Последний властелин Антарктиды Часть 2-я

Глава 7 = 1943-й год. Караван № 6. Арест. =

№ 1.

Это был уже шестой по счёту караван, который шёл в Антарктиду – во всяком случае, так предполагали друзья унтер-офицеры Георг и Пауль. Основные силы подводного флота Дениц по указанию фюрера задействовал в Северном море близ Норвегии. Прибрежные зоны этого региона стали стратегически более важным аспектом во Второй мировой войне. Сейчас решалась судьба Северной кампании войны, поэтому лишние тридцать-сорок субмарин Третьего рейха решили собрать и перекинуть в этот район военных действий.

Оба приятеля находились сейчас на подлодке типа VII-С, водоизмещением 600 тонн, длиной 67 метров и шириной 6,2 метров. Вот эти слегка устаревшие «дизельки» и составили «шестой» караван Антарктиды. Благодаря своему дяде и по совместительству гросс-адмиралу всего подводного флота Германии, друзья вновь попали в экспедицию к Южному континенту, избежав, таким образом, Восточного фронта и всех ужасов войны, которая, по их уже сформировавшемуся взгляду, вела к полному провалу. Георг был племянником гросс-адмирала, Пауль лучшим другом, и этим, собственно, всё сказано.

После непродолжительного отпуска, где Пауль успел попить пива в Берлине – которое, к слову сказать, ему весьма не понравилось после бара в бункере Базы-211 – и, объяснившись с Гертрудой, предстал рядом с Георгом «пред ясны очи» Карла Деница. Тут же был подписан рапорт, и через две недели друзья оказались на борту субмарины типа VII-C. Караван всё так же состоял из шести подлодок, каждая из которых, кроме экипажа была укомплектована группой молодого поколения арийцев, да плюс ещё учёными, по паре-тройке человек на каждое судно.

Дальность плавания такой подлодки составляла около восьми тысяч морских миль при скорости 7 узлов в надводном положении. Субмарины имели в этот раз по 14 торпед под настилами в носовом отсеке и в верхних палубах, а так же 88-миллимитровые пушки каждая —как потом Пауль скажет: —«На всякий случай. Будем за акулами гоняться». О кистепёрой рыбе-латимерии он при этом уже не вспоминал.

Унтер-офицерский кубрик был в два раза меньше, нежели на прошлой подлодке – дверей не наблюдалось, были только занавески.

—Как тебе антураж по-французски? – хохотнул неунывающий Пауль, протискиваясь в свою каморку. Рядом через перегородку была такая же и Георг, закинув чемодан на свою койку, невольно поморщился:

—Могло быть и хуже.

—Например?

—Восточный фронт и окопные вши в снегах России. Забыл что ли, как нас дядя Карл едва пристроил сюда. Сейчас такие молодые капралы как мы с тобой нужны даже и в пехоте, несмотря на то, что мы унтер-офицеры подводного флота. Хорошо, что хоть рядом спать будем – могли бы и раскидать по разным отсекам из-за этих гражданских пассажиров.

—Яволь. Согласен. Не райский сад, конечно, но, как говорится – жить можно. Я буду спать, и ждать встречи с нашим обожаемым Губером. Пива хочу – не могу! Не того, мать его, берлинского, от которого чуть не стошнило после бункеровского во льдах. Небо и земля! Гертруда всё удивлялась, чего это, мол, ты так мало стал пить после экспедиции? Не могу же я ей рассказать, что в Антарктиде кальвадос с текилой пил! А?

—Ну да… —усмехнулся Георг. – Кстати, видел нашего нового корветтен-капитана? Ему лет тридцать, не больше.

—Видел. Остальные помощники и экипаж такие же по возрасту, не считая, конечно, матросов по призыву.

—Это, выходит, что? Новый набор? Я никого не узнаю, —Георг посторонился, пропуская вахтенного офицера в узком коридоре.

—А что ты хотел? Степень секретности, чтоб её черти съели. Прошлые экипажи своё дело сделали, их переформировали, и отправили – кого в Атлантику, кого на Север. Теперь они там воюют, а мы с тобой здесь, защищая, так сказать, честь нашей Германии.

—Скорее уж, честь фюрера, а не…

—Тише ты! – перебил Георга друг. – Мы же никого здесь не знаем. Видел пару эсэсовцев на борту? Эти ребята не дремлют. За такие разговорчики – раз! – и не заметишь, как окажешься в штрафбате или того хуже – в гестапо. По мне, так уж лучше штрафбат. Там хоть воюешь. А в гестапо свои же молодчики замучают, и никто потом тебя не вспомнит.

—Всё. Стоп! Пойдём, представимся корветтен-капитану, старпому, заодно и центральный пост осмотрим.

—Да. А потом машинный отсек. Всё равно на внешний рейд будем выходить только вечером.

Друзья привели себя в порядок и направились по узкому проходу в центральную рубку, где им предстояло нести вахту долгие дни путешествия к Антарктиде.

№ 2.

Представившись молодому капитану и столь же молодому старшему помощнику, Георг с Паулем спросили разрешения осмотреть свои будущие места дежурства. В этом рейсе ни уже не были практикантами, а представляли часть боевой команды наравне с другими офицерами подводного судна.

В помещении командной рубки было ещё пустынно и, кроме капитана и старпома никого не было. До отплытия оставалось ещё порядочно времени и офицеры экипажа, мичманы, матросы и гражданские лица рассеялись по отсекам, распаковываясь и переодеваясь – в общем, царила та обычная суматоха, какая присутствует при каждом отплытии.

Центральный пост лодки типа VII-C представлял собой помещение, раза в полтора меньше, чем на предыдущих субмаринах. Георг это почувствовал сразу, как только вошёл, пригнувши голову.

—Да, тесновато будет, —тихо проговорил он, чтоб его услышал только Пауль.

Тот только кивнул головой:

—Всё то же самое: вентили, трубы, маховики, манометры, указатели положений руля. Сам руль глубины, —начал перечислять он, —указатель дифферента, перископ, хронометр, гирокомпас.

—Не скажи… я вон вижу глубиномер Папенберга, у нас его и в помине не было. Я вообще уже не помню, когда последний раз видел его.

—По-моему, в офицерской академии ещё?

—Точно!

—Мда-а… Старушка наша лодочка, хоть бы нормально добраться и вернуться назад.

—А я б вообще остался там, в Антарктиде, пока война не закончится, —шёпотом заявил Георг оторопевшему другу. Но через секунду Пауль подхватил воодушевлённо:

—А что? И то верно! Пиво хоть залейся, в карты бы резались с Губером по вечерам, —они уже спускались в машинное отделение и Пауль мечтательно развивал подкинутую ему тему.

—Дурак, ты герр Бромер, —усмехнулся Георг. – Пиво и карты, это только пока ты будешь находиться в карантине, и будет разгружаться наша подлодка. Так называемый отдых после рейса.

Георг вдруг чуть не расхохотался:

—А как же Гертруда, тобою обожаемая? Она же в Берлине! Её на кого бросишь?

—Да-а… —печально протянул любитель кистепёрых рыб. Впрочем, любитель ли уже? По всем признакам, неудавшийся ихтиолог потерял к живым ископаемым всяческий интерес ещё с той поры, когда они возвращались назад через остров Мадагаскар. Помнится, именно там он последний раз подумал о неуловимой панцирной рыбе латимерии. Ну, да и бог с ней, не в ней сейчас дело. – Вот если бы Гертруду забрать с собой. Женщин ведь и сейчас туда везём, заметил?

—Это не те женщины. Гертруда у тебя благородных кровей из рода баронов, а эти просто инкубаторские наседки. Их для размножения туда посылают. Создавать новый генофонд, образовывать и заселять новую колонию подо льдами Новой Швабии. Опять же, если мы выиграем войну, в чём я глубоко сомневаюсь.

—Да уж… —согласился приятель, открывая перегородный люк между отсеками. Туда и сюда сновали матросы, готовящиеся к несению службы, но друзей пока никто не беспокоил. Знакомство с экипажем они планировали начать сразу после осмотра отсеков лодки. – Судя по тому, что сейчас творится на фронтах после Сталинграда и Курской дуги, я что-то не уверен в нашем успехе.

—Снова ты за своё! – пропуская мимо себя трёх матросов, шикнул Георг.

—У тебя научился, —парировал друг.

—Давай лучше познакомимся со старшим механиком, он нам даст куда более ценную информацию, чем ты мне тут на ухо зудишь.

Они зашли в машинный отсек и Георг спросил у мичмана, где находится старший механик. Ему показали на приземистого мужичка с бородкой, на вид лет сорока, с красными злыми глазами. Мужичок на кого-то орал и был, видимо, не в очень хорошем настроении. Увидев офицеров у себя в отсеке, мужичок в тельняшке отдал честь и представился Георгу:

—Старший механик, капрал Шомберг, герр офицер!

Пауль стоял ближе к нему и, хохотнув, поинтересовался:

—Еврей, что ли?

Георг дёрнул сзади Пауля за рукав.

—Никак нет, герр офицер! Чисто арийская фамилия. Я родом из Кёльна.

—Ты такую фамилию, как Шелленберг слышал, умник? – прошептал Георг на ухо Паулю. – Тоже, между прочим, заканчивается на «берг». А он глава имперской службы СД, так что не приставай к человеку. Лучше попроси, чтобы показал нам техническое обустройство машинного отсека, а то мы в той лодке, кроме койки и вахты ничего не видели.

Пауль, шутя извинился, и любезно попросил Шомберга показать свои, так сказать, внутренние владения моторного отсека лодки. Тот охотно согласился и повёл друзей за собой, попутно давая указания то одному, то другому из своих подчинённых. На молодых офицеров никто не обращал внимания, все были заняты своими делами. Подготовка к отплытию шла полным ходом, и работа в машинном отделении, как говорится, кипела гораздо активнее, чем при вынужденной стоянке на внутреннем рейде Суэцкого порта. Смазывали маховики и подшипники, протирали ветошью манометры и виброметры, заливали масло, проверяли температуру, натягивали капроновую нитку между противоположными ботами, чтобы проверять глубинное давление, и многое другое, чего Пауль так и не понял.

—А нитка зачем? – спросил он Шомберга.

Тот лукаво улыбнулся молодому офицеру:

—А это, герр Бромер, моя личная задумка. Представьте нас на глубине около ста метров. Нитка, натянутая между бортами – ровная и никому не мешает. Она высоко над головой, зажатая с той стороны болтом. Двести метров – опять же, ровная. Мы, кстати, смазываем её постным маслом, чтоб когда давление начинает сжимать нашу «старушку» —масло начинает капать с провисшей нитки на пол, и мы это видим. Чем ниже погружаемся – тем нитка больше обвисает.

—Гениально! – подхватил Пауль, как всегда хохотнув невпопад. – И когда начинает провисать нитка?

—Ну, где-то после погружения на шестьсот-семьсот метров. Давление воды снаружи сжимает борта, и провисшая ниточка даёт нам знать, что мы, образно говоря, находимся уже в консервной банке.

—А приборы тогда зачем? – всё больше удивляясь, спросил Пауль. Спросил просто так, ради любопытства.

—Верёвка как раз на тот случай, если приборы выйдут из строя, —хитро подмигнул Шомберг.

—Хм-м! Ты, я вижу волк старой закалки? Молодец, капрал. Сколько ходишь на этой ржавой посудине?

—Осмелюсь доложить, герр офицер, это не посудина, как вы изволили выразиться. Я её называю ласково «старушкой». С 38-го без перерыва только на ней. Атлантика, Тихий, теперь вот Индийский океан.

—В Антарктиду первый раз? – тут же спросил Георг.

—Так точно! Прошёл медкомиссию, подписку о неразглашении. После рейса обещали отпуск и повышение, но я не этому радуюсь – просто хочу повидать Антарктиду своими глазами, чтоб было, что внукам рассказывать после войны. Северный Ледовитый видел в 39-м, Атлантику почти всю прошёл, опять же ходил в Тихом океане, а вот в Антарктиду через Индийский ещё не доводилось.

—Ничего, дружище, —хлопнул по плечу Пауль, будто был знаком со старшим механиком всю свою сознательную жизнь. – Увидишь теперь и Антарктиду. Индийский океан самый тёплый, а когда к Антарктиде будем подходить, ещё успеешь замёрзнуть. Свитер взял? – Пауль всё больше проникался доверием и уважением к этому матёрому морскому волку.

—Так точно, герр Бромер! Осмелюсь спросить, судя по вашему предупреждению, —я так понимаю, что вы уже бывали в тех широтах?

—А зачем тебе? – хитро прищурился молодой подводник.

—Понимаете, герр офицер, я на этой своей «старушке» почти шесть лет уже, а нынешний экипаж полностью новый, начиная от командира лодки, его старпома, и кончая вот этими обычными салагами. И вас, простите, я тоже первый раз вижу. Поэтому и спросил.

—Слушай, —повернулся Пауль к Георгу. – А он мне нравится. Когда придём в пункт назначения, я его с собой к Груберу заберу – будет с кем в карты резаться. Ты всё равно в библиотеке опять пропадать будешь, да Вагнера в наушниках слушать. А я хоть с ним коньячка попью.

С этими словами он вновь возвратился разговором к капралу:

—Хороший ты мужик, Шомберг, хоть и фамилия мне твоя не по душе. Дружить будем?

—Так точно, герр офицер. Если вам угодно, я только «за».

—Отлично. С этой минуты можно без фамильярностей и субординации. Но только наедине. Яволь?

—Так точно!

—При экипаже я такой же для тебя офицер, как и все остальные. – Он бросил взгляд на пробиравшегося через узкий проход матроса, затем снова обратился к механику: —Как тебя зовут?

—Отто. В честь барона фон Бисмарка, герр офицер.

—Хорошо. Я запомню – Отто Шомберг. А меня Паулем можешь называть. А теперь расскажи, что собой представляет твоя, как ты говоришь, «старушка» в плане силовой установки. Нам ведь с тобой не один день куковать в этой консервной банке, —хохотнул Пауль.

—Как видите, здесь всё компактно, —начал Отто, проводя им экскурсию, будто гид в музее искусств. – Здесь манометры, на той стороне виброметры: посередине, если заметили, находятся два мощных дизеля, —капрал любовно погладил оба агрегата. – У каждого дизеля по шесть цилиндров, и они оба дают мощность в 2800 лошадиных сил. Каждый дизель накрыт кожухом на случай попадания воды. Дальше идёт отсек электродвигателей, тоже защищённый кожухами. Сами понимаете, попадёт вода при пробоине – и нас всех убьёт током. Мощность электродвигателей – 750 лошадиных сил каждый, и для такого типа подлодки этого хватает вполне.

—А это, я вижу, переговорное устройство для связи с капитанским мостиком?

—Так точно… – Он не успел до конца разъяснить, как из этого же стационарного рупора послышался властный голос:

—Внимание! Говорит командир подлодки. Всем офицерам собраться на внешней палубе судна. Будет проведена проверка и инструктаж перед отплытием. Остальному экипажу – готовность номер один. Повторяю! Говорит командир…

—Ну вот! – Пауль с досадой посмотрел сначала на Георга, а затем и на старшего механика. – Труба зовёт, ничего не поделаешь – служба. Но я ещё с тобой повидаюсь за время нашего рейса. Понравился ты мне, а я друзей выбираю крайне придирчиво – вот Георг не даст соврать. Давай «краба», —Пауль протянул руку и пожал встречную шершавую ладонь механика. С этой минуты они стали друзьями, без всяких формальностей и субординаций – в этом плане друг Георга и бывший любитель кистепёрых рыб был простым как точилка для карандашей.

Голос корветтен-капитана раздавался из всех переговорных устройств корабля, и друзья поспешили на выход.

№ 3.

Маршрут был тот же самый, и по времени рассчитан так же, как и в предыдущем караване. Слухи о том, что «шестой» (по их сугубо личному подсчёту) пойдёт через Атлантику, не подтвердились. Во-первых, присутствовал синдром «проторенной дорожки» и командование решило, пока позволяет возможность, до конца пользоваться этим, пока ещё надёжным маршрутом. Во-вторых, здесь, в Индийском океане ещё было относительно спокойно для Военно-Морских сил Германии, чего уже невозможно было сказать за Атлантический океан: там всё больше и наглел альянс союзников, закидывая с бортов миноносцев глубинные бомбы на всех подводных маршрутах гитлеровских “волчьих стай». В начале войны немцы были безоговорочными хозяевами северных морей и Атлантического океана. Ещё год назад, казалось бы, наступившее равновесие, стало вдруг перевешивать в пользу противника – и, причём, весьма и весьма быстро. И, наконец, в-третьих, путь через Атлантику подразумевал подход к Антарктиде с западной стороны, через остров Вознесения, остров Святой Елены и небольшой архипелаг Тристан-да-Кунья: а это уже британские колонии, и там находились корабли Военно-Морских сил королевства. К тому же, как и первым двум караванам, субмаринам пришлось бы заходить в акваторию моря Уэддела, и огибать чуть ли не половину Антарктиды, чтобы опять же зайти в Индийский океан и приблизится к Земле Уилкса, где на границе с Землёй Королевы Мод находится пункт назначения.

Выйдя на внешний рейд в Красном море, шесть субмарин типа VII-C ушли под воду и взяли курс на Баб-эль-Мандебский пролив, чтобы затем выйти в Аденский залив, и далее – собственно, в сам Индийский океан.

Как и ранее, караван сопровождали несколько эсминцев и четыре крейсера: «Лютцов», «Роберт Лей», «Принц Ойген» и «Вильгельм Густлов».

По задумке Карла Деница два крейсера «Принц Ойген» и «Роберт Лей» останутся на рейде у острова Сокотра поджидать возвращения каравана назад, крейсеры «Лютцов» и «Вильгельм Густлов» будут отосланы как раз в Атлантику «наводить порядок» там, и, вполне возможно, затем они присоединятся к Северной эскадре Военно-Морских сил третьего рейха. Дениц считал, что на обратном пути подлодкам хватит охраны и двух крейсеров с эсминцами. Куда более важнее сейчас было вернуть могущество в северных водах и в обоих океанах – Северном Ледовитом и Атлантическом. Сложившаяся обстановка театра военных действий на Севере подразумевала усиленное присутствие надводного флота Германской империи именно там, а не в Индийском океане близ берегов восточной Африки.

На следующий день Георг с Паулем заступили на первую шестичасовую вахту в центральном посте рубки управления. Им предстояло дежурить с шести вечера до полуночи. Затем двенадцатичасовой отдых, который включал свободное время со сном, и снова вахта. Вот так, собственно говоря, и до самого конца путешествия.

Пауля крайне бесило такое удручающее однообразие, и в первую же вахту он чуть не попал в весьма недвусмысленную ситуацию. Положение спас как всегда Георг…

Но поздно.

Было уже около одиннадцати часов вечера, и время приближалось к сдаче вахты следующим дежурным: в рубке, кроме друзей находились ещё старший вахтенный офицер, сонар, корректировщик глубины, сидящий за картами и оба рулевых – основной и дублирующий. Так как Пауль отвечал за дифферент судна при погружении и всплытии, то ему сейчас делать было нечего, и он со скучающим видом рассматривал фотографию Гертруды. Георг сидел рядом за столиком с вычислительными таблицами и что-то записывал в вахтенный журнал. Они уже успели познакомиться с дежурным офицером и узнать кое-какие новости чисто профессионального уровня.

Старший офицер был едва лишь старше обоих друзей, и в сущности, как показалось Георгу, выглядел вполне «своим в доску парнем». Без панибратства, он держался наравне с приятелями, и они довольно быстро нашли общий язык. Звали лейтенанта Куртом, и был он родом из Дюссельдорфа, то есть из Вестфалии. В Антарктиду шёл тоже первый раз, как и вся остальная команда. Георг с Паулем заранее договорились никого пока не ставить в известность, что они уже бывали на Базе-211, если в том не возникнет настоящая потребность, хотя оба догадывались, что капитан наверняка знает об этом, так как личные дела экипажа он должен проверять в первую очередь. Но командир судна пока молчал, и обоих друзей это устраивало как нельзя кстати.

Поболтав о том, о сём с обоими приятелями, лейтенант отошёл к своему посту, а Пауль, спрятав фотографию Гертруды в нагрудный карман спецовки, зевнув, мечтательно произнёс в пустоту:

—Э-эх… Слушай, мне в первый рейс не так скучно было, как сейчас. Помнится, я даже грезил какими-то кистепёрыми рыбами, надеясь обнаружить их на побережье Антарктиды. Где мой Грубер – друг сердечный? Я, наверное, минуты буду считать до прибытия.

—Это оттого, что в первый раз тебе всё в новинку было. Новые ощущения, новая обстановка, ожидание чего-то таинственного, да ещё и радость, что не попал на Восточный фронт, —пробурчал Георг, кусая карандаш и глядя в свои расчёты. Затем откинулся на спинку кресла и позволил себе слегка пофилософствовать:

—А сейчас ты уже, образно говоря, начал привыкать. У человека есть феноменальная способность подстраиваться ко всему новому, и к тому же весьма приятному. Попади человек в рай, он, конечно бы в первый год охал и ахал от восхищения: никаких тебе забот, еда и развлечения бесплатные и тому подобное. На второй год он воспринимал бы это уже как должное; на третий год он заскучал бы от однообразия даров природы – делай что хочу, бери что пожелаю. На четвёртый год он бы вконец разленился – ни стрессов тебе никаких, ни страхов, ни заботы о будущем. Разжирел бы, перестал следить за собой, у него развился бы синдром Наполеона, мол, я – самый-самый на Земле, и всё это только для меня. На пятый год ему бы это всё осточертело и, плюнув в бассейн с золотыми рыбками от безделия, он бы стал просить Бога вернуть его назад, чтобы не сойти в этом раю с ума от скуки.

Георг потянулся, отложил карандаш в сторону и продолжил:

—Как видишь, у рая есть и обратная, так сказать, сторона медали. Когда тебе всё на блюдечке и бери сколько пожелаешь, когда нет смертей вокруг, болезней, всякого зла в его различных проявлениях, когда тебе всё время только хорошо, будь то золото, женщины, море, пляж, изысканная еда и прочие удовольствия – тогда человек привыкает к этому и начинает деградировать. Вспомни поговорку: «Богатый, да несчастный». Вот и ты сейчас скучаешь, оттого что уже разок попробовал частичку приятного блаженства в карантине. Безмятежное путешествие под водой, когда кругом война, смерть, разруха. Ты начинаешь привыкать, что у тебя всё хорошо, что по прибытию тебя ждёт Грубер, и ты с Отто Шомбергом будешь играть в карты и напиваться пивом пока идет разгрузка каравана. Ты, друг мой, уже вошёл в стадию «второго года» —что именно так и должно быть, что всё только для тебя. А пока этого нет, ты ждёшь и скучаешь. Будет третий рейс, и ты заскучаешь ещё больше. Зато, придя в Антарктиду, ты примешь за должное всё, что преподнесёт тебе «на блюдечке» Грубер. Вот это и называется – привыкание. К хорошему человек привыкает быстро. К плохому – весьма долго. Нельзя привыкнуть к болезни матери или к смерти ребёнка. Это априори. Согласен, герр Бромер?

Как выяснится позже, лучше бы он этого не спрашивал.

Георг взял карандаш и, искоса взглянув на друга, продолжил свои вычисления.

И тут Пауля, образно выражаясь, прорвало.

Видимо, взвесив что-то в уме и сопоставив все «за» и «против», он довольно громким голосом, не контролируя свои эмоции, буквально выдал на-гора:

—Так почему же наш, так сказать, всеми обожаемый фюрер, делает всё, вопреки своим же собственным убеждениям, что в нашем Тысячелетнем рейхе тоже будет рай! Зачем он разрушает города, убивает детей, сжигает в концлагерях их родителей? Он что —Бог, чтобы вершить участь целых народов? Ни одна смерть ребёнка не стоит даже ногтя его мизинца на его трясущейся руке!

Георг быстро вскочил и зажал рукой рот разбушевавшегося друга.

—Тише ты, идиот! – прошипел он и оглянулся. Старший офицер вахты лейтенант Курт, похоже, ничего крамольного не услышал, но кто его знает… Наклонившись, он о чём-то беседовал с корректировщиком глубины; сонар сидел в наушниках, а оба рулевых сосредоточенно смотрели на эхолот радаров, ведя субмарину в нужном направлении. Однако Пауль уже вошёл в раж, и ему вдруг приспичило высказать все свои мысли, которые чёртовым образом возникли у него в беззаботной черепушке ещё задолго до похода в Антарктиду. Он, понимаете ли, Пауль Броммер, солдат, а не убийца! Он честный офицер, он воюет с противником, а не с женщинами и детьми. Он ещё покажет все негодяям, там в Берлине, в рейхсканцелярии, и вообще, ваш фюрер…

Только получив весьма ощутимый удар под рёбра, Пауль охнул и начал хватать воздух открытым ртом. Георг, опустив кулак, посмотрел в сторону лейтенанта, который теперь стоял, и в свою очередь в упор смотрел на обоих друзей.

В глазах лейтенанта застыл ужас и, сжав губы, он медленно отвернулся. Подойдя к рулевым, он нарочито громко отдал какие-то распоряжения, затем нетвёрдой походкой подошёл к Георгу и тихо прошептал:

—Ох, парни, быть беде. Какого чёрта тебя понесло, герр Бромер? Посмотри, —он тайком указал рукой направление, —в тот дальний угол рубки. Только осторожней посмотри, а я отойду.

Лейтенант сделал два шага назад, повернувшись к ним спиной, а в образовавшемся пространстве возникла противоположная стена отсека. Свет ночной лампы под потолком не достигал того закутка, где в тени сидел ещё один присутствующий, которого друзья вначале не заметили: тень полностью скрывала его присутствие, он сидел тихо, и за время всего дежурства едва ли хоть раз пошевелился. Теперь же они увидели его воочию.

При последних словах Пауля загадочный незнакомец поднялся, размял конечности, потянулся, и тихо-спокойно вышел в противоположную дверь, не проронив ни слова.

Когда он потягивался, воротник спецовки оттопырился, и под ним в полумраке блеснула серебряная нашивка дивизии СС «Великая Германия».

Всё стало ясно.

№ 4.

—Ну вот, дружище Броммер, считай, мы влипли! – обречённо вздохнул Георг и удручающе посмотрел на друга.

Пауль только сейчас осознал, какую он сделал вселенскую глупость, начав критиковать фюрера и его окружение.

Эсэсовец! Они же специально приставлены к экипажам, подсматривать, подслушивать, а затем докладывать о «нежелательных элементах в рядах доблестных подводников». И он, Пауль, попался.

Подошёл Курт, и с долей участия посмотрел на обескураженного молодого офицера – уже без пяти минут арестанта.

—Ты уже был в Антарктиде? – поинтересовался он, лишь бы что-нибудь спросить. – Ходил с прошлым караваном?

—Да, —подперев подбородок, тихо ответил Пауль, всё ещё не веря, что минуту назад был настолько беспечным, что позволил себе во всеуслышание разнести в пух и прах имперскую политику относительно затянувшейся войны.

—С чего ты взял? – в свою очередь насторожился Георг. – Мы никому об этом не говорили, знает только командир лодки.

—Не беспокойся. Я просто услышал, как вы о каком-то Губере упоминали, в бункерах базы подо льдами Антарктиды. Вот, собственно говоря, и сделал для себя очевидный вывод.

—Теперь это не имеет значения, —вздохнул нарушитель спокойствия. – Меня ждёт либо штрафбат, либо – чего хуже – гестапо.

—Меня тоже, заодно с тобой, —добавил Георг. – Лучше уж тогда на Восточный фронт, в окопы.

—Да, ребята, заварили вы кашу. Завтра такое начнётся! Мне надо было предупредить вас, что этот агент СС здесь тоже дежурит по ночам, когда нет капитана. Я эсэсовцев сам терпеть не могу. Их на нашей лодке двое. Днём отсыпаются, а по ночам сменяют друг друга, иногда присматривая и за гражданскими лицами. Да и кто ж знал, что ты так разойдёшься, —с жалостью взглянул он на поникшего Пауля. – Теперь этот тип утром доложит всё капитану, составит рапорт по всей форме и будет ждать вознаграждения в виде повышения по службе – они этим как раз и кормятся. Я нашего корветтен-капитана второй год знаю. Мужик неплохой, своих подчинённых в обиду зря не даёт, с эсэсовцами тоже не особо любезничает, но молодой ещё для закулисных интриг. Связей маловато, да и побед особо ещё никаких, чтоб геббельсовская пропаганда хвалилась им. В Атлантике в прошлом году двух «англичан» потопил, но водоизмещение весьма скромное, вот его и назначили сюда, пусть лучше, мол, в караване идёт, чем торпеды зря расходует.

Курт вздохнул, и после паузы заметил:

—Сами понимаете, ребята, меня этот эсэсовец завтра в качестве свидетеля запишет, и я ничего не смогу предпринять – уж очень громко Пауль поносил нашего фюрера. Корректировщик тоже слышал, и если мы откажемся в вашу пользу… нас самих, вместе с вами… понимаете? За соучастие. Так что не обижайтесь.

—Какие тут обиды, Курт… —Пауль встал и пожал руку лейтенанту. Тот даже чуть не сплюнул на пол от досады:

—Честью офицера клянусь, если бы ты не так громко завёлся, можно было бы отговориться, что ничего и в помине не слышал.

—Всё в порядке, Курт. Говорила мне мама в детстве, что мой язык без костей однажды сыграет со мной злую шутку. И Георг постоянно предупреждал. Возвращайся на пост и спасибо тебе. Дальше мы уже сами будем расхлёбывать. А тебе рекомендую теперь держаться от нас подальше. С этой минуты мы в «чёрном списке», а список этот, ох какой заразный.

Георг бросил взгляд на хронометр, подмигнул Курту, и нарочито громко отчеканил:

—Разрешите сдать пост, господин лейтенант?

В это время как раз зашли двое сменщиков по вахте – таких же молодых унтер-офицеров, как и сами Георг с Паулем.

—Разрешаю. Смене на вахту заступить.

Курта тоже пришёл сменить молодой лейтенант, а за ним сменились и все остальные члены ночной вахты.

Георг посмотрел на вконец расстроенного друга и, похлопав по плечу, помог ему подняться.

—Ладно, не раскисай, а то превратишься в полный хлам, пока доберёмся до пункта назначения. Пойдём, обмозгуем всё, не забывай, у нас есть ещё дядя Карл. Уж он-то меня не даст на растерзание этим кровопийцам из гестапо. А не отдаст меня, не отдаст и тебя. В любом случае я с тобой до конца, сам знаешь.

Они ещё около часа тихо переговаривались, отодвинув шторки, затем решили хоть немного поспать: утром предстояло узнать дальнейшую свою участь —хотелось принять её со свежими мыслями и с достоинством офицеров.

№ 5.

Ровно в семь часов утра их разбудил Курт.

—Вставайте, друзья. Час назад сменилась вахта и заступила дневная смена. Капитан уже в командной рубке, он всё знает и послал за вами.

—Злой как чёрт, наверное? – спрсил Пауль, беря бритву «золлинген».

—Не знаю, по нему этого никогда не определишь. Одно могу сказать точно: за те два года, что я с ним хожу в рейсы, мне ни разу не доводилось видеть его кричащим на кого-то, будь то мичман или простой матрос. Наказывает молча и по справедливости. Вот старший механик – тот пошуметь любит, хотя мужичок, в общем-то, безобидный.

—Ты про Шомберга?

—Точно. Вы уже знакомы?

—В первый же день. Хороший мужик, надёжный. Как, впрочем, и ты. Вы с капитаном только вдвоём здесь вместе? Остальные новенькие?

—Ещё старший помощник. Вот его держитесь на расстоянии. Капитан его тоже терпеть не может. Диву даюсь, как с таким человеком можно уживаться в походах два года? Сдаст в любую минуту и глазом не моргнёт. Готовьтесь к тому, что он-то и будет как раз из кожи лезть, чтобы вам напакостить как можно больше. Не из-за того, что вы для него молоды и как следует «не нюхали соли». Просто он ко всем так относится. Заносчивый, подозрительный, всегда недовольный: считает себя младшим бароном в третьем поколении.

—Ну и как нам с капитаном себя вести, посоветуй, Курт, —Пауль перекинул полотенце через плечо.

—Да как вести? Держитесь с достоинством, сообразно офицерскому кодексу чести. Капитан это отметит про себя. – Курт секунду помолчал, затем добавил: —Пойду, скажу, что вы сейчас предстанете перед его грозным взором. – Он подмигнул Георгу. – Кстати, в ночной вахте после вас тоже дежурил эсэсовец, но уже другой. И тоже вроде бы кого-то на заметку взял. Это мне капитан по секрету сказал. Если так каждую смену кого-то будут вносить в чёрный список, то у нас через месяц половина экипажа будут арестованы.

Курт ещё раз взглянул на товарищей и, повернувшись, зашагал назад по узкому коридору.

Через десять минут, наскоро побрившись, оба друга вошли в рубку центрального поста и предстали пред грозны очи командира экипажа.

Глаза корветтен-капитана действительно были грозны, но отдавали какой-то едва уловимой лукавостью. Пауль сразу проникся уважением к своему командиру, а Георг отметил про себя, что да, такой в обиду просто так не даст, если к тому же не любит эссесовцев. На вид ему было около тридцати лет, лицо умное, без тени высокомерия и заносчивости. С таким можно в разведку, подумал Георг, а сам заметил, как тот подавил в себе понимающую улыбку.

—Господа младшие офицеры, на вас поступил рапорт. Мне уже Курт вкратце рассказал причину, сейчас здесь появятся старший помощник и корректировщик глубины. Я должен буду официально при них вынести вам взыскание по службе. Представителя СС не будет, но ему доложат позднее. – Капитан проговорил это быстро, и тут же добавил: —Политические взгляды ваши не разделяю, но и в обиду постараюсь не дать: вы мой экипаж, и я в ответе за вас. – Он с хитрецой посмотрел на вытянувшегося по струнке Георга. – И дело тут вовсе не в вашей фамилии. Просто я терпеть не могу агентов из службы СС. На этом всё.

Он отошёл к вахтенному офицеру и о чём-то сосредоточенно заговорил.

Лодка шла своим курсом, и на друзей даже никто не взглянул, очевидно, получив насчёт этого недвусмысленные указания.

Георг с Паулем понимающе переглянулись, и с достоинством офицеров приготовились к худшему.

Через минуту в рубку вошли старший помощник с корректировщиком глубины – тем самым парнем, который никак не показывал при эсэсовце, что он что-то слышал в то злополучное дежурство.

Старпом был невысокого роста, с бегающими настырными глазами, властным подбородком и длинными волосатыми руками. Сразу стало ясно, что это полная противоположность командиру судна. Всякое отсутствие приятных манер, изящества, присущего офицерам его ранга, жёсткий взгляд, да ещё и запах вчерашнего коньяка.

—Вам предъявлено обвинение в клевете и подстрекательстве экипажа против нашего великого Адольфа Гитлера, —тут же выдал он без обиняков. – Есть, как минимум три свидетеля, которые слышали ваши крамольные высказывания во вред имперской безопасности, произнесённые вами во время ночной вахты. Потрудитесь подписать ордер на ваш арест, выданный мне гауптштурмфюрером СС. По прибытии в пункт назначения вы будете переданы местному командованию базы, то есть лично полковнику Фриксу – коменданту блока.

Командир экипажа подошёл к своему помощнику и с высокомерием спросил:

—С каких это пор, вы, минуя субординацию и обходя меня по иерархической лестнице, имеете дела с сотрудниками СС? Кто вам дал такие указания?

—Гауптштурмфюрер Заунбах.

—С Заунбахом я сам переговорю, а вам старпом напоминаю, что командиром подлодки являюсь я, и получать указания вы обязаны только от меня, и ни от кого другого. Впредь будьте любезны следовать уставу.

Он повернулся к Георгу с Паулем и отчётливо произнёс, чтоб слышали все, находящиеся в это время в рубке:

—Господа офицеры, по прибытии в зону карантина вы временно будете переданы коменданту базы, до вынесения решения по этому вопросу. Пока же вы остаётесь в моём распоряжении, и будьте любезны, не опаздывать на следующую вахту. На этом всё – вы свободны. Старший помощник примите центральный пост и командуйте экипажу на всплытие. Два часа свежего воздуха команде не помешает.

Он круто развернулся и отошёл к столу с картами.

Георг с Паулем отдали честь и поспешили на выход, за ними вышел и корректировщик. Старпом остался стоять на месте, бешено вращая глазами и кусая губы от только что, нанесённого ему унижения и справедливого взыскания. По всем его субъективным умозаключениям выходило, что выговор получил именно он, а не эти молодые сопляки в чине унтер-офицеров —да ещё и на глазах всей дежурной вахты.

Если в общих чертах, то, собственно говоря, так оно и было. Нечего лезть туда, где тебе быть не положено, учитывая ещё и то, что при инциденте он явным образом не присутствовал.

—Как тебе наш командир? – спустя несколько минут спросил Георга Пауль, свесив с койки, онемевшие от удивления ноги. – Это ж надо! Не побоялся выступить вразрез с желанием сотрудника аппарата СС. Интересно, что он скажет этому Заунбаху? Чем мотивирует отказ взять нас под стражу? Накличет себе ещё врагов среди эсэсовцев…

—А ему-то что? Он капитан, он хозяин на судне, и только он может отдавать приказания – тут к уставу не подкопаешься, сколько бы старпом не пытался. А они у него здесь только гости, как те гражданские лица в заднем отсеке.

—Сдаётся мне, что твоя фамилия всё же не последнюю роль здесь сыграла. Видел, как он хитро на тебя посмотрел? Остальные, видимо, даже не догадываются, чей ты племянник.

Георг кивнул: —Если выпутаемся из этой каши, нужно будет дяде Карлу за него словечко замолвить. Достойный командир, а честных подводников дядя уважает.

—Думаешь, выпутаемся?

—Не знаю. В карантине нас могут посадить под замок, затем отправят назад либо на Северный флот, либо в окопы России, а то и к Мюллеру в застенки. Вот тогда-то и будет нужна помощь фамилии Дениц. Давай не будем загадывать наперёд. Пойдём лучше на камбуз позавтракаем – нам ещё службу не один день нести, может что-нибудь изменится. Пока я знаю лишь одно: доверять здесь можно только командиру, Курту и Шомбергу. А там посмотрим.

—Ещё корректировщика забыли. Он ведь тоже ничего не подписал.

—Да. При случае выразим ему своё почтение. Идём?

До заступления на дежурство оставалось четыре с половиной часа…

№ 6.

Минуя в надводном положении Баб-Эль-Мандебский пролив и пройдя Аденский залив, эскадра остановилась у сомалийского побережья близ мыса Гвардафуй. Здесь по плану должно было произойти разделение кораблей: крейсеры «Принц Ойген» и «Роберт Лей» отошли на внешний рейд острова Сокотра ожидать возвращения каравана. Два же других крейсера «Вильгельм Густлов» и «Лютцов» в сопровождении эсминцев, огибая восточное побережье Африки, через Мадагаскар и мозамбикский порт Бейра должны будут обогнуть мыс Игольный, чтобы затем выйти в Атлантический океан.

В порту Диего-Суарес эскадра разделилась: крейсеры с эсминцами ушли к мысу Игольному, а караван остался на сутки, чтобы затем продолжить маршрут уже самостоятельно. Половине экипажа дали увольнительные на берег, так как следующая остановка планировалась только на острове Херд, принадлежащего австралийской колонии.

Георг с Паулем, разумеется, на берег не попали. Они хоть и несли вахты как положено и передвигались по лодке свободно, но всё-таки были под негласным арестом. Капитан относился к ним, как будто ничего не произошло – всё так же вежливо и молчаливо он общался с ними чисто по деловым вопросам, касающимся, непосредственно только данного предприятия. С Куртом отношения тоже были нормальными —настолько, насколько позволяла субординация и дружеские чувства. Об инциденте не вспоминали.

Пару раз друзья наведывались в машинный отсек повидать Шомберга. Пауль счёл уместным предупредить старшего механика об инциденте, и выразил сожаление, что отныне он под надзором и им не удастся посидеть в карантине за кружкой пива. Шомберг был опечален и обещал на всякий случай носить передачи, пока они будут под арестом. Над этой шуткой смеялись все вместе.

Агента СС Заунбаха сменил другой эсэсовец, и теперь уже не имело смысла скрывать своё презрительное отношение к ним во время дежурства. Но на других вахтах всё также присутствовала степень секретности, и кроме вахты Курта никто не догадывался о существовании представителей СС.

Старший помощник держался на расстоянии от обоих друзей, а если случалось сталкиваться в проходах или пересекаться по несению службы, вёл себя заносчиво и высокомерно. Курт посоветовал приятелям не обращать внимания на поведение старпома, чтобы не обозлить того ещё больше против себя. Георгу с Паулем это было нетрудно, поскольку они сами избегали встреч с ним.

Всё шло по плану. Караван шёл в подводном режиме через Индийский океан, всё ближе и неумолимо приближаясь к месту их заточения. Теперь и сам Пауль не столь азартно желал ступить ногой на льды континента.

Однажды, когда подходили уже к острову Херд, во время очередной ночной вахты к Георгу подошёл Курт и негромко проговорил, чтоб никто не слышал:

—На острове мы пробудем двое суток. Должна поступить из Берлина кое-какая информация, в том числе и касающаяся вас.

Георг заинтересованно вскинул брови.

—Наш командир ещё с Диего-Суарес телеграфировал в Суэц, ходатайствуя за тебя и Пауля, —пояснил Курт.

—И что?

—Вот и узнаем. Капитан мне это по секрету передал, просил вам пока не говорить, но я подумал поднять вам настроение, а то, на Пауля смотреть жалко в последнее время. Ходит, как на похороны собрался. Вы уж меня не сдайте, хорошо?

—Конечно! О чём речь. А не знаешь, о чём думает сам капитан?

—Скорее всего, твой дядюшка вмешается. – Курт уже давно знал, что Георг – племянник гросс-адмирала: друзья ему сами как-то сказали, проникнувшись доверием к новому другу.

—Капитан думает, что вас оставят в Антарктиде, хотя бы до прихода следующего каравана. Теперь вам нужно подальше держаться от начальства, полагает он. Полковник Фрикс вроде бы, по слухам, неплохой человек. Служак и карьерист из него никакой, он больше по хозяйственной части – этакий деревенский агроном или школьный учитель, только в погонах.

—А что за должность у него? Уже третий раз слышу за время плавания: «Фрикс – Фрикс…»

—Ты не знал? Комендант карантинного блока Базы-211. Единственные, кому он подчиняется, это вице-адмирал Теодор фон Готт и барон фон Риттер. Но это уже «птицы высокого полёта» —начальники всего Нового Берлина, Новой Швабии и Рейх-Атлантиды в целом.

—Странно… в прошлый раз мы с Паулем о нём ничего не слышали. За высшее начальство слышали, а о Фриксе нет. Это тебе капитан рассказал?

—Да. У него свои каналы для информации. – Курт едва заметно улыбнулся. – Хитрый! Я до последнего дня не знал, что мы направляемся во льды Антарктиды, и помощник не знал. Видели, конечно, как загружают в трюмы какие-то цистерны, ящики, колбы… гражданских видели, как тем выдавали меховые куртки и унты. Но мы-то думали, что идём, наоборот, на Север, через Атлантику. Вот вам и скрытный характер. Зато надёжный.

Приятели ещё постояли несколько минут.

—Спасибо, Курт, что предупредил, —у Георга явно поднялось настроение: будет, что Паулю объявить. – Мы о тебе в своё время гросс-адмиралу шепнём. Пройдёшь курсы, и глядишь, старпомом сразу станешь.

—Обижаешь, герр Дениц. Я вовсе не из-за этого, просто в этом рейсе у меня кроме вас и капитана и друзей-то особых нет. Ладно, отправляюсь на пост, а то этот эсэсовец что-то уж больно часто поглядывает в нашу сторону.

Георг тут же передал смысл разговора Паулю, который всё это время трудился над таблицами дифферента глубин и не слышал беседы двух офицеров.

—Вот! – опять чуть не вскричал нарушитель спокойствия, но вовремя взял себя в руки. – Если наш капитан уже знает, что за нас вступится твой дядюшка, то плевал я теперь на этого Заунбаха, и на всю его службу СС в придачу.

—Тихо ты! – осадил его Георг. – Забыл, как день назад места себе не находил? Разошёлся! Неизвестно ещё, куда этот заунбахский рапорт попадёт. Если он попадёт в руки Фриксу, тогда ещё полбеды. А если он минует полковника и пойдёт по линии СС непосредственно в высшее руководство? Вплоть до рейхсфюрера?

—Ты в своём уме? Сегодня 43-й, а не 39-й год! Кто я и кто Гиммлер? Наступление на всех фронтах остановилось, вот-вот назад попятимся. До нас ли сейчас имперской канцелярии? Какие-то два унтер-офицера где-то там во льдах, что-то такое брякнули про фюрера, замерзая от холода… Кому мы, собственно, нужны в печёнку?

—Ты опять за своё? Давай, начни заново орать, только теперь уже за рейхсфюрера. Нас ещё за прошлое не посадили, а ты уже снова перья распускаешь. Не всегда же дядя Карл будет тебя вытаскивать из таких неурядиц, —прошипел Георг, больно толкая приятеля в бок.

Через час они сдали вахту и отправились отдыхать. Через трое суток они должны будут подойти к острову Херд, где, как они надеялись, их ждали хорошие новости.

А Пауль, уже засыпая, вдруг припомнил одну старую поговорку, которую всё детство повторяли ему родители: «Чтобы жизнь стала лучше, она сначала должна стать хуже. Не допускай этого, сынок».

С тем и уснул.

№ 7.

К побережью Антарктиды подошли с опозданием на два дня, поскольку задержка на острове Херд того стоила. Это было не запланировано, но заранее учтено на случай непредвиденных обстоятельств – будь то шторм или нежелательные встречи с альянсом союзников, для чего на подлодках, собственно, и имелись сейчас торпеды.

Экипажу дали увольнительную на берег, пока загружали некоторые технические приспособления, однако Георг с Паулем на берег снова не попали. Всё дело было в старшем помощнике и гауптштурмфюрере СС Заунбахе. Первый следил за друзьями и докладывал эсэсовцу, второй контролировал, чтобы унтер-офицеры как можно меньше пользовались свободным временем, чем оба вызывали у капитана полное презрение.

Новости, дошедшие до приятелей, действительно были успокаивающими, если, конечно, такая формулировка была уместна при их положении. Со слов командира лодки, Курт передал друзьям следующее:

Полковник Фрикс был готов взять под свою ответственность Пауля и Георга, только благодаря фамилии последнего. В этой ситуации сыграл фактор подчинения, а поскольку Фрикс косвенно подчинялся именно гросс-адмиралу Деницу, а не службе СС, это и спасло обоих друзей от фатальных, по своей сути, последствий.

Если бы у Георга была иная фамилия – сидеть бы им в окопах России уже в этом году. Карл Дениц дал чёткие указания оставить унтер-офицеров в Антарктиде до выяснения инцидента. Гауптштурмфюреру Заунбаху было предъявлено обвинение в предвзятом отношении к членам экипажа и стремлении подняться по карьерной лестнице. Дело в том, что служба СС в иерархии имперской канцелярии шла параллельно Военно-Морским силам третьего рейха, и Заунбах попал как раз в те разборки, о которых историки позже напишут, как «Великое противостояние вермахта, СС, гестапо и Абвера». Таким образом, в конце 1943-го года внутренние конфликты и взаимная вражда между теми или иными структурами войск были уже не в новинку, и всё это отражалось на командном составе, а если более глобально, то и на всей внешней политике Германии.

В каждой службе присутствовали такие «агенты заунбахи», двадцатипятилетние, думающие, что именно они смогут переломить фатальный исход войны, что именно они спасут Тысячелетний рейх, и что они – молодые и здоровые – покорят всю Европу, и Россию в том числе. Абвер, с его главой адмиралом Канарисом, мягко говоря, «не дружил» с гестапо – об этом всем известно. В свою очередь, то же гестапо, например, «ставило палки в колёса» службе СД, а те гораздо больше уделяли презрительного внимания Абверу. Круг замыкался. Стоит учесть, что и вермахт, а именно его начальство, так же предвзято относились к тому же, например, Военно-Морскому флоту. И в самом вермахте, в его структурах царила атмосфера недоброжелательства между теми же танкистами, сапёрами, связистами или пехотой. Люфтваффе тоже было подвержено внутренним конфликтам: истребители не любили бомбардировщиков, те надменно относились к штурмовикам, и так далее, но сообща они, как это не парадоксально, терпеть не могли подводников, а те в свою очередь презирали службу СС.

Всё это повлияло на положение двух друзей именно в то время, когда распри между военными структурами достигли наибольшего накала. Сошлись, может быть, звёзды, может ситуация на фронтах изменилась – так или иначе молодых приятелей спасло именно это. Уже более-менее со спокойной душой они отошли от острова Херд к своему следующему пристанищу, и добросовестно ждали заточения в подземелье Базы-211. Полковник Фрикс был уведомлён по секретному телеграфу заранее и, насколько мог, был готов смягчить их будущую неволю. Это был конец 1943-го года, и полковнику Фриксу гросс-адмирал Дениц ох как был нужен! С его племянником он, полковник Фрикс, при умелом отношении в совокупности с дружбой, та-ак шагнёт по лестнице иерархии, что обзавидуются все недоброжелатели СС!

Следовательно, как можно будет дальше увидеть, Георг как раз и входил в его планы.

Но об этом позже.

№ 8.

В течение следующих восьми дней караван №6 приблизился к Южному полярному кругу и, минуя шестидесятую параллель, подошёл вплотную к прибрежному шельфу Земли Королевы Мод.

Унтер-офицеров Георга Деница и Пауля Бромера ждал арест. Не слишком суровый, но всё же…

В первый же день прибытия, они предстали перед комендантом карантинного блока Базы-211, отрапортовав по уставу. Пауль тут же заметил про себя, что полковник Фрикс действительно представлял собой некоего сельского учителя в погонах. «Полноватый колобок с раскосыми глазами и медлительной речью, будто читающий нотации ученикам…» —так охарактеризовал его бывший любитель кистепёрых рыб. Такие же медлительные движения, и обязательно поднятый вверх указательный палец – он сразу же дал понять обоим друзьям, кто тут есть, понимаете ли, начальник.

Комендант встретил арестантов весьма дружелюбно, но при этом не преминул указать им на будущее место их заточения, когда они стояли перед ним, вытянувшись по струнке.

Субмарины начали разгрузку, экипажи подлодок обосновали зал карантина, и Курт с Шомбергом поспешили восполнить утраченные позиции Пауля, воздавая должное Губеру у барной стойки. Привет от Пауля был передан, и Губер ждал развязки сложившейся ситуации. Этот парень ему нравился, запомнившись с первой их встречи своим неуёмным чувством юмора, бесшабашностью и честью офицера, когда дело касалось выпивки.

—Господа подводники! – заявил сразу полковник. – Должен вас уведомить, что с данной минуты вы находитесь под арестом. – Фрикс поднял указательный палец и почтительно продолжил:

—Следуя указаниям гросс-адмирала, я имею честь объявить вам сорок пять суток ареста, без разрешения покидать данную территорию. Караван на материк отправится без вас. Гауптштурмфюрер Заунбах уже предупреждён. Капитан вашей подлодки просил замолвить за вас словечко перед службой СС, старший вахтенный офицер ходатайствовал за вас, ну и, собственно, старший механик тоже… —прокашлявшись, закончил высокопарно полковник перед арестованными. – Вопросы есть, господа офицеры?

—Никак нет, господин полковник! – дружно ответили друзья, одновременно и радостно и недоумённо удивляясь столь мягкому приговору. Могли и в гестапо отправить…

—Яволь. Тогда будьте любезны отправиться к месту, так сказать, вашего заточения, —Фрикс улыбнулся глазами и тут же сурово добавил:

—До прибытия следующего каравана вам надлежит находиться в специальном изолированном помещении. Еду будут приносить два раза в сутки: утром чай и суп, вечером каша. По субботам – душ. Сорок пять суток, господа, это вы ещё легко отделались, —он поднял вверх палец. – За те слова, что вы, Пауль Бромер наговорили против нашего фюрера, вы бы уже бегали с винтовками где-то под Вислой.

Добродушный Фрикс олицетворял собою новый, непоколебимый столп Великой Германии. Во всяком случае, без ложной скромности так думал он, будучи в хорошем расположении духа. С поднятым указательным пальцем левой руки он был похож на Юлия Цезаря, переходящего Рубикон, а то и на самого Наполеона, пытающегося захватить Москву.

Так или иначе, слова были сказаны, распоряжения отданы, и каждый остался доволен собой: полковник, что угодил племяннику гросс-адмирала, а Георг с Паулем тем, что отделались всего лишь арестом в сорок пять суток. И это вместо того, что им вполне мог грозить штрафбат, или гестапо, или вообще концлагерь. Всё-таки фамилия Дениц и тут сыграла роль смягчающего фактора, представ неким катализатором между службой СС и Военно-Морским Флотом третьего рейха, и как впоследствии выяснится – не в последний раз.

Уже через минуту после объявления приговора, Пауль радостный выскочил через заднюю дверь кабинета, как поезд, идущий под откос.

Заточение на Базе-211 началось.