто-то из ученых при королевском дворе предложил разделять слова точками, которые позднее стали обычными пробелами. Изобретение пробела для латинской письменности имело такое же значение, как для математики — изобретение нуля.

Рукописные книги дороги. Подсчитано, что на одно лишь Евангелие из Линдисфарна ушли шкуры полутора тысяч коров — из их шкур выделывали пергамент. Евангелий и других книг, пусть не в таком роскошном оформлении, требовались сотни. Однако у церкви хватало и средств, и ясности, как и с какой целью тратить выделенные деньги и ресурсы. Рост церковных доходов за счет взимания десятины позволил профинансировать учреждение скрипториев, работу копиистов и преподавателей латинского языка, то есть поддерживать инфраструктурные институты христианской веры. Эти доходы тратились также на финансирование открывающихся повсеместно соборных и монастырских школ и на снабжение их дорогостоящими рукописными книгами.

Наведение порядка с взиманием церковной десятины обеспечило денежный ресурс для продолжения реформы. Алкуин в письме к Карлу Великому касательно только что завоеванных языческих земель подает совет, выдающий в нем искусного политика:

«…ваше святое благочестие в своем премудром предвидении должно рассмотреть, будет ли хорошо при первом обращении к вере налагать бремя десятины на грубый народ, так чтобы каждый дом платил сполна; следует обстоятельно подумать о том: разве апостолы, самим Богом Христом наставленные и посланные для проповедования миру, спрашивали десятину или требовали ее?

Мы знаем, что сбор десятины с имущества — дело весьма хорошее; но все же лучше отказаться от десятины, нежели погубить веру. Мы сами, рожденные, воспитанные и наставленные в кафолической вере, и мы едва соглашаемся вполне на десятину с нашего имущества. Во сколько же раз более воспротивится всякой щедроте их слабая вера, детский ум и дух жадный? Конечно, по утверждении веры, по укреплении в них обычаев христианства им, как людям более совершенным, можно будет предложить и более строгие правила, которые тогда уже не испугают христианскою религией умы, успевшие окрепнуть».

Образовательная цель реформы лучше всего изложена в королевском капитулярии «О церковном порядке»: «И пусть священники собирают около себя и приближают к себе не только детей рабского сословия, но и сыновей благородных. И пусть они устраивают читательные школы для мальчиков (scolae legentium puerorum). Иметь при каждом монастыре и епископстве хорошо исправленные псалмы, ноты, песни, грамматики и другие кафолические книги; потому что часто иные желают просить о чем-нибудь Бога, и худо просят по неисправленным книгам. Не допускайте ваших учеников портить те книги при чтении их или переписке.

И если нужно переписать Евангелия, или Псалтирь, или обедню, то пусть займутся тем взрослые люди и со всем тщанием». Число грамотных клириков существенно выросло уже при жизни Карла Великого!

Церковная реформа коснулась и монастырей. Были введены строгие требования следования уставу Бенедикта Нурсийского. Устав был, правда, отчасти скорректирован: если Бенедикт требовал делить день между молитвой, трудом и учением, то новая версия оставила монахам лишь молитву и учение, а физический труд возлагала на мирян.

Неутомимый Алкуин, выдающийся организатор, создал в Аахене нечто среднее между интеллектуальным клубом и элитарной школой — Придворную академию. Именно отсюда берет начало университетский курс «семи свободных искусств»: тривиум (грамматика, риторика, диалектика) и квадривиум (арифметика, геометрия, астрономия и музыка). В Академии вели дискуссии на сложные темы по примеру «Диалогов» греческих авторов, учились у классиков писать стихи и прозу. Эти ученые досуги разделили император, члены его семьи и придворные. В остроумных, дружеских беседах Академии все стремились блеснуть если не умом и талантом, то шуткой и знаниями.

Реформа проводилась фактически без участия римского папы. Карл ее оплачивал, и Карл ею руководил. Отстроив новую церковь, король по-прежнему стоял выше нее и сохранял власть над нею. Он созывал церковные соборы и навязывал им решения, и, не считая себя крупнейшим богословом, король никогда бы не допустил, чтобы власть римского епископа превысила его собственную.

Реформы Карла Великого создали, объединили и распространили общую латинскую христианскую культуру. Так возник западный христианский мир, а христианство стало основой цивилизационной идентичности людей Средневековья.

Спор о filioque и раскол

Изначальная причина многовекового диспута о filioque (то есть об исхождении Святого Духа не только от Бога Отца, но «от Отца и Сына») скорее политическая, чем догматическая. Этот спор вылился в серьезный конфликт, а затем привел к разрыву ортодоксальной восточной церкви с римско-католической. В то же время спор о filioque помог достичь важных политических целей: во-первых, империя объединилась вокруг новых обрядов и нового порядка богослужения, а римские понтифики были вынуждены подчиниться. Во-вторых, было сведено на нет любое византийское влияние в Италии и Западной Европе.

Такова ли была цель реформ Карла Великого? На этот вопрос ответа нет. Император вслед за своими позднеантичными предшественниками сумел оценить потенциал «мягкой силы» религии. Сам Карл Великий не ведал сомнений в христианской вере и ценил ее способность воздействовать на подданных. Не считая себя опытным богословом, он, однако, стал собственным «министром по делам религии» и пользовался верой как инструментом политической власти и контроля умов.

Разжигание спора o filioque было, похоже, намеренным. Алкуин вначале сгладил зарождавшийся конфликт, придумав теорию «двух мечей». По этой теории, папа должен защищать веру, а король/император — латинский христианский мир. Строго говоря, Алкуин прав: «союз клинков» позволил церкви обрести универсальный характер и статус вселенского поводыря, а Каролингам, обеспечившим церковь ресурсами, — упрочить свою власть.

«Символ веры» торжественно читали в Страстную пятницу люди, которые готовились принять крещение. В версии «Символа веры», утвержденной Константинопольским собором 381 года и признанной всеми христианскими иерархами, указано, что Святой Дух исходит от Бога Отца, без упоминания Сына. Однако в некоторых версиях утверждалось, что Святой Дух исходит от Отца и Сына. С теологической точки зрения это допустимо — ведь что от Отца, то и от Сына, как одной сущности, верно?

Слова «…и сына» (по-латыни — filioque, филиокве) добавлялись по желанию, соответствовали догматам, и никто не видел в этой оговорке причины для спора и тем более конфликта. Например, Толедский церковный собор 589 года, который созвал вестготский король Рекаред, постановил, что отныне под страхом отлучения следует петь «Символ веры» с упоминанием, что Святой Дух исходит от Бога Отца и Бога Сына. Это подчеркивало верность римской вере и неприятие арианства. Именно версия с filioque распространилась среди германских народов, не вызывая ничьих возражений. Каждый мог свободно включать его в текст «Символа веры» или не включать.

Церковная реформа, которую провели в жизнь Карл Великий и его соратники — новое богослужение, григорианский распев, а также «Символ веры», содержащий filioque, — сделала церковные таинства и обновленную литургию общим языком, идейно объединившим завоеванных с завоевателями под рукой короля. Общее руководство реформой Карл Великий поручил эрудированному и известному широтой взглядов Алкуину. Этот выдающийся деятель учел традиции германских народов империи — франков, готов, саксов, фризов, вестготов, тюрингов, баваров и прочих — и сумел протащить новый «Символ веры» в богослужение. То кнутом, то пряником он убеждал колебавшихся иерархов принять новшество и не обращать внимания на возражения папы и латинских епископов — те придерживались старой речитативной версии без filioque, принятой в Византии и Восточной церкви.

После долгих лет споров, синодов и соборов, на которые король франков звал только служивших ему теологов, Карл Великий добился своей цели. Сотрудничество папы и франкского короля укрепилось, единство европейских христиан было достигнуто, а единство Церкви оказалось под угрозой. В 787 году новый «Символ веры» был принят по всей империи, причем папе Льву III попытались выкрутить руки. Понимая, каким скандалом во всем христианском мире грозит обязательная перемена «Символа веры», понтифик пытался сопротивляться, но силы были слишком неравны.

Папа, заметим, ловко сослался на то, что с точки зрения старинных канонов оба варианта допустимы, и согласился признать filioque догматом истиной веры, но отказался допустить его в богослужение по латинскому обряду. Когда Карл Великий, не обращая внимание на папские возражения и доводы, включил filioque в текст богослужения при своем дворе, епископ Рима в знак протеста прибил на двери Латеранской базилики серебряные таблицы с текстом исходного «Символа веры» без filioque на латинском и греческом языках.

Официально Рим принял оговорку filioque только в 1014 году, когда папство оказалось полностью под германским влиянием. (Понтифики всегда стремились к власти, а союз с германскими императорами предлагал власть неограниченную.) В 996 году на папском престоле оказался первый немец, саксонец Бруно Каринтийский из императорского рода Оттонидов, под именем Григория V. Он представлял в Риме германского императора. Позднее, да и долгое время после Великого раскола 1054 года, папами становились почти исключительно германцы.

Император

В мраморные плиты пола у входа в главный неф собора Святого Петра в Риме вмонтирован круг из красного порфира (он появился еще в прежней базилике, построенной императором Константином I) — на этом камне Карл Великий преклонил колена, когда в Рождество 800 года папа Лев III якобы неожиданно для всех короновал его императорской короной. После сноса обветшавшей Константиновой базилики порфировый круг бережно перенесли в новый собор Святого Петра.

Вот только Карл Великий преклонял колена у алтаря, а ныне круг находится на непочетном месте у самого входа. И не без причины, которая вскоре станет ясна читателю.

Для начала разберемся с «неожиданной» коронацией, о которой рассказывает в своем сочинении Эйнхард:

«Для последнего приезда Карла были и другие причины. Дело в том, что римляне, которые подвергли папу Льва большому насилию, выколов ему глаза и вырвав язык, принудили его молить короля о защите. Поэтому, отправившись в Рим [в 800 году], чтобы восстановить положение дел в церкви, пришедшее в полный беспорядок, он задержался там на всю зиму. Именно тогда он [Карл] принял имя Императора и Августа, чего вначале совершенно не желал и утверждал, что если бы знал заранее о замысле папы, то в тот день не пошел бы в церковь, несмотря на то, что это был один из главных праздников, и с великим терпением он переносил зависть римских императоров, негодовавших на то, что он принял это звание».

У Льва III, преемника папы Адриана I, действительно был конфликт с римской знатью, которая противилась его назначению, обвиняла в неподобающем поведении и даже уголовных преступлениях. Весной 799 года на Льва III напали в городе и жестоко избили, но ослепление и вырванный язык, о которых пишет Эйнхард, явное художественное преувеличение — совершая рождественскую службу 25 декабря 800 года, папа был зряч и способен говорить.

После происшествия на улице Рима Лев III бежал под покровительство сторонников Карла и попросил их доставить его к королю. Осенью 799 года понтифика отвезли в Падерборн.

Здесь должна была состояться королевская ассамблея, куда съезжалась знать.

О чем говорили эти двое в Падерборне, мы не узнаем никогда. Известно лишь, что папа вовсе не желал оказаться подданным императора или каким-то образом подпасть под его власть. Но выбора у понтифика не было, и, по-видимому, они достигли какой-то договоренности, поскольку король франков внезапно (а вот этого действительно никто не ожидал) объявил, что римский папа не подлежит мирскому суду, потому что он преемник святого Петра, apostolicus.

Вероятнее всего, папу (в обмен на эту декларацию и возвращение апостольского престола) было нетрудно склонить оказать королю некую любезность в Рождество 800 года. Во всяком случае, Карл Великий отправил папу Льва из Падерборна назад, в Рим, снабдив его военным отрядом, достаточным для вразумления недовольных, и пообещал вскоре прибыть собственною августейшею персоной.

Время для визита в Рим у короля нашлось лишь через год.

Уверениям, будто для Карла Великого коронование и помазание оказались неожиданными, верить не стоит. Из документов известно, что король франков уже несколько лет засматривался на императорский титул. Он был правителем сильнейшего христианского государства Европы, которое — вот сюрприз! — очертаниями границ почти на 90 % совпадало с Западной Римской империей! Военные успехи Карла свидетельствовали, что его деяния совершались по Божьей воле и с Божьего соизволения. Если сам Бог желал видеть франкского короля императором, то через кого Он мог выразить свою волю, если не через папу, который лишь подчинился велениям свыше?

По другой версии, легенду о «нежданной» коронации сочинили, чтобы задним числом оправдаться перед взбешенным Константинополем — вину за безобразное самоуправство не долго думая свалили на понтифика, как неподсудное должностное лицо. «Недовольство» Карла коронацией должно было показать нежелание соперничать с византийскими императорами — коль уж так вышло, что на голову франкского короля (он сопротивлялся и отпихивался локтями, поверьте!) внезапно возложили императорскую корону, то виноват не Карл, а папа Лев III! В Константинополе это, конечно, никого не обмануло. Затевать громкую свару не стали, потому что новый император Запада вскоре направил в Константинополь посольство с письмом, в котором во имя единства империи предлагал брак императрице Ирине!

Удивительно, но предложение было принято! Еще немного, и Римская империя будет восстановлена в полном объеме и старых границах, а брак Карла Великого с императрицей соединит Восток и Запад…

Но 31 октября 802 года случился дворцовый переворот. На глазах посольства франкского короля — простите, теперь уже императора — Ирина была низложена, а на престол взошел император Никифор. Несведущий в дипломатических уловках новый восточный император даже порвал с папой все отношения, хотя и продолжил переговоры с Карлом. Потом-то ему, конечно, объяснили что к чему и каков новый расклад сил в Европе, но Византия до 812 года отказывалась признавать титул Карла Великого.

В дальнейшем обе стороны, папа и император Запада, выработали собственные версии событий. По приказу Льва III в. Латеранском дворце создали мозаику с изображением Карла Великого и папы, стоящих рядом у ног святого Петра. Копию с этой мозаики, выполненную в 1743 году, и сегодня можно увидеть с внешней стороны Латеранского дворца, справа. Изображение утверждает равенство власти императора и папы, а также то, что всеми победами Карл Великий обязан не Богу, а святому Петру и его посреднику в лице римского понтифика.

Поэтому и порфировый круг в новом соборе Святого Петра демонстративно разместили не у алтаря, а у входа: знай свое место, император, и не вздумай уравнивать папские полномочия на отношения с Владыкой Небесным со своими, мирскими!

Этот жест папской досады ничего не менял. Центр власти, а также благочестивый император, защитник церкви, с IX века находились не в Риме, а на севере Европы. Новая империя группировалась вокруг нового центра и ядра — Австразии, как некогда древняя империя концентрировалась вокруг Рима, который теперь превратился в бедное захолустье, известное разве что резиденцией понтификов да многочисленными объектами поклонения паломников.

Две империи

Сын Константина V Копронима, император Лев IV Хазар, правил в 775–780 годах. В это время решались судьбы империи, церкви и Европы, но император почти не оставил следов в истории — то ли по нездоровью, то ли потому что его затмила жена по имени Ирина, красавица из знатного греческого рода.

Ревностная христианка и почитательница икон, Ирина скрывала свои убеждения до восхождения мужа на трон. Затем под ее влиянием иконоборческие порядки начали смягчаться. Ссыльных монахов вернули в монастыри, а почитание Пресвятой Девы перестало считаться преступлением и язычеством.

Правящая чета с ее мягкой религиозной политикой и снижением налогового бремени быстро завоевала популярность. Народные симпатии дошли до того, что в 776 году константинопольский ипподром потребовал коронации Константина, пятилетнего сына Льва и Ирины, авансом выразив свою преданность наследнику династии.

«Начальники провинций, проникнутые сими благодеяниями, со множеством воинов пришли к нему и просили у него в цари сына его Константина, и он, по обыкновению царей, отвечал им: сын мой у меня единственный, и я боюсь исполнить ваше прошение, боюсь сам общей участи человечества; а вы воспользуетесь его слабым возрастом, умертвите его и выберите другого. Они с клятвою убеждали его, что не будут иметь другого царя, кроме сына его, если даже Богу угодно будет прекратить жизнь его.

Народ неотступно просил об этом с Вербного воскресенья до великой пятницы, собирался на ипподроме с тою же просьбою, и в святую пятницу он приказал им присягнуть и все войско присягнуло на честных и животворящих древах, и легионы, и сенат, и внутренние отряды, и все граждане, и мастеровые, не принимать другого царя, кроме Леона, Константина и семени их и собственноручно все подписали письменную присягу.

…царь с двумя кесарями и светлейшими и с юным Константином имел шествие в великую церковь, и переменив одежду, по обыкновению царей, взошел на амвон с сыном своим и патриархом. Войско входя полагало на святой трапезе свои письменные присяги, и царь говорил к ним так: Вот, братие, исполняю ваше прошение и даю вам в цари моего сына; вот вы принимаете его от церкви и из руки Христа. Они воскликнули громогласно: Поручись за нас, Сыне Божий, что мы от руки Твоей принимаем господина Константина в цари, чтобы охранять его и умирать за него. На другой день, то есть в великое воскресенье Пасхи 14 индиктиона, при первой заре царь с патриархом вышел на ипподром; принесли антиминс, и в присутствии всего народа патриарх совершил молитву и царь венчал сына своего; потом два царя с двумя кесарями и с тремя светлейшими шли в великую церковь. После шествия царей, шла и царица Ирина; пред нею пажи несли скиптры; в медные врата вошла она в оглашаемую часть церкви и не восходила на средину амвона»[50].

Это был триумф Ирины, сумевшей загодя обеспечить своему сыну трон. Однако император был слаб телом, а пятеро его братьев только и ждали, когда придет их черед надеть пурпур. В 780 году пошли слухи о предстоящей опале Ирины, и тут Лев IV скончался, причем объяснения его смерти звучали одна фантастичнее другой. Сплетничали, будто по приказу Льва из могилы императора Ираклия извлекли корону, которую правящий император тут же примерил и отравился трупным ядом. Не склонные к фантазиям историки объясняют смерть Льва IV естественными причинами либо банальным отравлением, которое тоже можно считать естественной причиной, коль скоро речь идет об императорском дворе Византии.

Ирина объявила себя регентом при сыне, а на сороковой день после смерти императора раскрыла заговор, который готовили братья ее мужа, чтобы возвести на престол Никифора, старшего из братьев. Заговорщиков схватили, бичевали и сослали, а всех братьев Льва постригли в монахи, что автоматически лишало их притязаний на престол.

В следующие одиннадцать лет Ирина правила империей мудро и деятельно, хотя все высшие посты государства, армии и церкви оставались за иконоборцами. Анатолийская армия была настроена против регентши, но Ирину это не пугало, как не пугали неизбежные в расколотой религиозно стране мятежи, восстания и ряд военных неудач. Она избегала резких решений: в эпоху войн с арабами и балканскими славянами не стоило настраивать против себя армию, которая придерживалась стороны иконоборцев. Ирина умело балансировала между различными политическими группами и мягко, но неуклонно проводила свою политику, тесня иконоборцев.

В 784 году Ирина провела в патриархи Тарасия, своего бывшего секретаря. В 786 году она организовала Седьмой Вселенский собор. Когда епископов скандально разогнали солдаты-иконоборцы, она не отчаялась. Якобы опасаясь арабов, императрица эвакуировала двор по Фракию, а константинопольский гарнизон, поддержавший иконоборцев, отправила в Малую Азию, где он был распущен (с выплатой щедрого жалованья). Столичные войска заменили набранными тут же, в религиозно нейтральной Фракии.

Собор состоялся в следующем 787 году. Иконоборцы потерпели поражение, иконоборчество осудили как ересь, а над Медными воротами столицы утвердился образ Иисуса Христа с надписью: «[этот образ], который некогда низверг повелитель Лев, вновь установила здесь Ирина».

Так бы и правила дальше мудрая Ирина, не допусти она роковой ошибки. Наследнику трона Константину было 17 или 18 лет, но к рычагами власти он не был допущен. Вокруг него начали группироваться недовольные, и вскоре Константин стал флагом оппозиции, иконоборческой и политической. В 789 году был раскрыт заговор с целью передать всю власть Константину, а в 790 году мать приняла меры, чтобы отстранить наследника от престола. Она издала указ, в котором объявляла себя пожизненным правителем, и потребовала, чтобы вся армия принесла клятву верности ей лично. Константинопольские и европейские части такую клятву принесли, а малоазиатские войска взбунтовались.

«В сем году в сентябре месяце, индиктиона 14, заставляли присягать царице Ирине Армянский легион. Воины не согласились присягать в том, что: не признаем царем сына твоего при жизни твоей, но отвечали: мы не будем ставить имени Ирины впереди Константина, но Константина, как и прежде, поставим впереди Ирины. Она послала Алексея оруженосца и друнгария стражи по прозванию Муселема схватить их. Но они, схвативши сами его, предложили ему быть их начальником, а Никифора патриция и военачальника посадили под стражу и провозгласили Константина единственным царем. Узнав об этом воины прочих легионов прогнали своих военачальников, и сами также провозгласили единственным царем Константина <…>

В октябре месяце, 14 индиктиона, легионы, собравшись в Атрое, общим мнением положили признать Константина царем, как имевшего двадцать лет от роду. Ирина, убоявшись буйства военного, отпустила к ним своего сына, и они утвердили самодержцем сына, а мать его отстранили. Царь тотчас отправил Михаила Лаханодракона, Иоанна, казнохранителя и первого оруженосца, которые привели к присяге армян не признавать Ирины, матери его, царицею. Алексея назначил он своим военачальником. Потом в декабре месяце царь, возвратясь в город, высек, остриг Ставракия и сослал в провинции армянские в угождение жителям; изгнал также Аэция первого оруженосца ее, евнуха и наперсника и всех придворных евнухов ее; самую же царицу с полным обеспечением заключил во дворце Елеферия, ею же построенном, в котором она скрыла большую часть денег»[51].

Двадцатилетний Константин, отстранив мать, оказался на гребне популярности. Его права на престол были неоспоримы, его приветствовали армия и ипподром!

Оказалось, что для правления империей этого мало. В 791 году армия халифа Гаруна аль-Рашида вторглась в восточные провинции Византии, и Константин тут же пошел на позорнейший мир с выплатой непосильной дани. Хуже того, в войне с болгарами император выказал бездарность и трусость, после разгрома сбежав с поля боя.

Армия отвернулась от императора.

Пока армейские командиры, священство и придворные недоумевали, делились сомнениями и обсуждали, каким прекрасным правителем стал бы дядя Константина по имени Никифор, сторонник иконоборчества, безвольный император вернул мать во дворец и восстановил ее титул августы.

Ирина действовала решительно. По славной византийской традиции Никифора ослепили, а у его братьев вырезали языки. Ослепили и военачальника Алексея, подготовившего переворот 790 года. Затем Ирина начала отсекать от сына его последних сторонников, священства и монахов: она поддержала женитьбу Константина на ранее замужней придворной даме, хорошо понимая последствия этого шага. Начались религиозные волнения. Константин высек и сослал монахов, не признавших этот брак, — и лишился последних союзников. Теперь, когда от него отвернулись войско и клир, стало некому заступиться за сына перед матерью.

В стране начались бунты, спор об иконах вспыхнул с новой силой, армянские войска восстали, а арабы, воспользовавшись смутой, без боя захватили несколько крепостей… В 796 году Константин был схвачен и по приказу матери ослеплен. Судьба наследника неизвестна, во всяком случае, к 802 году его уже не было в живых.

Единственный внук сорокачетырехлетней императрицы умер во младенчестве. Больше претендентов на престол не было, и Ирина начала править самодержавно.

Императрица-сыноубийца не пользовалась популярностью. Она попыталась купить народную любовь снижением налогов, но из этого ничего не вышло. Азиатские части, сторонники иконоборчества, пылали жаждой мести, консерваторы отмахивались крестным знамением от одной мысли о женском правлении. Однако при всей ненависти к Ирине никто не подвергал сомнению ее право на престол.

С коронацией Карла Великого все изменилось. Церемонию в Риме византийцы восприняли как великое кощунство. Как на небе Бог один, так и земной правитель — император — тоже должен быть один! На этих основах испокон веков стояла Римская империя, а папа и король франков богохульно покусились на фундаментальные основы римского мира!

Трон под Ириной зашатался. Она ожидала заговоров против себя и не сомневалась, что один из таких заговоров будет успешным… Предложение Карла, авантюриста и еретика, давало ей шанс на спасение, а империи — удивительный случай объединить Восток с Западом.

Когда народ понял, что Ирина в ожидании успеха очередного заговора готова принять предложение варвара, разразилась небывалая смута. Послы Карла, прибывшие в Константинополь в 802 году, угодили прямиком в садок со скорпионами. В городе императрицу открыто обливали презрением, писали гадости на заборах, ее придворные погрязли в грызне и интригах, а о заговорах рядили даже на рынках.

В октябре 802 года на константинопольском ипподроме Ирину объявили низложенной и сослали на остров Лесбос. Там она через год умерла «от огорчения» — скорее всего это была естественная смерть. На трон выкликнули Никифора Геника — прежде логофета геникона (отсюда и прозвище), то есть министра финансов.

Но бывшее нельзя объявить небывшим. Теперь в мире было две христианские империи, и в них правили два христианских императора. Прежний строй мира, прежний порядок ушел навсегда.

Финал экспансии Каролингов

Уже став императором, Карл Великий привел в повиновение фризов, а его сын Людовик в 801 году захватил арабскую Барселону. Теперь государство Каролингов лишь немногим уступало в размере бывшей Западной Римской империи.

Территориально государство упорядочили, поделив его на графства. На границах были созданы военные образования — марки, управляемые маркграфами. Земли королевского домена назывались пфальцами, хозяйством которых управляли, соответственно, пфальцграфы. Столицей новоявленной империи был Аахен, расположенный в центре родовых владений Пипинидов — Каролингов, а не Рим. Громкий титул впечатлял ученых клириков, но в основе ничего не изменилось: Карл Великий, как и прежде, правил в качестве короля франков и лангобардов. Не более.

Войны с фризами и арабами не принесли выгод. Внешней экспансией управляет формула «расходы — риски — доходы», и любой магнат, поддержавший войну короля, постоянно помнит это немудрящее уравнение. Если война ведется далеко от дома, ее стоимость растет, а если враг при этом умел и организован, то в «затратную» часть уравнения добавляется возможность гибели, и тогда потенциальные трофеи и земли должны быть достаточно велики для компенсации рисков

Если бы к востоку от Эльбы лежали плодородные земли и богатые города… но ничего подобного там не было, сплошные чащобы и грубые варвары. Пока расходы на войну с саксами удавалось покрывать доходами, взятыми у аваров, военное уравнение удавалось свести к нулю. Однако примерно к 800 году баланс военных доходов и военных расходов стал устойчиво негативным. Экспансия Каролингского государства остановилась.

Так было всякий раз в истории: когда экспансия переставала приносить прибыль, центральная власть слабела, потому что с прекращением завоеваний, то есть потока богатств извне, режим государства приходилось финансировать за счет невозобновляемых активов. На следующей ступени развития экспансия сменится широким налогообложением — единственным возобновляемым источником богатства для поддержания центральной власти. Мы ведь помним, что происходило в последние столетия жизни Римской империи?

Но до этого было пока далеко.

После обретения императорского титула Карл Великий прожил четырнадцать лет. Преемникам Карла Великого достались: пустая казна; свита, склонная к мятежам и вероломству, политически разобщенное государство, голодное и опустошаемое эпидемиями, а единственным действующим законом часто оставалась кровная месть. Общество раздирали местнические интересы, и никаких высших устремлений таковое общество не питало.

Золото стало редкостью, и экономику охватила жестокая дефляция. Карл провел денежную реформу, но от Рейна до Испании по-прежнему главенствовал натуральный обмен. Ренту платили продуктами или услугами и лишь часть вносили деньгами. Ценность товара измерялась в головах скота и в других полезных вещах — особенно изделиях из металла. Обороты торговли упали до минимума: автаркическая экономика больших замкнутых имений обеспечивала себя всем необходимым.

Земельная собственность стала аристократической. Она состояла из личного хозяйства собственника и мелких крестьянских наделов. Урожайность оставалась такой же низкой, как полтысячелетия назад, а урожай сам-три считался хорошим. Землю обрабатывали один или два сезона, а потом она несколько лет лежала под паром.

Мир словно вернулся на полтысячелетия назад. На земле трудились все те же 85–90 процентов населения, а остальные 10–15 процентов приходились на элиту (в том числе армию) и обслуживающих ее людей. Ремесленники и клирики составляли исчезающе малую долю населения, а торговля и кредит находились в руках иностранцев. Сельскохозяйственный труд по-прежнему лежал на плечах servi (то есть полурабов и крепостных, разница между которыми постепенно стиралась) или mancipia (арендаторов, которые платили оброк и отрабатывали барщину). Им часто помогали рабы, которых среди сельского населения насчитывалось 10–20 процентов.

Важнейшим отличием экономики от римского периода было отсутствие развитого и объемного ремесленного и промышленного производства — вещей и необходимых для жизни товаров было до крайности мало, единственным серпом могли пользоваться сразу несколько поколений крестьян. Железные орудия были редки и крайне дороги, чему примером хозяйственные описи больших поместий IX века, в которых значится по два-три топора и столько же драгоценных ножей и серпов. Орудия сельского труда делали из дерева. Даже плуг был деревянным, а его лемех для прочности обжигали огнем.

В этой системе простой свободный человек теперь был не потенциальным воином, способным встать на защиту государства или сюзерена, а всего-навсего рабочей силой для возделывания земель или расчистки целины.

В ранее развитых регионах, даже таких, как приморский юг Галлии, поселились бедность и технологическая отсталость. Зато быстро формировались два других центра торгового судоходства: в регионе будущих Бельгии и Нидерландов, а также в Венецианской лагуне, на островах которой вырос новый город — Венеция, поначалу союзник и номинальный подданный Византии, а в будущем ее враг и могильщик…

На острова Венецианской лагуны в V–VII веках люди бежали от многочисленных завоевателей, от готов до лангобардов. Уже в период хаоса, охватившего юг Галлии во второй половине VII века, острова лагуны стали новым центром работорговли, соперничающим с Марселем, Нарбонном и Верденом. Отсюда снаряжали экспедиции за живым товаром на Балканы, в Паннонию и в славянские земли Подунавья…