Последний герой в переплете

POST SCRIPTUM

…Это произошло безо всякой подготовки, предвестий — в секунду, разом. Так начинается ливень в этих широтах: еще мгновение назад все тихо (и сухо), а сейчас уже вода с диким грохотом падает с неба и одежда промокает быстрее, чем успеваешь об этом подумать.

Хм… сравнение с водой пришло на ум не случайно. Так льют воду на боксеров в нокауте, возвращая им сознание. У него вдруг открылись глаза. В последний день Игры. Он смотрел во все стороны, смотрел на лица оставшихся Игроков и понимал все ярче и яснее, что до сих пор был слеп. Игра давила ему на веки и заслоняла этот мир, и у него не хватало сил сделать шаг в сторону. Мысли, бесконечные суетливые мысли заполняли разум и опустошали душу. Кого «съесть», кому верить, а кому нет, как самому не оказаться «съеденным» — день за днем, минуту за минутой он думал только об этом, глядя слепыми глазами только вперед, туда, где стоял финал Игры, и не видел того, что вокруг, что рядом. «Господи, я же на Карибах…» — он подумал об этом впервые с начала Игры. Дошло наконец-то!

В дни Игры он чувствовал тоску не раз, это была самая черная и тяжелая тоска, какая только бывает. И сейчас ему тоже было невесело, но это была уже совсем другая тоска — он жадно смотрел, впитывая в себя все цвета и краски, все запахи и звуки, портреты Игроков и Смотрящих. Живя в Игре и живя Игрой, так просто забыть о том, что есть еще другая жизнь — настоящая. И он благодарил Бога, что тот вернул ему память.

Они страдали — эта была Игра, дарующая страдание. Страдание и испытания, и тяжелее всего — выбор. Каждый Игрок был волен сам решать, по какому пути ему идти к финалу. И нельзя, наверно, винить тех, кто лгал и вертелся ужом ради сохранения своей жизни в Игре. Ведь Правила это позволяли. Всю Игру они страдали, и (под)сознание (такова уж человеческая психика) нашептывало им, ища виноватых: «Это они заставляют тебя страдать. Они, те, кто с тобой в Игре, на Острове…» И только сейчас он взглянул на эти лица по-новому. Это был взгляд не на Игроков, не на конкурентов — он просто смотрел на людей, с которыми прожил бок о бок эти дни, деля еду, тепло и все радости и поражения. Он смотрел на их лица и узнавал себя — такое сходство бывает у братьев и сестер. Вдруг стало ясно, почему их называли «Племя» — ведь они все одной крови. В чем дело, до конца не ясно, но явно одно — изменилась структура их тел, их крови, их сознания. И они стали одинаковыми — родня.

«До чего же они похожи!» — все до черноты загоревшие, со сверкающими белыми зубами, с выгоревшими в золото волосами (у мужчин бородами). Они были истощены до предела, но плечи мужчин были широкими, силуэты девушек сохраняли томящую плавность линий. Все они держали головы, гордо и упрямо мерили песок походкой победителей — легкой и твердой. В шаге и осанке не было усталости. Игра не сломала их. Равные друг другу, они гордились тем, что живы в сегодняшнем дне на этом Острове, гордились своим Племенем и соплеменниками.

«Как же можно было раньше этого не замечать?» — вокруг рассыпался в пышном великолепии Эдемский сад. Пальмы махали им тугими листьями, навевая прохладу даже в самый жаркий день, вода в море была прозрачна, как воздух, а воздух здесь был чист и свеж так, что его вкус чувствовался на языке. Белый коралловый песок мягко изгибался, подстраиваясь под изгибы опускавшегося на него тела. Хотелось лежать на берегу всю ночь, глядя вверх, на здешние сияющие светло-зеленым светом звезды. «Ведь шторм и дожди начались недавно, раньше ночи были почти всегда ясные. Почему же мы не лежали вот так?» И не существовало уюта более уютного, чем пропахшие дымом одеяла (сушились у костра), положенные на плот и освещаемые одной свечой, — это был их дом.

«Как же я отсюда уеду?!! Как же мы… Мы все — неужели уедем и разбежимся по этой планете?!! Я же не смогу без них…»

Когда они запрыгивали в лодку, он протянул руку девушке-Игроку, и сердце его пронзила стрела — настолько она была красива, совершенна…

«Наверно, это какое-то обнуленное пространство, точка отсчета. Мы стали другими, и жизнь пойдет с чистого листа. Здесь нет времени — только пульс Игры». В лицо прилетел привет от здешнего Нептуна — очередная горсть обжигающих брызг. Они шли через море к соседнему острову, большому куску суши, на котором Всевидящие задумали очередное испытание. Впрочем, шли — здесь не совсем подходящее слово. Это больше напоминало полет. Широкие упругие волны, которые умело седлал везущий их Бой, индеец, поднимали их утлую скорлупку высоко над горизонтом. Сидящий на носу лицом ко всем Игрокам Смотрящий громко читал (совсем неподходящее по словам, но идеально ложащиееся по ощущениям): «День-ночь, день-ночь, / Мы идем по Африке, / День-ночь, день-ночь, / Все по той же Африке!» — и глаза его были решительно-дьявольские. Кажется, в них сидел сатир, вызванный к жизни Всевидящими, сильный, хитрый черт — дух Игры. Казалось, ему абсолютно плевать (или он так изощренно пытался поддержать Игроков) на ветер, пронизывающий промокшие от брызг одежды, на болтанку, на все.

«Поэтому здесь и с погодой такое творится. Все (биип!) вперемешку!» когда они садились в лодку на своем Острове, светило убийственное солнце, их душил влажный воздух. Они отошли от Острова всего пятнадцать минут назад — и синее небо затянулось войлоком.

К такому Игроки уже привыкли — погода менялась не меньше пяти раз в день…

«…Я вернусь сюда, я обязательно вернусь. И встречу здесь этих четверых. Мы вернемся и будем вместе…» — это была его последняя мысль в Игре. Потом он перестал быть Игроком.