Последний вампир

9. До расстрела три часа ровно

— ...Почему вас, существо невероятной физической силы, сумели заломать жалкие людишки? Потому, что я настроился на ваше, старший брат мой, астральное тело и сковал волевые центры, у меня получилось...

Игнат слушал маньяка, сидя в огромном кожаном кресле, опрокинувшись на мягкую покатость спинки, пачкая прохладный пол голыми пятками. Вчера утром Игната можно было смело назвать «молодым человеком», цветущим и преуспевающим, в самом соку, утром сегодняшним он выглядел, как стареющий бомж, из которого жестокая действительность высосала все жизненные соки, выбила все телесные силы. Потухшие глаза, сосульки волос на перечеркнутом красной царапиной лбу, грязь на разбитых губах, на пухлых гематомах, грязь вперемешку с сукровицей и потом на вывернутых суставах скованных за спиною рук. Черт его знает, как там с астральными «волевыми центрами», но запястья браслеты наручников сковали крепко. Хрен знает, чего там с астральным телом, но тело физическое в шикарном кресле выглядит абсурдно — вся в шишках и ссадинах кожа полуголого человека дисгармонирует с гладкой кожаной обивкой, грязь, пот, кровь и лоск сочетаются плохо.

— ...Конечно, воздержусь пить «сок жизни» из вашего физического тела, поелику это действо сродни каннибализму у жалких людишек. Жан просто вас застрелит, мон ами...

Немой, сидя в кресле-близнеце напротив Игната, не мигая смотрит в глаза Сергачу и целится ему в переносицу. Немому не терпится нажать на курок, указательный палец его правой руки заметно вздрагивает.

— ...Поэтому я обожаю соотечественников полицейских. В полночь, за полночь можно позвонить знакомому начальнику, и спустя минуты перезвонит начальничек пожиже, рангом пониже и спросит подобострастно: «Чего изволите-с?» Чувство долга у высших милицейских чинов в отчизне развито невероятно! Они остро чувствуют дискомфорт, если задолжали вам услугу, и всегда рады, в любое удобное для вас время, в любой удобоваримой форме, рассчитаться. Мне многие должны, Игнат Кириллович. Многие и многое. Вы даже не представляете, какие люди ходят у меня в должниках. А я никому не должен. Ни крупным чинам, ни мелким. Я нахожу возможность одалживать крупных чиновников, а с мелюзгой предпочитаю расплачиваться наличными, сразу и щедро. Мелюзга это чувствует и, как у вас говорят, «рвет когти»...

Солнце едва пробивается сквозь затемненные стекла вытянутых, с закосом под готику окон. На фоне центрального, большего из трех окошек, фигура сумасшедшего джентльмена точно в театре теней, детали одежды и черты лица не разглядеть, только контуры. Рассеянный свет придал свойства зеркал прозрачным и тонким стеклам книжного стеллажа. Игнат видит отражение своего равнодушного лица, отражение стриженого затылка немого, торчащего бугорком над спинкой массивного кресла, и одновременно видны корешки старинных книг, много корешков. Возможно, среди них прячутся и корни зла, первопричина душевной болезни сиятельного хозяина жизни, жизни Игната и этого особняка на Николиной Горе. Возможно, вон те два ветхих томика и свели с ума сначала немого лакея, а затем и его хозяина. Хотя вряд ли чернокнижники выставляли драгоценные фолианты напоказ. Скорее всего, черные книги в сейфе за семью морями, замками и печатями. Лежат ядовитые книги и поджидают следующую жертву. И дождутся — в наше просвещенное время костер Святой инквизиции им не угрожает, нет!

— ...И на удивление свободно Рублевское шоссе. Вас доставили столь быстро, что я еле успел отослать из дома прислугу. Нас трое в доме — вы, я и Жан. За воротами, в садике пьют мою кока-колу те людишки в милицейской форме, которые вас доставили. Пардон за возвращение к теме долгов и должников и за вульгарность формулировки, но у меня все схвачено, Игнат Кириллович, за все уж заплачено. Аванс непосредственные исполнители как раз сейчас пересчитывают. Ваш труп с пулей из серебра в мозгу органы оформят по всей законной форме. Изуродуют до невозможности всякой идентификации и оформят как труп неизвестного бомжа. — Джентльмен неспешно вышел из тени, продефилировал от окна к книжному стеллажу. — Я мечтал, Игнат Кириллович, поговорить с вами о литературе по-свойски, за рюмочкой абсента, вдыхая ароматы сигарного дыма, наслаждаясь музыкой... Вам нравятся музыкальные эксперименты группы «Ленинград»? Я так просто обожаю тексты их песнопений! Живи обэриуты в наше время, и они бы создали некий музпроект, подобный «Ленинграду». Так мне лично кажется. Почему, вы спросите? Потому, что дерзость всегда отличала обэриутов от всех прочих. И я, вторя кумирам, дерзаю подражать букве и духу того же Хармса. Не буду голословен. — Джентльмен открыл застекленную створку книжного стеллажа, вытащил фолиант в ветхом переплете. Между хрустящих страниц с типографским текстом лежал закладкой листок, исписанный от руки. — Игнат Кириллович, я хочу прочесть вам один из своих опусов, мое дерзкое подражание Даниилу Хармсу. Хочу побаловать вас мелодекламацией на прощание. Быть может, увы, на прощание. Да! — Оставив листок, он бережно поставил книгу на место, с любовью погладил корешки переплетов, аккуратно закрыл стеллаж. — Когда я дочитаю сочиненное мною до конца, Жан спустит курок, если... — Он встряхнул листок, взял его поудобнее, поднес ближе к глазам, — ...если вы, мон ами, не скажете, где прячете интересующий меня артефакт на самом деле. Должен вас предупредить, Игнат Кириллович, я настроен по отношению к вам скептически, и если вы скажете что-нибудь вроде: «Дома, под подушкой», я вам не поверю. Все кредиты моего доверия вы исчерпали, увы. Пуля останется в стволе лишь в том случае, если вы сумеете предоставить веские доказательства собственной искренности.

«Какие, к черту, доказательства? — подумал Игнат, вздохнул глубоко, и у него запершило в горле, он закашлялся. — Руки, блин, в браслетах, сижу практически голый, только и могу, что язык показать в качестве доказательства...»

Сергач прокашлялся, тряхнул головой и собрался вступить в диалог с маньяком, однако тот поспешил остановить его жестом и словом:

— Игнат Кириллович! Еще раз предупреждаю — пустую болтовню я слушать не намерен. Напоминаю: мне вполне достаточно знать «у кого», а «где?» — вопрос вторичный, наитие поможет разыскать искомое. Думаете, я не ощущаю, как вы силой своей энергии постоянно угнетаете мое наитие? Вы находитесь на более высокой эволюционной ступени, вы СТАРШИЙ, и вам дано умение низводить сверхинтуицию, сверхнаитие, присущее нам, находящимся лишь у подножия Трона Драконов, до ничтожного уровня обычных человеков. Пока вы живой. Но только пока вы живы, Игнат Кириллович. Исключительно из личной симпатии дарю вам последний шанс, о скупой брат мой. И то, что вы СТАРШИЙ БРАТ, меня, младшего, не смущает, не надейтесь. Каин с Авелем в начале времен явили молодому миру образчик братских взаимоотношений, помните?

«Абзац, — улыбнулся Игнат разбитыми губами. — Вот я и приплыл к борту лодки перевозчика Харона. Назвался груздем — полезай в кузов, назывался мистиком — будь готов свалиться в Хароново корыто и не удивляйся неожиданной встрече с веселым лодочником. Ибо однажды ты обязательно окажешься крайним в пестрой толпе эзотериков или рядящихся под таковых, и тебя, крайнего, обязательно подтолкнут в объятия Харона. Не один, так другой. Не маг, практикующий порчу на смерть, так оборотень, наследник волхвов, не коварный любитель индийского фольклора, возомнивший себя самым хитрым, так сумасшедший чернокнижник с диагнозом „вампир“... Хвала Духам, маньяк — эгоист в галстуке-бабочке не додумался шантажировать меня садистской расправой с Инной. И на том гран мерси его шизанутому превосходительству...»

«Вампир», картинно подбоченясь, пробежался глазами по рукописной страничке, которую держал, оттопырив мизинец, и приступил к обещанной напоследок мелодекламации:

— Николай Петрович имел один недостаток: он ломал мебель и кричал дурным голосом... — Чтец выдержал секундную паузу. — Его супруга, врач-гомеопат, Аделия Маратовна, зачитывалась Ларошфуко, владела четырьмя языками и вышивала гладью, а Николай Петрович ломал мебель и кричал дурным голосом...

"Прыгнуть, что ли, грудью на пистолет и погибнуть, как буревестник, гордо, так сказать, рея, а? — думал Сергач, прикидывал шансы. — А, пожалуй. Кончит шизик декламацию, и прыгну, разинув пасть. На что еще можно рассчитывать, кроме как на расшатанные ментами зубы? На колени в ссадинах, на голову — «калган» в синяках и с шишками?.. Гол как сокол, камикадзе, и, наверное, смешон..."

— Его дочь, студентка консерватории, Стелла, сочиняла стихи, собирала гербарии и разводила канареек, а Николай Петрович ломал мебель и кричал дурным голосом...

«Стоп! Я гол, побит и смешон! Дежа вю! Такое со мной уже было однажды! Да! В прошлом году, в начале лета!..»

— Его отец, Петр Павлович, видный искусствовед, специалист по театру кабуки, коллекционировал оловянных солдатиков, а Николай Петрович ломал мебель и кричал дурным голосом...

"Черт! Голь на выдумки хитра, черт побери! Блин, я гений! Неужели опять выпутаюсь?.. Должен! Обязан! Назло и вопреки! Как всегда — назло и вопреки!.."

— Его дед, профессор-энтомолог, Павел Модестович, кормил голубей и пел тенором, а Николай Петрович ломал мебель и кричал дурным голосом...

"Спокойно, Сергач! Главное — собраться, главное — успокоиться, чтобы... чтобы навеки не упокоиться. Главное — добиться разрешения на телефонный звонок и разговаривать с полковником максимально двусмысленно, чтоб упыри истолковали мои слова по-своему, а отставной полковник КГБ по-своему..."

— Его бабка, милейшая старушка, помнила Льва Николаевича Толстого, а Николай Петрович ломал мебель и кричал дурным голосом...

«Я умный, я смогу! Я должен! Я умный, Полковник — профессионал своего дела, а маньяки сошли с ума на остановке „Вампиры“. Они БЕЗумны, а я с умом, у меня преимущество...»

— Бывало, усядется вся семья ужинать, Николай Петрович посмотрит на всех, поведет носом, да как жахнет кулаком по столу, как заорет дурным голосом: «Хоть бы одна сволочь в этом доме мусор вынесла!..»

И джентльмен-чтец застыл. Рука на отлете, чело восторженно одухотворенное, ну прям памятник Пушкину на площади Искусств в Санкт-Петербурге.

— Браво, — подхватил Игнат. — Честное слово, талантлив мой младший братишка, горжусь!

— Паясничаете перед смертью, Игнат Кириллович. — Подражатель обэриутам сменил позу на схожую с задумчивым Пушкиным в центре Москвы.

— Нисколечко! Мне правда понравилось. Будьте любезны, телефончик организуйте, пожалуйста. Я должен позвонить. Не хотите с меня снимать наручники, тогда трубку возле уха подержите, ладно? Интересующий вас букинистический артефакт, он же раритет, находится на хранении у полковника КГБ в отставке по фамилии Сычов. Полковник наш брат по вере в жизнь вечную во плоти, он...

— Игнат Ки...

— Умоляю! Не прерывайте меня! Пожалуйста, не сбивайте с мысли! Я и сам собьюсь, без посторонней помощи. Говорить и наблюдать, как вздрагивает палец Жана на спусковом крючке, поверьте, весьма и весьма волнительно. И трусость здесь ни при чем, право! Просто-напросто я принял решение, и будет ужасно обидно, если серебро остановит мое...

— Тише! Не спешите, Игнат Кириллович. Говорите тише и медленнее. Я дам вам высказаться. Жан потерпит минут десять. Я дарю вам десять минут свободы слова, удовлетворены?

— Вполне, — Игнат тряхнул головой, глубоко вдохнул, резко выдохнул. — Помнится, вы упомянули про компьютерные базы данных, с помощью которых отбирали кандидатов для селекционных испытаний. Уверен... нет, не уверен, однако надеюсь, что в упомянутых базах найдется кое-какая информация про отставного полковника Сычова. Хотя он и не имеет никакого отношения к оккультной тусовке.

— Я вас не понимаю.

— Вы можете проверить, правильно ли я характеризую товарища полковника. В смысле — его нынешний статус, общественное положение, адресные данные, ну и так далее. Полковник давным-давно в отставке, с бандитами не связан, с ФСБ не сотрудничает. У нас с Сычовым взаимоотношения примерно такие же, как у вас с Жаном. Только я победнее, в смысле, материально, а он сыт и благополучен. Наш брат полковник типичный обыватель, постоянно сонный домосед, полная противоположность мне, непоседе и авантюристу. И я спокоен за ценную книгу, за бесценный артефакт, ибо только и забот у полковника, что хранить древнюю румынскую рукопись. У меня, простите, плохая память на цифры, а записной книжки с собою нет. Я объясню, где обитает господин Сычов, по карте найду загородный коттедж, где он дрыхнет дни напролет, а вы... Вы сможете как-то вычислить номер его мобильника, а?.. Блин, о чем я спрашиваю? Да, конечно, сможете! Его телефонный номер официально зарегистрирован, все честь по чести, все у полковника по закону. Вы наберете его номер и подержите трубку возле моего уха. Я велю Сычову привезти книгу сюда, ладно? Прямо сюда, и немедленно. Такой вариант вас устроит? Насколько я понимаю в новорусской архитектуре — ваш особняк находится на охраняемой территории. Само собой, охрана у главных ворот гостей не обыскивает, однако вы предупредите о приезде одного гостя и сможете удостовериться в том, что приехал именно Сычов и без сопровождающих. А мусора у вас во дворе господина полковника обшмонают, о'кей? Да, Сычов силен, как и все мы, избранные братья, но при этом он грузен и неповоротлив. Выбить оружие из руки Жана бывшему кагэбэшнику слабо, честное слово! Короче, вы ничем не рискуете, и у вас есть возможность проверить мою искренность. Разве не так? Разве я не выполнил ваших условий?

Сумасшедший хозяин положения, особняка в престижной местности и немого громилы с пистолетом призадумался. Помахивая листочком с опусом про Николая Петровича, который ломал мебель и кричал дурным голосом, псевдообэриут подошел к окну, стоя к Игнату спиной.

— Полковник тоже «строги мори»?

— Да, я ж говорю: он наш брат!

— И он просто так, по первому зову, принесет и отдаст бесценную книгу?

— По первому МОЕМУ зову. Он — младший...

— Вы, Игнат Кириллович, назовете мой адрес вашему полковнику, а он зафиксирует его на магнитофонной пленке и свяжется с вашим тестем. Мне доподлинно известно, в какой конторе служил ваш тесть до ухода на пенсию. Также мне известно, что у папеньки вашей женушки до сих пор сохранились некоторые связи, и при большом желании он способен поставить в ружье хоть взвод, хоть роту. Недолюбливаю я серых кардиналов на пенсии, не нравятся они мне.

— О духи! Какой же вы мнительный, оказывается! Во-первых, мне вообще везет по жизни на друзей и врагов из разнообразных спецслужб. Да, мой тесть служил в ГРУ, а хранитель книги работал в КГБ. Однако они друг с другом незнакомы, поверьте! Во-вторых, мой тесть не имеет НИ МАЛЕЙШЕГО отношения к «строги мори». А в-третьих, если хотите, давайте сами нагрянем в гости к толстяку Сычову. Подъедем к воротам его виллы и прямо оттуда я звякну брату Сычову, попрошу немедленно вынести книгу. Ежели не вынесет, согласен, пусть Жан меня пристрелит. Вы ошибаетесь, ежели полагаете, что телефонный разговор, о котором я прошу, будет содержать какие-то кодовые фразы, что мы с полковником типа Штирлица с Джеймсом Бондом заранее предусмотрели...

— Идея! — Джентльмен круто повернулся к Игнату лицом. — У меня появилась превосходная идея! Игнат Кириллович, вы скажете заранее все, что собираетесь произнести в телефонную трубку. Я послушаю, подумаю и решу, чего с вами делать. И если я решу, что вы ОПЯТЬ пытаетесь меня обмануть, тогда... — «Вампир» задумался. — Тогда я поступлю с вами, как Влад Цепеш с пленным турком! Вы осведомлены о методах графа Дракона?

— Да, читал про героя национально-освободительного движения средневековых румын, про Влада Протыкателя, графа Дракулу. Садиться голой жо... пардон, анусом на осиновый кол, честное слово, как-то не хочется. Можно, я подумаю минуту?

— О чем, Игнат Кириллович? О том, стоит ли меня обманывать? Не стоит, мон ами. Звукоизоляция здесь отличная, будете выть, сидя на колу, долго, и никто не услышит. Выстрела также никто не услышит, но смерть от пули мгновенна и легка. Выбирайте.

— Вы меня неправильно поняли. Я просил минуту, дабы поразмышлять над текстом телефонограммы.

— Я подарил вам десять минут и, сдается мне, они на исходе. Больше подарков не ждите. Тридцать секунд, ни секундой больше, по моим ощущениям, у вас в запасе. Думайте.

Игнат закрыл глаза, втянул воздух ноздрями, задержал дыхание. Ему предстояло всего лишь за полминуты сочинить чрезвычайно двусмысленную телефонограмму. «Вампир» должен быть уверен, что речь идет о проклятой книге-артефакте и всякой эзотерической лабуде, а для полковника Сычова те же самые слова и предложения должны звучать как вполне конкретная угроза, пусть и в несколько завуалированной форме, его, полковничьему, личному благополучию. Обмануть сразу обоих — шизанутого маньяка-мистика, витающего в астрале, и заядлого материалиста, крепко стоящего на грешной земле, — задачка высшей степени сложности даже для профессионального авантюриста. Тем более обмануть с первой и единственной попытки, импровизируя на ходу.

Немой поменял позу, и кресло застонало под гнетом его немалого веса. Скрипнул пол под каблуком штиблет сумасшедшего в галстуке-бабочке. Сергач не слышал ни стона, ни скрипа.

Игнат весь ушел в себя, превратился в компьютер, лишенный всех органов чувств и всяких эмоций.

Шизиков обмануть несложно, гораздо сложнее манипулировать товарищем полковником. Год назад случилось так, что, спасая себя, Сычов спас и Сергача заодно. И остался с прикупом. Сегодня надо добиться аналогичного эффекта, угрожая полковнику полной потерей и прошлогоднего прикупа, и вообще всего...

Игнат выдохнул медленно, сквозь разбитые губы, и на выдохе вспомнил в подробностях все события начала жаркого лета прошлого года. Разархивировал нужный файл в директории памяти и меньше чем за секунду прокрутил в голове многочасовую остросюжетную хронику под названием «Венец безбрачия».