Последняя история Мины Ли

Марго Осень 2014 г.

На следующий день Марго с Мигелем проехались по потенциальным съемным квартирам недалеко от его новой работы в Бербанке – городе рядом с Лос-Анджелесом, – к которой ему предстояло приступить в будущий понедельник, а вечером Марго одна поехала на мамину квартиру, поскольку Мигель пошел на свидание с новым знакомым. Марго пришлось прежде заверить его, что сама прекрасно справится. Он пообещал вернуться вечером к ней в отель.

Они решили перебраться в мамину квартиру на пару дней, чтобы сэкономить деньги, поскольку за нее было уплачено на месяц вперед, а начальник Марго продлил ей отпуск – без содержания, разумеется. И когда Мигель найдет подходящее жилье – скорее всего, на этой неделе, – Марго останется у мамы одна, пока не закончит уборку и не рассортирует вещи: какие можно забрать с собой, а какие – пожертвовать на благотворительность.

По словам хозяина, летом к маме часто приезжал мужчина – скорее всего, у них был роман. Возможно, именно на этого мужчину она кричала в прошлые выходные – в те самые выходные, когда умерла. Марго не совсем доверяла хозяину, и все-таки какой ему был смысл лгать? Нужно выяснить, кто навещал маму в тот вечер, если вообще навещал. Сержант Цой еще не перезвонил, но у нее не было времени ждать – ни его, ни кого-либо другого. Тело мамы наглядно демонстрировало, что порой промедление может слишком дорого обойтись – всего час, день или неделя, и будет поздно. Порой у нас есть только настоящий момент – есть только здесь и сейчас, секунды ускользают, как песчинки сквозь пальцы.

Марго включила свет в спальне мамы. Несмотря на прохладу снаружи, она не закрывала окна последние четыре дня, чтобы выпустить дух смерти, витающий в квартире – в их квартире, той, в которой Марго прожила всю сознательную жизнь вместе с матерью.

Она сосредоточилась на том, что просачивалось из окна: запах выхлопных газов и аромат наваристого мексиканского супа посоле, тарахтение скейтборда по щербатому тротуару, женская болтовня по телефону – все это так знакомо и в то же время ново. Район в чем-то изменился, а в чем-то остался прежним.

Раньше тут было много корейцев, а потом большинство накопили достаточно денег, чтобы перебраться в пригород, и теперь по соседству жили в основном латиноамериканцы. И все же их объединяло желание выжить и переехать в место получше. Когда мир успел стать таким? Почему работа и богатство сосредоточиваются лишь в отдельных местах? Почему границы определяют возможности? Насколько плохо жилось маме в Корее? Может, там она чувствовала себя еще более бессильной, чем здесь?

Распахнув белые занавески, Марго глянула на переулок с мусорными баками у стены здания, где соседские дети обычно играли в футбол и гандбол. Затем она подошла к шкафу с аккуратно развешанной маминой одеждой, в отличие от шкафа самой Марго в Сиэтле, где казалось, что весь ее гардероб перекочевал на пол. За эти годы мама насобирала так много вещей! Ничего по-настоящему ценного, но все же ценного для нее самой: старая кожаная куртка восьмидесятых годов, насыщенно-синее платье с большими подплечниками, простое черное платье-футляр, несколько юбок до колен, привезенных из Кореи, которые уже много лет на нее не налезали. Марго порылась в карманах и выудила всякую мелочовку: монетки, выцветшие квитанции, губную помаду и мелкие купюры.

Также в шкафу нашлась пара черных кроссовок, покрытых рыжей пылью, пахнущей чем-то вроде глины. Снова вспомнилась долгая поездка в Вегас много лет назад, на этот раз более отчетливо.

Из открытых окон по щекам бьет горячий воздух вперемешку с мелким песком, похожим на посыпку корейских пирожков ттоку, который ощущается на языке, сухой и зернистый. Над ними парят пухлые кучевые облака, а мимо проносится мир, раскрашенный во всевозможные оттенки охры. Взгляд мамы, твердый как кремень, устремлен на дорогу. По лицу и шее струится пот.

– Куда мы едем? – спросила Марго с заднего сиденья.

– В особенное место.

– А мороженое там будет?

– Надеюсь. – Ее взгляд смягчился. – Будет.

– Зачем ехать так далеко ради мороженого? – спросила Марго по-английски и рассмеялась.

– Не только ради мороженого, – ответила по-корейски мама.

– Наверное, это лучшее мороженое в мире. Самое большое.

Мама поправила воротник, откашлялась и с минуту крутила радио, раздраженная пронзительными звуками, помехами, голосом диктора и обрывками классической музыки.

– Будешь хорошо себя вести, я куплю тебе мороженое. Какое захочешь.

Она бросила на Марго взгляд в зеркало заднего вида. Позади них засигналила машина. Обгоняя их, водитель крикнул: «Вали обратно в свой Китайстан, курица!»

Марго вздрогнула так, будто незнакомец бросил в них камень. Костяшки пальцев мамы на руле побелели, однако она продолжала ехать с прежней скоростью.

Позже Марго задремала. Когда она проснулась, мама спросила:

– Хочешь воды?

Пить хотелось, но она отказалась.

– Возможно, мы… мы встретим кое-кого особенного в Лас-Вегасе, – неуверенно проговорила мама, ее голос дрогнул. – Кого я не видела уже много лет.

Мама изо всех сил сдерживала слезы. Наступили сумерки, на горизонте растянулась фиолетовая полоса с размытыми ярко-розовыми штрихами.

– Не знаю, стоило ли брать тебя с собой. Просто мне не с кем было тебя оставить.

Мама словно говорила сама с собой или с другим взрослым, а не пыталась объяснить происходящее шестилетнему ребенку. Только позже Марго поняла, что, как бы сильно ее ни злила их созависимость, все же мама была глубоко и невообразимо одинока.

Единственными, кто не осуждал ее, были бог и, возможно, маленькая Марго.

Подъехав к городской черте, они остановились в закусочной, где, к большой радости Марго, заказали чизбургеры и картошку фри. Добравшись до отеля, мама рухнула на кровать и тут же отключилась. Марго впервые ночевала вне дома и всю ночь не спала, исследуя новые виды, запахи, ощущения и словно охраняя сон матери. Простыни источали незнакомый ей химический цветочный аромат. Ковер под ногами сильно кололся. Телевизор казался огромным.

Весь следующий день они провели в номере, чего-то ожидая. К вечеру мама выглядела совершенно разбитой. У нее горели лицо и горло, будто от унижения. Она заказала китайскую еду в номер, и они молча ели жирную лапшу, жареный рис и свиные ребрышки из коробок. Затем мама пошла купаться, оставив дверь приоткрытой – наполнив ванну самой горячей водой, какую только могла вынести и от которой запотели все стекла, она сбросила одежду на пол и забралась внутрь. Волосы были завязаны в крошечный хвостик, лицо покрылось потом, как в сауне. Она откинула голову назад, обнажая шею, и закрыла глаза.

Марго нестерпимо хотелось расспросить маму: кого они ждут, почему она такая грустная, не потереть ли ей спину? Только она была слишком напугана, чтобы начать разговор. Марго размышляла, что же сделала не так и где обещанное мороженое.

Примостившись на краешке дивана, она смотрела передачу о живописи – бородатый мужчина с копной вьющихся каштановых волос быстро вырисовывал изгибы и тени впечатляющей альпийской горы, величественной и белой. Как странно, как дико представить, что этот пейзаж, так непохожий на картину за окном – сухую и выцветшую, горящую огнем днем и мерцающую неоновыми огнями ночью, – мог существовать на этой же планете. Марго заснула на диване, и ей снился снег, которого она никогда не видела вживую, и умывание ледяной водой из прозрачного озера, отражающего белые пики гор.

На следующий день мама – в темных очках, скрывающих опухшие от слез глаза, – собрала вещи и отвезла Марго в «Баскин Роббинс». Тогда она впервые побывала в кафе-мороженом. Внимательно изучив ассортимент всевозможных оттенков – шоколадных, ореховых, карамельных, – Марго выбрала шарик сливочного мороженого с крошкой печенья, которое стекало по рожку ей на руки. Мама заказала для себя клубничное и улыбнулась детскому восторгу дочери.

Встряхнув головой, чтобы отогнать воспоминание, Марго вновь посмотрела на запыленную кроссовку в руке и прошла в гостиную, где взяла с кофейного столика одну из брошюр с фотографией захватывающего дух сумеречного Гранд-Каньона, состоящего из рыжих пиков и темных теней. Цвет пыли на обуви соответствовал специфическому цвету пейзажа на фотографии. Возможно ли, чтобы мама носила эти кроссовки в Гранд-Каньоне или национальном парке? Только она ни за что не поехала бы никуда одна.

Марго позвонила в туристическое агентство. Она не ожидала, что кто-то возьмет трубку в воскресенье вечером, но ей ответил хриплый и утомленный женский голос.

– Я бы хотела узнать, обращалась ли к вам моя мама насчет тура? – спросила Марго. – И если да, то была ли она одна или с кем-то и… даже не знаю, приходила ли к вам в офис?

– Э-э, не уверена, что у нас есть такая информация, – ответила женщина, прочистив горло.

– Не могли бы вы заглянуть в свои записи? Ее звали Мина, Мина Ли. – Марго закрыла глаза. – Она умерла. – Голос сорвался. – И я хотела узнать…

– О боже, мне очень жаль! Секундочку… – Женщина положила трубку и вскоре вернулась. – Итак, похоже, она покупала у нас путевку в Гранд-Каньон на двенадцатое сентября.

Потрясенная, Марго спросила:

– Сколько дней она там пробыла?

– Три дня и две ночи.

– Была ли она… одна?

– Нет. У нее был гость.

– Гость? Но кто?

– Его имя у нас не зарегистрировано. Она забронировала двухместный номер.

– Возможно ли… даже не знаю, могу ли я как-нибудь поговорить об этом с гидом? Может, он их видел?

– Давайте вы оставите свой телефон, и он вам перезвонит?

Вероятно, мама надевала эти кроссовки для поездки в Гранд-Каньон. С кем же она была? С мужчиной или женщиной? Почему она ничего не сказала Марго? А что, если прямо перед смертью она с кем-то поссорилась? Почему она кричала? Марго никогда прежде не чувствовала себя такой покинутой и обманутой матерью. Что еще она скрывала?

Опустившись на четвереньки, Марго принялась рыться под кроватью, где хранилась куча коробок с пуговицами и мотками ниток. В углу что-то блеснуло. Она отодвинула кровать от стены, заглянула в угол и узнала обертку от презерватива. Отскочив, Марго резко толкнула кровать на место, после чего плюхнулась на пол и сжалась в комок – обхватила колени руками и спрятала в них голову.

Просидев так какое-то время, она наконец встала, подавив отчаянное желание закричать и кинуться вычищать все до скрипа. На кровати лежал безвкусный плюшевый мишка, белый, но пожелтевший от времени, с лапками, вшитыми в красное сердечко. Марго едва не оторвала ему голову.

Придя в себя, она продолжила обыскивать квартиру. Во вместительной коричневой кожаной сумке обнаружилась жевательная резинка, листовки из церкви и маленькая салатовая записная книжка с адресами. Большинство имен в ней были на корейском, поэтому Марго потребуется много усилий, чтобы прочитать их и попытаться распознать.

Затем она перешла во вторую спальню, когда-то принадлежавшую ей, где мама хранила всевозможные документы и счета. В единственном комоде у стены оставалась старая одежда Марго. Понадобится бумага и ручка, чтобы составить список всех вещей.

Она полезла в потертый письменный стол, купленный когда-то на барахолке, где нашла пластиковый поднос с цветными и угольными карандашами, качественными немецкими ластиками и точилками, которые Марго собирала в детстве, хотя почти не пользовалась. Она словно хранила все эти сокровища для какого-то особого дня, вместо того чтобы наслаждаться ими в настоящем. Только на какое будущее она надеялась? Разве на такое, как сейчас, где для творчества не было места? У нее было столько идей, которые она так и не воплотила в жизнь, столько набросков, о которых не вспоминала долгие годы. Марго вдруг поняла, что в какой-то момент погибла и ее фантазия, задушенная потребностью в практичности, стабильности, чувстве ценности в этом мире, который, казалось, всегда измерял тебя какими-то шаблонами, созданными… для кого, кем? Только не ей. Только не мамой.

Марго вытащила поднос из ящика, чтобы лучше рассмотреть. Под ним лежал конверт. Вскрыв его, она обнаружила черно-белый некролог, вырезанный из местной корейской газеты и датированный октябрем. Текст, который Марго могла прочитать, но не понять, отпечатывался на пальцах. Она изо всех сил пыталась различить знакомые слова, однако разум, как сеть, пропускал бо́льшую часть мимо. Все, что ей удалось разобрать, это «рак», «супермаркет», «жена», «Калабасас»[8] и «церковь».

Марго была уверена, что никогда не встречала мужчину на фотографии, и все-таки он показался ей до боли знакомым – она узнала свои собственные черты на его лице: та же квадратная челюсть, довольно похожие нос и скулы. Она будто заметила свое отражение в зеркале.

Его звали Ким Чанхи.

Вот наконец-то и он. Незнакомец на крошечной черно-белой фотографии. Возможно, Марго когда-то даже прошла мимо него на улице и не обратила ни малейшего внимания.

Теперь он был мертв. Что, если он – отец Марго?

Она закричала, и звук, вырвавшийся из горла, шокировал ее саму.