Послушаем за глухого!

8

Если вы уж решили прокрасться в пустую квартиру, удостоверьтесь, что во время вашего пребывания она таковой и останется. Если же она вдруг начинает заполняться народом, не стоит злобно толкать пожилую женщину с больной спиной: она всего-навсего пытается ухватиться за вас, чтобы не упасть на свой копчик. Это неразумно, потому как во время того короткого гавота, который вы с ней станцуете, она неплохо рассмотрит вас, особенно если глаз у нее зоркий.

Карин Унгерман, во-первых, обладала острым зрением, а во-вторых, была вне себя от ярости. Особенно ее взбесил котенок — этот коричневый мерзавец описал дорогое кресло в их спальне, обитое золотой парчой. Карин Унгерман была уверена, что пятно так и останется, сколько ни прыскай на пострадавшую обивку широко разрекламированным пятновыводителем. Первое, о чем она спросила Клинга, который явился утром, это возместит ли страховая компания ущерб, причиненный недостойным поведением котенка. Котенок как-никак был принесен в квартиру вором, а страховка покрывала ущерб от пожара и квартирных краж, стало быть, они обязаны раскошелиться. Клинг понятия не имел, как поведет себя страховая компания. Он явился на работу в восемь утра и тотчас же отправился по вызову на Ричардсон-драйв, 641. Его сейчас интересовало лишь одно: описание внешности квартирного вора.

Унгерманы сообщили ему, что из квартиры, кажется, не пропало ничего, кроме броши — золото с жемчугом, но не исключено, что Карин просто подарила ее сестре, которая живет во Флориде, и забыла об этом. Вор, похоже, провел в квартире лишь несколько минут: был выдвинут только верхний ящик комода. К счастью, миссис Унгерман, уезжая из дома, обычно прятала свои драгоценности в галошу, которую прятала в платяном шкафу. Если вы дожили до шестидесяти восьми лет и за последние семнадцать лет вас обкрадывали четырежды, вы знаете, как бороться с негодяями. Но чтобы тебе подсунули в спальню котенка, который описал парчовое кресло! — это уж чересчур!

— Как выглядел этот человек? — спросил миссис Унгерман Берт Клинг.

— Он был высокий…

— Какого примерно роста?

— Повыше вас.

— Примерно шесть футов, два дюйма, — подсказал мистер Унгерман.

— Как был одет?

— В темном. По-моему, в черном.

— А по-моему в синем, — сказал мистер Унгерман.

— По крайней мере, все было темное — брюки, рубашка, куртка, — отозвалась его супруга.

— Какой свитер?

— Водолазка.

— Негр или белый?

— Белый. Мы видели часть лица.

— Что значит «часть»?

— Мы видели лоб и глаза. На нем было что-то вроде маски.

— Какая маска?

— Из платка. От переносицы и до подбородка.

— Значит, глаза вы видели?

— Да. И лоб.

— И волосы, — добавил мистер Унгерман. — Головного убора на нем не было.

— Какого цвета у него глаза?

— Карие.

— А волосы?

— Черные.

— Прямые, волнистые, курчавые?

— Курчавые…

— Длинные или короткие?

— Средней длины, — сказала миссис Унгерман.

— Что-нибудь еще вы заметили?

— Ничего. Он очень торопился, — сказал Унгерман.

— На его месте я тоже заторопилась бы, — прошептала миссис Унгерман, — если бы моя кошка нагадила на чужое дорогое кресло.

С утра детектив Стив Карелла явился в уголовный суд, где под присягой дал следующие показания:

Карелла перечитал заявление и решил, что получилось слабовато. Единственной зацепкой было наличие у Сэнфорда Эллиота теннисной туфли, но это была весьма распространенная разновидность обуви. Карелла также отдавал себе отчет, что ордер, выданный на столь шатких основаниях, впоследствии может быть оспорен и защитой, и по ее ходатайству вещественные доказательства, добытые в ходе обыска, могут быть не приняты к рассмотрению судом. Короче, Карелла был даже слегка удивлен, но от того не менее признателен, когда судья подписал его заявление и дал санкцию на выдачу ордера.

Это означало, что теперь Карелла получил юридические основания для ареста, если не Эллиота, то принадлежащего ему неодушевленного предмета.

Если Карелла заручился поддержкой суда, то Клингу оказали содействие в отделе идентификации. На всякий случай он попросил ребят из отдела проверить и Фреда Липтона, и Ната Сульцбахера, агентов по продаже недвижимости из Калмспойнта, шариковая ручка с названием фирмы которых была обнаружена в обчищенной квартире Августы Блер. К великому удивлению Клинга, из отдела идентификации пришла информация, которая тотчас же превратила старину Липтона в одного из главных подозреваемых по делу о квартирных кражах. Клинг, правда, не сбросил со счета и Станислава Джаника, как претендента на лучшего исполнителя второстепенной роли, а именно, поставщика котят, но описание внешности, данное миссис Унгерман, не позволило слесарю претендовать на роль героя-домушника. Она утверждала, что у этого человека карие глаза и черные волосы. Джаник, напротив, был невысок и почти полностью облысел. Кроме того, Клинг хорошо помнил голубые глаза слесаря за толстыми стеклами очков.

Так или иначе, Клинг был рад узнать, что, если Нат Сульцбахер и не имел криминального досье (он, правда, и не мог получить лицензию на право торговли недвижимостью, будучи осужденным ранее за правонарушение), его агент по продажам Фредерик Липтон дважды имел неприятности с полицией. Сначала его арестовывали за мелкое хулиганство, а второй раз за подлог первой степени. Разумеется, мелкое хулиганство проходило всего лишь как правонарушение. Зато это могло обернуться для Липтона шестью месяцами лишения свободы в тюрьме штата или исправительно-трудовой колонии. Однако он отделался штрафом в триста пятьдесят долларов. Что касается подлога, то это уже было уголовное преступление, наказывавшееся либо смертной казнью, либо заключением в федеральной тюрьме. Суд, однако, проявил к Липтону снисхождение вторично. Он вполне мог получить двадцать лет тюрьмы, но получил лишь десять.

Из этих десяти он отсидел только три с половиной года, а затем был досрочно освобожден. С точки зрения общества, он вернул свой долг и теперь являлся честным тружеником на ниве продажи недвижимости в Калмспойнте. Увы, на месте преступления осталась шариковая ручка с названием фирмы, президент которой Нат Сульцбахер ранее к уголовной ответственности не привлекался. А вот Липтон успел побывать тюремной пташкой. Поэтому Клинг сделал самый естественный ход: он попросил лейтенанта Бернса установить наблюдение за Липтоном, как наиболее вероятным кандидатом в домушники, а лейтенант Бернс сделал также вполне напрашивавшийся ход, а именно: удовлетворил ходатайство Клинга. Слежка началась.

Что делать, полицейские всегда предвзято относятся к гражданам, которые уже успели познакомиться с судом и тюрьмой.

Из трех гостей Глухого в отеле «Девон» трое уже были судимы за разнообразные уголовные преступления. Четвертым участником встречи оказалась женщина довольно невзрачной наружности, лет тридцати семи. Она, напротив, даже ни разу не штрафовалась за неправильный переход улицы. Отель этот не отличался известностью и был обставлен весьма скромно, без выдумки. В номере имелось лишь одно кресло-качалка, каковое мужчины, как истинные рыцари, предоставили даме, а сами расположились на обычных стульях с прямыми спинками. Они сидели полукругом, лицами к маленькому столику, который был выдвинут на середину. На этом столике стояла грифельная доска на подпорках. Глухой разносил напитки (дама деликатно отказалась). Теперь мужчины пили из своих стаканов и изучали схему, нарисованную мелом на доске.

— Вопросы есть? — спросил Глухой.

— Есть.

— Слушаю тебя, Джон.

Джон Прейс был высок и худощав, с изрытым оспинами лицом. Он единственный среди собравшихся, не счел нужным приодеться. Прочие, словно собираясь на церковную службу, надели пиджаки и рубашки с галстуками. На Джоне была спортивная рубашка и джемпер.

— Где коробка сигнализации? — спросил он.

— Не знаю, — сказал Глухой. — И знать не хочу. Как я уже говорил, я не имею ничего против того, чтобы сигнализация сработала, когда в этом возникнет необходимость.

— Мне это не нравится, — буркнул Джон.

— Тогда ты имеешь право выйти из игры. Никто из вас не знает, где расположен банк и когда мы собираемся на него напасть. Поэтому, пока не поздно, можете сказать «пас».

— Нет, я просто хотел сказать, что, если чертова сигнализация сработает… — забормотал Джон.

— Сработает. Ей положено сработать. Как раз нас это не должно беспокоить.

— Может, вы еще раз нам все объясните, мистер Таубман, — подала голос женщина.

— С удовольствием, Анджела, — сказал Глухой. — С какого места?

— С самого интересного, — сказал полный лысоватый человек, пожевывавший потухшую сигару. Его звали Керри Донован.

— Пожалуйста, — сказал Глухой и взял со столика указку. — Вот хранилище. Попасть в него мы можем только через дверь. Все остальные способы исключены. Хранилище открывается утром в восемь тридцать и закрывается, когда служащие собираются по домам, то есть около пяти часов.

— Когда мы туда явимся? — спросил Руди Манелло, самый молодой участник группы. У него было узкое лицо и каштановые волосы, зачесанные назад без пробора. Он курил сигарету, на которой образовался толстый слой пепла, грозивший вот-вот просыпаться на пол.

— Время и место я скажу тебе, Руди, когда станет ясно, что мы все уже не можем повернуть назад.

— К чему такая конспирация? — фыркнул тот.

— Дело в том, что мне совершенно не хочется проводить лучшие годы в тюрьме, — отозвался с милой улыбкой Глухой. Я, конечно, вам всем доверяю, но осторожность никогда не мешает.

— Давайте лучше еще раз послушаем план, — сказала Анджела и закинула ногу на ногу, что не произвело никакого впечатления на собравшихся. Это была, пожалуй, самая невыразительная женщина из тех, что когда-либо оказывались в обществе Глухого: с длинным носом, тонкими губами, в очках и с курчавыми волосами в то время, когда мода требовала прямые. Она заметно располнела, и обладала невероятно визгливым голосом. Кошмар, да и только! И тем не менее она была просто создана для той роли, которую отводил ей в общем замысле Глухой.

— Еще раз о плане, — сказал Глухой и мило улыбнулся своим соратникам. Никто из собравшихся в номере отеля «Девон» не вызывал у него симпатий, но что поделаешь — футбольный тренер может воплотить в жизнь свои честолюбивые замыслы лишь с помощью команды игроков. — В день ограбления Керри Донован войдет в банк с чемоданом, в котором будут чертежи и макет жилищного комплекса, на строительство которого ему необходимо получить банковский кредит. До этого он договорится с управляющим о встрече и явится якобы для того, чтобы продемонстрировать ему и чертежи, и макет.

— А где мы все это возьмем? — спросил Керри.

— Чертежи и макет как раз сейчас готовит для нас одна архитектурная мастерская. Они уверены, что работают для настоящей честной строительной компании.

— Понятно, давайте дальше.

— Оказавшись в банке, ты войдешь в кабинет управляющего, станешь рассказывать о проекте и выложишь на стол и чертежи, и макет. Причем ты попросишь его подойти к тебе, чтобы лучше разглядеть чертежи. Твоя задача отвлечь его от кнопки сигнализации, которая вмонтирована в пол возле его кресла. Когда же он подойдет к тебе, то не сможет сразу ее нажать.

— Но вы, кажется, говорили, что сигнализация должна сработать, напомнил Джон.

— Она должна сработать, но лишь когда у нас будут деньги.

— Но деньги находятся в главном хранилище.

— Да, как я говорил, в хранилище в тот день должно оказаться полмиллиона долларов, предназначенных на выплату жалованья рабочим трех заводов. Керри должен будет проникнуть в хранилище. Без вашей помощи.

— Это мне как раз не нравится, — буркнул Керри.

— Тебе не составит особого труда оказаться в хранилище, Керри, — с улыбкой сказал Глухой. — Как только управляющий подойдет к тебе, ты наставишь на него пушку, и сообщишь, что это ограбление. Ты также сообщишь ему, что, если он не отведет тебя в хранилище ты пустишь ему пулю в затылок.

— В этом-то вся загвоздка, — сказал Керри. — Предположим, я сообщу ему об этом, а он ответит: «Давай, пускай». Что тогда мне делать?

— Банк застрахован, Керри. И в наши дни там редко работают герои. У них есть инструкция — в случае чего нажать кнопку и тихо ждать появления полиции. В данном случае мы лишим мистера Алтона — это фамилия управляющего — возможности нажать кнопку сигнализации. Пойми он вовсе не пожелает искушать судьбу и проверить твои нервы. Уверен, что он тихо, без шума отведет тебя в главное хранилище.

— Дай-то Бог, — покачал головой Керри. — Но вдруг он заартачится? Тогда я окажусь козлом отпущения, потому как, кроме меня, никого из вас в банке не будет.

— Я тоже буду в банке, — напомнил Глухой.

— Да, но вы не станете вынимать пушку и наставлять ее на управляющего.

— Я выбрал тебя для этой работы, поскольку у тебя есть уже опыт, — сказал Глухой. — Полагаю, у тебя не сдадут нервы и…

— Опыт у меня печальный, — усмехнулся Керри. — Тогда меня сцапали.

— Ты хочешь поработать или нет? — осведомился Глухой. — Как говорится, вольному воля. Если ты спасуешь, я не обижусь, учти.

— Ладно, рассказывайте дальше, — грустно вздохнул Керри.

— Ты заходишь в хранилище с мистером Алтоном. В руке у тебя кожаный чемодан, содержимое которого ты оставил в кабинете мистера Алтона, так?

— Чемодан пустой, — сказала Анджела.

— Совершенно справедливо, — подтвердил Глухой, а сам подумал: «Это невероятно!» Вслух же сказал: — Как только ты окажешься в хранилище, Керри, то начнешь перекладывать доллары в чемодан, а затем распорядишься, чтобы мистер Алтон препроводил тебя назад в свой кабинет.

— А что если в хранилище окажется кто-то еще?

— Ты должен будешь сообщить мистеру Алтону, что, если кто-то выразит удивление относительно твоего присутствия в хранилище, он должен объяснить, что ты вызван для проверки сигнализации. Потому-то ты и явился с чемоданом.

— Нет, вы мне скажите, что делать, если в хранилище окажутся посторонние, — гнул свое Керри. — Пока вы ничего про это не сказали.

— Мистер Алтон должен будет попросить этого человека удалиться. Проверка сигнализации проводится так, чтобы при этом не присутствовал никто — даже если это тоже сотрудники банка.

— Хорошо. Значит, когда я оказываюсь в хранилище, то начинаю укладывать доллары в чемодан, так?

— Правильно. А когда я увижу, как ты с чемоданом покидаешь хранилище и возвращаешься с управляющим в его кабинет, то начинаю вторую стадию операции.

— Тут выходим на сцену мы, — сказала Анджела и чарующе улыбнулась.

«Невероятно», — снова подумал Глухой, улыбнулся и сказал:

— Совершенно верно. Тут выходите на сцену вы. Если вы внимательно посмотрите на план, то обратите внимание на аллею. Она подходит к банку справа, огибает его сзади и выходит к улице слева от здания. Ее назначение — обеспечивать доступ к окошку кассира. Она неширока — как раз для одной машины. Как только я выхожу из банка, происходят два события. Во-первых, Джон и Руди в машине номер один подъезжают к окошку кассира, во-вторых, Анджела в машине номер два оказывается на аллее, останавливается и выходит, чтобы поднять капот и посмотреть, почему заглох мотор.

— Это чтобы никто больше не мог подъехать к банку, когда Джон и Руди остановят свою машину у окошка, кассира, верно?

— Совершенно верно, — ровным голосом отозвался Глухой.

— А я, значит, уже снова окажусь в кабинете управляющего, — заговорил Керри, и Глухой с удовлетворением отметил в его интонациях прилив энтузиазма. — Я свяжу парня и вставлю ему в рот кляп.

— А ты, Джон? — обратился Глухой к Прейсу.

— Я окажусь у окошка и разобью стекло кувалдой, сказал Джон.

— Тогда-то и сработает сигнализация. Но ты не услышишь сирены. Это молчаливая сигнализация. Ее услышат только в Восемьдесят седьмом участке и в охранном бюро.

— Зато я услышу звон разбитого стекла, — ухмыльнулся Керри. — Я тогда выйду из кабинета управляющего, пройду через дверь к кассирам и потом выберусь на улицу через разбитое окно.

— Верно, — подтвердил Глухой. — Ты садишься в машину, Руди дает газ и, объехав банк сзади, выезжает на улицу. Я тем временем преспокойно сажусь в автомобиль Анджелы, и мы тоже уезжаем.

— Сколько у полиции уйдет времени, чтобы явиться на вызов? — спросил Руди.

— Четыре минуты.

— А сколько мне потребуется, чтобы объехать банк и выехать на улицу?

— Полторы минуты.

В комнате воцарилось молчание.

— Ну, что вы думаете по этому поводу? — спросил Глухой. Он специально подобрал для операции таких участников, которые не особенно умели думать. Его задача состояла в том, чтобы увлечь их идеей. Того, кто заартачится, можно быстро заменить.

— По-моему, план сработает, — сказал Руди.

— Похоже, так, — кивнул Джон.

— А как может такой блестящий план не сработать?! — воскликнула Анджела, и Глухой чуть поморщился от ее визгливого голоса.

— А ты что скажешь, Керри? — обратился Глухой к Доновану.

Керри был ключевой фигурой в операции. Как он верно заметил, именно ему полагалось войти в банк с оружием. Именно ему поручалось совершить ограбление. Керри спросил ровно то, что и ожидал услышать Глухой.

— А почему бы вам не войти в банк и не показать пушку управляющему? — спросил он Глухого и замолчал, ожидая ответа.

— Меня в банке знают.

— Откуда?

— Я вкладчик.

— Разве вкладчик не может обратиться за кредитом для своего проекта?

— Может, конечно. Но дело в том, что моя физиономия постоянно фиксировалась их камерами, и мне совершенно не хочется всю жизнь скрываться от розыска.

— А как насчет моей физиономии? — не унимался Донован. — Ее ведь тоже зафиксируют камеры. Значит, и меня потом объявят в розыск.

— Ты сменишь внешность. Перед ограблением.

— Вы мне этого не говорили.

— Верно, — кивнул Глухой. Он не говорил этого Керри, потому что эта идея только что пришла ему в голову. — Перед тем, как нанести визит мистеру Алтону, ты отрастишь усы и побреешься наголо. Поэтому они увидят не Керри Донована, а Юла Бриннера с усами. — Все рассмеялись, в том числе и Керри. «Они все у меня в кармане, — подумал Глухой. — Все, кроме Керри, от ответа которого теперь все зависело».

— Да, вам надо отдать должное, вы все предусмотрели, — сказал Керри, покачивая головой. Он сделал длинный глоток из стакана и продолжил: — Лично мне план нравится. — Он отсалютовал стаканом Глухому и сказал: — Я согласен.

Глухой кивнул. Он не подсказал Керри вопрос, который задал бы на его месте: «А почему, мистер Таубман, вам самому не отрастить усы и не побриться наголо?» Глухой мысленно поблагодарил Керри за то, что тот не задал этот вопрос. Впрочем, если бы Керри это и спросил, он, Глухой, не растерялся бы и ответил что-нибудь весьма убедительное. Он действительно отличался и предусмотрительностью и находчивостью.

Три секунды спустя он пошел наполнить еще раз стаканы, чтобы выпить за успех предприятия.

Второе изображение японского истребителя «Зеро» пришло с дневной почтой, когда Карелла уже уходил из отдела. Мейер прикрепил новый экспонат к доске рядом с пятью предыдущими. Карелла посмотрел на снимок, потом взял большой манильский конверт, в котором прибыла картинка, посмотрел на адрес.

— Снова адресовано мне, — сказал он.

— Я это заметил, — сказал Мейер.

— Только фамилию «Карелла» он пишет с одним «л».

— Я на это не обратил внимания.

— Слушай, тебе не кажется, что ему известно, что у меня двойня? — вдруг спросил Стив Мейера, оглядывая экспозицию.

— С чего ты взял?

— Видишь ли, он посылает все эти картинки лично мне, причем в двух экземплярах. Может, он намекает на моих близнецов?

— Тебе так кажется?

— Ну да. А что ты на это скажешь?

— На это я скажу, что, по-моему, ты скоро спятишь, — отозвался Мейер.

Когда Карелла явился к Сэнфорду Эллиоту с ордером на обыск, тот работал. Он сидел за длинным деревянным столом, заляпанным воском. Под голой электрической лампочкой стояла жестянка из-под печенья, в которой был расплавленный воск. Лампочка, по-видимому, должна была излучать не только свет, но и тепло, необходимое для того, чтобы воск не застыл. Эллиот время от времени запускал в жестянку пальцы или лопаточку и накладывал очередной слой воска на маленькую обнаженную фигурку женщины, стоявшую перед ним. Он был так поглощен этим занятием, что никак не отреагировал на появление Кареллы, который проник в студию через дверь, что вела из магазина. Карелле вовсе не хотелось пугать хозяина. Как-никак этот человек мог иметь отношение к убийству, а испуганный убийца вдвойне опасен. Он остановился у шторы, отделявшей магазин от студии, и кашлянул. Элиот тут же поднял голову.

— Это вы? — спросил он.

— Это я, — ответил Карелла.

— Что у вас на сей раз?

— Вы всегда работаете с воском, мистер Эллиот?

— Только когда надо отлить вещь в бронзе.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я не даю уроков по изобразительному искусству, — буркнул Эллиот. — Что вы принесли?

Карелла молча протянул ему ордер.

Эллиот прочитал текст, проверил дату и подпись судьи, затем спросил:

— О какой туфле речь? Что-то я не понимаю.

— В прошлый раз я видел на вашей правой ноге такую туфлю. Ордер дает мне право отыскать и изъять ее.

— Вы в своем уме?

— Вроде бы.

— Я в жизни не носил теннисных туфель.

— Если вы не возражаете, я попробую поискать.

— Как тут возразишь? — Сэнфорд Эллиот пожал плечами и вернулся к своему занятию.

— Может, вы расскажете мне про воск? — нарушил молчание Карелла. Он ходил по комнате, отыскивая взглядом шкаф или буфет, где мог бы храниться интересующий его предмет. Он увидел еще одну штору, закрывавшую, как подумал Карелла, стенной шкаф. Он ошибся. Когда он отдернул штору, то за ней оказались холодильник, раковина и плита. Он открыл холодильник и обнаружил, что тот полон рук, ног, грудей, голов. Конечно, все они были сделаны из воска, но все равно он инстинктивно отпрянул от этого жутковатого хранилища. Ему показалось, что это результаты массового расчленения каких-то лилипутов.

— Что это? — спросил Карелла.

— Части, — ответил Эллиот, который явно решил не только не оказывать детективу содействия, но и вообще не баловать его излишней учтивостью. Его, впрочем, можно было понять. Детектив отнюдь не заглянул на чашку чаю. Он явился с бумажкой, дававшей ему право перевернуть тут все вверх тормашками.

— Ваша работа?

— Да.

— Держите в холодильнике, чтобы не расплавились?

— Гениально!

— Но зачем вы их вообще храните?

— Я сделал их по резиновым формам. Они мне нужны как образцы, в зависимости от целей и задач я их потом видоизменяю.

Карелла кивнул, закрыл холодильник, начал расхаживать по мастерской. Он увидел нечто похожее на контейнер для переноски малогабаритных грузов, но, когда приподнял крышку, понял, что Эллиот хранит тут свою одежду. Он присел возле этого гардероба и начал просматривать джинсы и свитера, трусы и носки, рубашки и куртки, стараясь не нарушать порядка. Он отыскал сандалию, парную той, которая сейчас была на правой ноге Эллиота. Кроме того, там лежала пара мокасин. Но белая теннисная туфля отсутствовала. Карелла закрыл крышку, встал.

— Почему вы работаете с воском, если он такой непрочный? — спросил он.

— Я же сказал, что пользуюсь им, только когда хочу что-то отлить в бронзе. — Эллиот положил на стол свой инструмент, обернулся к Карелле и добавил: — Это называется cire perdue.[4] По восковой модели делается форма, при нагревании воск тает, и его место занимает расплавленная бронза…

— Стало быть, восковая модель гибнет? — спросил Карелла.

— Гениально! — отозвался Эллиот и взял нож.

— Что вы делаете с бронзовой отливкой?

— Спиливаю заусенцы, проделываю необходимые отверстия, полирую, ставлю на мраморную подставку.

— А там у вас что? — спросил Эллиота Карелла, показывая на закрытую дверь.

— Нечто вроде склада.

— Что в нем?

— Формы покрупнее.

— Разрешите взглянуть?

— Вы забавник! — усмехнулся Эллиот. — Приходите с этой бумажкой, рыщете по мастерской, а потом спрашиваете позволения…

— Почему бы нет? Что толку грубить?

— А зачем эти церемонии? Вы ведь расследуете убийство, так?

— По-моему, вы как-то не отдавали себе в этом отчет, мистер Эллиот.

— Я прекрасно отдаю себе в этом отчет, мистер детектив. И еще раз повторяю: я не знаю, кто был убитый.

— Да, вы мне это уже говорили. Только беда в том, что я не очень-то вам верю.

— Тогда суньте себе в задницу вашу вежливость, — буркнул Эллиот. — Если я подозреваюсь в убийстве, то могу обойтись без вашей учтивости.

Карелла не ответил и вошел в каморку. Как и говорил Эллиот, тут хранились скульптурные изображения больших размеров. Все в гипсе. Все воспроизводили Мери Маргарет Райан. В дальнем конце склада виднелась дверь.

— А она куда ведет? — спросил Карелла.

— В проулок.

— Не могли бы вы открыть ее?

— У меня нет ключа. Я никогда ею не пользуюсь. Она всегда заперта.

— В таком случае мне придется выбить замок ногой.

— Зачем?

— Чтобы посмотреть, что за дверью.

— Там нет ничего. Проулок как проулок.

В гипсовой пыли отчетливо виднелись следы. От правой ноги причем по обе стороны от отпечатков имелись кружочки — явно следы от костылей. Они вели к двери в проулок.

— Итак, вы откроете ее, Эллиот?

— Повторяю, у меня нет ключа.

Не говоря худого слова, Карелла сильным ударом каблука выбил замок.

— Вы имеете на это право? — осведомился Эллиот.

— Подавайте в суд, — отозвался Карелла и вышел из дома.

У кирпичной стены стояли мусорный бак и две картонные коробки, доверху заполненные всяким хламом. В одной из коробок Карелла обнаружил тот самый предмет, который искал, — а именно, белую теннисную туфлю, замеченную им на правой ноге Эллиота. Он вернулся в мастерскую, показал находку хозяину и спросил:

— Не ваша?

— Первый раз вижу.

— Я так и подумал, — сказал Карелла, потом добавил: — Не хочу показаться пародией на полицейского из телесериала, но все же вынужден предупредить вас, мистер Эллиот, не покидать этот город.

— Куда я могу деться? — спросил Эллиот.

— Кто вас знает. У вас есть тяга к Бостону. Так или иначе, послушайтесь меня и не исчезайте, пока я с вами не свяжусь.

— Что вы хотите найти на этом старом башмаке? — раздраженно спросил Эллиот.

— Может, немножко воска, который не растаял.

С пяти вечера за Фредом Липтоном следил Коттон Хоуз. Расположившись в седане напротив фирмы по продаже недвижимости, он увидел, как Липтон вышел на улицу, запер дверь и двинулся к своему «форду», припаркованному в квартале от здания. Соблюдая все меры предосторожности, Хоуз прокатился за Липтоном до его дома в полутора милях от Ашмид-авеню. Там он провел в унылом ожидании еще четыре часа, после чего его усилия были вознаграждены появлением объекта на улице. Липтон снова сел в «форд» и покатил в бар под странным названием «Эй! Эй! Веселей!». Поскольку Липтон не знал Хоуза в лицо, не догадывался о его намерениях, а кроме того, вывеска у входа обещала танцовщиц «топлесс», Хоуз решил, что есть смысл продолжить наблюдение в помещении. Когда он вошел, то его ждало запланированное разочарование. В этом городе девочки выступали не совсем «топлесс», а с легким довеском в виде прозрачного лифчика или звездочек на сосках. При том, что улицы кишмя кишели проститутками, Боже сохрани танцовщице продемонстрировать свои обнаженные грудные железы какому-нибудь разине из Сиу-Сити. Правда, танцовщицы, обычно были молоденькие и хорошенькие, старательно виляли попками под фонограмму на радость джентльменам на табуретах у стойки бара. Но «Эй! Эй! Веселей!» являл собой грустное исключение из правил. Девочкам было сильно за тридцать и они трудились в поте лица, но не вызывали того эротического отклика в аудитории, который предполагало подобное шоу. Коттон Хоуз сидел и скучал, мужественно выдерживая волны обрушивающегося на него электронного грохота. Он угрюмо косился на четырех танцовщиц, выделывавших положенные коленца. Время от времени он посматривал и на Фреда Липтона. Хоуз мрачно отметил про себя, что скорее всего, стереосистема обошлась хозяевам этого заведения дороже, чем исполнительницы, но в конце концов это был Калмспойнт, а не Айзола, и привередничать не следовало.

Липтон, похоже, был на короткой ноге с одной из танцовщиц, тридцатипятилетней крашеной блондинкой с силиконовыми грудями, увенчанными звездочками, и полными ягодицами. Закончив номер, она присела у стойки бара и, перекинувшись с Фредом несколькими фразами, проследовала к его столику в углу. Липтон заказал для нее выпивку, и они проговорили с полчаса, после чего блондинка снова выбралась на эстраду, чтобы продемонстрировать свои пышные формы гостям бара, которые следили за ней выпучив глаза, словно увидели великую балетную актрису, прогремевшую на весь мир в «Лебедином озере». Липтон заплатил по счету и удалился. Хоуз двинулся за ним следом, не испытывая никакого сожаления, что не может досмотреть представление. Липтон вернулся к себе домой, поставил «форд» в гараж и поднялся наверх. Решив, что теперь его объект завалится на боковую, Хоуз поехал обратно в «Эй! Эй! Веселей!», где заказал виски с содовой, надеясь вступить в контакт с толстозадой блондинкой.

Он сумел это сделать после того, как она закончила свой номер, как две капли воды похожий на предыдущие три, пять или пятьдесят пять номеров, исполненных ею в этих стенах. Когда она направилась то ли в уборную, то ли в артистическую, Хоуз загородил ей дорогу, чарующе улыбнулся и сказал:

— Вы прекрасно танцуете. Позвольте мне заказать вам что-нибудь выпить.

— Пожалуйста, — тотчас же ответила девица, подтвердив тем самым справедливость гипотезы Хоуза насчет того, что в ее служебные обязанности входило раскалывать клиентов на дополнительные порции разбавленного виски или имбирного пива, замаскированного под шампанское. Она отвела его к тому самому столику, где ранее сидела с Липтоном, и тотчас же, словно из-под земли, вырос официант с блокнотом и карандашом наготове. Девица заказала двойной бурбон с содовой. Возможно, фокус с шампанским не проходил по причине того, что местные предпочитали что-то попроще. Так или иначе Хоуз быстро заказал себе скотч с содовой, улыбнулся и сказал:

— Вы действительно здорово пляшете. Давно тут работаете?

— Ты полицейский? — вдруг спросила его собеседница.

— Нет, — отозвался Хоуз, сбитый с толку ее проницательностью.

— Тогда жулик?

— Нет.

— Тогда зачем ты носишь пушку?

— Кто это сказал? — пробормотал Хоуз.

— Я тебе говорю! Справа, на бедре. Я сразу заметила, как она топорщится, когда мы говорили в проходе. А потом, когда мы шли к столику, я прижалась к тебе и поняла, что это точно железка.

— Ты не ошиблась, — признался Хоуз.

— Значит, ты из полиции?

— Не совсем. Я охранник. Ночной сторож. Фабрика на углу Клайна и Шестой.

— Врешь. Если ты ночной сторож, то почему не дежуришь на своей фабрике?

— Я заступаю в полночь.

— А до этого напиваешься?

— Только изредка.

— А куда ты уходил — ты ведь уже здесь появлялся? — продолжала допрос девица.

— Значит, ты обратила на меня внимание? Очень приятно, — Хоуз сделал отчаянную попытку перевести разговор в традиционную плоскость трепа между мужчиной и женщиной, подальше от опасных глубин.

— Обратила, — равнодушно пожала плечами блондинка. — А что? Ты такой рослый и волосы у тебя рыжие. Как не заметить? Тебя небось зовут Ред?

— Меня зовут Хэмп.

— Это еще что такое?

— Уменьшительное от Хэмптон.

— Это имя или фамилия?

— Фамилия. Я Оливер Хэмптон. А тебя как зовут?

— Мое имя на афише. Не заметил?

— Увы.

— Меня зовут Ронда Спир.

— Настоящее имя?

— Сценическое.

— А настоящее как?

— А зачем тебе? Чтобы позвонить ночью и дышать в трубку?

— Позвонить я могу, но дышать не стану.

— Если не дышать, можно отдать концы, — заметила Ронда и рассмеялась. Потом залпом осушила стакан и сказала: — Можно мне еще один двойной бурбон?

— Запросто, — сказал Хоуз и, жестом позвав официанта, заказал по второй. — И сколько же ты выпиваешь за вечер? — поинтересовался он.

— Штук десять-двенадцать, — ответила блондинка. — Это же кока-кола. Раз ты из полиции, то должен знать.

— Я не из полиции и первый раз слышу про кока-колу, — отозвался Хоуз.

— Я разбираюсь в полицейских, — сказала Ронда. — А ты знаешь про кока-колу. — Она посмотрела на него в упор и спросила: — Что тебе от меня надо, начальник?

— Небольшая беседа.

— О чем?

— Ну хотя бы о том, почему ты рассказываешь полицейскому, если я, по-твоему, полицейский, что он платит за бурбон, а получает кока-колу.

Ронда пожала плечами:

— А что такого? Если бы эту дыру решили прикрыть, это сделали бы давным-давно. Но в участке все на подкорме — от лейтенанта до последнего патрульного. Мы даже иногда танцуем совсем с голыми сиськами. Нам не мешают. Так ты для чего пришел, начальник — получить свой кусок пирога?

— Я не полицейский, — тупо сказал Хоуз. — По мне, можешь выпить ящик кока-колы и танцевать с голой попой.

Ронда вдруг рассмеялась совсем по-девчоночьи. Искреннее веселье сильно изменило ее внешность — она вдруг на мгновение стала такой, какой, наверное, была, когда еще не успела очерстветь душой. Смех стих, милый образ растаял.

— Спасибо, солнышко, — сказала она официанту, подняла стакан и обратилась к Хоузу: — Ну ладно, пусть ты не из полиции. Какая разница?

— Салют! — сказал Хоуз, поднимая свой стакан.

— Салют! — сказала Ронда, и они оба выпили. — Ну а если ты не из полиции, то чего тебе нужно?

— Ты хороша собой! — сказал Хоуз.

— Так ты за мной следишь?

— Конечно. Так вот он, наверное, не обсуждал с тобой, почем тут кока-кола.

— Откуда тебе известно, о чем мы с ним толковали?

— Я ничего не знаю, просто я хотел сказать, что красивая женщина…

— Угу…

— Пользуется вниманием мужчин. Так что чего удивляться, если я проявил к тебе интерес? Вот, собственно, все, что я хотел сказать, — закончил Хоуз и пожал плечами.

— А ты не глуп, — заметила Ронда. — Прямо обидно…

— Что?

— Что ты работаешь в полиции.

— Слушай, сколько раз я тебе должен повторять? Я…

— Ты полицейский, — равнодушно перебила его Ронда. — Не знаю, что тебя интересует, но внутренний голос подсказывает мне, что нам лучше попрощаться. На всякий случай.

— Я ночной сторож, — уныло сказал Хоуз.

— Конечно. А я Лилиан Гиш. Ладно, разберись с официантом, а я пошла.

Она двинулась к стойке. Красные трусики, казалось, вот-вот лопнут, выпуская на свободу ее ягодицы. Хоуз вздохнул, расплатился и ушел.