Глава четвертая

Какой позор! Какое страшное оскорбление и унижение. Но ничего. Чиун стерпит. Он переживет его с достоинством и в молчании. Хотя, конечно, если бы Римо обратил внимание на его молчание, Чиун мог бы переживать свой позор и дольше. Молчание же, которого никто не замечает, лишь усугубляет оскорбление и к тому же становится абсолютно бесполезным занятием. С таким же успехом можно превратиться в безмолвный камень. А Чиун, Мастер Синанджу, не был камнем. И когда он с кем-то не разговаривает, этому человеку следует понимать это правильно.

– Я молчу, – сказал он, и серое с золотом кимоно, в которое он был сегодня облачен, высокомерно взметнулось вверх.

– Я слышал, – отозвался Римо.

Он предъявил их пропуска при входе на территорию секретного ядерного объекта в Мак-Киспорте (штат Пенсильвания), обнесенную забором из металлической сетки. Это была только одна из нескольких атомных станций, откуда произошла утечка. Но три грузовика, направлявшиеся на эту станцию, так и не попали на место, потому что их водителей ограбили и убили в небольшом городишке в штате Нью-Джерси. Это было очень подозрительно. Три трупа – и все из-за каких-то двух бумажников с полутора сотнями долларов, если не меньше. Конечно, в наши дни это не такая уж редкость. В любом случае, больше никаких зацепок не было. Все следственные органы пока были бессильны. Римо тоже не очень верил в успех, но он рассудил, что Смитти не прочь будет получить информацию из первых рук.

– Я продолжаю молчать, – сказал Чиун.

– Ну хорошо, – сказал Римо. – Извини. И о чем ты молчишь?

Чиун отвернулся. Когда человек молчит, вполне естественно, что он не намерен это обсуждать.

В пропуске значилось, что Римо и Чиун являются инженерами-атомщиками, которые прибыли с инспекцией, цель которой – установить эффективность производства. Такую инспекцию они якобы проводили не только на этом объекте. Бумаги давали им право задавать любые вопросы, даже самые нелепые.

Римо спросил, где хранится уран перед отправкой. В ответ прозвучало, что нигде: на весь уран потребитель известен заранее.

Чиун тронул Римо за локоть.

– Я знаю, папочка, ты молчишь. Оглядись-ка. Здесь довольно интересно. Смотри, сколько труб.

– Прошу прощения, сэр, – вмешался охранник. – Что именно привлекло ваше внимание?

– Просто любуюсь достижениями современной технологической мысли.

– Вы об этом, сэр? Это мужской туалет.

– Вот именно, – ответил Римо.

– Могу я посмотреть ваши документы?

Охранник стал изучать глянцевые карточки, из которых следовало, что Римо и Чиун являются инженерами-атомщиками. Фотографии были весьма неопределенного вида, но в то же время не давали оснований сомневаться в подлинности документов. Это были обыкновенные маленькие фотографии, какие, всегда наклеивают на документы.

– Попрошу вас пройти со мной, сэр.

– Нет, – возразил Римо.

Он взял документы из рук охранника, несмотря на то, что тот не хотел их выпускать.

– Вы обязаны следовать за мной. Иначе вы можете пострадать. У вас даже нет радиометра.

– Мне он не нужен. Я чувствую радиацию без приборов.

– Радиацию почувствовать нельзя.

– Вы тоже могли бы ее чувствовать, если бы внимательнее прислушивались к своему организму, – сказал Римо.

Чиун с негодованием отвернулся. Как это похоже на Римо – пускаться в пространные объяснения перед любым идиотом. От этого охранника так и несет переваренным мясом, а Римо рассуждает с ним о том, как надо прислушиваться к своему организму. Какая чушь. У Чиуна вдруг появилось сразу так много причин для молчания, что он решил нарушить его.

– Глупец, – сказал он Римо. – До чего мы дошли? Разговариваем с охранниками, ничтожными копьеносцами, человечишками, которые не годятся в подметки даже полицейским с квадратными значками, с людьми без чести! Зачем ты тратишь время на разговоры с этим пожирателем мяса дохлых коров?

– Я объяснил ему, что нам не нужны радиометры.

– Нам нужны мозги, вот что нам нужно. Я сделал из тебя ассасина, а ты болтаешься здесь в поисках жулья. Не наше дело – искать жуликов. Воров ищет полиция. Твоя беда в том, что ты никогда не служил настоящему императору.

– Наша страна в опасности. Эта штука может идти на изготовление бомб, которые могут разрушить целые города. Ты можешь себе представить, чтобы целые города обращались в пепел?

– Сегодня? Конечно. Сегодня все происходит без должного благородства и величия. Города разрушают, даже не подвергая разграблению. И кто сегодня признает ассасина? А ведь хороший – даже не великий – ассасин может спасти миллионы жизней!

– Ты знаешь, сколько человек погибло в Хиросиме?

– Меньше, чем было убито в Нанкине. Вооружение тут вовсе ни при чем. Гораздо большее значение имеют войска, которые теперь состоят не только из солдат, но и из мирных жителей. Теперь каждый сам себе ассасин. В какой позор превратился наш век! И ты, после моей школы, продолжаешь плыть по течению всеобщей деградации, – сказал Чиун и завел свою шарманку о том, что следовало бы с самого начала знать, что белый, как его ни учи, все равно потянется к белым.

Все это он произносил на ходу, следуя за Римо по атомной станции. Разговор шел на том диалекте корейского языка, на каком говорят на северо-западе полуострова, в месте, которое Мастера Синанджу называют “бухта славы”. В завершение своей тирады он еще раз повторил, что, если бы Римо служил настоящему императору, а не этому сумасшедшему Смиту, они не опустились бы до такого позора.

Они совершали обход объекта, а начальник службы безопасности, дамочка в красивом костюме и модных очках и с очень изящной походкой, стояла и наблюдала за ними. Римо не обращал на нее никакого внимания.

– О, милая леди, я вижу, вы тоже страдаете.

– Меня зовут Консуэло Боннер, – сказала женщина. – Я начальник здешней службы безопасности, и я никакая не леди – я женщина. А что вы двое тут делаете?

– Ш-ш, – сказал Римо. – Я думаю.

– Он не замечает вашей красоты, мадам, – сказал Чиун.

– А вы могли бы себе позволить шикать на мужчину? – спросила Консуэло Боннер.

Ей было двадцать восемь лет, и у нее были такие красивые голубые глаза, нежная белая кожа и черные как смоль волосы, что она без труда могла бы стать фотомоделью, но она предпочла такую работу, где ею не могли бы командовать мужчины.

– Нет. Если бы на вашей должности был мужчина, я бы не стал на него шикать. Я влепил бы его в стену, – сказал Римо.

– Вы не похожи на инженеров-атомщиков, – сказала Консуэло Боннер. – Чему равняется период размножения неравновесного нейтрона, подвергнутого облучению электронным пучком, усиленным мощным лазером?

– Хороший вопрос, – бросил Римо.

– Отвечайте, иначе я вас арестую.

– Семь, – ответил Римо.

– Что? – изумилась Консуэло Боннер. Ответом должна была быть целая формула.

– Двенадцать, – Римо сделал еще одну попытку.

– Это смешно, – сказала Консуэло Боннер.

– Сто двенадцать, – не унывал Римо.

Он повернулся к женщине спиной и направился дальше по коридору, оставив задачку на потом. Он рассудил, что если ядерные отходы были похищены, то это могли сделать только люди, имеющие специальную защитную одежду. Грабителями должны были быть люди, хорошо знающие, как надлежит перевозить уран, тем более в таких количествах и с подобной обстоятельностью. Следовательно, это скорее всего должен был быть кто-то из работников отрасли, тот, кто имеет регулярный доступ к ядерному топливу.

Женщина не отставала ни на шаг. У нее была рация, и она вызвала помощь. Улыбаясь женщине, Чиун пытался объяснить Римо, что женщины любят обхождение. С ними нельзя обращаться грубо, их можно лишь осыпать лепестками любезности. Он повернулся к женщине, намереваясь продемонстрировать, как это надо делать.

– Нежность ваших пальцев, прикасающихся к сему инструменту, не соответствует его назначению, – сказал Чиун. – Вы вся – тысяча восторженных рассветов, лучащихся ликованием и радостью.

– Я ни в чем не уступаю мужчинам. И я умею делать все то, что умеете вы, позвольте вам заметить. А тем более вы, милейший, хотя вы меня даже не слушаете, – парировала она.

– Что? – переспросил Римо.

– Я говорю, я собираюсь взять вас под арест. И я умею делать все, что могут мужчины.

– Тогда пописайте-ка в окошко, – сказал Римо, продолжая искать хранилище.

Теперь он сам видел, что это туалеты. К ним подходили большие трубы, напоминающие ядерный реактор. А трубы реактора, напротив, скорее походили на оборудование небольшой ванной комнаты. Через пару минут это заведение было бы весьма кстати.

Консуэло Боннер предусмотрительно выжидала, пока подойдет подкрепление. Восемь охранников. По четыре на каждого.

– Даю вам последний шанс. Вы находитесь в запретной зоне. Вы проникли сюда при весьма подозрительных обстоятельствах, и я вынуждена просить вас следовать за мной. Если вы откажетесь, я буду вынуждена вас задержать.

– Пописай-ка лучше в окошко, – повторил Римо.

– Что за грубости с такой милой леди, – упрекнул Чиун.

– Задержите их, – приказала Консуэло.

Охранники разбились на две группы, каждая из которых зажала нарушителя в строгом соответствии с инструкцией, так что ему некуда было деться. Но почему-то оказалось, что зажали они сами себя. Консуэло Боннер быстро заморгала. Ее люди прошли подготовку в лучших полицейских школах. Она своими глазами видела их в деле. Один даже мог сломать головой доску. Все владели боевыми искусствами, а сейчас они набили себе шишек не хуже младенцев в манежике.

– Вперед! – рявкнула она. – Пустите в дело дубинки. Что угодно. Стреляйте! Уйдут!

Позабыв про строгий порядок, охранники гуртом бросились вдогонку парочке, которая с невозмутимым видом шагала по коридору.

После потасовки на ногах остались только двое, а третий признался, что не успел даже ничего почувствовать. Нарушители продолжали удаляться. Консуэло Боннер сняла очки. Она вознамерилась обратиться к старшему из нарушителей. Он по крайней мере показался ей джентльменом.

– Вы, вероятно, меня не поняли. Я только забочусь о безопасности станции.

– Ага, безопасности от расхитителей урана, – отозвался Римо.

– У вас нет доказательств. Эта станция охраняется не хуже, чем если бы этим ведал мужчина, – заявила Консуэло.

– Именно это я и хотел сказать. Здесь черт знает что творится.

– Вы что же, считаете, что мужчины работают лучше? – спросила Консуэло.

– Мы считаем, что нам, как мужчинам, не суждено иметь детей, поэтому приходится довольствоваться своими ограниченными возможностями, – пояснил Чиун.

Консуэло Боннер продолжала семенить за ними по коридору.

– Если вы не инженеры, тогда кто же вы?

– Возможно, наши интересы совпадают с вашими, – сказал Римо.

– Мы пришли восславить вашу красоту, – сказал Чиун.

Римо по-корейски заметил Чиуну, что эта женщина не из тех, кто поддается на такую бессовестную лесть. Чиун, тоже по-корейски, ответил, что Римо ведет себя как настоящий белый. Что плохого в том, чтобы доставить кому-то удовольствие ласковым словом? Чиун знает, что значит жить без благодарности. Он научился этому за все те годы, что он воспитывал Римо. Но почему должна страдать бедная женщина?

– Говорю тебе в последний раз: я не собираюсь писать, что я не белый. И что я-де тебе солгал, и что в твоих уроках было что-то такое, что сделало меня корейцем. Я белый. И всегда был белым. И всегда буду белым. И когда я стану писать летопись Синанджу...

Чиун поднял руку.

– Ты напишешь, что мы всего лишь наемные охранники, а великий Дом Синанджу, дом ассасинов всего мира, превратился в приют жалких прислужников.

– Мы спасаем страну.

– А что эта страна для тебя сделала? Чему она тебя научила? Что она такое – твоя страна? Есть тысячи стран, и будут еще тысячи. Но Синанджу была, есть и будет... если ты нас не подведешь.

– И я не намерен жениться ни на какой толстой уродине из Синанджу, – добавил Римо.

Разговор шел на корейском и напоминал пулеметный огонь. Консуэло Боннер не разобрала ни слова. Она поняла только, что они спорили. И еще она поняла, что эти двое имеют не больше отношения к ядерной физике, чем китайский бильярд. Было ясно, что восьмерым охранникам их не одолеть, а возможно, что и шестнадцати тоже.

Однако Консуэло Боннер стала начальником службы безопасности ядерной электростанции отнюдь не благодаря способности руководствоваться в своих действиях голыми подозрениями. Она знала, что женщин принято судить строже, чем мужчин. И сейчас она почти не сомневалась в том, что благодаря этим двоим ей удастся вернуть пропавшее топливо, получить за это причитающуюся ей награду и тем самым заработать еще одно очко в пользу слабого пола. Не говоря уже о существенном продвижении по служебной лестнице.

– Я знаю, кто вы, – заявила она. – Вы никакие не инженеры. Вы из одного из бесчисленных федеральных агентств, которые пытаются вернуть пропавшее топливо. Я-то думала, у нас уже все перебывали. Все это проводилось втайне, чтобы не вызвать, не дай бог, паники по поводу утечки ядерного топлива, которого достаточно для производства нескольких десятков атомных бомб. Но я могу вам помочь выйти на след.

Римо замер на месте и посмотрел на Чиуна. Чиун, все еще рассерженный, отвернулся.

– О’кей, – сказал Римо. – Только скажите, какой был правильный ответ на тот вопрос, который вы мне задали и после которого догадались, что я не атомщик? Семь? Мне почему-то кажется, что семь.

– Это формула. А зачем вам?

– Ну, вдруг меня еще кто-нибудь спросит.

Чиун медленно повернулся к молодой белой женщине, которая обещала Римо помочь ему в его поисках. Он посмотрел на ее гладкую белую кожу и элегантный костюм в стиле вестерн. Шлюха, подумал он.

– Хотела бы я знать, о чем вы сейчас думаете, – сказала Консуэло.

Чиун улыбнулся и потянул Римо за рукав.

* * *

Внутри у Харрисона Колдуэлла все напряглось. Ладони у него взмокли, а во рту, наоборот, пересохло, и он уже в который раз внутренне затрепетал от страха. Но давать слабину он не мог. С этим парнем нельзя показать не только испуг, но и нечестность. Это был единственный человек, которому нельзя было солгать. Или обойтись небрежно. Харрисон Колдуэлл поступил предусмотрительно, что держал его лишь на случай чрезвычайной надобности. Ибо родители всегда говорили ему: “Деньги без клинка могут быть подарком только тому человеку, у которого меч уже есть”. И Харрисон Колдуэлл обошелся без него, когда надо было решить вопрос с профессором, переводившим текст на камне, и с водолазами, заснявшими камень на пленку. К услугам Франциско Брауна Харрисон Колдуэлл прибегал только тогда, когда в этом была крайняя нужда. Он был его последним оружием.

Харрисон Колдуэлл принадлежал к малому числу людей, которые знают, для чего существуют наемные убийцы. Их мастерство нельзя растрачивать попусту, и к ним нельзя относиться как к наймитам.

“С мечом надо обращаться как с собственной дочерью, тогда доживешь до глубокой старости”. Это означало, что свой меч нельзя дергать по пустякам, по всяким ерундовым поводам. Харрисон Колдуэлл не относил себя к слабонервным мужчинам, но Франциско Браун мог любого, самого сильного человека заставить трепетать от страха. После того, как они стали работать вместе, Колдуэлл частенько задумывался, понимает ли Франциско сам, до какой степени он может наводить на людей ужас. Он нашел Франциско в Барселоне, в районе порта. Понимая, что для достижения тех высот, к которым он рвался, ему потребуется настоящий клинок, он отправился в наиболее криминогенный район Барселоны и стал выспрашивать, кто здесь считается самым жестоким убийцей.

Все дороги вели к одному человеку, который промышлял подпольным опиумным бизнесом. О нем говорили, что он расправился со своими конкурентами, одним перебив ребра, другим – проткнув легкие, третьих – утопив, если можно так выразиться, посреди самых что ни на есть сухих городских улиц. Харрисон Колдуэлл назначил за его убийство цену в сто тысяч долларов. Объяснение своей прихоти он придумал следующее: он-де жаждет мести за одного родственника, который якобы погиб из-за наркотиков. Впрочем, от человека, готового заплатить сто тысяч долларов, никто и не требовал особых объяснений.

Улицы Барселоны были усеяны трупами с огнестрельными ранениями и проломленными ребрами, но претенденты все продолжали прибывать. Они ехали в Барселону отовсюду – белые, черные, желтые, ехали, чтобы найти здесь свою смерть. Сам же Харрисон Колдуэлл сидел в полной безопасности в роскошном номере парижского отеля и узнавал о происходящем из газет.

Наконец, после трех недель кровопролития, наркоделец был найден в собственной постели с изрубленным брюхом, а в гостиницу к Колдуэллу заявился нежноликий светловолосый парень и попросил выплатить ему гонорар. Поначалу Харрисон Колдуэлл не поверил, что убийцей мог оказаться такой смазливый молодой человек. Портье принял его за проститутку в штанах – из тех, которых любят голубые, настолько он был хорош собой. Но что-то в облике этого парня безошибочно говорило о том, что дело сделал именно он.

– Я обещал сто тысяч долларов, – сказал Колдуэлл. – Я был неправ. Я дам вам четыреста тысяч – сто тысяч сейчас и триста тысяч немного погодя, причем в золотых слитках.

– Эти триста тысяч – за что?

– За то, что вы никогда больше не будете работать ни на кого другого. Вы теперь мой клинок.

Он дал молодому человеку время подумать. Колдуэлл понимал, что человеку, способному на такую жестокость, ничего не стоить убить его за подобное предложение. Но зато, если он согласится, у Харрисона Колдуэлла будет настоящий меч.

– Согласен, – сказал Франциско Браун. И как только Харрисон Колдуэлл выяснил, что недостающим элементом является уран, у Франциско Брауна появилась работа. Причем довольно тонкая работа. Впрочем, он с такой же легкостью умел вынуть у человека глаза, как и помочь кому-либо “уснуть”. Франциско Браун мог убить любого человека в любом месте и в любое время, причем сделать это так, что не подкопаешься. Накануне того дня, как в плавильне Колдуэлла потекли первые реки золота, Франциско Браун устранил единственную ниточку, связывавшую грузовики с ураном и его хозяина. Это он придумал нанять для убийства шоферов головореза, а потом убрать и его. Он был настоящим гением убийств, и хотя Франциско не любил говорить о себе, из обрывочных разговоров Колдуэлл знал, что самим происхождением ему предначертано воспринимать убийство как нечто совершенно естественное. Он был внуком нацистского военного преступника, который удрал в Уругвай и поступил там на службу в полицию. Юный Франциско тоже пошел в полицию и сформировал там отряд, который действовал с такой жестокостью, что перед ним бледнели настоящие террористы. Но, как ни странно, в один прекрасный день Франциско присоединился к партизанам. Он объяснил это так: “Там можно было убивать вообще без всяких правил”.

Колдуэлл не стал допытываться. И вот сегодня у него в руках триста тысяч долларов золотом, приготовленных для Франциско. Но всякий раз мысль о том, что с Франциско надо расплатиться – будь то гонорар или премиальные, – повергала его в такой страх, что у него потели ладони.

– Мистер Колдуэлл, – сказал Франциско, входя в кабинет.

– Франциско, – отозвался Колдуэлл и выпрямил спину, словно сидел не в кресле, а на троне.

У Харрисона Колдуэлла для Франциско были готовы маленькие плоские слитки с клеймом фирмы. В виде золотых слитков триста тысяч долларов занимали меньше места, чем книга учета на его столе розового дерева.

Франциско бросил взгляд на золото и щелкнул каблуками. Что если когда-нибудь этот смазливый мальчик повернется против меня? – подумал Колдуэлл.

– Франциско, – заговорил он, – у нас возникли кое-какие проблемы. По моим сведениям, какие-то люди на ядерном объекте в Мак-Киспорте в Пенсильвании близки к тому, чтобы выйти на след. Было бы желательно, Франциско, раз уж мы не в силах уничтожить след полностью, ликвидировать тех, кто может на него напасть.

И Колдуэлл объяснил, что согласно его данным начальница службы безопасности обнаружила накладные, которые вели к тем грузовикам и из которых следует, что машины шли не порожняком, а с грузом. С ней были двое мужчин, явно неординарных физических данных.

– Я не хотел бы, Франциско, чтобы к этому делу было привлечено внимание общественности.

– Так точно, мистер Колдуэлл.

– Ты ничего не имеешь против убийства женщины?

– Я обожаю женщин, – сказал Франциско Браун и улыбнулся. – Я очень люблю женщин.

* * *

Гордым и неприступным “Рыцарям ислама” не понравилась идея устранения женщины. Или желтолицего. С белым все будет в порядке – с ним они разделаются в два счета. По мечети, устроенной в бывшем танцевальном зале в Бостоне, прокатился смех. Этот похожий на голубого белый парень предлагает солидный куш за то, чтобы вырубить трех человек. Случалось, гордые Рыцари пришивали людей только для того, чтобы проверить новую пушку. Однажды к ним заявился белый репортер, и они сказали ему, что Гитлеру следовало уничтожить всех евреев, а потом и остальных белых. Да, Гитлер был человек. Все эти эсэсовцы в форме и концентрационные лагеря...

Когда какие-то евреи расценили их заявление как злобное и антисемитское, газета ринулась в атаку на евреев. В конце концов, теперь черные были официально угнетаемым меньшинством. О евреях никто не говорит. Теперь проблемы у черных. И газета объявила Рыцарей ислама общественным движением прогрессивной направленности.

Похожий на голубого парень предложил им тысячу долларов наличными сразу и восемьдесят тысяч по выполнении работы. Они знали, как они поступят. Они возьмут эту тысячу, пришьют тех троих – включая желтого и бабу, потом получат свои восемьдесят тысяч, после чего уберут соглядатая, а может, и самого заказчика.

Правда, кое-кто из них считал, что его можно и оставить – уж больно хорошенький. Некоторых они оставляли себе, обычно женщин, и держали их под замком. Иногда они их продавали, иногда покупали. Ни с каким арабским или подлинным исламским движением они не имели ничего общего, хотя попытки установить контакты были. Когда их застукали за кражей коврика из мечети, на языке полиции это была кража со взломом. Сами же они назвали это попыткой глубже постигнуть смысл молитвы.

И снова местная газета подослала к ним корреспондента, который и на этот раз усмотрел в них юношескую цельность. Когда же из стенного шкафа раздался стук, он спросил, что это означает.

– Она хочет кушать. Люди говорят – мы обращаем кого-то в рабство. Нам ведь надо их кормить. Нам надо их одевать. Черт, собаку держать – и то лучше, – с характерным негритянским акцентом сказал ему взволнованный имам – идейный лидер шайки.

В качестве дружественного жеста корреспонденту была предложена женщина. И он вернулся к себе и сел писать статью о том, как группа молодых людей, не встретив ни в ком понимания, борется за свободное предпринимательство. Статья призывала к диалогу между Рыцарями и общественными лидерами. Об отчаянном стуке за стеной в ней не упоминалось. Как, впрочем, и о том, что у него на глазах был продан ковер, принадлежавший настоящей мечети ливанских суннитов. У него в руках была сенсация, и он не думал, что эти неприглядные подробности могут иметь какое-то отношение к его сенсационным материалам. Он писал о мужестве чернокожих молодых людей, у которых хватает сил противостоять угнетению и нападкам со стороны общины.

Франциско Браун понимал, кого он покупает. Он покупает дешевых убийц. Они, вероятнее всего, сперва потренировались на родственничках, потом на соседях, а уж потом вышли на большую дорогу. Браун понимал, что на любого судью, который отважился бы освободить этих ребят из-под стражи и вернуть в общину, ляжет ответственность за столько черных жизней, скольких нет на совести у Ку-Клукс-Клана за всю историю кровавых судов Линча рубежа столетия.

Франциско Брауну было на это наплевать. Он много раз видел подобную шушеру в трущобах – не только в Америке. Из них даже повстанцы не получались. Если бы Франциско Брауну пришлось поднять негритянскую революцию в Америке, он не стал бы прибегать к этим типам, он обратился бы к среднему классу чернокожих, к тем, кто борется за право построить собственный дом и отдать детей в школу. Вот кто настоящие бойцы. А эти – просто мусор. Но сейчас ему нужен мусор. И как можно больше.

– Я хочу, чтоб вы устроили резню, – сказал Франциско.

– Надо посмотреть на зелененькие, парень.

– Разумеется, – ответил Франциско.

Он заметил, как один бочком подобрался к нему. Тому, кто хочет иметь дело с такого рода публикой, надлежит знать, что для них тысяча долларов сразу значит гораздо больше, нежели целое царство – но потом. Не исключено, что они подумывали сейчас об ограблении, а может, и об изнасиловании. При взгляде на миловидные черты Франциско Брауна такие мысли многим приходили в голову.

Франциско ласково улыбнулся и точным, отработанным движением направил “Беретту” 25-го калибра в выпирающие штаны прижимающегося к нему парня, после чего немедля всадил туда пулю. С черного, как асфальт, лица на него осклабился ряд жемчужных зубов.

Хотя штаны парня сейчас же набухли от крови, лицо его еще не в полной мере отражало боль. Кто-кто, а Франциско знал, что нелепая ухмылка – это лишь самая первая реакция, означающая еще неверие в то, что произошло. Но Рыцари ислама поняли, что имеют дело не с социальным работником и не с репортером, и к вечеру они уже сидели по трем машинам.

В Нью-Джерси они сделали остановку на какой-то ферме, где в ожидании Франциско Брауна решили размяться, предавшись насилию и грабежу.

– Пошевеливайтесь, – сказал Франциско, появившись в дверях.

В Пенсильвании парни, сидевшие в трех машинах, пожаловались, что не развлекаются вот уже пятнадцать часов. Это были уже симптомы игры на попятную. Франциско попросил, чтобы кто-нибудь один составил список того, что им нужно. Они выбрали для этого своего предводителя-имама. Франциско учтиво выслушал все претензии, после чего двумя выстрелами выбил ему глаза. После этого три машины больше не останавливались до самого пригорода Мак-Киспорта, где у них был адрес, который дал мистер Колдуэлл.

Только здесь Франциско выложил на капот автоматы, мачете, пистолеты и несколько гранат. Сопливые Рыцари поверить не могли своему счастью. Они не только прикончат этого белого, они искрошат его в мелкие кусочки.

– Все заряжено, – сказал Франциско. – Вон в том доме, – он показал на загородный дом, в котором горел свет в гостиной и было видно, что за столом сидят три фигуры, – находятся трое безоружных людей. У меня же, напротив, есть пистолет. Прежде чем вы меня прикончите, я положу по крайней мере троих их вас. Кого именно – я вам не скажу. У вас есть выбор: или трое беззащитных людей, которые ничего вам не сделали, или я, для которого не будет большего удовольствия, чем раскрасить ваши черные шкуры красненьким. Выбирайте.

И он ласково улыбнулся. Рыцарям ислама понадобилось для принятия решения менее секунды. Издав клич интифады, они сгребли оружие и с воплями бросились к домику посреди небольшой долины.

Франциско Браун знал, что такого рода массовую атаку ничем нельзя остановить. Он это видел не раз. Какими бы плохими они ни были, Рыцари ислама, с учетом их численности, способны таким натиском нейтрализовать любую силу. Он был бы и сам не прочь поучаствовать, но мистер Колдуэлл особо подчеркнул, что он не должен марать себя преступлением. Как жаль. Да еще эта женщина. Женщины – его слабость. Эта ему бы очень понравилась. Она такая красивая. Его так и тянет к женщинам. Он с грустью повернулся и пошел к машине. Видеть, как вся радость достается этой шайке, выше его сил.

Он стал думать о том, что бывает тоска, которую нельзя избыть даже деньгами. Но он успокоил себя тем, что с мистером Колдуэллом у него всегда будет много женщин. Как сказал мистер Колдуэлл: “Настоящему богатству требуется настоящий клинок. Ты станешь моим мечом, Франциско Браун. И знай, что этому клинку не придется быть в ножнах”. И Франциско Браун понял, что он нашел того единственного человека, на которого ему хотелось бы работать, и преклонил колено перед своим господином.

С грустными мыслями Франциско сел в машину. Сейчас начнется стрельба. Он посмотрел на мотор. Должно быть, это он заглушает звуки выстрелов. Он опустил окно. Снова тишина. Он дал им “АК-47” – превосходное боевое оружие, может быть, даже самое лучшее. Ничего. Ни взрыва гранаты, ни свиста мачете. Франциско Браун вышел из машины и посмотрел с холма вниз. В дом вошел старик в струящихся одеждах. На дорожке у дома лежали черномазые – вся шайка. Не было ни крика, ни стона.

Потом из дома донесся шум. Какой-то мужской голос ворчал, что надо-де убрать трупы. Тот, что постарше, – раскосый – отвернулся от молодого – белого. Белый был чем-то недоволен.

– Если ты их убиваешь, то изволь убрать за собой. На кухне есть большие мешки для мусора. Почему бы тебе не сложить их туда?

Молодой белый швырял трупы, словно пустые картонные коробки, и складывал их в штабель, не переставая ворчать, что приходится делать грязную работу. Пассажиры трех автомобилей теперь были сложены пирамидой.

На взгляд Франциско, тела весили от 70 до 120 килограммов. Они летали в кучу как перышки.

– Учти, я это делаю в последний раз, – сказал белый. И тут он повернулся к холму, словно все это время знал, что на него смотрит Франциско. – Что, милый, тоже хочешь? – спросил он.

Франциско понял, что этот человек нужен ему так, как никто и никогда. Ему нужен этот молодой. И старик тоже, а на десерт, полностью удовлетворившись, он полакомится девицей. Теперь они все в его руках. И мистер Колдуэлл, пожалуй, не станет возражать, если он прикончит их своими руками. Затея с черными из гетто провалилась.

Загрузка...