Последний Карфаген

Облака Приметы внутреннего сгорания

Я не боюсь умереть. Я боюсь чего-то не успеть, чего-то не узнать и еще чего-то… Это и есть страх смерти.

Христианину умирать легче.

Раньше литература была заповедником. Словно я смотрел из-за забора, как прогуливаются по саду самолюбующиеся и велемудрые мэтры. Меня туда не пускали.

Теперь литература — это базар. Пестрый и разноголосый, разноязыкий базар, где все, кому не лень, суетятся, ваяют на потребу. Теперь — все писатели. Теперь нет читателей.

Я — читатель.

Короб первый. Короб второй. Москва — Третий Рим, четвертому не бывать!

Новая этническая общность «советский народ» переродилась во всероссийское общество потребителей.

Ни с того ни с сего, но оттуда…

Сначала не хватает книг, потом не хватает покоя, затем не хватает вдохновения, в результате не хватит отпущенной Богом жизни.

Она меня не любит. Или любит, но уже так, что и любовью-то назвать нельзя. Она мне дает. Я беру. Иногда, как крепость, иногда, как привычную в повседневном обиходе вещь, иногда, как прекрасный неповторимый цветок.

Что я даю ей?

Я потерял доступ к струнам ее души. Теперь мы играем друг у друга на нервах. Вот какофония!

Мир сходит с ума. Даже в любви сквозит какая-то меркантильность. Если не в буквальном, то хотя бы в переносном смысле: уж если ты мне, то, пожалуй, тогда и я тебе.

Вот и начинаешь ощущать себя ископаемым Дон Кихотом. Только без Дульсинеи и верного Санчо.

О вкусах не спорят… за обеденным столом. В остальных случаях не спорят те, у кого вкуса нет, либо неаргументированно отстаивают полную безвкусицу, ее право на существование. Мол, это тоже кому-то нужно (внутренне имея в виду себя).

А может, они и правы? Серятина должна быть хотя бы потому, что на ее фоне легче примечать что-либо стоящее. Но есть другая опасность — опасность сплошной серятины.

Дело не во вкусе, дело в умственной лени, а в результате — в уровне этого самого умственного развития.

Говорили с Мишей. Я боюсь окончательно очерстветь и потерять связь с созерцательным и безоблачным детством. Если это произойдет, можно смело ставить крест на творчестве.

Детство Миши в его стихах становится моим. Сходные, одинаковые переживания, наблюдения, открытия. Но главное, пожалуй, — единая боль. И как точно он ее выражает!

Я стал похож на черствую корку черного хлеба. Чей голод я могу утолить (особенно если учесть всеобщее пресыщение)? «Страшно, когда наступает озноб души», — так зябла душа Розанова. Значит, это происходило, происходит и будет происходить не только со мной. От этого немного легче.

Несколько согревает духовная литература, оживляет творчество. А окрыляет и вдохновляет православная литургия.

Моя душа — грязноватая серая льдина? Глыба? Болезнь дочери — молния — разбила ее на куски. Чуть подтаяло. Чего я больше испугался: Дашенькиной болезни или собственного очерствения, которое осознал после этого несчастья? Насколько еще больше может замерзнуть душа?

Нам грозит еще один ледниковый период. Период вымерзания человеческих душ.

После общения с женой появляются философские мысли. Плохая примета или плохая жена?

Мои проблемы с алкоголем заставили ее взглянуть на любовь и семейные отношения как на список взаимных обязанностей. Подмывает написать потешный устав.

Пропить можно все, кроме боли…

Ей нравится быть красивой. Это видит любой невооруженным взглядом. Вот и получается: я черствею, она теряет разумную тонкость шарма и целомудренную грациозность.

Хреновый я муж, но только потому, что так и не смог перенести ее в свое измерение. В ее измерении я труп.

Труднее всего просить у друга. Если просить легко — значит, просишь у человека, который обязан тебе или которому будешь обязан ты.

Зафилософствуешь тут! (во время просмотра новостей ОРТ).

Марксистская догма о том, что материя и бытие определяют сознание, в нынешнем постсоветском недобуржуазном обществе как никогда находит подтверждение. Суета сует. Абсурд, но наши движения, наши стремления целенаправленно хаотичны. Просто Маркс помнил: в поте лица своего будете добывать хлеб свой. Суета!

Элементы покоя: в храме; на природе (если один); за письменным столом (если никто не суетится за спиной).

Те, кому нечего делать, всегда мешают тем, кто чем-то занят.

Неначитанность нынешней молодежи, незнание собственной истории куда страшнее, чем расширение НАТО на Восток, засилье массовой культуры. Меня, например, их «интеллектуальными» подделками не прошибешь. Я просто знаю и вижу, что это говно. А ребята от 16 и (иногда даже) до 25 хоть и не называют это искусством (может, просто не знают такого слова?), но принимают на веру, принимают именно как искусство. Вот уж действительно нас искушают. Господи, избави Россию и люди ея от этого бесовского наваждения. Дак, ить, сами туда хотят…

Трудно быть слепым, но намного труднее притворяться немым.

Да, я националист. И потому только еще окончательно не спился, не оскотинился, не оторгашился.

Я знаю «делателей» русской истории и знаю делателей русских революций. Я знаю убийц Пушкина, Лермонтова, Есенина, Талькова, я знаю убийц царской семьи, убийц Столыпина, я знаю убийц русского духа, я знаю убийц Христа!

Дай мне, Господи, сил, бороться с самим собой, а уж там поглядим… Еще бы терпения, как у праведного Иова, еще бы праведного гнева, как у преподобного Иосифа Волоцкого, еще бы силы, как у былинного Ильи Муромца.

Кто сказал, что Россию продают? Ее не продают, ее разбазаривают!

Может быть, я не скажу ничего нового, но я все-таки скажу. Молчание — золото? Да уж, ныне помалкивание многих оплачивается не хуже, чем безудержный бздеж СМИ.

Я знаю, что не мне одному хочется дать по роже журналистам с ОРТ. Мужики-работяги если не умом, то нутром чуют — ложь, словоблудие, предательство.

Боль вырывается из меня порой слишком эмоционально. Поэтому многие считают меня экстремистом.

Неверующие и маловеры часто вопрошают: если Бог есть, почему он не сделает всех счастливыми, а весь мир добрым и справедливым? Как Он попускает такое зло? В писаниях святых отцов можно найти немало достойных ответов. (Кстати, нас уже не раз пытались «осчастливить» — подобные акты история рассудила не иначе, как насилие. Так что получается, вместо свободы просят от Бога насилия.) Но можно рассуждать и исходя из самой человеческой природы. Итак, на время представим себе справедливое общество всеобщего благоденствия, равные возможности для всех, одинаковое питание, имущественный достаток (нечто близкое к пресловутой коммуне, но(!) не монастырское общежитие). Коммунисты утверждали, что воспитают человека нового типа — и именно этого (пожалуй, главного) не смогли добиться. Итак, представили. И кто (найдите хоть одного человека в здравом уме) поручится, что в этом обществе не появятся с первых же минут те, кто захочет жить лучше, чем другие, кто захочет больше, чем всем, кто захочет власти над всеми… Уж если даже существа высшего порядка — ангелы — не выдержали искушения, не отторгли гордость и пали, то что уж тут говорить о человеке?

Перед Богом мы и так все равны. Нам всем дана Высшая свобода — свобода выбирать между светом и тьмой.

Бабушка (90 лет, неграмотная, последние 70 лет не бывала в церкви), глядя на образ Сергия Радонежского:

— На прадеда нашего похож…

Приходит мысль: он похож на всех русских прадедов.

Лучший «подарок судьбы» для творческого человека — это преданная, беззаветно любящая женщина.

Она — это не «тень гения». Она — это и есть гений, только в другой ипостаси.

Еще большая удача — найти ее с первого раза.

…И огромный труд — сделать ее.

Жен по призванию становится все меньше. Зато больше становится эмансипированных дур, лесбиянствующих нимфеток и прочего б…ва.

В скором времени число талантливых мужчин будет поддаваться учету. Оно будет прямо пропорционально числу «муз по призванию».

Процесс разбазаривания России хаотичен, даже для самих властителей он неконтролируем. Это даже не торг, где стараются продать за хорошую цену, не аукцион, где все идет с молотка и за товар борются конкуренты-покупатели, это больше похоже на торговлю краденным: тихо, быстро, дешево. А уж размах не учесть с помощью всех имеющихся в мировом арсенале ЭВМ. Даже в этом мы по своим глобальным масштабам занимаем первое место в мире.

Ничего, история посчитает.

Еще более страшный апокалиптический процесс — разбазаривание русского духа.

Русский дух — это иммунитет. Иммунитет не только индивидуума, но и всей державы.

А больных людей становится все больше и больше.

…тошнит, когда жизнь превращается в интенсивный и всеобъемлющий процесс зарабатывания денег.

Напиться хочется, когда денег нет, а напиваешься, когда они есть. Хотя совсем не обязательно.

Независимость порождается либо достаточным количеством денег, либо полным их отсутствием. Во втором случае — это уже духовная независимость.

И все же прости меня, Господи, неплохо, если она подкреплена материальной.

Родные просторы, величественная и в то же время скромная северная природа дарят мне чувство покоя, но стоит населить их современными людьми, как возникает чувство тревоги.

Неродившиеся дети. Ненаписанные книги, картины, музыка… Где-то скапливается колоссальная творческая энергия.

Облака несут в себе влагу, но не кажутся мокрыми.

Восемьдесят лет назад у Временного правительства был кризис. Так как он до сих пор не кончился, можно надеяться, что и нынешнее правительство временное.

То-то Ельцин пытается влезть в рамку портрета Петра I.

А надо бы — Гришки Отрепьева. Горбачев — Лжедмитрий I. Ельцин — Лжедмитрий II. Чубайс, Немцов, Лившиц и прочие Бурбулисы — семибоярщина.

Столыпин, Косыгин… Созвучно.

Демократы, русофобы, нувориши, криминалитеты и просто засранцы хотят превратить мой народ в стадо. В стадо, покорно идущее на заклание «в цивилизованный мир» и дающее на ходу себя стричь. Они не чуют опасности перерождения стада в стаю. В волчью стаю, которую и красной тряпкой-то уже не напугать. Пуганые. А уж представить себе медвежью стаю!

Есть народы, которые то ли на генетическом уровне, то ли из исторического хитросплетения усвоили: смысл существования для них — грабить и паразитировать. При этом используют все способы: от явного гоп-стоп до древнего и тонкого: разделяй и властвуй.

И есть русский народ, на который остальные глядят с тревогой, удивлением, испугом, ненавистью просто из-за того, что не понимают. Не понимают: как можно создать империю, не проливая реки крови, как можно с молоком матери впитывать державный дух.

О загадочной русской душе сказано много, но главная ее отличительная черта — отсутствие равнодушия. Судя по тому, как множится сейчас равнодушие, можно, но очень не хочется делать вывод.

Что-то мы нынче слишком уж медленно запрягаем!..

Терпеть ненавижу интеллигентского сюсюканья с человеческими заблуждениями и псевдоистинами. Мне ближе Иосиф Волоцкий.

Разобраться в одном человеке гораздо сложнее, чем во многих сразу. Разобраться в ближнем на поверку труднее, чем в постороннем. Да и дать оценку постороннему проще, можно не опасаться, что это вызовет ответную реакцию. Особенно если он этого не слышал.

Что страшнее: ненависть или равнодушие?

Иногда я рассказываю о том, что произошло со мной так, будто это произошло с другим человеком. И получается более правдиво.

Что я тут пишу? Кому? Зачем?

Я бы назвал это калейдоскопом внутреннего сгорания. Я бы назвал это — про себя вслух. Я бы назвал это энциклопедией внутреннего созерцания, но из-за незаконченности, несовершенства, а то и спорности многих суждений я назову это приметами. В конце концов с облаками спорить не будешь. Плывут себе и плывут. В них можно только витать.

С некоторых пор я абсолютно перестал быть суеверным. Суеверие от суеты. Более того, от людской мелочности и уж, конечно, от маловерия, а в конечном счете — от глупости. Дурные приметы они потому и дурные.

Лучше пусть будут приметы внутреннего сгорания.

С детьми в школе мне значительно проще, чем со взрослыми где бы то ни было. Почти нет меркантильных отношений, дву- и многоличия, псевдонравственной лжи, ханжества, а главное — в подавляющем большинстве из них нет напускной сложности, этакой вымученной взрослой серьезности и пошловатого хитроумия.

А еще в них нет усталости жить.

Пока нет.

В детях есть огромная масса энергии. Избыток ее заполняет школьные коридоры и кабинеты. Она должна бы струиться над школьной крышей, напоминая «плывущий» воздух в знойные дни.

Интересно, почему я выныриваю из этого моря энергии, но мои собственные силы приходят в упадок.

Нынешние медиумы скажут обо мне: это не энергетический вампир.

Алкоголизм — это не всегда болезнь, в некоторых случаях это способ выживания, граничащий со способом умирания. Даже онкологическим больным дают постоянно увеличивающиеся дозы наркотиков.

Так или иначе — это слабость. Наркоз.

Люди на Севере добрее, открытее, приветливее. Это аксиома. (Отмечена каждым, кто брал в руки перо).

Невольно задумался: уж не суровый ли климат научил их ценить человеческое тепло?

Люди на Севере хищнее. (Подсказано редактором. Подумал и согласился).

Нынешняя цивилизация с ее урбанистическим и масс-культурным напором калечит людские души, прививает и поощряет нормы крайнего индивидуализма. Материально-созидательная, с одной стороны, с другой — она ведет к оскудению духа. Количество концертов, выставок, телепрограмм, выпускаемых книг и проч. вовсе не определяет духовного развития общества, а только широту информационного потока.

Русскую Православную Церковь именно сейчас, как никогда ранее, необходимо поддерживать материально. Сколько храмов восстанавливается! И это единственный луч света в нашем темном царстве. Сила церкви и в количестве духовных чад, и в чистоте, но в наше смутное время очередного накопления капитала необходима и финансовая сила. Нужна всегосударственная кампания, направленная на побуждение граждан и организаций к пожертвованиям. В конце концов даже маловеры и государственно мыслящие атеисты не могут не видеть ее державную роль, ее центростремительную силу, не могут не видеть в ней нравственно-воспитательный оплот и единственно верный способ защиты от иноверных, сектантства и разлагающего яда европейского индивидуализма.

Но как защитить внутрицерковную иерархию от проникновения туда экуменистических элементов, прикрывающихся бредом об общечеловеческих ценностях, о пользе слияния религий даже в ущерб чистоте православия? Прости меня, Господи, но страшно представить себе по-горбачевски мыслящего патриарха или епископа!

Остается надеяться на внутренний иммунитет церкви, на защиту Божию, на промысел его над Россией.

Глубоко убежден: работы митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна должны изучаться в школе.

На истории, на обществоведении…

Равнодушные и приспособленцы долго в школе не задерживаются. Но, к сожалению, есть еще одна группа: просто привыкшие там работать + те, кому податься больше некуда.

Печально видеть, что многие учителя «отключили» в себе потенциал познания. Есть, мол, какой-то уровень и ладно! Охваченные обывательщиной, взращенные в безверии, уставшие от безденежья и социальных катаклизмов, они выдают на-гора удовлетворительное знание предметов, примеры корысти, зависти, склок в учительской и ханжескую болтовню о нравственности. Русская школа больна, как и все государство. Министерство образования пытается лечить ее «импортными лекарствами».

И все же я кланяюсь в ноги российским учителям. За небывалое терпение, за отсутствие у большинства из них равнодушия, за то, что они еще держат на недосягаемой для «цивилизованного мира» высоте планку нашего среднего образования.

Даша (5 лет) посмотрела фильм, где девочка ее возраста спрашивает отца о том, как рождаются дети. Тот по-детски пускается в физиологические и анатомические подробности, пользуясь аллегориями и другими «одетствляющими» приемами, избегая по возможности прямых названий. Объясняя довольно толково…

Через некоторое время Даша обращается с подобным вопросом ко мне. Но задает его по-иному:

— Папа, от чего рождаются дети?

— От любви, — не задумываюсь я.

— Значит, вы с мамой больше друг друга не любите? Я ведь у вас одна…

Сначала женщина не слушает мужчину, потом их обоих не слушаются их дети.

Плохо быть электрической лампочкой, на свет которой слетаются мотыльки. И ей светить труднее, и они не знают — зачем прилетели? Так и хочется перегореть. Побыть в темноте.

Теория относительности Эйнштейна не только относительна, но и, как всякое стратегическое заблуждение, вредна.

Русский ученый из Сибири не оставил от нее камня на камне.

Болезнь — лекарство от суеты. Это возможность вспомнить о Боге и быть ближе к нему. Для верующего человека это возможность просветления.

Господь наказывает, Господь исцеляет.

По ком плачет русское небо? Небо, похожее этим летом на одну нескончаемую тучу, уныло тянущуюся от горизонта к горизонту.

У нас дожди. В Европе наводнения.

Они нам нааукают, что им же и откликнется.

Как-то пришло в голову объяснить литературный процесс с точки зрения физических величин. Мысль, если принять ее за единицу, имеет соответствующее этой единице количество энергии. Скопление этих единиц ведет, соответственно, к накоплению энергии, которая требует выхода, выхлопа, полета (кому как нравится). Она требует перехода в новое качество, чтобы сохраниться! Ибо по-своему подчиняется закону сохранения энергии. И, разумеется, имеет тот или иной заряд.

И тут уж каждый волен выбирать: сказать или написать. Но промолчать невозможно. Промолчишь одно, скажешь другое. Промолчишь в одном месте — скажешь в другом.

Получается, что изданная книга — это своеобразный трансформатор, усиливающий и распространяющий энергию одного на многих.

Время собирать камни… Время разбрасывать камни… А когда наступит время строить?

Одиночество и холод — если не синонимы, то родственники. От того и от другого знобит. Начинаешь искать тепло.

Чисто мужское наблюдение, хотя имеет и свои исключения: что можно одновременно любить и ненавидеть?

Оружие.

Я родился в другой стране. В СССР.

Моя душа родилась в Российской империи.

Историки-демократы поставили знак равенства между застоем и запоем. По-моему, не было ни того, ни другого. А вот сейчас — налицо.

Зависть, как известно, бывает черная и белая. С черной и с тем, на что она толкает людей, все ясно. Белая зависть — это когда радуешься успехам и достижениям других, но и самому тоже хочется. Белая зависть — двигатель прогресса. (Не ново, записано ради следующей мысли).

Черная магия появилась, в том числе, и от черной зависти.

В Горноправдинске плохая вода. Нужны очистные сооружения.

Не только для воды. Нужно всеобщее очищение…

В Филинском (ныне Горноправдинск) была церковь, построенная купцами Фроловыми в 1903 году. Во время хрущевской атаки на православие церковь передали на хозяйственные нужды. Одно время там торговали водкой (спецмагазин во времена талонной системы), теперь там пекарня. Но хлеб пекут, не помолясь. В Тюмени на берегу Туры в здании храма разливают водку — изощренное кощунство.

В Филинском была церковь. В Горноправдинске есть баптисты, адвентисты, колдуны, ведьмы, экстрасенсы и прочая бесовщина.

Нужны очистные сооружения!

Прости меня, Господи, за такое сравнение.

Что ни делается, то к лучшему?

Что к лучшему, то не делается!

Чтобы приучиться к порядку, необходимо иметь свой дом.

Судя по нынешнему хаосу, «наше» правительство не считает Россию своим домом, невзирая на название собственной партии.

Русские самодержцы не могли не считать Россию своим домом.

850 лет Москве.

Столицу умыли и вычистили. Так делали и ранее по большим праздникам.

850 лет Москве. Никогда она еще не была так далека от остальной России.

Спор о сексуальных меньшинствах. «Гуманная» учительница с запалом:

— Ну что вы, они же больные люди!..

— Раз больные — значит, должны где-нибудь болеть: или на необитаемом острове, или в специализированной лечебнице, а не лезть в правительство и средства массовой информации.

Сердце порой останавливается… Я прислушиваюсь к нему, оно прислушивается ко мне.

Не жизнь, а сплошной инфаркт. Но зато уж если радость в сердце, то и радость до слез.

Влюбиться легко — любить трудно.

Дед, слушая, как мы талдычим о женщинах:

— Что вы все о бабах да о бабах?! Вот мы раньше развлекались, революции делали…

Раньше мы с женой могли сказать одну и ту же фразу в одно и то же время, не сговариваясь, совпадая даже в интонации. Теперь с той же «симметрией» можем сказать совершенно противоположное друг другу. Регресс? Парадокс?

Но до сих пор понимаем друг друга с полуслова.

Просто иногда делаем вид, что не понимаем.

Что же такое любовь?

Это невозможность существования без кого-либо, порождающая способность к самопожертвованию. Любить — это значит иметь в себе (не мною сказано).

Я не мыслю своего существования без Бога.

Да, я грешник, о моем спасении не мне судить, но любить мне не запретит никто…

Кому-то облака, кому-то тучи, кому-то дождь, кому-то слезы, кому-то мысли, кому-то деньги, кому-то речь, кому-то Слово…

Но не всегда — каждому свое.

Чистый лист бумаги похож на чистое небо.

Чистый лист бумаги похож на отдельно взятое облако.

Сейчас модно нагонять тучи.

Предпочитаю облака. Лично мне они дают отдых от слишком яркого света. Кто может оспорить утверждение, что в облаках кроется огромная информация?

На небе пишет Бог.

На небе написано Слово.

Слово, написанное на небе, на русском языке.

Слово сказано для всего мира, но написано на русском небе…

1997 г.

Облачный край

Я всегда пишу на одной стороне листа, и поэтому мне часто кажется (думается), что вторая его сторона, оставшаяся чистой, знает нечто большее, чем та, которая говорит моим языком.

Наверное, каждый чувствовал притягательную магию чистого листа бумаги. Белую магию.

Хочу света — беру Евангелие, хочу жизни — беру книгу, хочу муки — беру чистый лист бумаги…

Не все рождается через боль. Не всякая боль приносит страдания. Но уверен: настоящего творчества без боли и глубоких душевных переживаний не бывает.

И. А. Ильин, размышляя о творческом человеке, обращался к обществу: дайте им слушать, дайте им созерцать, дайте им «право на свободную творческую молитву», «ибо художник призван созерцать и выговаривать в своей работе — Сверхземное». «А сколь велика радость труда при каждом творческом достижении!» (Путь к очевидности).

И сколь сладка порой бывает боль…

В «Опавших листьях» В. В. Розанова нет самолюбования, а только изложение себя, всего общества через себя, всей литературы через себя, всей России через себя.

(Спор с учительницей литературы)

Здесь, на Севере, как и везде ныне, каждый занят проблемами собственного выживания, но еще по традиции, сами того не осознавая, делают это сообща. Вместе. Как тогда, когда осваивали этот суровый и богатый край; как тогда, когда был в почете коллективный труд…

Пока строили коммунизм, выживать было некогда.

Здесь не дают друг другу умереть.

Местные женщины стареют быстрее. Кто говорит — от климата, другие — от нелегкой жизни, я говорю — от недостатка любви. К ним.

Небо чаще похоже на застиранное, плохо выжатое белье, с которого нет-нет да начнет капать. Отражаясь в глазах, оно придает им суровости и житейской мудрости, даже детям, но не может затенить этакий озорной луч, веселинку.

Нудным, подчеркнуто серьезным, имеющим строгий нрав в облачном краю жить тяжело. Их не понимают и даже жалеют. Жалеют, смеясь.

В поведении старожилов наблюдается редкостное сочетание самого безумного авось и сметливого, высокоинтуитивного расчета, помноженного на доскональное знание окружающего мира.

Пожилая учительница географии выводит детей на крыльцо школы и кладет компас на бетонные плиты. Раздосадованно сообщает:

— Видите, ребята, компас показывает неправильно, потому что под нами много дурацкого металла.

Дурацкий металл в этом случае называется арматура. А еще, говорят, щебень радиоактивный, фон которого превышает норму.

Вот откуда многочисленные заболевания щитовидной железы.

Если бы над тайгой повесить гигантский компас, он тоже показывал бы неправильно. В тайге полно «дурацкого» металла — от гусеничных траков до отработанных ступеней ракет, от отдельно взятого бульдозера до целого автотранспортного предприятия…

Дама, борющаяся за нравственность:

— Что это к вам все девушки ходят?

— А что, было бы лучше, если бы ходили мужчины?

О величии и красоте северной природы сказано много. Старожилы ревностно защищают поселок и прилегающие к нему территории от любого словесного посягательства и так же легко гадят пустыми бутылками и прочими признаками цивилизации Иртыш.

Природа божественна. Бог милостив. Остается надеяться, что она тоже…

Сегодня нефть пахнет кровью.

Можно на время утолить в человеке жажду и голод, но неудовлетворенность его положением утолить нельзя. Она от сатаны.

Черная бездна.

Другое дело — неудовлетворенность собой.

Пьянство — это не просто опорожнение емкостей, это прямо пропорциональный этому процесс опустошения души.

Он схватил пустую бутылку и вдребезги разбил ее об стену.

От пьяного горя? Вместе с ней он символически разбил свой человеческий образ.

Почему пьяных сравнивают с животными? Животные не пьют.

Коты после валерианы, конечно, смешнее, но приличнее.

Мужики в России гибнут от водки как на войне. И некому сказать: прощай, оружие!

Катастрофы, стихийные бедствия, конвульсии экономики, взбесившееся телевидение… Новый год праздновался пышно, но ни у кого не возникло чувства, что пройдена какая-то важная отметка. Ни веха, ни эпоха… Не было шага в новое. А за праздничными столами не было главного — уютной уверенности в завтрашнем дне.

Новый год — семейный праздник. Именно в новогоднюю ночь раньше я чувствовал, сидя за праздничным столом или гуляя по улице, всю нашу огромную державу как единую семью.

В наступившем 1998 году такого чувства не возникло. Напротив, казалось, я задвинут в какой-то дальний угол, в свой мирок, даже блиндаж, из которого вот-вот начну отстреливаться. И хотелось задвинуться еще дальше, еще глубже. На телеэкране бесноватые рожи: сытые, довольные, радостные. Я, конечно, тоже не голоден, и стол неплохо накрыт. Но, глядя на них, я видел праздник где-то там — в Останкино, в мой дом праздник они не несли.

Сколько нас таких окопалось?

В начале восьмидесятых мне мечталось, что в третьем тысячелетии человечество рванется в необозримые дали Вселенной, а теперь думается, что оно просто рванется.

Если Бог попустит.

Это не печальный прогноз, это настроение. Ладно бы, если б только мое…

Облака все ниже.

Проза жизни. Сермяжная правда. Никакой философии.

Опавшие листья запорошит, укроет снегом, и низкое свинцовое небо пронесется от видимого края до видимого края.

Оттают, но что-то останется за порогом видимого.

Невидимое, но можно почувствовать.

Боль и безысходность сестры?

Когда самых любимых людей нет рядом, пустота обретает качество боли, и сила ее измеряется ожиданием.

Не выношу суеты, но когда их нет рядом, не хватает, в том числе, и этой суеты.

Умение скрывать свои чувства, может быть, и хорошее качество. Но как-то нелепо, когда это умение распространяют на любовь (из каких бы побуждений это ни делалось). Жадность к проявлению чувств или холодный расчет?

Неужели внутри таких людей сидит въедливый провизор, который скрупулезно отмеряет: столько-то нежных слов, столько-то теплоты во взгляде, столько-то прикосновений…

А может, ему и отмерять-то нечего?

Это как-то связано с открытостью сердца и чистотой помыслов.

Ярко выраженное равнодушие к славе — это просто иная форма тщеславия, может, даже более коварная и гипертрофированная, чем тщеславие неприкрытое.

Как относиться к славе? А где грань между известностью и славой в каждом отдельно взятом случае?

Наверное, нельзя ни на минуту забывать о том, кто дал тебе эту славу или возможность обретения ее.

Образец достойного отношения к славе — Суворов.

А когда меня напрямую спросили об этом, я не нашелся, что ответить. Просто никогда об этом не задумывался. Чужая слава меня не интересует, а от своей карманы не ломятся.

В русской истории достаточно достойных славы и почитания людей, я рассказываю о них на уроках с особым подъемом, даже пафосом.

Просто местоимение «я» звучит по-разному: у кого-то с маленькой буквы, у кого-то с большой, у кого-то «я» прописное, у кого-то печатное…

Пожалуй, мое «я» бывает разное.

Скользкий вопрос? Ответ на скользкий вопрос не всегда разбитый лоб. Но задают их те, кто хочет, чтобы человек поскользнулся.

Труд учителя приравнивается по своей психофизической нагрузке к труду шахтера: равный по количеству дней отпуск и должна быть равная смена — 6 часов в сутки. Ни один учитель в России не работает по разработанной еще в 1957 году ставке (18 часов в неделю). Перегрузка существующего персонала — в 1,5–2,5 раза. Чтобы заработать, чтобы выжить, чтобы заменить тех, кто из школы ушел, и тех, кто в школу не пришел…

Нам, конечно, лучше, чем шахтерам. Мы в шахтах не взрываемся. Не задыхаемся под завалами. Но завалы у нас свои.

Мы взрываемся дома. От перегрузки.

Схема жизненного цикла русской учительницы: парта — плита — парта… Иногда эта схема «разнообразится» вкраплением еще одного пункта: больница.

Элементы прозрения (ясновидения?), которые со мной случались:

В 13 лет я впервые увидел девочку по имени Лена и в тот же миг осознал, что это моя будущая жена. Уверенность в этом несравнима ни с какой другой уверенностью. Какое место в этом осознании занимала любовь с первого взгляда, я определить не могу.

С бабушкой, когда ей было 80 лет, случился инфаркт. Все были уверены, что она и дня не переживет. Только я точно знал, что она будет жить. Сейчас ей 92 года.

Наверное, были и другие прозрения, но я их либо не помню, либо не хочу о них говорить.

Я человек верующий и скептически отношусь к большинству экстрасенсов. Но признаю человеческие способности и Божий дар.

А еще есть Божий промысел: элементы человеческого прозрения — это «маленькие откровения» Бога, открывающего часть своего знания с какой-то, одному Ему известной целью.

Ослаби, остави, Господи, прегрешения наша…

Нерусское название Облачного края — Сугробистан.

Гряда сосен на горизонте отделяет Облачный край не только от другого пространства, но и от другого времени.

Гряда сосен на горизонте — это крепостная стена.

Разница между поколением учителей и поколением учеников: первые в большинстве своем воспринимают чтение как удовольствие; вторые в большинстве своем воспринимают чтение как работу.

Но исключения есть и в том и в другом случае.

Это уже не парадокс, это что-то привычное: смерть состоявшегося поэта (художника, композитора) дает ему больше признания, чем жизнь. И чем больше поэт, тем больше вероятности, что его застрелят, повесят, отравят, затравят…

Дантесов больше, они торопятся. Наперегонки.

Сначала зашло солнце русской поэзии, потом начался звездопад… Принцип простой: «несветящему тьма не противостоит» (М. Федосеенков, «По ходу солнца»).

Дантесы стоят в длинную очередь на прием к Сатане, в ад они попадут без очереди.

Почему наши женщины скрупулезно смотрят мыльные оперы? Делятся впечатлениями и подробно пересказывают содержание для тех, кто пропустил очередную серию.

Потому что им даже страдать некогда. А у экрана за двадцать-тридцать минут псевдостраданий вместе с прилизанными героями выполняется дневная норма.

Видимо, даже страдать им хочется красиво.

Национальная идея, как и идея возрождения русской державности, должна быть подчинена православной церкви, освящена и направляема ею. Иначе, как любая другая идея, направляемая якобы на благо человека, народа, человечества, она потерпит крах, будет изолгана, извращена, обретет амбициозные черты многочисленных политических карьеристов и демагогов. И только церковь способна дать ей истинное животворное начало и, ведя по тернистому историческому пути, спасти от революционного хаоса и партийного оскопления.

Любое начинание, в котором нет Бога, — это начало разрушения.

Не балаганная Государственная Дума, а Земской Собор — вот что сейчас действительно необходимо для подлинного народовластия.

Вдохни в меня, Господи, вдохновение…

Нельзя человека любить «за что-то», «за что-то» его можно уважать, ценить и т. п.

Настоящая любовь действительно слепа. Или у нее какое-то другое, свое зрение.

Пытаться объяснить любовь — это все равно что пытаться объяснить Бога!

Любовь — понятие метафизическое.

Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух — святая Троица.

Вера, Надежда и Любовь — триединый путь к ней.

Если хоть одна составляющая на этом пути исчезает или умаляется, дорога начинает петлять.

Когда читаешь духовную литературу, на душе порой становится тягостно и мучительно от осознания собственного несовершенства, своей закоснелой мелкосуетной греховной сущности. Будто смотришь на самого себя со страниц Боговдохновенной книги.

Состояние, близкое к брезгливости к самому себе.

Хитрое (самообманывающее) оправдание: мне некогда жить праведно.

И заповеди кажутся давно известными правилами уличного движения, которые все знают, но, по необходимости и пока ничего не угрожает, норовят нарушить.

Хочешь долго жить — философствуй. Хочешь еще дольше жить — не философствуй о политике.

Когда начинается «сегодня», я знаю не только, сколько я не успел «вчера», я знаю, сколько не успею сегодня.

Я не знаю, сколько я не успел за всю жизнь.

Иногда вдохновение бывает сильнее «не успею».

Из «не успею» складывается вторая, непрожитая жизнь.

Вот тебе и параллельные миры!

Зная, что «это» все равно не опубликуют, хочется совершить литературный аборт.

Рукописи не горят. Рукописи лежат.

Читать самого себя не интересно. Самого себя интересно писать.

Хорошие люди иногда получаются!

Девушка пытается загадать мне загадку, сыграть в этакую тайну. Я принимаю ее правила игры, и мы разгадываем тайну вместе.

А если бы я сказал ей, что знаю или давно уже знал ответ?

Женская тайна — это психологический тип — манера поведения — разгадка эротического символа той или иной степени сложности.

Непонимание в семье — одна из главных причин кризисов и депрессий творческого человека.

Полновесное вдохновение ничем не вытолкнешь.

Любовь нельзя купить, доказать, заслужить, вернуть… Но Бог может испытать ее. Временем и страданиями.

Для чего? А чтобы проверить, насколько она достойна своей божественности!

Иногда мне кажется, что я эту жизнь сочинил.

И сочиняю…

Трудно жить с чувством неведомого тебе предназначения.

А с чувством ведомого — легче?

Сколько раз каждому представлялась возможность совершать добро и проявлять милосердие, но мы, подобно Пилату, малодушно избегаем таких поступков, исходя из причин общественного мнения, обычаев, привычек, несправедливых законов и даже недостатка времени и желания. А потом, если уж не прилюдно, то внутри себя умываем руки.

Как будто с рук можно смыть совесть!

Счастлив и не утрачен для Бога тот, у кого она есть. Совесть.

Стоять между женою и матерью во время их ссоры — все равно что выбирать между повешением и отсечением головы.

Хорошо там, где нас нет, потому что там мы еще не успели сделать плохо.

Весна наступила какая-то нервная: то мороз, то слякоть, то сияющая голубизна неба, то непроглядная серость, то зарплату задерживают…

Неисчерпаемый народный пофигизм — вот основа стабильности нашего полугосударства в смутное время.

Хотели срочным порядком сформировать средний класс общества — сформировали банды.

На нынешнее заморское свинство нужен новый русский говядарь. Минин.

Всю жизнь болтаюсь между адом и раем.

«…блаженны некрасивые, неталантливые, неудачники — они не имеют в себе главного врага — гордости, т. к. им нечем гордиться», — так определил священник Александр Ельчанинов. Далее он совершенно справедливо поясняет для красивых и талантливых: уж коли дал Бог талант, то и положи его на алтарь Богу, на служение Христу. Талант для Бога, а не ты для таланта.

Но видел я людей бездарных, глупых, некрасивых, но, не имея христианского смирения, они несут в себе огромный заряд самолюбования и тупой гордости. Некоторые прямо-таки светятся ею. И далеко не все из них неудачники.

Самое смешное, что они не видят своего индюшиного чванства. Идут с ним к людям, как будто так и надо. Их жалеют и из жалости не всегда смеются им в лицо. И все же смеются…

Грех смеяться над юродивыми, над обделенными умом с рождения, оставшимися в детстве, но как не смеяться над самовлюбленным дураком, возомнившим себя гением (пусть в определенной одной единственной области) и величайшей фигурой современности.

С завидным упорством такие люди пробивают себе и «своим творениям» путь к «общему признанию». Но над головой у них павлиний хвост вместо нимба.

Иногда, еще не дописав рассказ, я уже знаю, что он не получился. Я откладываю его в сторону (выбрасывать-то жаль) в надежде вернуться к нему в недалеком или далеком будущем. Но еще ни к одному не вернулся. Душа не лежит. На неудачных вещах словно наложена печать изначальной ущербности и непоправимости. Во всяком случае, для меня. Большинство писателей увидят в этом недостаток. И я с этим соглашусь.

И все же хорошо, когда нет недостатка в новых идеях и начинаниях.

Иногда мне кажется, что в неудачные вещи в самом начале было заложено неправильное настроение. Или, что называется, сел не вовремя. Сделал усилие над собой, заставил себя, а полета не получилось. Поэтому — доведение до ума безвдохновенного — сизифов труд.

«Непонимание жены» понятно каждому пишущему мужику.

Но почему графоманам везет с женами?!

Дареному коню при всех в зубы не смотрят.

В облачном краю, если ветер, то небо в клочья!

Совершенно точно подмечено священником Ельчаниновым: гордость не только мать всех грехов, но и родина глупости.

Из какой-то малопроглядной пелены ко мне приходят образы. И нужно прислушиваться, всматриваться, чтобы не упустить что-либо важное.

А бывает как при ясной погоде… Это и называется вдохновением.

Наступает Светлое Христово Воскресение, а я даже последнюю неделю Великого Поста прожил в суете и бездарной трате времени. Я и все, живущие вокруг меня. Кто из нас вспомнил страдания Христа? Кто из нас остановился хоть ненадолго в проникновенной молитве? Все наши якобы более важные дела — тлен. И на душе от этого смрадно… Нет ни одного оправдания, да и не может быть! Оправдания могут быть только у сумасшедших, только у тех, которые не знают ничего, пребывая в мертвой точке умственного состояния, как мы, пребывающие в мертвой точке состояния душевного.

В этом году в нашем поселке еще не будут звонить колокола…

И все же! И во веки! Наступающее утро несет невыразимую радость и свет. Его свет! Свет победившего смерть. И как отрадно жить, зная, что жизнь не лишена смысла, как смерть лишена своей власти, низводящей человека до высокоорганизованного животного.

Христос Воскресе!..

Я люблю свою работу, но количество ее, позволяющее вести мало-мальски безбедное существование, называемое нагрузкой, превращает меня в изнуренного раба. Равнодушного к результатам своего труда. Была бы миска похлебки к ужину…

Я не утрирую, я образно излагаю усталость. И не только свою.

И я не умею халтурить. Подобное отношение к учительскому труду вызывает у меня презрение.

И все же самое страшное в моей работе — это равнодушие в глазах учеников.

Оно бывает не всегда и не у всех, но стоит столкнуться с ним, как в воздухе зависает дилемма: то ли ты никудышный учитель, то ли перед тобой закоснелый в своей лени и расцветающем эгоизме ученик.

Бездарных учителей нет, но есть люди, которые ходят на работу в школу. Для массовости их тоже называют учителями. А еще есть чиновники от образования, которые эту работу выдумывают. Ни те, ни другие никогда не были учителями.

Нет, бездарные учителя есть. Те, которые считают, что есть абсолютно бездарные ученики!

Современные педагогические газеты — большей частью откровенное западническое дерьмо, издаваемое людьми с нерусскими фамилиями.

Зимник в период распутицы, когда прорываются последние машины: по болоту приходится плыть, рискуя провалиться в неизведанную бездну; остальная часть пути: умение водителя проскочить колесами между промоинами и сила двигателя, помноженная на запас прочности, чтобы перемалывать всепоглощающую няшу — жидкую грязь, в которую, если ступить, то будет по пояс.

А мужики балагурят. Выталкивают машины подручными средствами, вытягивают друг друга, между делом поддают, смачно матерятся и абсолютно уверены — доедем!

Именно на майском зимнике (звучит-то как!) я впервые увидел с близкого расстояния журавлей, вышедших подкрепиться на то, что осталось от дороги. Именно вышедших: они грациозно прогуливались, и только когда машина «подплыла» совсем близко, совершили быстрый и красивый разбег и скрылись за верхушками ближайших сосен.

Кто-то пожалел, что под рукой не было фотоаппарата, кто-то вспомнил о ружье.

Армия, которая придет завоевывать Облачный край, завязнет на этом зимнике, канет в небытие в необъятных болотах, ее просто сожрут комары!..

Мы непобедимы! Если сами не сдадимся…

1998 г.

Корпускулы

Первичная материализация мысли происходит на бумаге, причем далее она получает свойство превращаться во все, что угодно. Потому что ее можно взять и использовать.

В невысказанной или хотя бы недосказанной мысли есть своя особая прелесть.

В детстве, когда в нашей стране не хватало книг, я уходил из библиотеки с тяжелой авоськой, набитой приключенческими, фантастическими и историческими романами. Я брал столько, сколько давали, я нес целую сумку или портфель миров, и на какое-то время они принадлежали только мне. И уж если я поселялся в один из них, вернуть меня оттуда в нашу обыденность было делом непростым.

Я тогда завидовал библиотекарям. Ведь они жили и распоряжались по моим понятиям целыми галактиками. Как при виде звездного неба, глаза мои разбегались перед длинными стеллажами, плотно заставленными книгами.

Сегодня книги стали доступнее. Если не по цене, то по количеству и своей разноплановости. Если опустить вопрос художественного качества многих произведений, то звезды стали ближе, можно найти нужную или скрупулезно выбирать. Но, похоже, народ решил смотреть только на одну фальшивую, рукотворную звезду — телеэкран.

А что же библиотекари? Нет, они не остались без посетителей, романтиков, мечтателей, заядлых читателей, они остались без зарплаты. Государство, почувствовав конъюнктуру, решило, что хранители цивилизации обойдутся самым малым или как-либо подстроятся к рыночным условиям. Но библиотека — не видеопрокат, сюда не прибегут с деньгами, чтобы проглотить свежую голливудскую стряпню, сюда приходят за вечным, а вечное цены не имеет.

Когда была опубликована моя первая повесть, я вдруг вспомнил о библиотекарях снова. Потому что теперь в разных уголках страны они будут хранить и мой мир… Я испытал к ним повторное чувство благодарности.

Я знаю наверняка — книгу по ее силе никогда не заменят ни телевизор, ни Интернет, ни любая другая суперсовременная информационная система, потому что в книге есть душа, есть разум, наделенный чувствами. Голая и сжатая информация навязывается не только для ускорения, но и для упрощения, а по сути — для оглупления.

И все же я родился в самой читающей стране мира.

Когда наступит конец света, главное останется в храмах и библиотеках.

Современные технологии могут сжать информацию, но никогда не смогут сжать мысль.

Только умирая, люди становятся живыми или мертвыми.

Приходилось встречать мертвых живых.

Очень боюсь вместо настоящего животворящего вдохновения просто набить руку и выдавать на-гора.

Когда уходила ты, я терял все…

Когда уходил я, ты поняла, что теряешь больше, чем сможешь приобрести.

У нас одна дорога на этом свете, как бы это тебя не раздражало. Свернуть, конечно, можно, но это будет уже не твоя дорога.

Нести не свой крест тоже можно, но…

Симон Киренеянин нес крест Господа! Но это было в прямом смысле!

Многие говорят, что моя любовь к тебе ненормальна, в том смысле, что до безумия сильна. Да ты и сама так считаешь… Вот и дожил наш мир, что нормальная — настоящая любовь считается теперь чем-то неприемлемо-запредельным. Ну что ж, я всегда мыслю и чувствую запредельно.

Если я когда-нибудь удостоюсь того, чтобы обо мне вспомнили, я хочу, чтобы о тебе рядом со мной вспомнили только хорошее, поэтому я сейчас пишу: радость и боль моей любви — твои.

Любовь и добро не имеют причины.

Если есть причина — значит, есть выгода.

Выгода и любовь, выгода и добро — понятия взаимоисключающие.

Лето из жаркого и липкого превратилось в склизкую серятину.

А небо только изредка выглядывает в проблески туч: как вы там — не совсем еще отсырели, еще не по пояс в грязи?

Люди плачут. Это понятно. Но почему плачет небо?

Может, это катарсис за всех тех, кому слезы неизвестны и непонятны?

После смерти у каждого из нас есть свой объем в земле. Я хочу, чтобы у меня был свой объем в небе.

Хотя бы после смерти…

Сейчас у меня есть все небо. Туда не только проще смотреть, там и жить легче.

Небожителям не требуется гражданства и прописки.

Но: я русский небожитель.

Я родился в самой читающей стране мира. И, пожалуй, в самой пишущей.

Часто думаю о том, что большинство супругов в моей стране живут невенчаными, т. е. обладают только документами из загса. Значит — перед Богом их брака нет.

То, чего нет, Бог не защищает…

Спорю с другом-учителем и его ученицей.

Она:

— Декабристы были честные и лучшие люди страны. Они боролись за свободу и против царизма.

Он согласно кивает и ставит пять.

— Ты сам так считаешь? — спрашиваю я его.

— Нет. Но так нужно объяснять им.

— Как же так? Это же постоянно увеличивающаяся ложь! То же самое она скажет своим детям!

— У нас же плюрализм мнений…

— Ты же знаешь — кто его придумал! Давай разберемся проще: между Богом и сатаной ты кого выбираешь?!

— Бога!.. — брови испуганно вскинулись.

— А царь — это кто?

— Помазанник Божий!..

Нет, все равно не будет он рассказывать им про сатанинские масонские ложи. Во-первых, сложно, во-вторых, опасно…

В-третьих, с точки зрения чиновников от образования, он прав…

А с точки зрения истины и совести?

Вовсе не обязательно уподобляться им и звать Русь к топору. Но знать о творцах братоубийственных войн в своем Отечестве они (школьники) должны.

Сегодня линия моей жизни прошла где-то в стороне от меня…

Я смотрел на нее из своего кокона, валяющегося где-то на обочине, и ничего не мог с этим поделать.

Мне ничего не хотелось с этим делать.

В это время мою жизнь брали, что-то с ней делали, что-то ей обещали, пытались ее расшевелить, но не знали, что меня нет рядом.

Душа моя находилась в полном несоответствии с происходящим.

Так было и вчера… И позавчера… Возможно, так будет завтра.

И только мысли напоминали мне самому, что я еще существую.

Иногда мне кажется, что в этом мире мне нечего делать, а усталость, порождающая отчаяние, сильнее предназначения. Невольно подумаешь и содрогнешься от собственного кощунственного умствования: сегодня кто-то родился, что будут делать эти кто-то здесь, если здесь нечего делать мне? А посмотреть повнимательнее — и можно найти еще около 500 миллионов таких же «бездельников», а то и больше.

Интересна ли та игра, итог которой заранее известен и, несмотря ни на какие вариации, неизменим?

Знание истины не всегда дает состояние покоя, а лишь состояние уверенности, покоящееся на этом знании.

Истина, хотя и константа, но требует постоянной работы над собой. Иначе душа и разум превращаются в аморфную глыбу льда.

Я носил в себе этот айсберг. Но стоило Богу милостиво коснуться моей души, он стремительно таял и покидал меня слезами.

Главное — не разучиться чувствовать! Чувствовать глубоко и честно. В противном случае человек становится автоматом для выполнения основных жизненных функций.

И ему еще кажется, что у него есть своя индивидуальность.

Пожалуй, есть. Она выражается в разнотональной подаче звуковых сигналов, габаритности, в отборе той или иной струи конъюнктурной информации и проч. чисто технических отличиях.

Архимеду понадобился рычаг, Ленину — винтовка Мосина и пулемет «максим», Богу — Слово…

Мною пользуются.

В этом есть свои положительные стороны: ибо, следуя логике, я был бы человеком бесполезным.

Я пользуюсь кем-то!

Как отвратительно звучит слово «пользуюсь» в этом случае!

Хочется прикрыть его как наготу хоть каким-то сглаживающим пошлость звучания эпитетом.

ЛЕНА. А вот к этому я ничего уже не могу добавить.

Это не соседняя Вселенная, это Вселенная внутри меня.

Корпускула — частица света. Лена — то же самое.

Лена — всякая. Лена — любимая. Лена — единственная.

Это не признания, это просто горит.

Мы это иногда тушили и чуть не задохнулись от дыма.

Это постоянно пытаются потушить другие.

Господи, пусть оно горит, потому что я верю…

Мы сидели с другом Рауфом и поедали отменно приправленную острым курицу.

— Полезно, — сказал он, — аппетит улучшается.

— Потенция, — добавил я.

— А ты думаешь, почему китайцев больше миллиарда? Думаешь, почему на Кавказе и на юге рождается больше?

Такого кулинарного подхода к демографии я еще не слышал и решил записать это открытие.

К учителю английского языка Володе пришел по вызову сантехник. С порога он начал возмущаться:

— Ну вот, дергаете нас по выходным! Кран у них полетел, что — сам отремонтировать не можешь?

Вовик нашелся:

— А что ты своих детей ко мне в школу отправляешь, сам научить не можешь?!

— Ну ты сравнил! — буркнул сантехник, приступая к своей работе.

Старожил поселка Бобровский, почетный гражданин Ханты-Мансийского района Анатолий Евстигнеевич Корчагин рассказывал: сразу после войны (1947 голодный год) начались лесозаготовительные работы в Бобровке (так называли и продолжают называть этот поселок). Об условиях немеханизированного труда нетрудно догадаться, а с рассказов можно написать вариант романа «Как закалялась сталь», тем более что фамилия главного героя располагает. А вообще мужики делятся воспоминаниями охотно, но кратко, приправляя свое немногословие сдержанным полуматом.

О Евстигнеиче можно писать трудовую эпопею в несколько томов, да и портрет кондового сибирского мужика тоже. Здоровенный, кряжистый мужик, и голос у него — труба. И вот таким громовым голосом, в этаком мажоре он поделился (кстати, от него мата не услышишь):

— Знаете, че такое легкий труд?

Наши (современные) варианты ответов его не устроили.

— Ни хрена! Вот однажды на лесоповале не успел я прыгнуть в сторону, ствол на меня пошел, и ногу-то мне шибко придавило! Производственная травма получилась. А с такой травмой у нас положено было переводить на легкий труд на три месяца. Чтобы, стало быть, организм восстановить для новых стахановских темпов. Ну и дали мне этот легкий труд. Сделали меня вестовым. Два раза в день я должен был плавать на веслах по Иртышу от Бобровки до Лугофилинска! Раз утром и раз вечером! (В этом месте его рассказа мы уже хохотали, действительно «легкий труд» — 16 верст туда, 16 верст обратно — против самого сильного на равнинных реках течения, да еще два раза в день). Ну я того легкого труда месяц-то выдержал, а потом уж взмолился — пустите обратно на деляну!

Сравниваю его со Шварценеггером и ярко себе представляю боевик с участием Евстигнеича в молодости. Шварценеггеры наседают на него со всех сторон, а Евстигнеич, поплевав на трудовую ладонь, укладывает их штабелями да цепляет к трелевочнику для дальнейшей транспортировки. И никакого ему тхэквондо не надо. После его ударов и так не встанут. Но Евстигнеич мужик добрый, рассказывать и чуть-чуть похвалиться любит, а в кино сниматься не станет. На кой ему, он и так мужиков веслом гонял.

Два мужика спорят: трезвый и пьяный. Трезвый укоряет пьяного за алкоголизм, пьяный возражает:

— Ну и что! Это тебе кажется, что тебя все любят, а когда ты умрешь, без тебя будут жить так же, как при тебе. А уж вспомнят тебя худым или добрым словом — тебе уже будет все равно!

Вот она бытовая, безрелигиозная философия.

Трезвый возразил что-то о правильной жизни, заботе о близких.

Через полчаса надо будет заботиться об этом пьянице. А будет ли кому?..

Хоть бы одно русское лицо в правительстве!

Если и русское, то продажное.

Мазепы!

Ельцин на рельсы не лег. На рельсы ложатся голодные шахтеры.

Разоряется, близок к банкротству завод, который делает лучшие танки в мире! Еще бы, Ельцину они были нужны только в октябре 93-го, чтобы стрелять по Российской Советской Федеративной Социалистической Республике.

Американский «Абрамс» против нашего Т-80 — консервная банка с пукалкой. Сербы рассказывают, что с «Абрамсами» прекрасно справлялись снятые с постаментов памятники Второй мировой — Т-34. Так что сколько ни накладывай компьютерных технологий в консервную банку, какие электронные примочки-наводки ни приделывай к пукалке и каких самых умных баранов в нее ни сади, а Т-80 он и в Африке Т-80. Главное, чтобы за его рычагами не оказался баран!

Ведь не хватило ума у иракцев толково стрелять нашими ракетами! С другой стороны, хваленый Ф-117 вообще из русской зенитки завалили. И распотрошили!

Я тут не дрябнущими мышцами поигрываю. Просто ностальгия по национальной гордости великороссов.

Не всему, что написано, можно верить. Даже не всему, что видишь, следует верить. Верить можно самому верному ощущению — боли. Именно так проверяют себя (причинив себе боль), чтобы узнать — во сне или наяву происходит то, что происходит.

Ощущение боли, которое испытывают моя Родина и мой народ, — вот лучшее подтверждение моей правоты!

Интеллигенты умствуют: у каждого, мол, свое понятие о Боге и богослужении. Каждый человек имеет право на свое понятие и толкование.

Ничего не скажешь: очень демократично и гуманно. Но кто из них задумывался над тем, что, предоставив человеку свободу выбора, Бог, тем не менее, являет собой только одну истину?! И если к ней идти неправильным путем, то как к ней можно дойти?

В поощрении свободомыслия они не увидели сатанинского происка, исходящего из простого и всем известного: разделяй и властвуй!

Кто-то может возразить: а почему не может быть несколько дорог к истине?

Я думаю: несколько дорог могут только уводить от истины, как от города, в котором сходятся сотни караванных путей. Но правильно поступает тот, кто остается в этом городе: то есть пребывает в истине!

Лютеры, несторианцы, иконоборцы и прочая и прочая — уже ушли. Ушли во мрак ночи по дороге в никуда. Но изобретательный враг рода человеческого подсказывает «ищущим умам» все новые и новые пути.

Ищите и обрящете?

Дожди… Дожди… Дожди… Солнце только глянуло краем глаза на наш таежный край и задвинуло свои облачные шторки. Ему приятней смотреть на золотые пляжи у теплых морей.

Дожди… Дожди… Дожди… Жди… Жди… Жди, а лето так и не наступит.

Зато у нас есть комары, но нет землетрясений и цунами!

Когда я больше любил людей: до того, как первый раз ударили меня, или до того, как первый раз ударил я?

В раннем детстве я любил людей просто так, ни за что, причем всех. Конечно, любовь к родителям и сестрам была иного свойства. Но потом взрослые стали учить меня видеть зло, дабы я вышел из пределов детской наивности, непосредственности. Меня стали учить тому, что люди могут быть плохими. И я принял это. И исходя из собственных, сформировавшихся во время миропознания убеждений, я теперь мог делить людей на плохих и хороших. И четко помню, как вначале, невзирая на убеждения окружающих, естество мое противилось этому делению, но потом оно въелось в мое сознание, и мне приходится с ним жить. Наверное, для того, чтобы выжить в этом мире, такое знание необходимо, этакий внутренний барометр (хотя кто его настраивал, если у каждого он свой, со своей шкалой деления!). Но для чего тогда Господь одарил меня с детства этой наивной любовью? Не такой ли любовью принимают весь мир в себя святые?

Неужели только для того, чтобы со временем я понял, что в раннем детстве я был ближе к Богу, нежели сейчас?

Есть ли это указание какого-то пути и понимания истинной любви к людям?

Но Им же сказано: не мир принес Я, но меч!..

И взглянул я на людей через «окно» креста, и стараюсь не придираться к их слабостям, коих у самого пруд пруди. Но я никогда не пощажу слуг антихриста и богоборцев! Хотя нынешнее «гумановедение» так и умоляет всех принять все: даже если оно пахнет адовой серой и шепчет ересь, и оправдывает все, что приносит прибыль…

Сказано ли об истине все?

Можно ли сказать об истине все?

Можно ли человеческими языками выговорить истину, если ее не может объять разум?

И как необъятная истина легко помещается в сердце праведника?

На все эти вопросы есть простой ответ — вера.

Когда она больше сомневающегося разума, то и сердце способно вместить большее.

Кто посмел назвать ее слепой? Тот сам не видел света!

Вера же наделена разумом, и движима Святым Духом.

Я более блуждаю, чем утверждаю.

Но я мыслю не меньше, чем верю.

Однажды для меня блеснул свет истины, Бог коснулся моего сердца — и это оказалось выше и больше, чем все человеческие суждения, чем бред о свободе выбора тысяч надуманных истин, тешащих человеческое самолюбие и гордость.

Осталось же самое трудное: презреть свое духовное несовершенство и идти на этот свет.

Быть его корпускулой…

4 августа 1998 года на 65-м году жизни умер от сердечного приступа мой отец. Козлов Сергей Павлович. Перед смертью он очень хотел побывать на море. На море был я…

Умер в день равноапостольной Марии Магдалины. Похоронен на Бориса и Глеба.

До конца жизни я теперь буду жить с чувством, что не выполнил свой сыновний долг.

В моей жизни добавилась еще одна боль.

Мы так и не успели поговорить о чем-то самом главном.

Отец был одним из тех многих, кто талантлив и добр, по его книге обучали студентов лесотехнического техникума, он мог бы приносить немало пользы стране, но в новой системе места ему не нашлось. Тогда он целиком посвятил себя внукам и работе на даче.

В этой игре, которую называют трудовая деятельность, он не понял и не умел главного — карьеризма и умения показать свою надобность, не умел льстить никому, кроме женщин, и не умел воровать.

В моей памяти он останется добрым и светлым человеком, который научил меня любить книги, как любил сам. Кто из нынешних отцов, включая меня, может похвастаться этим? Кто научил своих детей быть сильнее телевизора? Немногие…

Мама вживается в свое горе.

Они часто ругались, но все же любили друг друга. Особенно отец маму. Его огромное чувство не ушло с ним в могилу, он оставил его маме, и только сейчас она поняла, какими нелепыми и мелкими были их ссоры и взаимные обвинения, поняла, как и многие русские вдовы, что мужчины все же чаще уходят первыми. Печальная российская статистика конца XX века. Неужели только смерть может научить нас беречь друг друга?

Женщина, заеденная бытом или, как это водится ныне, заботой о своем имидже (тьфу, словечко), чаще всего не может быть носительницей всепрощающей любви. Чувство трансформируется в ней в состояние и понятие заботы или в привычку иметь кого-то под боком.

Мама жила детьми. А теперь еще больше будет жить ими.

Большинство современных молодиц предпочитают жить своими проблемами. В них нет ни веры, ни стержня, а значит — не будет нормальной семьи.

Многие говорят: «Хорошо, что его смерть была мгновенной, он не мучался» и т. п. Меня коробит. Потому что только тот, кто уже перешел эту грань, знает, что хорошо и что плохо. Хорошо ли в один миг расстаться с этим светом на дачной остановке с тяжелым рюкзаком за плечами вдали от дома? В последний миг, осознав с испугом, что никого из близких нет рядом? Что помощь, скорее всего, не придет… И машины проезжали мимо…

А может, кому-то хочется умереть в постели, когда дети и близкие придут попрощаться и простить все. Умереть, покаявшись!

Последние десять лет отец нянчился со своей матерью, которой сейчас 92 года! Из четверых ее детей — только он! Остальные самоустранились и только изредка присылали душещипательные открытки, которые он ей читал. Хоть бы раз приехали и помыли ее в ванной, покормили, постирали ее белье! Теперь все это достанется моей матери, хотя она никогда не называла себя ее дочерью. Так вот, если в этом смысле, то конечно — мгновенная смерть отца была избавлением! С ним никому мучиться не пришлось.

Долгая, но бессмысленная жизнь — это тоже Божье наказание. Одному Ему и видно — почему все так!

Он умер на руках своего друга — соседа по даче Анатолия Ивановича. На заднем сиденье «Волги», водитель которой смог увидеть чужую беду.

Отец был крещен, и мы похоронили его по-христиански.

Благодарю Бога за то, что он дал нам силы, время и помощь собраться всем хотя бы к могиле отца. Мы с сестрами и его внуками…

О ритуальных услугах во времена рыночной экономики говорить не хочу. Как и везде: кое-где люди, а кое-где — и на чужом горе можно заработать.

Отца нет… Мы осознаем и привыкаем к этому «нет». Упокой, Господи, душу раба твоего…

Спасибо всем, кто в трудную минуту был рядом с моей мамой.

Пока в нас есть чувство сострадания, у нас есть еще возможность выжить.

И не премину еще раз проклясть правительство, все эти бездумные Думы и президента, благодаря которым большинству людей не то что жить — умереть не на что! Неру си вы продажные! А теперь попробуйте подать на меня в суд за оскорбление чести и достоинства, которых у вас нет! Или, может, скажете, что это слова ослепленного горем человека? Да их ежедневно не по разу в день повторяют 140 миллионов человек!

Как вы еще живете-то? Хорошо живете…

Я живу задвинутым в угол.

Но есть преимущество: удобно держать весь мир под прицелом.

В Сочи цены почти на все такие же, как на Севере.

Денег на отдых не жалко. Но не было отдыха и не стало денег.

В нашей стране на каждой версте можно сделать райский уголок. И в каждом будет своя индивидуальная красота.

«У нас тихий город, ночью можете гулять спокойно», — вещал мне сочинский таксист, который взял с меня втридорога. Утром первого дня (около семи) я слышал и даже видел перестрелку. Да, в Сочи спокойно… Как и во всей стране…

Море, дельфины, двухлетний племянник Илюшка — лучшие впечатления.

В Сочи не писалось. С завистью смотрел на роскошные особняки, вокруг которых стояли тенистые ивы. Причина зависти — не чужой достаток: там бы писалось. Элемент уединения.

24 августа 1998 года в 5 утра умерла мать отца, моя бабушка. Через 20 дней после него, на 92-м году жизни.

Она всю жизнь боялась смерти, и хотя была крещеной, не верила, что за этим порогом что-то есть. «Темнота и черви», — говорила она, потому что слова «небытие» не знала.

Умирала она тяжело, кричала, чтобы открыли все окна и двери. И бедная моя мама открыла даже чердак в подъезде и, обессиленная, сказала ей: «Ну вот, Ксения Павловна, путь для твоей души есть». А та между тем кричала, чтобы ее положили на пол(?). И пока мать открывала окна и двери, она сама сползла на пол. И только после слов мамы стала затихать…

Жуткая смерть, и есть в ней что-то мистическое…

А на маму мою легли хлопоты об еще одних похоронах. Слава Богу, в Тюмени у меня есть друзья, и по первому зову приехал Саша Пивоваров…

До этого я делился со своими близкими друзьями в основном радостью и успехами.

Думая о Сане, я еще больше утверждаюсь в мысли, что талантливые люди благородны и преданны. Дай Бог, чтобы я, в свою очередь, помогал ему только в радости!

Смерть, как и жизнь, — явление повседневное и повсеместное.

Это как день и ночь.

А на нашем небе опять шторм. Оно пенится грязновато-серыми облаками. Становится ниже.

Черномырдин — Кириенко — Черномырдин — рокировка премьер-министрами. Посмотрим, меняется ли сумма от перестановки мест слагаемых. И хотя слово это вряд ли уместно при моем отношении к нынешним властям, Черномырдин мне импонирует больше.

Доллар с благословения экспертов МВФ снова попер вверх, а рубль невыплаченными тоннами полетел вниз. Основание для этого: установка МВФ.

Мне по фиг: у меня ни того, ни другого нет!

— Смерть — страшная штука.

— Не страшная, а печальная…

— Но жизнь-то прекрасна?

— И трудна…

Ночью мне приснилось, что все книги, которые могут наполнить дух человечества, чему-то научить его, уже написаны! Проснулся с жуткой пустотой и тоской в душе.

А может, правда? И теперь следует писать только вагонное чтиво — сально-детективные романчики. Для детей — комиксы?

Но многие содрогнулись, прочитав рассказ Валентина Распутина «В ту же землю».

Говорят, писатели — исписались. А что тогда сказать о читателях?

Повышенный спрос на литературу для дальнейшего размягчения ума вовсе не определяет состояние самой литературы. А всего лишь состояние издательского дела и читательского декаданса.

1 сентября 1998 года наши учителя вышли на работу, так и не получив заработной платы и отпускных. Линейка была торжественной и даже проникновенной. Но усталость и безнадега в лицах людей…

На всероссийском еврейском конгрессе подняли вопрос о принятии закона об антисемитизме. Черномырдин был там от русских. Поратовал за обновленный интернационализм. Там были все, о ком читаем во всех обновленных газетах, все, кого видим на экране, все, кто определяет уровень нынешней культуры и финансовой политики.

Закон об антисемитизме? А не вам ли придется отвечать за геноцид русского народа?

Когда мы оплакиваем наших близких, мы плачем о себе? Когда мы оплакиваем наших близких, мы плачем о себе…

Москва уже давно сошла с ума. Что еще она выдаст на окраины, содрогаясь от собственного маразма и своей жадности?

Сентябрь обозлился снегом.

Стылая слякоть прибавляет этакой безнадеги.

Повсюду усталые люди.

Снаружи — холод, но внутри они раскалены до предела.

Экономический кризис, инсценированный правительством, переходит в нервный.

Они ждут, что мы возьмемся за вилы, устроим еще одну «пугачевщину», тогда у них будет повод «защитить демократию». Ввести свою диктатуру.

Кто-то сказал: выпал снег, лучше бы выпали деньги.

Природа реагирует на вибрации наших душ. Это не требует доказательства. Доказательства на крышах домов не тают.

Придумаешь себе свой мир — и жить легче.

И умереть?

В 1999 году обещают конец света. В 2000 году обещают конец света. И в 2023 году обещают конец света. Дурачье! Он уже давно идет, просто понятие растяжимое.

Читали бы Евангелие, где сказано: «О времени же не знает никто…»

Да и вообще время придумано нами, для нас самих, чтобы отмечать веховыми столбиками кратенький путь от рождения до последнего столбика на могильном бугорке. И отрезок этот, как плохая русская дорога, размещается на бесконечной прямой (кривой, спирали?) вечности.

— Скажите, пожалуйста, сколько времени?

— Нет часов.

А правильнее будет ответить: времени нет!

Если небо наполняется болью, оно плачет.

Когда вся боль перейдет с дождем в землю, ее припорошит снегом. Завалит сугробами. И боль остынет, заснет.

Наступит белое сонное время ожидания.

Ожидания новой боли и радости?

Но в первый день земля, покрытая снегом, будет чище неба.

Как младенец, не успевший согрешить.

Между землей и небом — дождь, снег и молния, между людьми — разговор и молчание, между деревьями — лес.

Между мной и мной — небо.

Но если не выпадет снег, то и ждать-то, собственно, нечего.

А если нечего уже ждать, то скоро конец света…

Снег — продолжение света.

Снег — это кристаллизовавшийся свет.

Это символ очищения.

Когда я иду по еще не замерзшей грязи, мне жалко не ботинки, мне жалко умирающий в ней первый снег.

Видимо, прежде чем наступит очищение, следуют боль и смерть многих и многих.

Снежинка — корпускула чистоты.

Какая страна самая снежная в мире? Какая страна самая чистая в мире? В каком небе больше боли? В какой земле больше костей? В каком народе…

Дни стали короче, темноты — больше. Зато какие белые дни!

В газетах подводят к мысли, что спасти нас могут только Березовские, Гусинские, Ходорковские, Смоленские… (интервью Тополя в «АиФ»). Раньше была норманнская теория, теперь Хазарский каганат.

Но хотят они того или нет, выпадет снег и придет желанное очищение, «…очисти мя, непотребнаго раба Твоего от всякия скверны плотския и душевныя…» «…от мглы нечистых привидений диавольских, и всякия скверны…» (Василий Великий).

Кто-то идет по ходу солнца. Я иду по следам Розанова и Федосеенкова. Где-то — след в след, где-то — чуть в стороне, где-то плутаю, но в одну с ними сторону (пусть простят мне они рефрены и перепевки).

Я и они состоим из почти одинаковых корпускул.

Или нет: корпускулы, если и одинаковые, мы все равно получаемся разные.

Но каждый из нас по-своему расточает корпускулы.

Высшее знание дается только тем, кто стремится к нему не ради каких-то сверхчеловеческих целей.

Высшее знание дается только тем, кто идет к нему путем внутреннего совершенства, но не для того, чтобы совершенствовать этот мир.

Ибо это не в нашей компетенции.

В этом мире нужно совершенствовать только людей.

Мы — корпускулы.

Кто-то — света, кто-то — погас…

Кто-то не может загореться.

Высшее знание — это любовь?..

Иногда мне кажется, что внутри меня спрятано нечто огромное, закодированное, запертое за семью замками и печатями. И я боюсь подходить к этой двери, дабы не впасть в прелесть.

Если от меня останется в этом мире хотя бы корпускула, она будет пусть и мельчайшей частицей милой Родины…

1998 г.

Громкая тишина

Тишина… Она множится, мягко набухает и начинает распирать стены и окна. На стенах потрескивают обои, стекла гудят на уровне инфразвука. Тишина в сердце действует по тому же принципу. Она тревожна и в любой миг может обратиться взрывом, эхо которого неровными толчками ударит в голову.

Тишина — главный элемент покоя. Тишина — главный элемент тревоги. Она мгновенно завоевывает пространство, но лопается, подобно воздушному шару или даже мыльному пузырю, от первого соприкосновения со звуком.

Наверное, во Вселенной тишины больше, чем света…

Мечтами можно отравиться. Мой народ отравлен мечтами. Его целенаправленно отравляли в течение последних 100 лет. Сначала светлым и безбедным будущим, потом для каждой пятилетки придумывали новую мечту, то коммунизмом в 1986-м, то квартирой для каждой семьи в 2000-м, то еще каким-нибудь пряником… И постоянно играли на его обостренном чувстве справедливости. Каждый новый хапуга норовил обвинить во всех смертных грехах предыдущего. Казалось бы, уже объелся народ этих черствых мифических пряников, но нет-нет, да опять выходил толпиться на демонстрации и митинги. Сначала все общее, теперь — все частное, сначала одна партия, теперь — у каждого психбольного своя партия, сначала все в кучу, потом все разделили… А народ так и остался ни с чем. Но сформулируй завтра толково и громко новую мечту, и потечет по вычерченному хитрой рукой руслу народная масса.

А надо хотя бы чуть-чуть побыть в тишине. Послушать самих себя. Послушать то, что слушали не искушенные в политике предки, которые предназначенье своей страны видели только в одном: утверждении правды Божией на земле.

Потрескивание свечей в храме — это эфир тишины.

Всеобщее избирательное право рассчитано на дураков. В буквальном смысле. Общеизвестно, что глупцов, ленивых умом значительно больше, и они легко покупаются на красивые обещания, этикетки и проч. Дальше уже дело техники. А учитывая то, что глупость практически неизлечима, процесс одурачивания можно сделать вечным.

Зато избирательное право похоже на красивую сказку о народовластии. Сказку про белых, черных, желтых и красных бычков. Про стадо…

Раскинувший руки к небу человек… Кому он подражает: Спасителю или птице?

Весной птицы полетят на север, осенью — на юг. Человек с рождения тянется к небу, а уйдет в землю.

Полетит только душа.

Всю жизнь надо растить ей крылья!

Меня не хотят видеть. Меня не хотят слышать. Но почему тогда вокруг нет тишины?!

Я никого не хочу видеть. Я устал слышать то, что давно уже знаю. Я давно уже не могу услышать тишину…

Включите громче тишину!

Все летит с огромной скоростью и со страшной силой, но почему такое впечатление, что целая страна топчется на месте?! Мотор ревет на нейтральной передаче… Но мы не движемся вперед, больше похоже, что мы катимся вниз. Соскальзываем?

История — это не цепь объективных закономерностей и субъективных случайностей, это арена борьбы добра и зла. Особенно ярко эта борьба просматривается в истории нашей Родины.

И не надо лукаво мудрствовать там, где действует промысел Божий.

История отличается от эсхатологии тем, что пытается объяснять кару Божию революционными ситуациями и прочей «научной» выдумкой, а в сущности, так же ярко показывает, куда катится этот мир.

Прогресс — слово апокалипсическое.

Духовное совершенствование — вот что должно сопровождать любой прогресс в прочей человеческой деятельности.

Март 2000. Вышла моя первая книга «Ночь перед вечностью». Радость омрачена невиданным количеством ошибок, допущенных при редактуре. Редактура сделана, невзирая на мое требование сохранить авторскую орфографию и пунктуацию, не говоря уже о стилистике! Кто-то посчитал себя крайне умным и грамотным. Ошибки начались с эпиграфа, где правщик по невежеству заменил слово повапленный (см. словарь Даля — вапа, вапить) на слово поваленный, изменив тем самым смысл стихотворения. Дальше — больше. Местами нет разделительных знаков между прямой речью и авторским текстом. Некоторые ошибки, особенно в повестях, привели к изменению смысла некоторых предложений. Например, у меня: одухотворенная печаль, они правят на «одухотворенную печать». Это ж печать какой организации может быть одухотворенной? У меня ночь майская, они делают из нее минскую… Если перечислять все подобные казусы, то потребуется отдельное издание. Приложение к книге — брошюра. Ошибок я насчитал 87! На 478 страницах. Что скажут обо мне критики? Я даже не знаю, что могу сказать я об издательстве «Уральский рабочий», которое стребовало отдельную сумму за подобную редактуру…

Просто привкус горького разочарования на губах…

Я нашел 87 ошибок. Надеюсь, более внимательные читатели ничего не добавят к этой цифре.

Мне еще далеко до шедевров, хотя я еще дальше от бульварщины, но ошибки не красят любую книгу.

За сухими архивными строчками титанический труд советских, российских учителей. Сельских учителей. Для которых жизнь в школе не начинается и не заканчивается, а постоянно продолжается, как само время. И сама школа для них продолжается за собственными пределами, выходя в мир таежных поселков, потому что понятие «учитель» в этом мире много шире и объемнее, хотя сам мир значительно меньше шумного суетливого городского. Городского, в котором можно скрыться за каменными стенами на больших улицах и в маленьких переулках. Сельский учитель на виду от первого звонка и до последнего.

В Крыму тишина. Громкая. Прямо никто не возмущается политикой Кучмы, не возмущаются потому, что не считают его хоть сколько-нибудь серьезным политиком. Не возмущаются потому, что каждый занят проблемой выживания собственной семьи. И смеются над солдатами, которые ходят ротами вдоль крымских автострад с трафаретами и ведрами краски, чтобы увековечивать: «Кучма — наш президент».

Кучма — растрёпа (пер. с украинского). Когда же Украина причешется?

Непривычно приезжать в Крым «за границу». Когда я сказал об этом вслух, ко мне повернулся крымчанин, который стоял рядом и с легкой грустью возразил:

— Вы же сами нас отдали! А мы еще референдум проводили…

— Это Ельцин отдал, — попытался оправдаться я.

— Крым все равно русский. Здесь все так думают: и русские, и украинцы, и другие…

Крымчане почему-то глубоко уверены в том, что Крым отдадут России за газовые долги. И ждут этого.

Крым прекрасен, невзирая на процветающую нищету.

В Крыму пахнет не только чудными цветами, в Крыму пахнет историей. Русской историей…

В Ялте душно. Предельно допустимая концентрация вредных веществ в атмосфере превышает норму в 4 раза. Но об этом предпочитают умалчивать, чтобы не отпугнуть единственную возможность заработать в сезон — отдыхающих.

Набережная в Ялте по прежнему носит имя вождя «нерусской» революции — В. И. Ленина.

Лучшее впечатление от Ялты — храм Александра Невского на улице Садовой, который в 1902 году посещал государь-император. Построен по проекту Платона Константиновича Теренеева.

В Алуште воздух чистый и свежий. Алушта экологически благополучнее Ялты. Дыхание моря сталкивается с дыханием гор.

В Воронцовском дворце за время самостийности проведена только реставрация табличек с надписями. К надписям на русском добавились надписи на украинском.

Героический Черноморский флот умирает во второй раз. Правда, нынче корабли не топят, чтобы закрыть доступ в бухту врагу, они ржавеют на приколе. Многочисленные туристы фотографируют их. Матросов не видно. Но в стороне стоит гордость флота — ракетный крейсер «Москва» (12 ракет с ядерными боеголовками). Действительно, красавец, который в одиночку заставляет нервничать остальные черноморские страны.

Город русской славы пылен и насторожен. Он все еще чего-то ждет… Даже стены…

Пришлось столкнуться с львовскими националистами. Прогуливались чуть впереди вечером двое по побережью. Из «западянской» скороговорки удалось понять, что они восхищаются тем, что у русских дураков удалось отхватить Крым. «Може, москалям еще чего не треба? Мы заберем…» «Подавитесь», — не удержался я. Оба пьяные. Дошло до легкой рукопашной. 2:0 в мою пользу. «Мы добьемся, щёбы вас сюда не пускали!» «Приедем на танках», — ухмыльнулся я. Не очень, конечно, культурно и дипломатично с моей стороны. Но очень мне не понравились жители древнего русского города Львова, построенного Даниилом Галицким для своего сына…

И русские, и украинцы, если разговорить их, если вызвать на откровенность, все желают второго воссоединения России и Малороссии…

Но украинское правительство торопится в НАТО. Маршал Кузьмук лобзается с министром обороны Польши, который очень рад, что Украина отодвинет от польских границ «страшного агрессора» Россию. И никого не смущает перспектива братоубийственной войны… На их территории…

Пресвятая Матерь Божия, сохрани мир в своем доме, спаси славянское братство!..

У каждого человека есть три самых бессмысленных возможности: не знать прошлого, бездействовать в настоящем и не верить в будущее.

Погиб атомный подводный крейсер «Курск». Краса и гордость Северного флота. Остатки экипажа погибали в холоде и полной темноте. В полной тишине…

Разве что — скрежет искореженных переборок да безуспешные попытки глубоководных аппаратов… И смертельный шепот прибывающей в отсеках воды…

Зато на поверхности стоял грязно-сенсационный вой средств массовой информации. Искали предателей. Начинать им надо было с себя. Это они предали армию на заре перестройки. А сейчас выли: вот, мол, не приняли вовремя иностранную помощь. Вот, мол, ради сохранения военных тайн… А сколько военных, разведчиков и контрразведчиков гибнет ради военных тайн? И что — по мнению журналюг — зря?

Офицеров и матросов «Курска» предали еще до их рождения… Как и всех нас.

Вечная слава героям. Прими их, архистратиг Михаил, в светлое свое воинство.

Больно было всей России. Она задыхалась вместе с матросами «Курска». Задыхалась от собственного бессилия на руинах былого величия. И великие русские женщины — жены, матери и сестры моряков — просили и молили не о себе — они молили о флоте, жизнь которому отдали их мужья, сыновья и братья…

В сердце еще долго будут бурлить холодные воды Баренцева моря.

А потом загорелась Останкинская башня. Видать, не выдержала скопления адской серы на своей макушке. Полыхнула новой сенсацией про саму себя. На воре и шапка горит!

Завтра, а то уже и сегодня, произойдет следующая трагедия: МЧС бросится в атаку, а народ забудет покаяться, как забывает об этом с самого начала века.

Такое чувство, что все мы латаем дыры тонущего ковчега.

А у нас в поселке умерли одновременно три наркомана. Жалко? Жалко… Молодые, когда-то сильные ребята. Не оставили после себя ничего… Кроме родительской боли.

А родители по-прежнему считают своей главной задачей уберечь своих чадушек от армии. И тогда невольно задумываешься о сравнении: смерть мужчины, смерть героя и издыхание эгоистического существа, имеющего определенные половые признаки.

Нынешние обыватели подвели под собственную трусость целую оправдательную философию. Всё та же: моя хата с краю…

Телекомментатор Доренко — мразь с красивым мужским голосом и нагловато-честными глазами. Личная мразь Березовского. Комментировать данное утверждение не имеет смысла, для большинства нормальных людей — это аксиома.

Лучше бы вместо таких, как Доренко, Сванидзе и т. п., была тишина.

В истории, например, есть понятие вольного обращения с фактами. Т. е. факт берется «исследователем» и поворачивается так, что имеет уже совсем другое значение. Как? А вот пример с бытовой вещью: берем стул, переворачиваем, при этом он остается стулом, но сидеть на нем уже невозможно.

Но вот и другой вариант: сочинить стул нельзя, факт — можно.

Еще что-то взорвалось, упал с моста автобус, вспышка эпидемии… И все это гремит в разбухшем от чернухи эфире… Эфир пучит от бед, сыплющихся на нашу землю…

Надо хотя бы притормозить, оглядеться по сторонам и хоть ненадолго выключить всё на свете. Всё! Послушать тишину… Послушать себя… Послушать опыт веков… Может, не каждому после этой паузы захочется что-либо включать.

Тюмень — Алушта — Горноправдинск, 2000 г.

Вивисекция пустоты и анатомия боли Первый надрез

Молитва, как и музыка, не терпит фальши.

Нет ничего страшнее Божьей кары, но на втором месте после нее идет ПУСТОТА.

Пустота может быть стихийная, вселенская и рукотворная. Последнюю создают суетящиеся празднословы. На первый взгляд она даже не кажется пустотой. Она заполнена апокалипсическим движением, безудержным многословием и сизифовым трудом. Такая пустота может бурлить, переливаться яркими притягательными красками, звучать слащавыми гармониями под заводной ритм, но при этом она остается самым опасным видом пустоты, способной поглотить и растворить в себе человечество.

Иногда я сам вырабатываю такое количество пустоты, что начинаю опасаться того, что она поглотит меня.

Самое страшное: жить в темноте вместе со всеми и не иметь сил убедить их возжелать света.

У горьковского Данко было горящее сердце. А я иногда смотрю внутрь себя — могу ли я еще хоть что-нибудь вырвать оттуда, светится ли там?

Время разбрасывать камни, время собирать камни за пазуху. А что еще делать, если не осталось камня на камне? Может быть, хотя бы один из них окажется философским.

Встречают по-прежнему по одежке, а по уму проводить не могут. Могут проводить без одежки.

Уже давно всех вывели на чистую воду, а они не тонут. Как и полагается…

Суета убивает поэзию. Точнее, она не оставляет ей возможности родиться.

Даже легкое облачко вдохновения перетирается суетой в бесцветную пустоту. Остается труха, отдающая гнильцой повседневности, которой вместо пепла можно посыпать себе голову, но она не годится даже на удобрения. Добрая мысль не вырастет.

Суету следует лечить приступами созерцательной лени.

Один знакомый художник сказал, что любовь можно выразить цветом. Но, скорее, она и есть цвет как таковой. Вы никогда не замечали, что ее отсутствие делает мир даже не черно-белым, а серым?

Отсутствие любви и есть пустота.

Нынешнее юношество влюбляется как-то неуверенно и серенько. Вроде и не влюбленность, а только подталкиваемое естественными инстинктами влечение. Слова, которые они находят для объяснения своих чувств, больше годятся для идиотских комиксов. Прежние поколения смотрели на женщину как на тайну. Нынешние смотрят, как на объект возможного удовлетворения похоти и предмет, которым после определенных затрат можно владеть. Они разводятся так же, как меняют одежду. До этого я не знал, что такое пустая любовь.

Хандра — национальное достояние русского народа.

Пушкин, к примеру, захандрил, а потом глядишь: «Унылая пора, очей очарованье…» Гончаров «нахандрил» «Обломова». Розанов — короб «Опавших листьев». А еще хандрили Глинка, Рахманинов, Чайковский… И т. д.

Нынешняя эпоха все меньше оставляет времени для плодотворной хандры.

Количество суеты обратно пропорционально количеству хандры. А также обесцениванию металлического эквивалента культуры: золотой век, серебряный век… М-да-с… Что дальше?

Народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Народ, который не хочет кормить своих поэтов, перестанет быть народом.

На базе нашей школы пытаемся внедрить проект «Русская национальная школа». Готовится документальная и программная база. Предусматривается увеличение часов истории и русской литературы. Максимальное приближение к понятию гимназии. Основа нравственного и мировоззренческого воспитания — православие…

И уже слышны первые залпы в нашу сторону: «А почему русская?», «Обидим тех-то и тех-то», «Национализм!» и т. п. Пока еще не звучит тяжелая артиллерия: шовинизм и фашизм…

Сколько же можно, топчась на наших святынях, выплясывая хануки вокруг Кремля, обогащаясь за счет нашего народа, плевать ему в душу?!

В Москве решается вопрос о выведении за рамки базисного плана средней школы (т. е. обязательных к преподаванию предметов) русской истории и русской литературы. Это я уже слышал, видел. Это хотел сделать Гитлер после покорения Советской России. План «Ост»… Так кто после этого фашист?! Если это произойдет, я, например, уйду в партизаны. И буду вести себя как боец на оккупированной территории.

Да уж, в добрые времена было министерство просвещения (!), а теперь министерство образования… Разница звучания этих слов понятна каждому русскому человеку. Можно сеять разумное, доброе, вечное, а можно образовывать соросовские фонды, вальфдорфские школы, международные валютные фонды и прочую пустоту…

Я директор учреждения образования… Нас учредили и образовали… Но до сих пор не дали чего-то главного. Веры.

Мне больше нравится сочетание «директор школы». И мне хочется верить, что нашим ученикам мы даем веру…

Еще одна версия: духовное пространство народа сначала стерилизуют, чтобы создать пустоту, духовный вакуум, а потом уже заполняют специально обработанной пустотой — подцвеченной общечеловеческими ценностями, сдобренной эклектичным суррогатом философских течений и религиозных воззрений, пропитанной демократической демагогией и увенчанной политическими нагромождениями многопартийности и плюрализма. Эта хитрая пустота создает обманчивое впечатление заполненности, всеобщего движения, но по сути своей является хаосом, из которого проще всего лепить стадо.

Когда речь идет об унификации жизни отдельно взятой страны с точки зрения национальных ценностей и традиций, либеральные политики и их шавки-журналисты брызжут слюной, а вот унификация под доллар, под новый мировой порядок не вызывает у них возражений.

Какую только фигню ни придумают наверху, чтобы организовать суету внизу.

Все просто: суета внизу не позволяет толком посмотреть наверх, чтобы увидеть там… пустоту!

Сердце разрывается от боли, душа от пустоты.

Программы Познера — тонко продуманная культивация пустоты. У него постоянно умный взгляд. Постоянно умный вид. Он заранее делает возражающего ему человека неправильным, неверным, противостоящим общечеловеческим ценностям и прочей дуристике демократии.

Наполненные пустотой люди чрезмерно самолюбивы, амбициозны, изначально злы. Они со страшной силой сопротивляются проникновению в их внутреннее содержание любым начаткам духовности, откровенно брезгуют ими, зато, жутко чавкая, поглощают «произведения» масс-культуры. Если туда и попадает что-то стоящее, то оно либо затирается, либо подминается под неряшливо торчащее ЭГО, либо ложится на дно до востребования, которого никогда не будет.

У этих людей нет отраженного «я». Они отражают все, что хоть как-то может поколебать их собственное мнение о себе.

Духовный вакуум порождает не только дураков, но и обученных монстров.

Хотя интеллократия миру не грозит.

В небе нет пустоты. Если в небе нет облаков, туч, звезд, то обязательно есть глубина.

И еще: в небе есть тяга…

Однажды вечность кончится… И начнется пустота?

Мы придумали время для себя. А что, если мы придумали вечность?..

Человечность — это вечность, записанная на Челе.

Вечность — лекарство от пустоты и прививка от смерти.

Пока тебя помнят здесь, ты будешь Там.

От того, как тебя помнят здесь, зависит будешь ты Там или там.

Изучая историю нашей Родины, можно испытывать два чувства — чувство гордости и чувство боли. И если человек не способен испытать хотя бы одно из этих чувств, значит, он либо не любит свою Родину, либо не знает ее историю…

Новая писательская война. Теперь уже не между либералами-демократами и патриотами-почвенниками, а между нашими и нашими. Мне говорят, что кто-то уже не наш. Говорят, не наша «Литературная Россия». Говорят, не наш секретариат Союза писателей России…

В этот раз я стою в стороне. Мне больно… Мне больно, потому что когда наши перебьют наших под злобные аплодисменты действительно не наших — останется пустота.

Бляха-муха! Ничему не научила история! Пишут огромные труды по русской истории, по истории ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ, знают, кем она оплачена, знают, кто заплатил за убийство Столыпина, царской семьи, русского духа, и продолжают стрелять друг в друга.

Я не верховный арбитр. Но пусть лучше я останусь в единоличной пустоте, я заполню ее сам.

Я не буду воевать за миску гуманитарной баланды. Я даже работать за нее не буду!..

В миске все равно — пустота…

И еще — я не стреляю в тех, кто подавал мне руку. По крайней мере — не стреляю в спину. А руки мне протягивали и с той, и с другой стороны.

И так уже есть две литературных России, одна помещается в Садовом кольце, другая — на бескрайних просторах нашей Родины. Иногда нам из тайги не видно, чего там за Садовым кольцом в действительности происходит.

А писатели ведут себя порой хуже базарных баб!

А читателям вообще сиренево!

Какая разница, «загрызет» ли кого-нибудь Слава Огрызко или смертельно огрызнется Александр Сегень, «величественно» отмолчится Ганичев? В этой битве победят графоманы. Победит серость. Новая переписка Астафьева с Эйдельманом уже не начнется. Не начнется и новый золотой век русской культуры. Потому что из пустоты не начинается ничего, кроме пустоты. Из пустоты умеет создавать только Господь Бог.

И та, и другая сторона пользуются услугами именитых бездарностей. И к тем, и к другим присосались бесталанные пиявки. Они-то в любом случае высосут свою долю и получат главные боевые награды. А главные застрельщики после ничего не решающей битвы останутся ни с чем, кроме вороха грязного белья.

Это неправда, что победителей не судят. Мой народ пытаются судить с самого 1945 года. А судьи кто?!

Наступает новое тысячелетие.

На душе пусто…

Наша страна до сих пор еще не наша. Истекает лимит времени, данный Путину историей. Русской историей…

Идет празднование 70-летия Ханты-Мансийского автономного округа. Региона-кормильца. Мы живем лучше, чем в других областях и республиках, но люди, живущие здесь, заслужили это. Не знаю, как Урга, но Югра — территория любви.

В нашем случае слова «праздник» и «гордость» — синонимы.

Кто-то злопыхательствует: вот кончится у вас нефть — тогда посмотрим. Посмотрим, потому что кончится она у НАС!

Я не знаю другой такой территории, где губернатор пользовался бы таким доверием и уважением. А секрет его популярности прост: он восходит к старой евангельской заповеди «Относись к людям так, как хочешь, чтобы они относились к тебе». И еще: он любит эту землю… По-настоящему. Нет в нем наигранной политиканской фальши и дешевого популизма. Есть реальные дела.

Когда абстрагируешься от того, что происходит в мире и в стране, и замыкаешь обзор границами нашего таежно-болотного мира, начинаешь верить, что пустота отступает.

Хотя, конечно, и у нас ее хватает. Как там, у Пушкина, про стоящих у трона?

Вскрыть пустоту мало, ее нужно заполнить.

2001 г.

Без страха, но с упреком Дневник нового тысячелетия

Теперь я могу петь только внутри себя.

Многие пытаются научить меня чему-то, хотя давно уже знают меньше меня. Я же не знаю ничего…

Вся история человечества — это история империй, каким политическим режимом они ни были бы начинены.

Мы будем жить либо в собственной империи, либо на задворках чужой.

Любители поговорить о «тюрьме народов» просто предпочитают одной тюрьме другую. Например, той, где говорят на славянском языке, они предпочитают ту, в которой говорят на немецком, либо на английском, либо на иврите.

Всякий государственный муж, говорящий о демократической державе либо лжет всем, либо самому себе, либо и себе и людям. Величайший миф нового времени демократия — основа науки по оболваниванию большинства населения.

Покажите мне хотя бы одно мало-мальски оформившееся государство, которое не стремилось бы стать империей.

История человечества — это не только история империй, это еще история зависти тех, кому империю создать не удалось, к тем, кто империю создал. И еще — это история зависти всех империй к империи Российской. Невзирая на все ее слабости, недостатки и глиняные ноги…

Самые страшные и жестокие кровопролития происходили не при создании, а при распаде империй. Подсчитывать необязательно, заметно на глаз.

Век кино. Век телевидения. По-моему, у нас официально хоронят только актеров и тележурналистов… Помнится, даже вскользь теледемократы не упомянули о смерти великого печальника земли русской митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна. Только Невзоров.

Умер Вадим Валерьянович Кожинов. И стало пусто. Там, в небе, добавилось света, а у нас добавилось пугающей пустоты. Никто, кроме него, ее заполнить не сможет. Даже здесь, в тайге, среди болот я ощутил разрыв еще одной нити между Россией и небом. Кто протянет туда другую?..

Миллионы русских людей, граждан России находили в его многомерных трудах самих себя, свою боль, свою гордость и надежду. Если спросить меня, что дал лично мне Кожинов, то ответить я не смогу, потому что не смогу взвесить собственное самосознание и умножить его на национальное самосознание русского народа. Я не смогу прибавить к этому огромный пласт русской культуры и глубокое переосмысление русской истории. Смогу точно сказать только одно: он, как и митрополит Иоанн, один из тех, кто помог мне осознать себя русским человеком. Именно с этого осознания я и начался… Когда уходят такие люди, как Вадим Валерьянович, начинаешь оглядываться по сторонам: а кто еще остался в передовом полку на Куликовом поле?..

Упокой, Господи, его душу с миром…

Человек — это звучит гордо? Человек — это звучит? Хорошо, если человек все же звучит.

То, что делается из любви к людям, все равно найдет к ним дорогу. То, что делается из тщеславия, если и вырвется наружу цветастым фонтаном, все равно по ходу истории окажется на свалке.

Чем больше в человеке удовлетворения собой, тем меньше творческого начала.

Маленькие японцы сочиняют маленькие стихи.

Китайцам не обязательно воевать умением, у них есть возможность воевать числом.

Папуасы хоть в чем-то асы.

Коренных жителей Америки чуть не вырубили под корень.

Евреи предпочитают Европу.

А новым русским хорошо и в Старом и в Новом Свете. Плохо им будет на том.

«Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка…» То ли проскочили, а паровоз шел по кольцевой, то ли нас пустили под откос. А как же иначе? «Иного нет у нас пути, в руках у нас винтовка»… Не свеча в храме, не хоругвь…

Интересно, как связаны слова «Каин» и «каяться»?

Американцы начали охоту на Милошевича. Если сербы его сдадут, можно считать, что Сербия как суверенное православное славянское государство близка к своему исчезновению.

Зато албанцы «благодарят» Европу за заступничество. Жители Вены через одного говорили мне, что еще не видели никого хуже албанцев. Что теперь никто не может остановить поток наркотиков и оружия, албанская же мафия становится круче китайской, русской, а коза ностра по сравнению с ней — вообще мальчики из церковного хора.

Милая, прилизанная, ухоженная, холеная Европа собственными руками открыла двери осатанелым монстрам, по сути дикарям. Посмотрим, сможет ли она переварить этот цыганский табор.

На моей памяти разговор азербайджанца и албанца в Дубровнике еще в 1989 году, свидетелем которого я оказался. Первый предлагал залить дерьмом Россию, второй отвечал ему, что нужно залить кровью великую Сербию. Они очень радовались такому единодушию. Я дал первому в морду. Были еще славяне из Днепропетровска, но это были мазепы. В одиночку мне пришлось туго… Хотя я не проиграл.

С тех пор мало что изменилось. Мы до сих пор воюем с ними в одиночку. И на улице, и в масштабе международном. Вам приходилось видеть, как толпа из солнечных краев одолевает на улице славянина, а остальные славяне, которых на улице много больше, как бы не видят? Я плевал на такой интернационализм, меня тошнит от нашей трусости!

Один русский — пахарь, двое русских — разговор, трое русских — собутыльники, много русских — либо бунт, либо очередь, либо шовинизм… Так о нас говорят. Поэтому мировая общественность не рекомендует нам собираться больше трех, если только мы не стоим в очередь.

Исторический парадокс: чем больше мы прощаем, тем больше потом проливается крови.

Некоторые наживаются до такой степени, что им надоедает жить (примеры из жизни миллионеров-самоубийц). И непонятно: они нажūлись или нажилūсь?

Гонка за разнообразием и удовольствиями знакома подавляющему большинству. И что делает человек, когда он выдохся?

Загнанных лошадей, помнится, пристреливают. Из сострадания.

Постоянное (но навязываемое со стороны) разнообразие даже хуже серой тягучей обыденности.

Лучше собственное однообразие, чем пестрый, но чужой идиотизм.

Мы все-таки затопили свой «Мир». Весь мир с напряжением, а кто-то и с удовольствием наблюдал, как мы ТОПИМ СВОЙ «МИР». Весь мир опасался только одного: как бы наш «Мир» не повредил, сгорая, разлетаясь на части, их мира. Господи! Спаси и сохрани наш мир!

Мы наш, мы новый «Мир» построим?

Мы умираем как космическая держава?

Совершен акт умиротворения…

Мы не от мира сего. Но мы миротворцы.

У них есть космический челнок. А у нас знаете кого «челноками» называют?

Так что МИРУ МИР!

Мою маму на улице встретили телевизионщики с очередными рейтинговыми вопросами: «Как вы считаете, какая партия больше всего заботится о народе?». 63-летняя мама ответила мудро: «Никакая, они все заботятся только о себе».

Партии, общественные движения и т. п. — инструменты современной демократии, инструменты главного сатанинского принципа: «разделяй и властвуй».

А не сыграть ли нам партию в дурака? И ведь играют! Дураки играют в партии, а партии играют дураками!

Телевизоры совершенствуются. Экраны становятся всё более плоскими. Телепрограммы едва поспевают за ними.

«Поле чудес» традиционно находилось в стране дураков. Люди «с приветом». «Кто хочет стать миллионером» в стране, где пятая часть населения живет за порогом нищеты. Люди в масках (в прямом и переносном смысле) соревнуются в безнравственности. И чтоб лучше всё это пролазило, побольше мыльных опер. Российским домохозяйкам мало своих бед, они охотнее плачут вслед за чужими богатыми, умиленно сопереживают высосанным из пальца страданиям и радостям. Пустоте.

Зато если патриотизм — то обязательно квасной. А почему, к примеру, не водочный? Почему не героиновый? Почему не гомосексуальный? Ведь те, кто пустил в оборот словосочетание «квасной патриотизм», стоят на страже именно перечисленных выше свобод. И по-познеровски учат нас любить Россию. Оказывается, любить Родину надо по специальным правилам и со многими оговорками. Кто этих правил не знает, не соблюдает, оговорок не произносит — квасной патриот.

А вы попробуйте так обращаться с любимой женщиной. После поцелуя смачно сплевывайте в сторону и брезгливо оттирайте губы. Назвав ее самой прекрасной, не забудьте перечислить все ее недостатки. А после того, как проведете с ней ночь, не забудьте сообщить всем, кто подвернется под руку, какова она в постели, при этом с ноткой пренебрежения вскользь упомяните, что вам приходится ее иметь.

А уж если вы на ней все же женились, то не забудьте каждый день рассказывать ее детям, что их мама плохая домохозяйка, что во многих вопросах она просто дура, а еще она не умеет выглядеть, как смазливые проститутки с плац Пигаль. Да, но говорите это с умным видом, веско аргументируйте, ссылайтесь на общечеловеческие ценности и международное право!

Попробуйте… И она действительно будет дурой, если навсегда не вышвырнет вас из своей жизни. И навсегда не вычеркнет из памяти.

— Я не для того растила своего сына, чтобы его убили на войне!

— А для чего растила своего сына Матерь Божья?..

Четыре заповеди

2001 г.

Через призму и стекло

Тех руководителей, которых любят подчиненные, чаще всего не любят их начальники.

Руководить людьми легко, труднее руководить собой.

Самовлюбленный чиновник всегда самодур.

Ни один процесс нельзя проконтролировать с помощью бумаги. Потому что она все стерпит.

Правда — это не вера. Правду надо слышать, видеть и трогать.

Найти правду на бумаге можно, если умеешь отделять зерна от плевел.

Количество отчетов не увеличивает количества правды. Истинная картина наоборот легко тонет в целлюлозе. 70 лет административно-командной системы, отчеты по плановым показателям, ежегодная статистическая ложь ничему нас не научили.

Мы кропотливо созидаем макулатуру.

В России полно чиновничьего беспредела. С другой стороны, революции, реформы и прочий апокалипсический идиотизм разучил наш народ хоть сколько-нибудь уважать начальников. А ведь: король умер, да здравствует король!

С вечера напиться, провести кухонную политинформацию, проклиная правительство, начиная со времен Рюрика, с утра не выйти на работу из-за похмельного синдрома (а если и выйти, то похмеляться на рабочем месте), снова напиться, снова ругать правительство и начальство, которое грозит увольнением за нарушение трудовой дисциплины… Как это узнаваемо: вбить пару гвоздей, да и то криво, и всю жизнь орать на всю округу, что все здоровье потерял, горбатясь на страну. А страна такая неблагодарная… И почему нам не живется лучше? Почему мы не богатеем? Почему не любим покупать товары, которые сами и выпускаем? Ругать дядю проще…

Зачем нужны стены, если о них разбиваются умные головы?

Работа не волк, она не кусается, но может запросто сожрать человека.

Делу — время, а потешаться тоже надо по делу.

Битый небитому везет…

Быдлом не рождаются. В основе процесса обыдления лежит распущенность и чрезмерное самолюбие. Итог: самодовольная тупость, помноженная на агрессивность. В убогой гордости дьяволу утеха.

Не в службу, не в дружбу, а по блату.

Сколько волка ни корми, а он все равно тигром не станет.

Сколько вору ни воровать, никогда не навороваться.

Глаз — алмаз, да ухо с дыркой…

Не мерь на свой аршин, вдруг чужой больше.

Как аукнется, как откликнется, так и привыкнется.

Баба с возу — и ехать никуда не надо.

Дурью хлеба не добудешь, а вот ананасы в шампанском — запросто.

Скрутить в бараний рог можно, ну а если начнет бодаться?

Чем больше человек любит себя, тем быстрее глупеет.

Чем больше у человека амбиций, тем меньше сердце.

Очевидное настолько может быть невероятным, насколько и обыденное, вероятное может быть невидимым.

Упрямцы не жалеют никого, кроме самих себя.

Программа Познера «Времена» от 25.06.01. Участники задаются вопросом: если объявить референдум о введении смертной казни для наркоторговцев?.. Но Познер перехватывает инициативу: знаем мы эти референдумы, сейчас, мол, стоит только провести референдум о выселении кавказцев и прочих из России, и большинство проголосует «за». А это, с точки зрения Познера, неприемлемо.

Тогда возникает резонный вопрос: а зачем тогда вообще глас народа? И что понимать под демократией? Результат простейших рассуждений приведет нас к выводу: демократию делают познеры, и они же себя считают ее главным воплощением. Вот и вся ее и их сучность.

Смертная казнь за наркоторговлю так и напрашивается… Но вот здесь как раз и есть одно «но»… Она может стать мощным рычагом по устранению неугодных. Купил несколько грамм зелья, подбросил, навел правоохранительные органы, и киллера нанимать не надо.

И все же нужны именно жесткие, очень жесткие меры.

Сюсюкать уже поздно. Совсем поздно.

А вот талибы, как мы их ни клянем, взяли и разом сожгли на своей территории все запасы опиумного мака… А в Иране с этой проблемой вообще не знакомы… Страны-изгои, кажется, так их называет президент Буш?

Семеро с ложкой, а с сошкой уже никого не видать.

Терпение и труд всё перетрут. Перетерли. И нет теперь ни терпения, ни труда.

Спор с масоном, вкрадчиво вежливым, подчеркнуто научным и неприкрыто лукавым.

Он: — Церковь должна пойти на сотрудничество с масонством. Это будет шаг к миру во всем мире…

Я: — Христос уже ответил на все вопросы сатаны в пустыне…

Он: — Ну, знаете ли, даже ваш светоч Пушкин был масоном…

Я: — Один день… И, пожалуй, именно это обстоятельство решило его судьбу на дуэли с педерастом Дантесом…

Он: — Вы экстремист! Такие, как вы, убиваете!

Я: — Только не Пушкиных! И не миллионами, как вы, ради «равенства, братства» и прочих масонских мифов.

Он: — Ну, скажем, император Александр I тоже был масоном… И многие другие, уважаемые вами патриоты и государственные деятели России!

Я (в качестве последнего аргумента, потому что про Христа он так и не понял): — Я тоже вступал в октябрята, пионеры, и, наконец, комсомольцы…

Он (зацепляясь): — Ага! Вот видите!..

Я: — Да, теперь вижу, а тогда был слеп.

Он: — Вам открыла глаза свобода!

Я: — Да, свобода, данная Богом…

Он (с усмешкой): — О чем вы?

Я: — Вам — ни о чем? Сегодня даже бисера мало и потому особенно жалко.

Он (вполголоса вслед): — А у вас могла бы быть неплохая карьера…

Я (себе под нос): — В слове «карьера» сильно звучит слово «яма», а я бы хотел копать в небо…

В восточных сказках в бутылках прятались джинны. В русской водке — бесы.

Пить в меру? Семь раз отмерь… А если еще столько же раз отрезать?

У нас если поскальзываешься, все ждут, когда упадешь. А уж если упал, то большинство бросается на помощь. Протягивают руку помощи, но уже сверху вниз…

А можно ведь и под локоток поддержать.

Если первый ничего не знает о последних, он уже не первый, а эгоист, а может быть, хуже того, просто сволочь.

Испытание властью — одно из самых трудных. Но тот, кто его выдерживает, очень редко получает ее больше, чем в момент испытания.

Жить стало легче, жить стало веселее. Это все-таки не про нас. Нам даже если жить невыносимо хреново, мы умеем веселиться.

Правда, веселимся чаще всего сами над собой.

Последнее время мы не грозимся закидать Европу шапками и валенками. Видать, самим уже не хватает.

Президент заявил в программе «Время» о православии как духовном стержне нации, подчеркнув его государственно-образующую роль и природную веротерпимость. Вся страна облегченно вздохнула и прислушалась (имеется в виду ее психически здоровая часть): сказал! Что скажет дальше? Что сделает?!

Когда на лице (в душе) человека хотят видеть и видят чаще всего только печати зла и порока, то он, даже не являясь настолько падшим, начинает все более и более проявлять их в реальности. Происходит это на трансцендентном уровне. И тут на память приходят две устоявшие в истории фразы: евангельская о соломинке в глазу брата твоего, и грибоедовская «А судьи кто?». Особенно страшно, когда так смотрят на детей. Вот тогда-то и поселяется в сердце такого человека чувство ущербности, а присутствующая в каждом гордость доводит его до уровня «надмирности», собственной исключительности. Вот откуда: тварь я дрожащая или право имею?

Абсолютного (прямого, осязаемого как вещественное до прихода антихриста) воплощения зла, скорее всего, в мире нет, его носителями являются люди. И действия его совершаются людьми! Люди, которым от рождения даны две борющиеся в них силы: светлая и темная. И это не пресловутые единство и борьба противоположностей, ибо единство противоположностей равно абсурду. Это путь. Это выбор. Это рост. Это направление.

Лучше бы Гитлер был плохим художником, чем плохим воякой. Хотя о качественном значении второго еще можно поспорить. Лучше бы Сталин был священником… Хотя кто бы так аккуратно изнутри начал вытравливать ленинско-троцкистскую бесовщину?

Понять промысел, значит, понять ход и закономерности истории.

Я не видел ничего смешнее и неприятнее, чем глупость, породнившаяся с гордостью.

Когда в человеке не разбужена жажда познания, искания, Богопознания, в нем появляется смешная самоуверенность и спесивость. И тогда действительно одному Господу известно, зачем он коптит небо.

Самое страшное, когда такие люди становятся начальниками. Такая власть — уже наказание Божие для подчиненных.

В безоблачной юности я наивно полагал, что когда-нибудь для начальников придумают специальный тест на любовь к людям, склонность к мздоимству, хамству и проч. Теперь я знаю, что тесты придумывают наверху, чтобы скрыть именно расписанную указанными выше красками-критериями истинную картину вещей.

Существует байка, что однажды Петр Первый хотел отрубить головы всем мздоимцам в своем государстве. Но ближайший «птенец гнезда Петрова» подсказал ему, что тогда «государь останется без подчиненных». Это так, к слову. О масштабах.

Когда последний российский император записал в своем дневнике в дни отречения: «Кругом предательство, трусость, обман», он имел в виду не только свое ближайшее окружение. Сегодня это ясно и понятно. Он понимал под этим всю серую обывательскую массу, которую нынешние либералы называют средним классом. Этот средний класс и есть «порождение ехидны», не способное защищать святое, не желающее, боящееся выбирать между черным и белым, уклончиво отвечающее на любые прямые вопросы, дабы случайно не опростоволоситься, не попасть впросак, а то и ненароком не нарушить новых идейных и государственных установок. Эти всегда находят промежуток между «да» и «нет», черным и белым, голубым и розовым. Они способны защищать только личное мещанское благополучие. Они — сама пустота. Они — серое перебродившее в отстойниках революций, реформ, дум, богемных кулуаров тесто, из которого Богу противно лепить!

У России слишком много спасителей. Причем каждый понимает это спасение по-своему. И не всегда понятно: это их настоящие заблуждения, или идиотизм, возведенный в качество научного обоснования, или просто обнажающееся зло. И как блекло и тошнотворно звучат их научные и политические регалии, поддерживающие, как гнилой фундамент, их зловонные заблуждения. И каких только путей они нам не сулят…

А путь один и указан Христом, Андреем Первозванным, Сергием Радонежским, митрополитом Алексием, патриархом Иовом, патриархом Тихоном…

Этот список можно продолжать, но путь — один.

Горноправдинск — Алушта — бесконечные просторы России,

январь — сентябрь 2001 г.

Квиетизм и эллипсисы

Нежный мотылек готов сгореть в пламени свечи, чтобы доказать, что это цветок. Тебе же достаточно взять спички…

Сбылась русская сказка, живем теперь в тридесятом царстве, тридевятом государстве. По всем показателям.

Каждый, кто хочет быть первым, постоянно разочарован. Когда он становится первым, он разочаровывается по-настоящему.

Интересно наблюдать за мужиками, которые намереваются выпить где-либо в общественном месте. Если всё это начинается на трезвую голову, то чаще всего у них крайне серьезное выражение лиц: от покупки до пятой рюмки. Серьезность такая, что возникает впечатление, будто за бутылочкой они решают как минимум глобальные проблемы современности в полной уверенности в том, что именно от них и данного разговора решение этих проблем зависит. Вот уж действительно: без бутылки не разберешься.

И совсем другая картина, когда речь идет о второй или третьей ёмкости. Желание казаться правильными и серьезными полностью отсутствует (вместе с тормозами).

Так от чувства невостребованности и собственной значимости русский мужик легко доходит до лихой непредсказуемости.

Если на человека долго давить, в нем срабатывает пружина.

Даже если дело прочно стоит на ногах, крылья ему не помешают.

Поэмы рождаются в том числе и волевым усилием.

Материализм по-другому называется вещизм и потребительство.

В Отечестве есть пророки, но вокруг очень много глухих.

Как нам обустроить Россию? Как нам перестроить? А, может, как нам ее не сломать?

Целью нынешнего курса является построение правового государства. Перспектива такая же, как строительство коммунизма. А главное, те, с кого мы пытаемся взять пример, делают всё, чтобы весь мир (за исключением себя) сделать бесправным.

От чтения современных газет возникает единственное чувство — чувство близости Апокалипсиса.

Известный диссидент Зиновьев покаялся: целили в коммунизм, попали в Россию. Сегодня он целит в капитализм. И с ним нельзя не согласиться (ЛГ, № 7, 2002), но так же он бьет и по православию, напоминая большевистские лозунги об отделении церкви от государства. Логика исчезает. Возникает ощущение, что ему неважно, с чем бороться. Спорить с состоявшимся диссидентом — давать ему пищу. Подсказать — не услышит. Слишком мал я для него. Но подскажу другим: целите в православие — попадёте в душу народа.

Первым диссидентом был сатана.

Если у народа нет великого прошлого, откуда взяться великому будущему?

Под шумок отсутствия благополучного настоящего у России отнимают ее великое прошлое.

Нигде не могу найти компакт-диски с музыкой Валерия Гаврилина.

Высшее проявление квиетизма — наблюдать за тем, как растет твой сын.

Иногда (возможно, небезосновательно) кажется, что в глазах младенца знаний больше, чем в глазах зрелого человека.

Не зря же Иисус говорил ученикам, что царство Божие принадлежит детям.

В столичных журналах к провинциальным писателям исконно предвзятое отношение. Они пишут и читают себя. У них свой цех. Хотя у нас один язык. Пока еще русский…

Книги В. Суворова (Резуна) и И. Бунича надо сжигать, как чуму!

Национализм — это форма защиты, а одной из форм защиты является нападение. Но каждый из нас мог в свое время родиться человеком любой национальности, любой расы. Если смотреть на мир через эту призму, то национализм теряет смысл. Правильно смотреть на мир можно только глазами Бога…

И все же интересы большого государства должны совпадать с интересами большого народа в сочетании с уважением интересов народов малых. Иначе большого государства не будет, не будет государства вообще. А если не будет государства — то будут только волчьи интересы.

Правильно смотрел на этот мир Христос. С непостижимой для нас любовью и беспредельным прощением.

Ирония — это не всегда ум, но очень часто посредственная вычурность.

Для здоровой иронии надо иметь здоровье. Хотя бы психическое.

Люди, временно находящиеся у власти, могут решать только временные (читай, сиюминутные) проблемы.

А вот те, кто находится за спиной временно стоящих у власти, могут обогащаться на долгие годы и века. Они и заказывают музыку «народным избранникам». Самое смешное в этой ситуации то, что «народные избранники» зачастую искренне верят как в свою власть, так и в ее народность.

Откровенность — это эллипсис, который является источником квиетизма.

Что бы мы ни делали — продолжение следует…

Начало 2002 г.