Последний рейс «Доротеи»

Мишка Сом и другие

Алексей Павлович Ковнер искоса поглядывал на Мишку Сома, сидевшего у стены. Сом был смущен, растерян, не знал, что делать, исподлобья смотрел на сидевшего перед ним человека, недоумевая, чего же тот молчит. Это молчание не только тяготило, но и сбивало с толку.

А Ковнер был доволен: захвачено шестнадцать бидонов со спиртом и ящик с оружием. Оружие русское — наганы, винтовки, патроны к ним, находится в отменном порядке: почищено, смазано, каждая вещь завернута в промасленную бумагу. Кто-то, видать, специально занимается этим, скупает на Константинопольском базаре (или где там?) оружие у белогвардейцев, переправляет сюда.

С людьми, правда, не особенно хорошо получилось. Один, как только началась перестрелка, обрубил постромки у повозки, вскочил на лошадь и скрылся в лесу. Другой убит. Личность его пока установить не удалось, никто из работников милиции его раньше не видел. Врач, делавший вскрытие, сказал:

— Кто он — судить не берусь, это не по моей специальности, но одно скажу: этот человек босым не ходил, — показал он на узкую белую стопу, — и физическим трудом не занимался…

Алексей Павлович не без основания решил, что убитый — связной или посыльный из какого-то бандитского отряда, скрывающегося в лесах, и прибыл он на повозке за оружием. Повозка с двойным дном: поставил ящик, накрыл его досками верхнего дна, положил сверху солому и езди, где хочешь.

Только один попался в руки живым. Этот милиции хорошо знаком — Мишка Сом, а по документам Михаил Семенович Ткачук. Мелкий жулик, ни в чем серьезном пока не был замешан, хотя вел себя вызывающе и тратил немалые деньги. Теперь-то стало ясно, откуда они у него брались — был посредником при передаче контрабандного спирта и, может быть, и других товаров. Алексей Павлович специально затягивал допрос: нужно, чтобы человек поволновался.

— Ну что ж, Михаил Семенович, давайте побеседуем… — сказал Ковнер. — Подсаживайтесь ближе…

Сом вздрогнул, услышав свое имя и отчество: только единственный раз вот так же обратились к нему — в Одесской губчека. От трибунала его тогда спасла амнистия.

«Значит, плохо дело», — подумал он, тяжело вставая и подходя к столу.

— Садитесь… Значит, вы, Михаил Семенович Ткачук, родились в Голте… Красивый город, был я там. Вы знаете, что его сейчас переименовали, называют Первомайском?

— Нет, не слыхал…

— Ну, разве можно быть таким отсталым человеком! — упрекнул Ковнер. — Во всех газетах об этом писали… Так, когда тебе, — перешел Ковнер на «ты», — было десять лет, семья переехала в Одессу. Работу отец что ли искал?

— Тогда на заводе Гана была забастовка, ну и отца, как участника ее, уволили. Он и переехал в Одессу.

— А где сейчас отец?

— Погиб он. Во время империалистической…

— А Сомом тебя почему прозвали?

— В Одессе это. Пошли мы на море с ребятами, стали под камнем рыбу ловить. Я вытащил рыбину, да и кричу: «Братцы, сома поймал!» А ребята смеются: «Сам ты, говорят, сом! Это же бычок!..»- вот так с тех пор и прозвали Сомом…

— И отец у тебя, похоже, был хорошим человеком, и детство у тебя, вроде, было хорошим, а вырос ты бандитом…

Сом передернулся, — не ожидал, что его могут так назвать.

— Да, Сом, бандитом. Разве доставлять оружие с иностранного судна белогвардейским шайкам не бандитизм? Самый настоящий!

— Оружие? Я не знал, что в ящике оружие.

— Знал, Сом, знал… А как ты назовешь вооруженное сопротивление и убийство милиционера?

Мишка побелел.

— Я не стрелял, у меня и оружия не было!

Но Алексей Павлович твердо был уверен в обратном. Тот, что умчался на лошади, конечно же, не бросил своего оружия. Возле неизвестного убитого лежал «парабеллум», а в руке зажата новая обойма — по-видимому, смерть настигла его, когда он хотел перезарядить пистолет. На месте боя был найден еще наган, в барабане которого остался невыстреленным один патрон. Кому он мог принадлежать? Только Сому.

— Ты знаешь, что такое дактилоскопия? Ну, определение личности по отпечаткам пальцев? — Мишка кивнул головой. — Ну так вот посмотри. Это — отпечатки твоих пальцев, взятые здесь, а это — снятые с рукоятки нагана.

Сом опустил голову. Но вдруг вскинул ее, взглянул на Ковнера и почти закричал:

— Не убивал я!.. Я в воздух стрелял!..

— Не кричи, я не глухой. Сейчас разберемся. Ты знаешь, что такое баллистическая экспертиза? Ну, как бы тебе это лучше объяснить… В общем, если из двух револьверов выстрелить, а потом исследовать пули, то можно определить, из какого пистолета какая пуля. — Мишка слушал. — Дело в том — продолжал Ковнер, — что каналы ствола совершенно одинаковыми не бывают. На одном инструмент оставил свои заусеницы одной формы, на другом — другой. Влияет изношенность ствола, раковины, образовавшиеся от коррозии. Понимаешь? — Сом — утвердительно кивнул головой. — Если выстрелить из подозреваемого оружия и пулю сравнить с ранее обнаруженной, то будет ясно, кто стрелял. Вот мы так и сделали. Извлекли пулю из тела убитого милиционера, затем, уже здесь, сделали выстрел из твоего нагана, у нас в подвале есть для этого специальная комната: выстрел делается в ватный матрац, а пулю потом найти нетрудно. С обеих пуль сняли оболочки, сфотографировали их, увеличили, и вот смотри, что получилось, — пододвинул он Сому фотографические от печатки.

В действительности в СУРе не было лаборатории, в которой можно было бы произвести баллистическую экспертизу. Ковнер вырезал фотографии из иностранного криминалистического журнала. Да и операция на этот раз обошлась без потерь, только одному милиционеру пуля пробила мышечные ткани в предплечье. Но как иначе можно было заставить заговорить Сома? Сом смотрел, фотографии были одинаковыми.

— Что же теперь? — прошептал он.

— Ты лучше меня знаешь, что за такое положено. И даже смягчающих вину обстоятельств нет… Впрочем, Советская власть умеет не только наказывать, но и прощать… Ты газеты читаешь? Нет… Жалко. Так вот, недавно белогвардейский генерал Слащев… Слыхал такого? — Мишка кивнул головой. — Слащев прибыл в Советскую Россию. И правительство его простило, хотя на его руках, ох, как много крови. Простило и всех офицеров, которые вернулись вместе с ним.

— И меня могут простить?

Ковнер молчал.

— Я могу только ходатайствовать об этом, а все дело решает суд, — сказал он. — Ну, а просить я буду только тогда, когда ты будешь откровенным.

— Меня убьют, если я все расскажу!

— Кто? Можешь быть уверен — тебе со своими друзьями теперь долго не придется встречаться. А впрочем, как хочешь… Да мы, собственно, и сами все знаем… — Позавчера ночью вы выходили на шлюпке в море. Вместе с вами был и «Апостол»…

— Что вы! — с испугом воскликнул Сом. — «Апостол» на операции никогда не ходит. Да и вообще о нем… И я-то узнал случайно… Нет, я был с Вовкой Орехом…

«Вот, брат, с какими ты китами связан! — отметил про себя Алексей Павлович. — Вовка Орех… Впрочем, это только одно из его прозвищ. Зовут его и Счастливчиком, и Студентом, и даже Профессором. Поговаривают, что Орех когда-то учился на юридическом факультете университета, потом связался с преступным миром. Или он был уж очень удачлив, или предусмотрителен, но ни разу — ни до революции, ни после — не был задержан. Вот и сейчас похоже, он возглавляет крупную воровскую шайку, а может, и руководит всеми преступниками города. Уголовный розыск охотится за ним давно, удавалось выслеживать его квартиры — „малины“, проводились облавы там, где он бывал, но Орех-Счастливчик-Студент-Профессор был неуловим».

«А может, его кто-то предупреждает?» — уже не в первый раз подумал Ковнер.

— Значит, с Вовкой Орехом? Не узнали мы его в темноте… В море вы встретились с греческой шхуной «Архангел Михаил», вам передали с нее шестнадцать бидонов со спиртом и два ящика с оружием. Один ящик упал в воду…

Сом удивленно посмотрел на Ковнера.

— Так?

— Так…

— Что вы передали на шхуну?

«Раз и без того все известно, то и скрывать нечего», — решил Мишка и ответил:

— Икону.

— Из Покровского собора?

— Да.

— Вы участвовали в ограблении собора?

— Нет, я там не был.

— Кто же принес икону к бухте?

— Орех… Его люди.

— А где лодку взяли?

— Она всегда в бухте стоит.

— И никто ее не уводит?

— Что вы! Ведь это лодка Ореха!

— Вот оно как!.. Значит, сели в шлюпку и вышли в море?

— Нет, дождались сигнала с моря.

— А потом?

— Гребли, пока не увидели судна, а когда подошли к борту, один ящик упал в воду. Все это на берегу спрятали в развалинах старых зданий. Я остался стеречь, а Орех ушел.

— Когда вас обнаружили, там было несколько человек. Кто они?

— Эти двое приехали на повозке, когда начало темнеть. Кто они — не знаю. А тут вы… Один вскочил на лошадь и ускакал, а тот…

— Вы только с «Архангела Михаила» получали контрабанду или с других шхун тоже?

— И с других. С «Архангела»… Потом с «Доротеи». С «Джалиты», когда она еще не была конфискована.

— Доставляли спирт, оружие, что еще?

— В основном спирт. Иногда сахарин, белье разное, такие тяжелые ящики бывали редко…

— Кто же вам сообщал, когда придет судно?

— Я не знаю. Мои обязанности — грести, принимать груз, ну и иногда разносить жестянки… Видел я, что Орех встречался с каким-то человеком. Высокий, худощавый, с усиками.

Ходит в котелке и сером костюме. Его еще «Французом» называют.

Многие из ранее задержанных упоминали про человека средних лет, с усиками, в котелке и сером костюме, то ли грека, то ли в самом деле француза. Кто он — пока узнать не удалось, но похоже, что он осуществлял связь между поставщиками контрабанды и преступным миром. Да, и почему так испугался Со при упоминании имени «Апостола»? Много следовало бы узнать у Мишки, но Ковнер торопился — остались считанные минуты до начала совещания в ревкоме. В другое время он сообщил бы, что не может быть на совещании, но на этот раз нельзя — будет разрабатываться план совместной операции по ликвидации белогвардейской банды Коловрева, а после совещания необходимо побывать на шхуне «Архангел Михаил», только что пришедшей в порт.

«Теперь Сом никуда не денется, вечером все выясню», — решил Ковнер.

— Что ж, Михаил, иди пока, — сказал он. — В хорошую компанию ты, однако, попал. Один — белогвардейский офицер, другой — отпетый бандит, для которого нет ничего святого — удрал, своих товарищей оставив в беде. А Вовка Орех всю жизнь за чужие спины прятался, потому и слывет Счастливчиком.

Сом поднял глаза на Ковнера: с этих позиций он действия своих друзей не оценивал.

После того, как увели арестованного, зашел Бугримов.

— Товарищ начальник, — с порога начал он, а ведь тот, что в морге, мне знаком.

— Да ну! Кто же он?

— Этого я точно не знаю. Но тогда, в Бешуйских копях, он вроде главного был. Когда на меня набросились, так он крикнул: «Прекратить!» А потом говорит: «Зачем же сразу человека жизни решать, пусть он сначала о своих базах расскажет…» Плетку в ход пустил, потом стал стрелять из револьвера, да так, чтобы не убить. В руки, в ноги… После из меня четыре пули вынули, да три насквозь прошли — целый барабан. И все его. А уж под конец — саблей, — показал он на закрытый резиновым кружком правый глаз. — Я его навек запомнил, и голосок его тихий, и глаза круглые, немигающие, и подбородок необычный — так раздвоен, словно разрублен. Голоса-то он теперь лишился, глаза поблекли, а вот подбородок- его. Тогда на погонах у него три звездочки было — штабс-капитан…

В своих предположениях Ковнер не ошибся, только вот из какой банды прибыл этот штабс-капитан? Коловрева? Но поступили сведения, что и отряд врангелевского полковника Сташевского бродит неподалеку…