Последний сын графа

Лишь его сын

Ральф:

На вечер, который устраивала графиня, они пришли вместе. Как раз в тот миг, когда Марита жаловалась мужу на Ви.

– Она совершенно утратила ко мне уважение! Она не отвечает на мои приглашения! Все в семье шепчутся, что я теперь – ноль! Что главной будет эта девчонка!..

Себастьян молча слушал, молча кивал. Потом отвечал, – и каждый раз все более грубо, что главный – он и главным останется, а ее вечера – не то место, куда девчонки хотят попасть.

– Куда она хочет попасть это всем известно! – кричала Марита. – Мне ты не давал покоя с этой мерзостью!.. Почему ты не можешь заняться этим и с ней? Ты просто специально надо мной издеваешься. Только теперь через Верену!

– Зачем она тебе здесь?!

– Она обязана меня уважать! Существует этикет! Мы это обсуждали.

Осознав, что жену не переорать, граф яростно встал с дивана:

– Что ж, дорогая, твое слово – закон. Поезду и привезу ее. Только для тебя лично! – и хлопнул дверью.

Марита едва не расплакалась.

– Педофил! – прошептала она, подчиняясь какой-то логике, которую Ральф не мог объяснить.

И тут же вышла: начинали прибывать гости.

– Спорим, он не вернется? – спросил Филипп таким тоном, словно ему плевать, но голос был низкий и злой.

– А ты бы вернулся? – Ральфу совсем не хотелось успокаивать еще и его.

Все вечера, на которые он когда-то хотел попасть, оказались долгими и скучными. Ему претили люди «искусства», претило их внимание к его красоте… Особенно, желание, изучать его лицо пальцами. Его бесили их разговоры, сплетни, истерики и ханжеское вранье. О том, что люди перестали разбираться в искусстве. И каждый раз, когда ассистентка Мариты, – другая, не та, что покупала им лосось из морковки, – звонила, Ральф вспоминал Баварию. Свой собственный вопль: «Тогда почему он ни разу не пригласил меня в общество?!» и безудержный смех Верены.

«Он просто любит тебя, глупый идиот!»

– Спорим, она его сделает?

– Он не хочет.

– Не притворяйся кретином! Не хочет, потому что она сейчас прет, как танк. Но ты сам знаешь, как она это делает. Сперва истерит, а потом вся такая нежная: «Ой, а сто я такова сдевава? Ой, пвости!» И все, ты уже у нее в постели. Лежишь, такой, типа, укротил и понимаешь, что в самом деле, укротили тебя. И что это все – подсудное дело.

Ральф рассмеялся, хотя и не очень весело.

– Ей семнадцать, не беспокойся. У него разрешение от Лизель и кардинала.

– Да, заткнись ты! – вскипел Филипп и в его глазах плескалась такая ярость, что Ральф едва не дал ему в морду. По инерции, чтобы усмирить свою боль.

– Ты сам ее бросил, – напомнил он.

– Потому что ты этого хотел!

– Я этого не хотел! Это ты сперва психанул, что ты не единственный, а потом вдруг вообразил, что вы Джесс сгубили. Хотя все что было, только твоя вина. Это ты нажрался и не закрыл дверь!

Филипп махнул на него рукой и отошел на зов матери.

Ральф проводил его взглядом и закрыл дверь.

Он навсегда утратил вкус к вечерам Мариты. Он, вообще не пришел бы, если бы не отец.

Ральф никак не мог взять в толк, что Филипп совершенно не ревнует его к Себастьяну. Будь он его старшим сыном, он никого бы с ним рядом не потерпел. Филипп только пожимал плечами, словно отец утратил для него смысл.

А Ральф преклонялся перед ним. Почти так же пылко, как в детстве, когда слушал сплетни тети с товарками и только воображал тогда, что Себастьян – его отец.

Себастьян платил ему той же привязанностью. Он представлял Ральфа, начиная со слов «мой сын», он спрашивал его мнения, занимаясь финансовыми делами семьи и первому, наравне с Филиппом, показывал лучших жеребят. Родственники, которые в самом начале, в его отрочестве, едва замечали подростка, теперь присылали приглашения на семейные вечера, и дети называли его «сын графа».