Последние ратники. Бросок волка

21. Битва у Мегры (продолжение)

Словно желая разубедить Котла в его мнении, викинг снова закрутил карусель из топоров перед носом Кутьки, обрушивая на пятящегося противника удары со всех, кажется, сторон. Один из таких, обманом метнувшийся вниз, отбить удалось, зато другой, выброшенный с разворотом и направленный в голову, цели достиг. Второй уже за сегодня раз голова едва не раскололась от оглушительного звона в ушах и острой боли, которая заволокла красной пеленой мир вокруг. И не было уже ни сил, ни возможности отразить второй удар. Поясницу пронзило резью, но перед тем, как упасть мертвым кулем на землю, Кутька поймал в глазах норда оцепенелое удивление. Длилось оно лишь мгновение. А в следующее парень, уже в падении, достал кончиком клинка его горло, располовинив кадык.

Упали они почти одновременно, но викинг побросав на землю свои мечи и зажимая обеими руками рану на шее, свалился сверху, залив своей кровью Кутьке и лицо, и броню, и всю траву вокруг. Долго ли он дергался сверху в агонии, поди знай, пребывая в полубреду. Тем более, что Кутьке до того не было никакого дела. Он и себя считал умершим. Очень хотел считать. Пусть лучше уж так, чем жить с дурной, но всё же братской кровью на руках.

Но погибшим он валялся ровно до того мига, как ему вдруг стало гораздо легче дышать, а тяжесть с него с натужным кряхтеньем кто-то изволил отвалить. Еще чуть погодя, едва не оторвав при этом голову, с него стянули шлем. Длинная кольчужная бармица как всегда тяжело свалилась на лицо и натужно проехала по нему куда-то вверх. И хотя в глаза ударил свет, он по-прежнему оставался замутнен червоной пеленой.

— Ну, чисто Перун, — прокряхтел почти над самым ухом знакомый, но очень уставший голос. Дыхание из груди Котла вырывалось с натужным хрипом. Дружинник стянул с руки латную рукавицу и вытер ладонью кутькино лицо. Это помогло. Пелена немного спала. — Когда я говорил, что придется с головой в дерьмо окунаться, совсем не это имел в виду. Видал бы ты себя сейчас со стороны. Весь в кровище. Купался ты в ней что ли… Не твоя хоть?

— Не знаю, — с трудом разлепил губы Кутька.

— Это ладно. Коль не знаешь, но на ногах держишься, стало быть, не твоя. Шлем вон, изрыт весь. Тебе по нему драккаром лупили что ли? Не будь из доброго железа, не выдержал бы…

— Мне еще, сзади…топор…в спину.

Котел, обхватив его за плечи, чтобы чего доброго не свалился, заглянул ему за спину, что-то сорвал с пояса, подняс прямо к глазам.

— Во, — в руке он довольно, словно мешок древних монет, сжимал баклажку с водой. Сейчас она была, конечно, без воды и вся разворочена, будто кто-то, отчаявшись сыскать горлышко, решил достать воду, рубанув посредине топором. — Я ж говорил, что без нее в сече никуда. Увалень этот прямо в нее, видать, засадил. А чтобы пробить и ее, и кольчугу — сил не рассчитал. Не ожидал, видать, ее там повстречать. Водицы из нее уже, конечно, не похлебаешь, — хмыкнул он. — На! Храни. Талисман как-никак.

— Норды… — спохватился Кутька.

— Охолони, витязь. Хватит на нас еще. Одни отступили, сейчас другие попрут. Тем более, теперь-то они знают, сколько нас здесь. Непременно добить захотят.

— Ива…

— Да, видел, — почему-то отвел глаза Котел. — Пришлось… облегчить страдания. С такими ранами живут не долго, зато мучительно. Запомни — никогда не вздумай подставлять под меч…

— Это я его.

— …живот. Лучше пусть башку снесут, зато сразу… Что?

— Я ему живот… располовинил. Я убил. Махал ножом, не глядя, куда. И — вот.

Котел внимательно посмотрел на Кутьку, глянул еще раз по сторонам, почесал бороду, сплюнул на землю.

— Не ты его убил. Я. Не слышал что ли?

— Ты его только добил, чтобы не мучился, а виновен…

— …каждый. Это война. Невозможно пройти через нее и остаться чистеньким. Вина за каждого нашего, убитого сегодня, лежит на каждом, оставшемся в живых. Не досмотрел, не прикрыл, попустил. Да мало ли причин? Но это вовсе не значит, что нам теперь нужно своими руками себе горло вскрыть. Пусть те, кого мы не смогли уберечь сегодня, будут нам таким уроком, благодаря которому мы сбережем завтра кучу других жизней! — взглянув еще раз Кутьке в глаза, он добавил. — Все равно ничего больше сделать для них не сможем.

Вокруг валялись окровавленные трупы, земля, казалось, не могла уже впитать всю обильно пролитую на нее кровь, отовсюду неслись крики и стоны раненых. Берег заволакивало черно-серым дымом от горящих кораблей, а над дальним укрепленным рубежом на месте бывшего хуторка разносился лязг, треск, крик и скрежет главной битвы.

ХХХ

Лучники с берега продолжали засыпать хату старосты стрелами, разве что теперь они не могли делать это прицельно — заволакиващий берег дым здорово ограничил им обзор. Мешал он, конечно, и стрелкам Молчана, но гораздо меньше. Они хотя бы могли за его полупрозрачной завесой различить плотный строй нордов. Плотным он остался даже после того, как несколько десятков северян бросились тушить корабли. Людей-то терять они могли себе позволить. Драккары — нет. Остаться без них в глухомани вражьих лесов — это было совсем не тем, за чем они сюда явились.

— Жжем корабли! — продолжал орать Молчан своему редеющему воинству. Он все еще надеялся, что норды ради спасения драккаров частично погрузятся на них и постараются отойти подальше от берега, где их достать бы не смогли. Но викинги проявляли прямо-таки дикарское упорство не выказать слабость перед уступающим числом противником. И это несмотря на то, что особой славы в схватке с ним они пока еще не снискали.

Атака на ополчение обернулось гибелью целой полусотни, не говоря уже об оставшемся на поле отряде лучников. С холма Яков мог обозреть всю битву. И везде видел одно и то же — уверенные в своей неминуемой победе хирдманы сначала действовали по всем правилам ведения войны — грамотно, рассудительно, уверенно. Даже самоуверенно. Но, получив отпор, тут же срывались в бесшабашную рубку, к которой даже неопытные в ратных делах оплоченцы оказались готовы куда лучше. Ну, вот что, например, мешало той полусотне, что пошла на обоз, попросту обойти его по широкой дуге, так, чтобы на переправе через вонючий зеленый приток стрелы охотников не могли ее достать? А лучше всего — обойти с двух сторон. И потом уже посуху взять охотников в клещи. Вот что Котел мог бы в таком случае придумать? Причем, и придумать, и сделать в срочном порядке. Да даже надумай он чего дельного, толку от того было бы не много: его лесная рать, увидев гиблость положения, попросту удалилась бы в спешном порядке в родную стихию. То есть, сверкнула пятками в лес. Но вместо очевидных решений викинги приняли наиболее нелогичные — пошли на поводу врага и навязанных им правил боя: поперли напролом, дали время перебить своих лучников и, добравшись, наконец, до ополчения, оказались в численном меньшинстве. Конечно, закаленные в битвах морские разбойники и при таком раскладе имели больше шансов победить. Если бы не полезли в реку прямо перед укреплениями ополчения, а потом еще и на сами укрепления. А в том количестве, в каком они преодолели все эти препоны, выйти победителями они уже были не в состоянии. И хотя им удалось устроить ополченцам кровавую баню, их попросту задавили числом. Охотничья рать в резне испарялась стремительнее воды в бурлящем котле, но количество редких островков нордского сопротивления таяло не хуже брошенных в эту же воду щепоток специй.

Не многим умнее действовали и основные нордские силы. Отряд примерно в две сотни мечей кинулся на нижние оборонительные укрепления не хуже толпы дикарей. Продолжи они действовать в традициях римских легионов, выстроив черепаху и подбираясь к частоколу за стеной щитов — много бы они потеряли воинов? Только тех разве что, кто поймал шальную стрелу. Но викинги, которым явно наскучило настырное сопротивление горстки русов, предпочли горстку эту во что бы то ни стало раздавить. Однако бешеный галоп их обратившегося в толпу воинства споткнулся о хлесткий дождь стрел, лупивших с укреплений чуть ли не в упор. На таком расстоянии от них не спасала никакая кольчуга. Кому-то везло больше, и он валился на землю сразу. Другим фарта выпало меньше — у них оперенные древки вырастали из ног, плечей, животов. И даже если таковая рана не была смертельной, сотни бешено несущихся на укрепления следом соратрников нередко доделывали работу стрел, втаптывая упавших в землю.

Но камни, брошенные в набегающую волну, пусть даже и в приличном количестве, остановить ее не смогут.

Вал норманнов, единым бешеным махом преодолев узкий участок земли, отделяющий их от укреплений, выплеснулся на вал перед частоколом. Здесь даже щиты не особенно спасали от летящих навстречу стрел и метательных копий. Очень многие норды, первыми ворвавшиеся на вершину земляного гребня, так на ней и остались. Кого-то силой удара отшвырнуло назад, кто-то покатился вниз по склону, в ров, упорно продолжая движение вперед даже после смерти. Защитники сляпанной на скорую руку крепостицы орали ничуть не меньше штурмующих, отчего воздух над холмом почти физически ощутимо вибрировал и содрогался. Но у держащих оборону русов был один существенный недостаток даже перед нещадно выкашиваемыми викингами. Их было намного меньше. Настолько, что не было сейчас среди них ни одного человека, который бы не сомневался — как только воинство Волчьего Следа доберется до прясел, сражение можно будет считать законченным.

И оно полезло на частокол с азартом морского прилива, медленно, но верно укрывающего собой скалистый берег.

ХХХ

Первый вбежавший на вал викинг был космат, страшен и одноглаз. Оказавшись на вершине земляной насыпи, то есть почти напротив частокола, он присел, закрылся щитом и, коротко размахнувшись, бросил в сторону прясла копье. Оно глухо стукнуло о заостренный верхний конец одного из бревен, оставив на нем глубокую зарубку, и упало в ров. Хозяин его меж тем корчился на земле, лихорадочно хватаясь рукой за торчащую из бока, который он неосторожно открыл во время броска, стрелу. На него сулицу можно было не тратить. Их и без того оставалось не густо. Гораздо меньше возникающих на валу и тут же устремляющихся вниз — кто на своих двоих, а кто и скатываясь лишенными жизни телами — хирдманов.

Своего норда Перстень ждал терпеливо и невозмутимо, рыская глазами по устремившейся на них дико орущей толпе сквозь узкие прорези шлема. Щит закрывал верхнюю половину тела, прясло — нижнюю. Рука с сажатой сулицей отведена назад. Долго ждать не пришлось. Когда перед взором возник раздетый до пояса северянин, оравший во всю мочь своей глотки, так, что аж жилы на шее вздулись, воевода метнул копье. Попал не туда, куда целился. Метил в живот, чтобы никакие ребра не помешали острию пробить плоть, а угодил в правое бедро. Сулица с неохотой прошила плотные кожаные штаны, из-за чего вошла недостаточно глубоко. Но и этого хватило, чтобы гордый викинг с не менее громким криком грохнулся на бок, схватившись одной рукой за рану, однако, не забывая при этом прикрываться щитом. С проклятиями и стонами он пополз обратно, оставляя на земле кровавую полосу. Многие люди из-за потери крови умирали и от меньших ран. Врочем, немало было и таких, которые выживали и после больших.

Взять вот, к примеру, Хрома.

Он закрывался щитом так умело и уверенно, что и мысли ни у кого не могло возникнуть, насколько короче держащая его рука, чем другая, в которой зажата сабля. Из его щита уже торчали два маленьких метательных топорика и один нож с широким лезвием. Летящее в него копье он на глазах Перстня отразил массивным железным умбоном. Звякнув о него, дротик свалился в ров. Туда, где первые скатившиеся вниз норды, становясь на колени, а ближе к стене частокола просто пригибаясь и выставляя над плечами щиты, образовывали живые сходни. Бегущим следом оставалось пробежать по щитам, как по леснице, и взобраться на прясло.

— Брёвна! — заорал Перстень, и сзади по насыпи, ведущей к пряслам, тут же устремились вперед тройки дружинников, ожидавших только этой команды. Каждая из них волокла огромное бревно — двое с концов, один посредине. В тот момент когда они взбегали наверх, стоявшие на стене дружинники пригибались, пропуская их вперед, тоже подхватывали эти здоровенные лесины, и все вместе переваливали их через ограду вниз. Откуда вслед за гулким ударом взмывал жуткий лязг железа, треск ломаемых щитов и хруст искореженных тел в сопровождении жутких воплей.

Дружинники, тащившие лесину в сторону Перстня с Хромом, замешкались и едва не выпустили бревно из рук. Заминка эта пошла на пользу нордам. Один из них, в укрепленной широкими стальными бляхами кожаной броне, с широкой секирой в руке и узким стилетом в зубах, бежал, грузно впечатывая каждый новый шаг в очередной щит, вверх по живым «ступеням» аккурат в сторону белозерца. А следом, как успел мельком отметить воевода, поспешал еще один.

— Да чтоб вам это бревно колом стало! — крикнул Перстень, обращаясь то ли к своим, то ли к чужим.

И тут же выбросил вперед руку с мечом. Его полутораручник был намного длинее рукояти топора северянина, и тому, чтобы избежать неожиданного удара в голову, пришлось резко отпрянуть назад. Щиты под его ногами заходили ходуном. Пытаясь сохранить равновесие, он взмахнул руками и, не удержавшись, ухнул вниз, на дно рва. Бежавший следом за ним норд, не долго думая, метнул копье, заорал дурным голосом и прыгнул вперед, прямо на Перстня, замахиваясь окованным краем щита. Дротик рус отбил коротким махом меча, а обратным движением выставил вперед свой щит. На который с оглушительным треском обрушился удар нападающего. Не дожидаясь, пока викинг цапнет с пояса нож, топор, или что там у него еще было, Перстень махнул по низу мечом и тут же сделал шаг вперед, всем телом навалившись на щит. Увернувшись от выпада по ногам, потерявший равновесие норд хоть и встретил выпад белозерца своим щитом, устоять все же не сумел, с проклятиями кувыркнувшись вниз головой.

— Берегись! — окрик сзади заставил Перстня мгновенно присесть, а над его головой свистнуло бревно. Третий набегавший на прясло хирдман получил удар им прямо в грудь, и, от неожиданности подхватив его руками, так и обрушился под его тяжестью на стоявших внизу соратников.

Единственный минус оборонительной хитрости с бревнами был в том, что в целом идея эта была бесполезна. Она задерживала наступление норманнов лишь на считанные удары сердца. Соорудить новую живую лестницу набегавшим в ров хирдманам не стоило и минуты трудов. И поэтому все новые и новые чужие перекошенные бородатые рожи появлялись над частоколом гораздо чаще, чем свои сзади успевали подносить тяжеленные лесины. В конце концов, гридни, их таскавшие, попросту перестали метаться взад-вперед, постепенно заменяя на прясле раненых и убитых. Крик, стон, грохот и треск, проклятия и звон железа наполнили небо над рекой безумным гвалтом смерти, заставившим робко притихнуть все прочие звуки окрест. И норды, и русы заваливали ров безжизненными или дергающимися еще в мучительной агонии изувеченными телами, постепенно наполняя его жуткой окровавленной мешаниной. Вопящих и хрипящих нордов в ней извивалось больше, но обращать на них внимание и выносить их из сечи никто не спешил. Зато подающих признаки жизни дружинников не забывали рубить яро и зверски.

Жидкая цепочка держащих оборону гридней не выдержала на левом фланге, том, который был ближе к реке. Последние двое дружинников были сметены набравшим силу половодьем истошно вопящих и бешено размахивающих оружием викингов. Один щитом поймал удар двуручным топором, но не смог удержать равновесия, пошатнулся, едва не упав на спину, и тут же его бедро с хрустом пригвоздили к земле увесистым ударом копья. Второй попытался, стоя над вопящим побратимом, прикрыть его до подхода подкрепления, хлестко, коротко и без особой жалости опуская свой клевец на щиты, руки, ноги и шлемы напирающих северян. Но подмога так и не подошла.