Последние ратники. Бросок волка

17. Дворцовый переворот (продолжение)

Перед Никодимом застыли три истукана.

Тот, что очутился ближе всех, буравил его единственным глазом. Двое крепкого вида парней стояли за его спиной. Оба явно что-то прятали. Один — за спиной, второй — за поясом. То, как нервно они водят вокруг сокрытого от посторонних взоров оружия напряженными руками, заметил бы даже сомлевший пацан.

Как и следовало ожидать, именно они ринулись вперед первыми. Как и предполагалось, один рванул из-за спины чекан, а второй — внушительных размеров тесак. Римский гладий по сравнению с ним показался бы незначительным недоразумением.

Типичное заблуждение дилетантов. Они считают, что чем весомее оттянута оружием рука, тем спокойнее можно быть за свою жизнь.

Правда — проще. Она в том, что чем длиннее оружие, тем больший нужно делать им замах.

Справедливо рассудив, что тип с булавой размахиваться будет дольше, черноризец рванул в сторону его ватажника с ножом. Удар снизу вверх распорол разве что воздух, хотя нацелен был в живот и целью имел вывалить наружу все ромейские внутренности. В последний момент увернувшись от плотоядно вжикнувшего в воздухе лезвия и пропустив мимо себя дернувшегося по инерции вперед противника, Никодим тяжело и резко опустил на его затылок локоть, другой рукой перехватил кисть с сидящим в ней тесаком, глубоко нагнулся, пропуская над собой острое навершие чекана второго умельца, шмыгнул между ними двумя, дернув захваченную руку. Владелец ножа крутнулся и влетел почти лоб в лоб в хозяина палицы. Никодим что есть силы толкнул сцепившихся татей ногой. В идеале повалиться они должны были на одноглазого. Но тертый калач со шрамом через всю харю лишь качнулся в сторону, пропуская летящих на землю союзников мимо себя. Этот тип с повязкой на лице ничего из рукавов, запазух и прочих тайников вынимать не стал. И только сейчас Никодим оценил его тяжелые кулачищи с торчащими их них острыми шипами. Кастеты.

Орудовать необычным оружием одноглазый умел. Никодим уворачивался с трудом, краем глаза подмечая, что совсем скоро станет еще хуже: двое других уже поднимались на ноги в готовности отомстить черноризцу за причиненный ущерб.

И Никодим сделал то, на что обычно покупались все. Подставился. Неловко увернувшись от очередного тычка в голову, он открыл бок под второй удар, который прямо-таки напрашивался из такой выгодной для одноглазого позиции. Тот и не подумал разочаровывать. Увесистый выпад пришелся по ребрам и согнул черноризца пополам. Если бы он не знал, что останавливаться сейчас нельзя ни в коем случае, то, наверное, даже схватился бы за предположительно сломанное ребро и заорал от боли. Чего, вне всякого сомнения, от него и ожидал одноглазый, посылая другой окованный железом кулак в голову.

Чего в свою очередь и ожидал «ромей». Головы его в том месте уже не было. Продолжая движение, стиснув зубы от вспышки боли и даже прикусив при этом язык, Никодим плавно кувыркнулся через голову вперед, пропуская кулак над собой. Хотя одноглазый был вовсе не из тех, кто будет стоять, разинув рот от ловкости врага. Следующим же движением он развернулся, одновременно отпрянув назад. На всякий случай. И увидел, как «смиренный инок» выбивает дух из его парубков. Вставая на ноги, черноризец походя отбил очередной взмах чекана, дернул его хозяина на себя, двинув лбом по носу, сместился в сторону, обрушив тяжелый носок сапога на колено наседавшего с ножом ватажника. Когда он успел перехватить у первого из громил палицу, одноглазый заметить не успел. Он увидел лишь как этим самым железным набалдашником на длинном древке «мирный служитель бога» со знанием дела, без особого замаха добил второго. И даже не стал тратить время на то, чтобы убедиться — свалился тот кулем, или нет. Как ворона взмахнув своими черными крыльями, монах метнулся вперед, опрокидывая молодца с разбитым носом. Тот ухнулся спиной о стену, воздух из его груди вырвался с таким шумом, будто свалился на полном скаку с коня. Придти в себя ему не позволил хищный рывок кулака грека, нацеленный в горло. Захрипев, отрок сполз на землю. Жизнь панически покидала его выпученные глаза, а изо рта хлестал поток темной крови.

Одноглазый был не из боязливых.

Но и не из дураков.

Мгновенно оценив стратегическую ситуацию, он развернулся и кинулся со всех ног вглубь двора.

Но и Никодим упускать языка не собирался. Он метнулся в сторону валявшегося на утоптанной земле ножа, одним скупым махом подхватил его и, почти не целясь, метнул в спину отступающего «боксёра». Тот вскрикнул, споткнулся и со всего маха спикировал вниз лицом. Даже попытался ползти дальше, но к тому времени, как Никодим его настиг, обессилено уткнулся неоднократно располосованной рожей в дёрн.

Черноризец присел над ним и озадаченно потрогал жилку на шее. После чего осторожно вытащил из спины нож. Когда услышал приближающиеся сзади шаги, не стал даже оборачиваться.

— Лихо, — только и мог пролепетать очнувшийся гонец митрополита Василия. — Прямо промеж лопаток.

— Да не особо. Я вообще-то в ногу метил.

— И что… он уже умер? Так быстро…

— Не быстрее прочих, — ещё раз задумчиво глянул на нож Никодим. И нервно отбросил его в сторону. — Снова яд.

— И что теперь? — упавшим голосом проронил Кутька. Похоже, вспоминать о том, кто его точно так же, как этих четырёх молодцев, приложил совсем недавно, он и не думал. Или наоборот. Посмотрел, на бездыханные тела, и понял всё правильно — что с ним-то как раз обошлись, как с союзником.

— Хотел бы я знать…

И вдруг со стороны княжеского подворья долетел вопль:

— Измена!

Сгущающиеся сумерки в один миг взорвались звоном железа, топотом и надсадными криками. Фейерверк никак не сопряженных с мирным течением жизни звуков громыхал, похоже, на женской половине хором.

«Нужно спасать княжича».

Всплывшие в памяти строчки из послания митрополита немедленно заставили двигаться в направлении звуков побоища.

ХХХ

По двору в панике метались люди. И не похоже было, чтобы кто-то из них что-то делал осознанно. Ржали кони, гремели засовы, топали сапоги, верещали преисполненные паникой голоса и мелькали факелы. В том числе в окнах княжьего терема. Во всей этой суматохе на черноризца с его юным — явно из местных — проводником никто не обращал внимания. Стражники если кого и высматривали в мятущейся толчее, то людей с оружием, а никак не малого с убогим.

И тем не менее, их ждали.

Из тени угрюмо нахохлившейся клети навстречу шагнула тёмная фигура. Пацан от неожиданности судорожно проглотил дыхание. Никодим же этой встречи, может, и не ждал так скоро, но во всяком случае полной неожиданностью для него она не стала.

— Бог милостив и не глух к мольбам страждущих, — тихо произнёс отец Василий.

— Особенно если страждующие подкрепляют мольбы очень полезными передачками.

— Увы, безгрешных средь нас нет. Святость в наши дни ушла в редкие диковинки. Что уж говорить, коли даже церкви божьей в смутные времена приходится прибегать к помощи очень мутных людей.

— Тех, что мы встретили у выхода из темницы?

Митрополит кисло усмехнулся.

— Всё ж таки встретили… Не думал, конечно, я, что дойдёт до этого. Что ж, добро, коли сей отрок так своевременно подоспел к тебе на выручку. С нужными тебе … предметами. Нет, тех людей послал не я. Светлый.

— Что?

— Да. Князь Святослав. Похоже, наш самодержец в стремлении оградить душу своего высокородного чада от душеспасительных посягательств святой матери церкви решил зайти слишком далеко. Знаешь, где сейчас оказалось всё то непотребство, что вы так настойчиво искали всё это время? Я говорю о запертой в бочках отраве, которая, вырвавшись на свободу, превратит Киев в безлюдную пустошь. Что смотришь? Думал, церковные святоши интересуются только службами да молитвами? А я, если вспомнишь, при последней нашей встрече призывал тебя к откровенности, говорил, что, открывшись, получишь от меня всестороннюю помощь. Может, всего того, что стряслось в последние седмицы, и не было бы, не поставь ты, сын мой, свою гордыню выше человеческих жизней. Так вот тебе моё слово. Слово человека, который, заметь, на редкость вовремя спас тебя от наёмных душегубов. И, полагаю, доказал тем самым, что уж по крайней мере в умерщвлении твоём он не заинтересован.

— Можно сегодня без проповедей? Поздновато.

Митрополит с печальным осуждением перевёл взгляд с мальца на черноризца и, смиренно соглашаясь, кивнул. Явно уяснив, что под словом «поздновато» Никодим подразумевает вовсе не зябкие сумерки.

— Бочки хранятся в погребах под женской половиной терема. Свезли их туда не так давно. Подозреваю, что это те самые бочки, которые были найдены в лесной заставе боярина Клина. Видимо, именно о том и прознал человек, по следам которого ты следуешь в этой печальной истории. Да, представь, это я тоже ведаю. Потом пооткровенничаем, что да как узнают божьи слуги. Сейчас речь о другом. Княгиня Ольга собрала всех новообращённых союзников, бояр да вельмож сих земель, принявших истинную веру, чтобы назавтра её сын узрел, насколько велика на самом деле в его вотчине сила креста. И отступился от мысли, что после обряда опоясывания обязательно вернёт малолетнего княжича к своим идолищам. Но Светлый, видно, как-то о планах матушки прознал и затеял всю эту… историю. Разграбил богомерзкий древний могильник, вытащил из него всю хранимую там пакость — и тайком приволок в Киев, на своё же подворье. Чтобы одним махом потравить всех несогласных. А тати, что пришли за вами (и не только за вами!) должны были замести все следы. Дабы не осталось людей, кто узнал о сих делах непростительно много. Думаю, что сначала поручил дело Клину Ратиборычу, а когда благодаря вашим стараниям оно получило огласку, решил свалить всё на покойника, а тех, кто прознал лишнего, втихую попридушить. Заметьте: своих верных людей и всю дружину Святослав вывел за стены города. Где и собирался якобы проводить церемонию. А на самом деле — чтобы они не пострадали от отравы. Правда, одного он не учёл. Меня. Княжича я выкрал и запер в надёжном месте. В том самом месте, куда Светлый выгрузил своё зелье в бочках. Не скрою, взял грех на душу, но по-другому было нельзя. Зато теперь князь не может вскрыть сей ящик Пандоры, чтобы не убить при этом собственного сына.

Отец Василий умолк, требовательно глядя на Никодима. Который впервые видел в его глазах холодный блеск стали вместо привычной смиренной полуулыбки. Хотя, конечно, может, это была всего лишь игра мечущихся по подворью огней.

— Так это что же — Светлый сейчас штурмует свои же хоромы?

— Точно так. Но вам я укажу короткую дорогу. Её мне открыла лично княгиня Ольга. Вряд ли молодчики Святослава ведают о сём пути. Ни в коем случае нельзя допустить их к мальчонке. Какие будут последствия, если они прорвутся — трудно вообразить.

Вошли они в ту самую клеть, у которой их поджидал Василий. Окутанный туманом страшного секрета тайный путь оказался прям и неказист, как извилина дурака. Единственно, что был он и столь же узок. Вниз вели деревянные ступени. Настолько крутые, что при их отсутствии крадущаяся делегация просто ухнула бы вертикально вниз. Пахло свежим опилом, доски под ногами мягко пружинили и почти не скрипели.

Старик остановился на первом же лестничном пролёте. Дышал он тяжело, а улыбался виновато.

— Дальше — сами, — переведя дух, развёл он руками. — От меня там толку будет мало. Если кто вам и встретится внизу, то уж точно не те, кого можно назвать союзниками. Потому я больше помогу тем людям, что сейчас мечутся наверху. Может, удержу пару человек от греха — и то ладно. А заодно отведу ненужные взоры от сего тайного хода: вам-то обратно по нему же подниматься. Единственное, чем ещё могу помочь…

Проповедник протянул Никодиму валик туго свёрнутой материи.

— Маски. На случай, если всё-таки… Это даст вам хоть какое-то время.

— Ага, я и впрямь где-то слыхал, что от смертельной заразы тряпка на роже — первейшее средство.

Никодим хмуро усмехнулся. Да, этот тщедушный старикан спас его от верной смерти и даже всучил утерянную было нить от клубка местных интриг. Но верить в высокие людские устремления он не привык. И ничуть не сомневался, что святой старец, вернувшись на поверхность, немедля посеменит к выходу из города. И возрстная одышка на этом пути к спасению от химической атаки докучать ему скорее всего не будет.

— Иди за ним, — угрюмо кивнул он в спину удаляющегося отца Василия. — Ему твоя помощь понадобится побольше, чем мне.

Но увязавшийся за ним малец, видимо, успел надышаться воздухом столицы достаточно для того, чтобы улавливать сказанное между строк. Он мгновенно насупился и набычился.

— Я не трус, — сказал таким тоном, что отчего-то сразу стало ясно — дальше спорить, только терять время.

— Вот радость-то какая. Тогда иди и не трусь за моей спиной. Не хватало, чтобы твоя доблесть обзор загораживала.

ХХХ

Конец пути обозначился в почти кромешной темноте тихим светом маленькой лампадки. Висела она на широком столбе, и казалось, что предназначение её заключается лишь в том, чтобы тьма вокруг выглядела более зловещей и осязаемой. Лишь подойдя вплотную, они разглядели за сумрачным покрывалом нечеткие очертания приземистой двери. А около нее — две зыбкие тени. Одна больше, другая меньше. При ближайшем рассмотрении те оказались не бесплотными духами, на что очень рассчитывал Никодим, а вполне натуральными людьми. С максимально отталкивающей внешностью.

— Ну и дела, — располагающе хохотнул он с таким видом, будто именно его появления эти двое здесь и ждали. — Что наверху творится — жуть. Там, — кивнул он в сторону двери, — тоже?

Тени не ответили ни слова, но напряжение, темным надгробием повисшее над головами, едва не погасило присобаченную к столбу «зажигалку».

— Мне нужно пройти в эту дверь. И, находись сейчас я на вашем месте, ни в коем случае не стал бы мне мешать, — для наглядности он показал на себя обеими руками. — Ведь по-настоящему радоваться жизни может только здоровый организм.

И он рассмеялся как после на редкость удачной шутки. Один. Остальным было очевидно не до смеха.

Нож не блеснул при неверном дрожащем свете, не вжикнул, хищно выметаясь из тайника — он просто возник в руке более мелкого и, судя по всему, более шустрого из двух молчаливых собеседников. Оружие оказалось грубовато, неказисто, сработано не из самого дорогого железа и мастером не из числа умелых. Но, судя по истончившемуся лезвию, натачивали его частенько. В остроте его сомневаться не приходилось.

Никодим и не стал.

Сделав какой-то быстрый колдовской мах широким рукавом рясы над кулаком, сжимавшей нож, второй рукой он чуть ли не ласковым, но в то же время неуловимо быстрым движением аккуратно взялся за этот самый кулак и, как ни в чем ни бывало направил его в сторону его же хозяина. Узкое лезвие из темного непримечательного металла охотно погрузилось в шею владельца.

Второй громила проворством напарника не обладал. Чем он обладал, так это здоровенными ручищами: на любой из пальцев вполне можно было плотно подогнать железную головку молотка. Но чтобы эти убийственные руки на бочкообразном теле как следует расшевелились, требовалось время. Еще больше его требовалось на то, чтобы мозг великана осознал, что же сейчас произошло в окружающем мире, и как на эти изменения следует реагировать.

Словом, черноризец сообразил быстрее.

Он ещё раз махнул рукавом, отчего лампадка с трусливо подрагивающим огоньком слетела с крепления и приземлилась точно на бороду бугая. Которая, разумеется, вспыхнула гораздо веселее и помещение осветила не в пример лучше.