Последние Врата

Глава XX «НАДЕЖД УГАСНЕТ ТОНКИЙ ЛУЧ»

В Париже, в подземной части Лувра, из фундамента первоначального королевского дворца вылетело несколько камней. Из образовавшихся дыр в подземный туннель, позволявший туристам и местным любопытствующим любоваться остатками глубокой старины, хлынул поток грязи, густо замешанный на костях, черепах людей, животных и доисторических ящеров. Заполнив почти весь подземный лабиринт, грязь застыла, превратившись в каменный монолит, внешняя часть которого состояла из одних только черепов. Черепа щелкали челюстями, кроша остатки зубов, из глазниц текли тонкие кровавые струйки. Минут десять во всем замке стоял невообразимый стук, а потом все стихло.

В Венеции, на площади святого Марка, раздалась земля. В образовавшейся дыре, размером пять на пять метров и с необыкновенно ровными краями, бурлила огненная лава. Время от времени лава выбрасывала фонтаны огненных брызг, а иногда вздувалась пузырем, в котором можно было разглядеть тень. Тень напоминала двустворчатые ворота, и на каждой половинке сверкали знаки и руны. Врата шатались и прогибались, как будто по ним лупили тараном, но стойко выдерживали все удары. Прочности этих врат мог бы позавидовать любой владелец средневекового замка или крепости. Наконец удары прекратились, тень врат перестала содрогаться, жаркие фонтаны опали, и лава в одно мгновение остыла, превратившись в каменистое поле.

На Украине, неподалеку от городка Немирова, на одном из земляных валов, возведенных еще во времена скифов, соскользнул пласт земли. Открылся слой гончарной глины, поменявший за несколько секунд цвет с белого на красный. Ставшая похожей на огромный кусок мяса глина затряслась, как студень, испустила кровянистого оттенка жижу. Густая жидкость стекла по склону, залила траву у подножия вала, и трава вдруг задымилась, почернела, а потом рассыпалась пеплом.

Слои глины с чавкающим звуком задвигались, как будто за них взялись руки невидимого гончара и, перемешивая, вылепили нечто, отдаленно напоминающее человека. Существо попыталось двинуться, но глина крепко держала его за ноги, и глиняный человек, потеряв равновесие, растянулся на земле лицом вниз. Его руки попробовали зацепиться за опаленную траву, судорожными движениями заскребли по земле, но обрести свободу глиняному человеку не удалось. Его засосало в глину, а за миг до того, как существо растворилось, его беззубый рот раскрылся, да так широко, что сделался похож на дыру размером с дверь в человеческое жилище. Потом рот с хлюпаньем захлопнулся, губы размазались, исчезли в глине. Невидимый скульптор прекратил работу, глина застыла, поблескивая, будто обожженная.

Приблизительно в это же время дрогнули камни Стоунхенджа. Между ними пролегли трещины, а в Центральной Африке и в Азии поднялись в воздух неисчислимые стаи пустынной саранчи. Эти разрозненные полчища двинулись к Средиземному морю и соединились над ним в многомиллионную армию. И хотя в обычное время саранча редко пролетает за сутки более тысячи километром, этой ночью насекомым удалось преодолеть за пару часом расстояние гораздо большее. Возможно, этому помог ветер, сопровождавший перелет стаи. Армада пронеслась над Францией, пересекла Ла-Манш и, добравшись до Англии, посыпалась на храм друидов, скрыв камни и завалив трещины многотонной горой. Падая, саранча тут же издыхала. Желтоватые тельца со сложенными шестисантиметровыми крыльями казались огрызками карандашей, приготовленными к переработке.

В доме хранителя королевских Врат Теодора Херрманна на стенах в чулане сквозь обои проступили мокрые пятна. Вначале редкие и едва видимые, они вскоре набрали силу, расползлись по всем стенам. Штукатурка вздулась, а затем осыпалась на пол, открыв деревянные двери. Сквозь толстые щели в рассохшихся досках замерцал свет, словно за дверью полыхал костер. Доски коробились, жутко трещали, но держали натиск пламени до тех пор, пока весь дом не зашатался и стены с крышей не рухнули, уничтожив чулан, завалив подвал со вторыми Вратами...

Генрих проснулся от невыносимой жары. Он открыл окно, надеясь впустить с улицы прохладу, да так и замер: небосвод полыхал. Красные сполохи на западе и на востоке превращали ночь в день. Казалось, что солнце вдруг разделилось на две части. И пока одна из частей, застряв на закате, не позволяла надвинуться ночи, другая половинка солнца уже поднималось, зажимая ночь в тиски.

Луна висела в центре между сполохами. В том месте небо делила черная полоса, и в ней тускло блистали звезды. Трехдольное небо могло показаться красивым, если бы Генрих не знал о пророчестве. Но он знал, и потому странный вид неба вызвал у него ужас.

Плотно закрыв окно, как будто это могло спасти в час гибели Земли, Генрих включил вентилятор и пролежал с открытыми глазами до самого утра, дожидаясь смерти. Но Конец Света по непонятной причине отсрочивался, а простыня к утру была такой мокрой, точно ее только что постирали.

— Ужасная ночь, сказала мама Генриха, когда утром он направился в ванную. Такой жары сроду в Германии не бывало. Не зря в новостях столько говорили о приближении парникового эффекта. Вот он, похоже, и наступил. Надо будет обязательно купить кондиционеры. Ты видел, какое красивое сегодня небо?

Генрих выглянул в окно. Небо все еще оставалось трехдольным, звезды и луна по-прежнему висели между двумя половинками солнца.

— Такой красоты я еще никогда не видела. — Фрида Шпиц выключила чайник и налила Генриху чая. — Придет с дежурства отец, мы обязательно прогуляемся с ним. Тебя подождать?

— Нет, ма, я после школы к Питеру заскочу. Он новую игру купил. Говорит — улет.

Рюкзак был собран еще с вечера. Разумеется, никаких учебников и тетрадок Генрих в него не положил. В рюкзаке находились только самые необходимые для путешествия предметы: складной нож, фонарь, радиоприемник с наушниками (очень важное средство для получения новостей) и плащ-дождевик из прозрачного полиэтилена. Еще в рюкзаке, аккуратно упакованные, лежали: золотая цепочка — подарок Альбине; коробка цветных карандашей — сюрприз для Капунькиса; купленная на распродаже бронзовая статуэтка какого-то древнегреческого воина для Бурунькиса — Бурунькис обожал истории про богов и героев. Еще там находилась армейская фляга, а в ней устроился призрак барона Крауса.

Перед тем как отправиться на поиски Врат господина барона, Генрих решительно разбил свинью-копилку и пересчитал деньги: шестьдесят семь марок. Немного, но на дорогу хватит. Генрих не хотел даже думать о неудаче и о том, что придется возвращаться. Перед тем как выйти из дома, он написал отцу записку, в которой вкратце все объяснил, и оставил ее на столе, па видном месте.

— Ну и пекло, — пожаловался Олаф Кауфман, когда Генрих явился на место сбора. — И чертово небо мне не нравится.

Температура воздуха поднялась до пятидесяти градусов. Многие люди, не стесняясь, раздевались до маек и плавок прямо на улице. Некоторые падали в обморок, и от непрекращающегося воя сирен «Скорой помощи» можно было оглохнуть.

— Да, с небом что-то не то, — согласился Питер. — Кстати, нас скоро вообще затопит: по телеку передали, что начали таять вечные ледники на полюсах! А при такой жаре они растопятся быстрее жира на сковородке. Представляете, сколько воды прибудет?

— Добрый день, господин Генрих. Хотя какой уж там добрый! — сказал гном Ильвис. — Вы, наверное, еще не знаете, но этой ночью рухнул дом обжоры Херрманна.

— Почему? — встревожился Генрих.

— А кто его знает, — ответил гном. Из людей никто его, кроме Генриха и Эйвинда из Норддерфера, не видел, но бородатого крепыша это не смущало. Он с хмурым лицом попыхивал трубкой, за плечами у него поверх котомки висел длинный, закрытый кожаным чехлом предмет. За поясом у Ильвиса, как, впрочем, и у остальных гномов, торчали не привычные кузнечные молоты, а боевые секиры.

— Уж если обвалились королевские Врата, то я даже боюсь представить, что произошло с другими. — Генрих вздохнул. — Эх, как бы не развалились и наши, последние Врата.

Рядом с Ильвисом топталось два гнома и два хайдекинда. Двое гномов держали Эйвинда, Скальда Ярлов, за веревки, привязанные к железному обручу на его талии. Старик надел современный костюм, бог знает где раздобытый Олафом, и никто, даже полицейские, никогда не заподозрил бы в нем пришельца из другого мира. Эрлих то и дело стирал рукавом пот со лба, выглядел испуганным и бормотал вполголоса проклятья Черному Человеку из Холле, затеявшему подобное безобразие.

— Знакомьтесь, господин Генрих, — сказал гном Ильвис, указывая на своих товарищей. — Это Альвис, а Сундри вы уже знаете. Двух хайдекиндов зовут Гури и Трури.

— Как поживаешь, Сундри? — спросил Генрих, пожимая руку старому знакомому.

— Прекрасно. После того как вы спасли мне жизнь, я поклялся перед Одином сопровождать вас хоть на край света, хоть к самой Хель, владычице царства мертвых.

— Как поживаете вы, господин Эйвинд?

— А как может поживать величайший скальд за несколько часов до гибели? — проворчат старик Эйвинд.

— Вы напрасно себя накручиваете, мы не собираемся вас убивать, — усмехнулся Генрих.

— При чем здесь вы? Вы — ничто по сравнению с Концом Света.

— Дедушка, а в инопланетян вы тоже верите? — хмыкнул Питер.

Генрих внимательно посмотрел на скальда.

— Вы хотите сказать, что небо указывает на приближение Последнего Часа?

— Не небо, пророчество указывает на это, — сказал старик и продекламировал:

Гнилая плоть стечет с камней,

расколет небеса.

С Закатом встретится Рассвет,

А промеж них — луна.

Надежд угаснет тонкий луч —

его зальет вода, лишь только будут заперты

Последние Врата.

Двое гномов держали Эйвинда, Скальда Ярлов, за веревки, привязанные к железному обручу на его талии.

С неба вдруг сыпанули серые хлопья. Олаф поймал горстку, растер пальцами, понюхал и проговорил:

— Пепел... Откуда он?

— Говорят, что Везувий проснулся, — сказал Питер. — А так как в той стороне сейчас страшные ураганы, то неудивительно, что пепел принесло к нам. Уж если в наши края залетают африканские лягушки, то почему бы не прилететь вулканическому пеплу?.. Ну что, унылые пророки, в путь?

Не дожидаясь согласия, Питер грузно зашагал в сторону железнодорожного вокзала.

— Я уже составил план наших действий, — небрежно бросил он. — По расписанию мы прибываем в Пассау в двенадцать часов сорок шесть минут. До полуночи времени у нас полно, поэтому вначале мы разведаем местность, затем засядем в «Макдональдсе», а к деду Томасу мы не пойдем — он все равно меня не узнает. Так как нас четверо, то купим на электричку один билет выходного дня на всех. — Питер, как и Олаф, не мог видеть древнерожденных и поэтому, естественно, их не учитывал. — Вы, Генрих и Олаф, купите что-нибудь перекусить: чипсы, воду и что-нибудь еще на ваш вкус.

Генрих и Олаф полезли в карманы за деньгами, но Питер остановил их властным жестом руки:

— Стойте! Все расходы оплачиваю я! Забыл вас сразу предупредить, поэтому предупреждаю сейчас: я хочу первым потратить свои деньги!

— Почему? — удивился Олаф.

— А потому, что, если я погибну во время археологических раскопок, мне будет обидно, что деньги остались непотраченными.

— А если не погибнешь? — спросил Генрих.

— Тогда продам сокровища и разбогатею.

Пока Питер покупал билеты, Генрих и Олаф приобрели в автомате несколько пакетов с картофельными чипсами, четыре бутылки газированной воды и упаковку мятных конфет.

— А что купить вам и вашим товарищам, господин Ильвис? — спросил Генрих предводителя гномов.

Спасибо, у нас нее ость, — гном указал пальцем на рюкзак за спиной. Такие же холщово-кожаные мешки раздувались. спинами и других гномов. — Еда там, а вино здесь...

Гном постучал по фляге на поясном ремне.

— Тем более мм не привычны к еде людей Большого Мидгарда. Однажды я пробовал эти так называемые чипсы». Не в обиду сказать — гадость редкостная. Ими и не наешься толком. То ли дело овсяная каша с селедкой да еще под пиво или вино!

— А вы, господин Эйвинд, кушать чипсы будете? — спросил Генрих пленника.

Скальд Ярлов отрицательно качнул головой.

— Через шесть минут прибывает наша электричка, — объявил Питер, возвращаясь от кассы. — Вторая платформа. Слава богу, расписание, несмотря на все эти безобразия, не изменилось.

Кроме Генриха и его товарищей, людей на платформе не оказалось. Только сумасшедший мог решиться путешествовать в это богатое неожиданностями время.

Внезапно повеяло прохладой. И хотя сияние двух солнц оставалось ярким и жизнерадостным, на землю вдруг упало несколько капель дождя.

— Ну вот и дождик, а мы боялись, — усмехнулся Генрих и нервно добавил: — Где же эта чертова электричка?

— Вон она, нос показала! — сказал Питер. — Готовьсь!

Увидев электропоезд, старик Эйвинд с испуганным криком шарахнулся к подземному переходу, но гномы удержали его.

— Чудовище из Хелле! Чудовище из Хелле! — бормотал он побелевшими губами. — Так вот цена вашим льстивым речам! Уж не смогли дождаться, когда небеса меня убьют?!

— Слушай, старик, — не выдержал Олаф. — Перестань наконец ныть про козни и заговоры! Это же повозка, большая телега, в ней люди разъезжают...

— Так нам придется еще и в брюхо этого чудовища залазить? — бедный старик едва не потерял сознание. Он принялся скорбно причитать: — О Отец Битвы, Один! О наследник Видрира, Тор! Смилуйтесь, сжальтесь над бедным скальдом...

— Прекратить панику! — властно распорядился Питер, и старик наконец замолчал.

Генрих, Олаф и Питер первыми вошли в вагон второго класса, за ними гномы бесцеремонно втащили за веревки упирающегося старика Эйвинда. Лица коренастых малышей всегда сохраняли невозмутимость, и потому понять, боятся ли они сами электропоезда, было нельзя.

Допускать пленника к окну гномы не решились и предусмотрительно посадили скальда между собой. Ильвис садиться не стал. Он вытащил из-за пояса секиру и, широко расставив ноги, загородил проход на тот случай, если пленник решится бежать.

— Господин Ильвис, — сказал Генрих, — присядьте — ехать нам далеко, а убегать старик побоится в любом случае.

— Благодарствую, но я постою, — гном упрямо покачал головой. — Привык. В кузнице некогда присесть — металл промедления не потерпит..

Электричка тронулась, старик Эйвинд вскрикнул, закатил глаза и стал заваливаться набок, готовый потерять сознание.

— Только попробуй сделать это, размазня, — рыкнул Ильвис. — Я тебя мигом своим топором в чувство приведу!

Олаф и Питер принялись обсуждать достоинства и недостатки скоростных поездов, а Генрих, откинувшись на спинку сиденья, погрузился в размышления. По мимике его лица, по тому, как он сжимал челюсти, морщился, улыбался, можно было легко понять, о чем и о ком он думает. Об Убийце Хоркунда или об Альбине; о Гибели Мира или о том, что удастся найти Последние Врата; о друзьях или врагах; о плененных одноклассниках или зеленых карликах.

О чем думали гномы, никто не знал: они оставались невозмутимыми и спокойными. Если бы ни моргающие глаза, их можно было бы принять за статуи.