Последнее путешествие Клингзора

Глава 20

- Клянусь, старик, это был несчастный случай! - Юрген попытался клятвенно сложить руки, но ему мешала бутылка, зажатая в здоровенном волосатом кулаке.

Диана внимательно следила за каждым его движением. Он действительно был похож на мужика с рекламы “Мальборо”, только без шляпы и с рыжими усами. Когда они увидели воскресшего убийцу Инги, могло произойти все, что угодно, потому, что все, что угодно, происходит постоянно. Но ничего особенного не произошло. Юрген просто прошел к бару и выудил оттуда бутылку виски.

Теперь они сидели в каминном углу, где Юрген, косноязыча и запинаясь, начал излагать свой вариант сценария. Он него несло потом и кислым пивным духом - видимо, прихватил с собой в сауну.

- Все было нормально, - говорил он, - мы искупались, потом выпили слегка. Потом Инга осталась сидеть за столом, там, - он махнул рукой за дверь, - допивать свое шампанское, а я взял карабин и пошел пострелять по банкам. Она начала орать, что ей мешает шум. Когда она стреляла, а я спал, так ничего. Она была уже нахлебавшись и злая, как собака, ну ты знаешь. Я тоже разозлился, подошел и ткнул ее стволом в грудь. Карабин был пустой, старик. Я расстрелял все десять патронов, ну, я же умею считать. Я просто попугать хотел, палец даже на курке не держал. Сунул ей ствол в сиську, чтоб заткнулась, и все. А карабин выстрелил. Она сразу накрылась копытами. Я обалдел, я поверить не мог. Откуда мог взяться одиннадцатый патрон? Сама, наверное, и оставила в стволе. А тут еще эти рыбаки. Они возвращались с лова, понимаешь? Я сразу вызвал “скорую”, сразу.

- Ну, а потом?

- Что потом? Чем я ей мог помочь? Ну, курнул я, сдуру, нервы успокоить. Потом сидел на крыльце и жрал водку. А рыбаки эти гребаные, стояли там, - он махнул рукой, - возле причала, кто с веслом, кто с ножом. Стерегли, значит, чтоб не сбежал, бракорюги фуевы. Потом “скорая” приехала. Через час, наверное, приехали, суки. Инга уже холодная была. А там меня и повязали. Но я это уже слабо помню.

- Почему?

- Обдолбался, старик! От нервов. Меня же трясло всего, я ничего не соображал, у меня как крыша съехала.

- Как тебе удалось выбраться?

- Они держали меня в психушке, старик, не в тюрьме, - Юрген по-дурацки ухмыльнулся. - Или, может, на территории тюрьмы, не знаю, но не в камере. Решетки на окнах, охрана. Но все-таки не тюрьма. Мы ведь с тобой знаем, - он вдруг подмигнул, - что такое тюрьма, правда?

- Ладно, как тебе удалось выбраться из психушки?

- Они меня сами оттуда вывезли. Сначала нашыряли какой-то гадостью. Но ты же знаешь, старик, - он снова подмигнул опухшим веком, - если каждый день выжирать по бутылке водки, то никакая гадость уже не цепляет. Для меня даже зуб выдрать, и то проблема, анестезия не берет. Ну, засунули они меня в “стакан” и куда-то повезли. Водитель был в форме, а рядом с ним санитар. Я их видел, потому что между мной и кабиной была проволочная сетка. Подъехали к каким-то воротам. Санитар с папкой вылез и зашел в эти ворота. Его не было минут двадцать. Потом водитель вылез и ушел в те же ворота, вслед за ним. Теперь слушай. В дверце стакана, изнутри, ручки не было. Снаружи ее тоже не было. Водитель ее вынул и положил в кабине, между сиденьями. Я видел это, понимаешь? Когда они ушли, я начал бить ногами в сетку и, в конце концов, оторвал угол. Потом я просунулся в кабину, взял ручку и открыл “стакан” изнутри.

- А дальше?

- А дальше я вышел и пошел по улице, завернул за угол, там было полно людей.

- Во что ты был одет?

- В ту же одежду, в которой меня и забрали.

- Как ты сюда попал?

- Через окно.

- Как ты добрался до дома, придурок?

- А, иду по улице, смотрю, какой-то хмырь разгружает фургон с хлебом. Пока он там тусовался со своими ящиками, я залез в кабину и уехал, ключ был в замке. Приехал вот сюда. А куда мне было ехать?

- Действительно. Где фургон?

- Ну, я не придурок, старик, нет, я не придурок. Фургон я бросил там, - Юрген неопределенно помахал рукой. - Далеко отсюда, в овраге. Я пешком сюда пришел, километров двадцать оттопал.

- Врешь.

- Почему это вру? - неискренне удивился Юрген.

- Потому, что уже пятые сутки, как ты в бегах. Потому, что на следующее утро после твоего побега рыбаки выловили в море труп. С такими же наколками, как у тебя, такой же комплекции, как у тебя, с таким же шрамом, как у тебя, - он усмехнулся. - Но, без твоей головы.

- Ну и что? Эти наколки, они что - картины Пикассо? Их делают по шаблону в любом тату-салоне. Совпадение, - Юрген поднял глаза к потолку. Замечание о голове он как бы и не услышал. И не сделал никаких комментариев по поводу трупа. Просто замолчал, глазея в потолок.

- Послушай, Юрген. Ты убил Ингу.

- Это был нес…

- Заткнись. Ты убил Ингу. Ты приходишь ко мне, врешь и надеешься на то, что я буду тебе помогать?

По мере предъявления обвинений, Юрген все ниже опускал голову, пока не спрятал лицо в ладонях.

- Но мы же друзья, старик. - глухо проговорил он сквозь пальцы. И не дождавшись ответа, отнял руки от лица. Вопреки ожиданиям, по губам его расползалась блудливая ухмылка, смесь страха и наглости… - Я же сделал тебе одолжение, старик.

- Какое одолжение?

- Ты теперь богат. Неужели ты мне не поможешь? Ты же ничем не рискуешь. Никто меня не ищет после того, как нашли этого шаромыгу.

- Ты дурак, Юрген. Они уже сравнили отпечатки пальцев.

- Да нет у него никаких отпечатков! Я ему содрал кожу с ладоней песком. Морским песком, понял?

Возникла пауза. Юрген посмотрел на Диану и отхлебнул из бутылки.

- Ладно, слушай. Сначала я пошел в порт.

- Как ты туда попал? Порт охраняется.

- Со стороны моря. Я туда приплыл.

- На чем приплыл?

- На пузе. Я хотел отловить каких-нибудь немецких моряков, шведских в крайнем случае, всунуть им бабки, и чтобы они провели меня на борт.

- Где ты взял деньги?

- Занял. Старик, это же моя родина, - Юрген развел руками. - У меня тут полно друзей детства. Просто занял пару штук. У одного мужика, который мне должен больше, чем я у него взял. Но ловить мариманов было еще рано, они возвращаются на судно вечером. Или ночью.

- Откуда ты знаешь, где их искать?

- Старик, я проработал в том порту пять лет. Ну, вот. И я пошел на лесной причал. Это огромная территория, там штабеля бревен и досок - до неба. Есть где спрятаться. Вот там я и наткнулся на того шаромыгу.

- Бродягу, что ли?

- Нет, матроса. Шведского.

- Что он там делал?

- То же самое, что и я - прятался.

- От кого он прятался?

- Ну, там была у него какая-то мутная история. Я так понял, что он потянул деньги из кубрика. У своего же, понимаешь? Ну, его поймали, отметелили, как собаку, ясное дело, и заперли в трюме. Но ему удалось как-то выбраться оттуда.

- Зачем?

- Ты что, не понимаешь? На том судне и с той командой до берега от него доплыл бы только мешок с костями. В море, знаешь, строго с этим делом. А если бы дошло до капитана, то в порту сдал бы полиции.

- Что он собирался делать дальше?

- Дождаться шведского или немецкого судна, ну, такого, которое только зашло в порт, где еще ничего не знают, понимаешь? И прогнать им, типа того, что забухал, опоздал, судно ушло, документы уплыли. Такие вещи случаются. Он же не нелегал, понимаешь? Никто не стал бы выяснять подробности. Взяли бы его и без бабок. Он бы им отработал механиком, вот и все.

- Ладно, давай дальше.

- Ну, вот. А у меня была с собой бутылка и закуска. Я же знал, что придется ждать, подготовился. Ну, и накатили мы с ним. И он поехал. У меня сначала и мыслей никаких не было. Но потом я увидел шрам. Такой же, как у меня. Ну, не совсем такой, так и мой же никто рейсфедером не замерял, правильно? А парень был такой же комплекции, как и я, и тоже рыжий, на свое несчастье. Ну, я и начал убалтывать его, что давай, мол, в город смотаемся, у меня там все схвачено, бабки есть, пожрем как следует, выпьем. А парень там сидел уже сутки, он был голодный и холодный. И он согласился. Мы выбрались из порта тем же манером, и я повел его в “Моряк”. Знаешь “Моряк”?

- Знаю, - “Моряк” был очень дорогим загородным рестораном и, хотя он располагался недалеко от порта, но с моряками ничего общего не имел. Там собирался, в основном, городской криминал, цены были бешеные, но за доллары можно было купить все, что угодно.

- Вот. Но в кабак я его не заводил. Я сам зашел, набрал бухла, закусона всякого, курева, и мы с ним на бережку и продолжили. А потом я показал ему свои наколки и предложил сделать такие же. Ну, братаны и все такое, ну, ты понимаешь. Стоит оно, между прочим, недешево. Повел я его в тату-салон, там же, в “Моряке”, и ему быстренько накоцали такие же картины, как у меня. Русалка получилась хорошо, а дракон вспух, большая площадь, понимаешь? Но пацану уже было пополам, он был готовый совсем. И тогда я повез его на Бокатер.

- На чем повез?

- По дороге попуткой ехали, а потом я его волок на себе, до моря. Его же найти были должны, понимаешь? И чтоб водичкой отмыло, - Юрген замолчал и надолго присосался к бутылке.

- Ну и что потом?

- Что, что… Завалил я его.

- Чем?

- Руками, - Юрген поставил бутылку на стол и показал лапищи. - А нож я забыл взять. Хотел взять в “Моряке” и забыл.

- И чем же ты ему голову отрезал?

- Крышкой от консервной банки. Мышцы перерезал, а шейные позвонки просто открутил, как гусю, - Юрген тупо уставился на свои руки. Это был тот самый человек, о котором еще недавно было сказано, что он чувствительный и ранимый, как ребенок. - Но сначала я нашел кусок ракушечника и раздолбал ему грудь, - Юрген снова схватился за бутылку и сделал большой глоток. - Ну, дракона, понимаешь? Чтобы не было видно, что наколка свежая. Может, и перестарался, пьяный был. Он же и так был весь в синяках, матросня поработала. А потом я начал оттирать ему ладони. Долго тер. Сначала сыпал мокрый песок, а после тер его же майкой, пока вся кожа не слезла. Вообще, его должны были найти через пару дней, по моим подсчетам.

- Откуда ты мог знать, что его вообще найдут?

- А что тут знать? Я же его вкинул прямо в садок. Сам садок стоит в миле от берега, ты что, не видел? Мелко там, сеть закреплена грузами и буями, - он ухмыльнулся. - Считается, что рыбари сгружают туда мелкую рыбу, которую не успевают продать, ну, чтобы не протухла. Оно так и есть - сверху килька, кучей держится, потому что ее осетр пугает, который внизу. Они там осетра прячут, понимаешь? А сверху ничего не видно.

- И ты что, милю плыл с трупом под мышкой?

- А что тут плыть? Ну, я, конечно, подмостил его камышом, чтоб плавучесть была.

- А куда ты голову дел?

- В Бокатере утопил, в болоте. Туда же и барахло его кинул. Ты знаешь, старик, - Юрген медленно растянул губы в усмешке, - мне сразу в голову не пришло, а теперь вот озарение наступило, может, и моему деду кто-то вот так же башку отмандячил? Вот он стоит, дед, - Юрген буднично указал бутылкой на скелет у подножья лестницы.

- Что? Этот летчик?

- Не летчик, старик. Летчики не летают в мундирах и фуражках. Летчики летают в комбинезонах и шлемофонах. Мы с Ингой самолет нашли в Бокатере, немецкий. И ничего там больше не было, кроме этих тряпок. Форма эта лежала в дюралевом ящике, потому и сохранилась. Дед меньше в земле пролежал, но от костюмчика его только пуговицы и остались. Потом уже Инга напялила это барахло на деда. А я не возражал - все-таки не голый.

- Откуда тут взялся скелет твоего деда?

- Я выкопал. Хотел с собой в Германию увезти. Или в Швецию, к Инге. Она же там кладбище унаследовала, гы-гы, свой склеп имела, баронесса. Любил я деда, понимаешь? Он меня воспитал. Папаша мой говнюк были и алкан. А мать умерла, когда мне было пять лет. Дед и воспитывал, к морю приучал. И не только к морю, - Юрген ухмыльнулся и отхлебнул из бутылки. - Ну вот, я и решил забрать его с собой, чтоб рядом был. Ну, а потом то, да се… Короче, Инга его собрала, скрепила проволокой. Ну и поставили мы его здесь, до поры до времени. А мундир уже потом надели, чтоб дырок не было видно. У него там некомплект, понимаешь? Ребер не хватает, раскрошились и повыпадали. Так вот, черепа я в могиле не нашел. Ночью копал, темно было. И гроб уже просел, дерьмовый был гробишко, с землей все перемешалось. Ну и под бухом был, сам понимаешь. Хотел потом еще покопаться, но, - Юрген заржал, - ты не поверишь, приходит эта придурковатая Марта и приносит череп. Вот так вот и приносит, в мешке. На, говорит, это голова твоего деда. Ну, я взял, бельма глиной залеплены, видел? Пытался отковырять, ничего не вышло, присохло намертво. Ну, примерили мы с Ингой, вроде подошло, так и осталось.

- И что, ты ее ни о чем не спрашивал, Марту?

- А что с нее возьмешь, с дуры? А пальцем тронь, все местное рыбачье прибежит, с ножами.

- Как умер твой дед?

- Ну, как деды помирают? Умер и умер.

- Ты был на похоронах?

- Нет. В первом своем плавании был, какие похороны? Папаша мой сам и хоронил, на хуторе жили, кому же еще, а от него разве можно было чего-то добиться? И с плавания с того я только через три года вернулся, так уж получилось. Сейчас уже никого не спросишь, все померли. Один раз, - Юрген облизал губы, - я хотел разнести этот череп на куски из пистолета, Инга не дала.

- Зачем?

- Не знаю, - Юрген снова отхлебнул из бутылки. - Во мне сидит черт каждый раз, когда я вижу что-нибудь ценное или дорогое, или хрупкое, или такое, что все люди уважают, мне хочется разнести это на куски. Череп-то, может, и вправду дедов. Да что там череп! Что может быть дороже жизни? А я все время разносил свою жизнь на куски. Каждый раз, когда что-то налаживалось, мне черт говорил - разбей! И я разбивал. Однажды, - Юрген пьяно оскалился, глаза у него уже основательно налились кровью, - я видел в Лондоне Элтона Джона, случайно. Он вылез из лимузина и хотел быстренько куда-то пройти, в отель, кажется. Но быстренько не получилось. Сразу образовалась толпа. Ну, охрана, конечно. И получился такой коридор. И вот он проходит мимо, рядом совсем, в этом своем белом прикиде с розами, все лапы к нему тянут, а мне, знаешь, чего больше всего хотелось?

- Чего?

- Плюнуть ему на рукав. Или еще лучше - блевануть так, чтоб брызги по всему пинжаку. Ты думаешь, я боялся, что мне морду набьют? Ничего я не боялся, я просто не успел.

- Ладно, Юрген. Что ты собираешься делать сейчас?

- Сейчас? - Юрген быстро потер покрасневший нос. - Сейчас я собираюсь не упустить свой шанс.

- Ты собираешься найти Элтона и заблевать ему пиджак?

- Нет, - Юрген был не в том состоянии, чтобы понимать иронию. - Нет, старик. У меня снова пошла пруха, понимаешь? Мне повезло. Теперь я постараюсь ничего не обгадить.

- О чем ты говоришь?

- Мы с Ингой нашли кое-что. Теперь это мое. Я поделюсь с тобой, ты не останешься в накладе, если поможешь мне выбраться, старик.

- Говори яснее.

- Ну… - Юрген наморщил лоб и приоткрыл рот, собирая мысль. Но, мысль что-то не собиралась. - Слушай! - Юрген вдруг вскочил на ноги. - Это надо показать, я не могу так, на словах. Инга бы смогла, а я не могу. Поехали!

- Ты с ума сошел? Тебя могут увидеть.

- Никто меня не увидит в джипе, там стекла тонированные. Ну! Поехали, - Юрген уже приплясывал от нетерпения, банный халат распахнулся, но он этого не замечал.

Через пять минут они катили по степи в сторону, противоположную от задней стороны дома.

- Это недалеко, - возбужденно говорил Юрген, перегибаясь к нему через спинку переднего сиденья и крепко сжимая в руке незабытую бутылку. - Километров семь-восемь.

Диана молча гнала машину вперед. Сначала степь была ровной, в глинистых проплешинах, усыпанных мелкими камнями, потом стала холмистой.

- Стоп! - крикнул Юрген.

Они остановились между двумя невысокими курганами. Юрген выскочил из машины, открыл багажник и, покопавшись в ящике с инструментами, достал короткую саперную лопатку.

- За мной! - крикнул он и, теряя шлепанцы, начал взбираться на один из курганов. Когда они поднялись вслед за ним, он, стоя на коленях, уже долбил глинистую землю.

- Смотри! - он смел рукой пыль с куска камня, обнажившегося в неглубокой ямке. На камне был виден полустертый барельеф - клинообразный меч и часть руки. - Там “баба”, - Юрген ткнул пальцем в землю. - Мы с Ингой нашли ее, потом снова закопали. Теперь смотри туда, - он указал на противоположный курган. - Видишь?

Там лежали какие-то полувросшие в землю камни.

- Пошли!

Они поднялись на вершину кургана. При ближайшем рассмотрении в камнях можно было угадать куски разбитого изваяния: безликая голова в конической шапке, отбитые ноги и часть груди.

- Теперь снова смотри туда, - Юрген указал на вершину холма, с которого они только что спустились. - Понял? Это створный знак, старик. Он указывает на клад!

- Это ворота, - вдруг сказала Диана, - и этот клад может оторвать тебе руки по самые плечи, Юрген.

Они оба удивленно обернулись к ней, Юрген - с открытым ртом.

- Люди видят только то, что хотят увидеть, - спокойно продолжала Диана, присаживаясь на обломок камня. - Они полагали, что эти статуи отмечают места захоронений. Поэтому они тысячи лет ковыряли курганы в поисках сокровищ. Это начали еще эллины. Естественно, статуи сбрасывались вниз, засыпались вынутой землей, разбивались, иногда. Что отодвигало последующие поколения даже от возможности приобщиться к разгадке. Потом музейщики стали растаскивать их по своим кладовкам, понятия не имея об их истинной ценности. Впрочем, сегодня это уже не имеет значения, ценность утеряна вместе со знанием об их точном месторасположении. Изваяния устанавливались всегда попарно, чаще всего на возвышенностях. Они были разной высоты и двух видов: в форме статуй и в форме барельефов. Это была система створов, ворот. Зная, как ею пользоваться, можно было выйти к нужному месту, как по фарватеру.

- Современные ученые считают, - заметил он, - что изваяния отмечали территориальные границы племен.

- Двадцать тысяч лет назад, - сказала Диана, - когда были установлены эти знаки, не было нужды делить эту Землю. Потому что ее охранял священный страх.

- Как вы можете быть уверены в вашей датировке? - возразил он.

- А как современные ученые могут быть уверены в своей? - усмехнулась Диана. - Установить возраст изваяний по аналогии невозможно потому, что нет аналогов. А изотопный анализ даст возраст самого камня, то есть несколько миллионов лет. Это изваяния амазонок, господин сочинитель, Стражей Ворот. Расовое сознание сохранило об этом смутную память, поэтому их и называют “бабами”.

- На их груди, - возразил он, - есть изображения окружностей, напоминающих женские груди.

- Естественно, - рассмеялась Диана. - А у вас на груди нет таких окружностей? Это, действительно, изображение грудей, но они имеют сакральное, а не анатомическое значение. Каково анатомическое значение ваших сосков, господин сочинитель? На кольчугах древних руссов и азиатов были такие же окружности в форме дисков, не имеющие никакого функционального значения. Это очень древний символ, потом утерянный и обозначавший принадлежность к воинству Белой Богини. Кольчужные диски на мужских кольчугах ведут свою родословную от стальных чаш на кольчугах амазонок, оттуда же и легенда о выжженных грудях.

- Амазонки охраняли фарватер?

- Не в физическом смысле. И система знаков не была криптограммой. Вся Ойкумена знала о существовании входов и о наличии обозначенных путей к ним. Их несколько. В Элевсине был один из них. Второй - здесь, на этой земле. О чем кое-кто не забыл.

- Немцы?

- Разумеется, не все немцы. Sielberstern, SS, Серебряная Звезда или Черный Орден - вот кто стоял за всем этим “Походом на Восток”. С этой же целью они лезли и в Тибет. Но не добрались. Зато китайцы добрались. Стой же целью.

- Если входов несколько, почему люди не проваливаются в них постоянно?

- Во-первых, проваливаются иногда. А во-вторых, по той же причине, по которой простой коитус в бане не дает сакрального результата. Потому что нет ритуального сознания. Даже простой коитус невозможен без определенной настройки сознания. Вы не сможете съесть куска хлеба, не введя этот акт в цепочку символических отношений. Пути проложены не просто так, они следуют определенным энергетическим линиям. Не пройдя весь лабиринт, не принеся жертв, вы не войдете в Дом Белой Матери. Или никогда не вернетесь, поскольку сами будете жертвой. Но стремящийся ищет за воротами смерти могущества, а не смерти.

- В чем заключается это могущество?

- В том, что оно - “это” могущество. Оно заключается в вас. Оно - ваше и больше ничье, так же, как и ваша смерть. Оно может оказаться и слабостью. Или смертью. Элевсинские Мистерии существовали более двух тысяч лет. И никто из прошедших мистерии не рассказал, что он там делал. Один современный ученый, - Диана рассмеялась, - предположил, что они уединялись там для того, чтобы кушать пирожки в форме женских половых органов. Женский половой орган - это предел мистических медитаций этого достойного профессора.

- А бабки можно получить? - вдруг встрял Юрген. - Гы-гы…

- Возьми все, но за все заплати, - ответила Диана с улыбкой.

- Бабки сами за себя платят, - уверенно заметил Юрген.

- Правда твоя, старик, - серьезно сказала Диана. - Они за все заплатят. Тебе, - она взяла из рук Юргена бутылку и без церемоний приложилась к горлышку. А потом продолжила. - Вход - это не чисто географическая точка. Он начинает существовать тогда, когда ваше определенным образом настроенное сознание соприкасается с определенным местом. Текст начинает существовать, когда с ним соприкасается сознание читающего текст. Без сознания читающего это просто куча грязной бумаги. Но вы не прочтете текст, не зная языка, на котором он написан. То есть, в сознании должно присутствовать знание. А знание невозможн6о без намерения знать, то есть без настройки сознания. Или по-другому говоря, ритуала. Ничто в физическом мире не является чисто физическим. И ничто в духовном мире не является чисто духовным. И тот и другой встречаются в сознании человека. Человек сам по себе есть дверь. Но это - запертая дверь. Мистерия входа в Дом Белой Богини распечатывает его. И он сам для себя становится входом. В любое время и в любом месте. Теперь он - дваждырожденный. Он - двуликий Янус. Он видит Реальность в двух ее проявлениях. Теперь для него нет ни жизни, ни смерти. Он навсегда проснулся.

- В чем выгода такого положения? - спросил он.

- Нет никакой выгоды. Выгода - это предпочтение чего-то перед чем-то: богатства перед бедностью, добра перед злом, жизни перед смертью Дваждырожденному - все равно. Ему - равно все. Нет предпочтений, нет выгоды.

- Но что же у него есть?

- Целостность. Это та точка, из которой начинается эволюция к Богу, сущему в нем. Человек больше не слепой червь, спящий в коконе, он осуществил метаморфоз. Он вышел из кокона. Теперь он существо о двух крыльях. Ангел. Это та стадия, которой так боялся старик Иегова, когда заявил: “Вот Адам стал как один из нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей и не взял также от Древа Жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно”.

- Со времен прародителей, - заметил он недоверчиво, - человек знает добро и зло. За то и был изгнан из рая.

- Ничуть не бывало, - возразила Диана. - Он не знает ни добра, ни зла. У него нет точки опоры, которая дает способность к различению. Человек видит добро, как нечто противоположное злу, а зло, как нечто противоположное добру. Как отношение, а не как два раздельных, подобно двум сторонам медали, но фундаментально единых факта. Поэтому и знание его относительно. Он висит в пустоте меж двух зеркал, его знание о добре и зле - отражение отражений, фикция. И он становится подобен псу, лижущему пилу. Питаться своей кровью, пожирая самого себя во тьме невежества и скрежете зубов - это и есть ад.

- Как избавиться от невежества?

- Обрести точку опоры. Во зле или в добре. Познавший одно знает и другое. Как середина медали знает обе свои стороны, являясь обеими.

- Ваши конкретные метафоры неприменимы к абстрактным понятиям добра и зла.

- Добро и зло - это очень конкретные вещи. Зло - это темная сторона человека. О которой он почти не осведомлен, но которая управляет светлой стороной. Светлая сторона - это сознание, о котором человек знает почти все, кроме того, как оно управляется темной стороной. Обрести опору в свете, значит полностью исключить влияние темной стороны. А это невозможно. Потому что оттуда, из тьмы свет черпает энергию, чтобы быть. Темная сторона - это ворота в Хаос, в дикие энергии Вселенной, в чистое, незамутненное Зло. Светлая сторона формирует Космос по своему образу и подобию, она - организатор Добра. Хаос и Космос - равноправны, как корень и цветок, до тех пор, пока связаны стеблем своего единого существования. Но цветок черпает жизнь из корня, а не наоборот. Добро всегда относительно, а Зло - фундаментально. Добро не может быть абсолютным, оно всегда чье-то, поскольку оно - результат частного сознания: моего, вашего, его. Зло - бессознательно, всеобще и абсолютно. Оно не является результатом. Оно - причина всех результатов. В том числе и всех частных форм Добра.

- Значит, укорениться во Зле - это стать принципиальным садистом? Убийцей? Черным магом?

- Ничего подобного это не значит. Вы можете оставаться милейшим и тишайшим человеком. Укорениться во Зле, значит признать равноправие корня и цветка на все время их совместного существования. Потому, что в качестве Человека Преходящего вы и есть стебель, их соединяющий. Но у вас есть выбор. Вы можете укорениться в Добре. Вы не можете отсечь себя от энергий темной стороны. Потому, что это означает смерть. Но вы можете их сознательно игнорировать, укоренившись в сознании. Это намного здоровее, чем бессознательно метаться меж двух полюсов.

- И что будет тогда?

- Вы будете абсолютным эгоистом, очень счастливым человеком. Как счастлива собака, которую хорошо кормят. Как счастлива трава в лучах солнца. Какое ей дело до корней? Но если корм закончится, а солнце зайдет, вы будете драться за кусок мяса и место под солнцем, как животное. Потому что Добро - относительно и преходяще. Оно заканчивается вместе с куском мяса. Добрый человек - это сытая собака, дремлющая на солнце.

- Я не хочу так.

- Вы так не хотите. Поэтому вы - тот, кто вы есть и там, где вы есть. Вы - результат вашего отказа. Вы сделали свой выбор. Вы ушли во тьму от теплых человеческих огней. Так примите ответственность, хозяина больше нет.

- Это все мутня, - авторитетно выступил Юрген, которому удалось выдержать весь коллоквиум только благодаря тому, что было чем заняться – бутылкой. - Инга тоже говорила что-то такое, только попроще. Она прямо говорила, что “бабы” выводят на что-то ценное. И мы с ней три года лазили по степи и искали. И нашли кое-что. А это кое-что может и на миллион долларов потянет, понятно? И мои руки остались при мне, - Юрген вызывающе посмотрел на Диану. В мудрости своей он пропустил большую часть лекции мимо ушей и теперь ориентировался только на вводную часть, где говорилось о сокровищах и об отрывании рук.

- Не тяни, Юрген, - сказал он. - Ты же не ради “баб” нас сюда привел?

- Да я не тяну! - возмутился Юрген. - Сейчас покажу, поехали. Это она, - он кивнул на Диану, - отвлекла.

И уже спускаясь с холма, пробормотал:

- Везде тут эти бабы…

Они проехали еще несколько километров, петляя между холмов, и остановились в неприметной лощинке - не ровное место, но еще и не овраг, так, что-то среднее. Из пологих ее склонов торчали выходы сланца. Юрген взял лопату и подошел к каменной осыпи. Сначала он разбросал в стороны камни, потом начал копать. На этот раз то, что там было упрятано, было упрятано глубоко, и Юрген основательно вспотел, прежде чем выволок из ямы помятый дюралевый ящик с двумя откидными замками, на котором еще сохранились следы защитной краски.

- Вот, - сказал он, кладя руку на ящик и вытирая пот с лица грязным рукавом банного халата. - Сначала мы вышли на самолет. В самолете нашли этот ящик. И, - он ухмыльнулся и быстро потер нос, - и я тебе не все сказал, старик. В нем была форма, да. Но в форму была завернута вот эта штука, - он отбросил замки и извлек из ящика длинный предмет, обернутый в темную ткань.

Когда упали многослойные покровы, в руках его оказалось скульптурное изображение женщины, около полуметра высотой, которое он торжественно, как на алтарь, установил на крышку ящика. На первый взгляд казалось, что оно изготовлено из мрамора, очень старого. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это слоновая кость. Что было весьма удивительно, поскольку у основания скульптура имела не менее тридцати сантиметров в диаметре. Женщина была облачена в длинную, греческую или египетскую, столу. Руки ее с раскрытыми ладонями были согнуты в локтях и разведены вперед и в стороны на уровне груди. Грудь была полностью скрыта под странным украшением, напоминающим широкую виноградную гроздь, однако, масштаб “виноградин” вызывал ассоциации, скорее, с женскими грудями. Лицо ее было отрешенным, голову венчала тиара из трех колец, заплетенных в косу волос, а маленькие ноги с высоким подъемом были босы.

- Что это? - спросил он.

- Кибела, - тихо ответила Диана. - Артемис. Белая Богиня. Диана, то есть - Двойственная.

- Что у нее на груди?

- Груди, - усмехнулась Диана. - Множество грудей, питающих всех живых существ, символ богини.

- Это - Белая Мать?

- Да, - кивнула Диана. - Но она имеет очень отдаленное отношение к этой земле, - Диана слегка притопнула пяткой в землю.

- Почему?

- Эта скульптура изготовлена не здесь. И не в Греции. Ее сделали где-то в Северной Африке. Здесь, - она снова постучала пяткой в землю, - Кибелу почитали в форме Гекаты, Кибелы-Темной.

- Злой?

- Не злой, а темной. В том смысле, в котором есть темная сторона человека, темная сторона Луны, то есть - таинственной.

- Но почему тогда - Белая Мать?

- Потому, что она и есть - Белая. Два рога Луны - это только видимость, результат восприятия. На самом деле они смыкаются в окружности. Темная сторона Луны, на самом деле, освещается Солнцем так же, как и светлая. Просто с нашей точки зрения этого не видно. Амазонки были темной стороной человека, таинственной. Поэтому они почитали Диану Двойственную в форме Тайны. В форме Гекаты-Ночи. Поэтому их Врата - это Врата Гекаты. Учитывая все известные обстоятельства, я полагаю, что кто-то пытался использовать это изображение в качестве ключа или компаса. Да только ключ не подошел и компас не сработал.

- Да на фига нам ключи! - Не выдержал Юрген. - Сколько она может стоить?

- Фактически, она бесценна, - Диана пожала плечами. - Но практически, - она усмехнулась, - поскольку все имеет товарную стоимость: и вера, и любовь, и совесть, и честь, то, я думаю - намного больше миллиона долларов. Эта вещь уникальна. В музеях мира есть кое-где похожие. Но они - жалкие имитации из более поздних времен. Это, - она коснулась пальцем статуи, - настоящий, культовый предмет из храма. И его сделали не пелопонесские и даже не египетские греки, на их изображениях были знаки Зодиака вокруг шеи, а на этом нет. И это не слоновая кость. Я думаю, это - белая мамонтовая кость, очень большая редкость. Этой статуе может быть и двести веков, она вполне может оказаться современницей амазонок, хотя немцы, вероятней всего, украли ее где-то на Ближнем Востоке.

- Ее нет в каталогах! - запротестовал Юрген. - Инга говорила. А значит, ее можно продать.

- Можно, - согласилась Диана. - Но это не значит, что тебе при этом не отобьют голову, - она широко улыбнулась, - и не сделают из нее пепельницу.