Последние Врата

Глава XVII ГОЛОВОЛОМКА ДРЕВНИХ

Оказавшись дома, Генрих открыл футляр, развернул манускрипт. Яркий свет лампы высветил детали древнего письма. Кожа пожелтела от времени, на ней расползлись ржавые пятна, а края и нижняя часть пергамента хранили следы крысиных или мышиных зубов. Чернильные рукописные строчки, выстроенные в ровные столбцы, поблекли, но все же не настолько, чтобы нельзя было разобрать буквы. Манускрипт был написан готическим шрифтом, что усложняло чтение. Впрочем, главная трудность заключалась не в прочтении, а в понимании смысла. Это были стихи, связь между строчками которых угадывалась с трудом.

Не в силах уснуть, Генрих просидел над древним письмом до звонка будильника, потом спрятал манускрипт в рюкзак и отправился к развалинам дома графов Ойшенгеров. Он хотел лишь сказать гномам, чтоб они разбудили пленника и привели старика к Олафу Кауфману, но нетерпение оказалось настолько сильным, что в школу Генрих не пошел. Он дождался, когда гномы выволокут возмущающегося Скальда Ярлов из темницы, и зашагал вместе с ними прямиком на улицу Якоба. По пути Генрих рассказал пленнику о рукописи и о том, что требуется помощь в ее расшифровке. Старик не ответил «да», но из-за опасения перед гномами не сказал и «нет». Видимо, был он с утра не в духе, так как всю дорогу молчал.

Генрих отыскал кнопку с надписью «О. Кауфман», позвонил раз, другой. Дверь открылась.

— Прочитал я эту рукопись и ничего не понял, — сказал Генрих Олафу, едва переступив порог. — Совсем ничего. Дождемся Питера и будем вместе разбираться...

— А я уже здесь! — раздался из комнаты голос Питера.

— Ты тоже не в школе? — удивился Генрих.

— Когда речь идет о научном открытии, способном перевернуть весь мир, школа отступает на задний план. Давай скорее манускрипт, а то я сейчас умру от нетерпения!

Генрих прошел в комнату, следом за ним гномы втащили старого поэта.

— Этот старик немного не в себе, — шепнул Олаф Питеру. — Так что ты не обращай на его болтовню особого внимания.

Питер понимающе кивнул, поднялся с кресла и протянул скальду руку.

— Меня зовут Питер Бергман.

— Эйвинд из Норддерфера, — буркнул старик, непонимающе взглянул на руку Питера и добавил: — Скальд Ярлов.

Питер постоял в глупой позе несколько секунд, потом покосился на Олафа, опустил руку и шепнул:

— Ах, ну да. Ты ведь предупреждал.

Он вернулся на свое место, а Олаф уселся на диван, посадив старика во второе кресло. Генрих отпустил гномов, уверив их, что сбежать пленнику ни за что не позволит. Потом мальчик встал посреди комнаты и сказал:

— Итак, сейчас я прочитаю манускрипт, а потом пусть каждый выскажется. Это, похоже, стихотворение. Вот послушайте:

Дороги асов,

тропа мужа Сив —

вот ими Тайны,

что в Море Зверей

глубоко зарыта;

Дочь Мундильфари

злится напрасно —

ей не увидеть

Кожу Мидгардов...

Генрих сделал паузу, а Олаф спросил:

— Кто злится напрасно? Мундифари? Мундильфари, поправил Генрих.

— Что за чушь? хмыкнул Питер. — Это и в самом деле тот манускрипт, за которым мы охотились? М- да. Но моему, мы только зря угробили столько времени и сил.

— А вы что скажете, господин Эйвинд? — обратился Генрих к старику.

Эйвинд, Скальд Ярлов, презрительно фыркнул:

— В Малом Мидгарде даже последний невежа не позволит себе обозвать чушью такие превосходные стихи! Видать, правду говорят: Большой Мидгард населен дикими варварами, далекими от поэтического слога.

— Вы хотите сказать, что понимаете, о чем идет речь? — спросил Генрих, с недоверием разглядывая лицо старика.

— Не надо быть мудрецом, чтоб понять, — старик хмыкнул.

— И что же это за Море Зверей, в котором что-то зарыто? Речь идет о морском дне? А кто такая Мундильфари, которая, если судить по древности письма, умерла от злости лет пятьсот назад. Она королева? Герцогиня?

— Не стану я вам объяснять, — старик гордо задрал кверху бородку. — Мое положение несчастного пленника возмущает мою гордость и запирает уста.

Питер удивленно посмотрел на Олафа. Тот многозначительно развел руками.

— Тогда вашим словам — грош цена, — Генрих пожал плечами. — Вы просто напускаете на себя умный вид, пытаетесь произвести на нас впечатление специалиста по головоломкам...

— А кто такой «специалист по головоломке»? — вздрогнул Эйвинд из Норддерфера. — Палач?

— Нет, — Генрих улыбнулся. — Это знаток, человек, профессионально разбирающийся в тех или иных вещах...

— Хорошо, что не палач, старик с облегчением вздохнул.

— Генрих хочет сказать, — Олаф подмигнул Генриху, — что многие так называемые специалисты на поверку оказываются самыми настоящими шарлатанами. Всякий может заявлять, что разбирается в тех или иных вопросах, но далеко не каждый способен доказать это.

— Значит, вы смеете утверждать, что я шарлатан и не могу доказать своих слов? — Эйвинд побагровел. — Так я вам сейчас докажу. Докажу! Извольте же: то, что ваш умишко не в состоянии уразуметь, именуется среди образованных людей кеннингами.

— Кеннингами?

— Да, кеннингами. На грубом языке, более понятном вам и вашим товарищам, — старик многозначительно покосился на Генриха, — кеннинги — это иносказания. Без них ни один порядочный стих не обходится. Дайте-ка мне эти стихи... Да не бойтесь, я не стану их рвать, как какой-то невежа. Я выше этого. — Эйвинд, Скальд Ярлов, выхватил из рук Генриха рукопись, пробежался по строчкам взглядом. — Должен заметить, к вашему стыду, что кеннинги этого стиха прозрачны, как утренний воздух. «Дорога асов» — это дорога богов, «тропа мужа Сив» — это тропа Тора, а под «Морем Зверей» подразумевается земля. Разумный человек, разгадывая эти кеннинги, сразу бы сообразил, что какой-то путь сокрыт в земле. Да так глубоко, что не только «Дочь Мундильфари», то есть солнце, его не осветит, но даже ветер его не овеет...

— Ветер?

— Ну да, ветер, — раздраженно повторил старик. — Тут ведь ясно написано:

Не отыскать

Волку Деревьев,

Древу Щита

И Серой Спине —

клада, сокрытого

сынами Ивальди...

— И кто ж тут ветер? — не скрывая иронии, спросил Питер.

«Волк Деревьев».

— Понятно, а про Древо Щита я где-то читал — в глубокой древности щиты мастерили из дерева, а потом обтягивали бычьей кожей...

— При чем здесь бычья кожа?! — фыркнул Эйвинд, Скальд Ярлов. «Древо Щита» — это мужчина, воин, а «Серая Спина» — это одно из прозвищ драконов.

— Драконов? Вы сказали — драконов? — Питер рассмеялся. — Бред сумасшедшего, да и только. Ну и эксперта вы разыскали! Просто склад анахронизмов!

— Сам ты, Питер, анахронизм! — перебил Питера Олаф. — Твое дело помалкивать и не перебивать. Итак, господин Эйвинд, Скальд Ярлов, вы утверждаете, что отыскать проход между мирами — «Кожу Мидгардов» — дело нелегкое...

— Именно об этом и говорится в стихе. Проход может быть где угодно, но только не в пещере — в пещеру дракон пролез бы. Возможно, это какая-то дверь... — старик принялся перечитывать текст. — Да, никаких сомнений — это дверь или что-нибудь в этом роде...

— Что-то я ни слова о двери не нахожу, — Генрих недоверчиво покачал головой. Ему, как и Питеру, содержание древнего пергамента казалось бессмысленным.

— Нет, это дверь, — упрямо повторил старик Эйвинд. — Тут же упоминаются сыновья Ивальди, а это прозвище черных альвов, карликов, наилучших кузнецов в мире. Именно они выковали для Одина копье Гунгнир, а для Сив — золотые волосы, которые растут, как настоящие.

— Боги, выкованные золотые волосы — все это полнейшая чушь. Меня этим не обманешь — богов нет! — покачал головой Питер. — Хотя скажу вам откровенно, господин Эйвинд, Скальд Ярлов, мыслите вы оригинально — я чуть было не поверил... Предлагаю выбросить эту бумажку и заняться делом. Мы и без того потеряли уйму времени.

— Да, господин Эйвинд, ведь это всего лишь ваши предположения, — вздохнул Генрих. — Как вы можете знать, что именно имел в виду написавший эти стихи?

— А законы стихосложения? А формы? Уж кому спорить со мной, но только не вам. Все стихи слагаются по определенному принципу, и от этого никуда не деться, — назидательно пояснил Эйвинд, Скальд Ярлов. — Когда вы говорите «годы летят», вы ведь не имеете в виду стайку или рой загадочных зверушек, машущих крыльями, как очумелые? — Старик хихикнул, довольный собственным сравнением. — И все же вы понимаете, о чем речь. Но более сложные сравнения и намеки недоступны людям с ограниченным умишком. К счастью, я таковым не являюсь и потому понимаю эти стихи. Изволите дальше слушать?

Генрих и Олаф кивнули, а Питер сказал:

— Послушайте-ка лучше мою версию перевода этих стихов. Волк Деревьев — это, конечно же, заяц: всем известно, что зайцы зимой от голода сгрызают на деревьях кору. Так вот, ни зайцам, ни злоумышленнику с лопатой — чем лопата не «Древо Щита»? Ручка — деревянная, а металлическая часть формой очень похожа на щит. Так вот, ни им, ни даже пронырливой серой мышиной породе не добраться до мешка с пшеницей или какой-нибудь морковки, зарытой хитрыми и жадными сыновьями крестьянина Ивальди. Как вам такая версия? Не хуже предыдущей, верно? И, главное, такая же убедительная! Вперед, за морковкой!

— Заткнись, Питер, — Олаф показал приятелю кулак, потом повернулся к старику и спросил:

— И что там дальше говорится в стихе? Вы читайте, пожалуйста, а Питера не слушайте. Он вас нарочно дразнит. Что поделаешь характер у него такой. Скверный характер.

Старик Эйвинд бросил на Питера испепеляющий взгляд, потом поднес рукопись ближе к глазам и прочел:

но надает влага

с рогов Эйктюрнира,

слиться с Широкой

Спешащая мчится,

в месте, где Третья

двоих поджидает, —

в мире людей;

кипит Хвергельмир!

— Этого вы, конечно, тоже не понимаете? До чего же дикий народ проживает в Большом Мидгарде! — старик сокрушенно покачал головой. — Эйктюрнир — это же олень на Валгалле, с концов его рогов капает влага в котел Хвергельмир, что находится в темном мире. Из этого кипящего котла берут начало все реки: «Кипящая копьями», «Волчица», «Глотающая», «Бушующая» и другие. Как же после такого тщательного разжевывания, после таких подсказок не понять, что Спешащая и Широкая — это названия рек? — Скальд Ярлов вздохнул. — Даже обидно, что меня пленили такие недалекие, ограниченные господа...

— Генрих, — сказал вдруг Олаф. — Ты ничего не слышал?

— Что? — Генрих рассеянно осмотрелся по сторонам. — Что я должен был слышать?

— Да так, — Олаф сделал вид, что прислушивается. — Мне показалось, что я услышал голоса гномов. наверное, нам пора передохнуть, а старика доверим пока древнерожденным. Пусть посторожат своего доброго друга.

— Нет, нет, я совсем не устал, — поспешно сказал Эйвинд из Норддерфера. — Так вот, в письме идет речь о каком-то месте, где эти две реки сливаются с Третьей. А далее говорится:

Камни лба распознают

по цвету Широкой,

по виду Спешащей,

где кожу Мидгардов

черные альвы

соткали из слова

владыки Хлидскьяльва,

чтоб путь облегчить

Убийце Хрунгнира [1].

По цвету воды в реках, по их виду можно отыскать место, где черные альвы смастерили из колдовства некую дверь...

— А где намек на колдовство? — с иронией спросил Питер.

— Да вот же — «слово владыки Хлидскьяльва». Владыка Хлидскьяльва— это сам бог Один, а Один, как известно всему миру, кроме вас, — отец колдовства. Волшбу частенько называют словом Одина, хотя лично я предпочитаю подбирать иные слова. Достаточно ли вам доказательств моей правоты? — старик Эйвинд победоносно улыбнулся.

— А о чем могут говорить термины «Широкая» и «Спешащая»? — спросил Олаф.

— Широкая — она и есть широкая, тут ничего не отнять, не прибавить: течение плавное, важное. А Спешащая — река бурная, торопливая, и вдобавок ко всему она отличается от Широкой цветом. Да уж, немного найдется в мире мест, где соединяются три реки, разбавляя друг друга окраской вод...

— А камни лба — это рога, — фыркнул Питер. — Большие рога на голове идиотов, которые слушают всю эту ерунду, вместо того чтоб заняться делом.

— Ха-ха, как смешно! — ехидно буркнул старик. — У некоторых болванов точно вырастут на лбу рога, а «Камни лба» не имеют к рогам никакого отношения. Это глаза. Их можно назвать еще «камнями бровей» или «век», а можно и «самоцветами». Всякую обыденную вещь можно назвать другим, не заезженным именем. Но только для итого надо иметь голову на плечах и хоть что-нибудь в этой голове! — старик вдруг заметил недовольное лицо Олафа и торопливо продолжил:

Признаки Тайны

мудрый отыщет —

клубок из звуков

мучением лука

начертан ясно!

Тут также нет ничего сложного, — объяснил Скальд Ярлов. — «Клубок из звуков» — это не иначе, как письмо, так как звуки-буквы чертятся рукой...

— Чем? — спросил Генрих.

— Не ногой же! Один из кеннингов руки — «мучение лука»... Хорош, хорош, — старик уважительно покачал головой. — Парень, что написал эти стихи, скажу вам, хорош. Какие кеннинги! Какие хейти! Сразу видно, что он хорошенько хлебнул крови Квасира.

— Полный бред, — прошептал Питер, незаметно для скальда покрутив пальцем у виска. — Если раньше я подозревал, что мы связались с сумасшедшим, так теперь я точно уверен — этого старикана надо в психушку скорей сбагрить. Я думаю, что он оттуда и сбежал.

— Мастер! Талант! — все никак не мог успокоиться Эйвинд из Норддерфера. — Он, должно быть, не один, он, верно, сделал добрый десяток глотков крови Квасира...

— Эй, послушайте, — Питер не выдержал и вдруг рассмеялся. — Пока вы объясняли про Волка Деревьев и драконов с серой спиной, я еще терпел. Когда вы приплели рога, я уж и позабыл, чьи именно, я и это выдержал. Моих сил хватило даже на то, чтоб выслушать ваши объяснения про черно-буро-малиновых альвов, которые вышивают словами Хве... Хме... — вот черт! — даже не выговорить... Но больше я выносить этого не могу. Уж извините. Ну, подумайте, вы ж не ребенок, в самом деле. При чем здесь вампиры и кровь какого-то Квасира? А? Вы что же, нас за полных идиотов держите? Вы бы, дедушка, еще графа Дракулу в свои объяснения вплели.

— Такой граф мне не известен, — растерянно покачал головой старик. Чем он знаменит?

— О мамочка! простонал Питер. — У меня сейчас голова расколется от всего этого кошмарного стихоплетства. Знаете, я лучше вздремну... Вы можете мучить себя и дальше, если хотите, а меня разбудите, пожалуйста, когда что-то прояснится.

Питер улегся на мягкий уголок, подогнул под себя ноги, закрыл глаза.

— Но только имейте совесть, по пустякам меня не будите, — пробормотал он.

Скальд Ярлов пренебрежительно повернулся к Питеру спиной.

— Я знаю многих ярлов, графов и герцогов, но Дракулу я не знаю, — сказал он Генриху. — Он побеждал драконов?

Генрих покачал головой:

— Говорят, что он был вампир.

— О боги! — вздрогнул старик. — И многих он обескровил?

— Он был не настоящий вампир, — ответил вместо Генриха Олаф. — Это сказочники превратили его в вампира, а в жизни он был всего лишь очень жестокий человек. А кто такой Квасир?

— Вы и этого не знаете? — глаза старика Эйвинда округлились.

— Ладно, не будем об этом, — махнул рукой Олаф. — Вернемся лучше к нашим баранам...

— Так вы пастухи! — от радости глаза Эйвинда из Норддерфера заблестели. — Тогда не удивительно, что вы ничего не знаете.

Олаф поморщился.

— Вам, видимо, не успел никто рассказать... — начал он, но старик не слушал его:

— Подумать только! Меня, Эйвинда, скальда, которого приглашают к себе с величайшей радостью знатнейшие ярлы Малого Мидгарда, и вдруг пленили глупые пастухи!

— Но раз вам никто не рассказывал, так я нам объясню, — как ни в чем не бывало, спокойным голосом продолжал Олаф. — Мы пасем гномов. Рано утром мы выгоняем их из пещер на болота — собирать руду, а вечером гоним обратно к кузницам. Прибыльное дело, я вам скажу, пасти гномов. Много добротных мечей и топоров имеет хороший пастух...

Радость мгновенно погасла в глазах Скальда Ярлов. Он недоверчиво, с несчастным видом уставился на Олафа.

— Па... па... гномов? Пасти... Но как? — промямлил он.

— А вы думаете, они почему слушают Генриха? То- то и оно. Генрих самый богатый пастух в Регенсдорфе. У него пять сотен гномов в стаде...

— П... пять сотен?! — Старик затравленно оглянулся, как будто испугался, что в окна запрыгнут вдруг разом все пятьсот гномов.

— Не волнуйтесь, их здесь нет, — успокоил его Олаф. — Но если хотите посмотреть или не верите, так мы сейчас только кликнем...

— Я верю. Клянусь богами, я верю, — пробормотал Эйвинд из Норддерфера.

— А раз верите, так читайте документ дальше. Мы и так уже из-за ваших колкостей потеряли кучу времени.

Старик вздохнул и громко прочитал:

Прочь, глупец,

от каменных зубьев

мяса Щита,

что смотрят на брызги

котла Хвергельмира —

с вершины рубца из

Имировой плоти.

Каменные зубья мяса Щита. Хм. Что же это может быть? Зубы, рот... Что делают зубы? Размалывают пищу. Что еще?... Кусают... Что еще?... Защищают язык... Да, пожалуй, так и есть. — Старик из Норддерфера победоносно вскинул голову. — Несомненно! Речь идет о крепости или замке, который стоит на возвышении. Под ним текут реки.

— Замок стоит на холме или горе? — поинтересовался Олаф.

— Может, на холме, может, на горе, а может, и на возвышении, — туманно ответил старик. — Где-то там. Что у нас далее? Ага:

Под взглядом немым

Третья цепляет,

Спешащая лижет,

ласкает Широкая

Палат подошву

Детей, рожденных

Сынами Бора.

В этом месте говорится о том, что у слияния трех рек находится замок или, верней всего, какое-то человеческое поселение.

— А что, дети, рожденные Сынами Бора, — это люди? — спросил Олаф.

— Разумеется. А вы что, решили — коровы? — съязвил старик.

— Нет, я подумал о гномах, — нахально улыбнулся Олаф.

При упоминании о гномах старик опять занервничал. Чем был вызван этот страх перед горным народом, Генрих понять не мог. Он был уверен, что гномы не посмели нарушить его приказа: не измываться над стариком. И все же старик панически боялся. Генрих подумал, что этот страх имеет свои положительные стороны как для старика, так и для него самого. Не надо прибегать к физическому насилию каждый раз, когда необходимо получить важные сведения. Тем временем Эйвинд продолжил чтение:

Венчают ступени

Родящей рубец,

Но ступени ведут

не в асом жилище,

поспеши сосчитать

Сто пятьдесят

И последние три.

Родящая — земля, про рубец я уже объяснял. Что же отсюда следует? А то, что эта возвышенность покрыта ступенями. Лестницей или чем-то в этом роде. Чтоб отыскать дверь между Мидгардами, надо отсчитать сто пятьдесят три эти ступени.

В полуночный час

Рыб долины отрады

Сияньем отмечена

Тайна,

где Кожу Мидгардов

соткали из Слова

владыки Хлидскьяльва

дети Ивальди...

В полуночный час дверь между Мидгардами испускает сияние, — сказал старик. — По этому признаку она должна быть узнаваема. Это происходит летом.

— Ну, то, что зимой рыбы не особенно счастливы, это понятно, — заметил Генрих. — Тут нет ничего сложного: при морозе маленькое озерцо сковывает льдом, откуда уж тут рыбьей отраде взяться. А вот...

— Что за чепуха! — фыркнул Скальд Ярлов — его вздорный характер брал верх над здравым рассудком. Он «не умел» долго бояться. — При чем тут озера и рыбы?

— Как при чем? Ясно же написано — рыб отрады, — растерявшись, ответил Генрих.

— Рыб долины, отрады! — с ударением произнес старик. — Заметьте — долины, а не озер. Рыбы долины, как известно всем мало-мальски образованным людям, — это змеи.

Олаф Кауфман широко улыбнулся.

— Да, Генрих, — сказал он. — Нам с тобой никогда не стать настоящими скальдами...

— Еще бы! — обрадовался Эйвинд из Норддерфера. — Скальдами не становятся, скальдами рождаются!

— Наверное, вы правы. Разгадать эту головоломку не по силам современному человеку, — Генрих развел руками. — Ну, продолжайте расшифровку, господин Скальд Ярлов.

— Кого продолжать? старик подозрительно посмотрел на Генриха.

— Расшифровку — объяснение этого ужасного документа.

— А мне больше нечего объяснять, — старик протянул Генриху пергамент. — Все.

— Что все? — удивленно спросил Генрих.

— Все, — старик злорадно ухмыльнулся. — Дальше кусок оторван.

Генрих растерянно посмотрел на Олафа, тот почесал затылок:

— Черт знает что. Бред какой-то. С чего начали, тем и закончили. Хотя... Постой-ка, надо все это перевести на нормальный язык. Может, тогда хоть что-нибудь прояснится. А так, с ходу, понять ничего нельзя.

Олаф взял ручку, вытащил из кармана клочок какой- то бумаги и отошел в глубь комнаты. Он уселся в кресло у окна, заложил ногу на ногу и принялся с задумчивым видом постукивать себя ручкой по колену. Генрих повернулся к Эйвинду, Скальду Ярлов.

— Может быть, вы имеете какое-то представление о том, где может находиться это место? — с надеждой спросил Генрих старика. — Возможно, вы слышали что- то...

Но старик Эйвинд не дал ему закончить — он вдруг побледнел, потом покраснел и яростно топнул ногой.

— Я, господа захватчики, Эйвинд, Скальд Ярлов, — гордо изрек старик, задрав кверху подбородок так, что Генрих поневоле поежился, испугавшись, что тощая, длинная шея старика сейчас переломится и голова запрокинется назад. — Я, смею напомнить, поэт, а не какой- то там фардренг!

— Кто? — переспросил Генрих.

— Фардренг! Тот, кто таскается ил одного королевства в другое. Одним слоном — бродяга и бездельник.

— А, путешественник, по-нашему, — объяснил со своего места Олаф.

Старик пропустил замечание мимо ушей.

— И поэтому, хоть я и ваш пленник, господа, прошу вас меня подобными просьбами не унижать, — гневно продолжил он. — Не бывало и не бывать такому в обоих Мидгардах, чтобы Эйвинд, Скальд Ярлов из Норддерфера, занимался таким недостойным делом, как картография.

— А что ж в этом плохого? — удивился Генрих. — Нужное и полезное дело. К тому же быть первопроходцем — интересно.

Старик фыркнул.

— Для бездарных полководцев и тупых солдат! Сразу видно, что вы ничего не смыслите в «плате племени камней», юноша.

— В чьей зарплате? Племя чего? Камней? — простонал Питер, видимо, так и не сумев задремать. — А камни-то тут при чем?

Старик пропустил его вопросы мимо ушей и продолжил:

— Греппы — это вам не какие-то там проходимцы, у которых мозгов хватает только на то, чтобы ползать по болотам и таиться в лесных чащобах...

— Слушайте, дедушка, вам или лечиться надо, или в школу идти, — проворчал Питер. — Вы ведь совсем не умеете разговаривать по-человечески. Я понимаю, конечно, что возраст дает о себе знать — мой дед Томас, к примеру, в восемьдесят лет ведет себя, как пятилетний ребенок, и заговаривается. Но даже он не придумывает таких невразумительных слов, как вы. Что еще за греппы? С кем они воюют?

— Греппы ни с кем не воюют, греппы, да будет вам известно, поэты. Они выше всяких войн. А потому всяческие изыскания и пристрастия к диким, малоизведанным местам оставляют их равнодушными. Сравнивать греппов с какими-то грязными колонистами — это все равно что равнять влиятельных ярлов с деревенскими старостами. Сам Хальвдан Рыжебородый почитал за честь пригласить меня в свой дом, а вы пытаетесь настолько унизить меня, что предлагаете разбираться в каких- то картосплетениях. Эйвинд, Скальд Ярлов, тяжко вздохнул. — Конечно, а нашей власти измываться над несчастным узником... но знайте, я протестую! Надеюсь, вы не станете меня пытать?