Последний бой

Глава 15

— Вице-канцлер к ее императорскому величеству, — лакей пропустил Бестужева в малую гостиную, в которой расположилась в это утро Елизавета, и закрыл за ним двери.

Елизавета поморщилась. Где только набирают прислугу, которая не может даже правильно доложить о прибытии?

— Напомни мне, Алексей Григорьевич, спросить Шепелева, где он слуг набирает, — Елизавета повернулась к сидевшему после нее и державшему моток шерсти Разумовскому. Сама императрица изволила заняться рукоделием, и сматывала тончайшую шерсть в клубок. Обычно на таких вот клубках ее попытки заняться самым женским делом в мире заканчивались. Никто из тех, кто знал Елизавету Петровну, не смог бы припомнить, когда она сделала хотя бы один стежок. Вставленная в пяльцы материя долгое время оставалась девственно чистой, пока ее не заменяли на новую, которую ждала та же участь.

— А что не так в слугах? — Разумовский таких нюансов не понимал, или делал вид, что не понимал. Раньше Елизавету это смешило и даже умиляло, но все чаще она замечала, что такие вот, казалось бы, мелочи со стороны ее тайного мужа, начали ее раздражать.

— Неужели сложно запомнить, как нужно представлять посетителя? — Елизавета раздраженно швырнула клубок в корзину. — Он бы еще просто втолкнул Алексея Петровича сюда, чтобы тот сам себя представил. — Разумовский ничего не ответил, лишь снял с рук шерсть и аккуратно уложил ее к клубку.

Он сомневался, что тот же обер-гофмаршал Шепелев знал всех слуг и тем более сам их подбирал. В последнее время Алексей Григорьевич начал замечать, что Елизавета часто злится без причины, становясь раздражительной и нервной. Понять причину такого ее настроения он не мог, и, соответственно, никак не мог помочь ей, что очень его напрягало. Он не стал ей напоминать, что она сама год назад отменила все полагающиеся церемонии, сократив представление до минимума, когда дело касалось не увеселения, а государственных дел. Молча встав, он отошел за кресло Елизаветы, где занял место, которое занимал уже столько лет, предоставив императрице обрести иллюзию, что она разговаривает с вице-канцлером тет-а-тет.

— Я не припомню, что мы должны были сегодня встретиться, Алексей Петрович, — Елизавета наконец обратила внимание на Бестужева, который терпеливо дожидался, когда же до него дойдет очередь. — Какие вопросы мы с тобой забыли обсудить не далее третьего дня?

— О, ваше величество, сегодня я пришел вовсе не дела обсуждать, а по просьбе старого друга. Английский посол лорд Кармайкл крайне обеспокоен тем обстоятельством, что его аудиенция с вашим величеством уже трижды откладывалась. Он находится в недоумении и горести. Кроме того, он очень обеспокоен состоянием здоровья вашего величества, и был очень удивлен, когда я заверил его, что вы просто пышете здоровьем и красотой, — Бестужев глубоко поклонился, а, когда выпрямился, то приложил руки к сердцу, подтверждая свои слова. Елизавета же поджала губы в ответ на его ничем неприкрытую лесть.

Она переносила даты аудиенции, ссылаясь на плохое самочувствие. Теперь надо было объяснять, что она не хочет с ним встречаться. Просто не хочет и все тут. Да и доклады Ушакова про роль Ганновера в войне, которую сейчас вела Российская империя с Пруссией, делали свое дело. Елизавета просто пока не могла четко ответить, какой именно политики она собирается придерживаться с Англией в будущем. И до тех пор, пока это не произойдет, с послом Кармайклом она встречаться не собирается. Разве что в неофициальной обстановке. А это было возможно только на Новогодних гуляниях, когда была запланирована Большая охота. Да еще и Бестужев, который решился спрашивать у нее что-то по этому поводу. Как он вообще посмел пытаться решать за нее, с кем ей встречаться и когда. Она почти всю свою жизнь провела в условиях, когда ею вертели как куклой, кто во что горазд. И сейчас она не позволит собой командовать никому, тем более вице-канцлеру, который и так умудрился почти впасть в немилость.

— Алексей Петрович, меня весьма впечатляет ваша преданность дружбе, но высочайшие переговоры с иноземными послами вас ни в коем случае не должны беспокоить, — медленно произнесла Елизавета ледяным тоном, от которого в обоих присутствующих в комнате мужчин по спине пробежали полчища мурашек. Уж лучше бы она просто накричала на Бестужева. Тогда был бы шанс на то, что императрица скоро отойдет и все будет как прежде. Такой же тон надежду на подобный исход не давал. — Однако ты можешь передать, как друг, что Кармайкл может увидеть меня на охоте. И, ежели звезды будут ему благоволить, мы перекинемся с ним парой словечек, вот так запросто, как бывалые охотники. А теперь ступай, Алексей Петрович, ступай. Ты человек занятой, как ни крути, а дел много тебе Отчизна поручила. Не смею боле задерживать. — Бестужев выскочил из гостиной сразу же, как только Елизавета взмахнула рукой.

В соседней комнате было более многолюдно. Фрейлины, кавалеры, практически весь двор был предоставлен самому себе. Но никто и не думал расходиться по своим делам, потому что каждый мог совершенно внезапно понадобиться Елизавете.

Бестужев остановился рядом с упомянутым Елизаветой обер-гофмаршалом Шепелевым.

— Скажи мне, Дмитрий Андреевич, что в последнее время происходит с ее величеством Елизаветой Петровной? — спросил Бестужев у Шепелева.

— Хандра, Алексей Петрович. Ее величество изволит хандре предаваться. Уж не знаю, что тому виной, но настроение Елизаветы Петровны не поднялось даже тогда, когда ей вести о взятии Дрездена гонец доставил, — Шепелев с философским видом поправил парик. При дворе Елизаветы парики все еще были в ходу, не то что при Молодом дворе. Бестужев привычно скривился вспомнив наследника. Вот где ни стыда, ни совести. Кавалеров, да и самого Великого князя скоро будут с прислугой путать. Какой позор перед иностранными послами.

— И в чем причина такой хандры? — Бестужев буквально кожей чувствовал, что его время проходит. Что еще совсем немного, и его попросят посетить дальнее поместье, в котором, вроде бы, дела не слишком хорошо идут. И это будет в лучшем случае. В худшем же, Ушаков с радостью возьмется за него, а очутиться в застенках Петропавловской крепости вице-канцлеру очень не хотелось. И ведь он даже не знал причин недовольства им Елизаветой Петровной, вот что было самое обидное. В его противостоянии Лестоку и Шетарди была хоть какая-то видимость благородных интриг, хитросплетения которых доставляли ему удовольствие. Что происходило сейчас, он никак не мог понять и это его беспокоило. А ведь дошло до того, что извечный противник Бестужева — Александр Румянцев с головой ушел в этот, прости Господи, срамной журнал, и на него вовсе перестал обращать внимание. Да еще и какое-то тайное общество объявилось. Вон сколько мужчин кольцами особенными светят. И вроде бы и не делает это общество ничего особенного, даже часто не собирается, а недавно сиротский дом был открыт, под патронажем Ушакова. Якобы на пожертвования открыт, только вот почему-то никто не помнит, когда пожертвования эти собирали. Да и других странностей полным-полно будет.

— Не знаю, Алексей Петрович, вот те крест, не знаю. Говорят, что нездоровится матушке Елизавете Петровне. Просто она крепится, вида на людях не подает. Как бы чего не случилось, упаси Господи, — и Шепелев перекрестился, поглядывая на дверь в гостиную, где Елизавета хандрила в одиночестве. Ну не считать же полноценной компанией одного-единственного Разумовского.

— Да, похоже, что так оно и есть, — кивнул Бестужев и направился к выходу. Ему предстоял непростой разговор с чересчур обидчивым англичанином, которому нужно будет объявить, что никаких встреч с английским посольством у императрицы до Нового года не запланировано.

Турок зашел на постоялый двор и принялся отряхивать со шляпы снег.

— Что за погодка, просто жуть несусветная, — он бросил шляпу на стол. — Эй, хозяин! Ты вообще жив? — Ему никто не ответил, и Турок обернулся к угрюмому немцу, сидящему за столом в углу.

Немец с мрачным видом пил пиво, поглядывая в окно. Ему нужно было ехать, чтобы передать срочную депешу лорду Кармайклу, но проклятая погода спутала все его планы. И ехать-то было уже недолго, меньше дневного перехода осталось до Петербурга, и тут такая неприятность. Он уже успел много раз проклясть и Россию, и погоду, и самого английского посла, к которому король Фридрих велел нестись так, словно дьявол на пятки наступает. Да еще и нужно было депешу тайно передать. Депеша была зашита за подкладку его камзола и называлась депешей для пущей важности. Это был крошечный листок бумаги, настолько маленький, что его не смогли бы найти все агенты Тайной канцелярии, если бы решили его обыскать.

В этой таверне кроме скучающего хозяина не было ни души. Гонец был единственным посетителем, которого пурга застала в пути. Он проехал путь от Саксонии почти до Петербурга и как только пересек границу с Россией, погода начала резко портиться. Фриц фон Майер счел бы это дурным знаком, но, к счастью, он уже пару раз побывал в этой варварской стране, чтобы уже ничему не удивляться.

— Вечер добрый, господин хороший, — Майер поднял голову на молодого русского, сразу же опознавшего в нем немца и заговорившего на его родном языке. — Вы случайно не знаете, хозяин этой дыры не пошел кончать жизнь самоубийством?

— Эм, насколько я знаю, нет. Он сейчас на кухне, готовит что-нибудь съедобное, — Майеру было скучно, и он решил, что ничего криминального не случится, если он немного поболтает с незнакомцем.

— Сам? А куда дворовые делись? — Турок удивленно огляделся по сторонам.

— Насколько я понял, они с утра в церковь уехали в ближайшую деревню, но эта жуть на улице застала и их врасплох, поэтому хозяину приходится все делать самому, пока они не вернуться.

— А, ну разве что так, — Турок хмыкнул про себя и указал рукой на стул, стоящий напротив Майера. — Вы позволите?

— Почему бы и нет, — пожал плечами Майер. — Господин...

— Ломов, — Турок сел за стол и вытянул в проход свои длинные ноги. — Андрей Ломов.

— Франц фон Майер, — представился немец в ответ. — Господин Ломов, вас, я полагаю метель тоже застала врасплох?

— Не то слово, — Турок махнул рукой. — А я еще и как назло верхом решил поехать. Думал, что меня с седла сдует. Пришлось помогать мальчишке-конюху коня в конюшню увести. Эй, хозяин, мать твою! — заорал он уже по-русски и стукнул кулаком по столешнице.

— Тутучки я, ваша милость, — в зал выскочил невысокий плотный мужик, обильно присыпанный мукой. Даже в бороде была мука, а на щеках белые следы выпачканных в муке пальцев. — Скоро все будет готово.

— А ты что же, решил морду с волосьями напудрить, да слегка переборщил? — Турок удивленно разглядывал хозяина.

— Да что вы, ваша милость, как можно? Это от великого рвения запылился, не иначе.

— А куда же ты повариху дел? — Турок не мог сдержать ухмылки.

— Так ведь вся прислуга — родственники. Отпросились в церковь, бабка у них померла, проводить, значица. Ну как тут не отпустить, что я зверь что ли? Да и посетителей не было вовсе. А тут пурга налетела. Ведь с утра в небе ни облачка, и раз — светопреставление целое, — хозяин попытался вытереть руки о штаны, но только еще больше замарался. — А вы что-то хотели, ваша милость? А то мне за горшками следить надобно.

— Вина тащи. Только хорошего, — Турок подбросил вверх серебряную монету, которая как по волшебству исчезла в руке хозяина. — Смотри у меня, не вздумай кислятину какую подсунуть.

— Как можно, ваша милость, — хозяин так достоверно изобразил оскорбленную невинность, что Турок не выдержал и захохотал.

Майер понимал через слово, о чем говорил его случайный знакомый с хозяином и оттого хмурился все сильнее.

— Сейчас принесут вино, — Турок потянулся и посмотрел на немца. — Составите мне компанию?

— Я бы хотел сохранять ясную голову, чтобы продолжить путь, как только метель успокоится.

— Боюсь, что это произойдет не скоро, — покачал головой Турок. — До утра точно погода не восстановится. А мы с вами оказались, похоже, единственными неудачниками, попавшими в сети стихии.

— Да, похоже на то, — Майер отодвинул в сторону кружку со скверным пивом. — Вы правы, господин Ломов. Раз уж выпал случай отдохнуть, хоть и такой непредвиденный, то, почему бы им не воспользоваться. Тем более, что вы угощаете, — он хохотнул и непроизвольно дотронулся до того места на камзоле, где под подкладкой находился весьма ценный клочок бумаги. Турок проследил за этим движением быстрым взглядом и отвел глаза до того момента, как Майер увидел его заинтересованность.

— Да, я угощаю, — Турок широко улыбнулся. С этой метелью ему просто несказанно повезло. Потому что это был тот самый шанс выяснить, что же везет гонец Фридриха англичанину, не привлекая внимания.

Только когда мы пересекли границу Пруссии, я выдохнул с облегчением. Честно говоря, мне уже начало казаться, что мы никогда не покинем Мекленбург. Что мы застряли в герцогстве навечно, во всяком случае до Нового года.

Все дело в том, что герцог решил уйти от всех возможных проблем, связанных как со мной, так и с королем Фридрихом, очень банальным способом — он спрятался. Спрятался Кристиан Людвиг очень качественно и, как оказалось, надежно. Во всяком случае, искали мы его вместе с обеспокоенным сыночком двое суток. Зато я сумел оценить комфорт герцогского охотничьего домика, в котором мы с Фридрихом были вынуждены заночевать. Искали мы его совсем не в том месте, где герцог спрятался. Его дети, жена и почти вся челядь твердо были уверены, что он уехал поохотиться, чтобы нервы успокоить. Наверное, это все-таки соответствовало действительности. Вот только уехал он охотиться совсем не на ту дичь, что водилась в лесах герцогства.

Нашли мы его в итоге у любовницы, весьма привлекательной и соблазнительной девицы на окраине Шверина, где было целое любовное гнездышко свито. Глядя на фройлян Хельгу, я в чем-то понимал герцога, потому что одетая полупрозрачных пеньюар нимфа на пару мгновений заставила меня забыть обо всем на свете, и думать только о том, как бы половчее семейство Мекленбургов выпроводить отсюда, чтобы остаться с ней наедине.

Но приволочь достопочтенного отца семейства домой — это было еще полбеды. Самой настоящей проблемой стало то, что нам с трудом удалось найти священника, который согласился обвенчать Петьку с Софией. А все потому, что они, к разным конфессиям принадлежали. Вот никогда это особой проблемой не было, а в этом мерзком герцогстве вдруг поднялось во весь рост. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда я, доведенный до белого каления, заявил, что немедленно возвращаю сюда в Шверин полки, и объявляю захват герцогства. А потом, пользуясь произволом захватчика, попросту запрещаю лютеранство на территории конкретно этого гадюшника. Вот тогда все, наконец-то, зашевелились.

На этом фоне дуэль, на которой убили посланника Фридриха, попросту забылась. Зато я начал искренне сочувствовать новоявленной графине Румянцевой. Как же я ее понимаю. Тут не просто в карету к симпатичному русскому парню залезешь, тут и в кровать запрыгнешь, лишь бы свалить из этого дурдома, желательно подальше и навсегда.

Мы настолько задержались в Шверине, что никак не могли догнать мою армию, которая, по моим расчетам уже должна была подходить к Берлину. Невольно вспоминалось письмо Луизы Ульрики, в котором она предупреждала меня о привычке Кристиана Людвига менять решения по несколько раз на дню. Кстати, давненько я от нее не получал писем. Но, наверное, это к лучшему. Все-таки Фридрих ее брат, а это что-то, да значит.

— Ваше высочество, впереди конный отряд, — я моргнул, прогоняя сонную одурь. Проснулся от того, что карета остановилась, но в себя окончательно так и не пришел.

— Что за отряд? — я вышел из кареты и теперь сам видел приближающихся всадников. Их было меньше, чем нас, но небольшое количество не исключало диверсий, поэтому Михайлов очень ненавязчиво оттеснил меня в сторону, закрывая своим мощным телом.

— Вроде наши, но мундиры-то можно любые нацепить, — проговорил Михайлов, слегка напрягшись и положив руку на рукоять пистолета, который был у него за поясом.

— Эй, остановитесь и представьтесь! — раздался голос Наумова, который непонятно каким образом очутился в моей свите. Вроде я его из Киля не отзывал, и его полномочия другому не передавал. Хотя, может и отзывал. Я в Киле много чего в горячке наговорил, а, зная Наумова, легко можно предположить, что некоторые мои слова он воспринял как приказ, который поспешил исполнить, пока я не опомнился и не вернул все как было. Теперь-то поздно что-то менять, и можно уже не шухариться.

— Полковник Чернышев Захар Григорьевич, — всадники остановились и теперь один из них объяснял, какого черта они скакали практически нам наперерез. — Прибыл по приказу ее величества Елизаветы Петровны с подкреплением.

— То есть, ее величество считает, что такого подкрепления вполне достаточно в войне с Фридрихом Прусским? — я вышел из-за спины Михайлова и удивленно рассматривал четырех офицеров во главе с тем самым Чернышевым. Я его, кстати, узнал. Он меня встречал в Риге, когда меня везли в качестве подарка тетке. — Однако. Я, конечно, был уверен, что ее величество очень неординарный человек, но почему-то не думал, что до такой степени.

— Нет, ваше высочество, вы не так поняли, — Чернышев спешился, поклонился и принялся объяснять. — Наши полки благополучно соединились на подступах к Берлину, а я поехал вам навстречу, чтобы внезапное пополнение не вызывало вопросов.

— Вот это как-то больше похоже на правду, — я разглядывал высокого с хорошей фигурой бойца красивого Чернышева. — Вы быстро приехали. Как вам это удалось?

— Кавалерия обычно быстрее передвигается, нежели пехота, — просто ответил он. — К тому же нас очень быстро попросили покинуть территорию Польши. Я, если честно, в растерянности, что послужило тому причиной. — Я прикусил язык, чтобы не ляпнуть что-то типа: «Ты послужил причиной. Понятовский, как только тебя увидел, а особенно увидел, как на тебя смотрит его женушка, скорее всего, был готов изобрести паровоз, чтобы выбросить тебя побыстрее из Варшавы». Ничего подобного я, разумеется, не озвучил.

— Понятия не имею, что могло послужить причиной такого вопиющего отсутствия хоть какого-то гостеприимства. А, если учитывать откровенную помощь нашим врагам, боюсь, что Речь Посполитая готовит нам подложить огромную свинью, в виде предательства.

— Вот как, — Захар только покачал головой. — Думаю, что этот момент лучше держать в голове, дабы потом не удивляться, если Понятовский все-таки захочет всадить нам нож в спину.

— Надо сказать, очень верное замечание, — я кивнул и сунул руки в карманы. — Холодно, черт подери.

— Зима близко, — он сказал это так, что я едва сдержался, чтобы не заржать. Слишком уж много ассоциаций из моей прежней жизни вызывает данная фраза.

— Так говорите, полковник, армия уже на подступах к Берлину? — он кивнул. — И скоро мы ее все-таки нагоним?

— Да, ваше высочество, именно так, — Чернышев замолчал, я же на пару минут выпал из реальности, обдумывая сложившуюся ситуацию. Когда я снова включился в разговор, все мои офицеры смотрели на меня, ожидая, что я скажу.

— Хорошо. Тогда у меня только один вопрос, мы будем ждать австрийцев, или попытаемся взять Берлин своими силами?