Последняя акция Лоренца

Глава 17

В который уже раз читателю придется для наилучшего понимания поступков одного из героев повествования вернуться к событиям многолетней давности.

До революции в России имелась не очень многочисленная, но достаточно заметная и значимая прослойка населения, которую принято было называть петербургскими немцами. Была она весьма неоднородной как по положению, так и по роли, которую играли ее представители в жизни огромной Российской империи. Наиболее привилегированными из царских подданных германского происхождения были остзейские бароны, а также иные титулованные и нетитулованные дворяне, потомки тевтонского, ливонского и прочего рыцарства. При императорском дворе и в гвардии достигали они высоких званий и чинов. Отличала их железная устремленность в карьере, жестокость, тупая преданность монархии и презрение ко всему русскому. Бенкендорфы, Клейнмихели, Врангели, фоки и прочие фоны оставили по себе память самую скверную.

Была и другая категория петербургских немцев — давно обрусевших «карлов иванычей»: врачей, аптекарей, гимназических преподавателей, университетских профессоров. Эти жили обычной жизнью российских интеллигентов. От русских коллег их отличало только пользование в семье немецким языком, повышенная любовь к пиву, иногда — принадлежность к лютеранской церкви.

Была еще более многочисленная группа ремесленников: булочников, сапожников, настройщиков, часовых мастеров, отличавшихся еще большей приверженностью к пенистому напитку из ячменя и необычайной профессиональной добросовестностью...

— Знаете, — воспользовавшись паузой в рассказе собеседника, с улыбкой вставил Ермолин, — еще в начале тридцатых годов ленинградцы постарше вместо «столовая» часто говорили «кухмистерская».

— Да ну? — удивился профессор. — Не знал...

Отдаленные предки Артура Визена принадлежали именно к третьей категории. Но дед сумел получить образование, поступить на государственную службу и добраться на ней до чина надворного советника, который давал права российского дворянства. Сына своего Отто господин подполковник (весьма миролюбивый надворный советник любил, чтобы его титуловали по-военному) определил по окончании гимназии с золотой медалью в недавно учрежденную Петербургскую военно-медицинскую академию.

Отто Визен с детства отличался тягой к естественным наукам и непостижимой легкостью в изучении языков. Кроме родных русского и немецкого, освоенных в гимназии латыни, древнегреческого и французского он самостоятельно изучил из-за любви к операм Верди итальянский, из-за преклонения перед Шекспиром и Блейком — английский. За два лета, проведенных на даче в Териоках, мальчик вполне освоил разговорный финский и отчасти шведский.

Стены военно-медицинской академии отгораживали Отто Визена от бурной жизни тогдашнего студенческого Петербурга, но не могли помешать зародившемуся еще в детстве увлечению литературой. Читал он много и с хорошим выбором. Гоголь, Достоевский, Толстой, позднее Чехов открыли ему ту Россию, которую он, выходец из столичного выслужного дворянства, иным путем узнать бы и не мог.

Последующая служба военным врачом в одном из армейских полков Петербургского военного округа дала ему возможность достаточно хорошо изучить жизнь, познакомиться с простыми русскими людьми — вчерашними крестьянами и мастеровыми, одетыми, правда, в серые солдатские шинели. С русско-японской войны Отто Визен привез «Владимира» с мечами, ранение в ногу и глубокое сомнение в незыблемости и разумности государственного устройства великой Российской империи. Увы, революционную бурю 1905 года Отто Визен не понял, воспринял только ее трагическую сторону. Однако, разочарование, охватившее буржуазную российскую интеллигенцию в последующие годы реакции и столыпинского террора, не коснулось трезвого и уравновешенного капитана. Всяческая «метафизика», а тем более мистика и прямая чертовщина были ему просто чужды. Боевой офицер, военная косточка, он видел свой высший долг в служении России. Но России — великой стране, а не вотчине дома Романовых.

Деловые качества Отто Визена, в том числе и прекрасное знание иностранных языков, были замечены теми, к сожалению, немногими «их превосходительствами» в Генеральном штабе, которые понимали отчаянное положение, в каком оказалась русская армия после поражения в бесславной дальневосточной авантюре. Служебные обязанности Отто Густавовича радикальнейшим образом изменились.

На фронте Визен познакомился, а затем и сдружился с артиллерийским штабс-капитаном Виктором Александровичем Вечтамовым, сыном не то чтобы очень крупного, но весьма энергичного петербургского финансиста, тесно связанного с французскими деловыми кругами. Под Дальним штабс-капитан был тяжело ранен в голову шимозой, и Визен буквально спас его отчаянно рискованной по тем временам операцией в совершенно не приспособленной для этого китайской фанзе. Естественно, что по возвращении в Петербург Вечтамов ввел друга и спасителя в дом и познакомил с семьей. Результатом этого знакомства случилась вскорости женитьба Отто Визена на Ольге Александровне, сестре Виктора Вечтамова, девушке привлекательной, начитанной, правда, несколько болезненной и отчасти поэтому набожной.

Через год у Визенов родился сын Артур, еще через год — дочь Наташа, умершая в младенчестве от скарлатины. После смерти дочери Ольга Александровна совершенно забросила все светские развлечения, к которым, впрочем, и раньше была довольно равнодушна, и целиком предалась воспитанию единственного сына.

По роду службы Отто Визену теперь приходилось регулярно бывать за границей, чаще во Франции. Эти командировки он использовал также для выполнения отдельных поручение тестя и поддержания своей лекарской квалификации.

Законы Третьей Республики запрещали заниматься врачебной деятельностью медикам, не имевшим французского диплома. Используя крупные связи тестя, а также сугубо дипломатическую, разумеется, временную снисходительность французских властей к русским (дело с очевидностью шло к войне с Германией), Визен успешно выдержал положенные экзамены и получил французский диплом. Он, конечно, не мог и подозревать, что этим шагом обеспечил на многие годы материальное и моральное положение семьи.

Артур рос ребенком опекаемым, но не балованным. Несмотря на достаточные средства, Визены вели скромный образ жизни. Большой сторонник идей профессора Лесгафта, Отто Густавович воспитывал сына в духе почти спартанском. Никакие излишества в еде не допускались. Плавать Артур научился раньше, чем твердо стоять на ногах. Отец постоянно брал мальчика и на рыбную ловлю, и в долгие пешие прогулки, и в офицерский манеж.

Мать со своей стороны ревностно заботилась о том, что сейчас принято называть эстетическим воспитанием. В доме была прекрасная библиотека из книг русских и зарубежных классиков и — редкость по тем временам — большая коллекция граммофонных пластинок с записями лучших певцов и музыкантов. Наконец, и мать, и отец заботились о том, чтобы мальчик с детства приучился к иностранным языкам.

Когда началась первая мировая война, Визен добился от начальства, чтобы его послали в действующую армию, и стал очевидцем трагедии в Мазурских болотах. Под рождество он был ранен, несколько месяцев лечился в петроградском госпитале, где его трогательно и заботливо выхаживала жена, а после выздоровления получил новое назначение: летом 1915 года полковник Визен был со специальной миссией командирован во Францию. Вскоре к нему приехала и семья.

Ольга Александровна располагала собственным состоянием, полученным в качестве приданого и депонированным по совету отца в одном из солидных французских банков. На особый счет Вечтамов-старший положил довольно солидную сумму и при рождении внука — первого и, как оказалось, единственного (Виктор Вечтамов погиб в самом начале войны, так и оставшись холостяком).

Ольга Александровна рассудила, что, чем снимать дорогую квартиру или номер в отеле, дешевле купить в Париже собственный небольшой дом. Найти в военное время за сходную цену подходящий особнячок оказалось делом несложным.

Командировка полковника Визена длилась до самой Октябрьской революции. Свержение самодержавия Отто Густавович принял как должное, разделял он и политику Временного правительства «Война до победного конца!», полагая, что выход России из войны при других условиях приведет к национальной и европейской катастрофе. Однако, не признав правительства Советов, он резко осудил развязывание гражданской войны в России и, тем более, интервенцию бывших союзников. Истинные мотивы, по которым правительства Англии, Франции, США, а также и Германии послали свои войска в Россию и поддержали белое движение, ему, работавшему долгое время за границей, были совершенно ясны.

Осужденный, а точнее, отвергнутый почти всеми своими бывшими сослуживцами, лишенный возможности вернуться на родину, Отто Густавович Визен повел во Франции жизнь частного лица. В последующем не пожелал он иметь никакого дела и с эмигрантскими организациями, что множились во Франции в двадцатые годы как грибы. Правда, поддерживал материально и связями сильно бедствовавших на чужбине русских врачей, не имевших возможности заниматься лекарской деятельностью.

В сравнении с основной массой соотечественников Визены были устроены более чем благополучно. Собственный дом, признаваемый властями диплом, банковский счет Ольги Александровны обеспечивали им независимость от превратностей эмигрантской судьбы. Отто Густавович в отличие от десятков тысяч бывших белых офицеров, петербургских столоначальников, фрейлин, вице-губернаторов и прочих, вовсе не считал себя политическим эмигрантом, беженцем, вышвырнутым революционной бурей с родной земли. Он и его семья, строго говоря, были просто иностранцами, застрявшими во Франции в силу обстоятельств.

Болезненно переживала вынужденный отрыв от России Ольга Александровна. Более всего она опасалась, что сын забудет родной язык, вырастет чужестранцем. Невзирая ни на что, она твердо решила вырастить Артура в русском духе. Ольга Александровна покупала для мальчика все русские издания, какие только могла найти у знаменитых букинистов в книжных развалах на набережной Сены, посещала с ним службы в русской церкви на улице Петель — единственной, подчинявшейся Московской патриархии, водила на спектакли «Русской Парижской оперы» Агренева-Славянского, «Пражской группы Московского художественного театра», концерты знаменитого хора Афонского, не пропускала ни одной гастроли Шаляпина и Рахманинова.

Странное это было воспитание: подросток, как того и добивалась мать, знал и любил русский язык, литературу, музыку, живопись. В то же время и понятия не имел, что происходит на его родине сегодня. Чем живут, что читают, какие песни поют его сверстники в Советской России, он не представлял. Советские книги, журналы, газеты, кинофильмы тогда во Францию еще почти не поступали, радиовещание переживало младенческую пору. Тут уж родители ничем Артуру помочь не могли. Но главное они сделали: уберегли сына от воздействия разнузданной белоэмигрантской антисоветчины.

Артур закончил частный лицей. К этому времени уже достаточно четко определилось его влечение к техническим дисциплинам. Несколько разочарованный, что сын не захотел выбрать отцовскую профессию врача, Отто Густавович, однако, не стал препятствовать ему в поисках собственного жизненного пути. Единственное, что посоветовал, получить высшее техническое образование не во Франции, а в соседней Бельгии, издавна славящейся во всей Европе своими дипломированными инженерами.

Так Артур оказался в Брюсселе. В бельгийских высших технических училищах тогда был самый продолжительный срок обучения. Объяснялось это тем, что они сочетали чрезвычайно широкую, можно сказать, универсальную подготовку будущих инженеров с высокой узкой специализацией и многомесячной практикой в качестве рядовых рабочих, а затем помощников мастеров на заводах и фабриках. Практике придавалось огромное значение: каждый студент отлично понимал, что в этот период он должен не только закрепить полученные знания, но и зарекомендовать себя как будущий специалист в глазах администрации и владельцев предприятия!

Первоначально Артур предполагал стать строителем мостов, но на втором курсе неожиданно увлекся проблемами улучшения свойств и качеств металлов и специализировался в этой области.

В студенческие годы Артур Визен занимался только учебой, ни с кем из однокашников близко не сошелся — сказалась выработанная годами привычка держаться особняком. Никто в институте о русском происхождении Визена не знал, одни считали его немцем, другие — французом. Вдумчивый, способный, всегда доброжелательный юноша, однако, пользовался авторитетом среди однокурсников. Годы спустя Артуру Визену не раз приходилось встречаться с ними по разным поводам в разных странах, и всегда он находил у них поддержку и содействие.

Ни во Франции, ни в Бельгии интересной работы для Артура не нашлось, но ему предложили хорошее, перспективное место в Германии. Он согласился. Увлеченный новой работой, Артур не заметил, как пролетели его первые месяцы в Дюссельдорфе. Потом только об разглядел, что в Германии что-то происходит. Этим «что-то» было открытое наступление фашизма. Гитлер и его клика рвались к власти. Фюрер национал-социалистской партии еще не стал рейхсканцлером, но штурмовики в коричневых рубашках с черными свастиками на красно-белых нарукавных повязках уже чувствовали себя хозяевами на улицах немецких городов.

Артур ничего не смыслил в политике, однако насилие в любой форме претило самой его натуре, а то, что штурмовики — это в первую очередь насильники, он понял быстро. Увы, и еврейские погромы, и зверские избиения рабочих активистов он считал лишь проявлением разнузданности полууголовных экстремистских элементов в нацистской партии. Артур не представлял еще, да, впрочем, и не он один, что человеконенавистничество и бандитизм могут стать в высококультурной Германии нормой государственной политики.

Одно обстоятельство, случившееся в ту пору, сыграло в жизни Артура значительную, правда, тогда еще не осознанную им роль. Как-то его вызвал к себе один из административных директоров — господин Бургшмидт. В кабинете сидело еще, несколько человек: молодых, одинаково одетых в недорогие новые костюмы. Галстуки у всех были повязаны неумело — у кого толстым узлом, у кого еле затянут.

— Это русские инженеры, господин Визен, — сказал Артуру директор Бургшмидт. — Они будут проходить стажировку на наших предприятиях. На вас возлагается обязанность быть несколько недель при них переводчиком.

Потом он представил Артура русским и вручил ему программу работы со стажерами из Советского Союза. Пожимая им руки и обмениваясь обычными при знакомстве ничего не значащими фразами, Артур, однако, уловил с их стороны некоторую настороженную сухость, почтя неприязнь. Старший группы — жизнерадостный и деловитый Василий Емельяненко потом признался Визену, что они его приняли поначалу за молодого «беляка».

Русские стажеры были не намного старше Артура, но, как оказалось, у каждого из них за плечами была уже большая, даже бурная жизнь. Все они успели принять участие в революционных событиях и гражданской войне, некоторые перед тем, как их послали учиться в ленинградские и московские институты, занимали большие посты. Лишь один из этих русских кончил когда-то пять классов реального училища, остальные получили знания примерно в объеме средней школы исключительно самообразованием и — уже после войны — на так называемых рабочих факультетах.

Никогда раньше Артур не встречал людей, которые бы таким напором, даже ожесточением, по выражению Васи Емельяненко, «грызли гранит науки». У Круппа ни один рабочий не задерживался после гудка и минуты лишней. Русские стажеры готовы были не то что дневать — ночевать в цехе, только бы узнать, увидеть, услышать что-нибудь еще и еще. С равным интересом они выпытывали тонкости металлургического процесса как у господина главного инженера, так и у подручного сталевара.

Первые дни русские держались с Артуром подчеркнуто деловито, говорили только на производственные, отчасти бытовые темы. Ледок недоверия растаял, когда они поняли, что вопросы Визена о Советском Союзе выражает только его чистосердечный интерес к родине.

Артур слушал внимательно, часто переспрашивал, многого не понимал, со многим не соглашался. Главное он понял: та Россия, в которой он родился и о которой тосковали в парижских трущобах обнищавшие и опустившиеся белоэмигранты, безвозвратно канула в прошлое. На смену ей пришла новая — молодая и энергичная страна, строящая, хоть и с большими издержками, прекрасное и пугающее одновременно общество высшей справедливости и всеобщего благосостояния. Артур не был уверен, что эта страна ему понравится, но ему хотелось взглянуть на нее хоть одним глазком. Некоторое время он даже серьезно обдумывал возможность поехать в СССР на строительство какого-нибудь металлургического предприятия. Но Советы заключали контракты лишь с опытными, известными специалистами.

Стажеры уехали... С одним из них Артуру Визену доведется через двадцать лет встретиться в неожиданном месте и при неожиданных обстоятельствах.

Наступил тридцать шестой год, с ним пришло горе, от которого Артур долго не мог оправиться. У Ольги Александровны обнаружили неизлечимую болезнь. Врачи смогли только несколько смягчить невыносимые страдания последних дней ее жизни. А через полгода в нелепой автомобильной катастрофе погиб Отто Густавович. Теперь уже ничто не привязывало Артура к Франций, Он продал парижский дом и окончательно обосновался в Бельгии.

Вторая мировая война застала его на службе в одной из бельгийских фирм, поглощенных фактически германским концерном «Герман Геринг». Фирма располагала собственным исследовательским и конструкторским бюро. Артур Визен был в нем одним из ведущих и перспективных специалистов.

После оккупации вермахтом маленькой Бельгии ее не по масштабу страны развитая промышленность была превращена в один из главных оружейных цехов гитлеровской Германии.

Инженер доктор Артур Визен не имел сколь-либо четких политических воззрений, но одно он знал совершенно точно: фашизм — это смертельная угроза демократии и цивилизации. Совсем недавно он собственными глазами видел в Германии, какими методами Гитлер и нацисты шли к власти. Теперь в оккупированной Бельгии он мог убедиться, что несет «Новый порядок» Европе: каторжный труд на войну, насильственный угон жителей на промышленные предприятия Германии, ограбление страны, голод, лишения, террор.

Когда инженеру Визену предложили примкнуть к организации Сопротивления на комбинате, он не колебался ни минуты. Его обязанностью стала техническая отработка актов саботажа, а затем и диверсий. Инженерные способности Артура тут проявились самым выдающимся и эффективным образом: выпускаемая комбинатом военная техника выходила из строя, но и тени подозрения не падало на истинных виновников поломок и аварий. Работа в подполье для Визена облегчалась тем обстоятельством, что он считался немцем по происхождению, поэтому пользовался со стороны оккупационных властей и администрации комбината определенным доверием и льготами. Ненависть к гитлеризму он научился глубоко прятать за внешней лояльностью к третьему рейху и добросовестностью к служебным обязанностям.

Весной сорок третьего года через священника, выполнявшего в местной организации Сопротивления функции связного, доктор Артур Визен получил предложение сотрудничать с военной разведкой союзников. Искренне полагая, что тем самым он внесет еще больший вклад» в разгром германского фашизма, Визен согласился.

За время войны Артур только один раз встретился лично с резидентом разведки союзников.

В назначенный день и час Визен пришел в приемную зубного врача, о существовании которого до сих пор и не подозревал. Время было подобрано таким образом, что он оказался последним посетителем. Дантист, не по профессии молчаливый, действительно поставил Артуру серебряную пломбочку на коренной зуб, а затем вышел, предложив немного подождать. Видимо, на всякий случай, он страховал встречу в приемной...

Резидент появился ровно через минуту откуда-то из глубины квартиры. Это был высокий, спортивного сложения молодой мужчина, на вид года на два старше Визена (на самом деле он был на несколько лет моложе). Одеждой и манерами поведения он походил на коммивояжера. Таковым он и был по документам — на время этой поездки, во всяком случае.

— Ролль, — представился он и заговорил с Визеном по-французски без какого-либо акцента: — Завтра или послезавтра вам предстоит выехать в Германию для участия в особо ответственной и секретной работе.

— Откуда вам это известно? — спросил неприятно удивленный Артур.

— Не надо задавать лишних вопросов, господин Визен, — наставительно сказал Ролль. — В нашем деле тот живет долго, кто больше слушает и меньше спрашивает. Информация абсолютно точная. Так вот, вы примите предложение, тем более что на самом деле это вовсе не предложение, а приказ властей, только в вежливой форме, поскольку вы не бельгиец, а немец. Нас, однако, этот приказ устраивает. Вы будете работать, судя по всему, на самом секретном военном предприятии нацистов.

Последующие полчаса встречи они с Роллем договаривались о формах дальнейшей связи, методах сбора, обработки, хранения и передачи информации.

Через день — это произошло в начале сорок четвертого года — Визена действительно вызвали к немецкому директору и вручили предписание немедленно выехать в Германию в распоряжение неизвестного ему штурмбанфюрера СС Вернера фон Брауна.

Все последующие долгие месяцы войны доктор Артур Визен в числе многих сот других специалистов работал над созданием вундерваффе — гитлеровского сверхсекретного чудо-оружия. Так были окрещены ракеты Фау-1 и Фау-2 — последняя надежда фюрера на изменение хода войны в пользу третьего рейха.

Стремительное наступление Советской Армии зимой 1945 года вынудило гитлеровцев спешно покинуть местечко Пенемюнде на острове Узедом в Балтийском море. На одном из двух тысяч грузовиков с демонтированным оборудованием с пенемюндских объектов в начале февраля прибыл в Нордхаузен и Артур Визен. Здесь в мае, уже после капитуляции вооруженных сил Германии, и разыскал его американский разведчик, которого он знал в Бельгии под именем Ролль. Теперь Ролль называл себя иначе — капитан Лоренц. С Лоренцем доктору Визену пришлось отныне иметь дело на протяжении почти тридцати лет. Но настоящего его имени он так и не узнал, да, признаться, никогда к этому и не стремился, усвоив твердо совет шефа задавать поменьше ненужных вопросов.

По предложению Лоренца Артур Визен уехал, а фактически был вывезен в США и приступил к работе в одном из институтов, контролируемых Координационным центром научно-технической разведки. В сорок седьмом году он обзавелся семьей и натурализовался. Как ни странно, решающую роль в предоставлении доктору Артуру Визену американского гражданства сыграло не активное участие в антифашистском Сопротивлении, а... работа в Пенемюнде над немецкими ракетами, главный конструктор которых, Вернер фон Браун, тоже оказался в Америке.

Долгие годы работа доктора Визена не вызывала у него никаких тревог в моральном аспекте. Он внес свой вклад в дело разгрома фашизма и теперь занимался научной деятельностью в свободной, по его мнению, демократической стране, участвовавшей в антигитлеровской коалиции, стране, сражавшейся против фашистской Германии и играющей важную роль в послевоенном устройстве мира. В той среде, в которой очутился доктор Визен, вообще не было принято задумываться над политическими и моральными аспектами чисто профессиональной работы. Кроме дел в институте коллег Артура интересовали проблемы только материального благосостояния.

Оклады у сотрудников были высокие — гораздо выше, чем у профессоров не только государственных, но и частных университетов. Каждый смог обзавестись не только домом с бассейном, но и солидным, непрерывно возрастающим счетом в банке.

Отрезвление приходило медленно и трудно. Главную роль тут сыграли сомнения, которые постепенно стали возникать у доктора Визена по поводу практического использования результатов его собственных научных изысканий. Все они, без исключения, находили применение только на военных заводах или же на предприятиях, поставляющих разведке специальную технику и снаряжение.

В системе военно-промышленного комплекса работало множество крупных специалистов всех отраслей знания. Многие из них, видимо, просто не задумывались о нравственной стороне своего дела. Иные же все понимали, но полностью разделяли взгляды щедрых работодателей. Один лишь раз в стенах своего института Артур Визен услышал слова, резко расходившиеся с обычными высказываниями коллег и сослуживцев.

В столовой к нему, не спросив, как того требовали приличия, разрешения, подсел недавно пришедший в институт физик Рон Макгюст, огромный, костлявый парень в джинсах и грубых фермерских башмаках. С аппетитом перемалывая крепкими зубами цыплячьи косточки, Макгюст спросил:

— Слушайте, коллега, вы знаете такого — Дэндриджа Коула?

— Лично нет, — сдержанно ответил Визен. — Но такой работает в отделе ракет и космических кораблей «Дженерал электрик».

— Он что, псих? — деловито поинтересовался Макгюст. Визен пожал плечами.

— Вроде нет, вполне нормален. А что?

— Он тут на ежегодном собрании Общества по астронавтике предложил разместить ядерный заряд на одном из астероидов, носящихся в Солнечной системе.

Визен едва не поперхнулся куском бифштекса.

— Зачем?!

— Этот псих рассчитал, что группа астронавтов могла бы добраться до астероида на космическом корабле и столкнуть его взрывом небольшого ядерного заряда с орбиты так, чтобы он упал в заданном районе земного шара. При этом, естественно, произойдет взрыв, по мощности эквивалентный взрыву нескольких миллионов водородных бомб.

— Но ведь это бред!

— Бред не бред... Не будьте наивным, коллега. Никто сегодня не может сказать, насколько реальна эта самая «астероидная бомба» и нужна ли она нам в действительности, но перед угрозой, что русские могут опередить нас и первыми шарахнуть по Кентукки из космоса, эти джентльмены из Капитолия без звука отвалят Пентагону ровно столько миллиардов долларов, сколько тот запросит...

Рыжий верзила Макгюст, видимо, откровенничал во всю глотку не с одним Визеном, потому что вскоре его уволили без объяснения причин.

В том же шестьдесят втором году США взорвали в космосе ядерное устройство. Похоже, дело не ограничилось только психологическим нажимом на конгресс перед обсуждением в палатах очередного военного бюджета. Предстоящее испытание ядерной бомбы в космосе вызвало бурю протестов во всем мире. Обычно Визен равнодушно относился к подобного рода резолюциям, обращениям, заявлениям, полагая их не более как пропагандистскими штуками левых и радикалов. Но на сей раз обращение к президенту Соединенных Штатов подписали одиннадцать американских ученых с мировыми именами, люди, в которых невозможно было и заподозрить «агентов красных». С полным и глубоким знанием дела они указывали президенту, что непосредственно окружающее Землю пространство — неподходящая область для разрушительных и опасных по непредсказуемым последствиям экспериментов.

Увы, президент принял во внимание мнение других консультантов. Кто-кто, а доктор Визен хорошо знал об их прямой связи с военно-промышленным комплексом. Гнетущий осадок остался от всего этого зловещего сумасшествия на душе Визена. Впервые подумал: «Где грань между средствами защиты свободного мира от возможной агрессии и оружием нападения? Или снова торжествует древний латинский девиз «Хочешь мира — готовься к войне»?»

Разве ради этого работает он, доктор Артур Визен, и его многочисленные коллеги? Противостоять угрозе свободному миру и демократии со стороны тоталитаризма — для него были не пустые слова. Но только легковерные до мнительности, дремуче невежественные во воем, кроме добывания денег, американские обыватели могут поверить, что «астероидная бомба» и тому подобные смертоносные изобретения — оружие для защиты их прав и свобод.

В сентябре доктор Визен приехал в длительную командировку в Лондон. И здесь в книжном магазине на Флитстрит в грузном, седовласом человеке со сползшими на нос очками, увлеченно роющемся в наваленных на прилавок книгах, он узнал Василия Емельяненко! Визен не удержался от возгласа изумления.

Подняв голову, Емельяненко будничным голосом сказал:

— Здорово, Артур!

Тон его был таков, словно расстались они лишь вчера.

Потом они сидели в ближайшем пабе — несравненной лондонской пивной, заменяющей простым англичанам клуб, — и вспоминали былые времена. Один из бывших стажеров за эти годы стал заместителем министра, второй — директором большого завода на Украине, третий погиб на фронте. Сам Василий Емельяненко руководил научно-исследовательским институтом, был членом-корреспондентом Академии наук СССР и в Лондон приехал на Пагуошскую конференцию ученых в составе советской делегации.

Что это за конференция, Визен, к стыду своему, не знал, а спросить Емельяненко постеснялся.

О себе рассказал коротко — в войну участвовал в бельгийском Сопротивлении, потом мотался по свету, работает в серьезной фирме, имеет двоих детей. Внуков пока нет.

Прощаясь, Емельяненко сунул Визену свою визитную карточку с адресом. Артур свою взамен не дал, сослался на то, что якобы вскоре переезжает в другое место, обещал написать, как только устроится. Василий как будто и не заметил некоторого замешательства собеседника. Расстались они дружески.

Обо всех контактах с гражданами социалистических стран сотрудники института обязаны были непременно ставить в известность руководство. Об этой встрече Артур Визен никому никогда не сказал и слова. Визитную карточку в гостинице сжег, но адрес и телефон Василия запомнил намертво.

В тот же день Визен купил вечернюю газету, в которой увидел текст утреннего выступления на Пагуошской конференции лорда Бертрана Рассела, о котором он раньше ничего не слышал. Из редакционного комментария следовало, что лорд — знаменитый английский ученый и философ и ему уже стукнуло ни много ни мало девяносто лет. Что может путного сказать этот ветхий старец, должно быть давно потерявший реальное представление о времени и проблемах мира и человечества?

Начав читать просто из любопытства, Визен, однако, не оторвался от газетной полосы, пока не дочитал до конца. Лорд-философ, оказывается, вовсе не был замшелым, выжившим из ума Мафусаилом. Он высказывал мысли не только достаточно современные, но и заставляющие глубоко задуматься.

Бертран Рассел, в частности, напомнил об особой ответственности, лежащей в наше время на ученых за все последствия использования научных открытий. Ученым, сказал он, известны такие факты, о которых еще недостаточно осведомлены рядовые граждане и даже официальные представители правительств. Поскольку от всеобщего ознакомления с такими фактами в немалой степени зависит будущее человечества, прямая обязанность ученых — широко распространять сведения о них. Люди должны понять, что в наш век никакие цели не могут быть достигнуты с помощью войны. Наука изобрела средства массового уничтожения, и поэтому именно деятели науки должны сделать все от них зависящее, чтобы применять научные достижения в мирных целях.

Какое-то особое чувство подсказало Визену, что не стоит делиться с кем-либо тем впечатлением, какое произвели на него высказывания сэра Бертрана.

«В наш век никакие цели не могут быть достигнуты с помощью войны», — нечто подобное сказал в разговоре за кружкой пива и Василий Емельяненко. Сказал уверенно, как нечто само собой разумеющееся.

Так исподволь, шаг за шагом приходило новое понимание доктором Визеном содержания и смысла его науки. Положа руку на сердце, он должен был согласиться, что все эти годы он был всего-навсего винтиком, пускай и важным, в огромной военной машине, созданной отнюдь не для защиты свободного мира, как утверждал Лоренц, а совсем с другими целями. Какими именно, об этом он пока и думать не смел, а время от времени всплывающую перед мысленным взором беспощадную истину старался отогнать прочь. С каждым разом это удавалось ему все с меньшим успехом.

Как-то в библиотеке, на столе новых поступлений, Артур Визен раскрыл наугад довольно объемистый труд, привлекший его внимание многообещающим названием: «Научная революция». Книга, однако, оказалась совсем об ином. Автор, судя по всему хорошо информированный, писал более чем откровенно:

Последующие десять лет каждодневно приносили Визену подтверждение, что он служит могущественной организации, непрерывно ведущей войну — тайную войну! — во всех уголках земного шара, ибо не было такой отдаленной точки на планете, куда бы не пытался протянуть свои щупальца всемогущий военно-промышленный комплекс.

Вьетнамская война многим на Западе принесла прозрение. Артур Визен был среди тех немногих, кто, хотя и не во всех деталях, знал, какую роль в развязывании вьетнамской трагедии сыграли секретные службы его страны. Было что-то символичное в том факте, что первым — из сорока с лишним тысяч — американцем, убитым на земле Вьетнама, оказался сотрудник Агентства национальной безопасности, специалист по радиошпионажу.

На очередную ежегодную премию жена Визена Катлин купила «чудо XX века» — ультрасовременную электронную кухню. Когда рабочие фирмы установили оборудование и все отладили, жена затащила Артура на кухню и в полном восторге стала демонстрировать ему работу хитроумных устройств и приспособлений.

— Ну, разве это не восхитительно! Ты только посмотри! — Катлин с воодушевлением щелкала тумблерами бесчисленных реле, нажимала разноцветные кнопки. Испеченный в этот же день ее первый «электронный» пирог действительно был красив и отменно вкусен.

Визен поддакивал жене, а сам думал о тех открытиях, изобретениях, достижениях, которым его коллеги не нашли бы смертоубийственного применения, противоречащего всем нормам человеческой морали, христианского милосердия и научной этики.

Медики разработали 124 способа убийства человека, что называется, голыми руками.

Химики синтезировали яды неслыханной токсичности, а также препараты, парализующие волю, сводящие с ума, отбивающие память.

Микробиологи выращивали колонии возбудителей болезней, по сравнению с которыми чума и оспа выглядели не опаснее кори.

Геофизики изучали возможность искусственного возбуждения землетрясений в любом заданном районе земного шара.

Электротехники и электронщики... Если бы Катлин могла знать, чего наизобретали они кроме «кухни XX века»!

Вполне возможно, что раньше, осознав, какому богу он до сих пор служил, Артур Визен ограничился бы незаметным, достойно обоснованным уходом в отставку.

К более решительному шагу его подтолкнул вновь оживший интерес к стране детства, вызванный предпринятыми в последние годы миролюбивыми действиями СССР по разрядке международной напряженности.

К этому времени американские физики вовсю работали над проектом W-63.

В начале пятидесятых годов они установили, что при термоядерном взрыве в момент слияния изотопов водорода — дейтерия и трития — выделяются элементарные частицы — нейтроны, обладающие колоссальной кинетической энергией.

Уже в 1958 году физик Сэм Коэф предложил Пентагону реализовать эту идею. Сравнительно небольшая мощность, минимальные разрушения, слабое заражение местности, утверждал этот современный маньяк, позволили бы применить его нейтронную бомбу, не опасаясь мировой катастрофы. Вскоре нейтронная бомба стала «гвоздем программы» американской администрации. Она получила кодовое название W-63, так как весной 1963 года в пустыне штата Невада был взорван первый нейтронной заряд. Конструктивные мирные предложения Советского Союза помешали реализации чудовищного проекта.

В 1966 году в составе группы туристов Артур Визен посетил Москву, Ленинград и Киев. Впечатления от поездки были ошеломляющими, а вывод достаточно решительным: он дал себе слово не предпринимать отныне никаких действий, которые могли бы пойти во вред Советской России, делу мира, следовательно — и народу той страны, которая стала родиной его детей.

Наметившуюся разрядку международной напряженности и развитие экономических, научных, культурных связей между Западом и СССР Артур Визен принял для себя как программу. Впервые за многие годы он вздохнул с облегчением. Но период упоительного ощущения душевного спокойствия оказался непродолжительным.

В той среде, в которой он работал, почти ничего не изменилось. Она, эта среда, слишком тесно была связана с теми военно-промышленными кругами, которые по-прежнему жили категориями политики силы и балансирования на грани войны. В развитии контактов с Советским Союзом они, эти люди, узрели лишь новые возможности для подрывной деятельности против стран социалистического содружества.

Дело Баронессы, в которое доктор Визен был введен в качестве технического эксперта, оказалось последней каплей, переполнившей чашу его терпения.

В один из пасмурных дней 1974 года, покидая Москву, где он пробыл десять дней под своим постоянным псевдонимом Шарки в составе группы американских ученых, Артур Визен опустил в почтовый ящик на Шереметьевском международном аэродроме письмо, адресованное «Компетентным органам СССР». То самое письмо, которое задало столько хлопот Ермолину и его сотрудникам.