Последний дракон

Обратно в Березки

Мокрый снег тяжело падал, засыпая все на свете — дорогу, ветви деревьев и нас. Я радовалась тому плащу с капюшоном, что дали мне гельты, но все равно это был трудный поход в холоде и сырости. Мы, сколько было в наших силах, держались болотных земель, но здесь на третий день стало куда больше селений, которые мы проезжали. Темные вспаханные поля, мокрая зимняя трава под снегом и селения, что жались меж холмами.

У нас не было лошадей, а мы спешили, и я не могла не думать о своей лошадке Шелковой, что наверняка стояла в конюшне Портового Местера и лениво жевала сено. Но все же лошади могли нам помешать, когда все время надо быть готовым спрятаться в придорожной канаве или за кустом, если драконий дозор проезжал мимо.

— Сдается мне, будто ты говорил, что они все вместе были наверху в Высокогорье, — прошептала я Нико.

— По-видимому, не все, — ответил он. — Мы спокойно можем продолжить наш путь.

Кармиан уже поднялась.

— Так вот! Нынче ночью мы ночуем на постоялом дворе, — сказала она и громко закашлялась. — Сколько будет стоить, пусть стоит. Если ноги еще долго будут такими же мокрыми, у меня меж пальцами вырастут плавательные перепонки, как у птиц.

Вообще-то она была на диво молчалива все это время, с тех пор как мы покинули селение гельтов. Нет, еще раньше. Примерно с тех пор, как она добилась своего этим брачным контрактом. Быть может, она наслаждалась своей победой… Ведь о Кармиан никогда ничего не узнаешь!

— Мы не очень далеко от Березок, — сказала я, потому что, пока мы шли, я долго об этом думала. — Нико, мы могли бы одну ночь с удобствами переночевать на тамошнем дворе.

Одна мысль об этом пробудила во мне такую тоску по дому, что поднялась даже боль в груди. Мне пришлось напомнить себе, что Дома Под Липами больше нет и мне некуда стремиться. Но там оставались постоялый двор, и кузница, и селение, и все прочее, все вместе хорошо знакомое и надежное. Я обрадовалась бы даже встрече с Силой.

— Они знают, кто я, — сказал Нико.

— Но они никогда никому об этом не скажут.

Он, взвесив мои слова, произнес:

— Может быть.

Кармиан, сняв на минутку шляпу, стряхнула снег с полей.

— Коли снегопад продлится, мы вынуждены будем спрятаться под крышей, — сказала она и закашлялась вновь.

— Ты заболеваешь? — спросил Нико.

— Нет!

— Ты кашляешь.

— Ну и что? Тебе это мешает?

Что происходит? Почему она так груба с ним? Если это должно изображать радость победы, не хотела бы я очутиться рядом с Кармиан, если бы она потерпела поражение.

Нико не произнес ни слова в ответ. Во всяком случае о ее кашле. Но чуть позднее он, повернувшись ко мне, спросил:

— Сколько еще отсюда до Березок?

Я огляделась. Из-за снега вся земля казалась одинаковой, а все поля походили одно на другое, но кажется, я узнала тополя, росшие вдоль дороги.

— Еще час, — сказала я. — Быть может, два!

— Хорошо. Тогда идем!

Я глядела на кучу черных от копоти балок и обломков стен, что некогда были нашим домом. За те два года, что прошли с тех пор, как Дракан сжег его, никто ничего не сделал, чтобы убрать там или построить что-то новое. Если вспомнить, каковы были времена, это было совсем не удивительно — что толку тратить время, силы и деньги на то, что будет снова разорено.

Нико положил мне руку на плечо. Я знала, что он видел слезы в моих глазах.

— Ты жила здесь? — спросила Кармиан.

Я кивнула:

— С тех пор как родилась и… и еще два года назад.

Она больше ничего не сказала. Но с того дня перестала называть меня «милостивая фрекен».

— Пошли дальше! — сказала я. — Здесь нет ничего такого, на что было бы весело смотреть.

Охотнее всего я избежала бы этого зрелища, но ведь это было невозможно. Дорога как раз вела мимо нашего прежнего дома.

Последний отрезок пути вьюга так густо мела, что не было видно, куда ставить ноги. Повезло, что я так хорошо знала здешние места, а не то мы бы сбились с пути. От того, что осталось от Дома Под Липами, до селения было не более полумили, но и эти полмили все же были добрых полмили!

Чудно было очутиться снова в Березках! Я остановилась среди площади с постоялым двором на одной ее стороне и с кузницей — на другой. Оттуда не доносились удары молота, но ведь час был поздний — уже почти стемнело, потому как облака на небе были так тяжелы.

— Пойдем сначала в кузню? — спросила я.

Эллин и Рикерт были все равно что теткой и дядей для Давина, и Мелли, и меня, а когда матушка отсутствовала либо как врачевательница, либо как Пробуждающая Совесть, мы всегда могли найти убежище в кузне. Эллин, пожалуй, больше любила Давина и Мелли — особенно Мелли, я хорошо это знала. Но я всегда была желанной гостьей в ее доме, да и сейчас не сомневаюсь в том, что так будет и дальше. А разве не кузнец и его жена спрятали моих брата, сестру и даже нашего старого пса Страшилу в тот раз, когда, желая отомстить Пробуждающей Совесть и ее детям, сюда явился Дракан?!

— Кузнец или постоялый двор, мне все едино, — сказала Кармиан, — лишь бы поскорее избавиться от холода и мокрого снега.

Не думаю, что кто-то уже видел нас, потому что никого на площади не было, да и неудивительно в такую-то погоду. По старой привычке я прошла через саму кузницу, где Рикерт, стоя за наковальней, так часто ковал гвозди для подков или крюки для очага, либо лемеха, если не было лошади, которую нужно подковать. Сейчас там темно и тихо, но заметно, что нынче он работал, потому что было тепло, а в горне еще рдел огонь.

Я постучала в дверь самого дома:

— Эллин? Рикерт? Можно нам войти?

Прошло очень много времени, прежде чем дверь отворилась. В проеме стоял Рикерт, может, не такой рослый, как Каллан, но по-прежнему широкий в плечах. Он щурился, словно мы только что разбудили его. Казалось, до него не сразу дошло, кто я.

— Дина! Пресвятая Магда, ведь это же малютка Дина!

А потом он сделал то, чего никогда прежде не делал. Он обхватил меня могучими руками и сердечно обнял, да так сильно, что я чуть не задохнулась.

— Войди! Войди в дом!

Мы последовали за ним и вошли в кухню с черным железным очагом, сработанным самим Рикертом. Но возле очага не было Эллин, что помешивала поварешкой в котелках и чугунах. На самом деле, казалось, будто с тех пор, как она стряпала здесь пищу, прошло уже некоторое время. И за все то время, что я знавала Эллин, я никогда не видела ее кухню такой грязной.

— Где Эллин? — спросила я.

У Рикерта поникли плечи.

— Она умерла, — ответил он, не глядя на меня. — Несколько… несколько месяцев тому назад. За четыре дня до летнего солнцестояния[19].

Это было словно удар в живот! Нет, не Эллин! Она всегда была здесь, я вообще не в силах была представить себе, что ее…

— От чего? — спросила я. — Это Дракан?..

Ведь когда случалось что-либо ужасное или кто-то что-либо отнимал у меня, он вечно первым приходил мне на ум.

Рикерт покачал головой:

— Она… она хворала. Ведь такое бывает, Дина. Она захворала и померла.

Чудовищно было в тот раз покидать Березки, но каким-то образом селение и его жители сложились в голове у меня в такую картину: Сассия с постоялого двора, мельник с его огромной семьей, Эллин и Рикерт. В моем воображении они были неподвижны. Они словно замерли в ожидании моего возвращения. Я неверно рассчитала, ведь их жизнь продолжалась. А я-то думала, что без меня здесь ничего не случится. Но Эллин!..

— Ну а как тебе живется самому? — спросила я.

Рикерт выглядел неухоженным, будто конь, которого никто не потрудился почистить. Рубашка грязная, да и волосы тоже, а кроме знакомого запаха кузницы, сажи и железа, от него несло еще чем-то гадким. Не так скверно, как от старой ведьмы, в которую играла Кармиан, до этого далеко, но все-таки… Мне тут же захотелось нагреть воды и выстирать ему рубашку.

— Да ничего, все ладно! Ведь работы хватает! — Он довольно беспомощно оглядел свою кухню. — Не знаю хорошенько, найдется ли какая ни есть еда…

— Мы можем пойти на постоялый двор, — сказала я, — но, может, можно было бы приготовить немного чаю с чабрецом или чем-то таким еще?

— Да, — ответил он. — Пожалуй, в доме кое-что осталось…

Я развела огонь в очаге и поставила кипятить воду.

Казалось, будто Рикерт только тут по-настоящему обратил внимание на тех людей, которые были со мной. Он, как бы колеблясь, кивнул Нико, словно был не до конца уверен в том, что ему в самом деле нужно было поклониться. И когда Кармиан сняла шляпу и, встряхнув головой, высвободила волосы из-под воротника, он некоторое время стоял разинув рот. А потом опомнился.

— Садитесь! — пригласил он и поспешно смел с кухонной скамьи всякие штучки-дрючки и навел порядок, чтоб Кармиан могла сесть.

Нико взял табурет в углу за очагом и уселся на него.

— Мне так больно за Эллин! Тебе, наверное, нелегко.

Рикерт смотрел на свои руки.

— Ведь это было… почти пятнадцать лет! — вымолвил он. — Так привыкаешь! И потом бывает трудновато… содержать хозяйство в порядке. — Внезапно он глянул вверх, прямо на Нико. — Я имею в виду, трудновато без нее. Ее волосы были такие мягкие, — произнес он так тихо, что я почти не расслышала его слов.

Котелок закипел. Кармиан кашляла. Я оглядела всю кладовую Эллин, обошла ее вокруг, чувствуя себя, ну самую малость, незваной гостьей, потому что кладовая была единственным местом в доме, куда во времена нашего детства нам входить запрещалось. У Эллин стояли там кувшины и стеклянная посуда с ягодным вареньем и всякой зеленью, а еще там были мелкие тыковки и красная свекла, и даже теперь нашлись засушенные растения. Некоторые из них она, возможно, получила от моей матери. Я заварила чай, крепкий и душистый, и бросила туда немного сушеной черной смородины из-за кашля Кармиан.

— Вы видели тут солдат-драконариев? — спросил Нико.

— Они приходили по весне и хотели набрать солдат. Им нужны были столяры, но больше всего требовались кузнецы. Мне пришлось несколько недель прятаться в лесу, а не то забрали бы и меня, хотел я того или нет. И Эллин была уже хворая тогда… — Он, не поднимая глаз, принял из моих рук чашку чаю. — Ей трудно было одной, без меня. Однако же односельчане пособляли.

Я кивнула. Многое можно сказать о Березках, но, когда приходит нужда, тамошние жители изо всех сил стараются помочь друг другу.

— Как ты справлялся в лесу? — спросил Нико.

— Я там был не один… там был народ.

— Из селения?

— Да, но и… другие тоже. — Он слегка покосился на Нико. — Сдается мне, ты их знаешь!

— Предводитель? Он и его люди?

Кузнец кивнул:

— Их прозвали «Лисы», потому что их никогда ни за что не поймаешь и их никогда ни за что не увидишь, хоть и знаешь: они есть. Драконарии их ненавидят.

Я знала, о чем думал Нико. До Высокогорья было по-прежнему далеко, а чем дальше мы уходили от болот, тем меньше оставалось гельтов, которые нам помогали. А помощь нам была нужна. Денег у нас не было, а по здешней погоде приходилось добывать себе пропитание, хороший ночлег и время от времени немного тепла.

— Они могут нам помочь, — сказала я.

— Да! Возможно!

— Почему же нет?

Нико скорчил какую-то чудную гримасу:

— Потому что у Предводителя свое мнение о том, на что я гожусь. Но я думаю об этом не так, как он.

В этом Нико был прав. Если было бы так, как хочет Предводитель, Нико бы уже стоял во главе мятежников и собирал всех, кто хочет покончить с Драканом. Но Нико вообще не собирался никого возглавлять, и особенно там, где убивают людей.

— Никакого выбора у тебя нет! — вдруг произнесла Кармиан. — Если Дракан, как мы думали, хотел быть в Дунарке, то, возможно, твой план удался бы. А теперь тебе нужна рать.

Но Нико по-прежнему упрямо тряс головой.

— Людям, что погибают, нет числа, — молвил он. — Почему я должен множить жертвы и просить еще других сделать это?

Мы пили чай в молчаливой усталости. Даже Кармиан не произносила ни слова. Может, потому, что с нами был Рикерт, а может, мы все вместе слишком устали, для того чтобы ругаться.

В конце концов я встала.

— Оставайтесь здесь! — сказала я Нико. — Ведь чем меньше людей тебя увидят, тем лучше. Там, на постоялом дворе, могут служить и чужаки.

Он кивнул.

— Можем мы здесь переночевать? — спросил он Рикерта.

Там было хоть и грязновато, и захламлено, но во всяком случае тепло, а если на постоялом дворе можно было встретить чужаков, так лучше было здесь и оставаться.

— Сколько угодно!

Я снова надела свой мокрый плащ и поплелась, окунувшись в снежную слякоть, наискосок через площадь в трактир постоялого двора. И очень хорошо, что Нико со мной не было. Там за двумя столами сидели пятеро чужаков, и, если даже ни один из них не смахивал на драконария, там было еще множество людей, которые наверняка не прочь были бы заработать сто марок золотом.

Я поначалу едва узнала Сассию. Она стала такая взрослая. Волосы длинные, ростом выше… и еще у нее появились грудки. Она стала куда краше, эта счастливая девчонка! Да, счастливица! Не то что я… Я становилась все более и более колючей и неприветливой, как лешачок, которого вытащили из болота.

— Добрый вечер! — учтиво поздоровалась она. — Минутка, и я к вашим услугам… — И тут она узнала меня. — Дина! Дина, это ты?

Я кивнула. Внезапно какой-то ком застрял у меня в горле. Сассия отставила в сторону поднос с кружками пива и, чуть смущенная, стояла, вытирая руки о передник.

— У тебя все хорошо? — спросила она.

Я не решилась бы это утверждать, но кивнула в ответ, потому что не могла я сказать: «Нет, у меня все не так ладно, потому что я в бегах вместе с законным наследником князя и его будущей женой, которую не переношу, а нас все время пытаются захватить в плен или убить… И еще я не знаю, любит ли меня по-прежнему моя мать, ведь я, пожалуй, становлюсь чернокнижницей, а кроме того, ненавижу свои волосы». Нет, наверняка было лучше не рассказывать ничего.

Вдруг Сассия смущенно слегка обняла меня.

— Я ведь так много думала о тебе! — сказала она.

— И я тоже! — произнес кто-то другой.

Я быстро обернулась. Один из гостей поднялся из-за стола и стоял теперь между мной и дверью.

То был Ацуан!

Редкостная жемчужина

— Кто это? — прошептала Сассия.

— Мой… мой дядя… Могу я выскочить в кухню и улизнуть через заднюю дверь?

— Тебе незачем бежать от меня, — сказал Ацуан. — Я хочу просто поговорить с тобой.

Да, так я ему и поверила! У меня на локте остались синяки там, где он держал меня в последний раз, когда хотел «поговорить со мной».

— О чем поговорить?

— О твоем отце. О твоей матери. О тебе.

Я невольно остановилась. О моем отце, о моей матери, обо мне. Да, пожалуй, кое-что и было, о чем стоило поговорить. Но не с тем, кто попытался купить меня, словно я была собакой. Если б он только не походил так на моего отца! Это было несправедливо. Я ощущала огромную пустоту в душе всякий раз, когда смотрела на него.

С другой стороны, может, не худо поговорить с ним здесь, в трактире в Березках, где полным-полно людей, которые не будут стоять и любоваться, если он попытается меня утащить.

— Как ты меня отыскал? — спросила я, чтобы выиграть время.

— Я расспрашивал то тут, то там, и нашлись люди, которые вспомнили, из каких мест Пробуждающая Совесть. Я подумал, что ты, пожалуй, вернешься домой, если сможешь, — а ты так и сделала.

Какая же я дура!

— Садись же, Дина! Я тебе ничего плохого не сделаю.

Сассия слушала с широко раскрытыми глазами, и тут уж, пожалуй, ничего не скажешь. Она не знала, что у меня был дядя, да начнем с того, что она не знала, что у меня был отец. А уж какой-то там вовсе обычной беседы дяди с племянницей ведь вообще до сих пор никогда не бывало.

— Позвать отца? — спросила она.

На постоялом дворе никакого вышибалы не было. Отец Сассии был достаточно крупный и сильный, чтобы справиться с такого рода работой, коли потребуется, и одна мысль об этом внушала мне спокойствие. Нет! Ацуан не причинит мне никакого зла! Он не сможет! Не здесь!

— Пока не надо! — ответила я так громко, что Ацуан слышал мои слова, но если он хоть пальцем тронет меня…

Сассия кивнула, но глаза ее стали еще шире.

— Только скажи! — сказала она.

Ацуан слушал с легкой улыбкой. Такой улыбкой, что слишком напоминала мне улыбку отца.

— Ты собралась с силами?

Хотела бы я знать, что он имел в виду.

— Мы можем по-доброму поговорить друг с другом, — сказала я. — Но даже не пытайся увести меня силой.

Он слегка поклонился все с той же улыбкой в уголках рта.

— Как хочешь, — молвил он. — Не изволит ли медамина присесть?

Я села.

— Чего тебе надо от меня?

— Прежде всего: где он?

Сначала я подумала о Нико и с перепугу стала размышлять о том, откуда Ацуану известно, что мы вместе. Но тут я вспомнила: ведь он уже в последний раз, когда мы виделись, задавал такой же вопрос и тогда он имел в виду Сецуана.

— Он умер! — ответила я и почувствовала, как слезы выступили у меня на глазах. — Он… был убит в… Сагис-Крепости.

Некоторое время Ацуан неподвижно сидел, не произнося ни слова.

— Кем? — спросил он.

— Одним из княжеских Наставников. Местером Вардо. Но он тоже помер.

Ацуан коротко кивнул, будто он только этого и ожидал.

— Матриарха[20] этому не обрадуется!

— Кто?

— Ее высокородие Матриарха Инеце Сина. Моя тетка со стороны матери. Сестра твоей бабушки со стороны отца.

Я не знала, что бабушка моя померла и что сестра ее теперь глава отцовского рода. Я и имя ее услышала впервые.

— Вообще-то я не радуюсь, — сказала я. — Но что случилось, то случилось.

— Когда?

— Вскоре после праздника Середины Лета.

«Почти одновременно с Эллин, — внезапно подумала я. — Как удивительно, что человек, так много значивший для нас, помер, а мы об этом и не знали. Мелли по-прежнему этого не знала. Давин этого не знал. В их мыслях она по-прежнему жива».

— А до того, как умереть, он дал тебе свою флейту?

Я кивнула.

— И научил тебя играть на ней?

— Да! Немного!

— Ты, должно быть, была толковой ученицей. Ты чуть-чуть не заставила меня самого задремать в жалкой маленькой хижине в Дунбаре.

— Ты чернокнижник? — спросила я.

— Что-то в этом роде. Но не совсем обычный.

За всю свою жизнь я встретила одного-единственного чернокнижника, так что я не знала, что он имел в виду: «Не совсем обычный». А Сецуан был обычным?

— Почему ты, собственно говоря, меня боишься? — спросил он.

— Ты хотел продать меня!

— Да! Выкупить тебя на свободу из когтей Кадора. Или Вороны, как его обычно называют. Ты хотела остаться у него?

Да ни за что! Я помотала головой.

— Вот услуга, которую я пытался тебе оказать.

— И если бы это тебе удалось? Ты что, таким способом хотел дать мне свободу?!

— А ты не поверишь, если я скажу «да»?!

Я капельку подумала:

— Нет, пожалуй, не поверю.

— Почему, собственно говоря? Почему ты только и ждешь от меня гадостей?

Это была все та же жадность, затаенная жадность его рода. Ну и еще страх моей матери перед всем его семейством. Но она боялась и Сецуана, и, быть может, куда больше, чем стоило.

— Сколько он хотел получить за меня? Ну, он — Ворона?

— Семьдесят марок серебром.

Я кивнула. Этих денег, по словам Вороны, и стоил утраченный груз, так что плата за меня была возмещением.

— И ты бы отдал ему столько?

— Ты этого стоишь. И еще больше.

Загордиться мне, что ли?

— И ты хочешь заставить меня поверить, что заплатил бы за меня столько денег, а потом, ничтоже сумняшеся, отпустил?

Он покачал головой, но это наверняка не был ответ на мой вопрос, а скорее удивление.

— Не понимаю тебя, Дина! Ты знаешь, что мы тебе предлагаем?

Вот этого я не знала. Так далеко в наших разговорах мы не заходили.

— Дворец Матриархи — один из самых больших в Кольмонте. Род Сина владеет несметными богатствами, огромными угодьями. Тебя бы почитали и тобой бы восхищались за твои дарования. Ты… ты — редкостная жемчужина, Дина, ты — человек с двумя необыкновенными дарами сразу! Семьдесят марок серебром! Ты бесконечно дороже стоишь, а здешние этого не знают. Я слышал, что толковали о тебе матросы. Будто ты — ведьма или даже демоница. Твоя жизнь здесь — нищета и опасность, глумление, страх и презрение. А также, думается, одиночество! Почему же ты страшишься того, что мы можем дать тебе?

Я не знала, что сказать. Его слова звучали так, будто я принцесса, что по каким-то загадочным причинам охотнее вываляется в грязи, в болотном иле, нежели воссядет на троне, разодетая в шелк и бархат. А ведь о страхе и презрении Ацуан говорит правду. Даже матушка… даже моя матушка боялась того, что дал мне мой отец. Того, что таилось во мне, хотела я того или нет.

— Когда что-то покупают, — медленно вымолвила я, — так только из-за того, что думают, будто могут этим владеть…

Он учтиво молчал, словно ожидал, что я продолжу, словно думал, что я еще не дошла до самого важного. Когда же он понял, что нежелание быть в чьей-либо власти и было самое важное, снова начался бесполезный спор.

— Ведь каждым из нас владеют, — сказал он. — Мы все принадлежим кому-то или чему-то. Ворона полагал, будто ты его собственность, но ты одурачила его, и это хорошо, такому низкому человеку опасно владеть такой жемчужиной, как ты. Но я полагаю, что на самом деле ты принадлежишь своей матери. Разве нет?

— Я… — Я сбилась. — Я хотела сказать, что не принадлежала никогда никому. — Она мной не владеет, — произнесла я. — В этом разница.

— Сильные люди порой могут выбирать, чьей собственностью им хотелось бы быть, — сказал он. — Ты достаточно сильна. Поэтому Ворона не смог тебя удержать. И поэтому, возможно, это даже не в силах твоей матери. Когда я смотрю на тебя, я вижу, что ты больше целиком ей не принадлежишь. Однажды ты совсем освободишься от нее. Но берегись! Потому что тот, кто никому не принадлежит, человек ненастоящий.

Я вдруг ужасно перепугалась, когда он произнес эти слова. Казалось, земля внезапно разверзлась под моими ногами. Подумать только, а вдруг он прав? Я ведь хотела бы быть дочерью моей матери, коли бы она хотела владеть той частью меня, что принадлежала ей, а не той, что была от отца… Я подумала о словах Мейре: «Нить раздвоилась, но ты не можешь следовать обоими путями. Выбирай, прежде чем обе нити лопнут».

Быть мне частью своей матери или частью отца? А не могу ли я быть обеими этими частями? И самой собой?

— Кому принадлежишь ты? — спросила я.

— Моему роду!

— И тебе… легко живется с ним?

— Я горд этим. Дина, мы будем ценить тебя. Ты даже не ведаешь, насколько высоко… Мы будем наставлять тебя, как использовать оба твоих дара — матери и отца. И почитать тебя за это.

— Быть может, в клетке? Как редкостную птицу? Вот Вальдраку тоже ценил меня и гордился мной. Своим собственным маленьким послушным оружием.

Ацуан был страшно потрясен:

— Да нет же! Ничего подобного! В клетке! Какого ты мнения о нас. Ты сможешь свободно приходить и уходить, куда и когда вздумается.

— А если захочу уйти от вас навсегда?

Он склонил голову:

— Это причинило бы нам боль. Однако же я не верю, что тебе стоит делать такой выбор, Дина. Сначала познакомься с нами.

Тут он собрался дотронуться до моей руки, но одумался. Ведь я угрожала ему отцом Сассии, если он хотя бы пальцем дотронется до меня.

— Дина, как ты можешь отвергать нас, когда ты вообще нас не знаешь? Очень плохо, что мне предстоит вернуться домой и рассказать, что мы потеряли Сецуана. Но если я вместо него смогу представить им тебя и сказать: «Вот его дочь, и она всё, кем он был, и еще больше», они станут петь, и плясать, и праздновать, Дина. Они станут ликовать. И будут почитать тебя.

Мне пришлось смахнуть слезы, навернувшиеся на глаза. Он так полагал. Теперь я верила, что он говорил правду. И мысль о том, что кто-то может ликовать из-за меня… «…она всё, кем он был, и еще более того…» Я-то привыкла к тому, что народ, завидев меня, переходит на другую сторону улицы.

— Я не могу, — прошептала я. Я почувствовала себя глубоко несчастной из-за этого. — Не могу сопровождать тебя.

Он пристально посмотрел на меня.

— Ты по-прежнему принадлежишь своей матери, — снова сказал он.

— Нет. Или… да, но вовсе не так, не по-твоему. Но есть люди, к которым я не могу попросту повернуться спиной.

«Не вздумай рассказывать ему о Нико, — предупредила я себя. — Ему незачем знать это».

— Это горько, — молвил он. — Но тебе лучше знать.

Я слегка нахмурила лоб.

— Ты теперь снова отправишься домой? — спросила я и почувствовала себя немного оскорбленной тем, что он так легко сдался.

— Нет, — ответил он с легкой полуулыбкой, которая делала его так похожим на моего отца. — Но раз ты не хочешь отправиться со мной, то мне придется следовать за тобой. До тех пор, пока ты однажды не освободишься и не сможешь сделать свой выбор.

Я разинула рот.

«Ты собираешься бежать по пятам за мной, как собачонка», — чуть не сказала я, но это было бы не больно учтиво.

— Ты и вправду хочешь следовать за мной?

— Да! Если б мы смогли идти рядом, я бы предпочел это. Но если я вынужден идти за тобой следом, пусть будет так. Кто-то же должен заботиться о девочке в этой варварской стране, где дар почитается проклятием, а людей сжигают только за то, что они умеют то, чего не умеют другие.

Я сидела в полном оцепенении.

— Я… я не хочу, чтоб ты шел со мной, — пролепетала я.

— Пусть так. Но ты не в силах помешать мне быть твоей тенью.

То были последние сказанные им слова. Местер и Скюгге[21]. Брат моего отца Нацим… пожалуй, а еще брат Ацуана, безумное создание, не совсем человек, и все-таки… Человек, чья жизнь была разбита, и он был убежден в том, что мой отец забрал его душу и его имя, так что ничего другого, кроме Скюгге-Тени, не осталось. Такого Скюгге мне не надо. Ни при каких условиях.

Я резко встала.

— Отстань от меня! — произнесла я и сама отчетливо услышала, как дрожал мой голос. — Держись подальше от меня! Ты мне не нужен!

Он спокойно смотрел на меня.

— Ты делаешь свой выбор, я делаю свой! — только и вымолвил он. — Ты не можешь мне помешать!

— Позвать отца, Дина? — спросила Сассия, которая наверняка слушала украдкой весь наш разговор. — Не пора ли вышвырнуть его отсюда?

— Нет! — ответила я. — Нет, пусть он остается. Сейчас ухожу я.

И вышла, шатаясь, из трактира в снег и сумрак, на ватных ногах и забыв о еде, которую обещала принести.

Нико поднял голову, когда я вошла, и тут же понял: что-то неладно.

— Что там такое?

Я колебалась, у меня не было желания рассказывать об Ацуане, потому что стоило заговорить об этом, и мы были бы вынуждены говорить о Даре Змеи, а в мире по-прежнему осталось несколько человек, не знавших, что у меня он есть, — к примеру, Рикерт и, ясное дело, также Кармиан. Но раз Ацуан и вправду задумал стать моей тенью, лучше сохранить эту тайну.

— Ацуан в Березках! — сказала я. — Он сидит в трактире на постоялом дворе и пьет пиво.

— Ацуан? — вопрошающе произнес Нико.

И только тогда мне пришло в голову: ведь я так и не удосужилась рассказать ему мерзкую историю о том, что же произошло в тот вечер, когда Ворона пытался продать меня.

— Он — брат Сецуана, — пояснила я. — Или сводный брат.

Нико знал, как моя мать боялась Сецуановых родичей.

— Он что, пытался причинить тебе какое-то зло, Дина?

— Нет, не в этом дело. Но он сказал, что будет следовать за мной по пятам. Он сказал, что будет присматривать за мной. Но мне он не нужен.

Кармиан фыркнула:

— У тебя, милая малютка, явно какое-то особое влияние на мужчин. Они все хотят присматривать за тобой, обхаживать тебя.

Нико, неодобрительно взглянув, спросил:

— А ты не могла бы назвать ее просто Дина? Вместо всех этих кличек и прозвищ?

— «Милая малютка» никакая не кличка.

— Но у нее есть имя.

— Вот еще! Может, прикажешь мне называть тебя Князь Равн? Тебя ведь так зовут?

— Кармиан, прекрати!..

— Нет!.. Раз уж ты взялся учить меня придворному этикету, говори! Ведь нам нельзя допустить, чтобы ты стыдился своей будущей жены.

— Кармиан!

— Мне нужно вести себя иначе? Срыгнуть за столом? Облизать пальцы? Только скажи!

Нико был близок к тому, чтобы дать волю гневу.

— Прежде всего, — жестко сказал он (я редко слышала, чтоб он так говорил), — запомни, что не всё в этом мире вращается вокруг тебя. А потом, капля обыкновенной учтивости тебе бы тоже не помешала!

Кармиан встала. Ее глаза сверкали, и видно было, как бешенство выплескивается из нее, будто жар из очага.

— Приношу свои глубокие извинения моему господину Князю! — произнесла она. — В будущем я постараюсь лучше знать свое место!

— Ты куда собралась? — спросил Нико.

— Хочу выйти! Дабы принести ужин моему господину Князю. Ведь так поступает прелестная маленькая женушка?

И она стремительно выскочила из дома кузнеца.

Рикерт со все возрастающим интересом наблюдал за этой сварой.

— Это правда? — спросил он. — Ты в самом деле женишься на ней?

— Если мне когда-нибудь удастся убить Дракана, — сказал Нико с таким видом, словно он взвешивал все «за» и «против», не лучше ли оставить Дракана в живых?

— Она странная, — пробормотал Рикерт.

— Да! — согласился Нико. — Так и есть!

Прошло довольно много времени, прежде чем Кармиан вернулась назад. Она принесла самое лучшее из того, чем располагала поварня постоялого двора: жареного гуся с медовой глазурью и яблоками и сладкий пирог с черносливом на десерт.

— Ты что, заставила их жарить гуся? — возмущенно спросила я. — Мы могли бы поесть тушеную баранину, как другие!

— Побереги свою злобу! — сухо ответила она. — Им хорошо заплачено!

— Как так? У тебя, пожалуй, денег не больше, чем у других.

— Ну и что? — ответила она. — Зато они есть у твоего друга Ацуана. И нет ничего на свете, что было бы слишком хорошо для его маленькой принцессы!

Внезапно у меня вообще пропало желание отведать этого гуся, как бы чудесно он ни благоухал. Но я все-таки поела.

В эту ночь мне приснился Скюгге. И его жадные руки, его шелушившаяся кожа. Но лицо его было другим. То было лицо Ацуана.

На завтрак мы доели остатки гуся. И наконец Нико решился:

— Рикерт, ты знаешь, как нам связаться с Лисами?

— Да! Это нужно сейчас?

— Если можешь!

Рикерт кивнул.

— Подождите здесь! — сказал он. — А я погляжу, что можно сделать!

Страшнее мрака

Рикерт вернулся после полудня не один, с ним был кто-то.

— Это — Тано, — представил он. — Он может нам помочь.

То был мальчик с темными волосами, на пару лет старше меня, но крупный и сильный для своего возраста, широкоплечий, с большими руками. Видно, что, когда мальчик подрастет, он будет настоящим богатырем.

И я узнала его.

Мы оба удивились.

— Ты! — произнес он, не зная, куда девать глаза.

И я чувствовала себя не лучше, потому что у меня не было ни малейшего желания смотреть на него… Некогда Вальдраку заставил меня пустить в ход против Тано взгляд Пробуждающей Совесть лишь потому, что мальчик не желал молча смотреть, как его сотоварищи в оружейной один за другим становятся калеками, поскольку работа там была опасна.

Вальдраку ударил тогда Тано цепью поперек ладони так, что это должно было причинить безумную боль. Но не это принудило Тано упасть на колени. Он встал на колени из-за меня.

— Вы знаете друг друга? — спросил Рикерт.

Я молча кивнула. Тано вообще ничего не сказал. Нико переводил взгляд с одного на другого, пытаясь понять, о чем идет речь. Но мы молчали, и он сделал вид, будто это не важно.

— Ты знаешь, кто я? — спросил он Тано.

— Да, господин!

Нико нетерпеливо покачал головой:

— Перестань так величать меня. Никакой надобности в этом нет, да и… я этого не терплю.

Слова Нико, ясное дело, поразили мальчика, но он ничего не ответил.

— Кто я — важно лишь потому, что я очень хочу потолковать с Предводителем. И полагаю, что он охотно потолкует со мной.

Тано кивнул. А потом покосился на меня.

— А она пойдет с нами? — спросил он.

— Да!

— В таком случае я не знаю…

Нико поднял бровь:

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, не знаю, можем ли мы положиться на нее?

— На Дину? Разумеется, можем.

— Он имеет в виду, — хрипло сказала я, — он имеет в виду, что он не может положиться на того, кто некогда был оружием в руках Вальдраку.

Тано ошеломленно поднял голову, и меня озарил мгновенный блеск его темных глаз. Он, верно, не ожидал, что я сама скажу об этом.

— Но, Тано, Дина была пленницей Вальдраку. Его заложницей! И если она делала что-то, если она ему повиновалась, то лишь потому, что в противном случае убили бы маленького мальчика! Ты не знал этого?

Тано уклончиво пожал плечами:

— Кто-то там что-то такое говорил.

— Но ты этому не поверил? — спросил Нико, потому что в голосе Тано можно было уловить сомнение.

Снова это пожатие плечами.

— Не знаю. Но только не знаю, можно ли положиться на нее? Если она хранит такие тайны, которые могут погубить людей.

— Дина хорошая девочка! — произнес вдруг Рикерт. — В Дине ничего дурного нет!

Как раз тогда он пришелся мне по душе — он, Рикерт, и его спокойствие, его большие руки кузнеца и его преданность! И в самом деле к его словам Тано вроде прислушался.

— Ты уверен, Местер? — спросил он.

— Дина — славный человек, малец! Я знаю эту девочку с тех пор, как она родилась.

Тано медленно и настороженно кивнул:

— Тогда ладно! Если мы поторопимся, будем на месте до того, как начнет смеркаться.

— Кто-то идет за нами!

Это произнес Тано, но я уже некоторое время думала то же самое. Собственно говоря, вовсе не потому, что мне послышалось, это не так. Это было больше… ощущение. Я надеялась, будто сама внушила себе это, но раз Тано тоже сказал…

— Это, верно, Ацуан, — сказал, скорчив гримасу, Нико. — Он ведь грозился это сделать.

— Ацуан? — спросил Тано. — Кто это?

— Дядя Дины, — ответил Нико.

— Твой дядя? — Тано бросил короткий настороженный взгляд на меня. — Почему он болтается тут по округе и следит за тобой?

Я покачала головой:

— Он хочет… нет, я не знаю, чего он хочет.

— Он хочет носить ее на руках и защищать от опасностей всего мира, — горько, злобно и печально молвила Кармиан. — Но Дина не хочет это ему позволить.

У Тано был такой вид, будто он ничего не понял.

— Почему?

— Этого ему хочется больше всего в жизни, — сказала я, надеясь, что нам удастся избежать разговоров о Даре Змеи.

Тано понял это очень странно.

— Он хочет… обидеть тебя?.. — спросил он и сжал кулаки. — Не бойся ничего, Дина! Руки коротки! Пусть держит их при себе!

Я удивленно глянула на него. Сначала просто удивилась, какой он грозный и готов почему-то защищать меня руками и ногами. А еще я поняла, что он, собственно говоря, имел в виду.

— Ведь он же старый! — вырвалось у меня. — Тридцати лет или что-то в этом роде.

— Годы не всегда удерживают людей! — горько произнес он. — Даже не самых худших из них!

«…одна из девочек-ткачих, звали ее Миона, имела обыкновение улыбаться ему, когда видела его. А теперь она бледна и боязлива и ни на кого не смотрит. И когда он узнал, что сделал Местер ткачих…»

— Это была не твоя вина!

— Я должен был приглядывать за ней, — сказал он. — Она… У нее никого не было, кто присматривал бы за ней. И он это знал.

— Тано! Ты не можешь защитить всех людей в целом мире…

И потом до нас обоих дошло то, что случилось.

— Ты видела это, — обвиняюще произнес он. — Видела это в моей голове.

Что пользы отрицать? Ведь я уже, так сказать, призналась.

— Это было не по моей воле, — сказала я.

И подумала о том, как разъярилась Кармиан, когда я увидела некоторые из ее мыслей.

— Я не вольна держать это в узде. Это является, когда пожелает.

Он продолжал смотреть на меня. С той самой безумной мужественной гордостью, которая была при нем и тогда, когда он стоял перед Вальдраку.

— Тогда сделай это! — сказал он. — Пожалуйста, погляди. Отыщи ее! Похозяйничай у меня в голове.

У него были очень темные глаза. Темные, будто ночное небо. Как он мог стоять здесь и смотреть в глаза мне, зная лучше, чем кто-либо другой, чего это может стоить? Этого не мог даже Нико, хоть и пытался.

Тано ждал: что-то должно случиться, но мой капризный дар снова сжался и скрылся.

Он зажмурил глаза.

— С тобой что-то произошло, — сказал он. — Ты — другая.

— У меня больше не глаза Пробуждающей Совесть. Не такие, как прежде.

Казалось, он не поверил мне, и в этом ничего удивительного не было. Я поняла это, когда заглянула ему в голову.

— Твой дядя… — наконец произнес он. — Нельзя позволять ему идти за нами по пятам. Лучше, чтобы он не знал, куда мы идем.

Ему не хотелось говорить громко, открыто, и, возможно, это было разумно. Кто знает, не подслушивал ли нас в это время Ацуан?

— Да! — подтвердил Нико. — Это было бы ошибкой… Но что нам делать?

Справедливый вопрос. Мы шли пешком, и снег доходил нам до лодыжек. Мы не могли убежать от него, а Ацуану все было куда как легко, стоило лишь приглядеться к нашим следам.

— Позови его! — вдруг сказала Кармиан.

— Позвать его? Зачем это?

— Он твой пес, не так ли? Если ты позовешь, он вынужден будет прийти.

— Он вовсе не мой пес! — Я злобно глянула на нее. Сказать такое!

— Защитник, покровитель, тень, телохранитель — называй как хочешь. Ты его маленькая принцесса, разве не так? Стало быть, позови его, сокровище мое, тогда мы сможем немного с ним потолковать.

Ни за что! Неужто мне торчать тут и звать дядю? Век бы его не видеть!

— Что ж, мысль эта неплохая, — произнес Нико. — Может, мы с ним договоримся?

— С Ацуаном? Не думаю!

Нико улыбнулся:

— О, с большинством людей можно договориться, если ты дашь им то, чего им хочется.

А что Ацуану нужно, кроме меня? И не может быть, чтоб Нико хотел отдать ему меня.

— Ты только позови! — сказал он.

Получилось и глупо, и смешно. Ну и как мне было звать его? Дядя Ацуан?

— Ацуан!

Никакого ответа.

Я попыталась снова. Все так же тихо.

А что если мы ошиблись и это был не он или вообще никого не было? Сколько мне тут торчать и разевать рот?

— Он где-то там, — сказал Тано. — Или кто-то другой. Я уверен, что слышал, как ржет лошадь.

— Дина! Еще раз! — сказал Нико. — Тогда мы будем знать, что он слышал тебя, если он там.

Я вдохнула и закричала изо всех сил:

— Ацуан!

Но деревья молча чернели в снегу, и я не слышала, не видела никого, кроме нас.

— Он идет следом за Диной, — сказала Кармиан. — Если ее с нами не будет, его тут тоже не станет.

— Что это ты надумала? По-твоему, я должна мерзнуть здесь в лесу, покуда вы, другие, справляетесь с Драканом?

Нико нахмурился:

— Это, может, выход из положения! Нет, Дина, мы не оставим тебя. Но Тано и я пройдем остаток пути без вас.

Какая разница?

Ацуан не показывался, но немного погодя мы услышали, как ржет лошадь — одиноко и жалобно, — так что сомнений больше не было. Тано остановился.

— Мы не можем рисковать, — сказал он. — Я не могу привести столько чужаков в Лисье Логово.

Лисье Логово? Значит, так они называли свое убежище? Не сказать, что особо заманчиво, но, раз они зовутся «Лисы», это им подходит.

Я вздохнула.

— Ладно! — сказала я. — Останусь здесь. Только вы возвращайтесь и заберите меня, покуда я не превратилась в ледышку.

— Я тоже останусь, — сказал Рикерт. — Ты не будешь здесь одна.

Я благодарно улыбнулась.

— Пойдем только мы с Тано, — сказал Нико. — Кармиан тоже остается здесь.

— Разве? — спросила Кармиан, и вопрос ее прозвучал так, будто его решать можно только ей вдвоем с Нико.

Но когда дошло до дела, все вышло, как решил Нико. Он отвел Кармиан в сторону и сказал ей что-то, а что — я не расслышала, но, когда он и Тано пустились в путь, она осталась и стояла подбоченившись, глядя вслед Нико.

— Да, да! — произнесла она себе под нос. — Сладкие словечки и лакомые кусочки. Однако этим сыт не будешь. — А потом резко обернулась. — Ну? — спросила она. — Чего вы ждете? Коли нам сидеть тут да куковать, мы, по крайней мере, можем развести костер и согреться.

Мы свернули с дороги и срубили несколько еловых лап для защиты от ветра. После нескольких попыток Рикерту удалось также разжечь костер. У нас не было ни еды, ни кухонной посуды, но я захватила кое-какие травы из кладовой Эллин. У нас были с собой две оловянные кружки, и, если их наполнить снегом и поставить на огонь, чай можно заварить очень быстро.

— Сколько их не будет? — спросила я Рикерта.

— Несколько часов, — ответил он. — Это зависит от того, сколько они будут договариваться.

Кармиан была беспокойна. Она по-прежнему кашляла, но, кажется, чай и ночь в теплой кузнице ей немного помогли.

— Ты можешь играть на этом? — спросила она, показав на флейту, что я сунула за пояс. — Или это просто для украшения?

Я пожала плечами.

— Играть по-настоящему я не умею, — ответила я. — Для этого надо много учиться. Но если эта флейта захочет играть сама — тогда другое дело.

— Сыграй нам тогда песню! — сказала она. — Только не такую, какую я уже слышала раньше.

«Могу посулить, что такой вообще не будет, это я могу обещать», — подумала я. Но приложила флейту к губам и подула, пробуя играть.

Этим вечером из нее вылетали только одинокие печальные звуки. Песня, полная снега, и мрака, и тишины.

— Это звучит тоскливо, — в конце концов сказала Кармиан. — Ты не сыграешь что-нибудь повеселее?

Я покачала головой.

— Не сегодня, — ответила я. — Флейта не настроена на веселье.

— Ерунда! — отрезала Кармиан. — На флейте-то играешь ты? У флейт не может быть собственного настроения.

Но что бы от флейты или от меня ни исходило, это была одинокая, сумеречная песня — единственное, что я могла извлечь из нее.

Вдруг нас у костра оказалось четверо.

— Почему ты так играешь? — спросил Ацуан. — Почему ты играешь так, что всех мучит одиночество?

Кармиан вскочила, будто кошка, которой подожгли хвост. Внезапно у нее в руке появился нож, длинный тонкий нож, такой длинный, что он мог показаться мечом. Но прежде чем пустить его в ход, она принялась размахивать им в разные стороны, а потом повалилась навзничь в снег, по-прежнему сжимая в правой руке нож. Затем она как-то неловко поползла вперед, словно не зная, движется она вверх или вниз, словно она в один миг ослепла и оглохла.

— Прекрати! — закричала я на Ацуана, так как была уверена, что это он навел на нее какую-то порчу. — Сними с нее это!

— Она опасна! — ответил он. — И она — твой враг. Неужто ты этого не видишь?

Кармиан терпеть меня не могла, это так, но она мне не враг, нет… Я не могла назвать ее врагом. К тому же никому не следует лежать так, как она теперь в снегу. Я схватила одну из кружек с чаем, стоявших на огне, и, хотя обожгла пальцы, плеснула кипяток в лицо Ацуану.

Я не знаю, попала ли… Потому что в тот самый миг попало мне самой. Это была слепота, и глухота, и что-то еще. Я вообще ничего не замечала, ничего не ощущала. И все же я не была в беспамятстве. Мне было ясно: что-то случилось. Мне было ясно, что время шло. Но мрак, будто покрывало, окутал все мои чувства так, что мне казалось, будто я ничем не отличаюсь от мертвой.

Подрезанные крылья

Не знаю, сколько времени это продолжалось. Казалось, целую вечность. Когда я снова стала видеть, был снег, и лунный свет, и хвост лошади… Я сидела на лошади, и кто-то держал меня. И у меня была такая же морская хворь, словно я вновь плыла на корабле «Морской Волк», когда было хуже некуда.

Я не успела ни сказать, ни сделать что-то. Меня просто вырвало.

Этот мрак! Да он хуже мрака! Это нечто из самого мерзкого, что мне когда-либо довелось пережить.

Лошадь остановилась. Ацуан спешился и, взяв меня на руки, спустил вниз. Меня чуть не стошнило еще раз.

— Скоро станет лучше, — сказал он.

— Мерзко! Это было мерзко!

— Да! Не многим это по душе. Сюда, ложись на мой плащ!

У меня так кружилась голова и ослабели колени, что я просто упала на плащ.

— Что это? — спросила я. — Этот… мрак!

— Мой дар. Единственное, что я могу, не считая не кой силы сопротивления против обманчивых чувств других людей.

— Ты можешь отбирать у людей их чувства?

Он кивнул:

— Не так утонченно и красиво, как делал это твой отец. Но все же вполне действенно.

— Мерзко!

Он пожал плечами:

— Это единственное оружие, которое у меня есть. По-твоему, лучше тыкать ножом в людей, как явно задумала твоя подруга.

— Она бы никогда не пустила его в ход! Где она? — Я огляделась. — Где Рикерт?

— Полагаю, они по-прежнему на том самом месте, где ваш маленький лагерь, — у костра. Если они выносливей, чем ты, то уже двинулись за нами. Но мы их значительно опередили.

Я попыталась сесть, но у меня по-прежнему кружилась голова. Ацуан положил мне руку на плечо и удержал. Это было нетрудно.

— Ты… ты похитил меня?

— Да нет!

— А как ты назовешь это иначе?

— Я спас тебя.

— Спас меня? От чего, если мне дозволено спросить?

— От людей, что не заботятся о тебе. В Высокогорье теперь война, Дина! Что тебе здесь делать? Это не место для тебя!

— Моя семья в Высокогорье!

— Только часть ее. Дина, у тебя есть родичи в другом месте. В мирном краю, а не в этой… дикой стране. — Его слова звучали так, словно мы все расхаживали в медвежьих шкурах с дубинами в руках или что-то в этом роде. Но как это ни ужасно, Скай-Сагис сейчас в самом деле был дикой страной, которую Дракан превратил в драконий двор, где большие пожирали меньших.

— Хочу обратно! — сказала я, пытаясь, чтоб голос мой звучал строго и решительно. — Хочу обратно к другим!

Он покачал головой.

— Мы поскачем дальше, лишь только ты поправишься, — сказал он. — Это же для твоего собственного блага, Дина!

Смогу ли я удрать от него? Но сегодня ноги мои для этого не годились, они были как переваренная спаржа. Ну а как быть тогда с флейтой?

Флейта!

— Где флейта моего отца? — спросила я, потому что за поясом, как обычно, ее не было.

— Когда придет время, получишь ее снова, — только и молвил он. Точь-в-точь как Нико, он явно счел умнее разоружить меня. — Идем! Дай я подсажу тебя в седло. Мы будем скакать, пока не найдем ночлег.

В конце концов мы отыскали бревенчатую хижину в одну простую горницу: очаг с одной стороны, лежанка, где спать, — с другой. Здесь не так давно жили люди. Ну а теперь никого не было. Куда они подевались? Перебрались в более мирные края, вроде тех, куда вез меня Ацуан? Или же стало нестерпимо холодно и нестерпимо одиноко жить здесь, в лесу, так близко от Высокогорья и так далеко от других людей… Быть может, в хижине живут лишь летом. Я знала, что пастухи строили хижины неподалеку от летних пастбищ или выгонов. Эта могла быть одной из них.

И это была крыша над головой как для нас, так и для бедной лошади Ацуана, которой пришлось куда тяжелее, чем бывает у хороших хозяев. Долгий дневной путь и двойная ноша на последнем отрезке пути — вот она и вздыхала, когда ее наконец расседлали.

Я и сама пала духом и была готова свалиться от усталости. Что я вообще делала здесь вместе с человеком, который походил на моего отца, но не был им, с человеком, ослепившим и похитившим меня и вместе с тем утверждавшим, что он заботился обо мне?..

— Войди в хижину! — велел он. — И оставайся там! Я займусь лошадью, а ты можешь пока отдохнуть.

Мы немного поговорили, пока он разжигал огонь в очаге, доставал сыр и хлеб из седельных сумок и растапливал снег для чая в маленьком котелке. Я еще раз попыталась объяснить ему, что хочу обратно, к другим, и если он вправду так высоко ценит меня, то пусть отвезет меня домой или хоть отпустит. А он еще раз терпеливо, будто говоря с хворым дитятей, объяснил мне, что дом мой не у этих людей, что они не умеют ценить меня, не знают мне цену и что, стоит мне их забыть, я в ином свете увижу все, что происходит.

— Ты можешь светить, будто солнце! — сказал он. — Будто звезда! А вместо этого ты коптишь стекло, и свет твой не виден никому. Но я все исправлю.

Его слова звучали так уверенно, словно он уже видел тот мир, в котором я должна занять свое место. В этой уверенности было нечто пугающее.

Он велел мне занять кровать. Сам же лег на пол, закутавшись в свой плащ и в одно из двух одеял из его вещей. Другое досталось мне. В хижине не было жарко, однако же было теплее, чем снаружи. Я так устала, что легко бы заснула. Но я боролась, чтобы не заснуть.

Когда я уверилась, что он уснул, я как можно тише встала. Осторожно переступив через его распростертую на полу фигуру, я выскользнула за дверь хижины. Все мои мышцы гудели от усталости, я едва двигалась, но мне нужно было бежать прочь от этой его пугающей уверенности. Подумать только: что если он прав? Подумать только, что будет, если он мне поможет так, чтоб я забыла свою семью? Чтобы для меня остались только желания рода Сипы, рода Ацуана.

Лошадь, повесив голову, спала в маленькой пристройке, превращенной Ацуаном в конюшню. Она не больно-то обрадовалась, когда я принялась седлать ее. Наш собственный конь Кречет бил бы передним копытом и помахивал гривой, чтобы помешать мне, но для такого рода прихотей каурая кобыла Ацуана, к счастью, слишком хорошо воспитана. Она довольствовалась тем, что фыркала и упиралась, но лишь немножко, прежде чем дала вывести себя на площадку перед хижиной.

— Стой!

Мое сердце подскочило в груди. Ацуан стоял там, весь черный на глади снежной белизны, и, даже если руки его были пусты, он все равно выглядел вооруженным. Опасным уж во всяком случае…

— Ты знаешь, у меня только одно оружие! — сказал он. — Но я употреблю его, если ты заставишь меня это сделать.

Я желала бы быть, как Тано, и только повторять: «Так сделай это!» — и упорно бороться дальше. Но я не смела. Этот мрак был так мерзок. А я была едва жива, и, однако же, была ведь жива! Жива и заживо похоронена.

Он видел, что я и не думала противиться ему.

— Иди! — велел он и взял из моих рук поводья. — Иди в хижину!

Я сделала, как он велел.

Он, стоя в дверях, разглядывал меня.

— Это недостойно тебя! — произнес он наконец. — Те людишки тебя недостойны. Ты это понимаешь? Они тащат тебя навстречу опасности и смерти, а я не могу оберегать тебя днем и ночью. Я понадеялся, что со временем ты сама поймешь, к какому роду-племени ты принадлежишь. Но времени у нас мало. Приходится немедля освободить тебя от их уз. Иного пути нет!

Я не понимала, что он имел в виду. Но он подошел к седельным сумкам, которые по-прежнему валялись рядом с очагом, и вытащил маленький мешочек. Он наполнил одну из кружек остатками воды и высыпал что-то из мешочка в воду.

— Вот! — сказал он. — Пей!

Этого я не хотела.

— Что это? — спросила я.

— Сонный порошок, — ответил он.

И тогда я еще меньше захотела пить из кружки. Сонный порошок… Я вспомнила Скюгге и его жажду, когда он не мог насытиться снами, хотя каждый новый сон заводил его в безумие. Началось с сонного порошка, как говорил мой отец. Он называл это: «Кратчайший путь к безумию. Путь, которого ты должна избежать». Нет уж, спасибочки! Это не для меня!

— Я не хочу! — сказала я так решительно и строго, как только могла.

У него в самом деле был такой вид, будто он сожалел о сказанном.

— Тогда мне придется заставить тебя! — произнес он. — Это унизительно как для тебя, так и для меня, и я обещаю: это в последний раз. Лишь только ты освободишься от этих людишек, ты сама выберешь истинный путь!

Заставить меня? Ну, это будет непросто. Я буду кусаться, и пинать, и упираться изо всех сил, как меня учили. Выбить кружку из его руки, удрать…

Но мрак ударил меня, будто молотом. И я не могла ни кусаться, ни пинать, ни сопротивляться, потому что ничего не видела и ничего не слышала.

Я ненавидела все это. Я ненавидела все это. Мерзко! Ужасно мерзко!

Время шло! А я и не ведала, сколько его прошло. И что было, кроме мрака, я не знала. Если Ацуан силком влил мне в горло чай с сонным порошком — а это он, пожалуй, сделал, — то я даже не заметила. Ничто не проникало сквозь покров, который он набросил на все мои чувства. И там он внезапно предстал передо мной. Он — Ацуан! Посреди мрака он склонился передо мной, как перед князем.

— Позволь мне вести тебя к свободе!

И речи быть не может!

Но я ничего не успела сказать, потому что один рывок — и мы перенеслись в какое-то другое место.

Чудное, серое, сверкающее облако окутало нас туманом, полным слабых зовущих голосов.

Я уже была здесь прежде. Страной Призраков нарекла я эту страну, там не было живых. В тот раз, когда Вальдраку обманом захватил меня в плен, его люди дали мне ведьмин корень, чтоб успокоить меня, но каким-то образом я выскользнула из своего собственного тела и перебралась в удивительную серую Страну Призраков, где вообще-то пребывают покойники. Я сама в тот раз была очень близка к смерти. Близка ли я также к смерти и ныне?

— Это опасно! — сказала я Ацуану. — Если тут заблудиться, можно умереть.

— Я забочусь о тебе, — произнес он, но это меня ни капельки не успокоило. — И здесь тянутся нити, за которыми можно следовать. Если ты бывала здесь прежде, должна знать это.

— Нити?

— Да! Теперь я их вижу. Это они заставили сверкать туман. Тонкие светящиеся нити, которые пробились сквозь серый туман, будто основа пряжи.

— Это же нити жизни, — внезапно узнала я, — нити судьбы, как те, о которых толковала Мейре. Было ли здесь то, что предстало ей, пока она пряла свою пряжу?

— Многие полагают, что узы их судьбы нерушимы, — сказал Ацуан. — Но это не так. Мы распускаем их и связываем вновь, делая свой выбор. Мы можем выбирать, Дина. Ты можешь выбрать свое освобождение.

Внезапно внутренним слухом я ощутила голос Мейре. «Нить раздвоилась, но тебе не дано раздвоиться. Выбирай, пока обе нити не лопнули».

Дочь матери! Дочь отца! Пробуждающая Совесть или чернокнижница! Пожалуй, этот выбор и есть то, что она имела в виду. Но если выбирать, чем я стану, то нет никаких сомнений. И я знала, что мне нужно делать.

— Матушка… — прошептала я и закрыла глаза. — Матушка.

Я выпустила на волю свою тоску, потому что здесь в тумане, где невозможно переходить с одного места на другое, тоска овладевает человеком. Твоя собственная тоска либо тоска другого.

Звездное небо. Скалы. А далеко-далеко внизу, подо мной, горстка людей, лошадей и одна повозка… Я хорошо знала эту дорогу. То была дорога в Скайарк. И однажды я была здесь ночью — ночью, полной лесных голосов и страха.

— Теперь спи, малютка, сокровище мое! Когда проснешься, мы уже будем там.

То был голос мамы… и так близко, будто я была рядом с ней и оказалась там внезапно. В повозке, где она полпути просидела с Мелли на коленях и с луком со стрелами в свободной руке.

Лук? Я никогда раньше не видела мою мать с оружием в руках. Ее взгляд и голос всегда были верным оружием. Для всех, кроме Дракана. Дракан мог встретить ее взгляд, ничуть не совестясь, хотя у него, должно быть, было немало причин стыдиться. Так, может, это против него желала бы направить стрелу из лука моя мать?

А за кучера была Мауди. И вокруг я видела другие знакомые лица людей из Кенси-клана… Пороховая Гузка и его мать, старая мать Каллана, Киллиан с семьей. Что им делать в Скайарке? И почему среди ночи?

— Матушка! — молвила я, и мне захотелось, чтоб и она увидела меня, хотя я хорошо знала, что это невозможно. А может, она могла меня слышать?

Однако не похоже и на это. Одной рукой она лишь гладила лобик Мелли, пока ее другая рука по-прежнему крепко держала лук. И тут я вспомнила: нужно использовать голос Пробуждающей Совесть, если я хочу, чтоб она услышала меня.

Я попыталась. Я и вправду попыталась. Мне так хотелось… Но ничего не вышло. Я не была настоящей Пробуждающей Совесть! Больше не была! И моя мать не могла услышать меня.

Я бы заплакала, если бы могла. Но тело мое пребывало где-то в другом месте, в лесной хижине у подножия Высокогорья, и, если там по щекам у меня текли слезы, я не чувствовала этого.

Здесь были лишь призраки, которые плакали. Как старая Ануа, что искала свое утонувшее дитя…

Нет! Я не хотела думать об этом. Здесь нужно быть осторожнее со своими мыслями, здесь, где тоска и желание были важнее рук и ног. Я уже заметила, как туманы все плотнее сгущаются вокруг меня, могла уже слышать зовущие голоса… Я попыталась крепко вцепиться в свою мать, в Мелли, в повозку и в людей там, на дороге к Скайарку. Но один из голосов звучал ближе, чем другие, и это он тосковал обо мне.

Во всем мире был всего один человек, кроме меня, что знал эту песню. И это был тот, кто сочинил ее.

Моя собственная тоска взмыла ввысь, будто одна из птиц этой песни.

— Отец!..

Я успела произнести это слово, прежде чем вспомнила, что он мертв. Это просто диво, но даже если знаешь это, то помнишь не всегда. Особенно во сне.

Костер у горной тропы, но не той, что вела в Скайарк. То была дорога в Сагис-Крепость. И у костра сидел мой отец и пел тихо и приглушенно. А я так хотела положить голову ему на колени и быть той, кому он пел.

Он глянул вверх. И он увидел меня:

— Дина!

— Отец!

— Ты что, снова плачешь?

Разве? Сама я этого не заметила.

— Ты соврал, — сказала я. — Ты говорил, что Дара Змеи у меня нет, но ты соврал.

— Из-за этого ты плачешь?

Я не знала.

— Почему мне надо выбирать? — спросила я. — Почему или-или? Почему не оба — не то и другое?

— Это тоже своего рода выбор. Но тогда тебе нужно стать самой собой.

— Мама не может услышать меня. Но это можешь ты.

— Твоя мать в мире бодрствующих. И это твой мир.

— Лучше я буду с тобой!

Я вправду хотела этого. Я так устала оттого, что меня дергают туда и обратно, оттого, что мне грозят опасностями, я так устала быть одной.

— Дина… я только потому здесь, что ты тоскуешь по мне.

— Но…

Однако голос его звучал так живо. Его лицо, его глаза, единственные глаза в мире, что как две капли воды схожи с моими — такие же зеленые.

— Вот видишь, — произнес рядом другой голос. — Ты принадлежишь нам!

Ацуан! Это он очутился вдруг там, где миг тому назад стоял мой отец.

— Нет! — прошептала я. — Не желаю быть той, кем ты хочешь сделать меня.

— Зачем тебе ограничивать себя? — спросил он. — Зачем подрезать свои крылья? Когда я вижу тебя здесь, это так ясно. Ты связала саму себя. Свои силы Пробуждающей Совесть ты подавила в себе и связала, а Дара Змеи ты страшишься. Но погляди на самое себя.

Внезапно на том месте, где он стоял, появилось зеркало. И в этом зеркале я увидела себя…

Девочку, которая по-настоящему не была еще человеком. Окаменевшая и несчастная. Статуя, которую душит обвивающий ее плющ… Неужто это?..

— Это так легко! — прошептал Ацуан. — Так легко освободиться!

И вдруг это произошло.

И никакого выбора: то или другое.

Просто и то и другое вместе!

Зеленые щупальца плюща ослабили свою хватку и упали, будто лопнувшие цепи. Статуя заморгала и ожила. Девочка, быть может, еще не такой человек, как другие люди, но и никакое не чудовище. Это я, это всего-навсего я.

— Вот видишь! — сказал Ацуан. — Я знал, что ты можешь сделать это. Идем! Я отведу тебя туда, где твоя настоящая родина!

Оса жалит

Хижина была так мала. Намного меньше, чем тогда, когда я увидела ее в первый раз. И Ацуан… он тоже казался куда меньше.

— Теперь спи! — велел он и поднял с пола одеяло. — Я хорошо знаю! Это была тяжелая поездка. Но теперь ты можешь немного отдохнуть, прежде чем мы отправимся домой.

Но я не устала. Все мое тело гудело от прилива сил. И как я могла уснуть, когда столько нужно было сделать? Я повернулась к Ацуану.

— Мне пора в путь! — сказала я. — Лошадь я забираю. Можешь следовать за мной, коли хочешь, но советую тебе отстать от меня!

Ошарашенный, он молча стоял с одеялом в руках, будто собирался набросить его мне на голову.

— Ты не смеешь! — начал было он. И тут он встретил мой взгляд.

Сила Пробуждающей Совесть и сила Дара Змеи. Истина и Сон. Страна Призраков жила отныне во мне и всегда пребудет там. Нити, сотканные из тоски, и жизни, и правдивых снов. Я была зеркалом, в которое он мог заглянуть. Он увидел бы там самого себя. Такого, каким он был когда-то, каким был теперь и каким может стать. Думаю, он увидел свою собственную смерть.

Он не произнес ни слова. Он издал лишь какой-то жалобный звук и сжался.

— Я не принадлежу ни тебе, ни твоему роду! — сказала я. — Я не принадлежу никому!

Он не пытался остановить меня.

— Не смотри на меня, — лишь прошептал он. — Не начинай снова…

Я не смотрела на него. Я нашла отцовскую флейту в его поклаже и ушла. Флейта да лошадь. Это было все, что я захватила с собой.

Туманно внутри и снаружи, в душе и на воле. Густой холодный туман плотной пеленой лежал меж деревьями, потому что снег уже начал таять. Капало с ветвей, а время от времени ком талого снега отрывался от дерева и падал на морду усталой лошади. А в самой себе я по-прежнему видела его — сверкающий серый туман Страны Призраков. Но я видела и нечто другое. Я видела светящиеся нити, которые указывали путь сквозь серый туман. Их было меньше вокруг меня, чем раньше. Но одна из нитей светила ярче других и проходила, будто тропа сквозь туман. Я следовала за этой нитью в обоих мирах — в бодрствующем и в ином. Там, где я скакала верхом наяву, не было ни дороги, ни тропки. Но я никогда, даже на миг, не колебалась, и казалось, что каурая кобыла знала, куда я держу путь, потому что ей не нужны были понукания, чтобы следовать моему пути.

Рано или поздно силы иссякают. Но даже когда меня охватывал озноб, даже когда мне все труднее и труднее было держаться на лошади, даже тогда я видела ее — светящуюся нить.

Позднее мне рассказывали, что я проехала прямо мимо караульных у ворот так, что они не видели меня, что я внезапно оказалась посреди лагеря верхом на измотанной лошади, которая едва держалась на ногах. Мне говорили, будто я походила на привидение и что сначала никто не осмеливался подойти ко мне.

— Дина!

Я закрыла глаза, чтобы не глядеть на него, потому что он этого терпеть не мог, а я не хотела причинить ему зло. Но я почувствовала его руку на моей и позволила помочь мне спешиться.

— Дина, что случилось?

Но…

Даже с закрытыми глазами я заметила: это не то, чего я ожидала. Я была так уверена, что это были следы Нико, за которыми я следовала, что это он ждал меня в конце той нити судьбы. Но этого не случилось. Меня так ошарашило, что я открыла глаза.

Не Нико!

Тано!

Тано? Ведь он не мог терпеть меня! Как же получилось так, что нить его судьбы вплелась в мои? Я не в силах была понять, как это случилось. Я только закрыла глаза и, будто упавшее дерево, рухнула в изнеможении в снег.

Голоса! Голоса во мраке:

…опасный! Этого не может быть!

…говорю тебе, она светилась…

Я не в силах была открыть глаза, мои веки, казалось, накрепко склеились меж собой и налились тяжестью. Я уловила чувство страха в их голосах. И я не хотела увидеть этот страх в их глазах.

…одно дело — Пробуждающая Совесть, по здесь… погляди на нее. Лежит себе там девочка как девочка. Обыкновенный человек. Однако…

…да нет! Что ты! Так люди не выглядят!

Я почувствовала теплые капли слез на щеках. Ведь я не хотела, чтоб они боялись меня. Я хотела лишь…

— Убирайся! Оставь ее в покое!

Кто это? Был ли то голос Тано?

— Мы только поглядим!

— Тогда убирайтесь в другое место и глядите там. Она ведь не зверь, на которого можно пялиться!

Да! То был Тано! Тано, который изо всех сил защищал меня.

— Может, и не зверь. Но и не человек тоже, Тано!

На миг все стихло. А потом Тано только и произнес:

— Да, она — человек.

Словно говорить было больше не о чем.

— Дина? Дина, проснись.

Но теперь это был не голос Тано, надо мной звучал голос Нико!

Я медленно открыла глаза. Дневной свет струился сквозь покров еловых ветвей надо мной, но то был холодный, враждебный зимний свет. И я больше не чувствовала себя могучей и полной сил.

Мне захотелось по малой нужде. Мне так захотелось, что я просто не понимала, как это я давным-давно не проснулась.

— Как ты?

— Хорошо! — ответила я, не в силах думать ни о чем другом, кроме своей нужды. — Нико, погоди немножко.

Я выкатилась из-под одеяла, которым кто-то накрыл меня, и быстро, как могла, встала.

Мне показалось, что повсюду были люди. Лагерь был куда больше, чем я представляла себе. И куда, черт побери, можно пойти, чтобы сделать свои дела без помех?

— Дина… — Нико положил свою руку на мою.

— Скоро приду, — сказала я и пустилась бежать наискосок через весь лагерь, в лес и за куст…

Нико стоял на том самом месте, где я оставила его, рядом с укрытием для зашиты от ветра, которое, очевидно, было моей ночной постелью.

— Ну как, теперь тебе лучше? — спросил он, криво улыбаясь.

— Куда лучше! — ответила я. — Какой огромный лагерь!

— Да! — согласился он, и улыбка исчезла с его лица так же быстро, как появилась. — Предводитель собрал немного больше людей, чем я ожидал.

— Это плохо?

— Это хорошо!

Но голос его звучал невесело.

— Предводителя не было, он отсутствовал по делу, но как раз вернулся назад, — сказал Нико. — Он охотно поговорит с нами.

— А успею я сперва что-нибудь поесть? И попить?

Он протянул мне свою фляжку с водой:

— Вот! А поесть… пожалуй, будет немного сложнее. У Предводителя множество дел, так что мы не можем заставить его ждать.

Предводитель внимательно оглядывал лучников.

— Заметь номеру три справа, что он чересчур натягивает тетиву, — сказал он худощавому, жилистому человеку, стоявшему рядом с ним.

— Я уже говорил ему об этом, — ответил худощавый. — Раз тридцать только сегодня. Но кто слушать не желает, тот все уши затыкает!

Бродяга![22] То был Бродяга, стоявший там и выглядевший как самый обычный человек.

Когда видишь его теперь, чистенького и опрятного, без ран и синяков, трудно узнать в нем маленького забитого лазутчика, что пытался обдурить Вальдраку дурацкими стишатами и притворным сумасшествием. Но рифмоплетом он остался по-прежнему.

— Доброй встречи, Дина! — сказал он. — А мы-то думали, что ты решилась залечь в медвежью берлогу и проснуться, лишь когда наступит весна.

— В медвежью берлогу? Сколько времени я проспала? — спросила я.

— Немного более двух суток, — ответил Нико. — Так что если ты и голодна, это неудивительно.

Двое суток!

Внезапно я обнаружила, что одним из лучников была Кармиан. Она укротила свои пышные волосы и спрятала их под платком, так что сначала ее было не узнать. Она послала стрелу в мишень, и та вонзилась в самую середину намалеванного кружка.

В последний раз окинув лучников взором, Предводитель обратился к нам.

— Никодемус! — сдержанно поздоровался он. — Хвала святой Магде! Я опасался худшего, когда мы услыхали, что Дракан вторгся в Высокогорье!

Нико выглядел растерянным.

— Я был совсем в другом месте!

— Он был по дороге в Дунарк, чтобы убить Дракана, — резко произнесла Кармиан и опустила лук. — Один-одинешенек.

Предводитель глянул на Нико:

— Это правда?

Нико пожал плечами:

— Более или менее.

Предводитель оглянулся.

— Ты никак спятил, парень? — спросил он так тихо, что мало кто расслышал его слова.

— Так я решил тогда, — устало ответил Нико. — Наверное, это был плохой план.

У Предводителя был такой вид, будто он поражен безрассудной смелостью Нико. Или безрассудной глупостью?

— Если б мы сочли возможным убийство из-за угла, — медленно выговорил Предводитель, — неужто мы не пытались бы давным-давно осуществить его?

— У меня было преимущество, — возразил Нико. — Что бы ни случилось, мне довелось бы стоять с ним лицом к лицу. Потому что Дракан никогда не позволил бы убить меня без его участия. И я решил быть при оружии, да так, чтоб он этого не знал. Чтоб это выглядело так, словно я крепко-накрепко связан, притом чтобы я мог освободиться в любую минуту.

Предводитель медленно покачал головой.

— Пресвятая Магда! — очень тихо произнес он. — Пресвятая Магда и все ее Сестры Небесные. Парень, ты что, полагаешь, будто телохранители Дракана круглые дураки? Уж не думаешь ли ты, что их можно так обмануть? Неужто ты, безумец, мог представить себе, будто все сойдет тебе с рук?

— Я знал, что это рискованно.

— Рискованно? Это бред безумца!

— Но что мне тогда было делать вообще? — внезапно очень громко спросил Нико голосом резким, будто удар ножа. — Где другой выход? Это все продолжалось и продолжалось… Мы все время слышали о замученных. Мы знали, что он вот-вот двинется на Высокогорье. Ну и какой тут был выход? Мне оставалось только ждать, когда его люди явятся убивать меня! Вот я и решил, что мог бы это сделать сам.

— Никодемус Равн! У тебя что, нет ни малейшего понятия о том, какова тебе цена?

— Цена? Для кого, Местер? Для чего? Я не умею вести войну. Я не умею управлять войсками так, чтобы правый фланг был бы сокрушен первой волной наступления, но чтобы в этом случае левый фланг смог ударить недруга сзади. Я не могу таким образом жертвовать людьми. Я и сам плохой воин!

— Вообще ты не так уж плох. Ты просто не хочешь.

— Нет! Я ненавижу это! Ненавижу по-прежнему! Но если кому-то суждено в этой войне погибнуть, то пусть им, черт побери, станет Дракан. Или я, тогда мне удастся избежать убийств и не увидеть остальное.

Предводитель взял Нико за руку:

— Придержи свой язык, парень! Не говори ничего такого, когда тебя могут услышать твои люди.

— Это не мои люди! — сказал Нико, все же понизив голос. — Это твои!

— А тут ты ошибаешься. Они собрались не потому, что я тут. Они здесь потому, что хотят избавиться от Дракана и вернуть Дом Равнов. И если тебе это не нравится, почему ты тогда здесь?

Некоторое время Нико молчал.

— Потому что у меня нет выбора, — сказал он. — Если Дракан захватит Высокогорье, что тогда остается? Так никогда от дракона и Дракана не избавиться!

Предводитель кивнул.

— Потому-то мы и вылезли из нашего убежища, — произнес он и протянул руку в сторону лагеря. — Лагерь, такой большой, как этот, раньше или позже будет обнаружен. Но те дни, когда мы собирались в сарае, миновали.

Нико поглядел на лучников. Номер три справа послал свою стрелу так далеко от мишени, что чуть не попал в чужую мишень.

— Они не готовы, — сказал Нико. — Сколько из них прежде учились владеть оружием? Половина?

— Чуть меньше. Пожалуй, они и впрямь не готовы. Но, Никодемус, нас всегда будет слишком мало, у нас всегда будет слишком жалкое оружие. Если мы станем ждать, когда будем готовы, мы можем с тем же успехом отказаться от битвы. А теперь самое время! Неужто ты этого не видишь? Когда Дракан захватит Высокогорье, мы уже не избавимся от него на моем веку. И не потому, что век мне отмерен недолгий.

Нико пнул ногой снег.

— Но подумай, что если это будет война, исход которой решит не оружие? — спросил он. — Или не только оружие?

— О чем ты?

— Ты в последнее время заглядывал Дине в глаза?

Предводитель покосился на меня, но в глаза старался не смотреть.

— Я хорошо знаю, что Дина владеет силами своей матери. Но скольким людям она может зараз глянуть в глаза? Нет, Никодемус! Я предпочитаю иметь при себе столько настоящего оружия, сколько смогу раздобыть.

— К Дине вернулись ее силы Пробуждающей Совесть, — сказал Нико. — Это сразу видно. Не правда ли, Дина?

— Я… я этого не знаю, — ответила я. — Ацуан дал мне кое-что, называется — сонный порошок, и он что-то сделал со мной. Но, Нико, ведь я и сама толком не знаю, что произошло.

— Ты прискакала тогда в лагерь через два дня после… но, как бы там ни было, Дина, это произвело сильное впечатление, так что никто не осмеливался подойти к тебе. Никто, кроме Тано.

— Даже ты? — вырвалось у меня.

— Тано сделал это первым, — уклончиво ответил он.

Я не спускала с него глаз, вернее, с его подбородка, потому что я знала: он отведет взгляд, если я посмотрю ему прямо в глаза.

— Я ведь не чудовище, — прошептала я.

— Само собой, нет, — ответил он. — Но ты не такая, как все.

Я так огорчилась из-за этого! Сам Нико не хотел быть ни героем, ни чудовищем… Нико хотел одного — быть самим собой. Как мог он говорить такое?

Я повернулась и молча ушла.

— Ты огорчил ее, — сказала Кармиан, кажется, она не расстраивалась из-за этого. — Тебе следовало бы зарубить себе на носу, что у маленьких девочек, Нико, бывают большие чувства!

Я, по правде говоря, не знала, что мне делать с собой. Все остальные были так заняты, а я не видела никакой пользы в том, чтобы обучаться стрельбе из лука. И если я встану в их ряды, остальные, пожалуй, разбегутся. Так всегда бывает, стоит появиться чудовищу.

Тут я услышала знакомый звук. Удар молота о наковальню.

Рикерт! Он наверняка не захочет посмотреть мне в глаза, этого он никогда не делал. Однако ж он всегда разрешал мне заходить в кузницу. И я не забыла: первое, что он делал, увидев меня, заключал в свои медвежьи объятия.

Но у наковальни был не Рикерт. То был Тано. Я остановилась неподалеку от него и смотрела. Он был так занят своей работой, что не увидел меня. Его темные волосы прилипли ко лбу, и он снял рубашку. Кузнецу за работой жарко даже зимой.

Рикерт, который тоже был в кузнице, заметил меня и подошел.

— Малец набирается опыта, — сказал он тихо, будто боялся помешать.

— Это хорошо, — ответила я. — Он у тебя в учении?

Рикерт кивнул:

— У него есть хватка, но есть и нечто большее. Он видит то, чего не видят другие, будет из тех мастеров, которые делают такое, чего до них не было.

Я поглядела на склоненную спину Тано. На ней были ожоги от искр из горна и шрамы от ударов кнутом. Ему никогда не было легко, но он всегда шел вперед. «Дикая трава споро растет» — эта пословица о таких, как он. Но я не понимала, почему нити его судьбы в Стране Призраков так тесно сплелись с моими. Я ведь причинила ему очень много зла. Но, с другой стороны, нити Дракана также были тесно связаны с моими, но мы же не стали задушевными друзьями. Видно, недаром говорят: «заклятые враги».

Тут Тано выпрямился, и я увидела, чем он занимался. То был щит с изображением черного ворона. Тано улыбался ему, довольный собой и своей работой, и эта улыбка заставляла сиять все его лицо.

— Готово? — спросил Рикерт.

— Мне не хватает только одной заклепки в навершие. Но это не важно; я слышал, будто мы выступаем уже завтра.

— Ты слышал? — спросил Рикерт. — Кто это говорит?

Тано пожал плечами:

— Это всем известно. Теперь, когда прибыл молодой господин.

«Это куда больше, чем самому молодому господину известно», — подумала я, но вполне могло оказаться, что «все» правы.

— Передохни немного! — предложил Рикерт. — И постарайся перекусить. И возьми с собой Дину. Думаю, с тех пор как она пришла в себя, во рту у нее не было маковой росинки.

Не считая пары глотков воды из фляжки Нико. Но я и представить себе не могла, что Тано захочет разделить свой завтрак со мной.

— Я могу и сама…

— Ходи теперь только с Тано. Он покажет тебе, где фургон с провизией.

Тано набрал снега и отмыл руки и торс.

— В кузнице легко закоптиться, — смущенно признался он.

Я молча кивнула и подумала, что была права: он и впрямь был не больно-то счастлив играть роль проводника чудовища по прозвищу Пробуждающая Совесть. И у него было куда больше причин избегать меня, чем у большинства людей. Рикерт, само собой, желал мне добра. Но одних хороших побуждений было мало…

— Это в той стороне, — сказал Тано, зашнуровывая рубашку. — Пожалуй, дадут лишь суп из репы. Во всяком случае, так было вчера. Да и позавчера. — Он криво улыбнулся. — Наверняка и завтра будет то же самое, если вообще будет.

У меня заурчало в животе.

— Все что угодно, — сказала я. — Только бы поесть…

Снег был утоптан множеством ног, большей частью людскими башмачищами, но также конскими копытами и козьими копытцами. Я поскользнулась в грязи, и Тано пришлось схватить меня за руку, чтоб удержать на ногах и направить по верному пути.

— Скользко! — сказал он. — Осторожно!

Я кивнула и тут же почувствовала, что чуточку покраснела. Он, пожалуй, думает, будто я так неуклюжа, что не в силах сделать двадцать шагов в снежной слякоти и не упасть. Ладно, спасибо ему, что не дал упасть лицом в грязь.

Он добыл нам две миски супа из репы у маленькой старушки, помешивавшей суп в котле, что был больше ее самой. Там стояло несколько грубо отесанных столов и скамей, но на них уже сидело столько людей, что я не хотела их теснить.

— А нам нельзя сесть где-нибудь в другом месте? — спросила я.

— Туда? — спросил он и показал одной из мисок в сторону. — На ствол дерева?

— Чудесно!

Мы немного посидели молча, поедая суп, вкусный, хотя, кроме репы, в нем ничего больше не было. Тано, во всяком случае, не пытался удрать при первой же возможности, подумала я. Но теперь он хотя бы не боялся.

— Как ты очутился здесь? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Других мест, куда я мог бы направиться, было не так уж много, — сказал он. — Особенно после того, как я удрал из Драканы. Такие поступки не очень-то одобряют в Ордене Дракона.

Еще бы!

— Трудно было? — спросила я. — Ну, удрать?

— Нелегко! Мы ведь удирали вдвоем. А Имрик не так уж хорошо ходил.

Имрик! Мальчик, который размозжил ногу. Как раз этого Тано стыдился больше всего: он посулил присмотреть за Имриком, и все-таки дела пошли плохо! Ну точь-в точь как с девочкой — как ее звали? Милена? Нет, Миона, — и в ее беде Тано был не виноват. Беда с Имриком, как и беда с девочкой, случилась не по вине Тано.

— Ну и что ты сделал?

— Я нес его на руках. Целых два дня. Покуда нам не удалось увести ослика.

Я искоса поглядела на него. Ясное дело, он был силен, и после того, что я от Тано услышала, я знала: Имрик был худым и хрупким, но все же — два дня! Тано, должно быть, изнемог и под конец валился с ног от усталости.

— А где он теперь? Имрик?

— Он не мог по-настоящему справиться с жизнью в лесу. Но руки у него золотые, он хорошо владеет ими, и он старательный… Он помогает Вдове врачевать людей целебными травами. Ну, взвешивать их, запаковывать и прочее…

— Но здесь его нет?

Тано покачал головой:

— Как раз теперь они в селении неподалеку отсюда. Но это ненадолго, не на всех соседей можно положиться.

— Вас в семье двое? Вы с Имриком — братья?

— Нет! Но ни у него, ни у меня других родичей нет.

— Почему?

— Селение Орешков Брод… это там, где мы выросли… Туда, в селение, нагрянула хворь. Кое-кто говорил, будто она от животных, другие — от воды. Часть людей померла. Померли отец и мать Имрика и его милая сестренка. У меня самого осталась только мать. Но в конце концов и она померла. Так одиноко стало! А еще вдобавок селение передало нас с Имриком мелочному торговцу, а это кончилось тем, что он продал нас Вальдраку.

— Мой отец умер, — сказала я.

— Но ты знала его.

— Да. Немножко.

А Тано не мог сказать и этого.

— Если у меня будут дети, — тихо проговорил он, — я никогда не оставлю, не брошу их! Никогда!

Я подумала о том, как предан он был Имрику.

— О чем тут говорить! — сказала я. — Ты этого не сделаешь никогда.

Тут снова пошел снег. Я поставила миску на землю и потерла свои похолодевшие пальцы. И тут Тано сделал нечто такое… его поступок ошеломил меня. Тихо и спокойно, словно то было в порядке вещей, он взял мою руку в свою. Я попросту окаменела.

— Я тебе по душе? — застигнутая врасплох, спросила я.

— Может быть! Разве это плохо?

— Нет! Нет, просто я думала, ты ненавидел меня.

— Только иногда.

Я так и не поняла, была это шутка или нет. Казалось, снег вокруг нас стал падать медленней, чем минуту назад.

— А я тебе по душе? — спросил он.

И он посмотрел на меня. Посмотрел прямо в глаза, хотя знал, чего это могло ему стоить.

Я долго сидела с раскрытым от удивления ртом.

Потом кивнула:

— Да… Ты мне по душе.

Он откинул назад голову и засмеялся так, что его темные глаза искрились.

— Чего смеешься?

— Я не смеюсь!

— Нет, смеешься!

Он покачал головой. Но глаза его по-прежнему смеялись. Или, во всяком случае, улыбались.

— У тебя холодные пальцы! — сказал он.

— Так холодно же!

И тогда он, взяв мою руку и зажав ее своими руками, подышал на нее так, как это делают с малышами, у которых мерзнут пальчики.

— Мне пора обратно, к горну, — сказал он. — Мне по-прежнему недостает одной букли на щите.

— Ну что ж, раз тебе нужно!

Мне хотелось спросить его, что произошло, когда он посмотрел мне в глаза. Но я не посмела. Я сама осмеливалась лишь смотреть на него. Я была совсем сбита с толку. По душе я ему или нет? Почему он смеялся? Но, пожалуй, немножко я ему все же по душе. Пожалуй, никто не станет дышать девочке на пальцы, если она ему отвратительна.

Тано и «все» в лагере были правы. Уже назавтра Нико и Предводитель, Кармиан, Рикерт, Тано и несколько сотен людей, натерпевшихся от Дракана, выступили в поход и направились к Высокогорью.

И я с ними.

Нас было до смешного мало по сравнению с ратью Дракана. Разве там не было восьми тысяч ратных мужей, о которых говорил Нико? Трудно было представить себе, что бы мы могли сделать… Но у нас у всех был какой-то чудной настрой. Среди нас были люди, которые пели, покуда шли. И всех охватило ощущение того, что время ожидания кончилось.

— Они не очень-то разумны, — сказал Нико. — Если уж мой план был неразумен, что тогда этот?

— Укус осы, — произнес Предводитель. — Но даже если жалит оса, это может принести пользу, если жало вонзится куда надо.