Последние ратники. Бросок волка

14. Ядовитый Змей (окончание)

Никодим, мысленно возблагодарив такое явление природы, как инстинкт, не стал тратить драгоценные секунды на то, чтобы выдернуть из раны хилый предмет чайного сервиза. Он уже нарисовал перед глазами план атаки. Сначала нужно будет выбить сухопарого — мало ли сколько ещё метательных ножей у того в рукаве — а потом уже постараться вырвать у этого разлапистого дуба главного свидетеля.

Всё это так и осталось в мыслях.

Ноги вдруг подкосились, и он со всего маха врезался одеревеневшим лицом в спину бугая, что по-прежнему держал на вытянутой руке брыкающего ногами боярина. Тот раздражённо дёрнул плечом, и тело «святого отца» безвольно спикировало вниз. Рухнуло лицом прямо в пук травы, пробившейся под венцами постройки. Руки даже не шелохнулись в попыткуе смягчить падение. А лицо совсем не почувствовало ожога крапивы.

Единственное, что он ощутил — так это то, как из раны ухватисто и юрко, пока он валился на землю, вырвали нож.

— Яд, — пояснил тощий боярину. — Действует быстро. Хоть и умираешь от него постепенно. Чтобы было ощущение, будто от потери крови. Да что я рассказываю? Ты сейчас, твоя светлость, и так это узнаешь.

И воткнул клинок Клину Ратиборычу куда-то подмышку. Тот всхлипнул, охнул, скукожившись в один судорожный узел сжатых мышц и сухожилий — и тут же словно растёкся в руке здоровяка. Бугай отпустил обмякшее тело, и оно безвольно ссыпалось едва не на Никодима. Так близко, что он увидел и закатившиеся куда-то под лоб глаза, и торчащий из-под руки нож. Вымазанный и боярской, и его собственной кровью.

— Главное — аккуратность, — завёл очередную тоскливую лекцию тощий. Он подошёл к двум умирающим телам, слегка понатужившись, выдернул торчащий из одного из них нож и вложил его в ладонь другого. Никодима. — Видишь, как всё будет, когда всё закончится? Даже если под этими обгоревшими обломками и отыщут тело боярина, рядом с ним будет лежать труп его убийцы. С инструментом умерщвления прямо в кулаке. Всем всё ясно — а нас тут как бы и не было.

— Надо же, — густо пробасил Капля. — Я б не додумался. Ты, Змей, голова.

— Зато ты силён в другом, — скучающе приободрил напарника сухопарый. И не удержался, чтобы не выдать тоскливую шутку. — В том, что — силён. Я сейчас выйду через заднюю калитку, а ты подопри её изнутри. Чтобы никто не подумал, будто кто-то через неё и правда отсюда вышел.

— А как же я?

— А ты иди в подклеть — и подожги бочки. Как мы и планировали. Ты ж знаешь — оттуда есть подземный ход за стену крепости. По нему и выберешься. Только не забудь сначала в паре бочек пробить дыры. Топором. Чтобы эти, что лезут сюда, не успели потушить. Понял?

— Да.

Пока бугай провожал Змея, Никодим прислушивался к ощущениям своего тела. То, что яд сильный и быстродействующий, сомневаться не приходилось — наиболее яркое и постепенно становящееся вещественным доказательство тому лежало прямо перед ним. Подавая явно финальные признаки жизни. Однако он — Никодим — почему-то не проваливался в беспамятство, а тело превращаться в труп как-то не спешило. Более того, постепенно он начинал чувствовать лёгкое покалывание в пальцах рук и ног. К ним возвращалась чувствительность. Что для умирающего тоже не назвать типичным симптомом.

Поэтому он решил не сдаваться.

— Слышь, Капля, — глухо откашлявшись, окликнул он борова, который, затворив за своим подельником калитку, запер её на засов, да ещё и подпёр для надёжности какой-то колодой. — Это ж какой конец должен был быть, чтобы ты с него капнул…

— Чего?

— Я говорю, тупой ты. Как вон то бревно, которым ты ворота придавил.

— А, — совершенно безучастно кивнул здоровяк. — Ясно. Ещё один шутник, который не хочет умереть спокойно?

— Ещё один?

— Ага. В Бирке был. Разнюхивал всё. Догнали. И вот так же прирезали. Правда, ещё и в воду бросили. Чтоб наверняка. Жаль, тут моря нет.

Что ж, по крайней мере он теперь точно знал, что напал на верный след. Правда, долго ли по нему придётся идти…

— Слышь, Капля, — бросил он вслед удаляющемуся медведю, не желая его отпускать с места преступления.

— Ну, чего ещё?

— Почему не спросишь, отчего я тебя тупым назвал?

— Потому что из нас двоих Змей думает.

— Это я уже понял. Ну, и ещё кой-чего.

— Да плевать, — бык развернулся было к Никодиму спиной, и тот бросил ему в затылок последний аргумент:

— Ты и правда ещё не понял? Тебя твой драгоценный Змей тоже собирается оставить здесь.

— Чего?

Капля остановился. И повернулся.

— Того. Я знаю, что хранится в тех бочках. Моровое поветрие. Такое, что стоит только чуть-чуть его вдохнуть — и требуха твоя тут же вся заживо сгниёт. И через задницу вывалится.

— Не успеет, — прогудел Капля. Хотя с места больше не трогался.

— Это ты не успеешь. Даже если очень быстро проткнёшь дыры в бочках, их же надо ещё поджечь. А ты знаешь, как они горят? Мигом. Всю эту крепость испепелит в один вздох. Убежать не успеешь.

— Врёшь.

— Да сам подумай — с чего тогда Змей ушёл, а не подался с тобой через подземелье?

— Тебе-то откуда знать?

— Есть откуда. Вон, в ризе у меня карман пришит. Изнутри, у ворота. Там грамотка, на которой всё расписано.

— На кой она мне? Я читать не учен.

— Так там с картинками. Иди, посмотри.

И бугай пошёл. Подойдя к двум растянутым на земле неподвижным телам, он коротким махом врубил топор в дёрн. Никодим при этом облегчённо выдохнул: мог ведь воткнуть и в него.

— Ну, и где там? — схватив черноризца за ворот так, что материя жалобно затрещала, он сунул вторую лапищу «ромею» запазуху.

Именно в этот момент Никодим и воткнул так и торчавший у него в кулаке нож Змея бугаю в шею. Зряче, стараясь достать сонную артерию. Капля глухо булькнул перехваченным горлом, вскочил так резво, что ни за что нельзя было догадаться, будто этакая гора способна двигаться настолько ретиво.

Удивление в глазах кабана сменилось лютой злобой. Он, продолжая одной рукой зажимать рану в шее, другой поспешил цапнуть своё оружие, так и торчащее из земли топорищем вверх. Но, нагнувшись за ним, распямиться больше не сумел. Захрипев, рухнул всей необъятной тушей прямо на Никодима. Тот, завидев, что сейчас эта пара центнеров размажет его по земле, дёрнулся изо всех сухожилий, и откатился в сторону.

В голове всё плыло, суставы превратились в какую-то стекловату, пищевод мутило и выворачивало, в глазах плыл тёмный туман.

Впрочем, возможно, это был дым от набирающего силу пожара.

Он нашёл в себе силы наклониться — и при этом их потребовалось в два раза больше, чтобы устоять на ногах, не свалившись снова — и ещё пару раз воткнул смазанный ядом нож куда-то в область затылка амбала. Чтобы уж наверняка.

В конце концов, сам же он как-то сумел подняться? Обладая при этом куда более скромными габаритами.

— Это тебе за того, первого, гнида, — прохрипел Никодим, в последний раз погружая клинок в груду неподвижного мяса.

Лишь потом он решил проверить, жив ли ещё боярин.

Еле-еле передвигая ноги, подошёл к нему, потянулся к жилке на шее. Вовремя спохватился, отдёрнув руку, в которой всё ещё сжимал «чайную ложку». Пощупал другой. Пульс бился едва заметно.

Именно за этим занятием его и застали с диким грохотом выломавшие дверь терема дружинники Клина.

То, что не зарубили на месте — это уж не иначе, как просто повезло. Рано или поздно должно было. Хоть раз за всё это время.