Посмертная маска любви

Глава 21

— Я задумала сделать это давно… Что именно, ты спросишь? Исчезнуть, раствориться, поменять жизнь, как меняют вытершиеся на сгибах перчатки. Я хотела не просто начать новую жизнь — я хотела стать другим человеком, с другой внешностью, в другой стране, с другими людьми. Я хотела забыть все — детство с вечно пьяным отцом и пришибленной матерью, юность с вечными проблемами безденежья, не слишком удачную супружескую жизнь, и вообще, все, что составляло опостылевшее прошлое некоей особы по имени Инга Абалкина…

Конечно, кое-кому моя жизнь под крылышком банкира Абалкина покажется верхом женского счастья — личные деньги, поездки за границу, лучшие шмотки из престижнейших парижских Домов моды, спортивная машина стоимостью под сто тысяч долларов, поклонение мужчин. И при этом — относительная свобода. Свобода в том, чтобы выйти из дому, пойти в кино, завести любовника, принять дозу для расслабления… И полное отсутствие другой свободы, которую я и признаю истинной, — без необходимости лгать, скрываться, ловчить, приспосабливаться к привычкам одного человека и думать, что о тебе скажет другой, бояться, что удобная жизнь может в один прекрасный момент кончиться, — например, в случае, если муженьку моему, покойному Сашке, вздумается завести себе любовницу, а той вдруг приспичит занять мое место…

И вот, озверев от лжи и скуки, я решила полностью освободиться от осточертевшей мне жизни и начать все заново, набело, с чистого листа. Но, как ты понимаешь, Сержи, без денег такую жизнь не начнешь, тем более за границей. А считать копейки — это не в моем вкусе… Вот я и решила сначала собрать достаточную сумму, а потом под чужим именем, чтобы не иметь проблем с проживанием в Европе, уехать отсюда для той самой новой, незнакомой жизни.

Всю вашу дурацкую шайку под названием Шестая бригада я знала как облупленную. Еще тогда, в шестнадцать лет, я умирала со смеху, глядя, с какой серьезностью вы занимаетесь своими высосанными из пальца играми, достойными постоянных клиентов клиники Кащенко. И еще тогда меня больно укололо то, как вы отнеслись к моему появлению, — как к досадной помехе, разбивающей ваше мнимое мужское братство. И еще тогда мне пришла в голову идея, что было бы неплохо отомстить вам за кривые ухмылки и косые взгляды в мой адрес.

И вот, по прошествии нескольких лет, момент назрел, я решила, что неплохо было бы вашу бригаду немного пощипать, тем более что у многих парней в вашей компании водились деньжата, и немалые. Но чтобы иметь полную свободу действий, свободу от любых, даже малейших, подозрений, Инга Абалкина должна была бесследно исчезнуть и вместо нее должна была появиться другая женщина, не имеющая ни малейшего отношения к ней, не вызывающая подозрений. Дело было за малым — надо было подыскать достойную кандидатуру, которая, с одной стороны, хотя бы мало-мальски походила на меня, пусть самыми общими параметрами — рост, вес, возраст, а с другой — имела бы свободный выезд за границу. Остальное довершила бы косметика и небольшая пластическая операция по изменению формы лица и глаз…

И вот я нашла такую кандидатуру. Это была американская репортерша Кэтрин Мэйфлауэр, которая обреталась в Москве, поскольку была одержима единственной целью — разоблачением русской мафии. Мне было легко с ней подружиться — пара намеков на близость к интересующим ее мафиозным кругам, и она прилипла ко мне намертво. У меня было достаточно времени, чтобы изучить Кэтрин, ее жизнь, ее походку, одежду, повадки, научиться подражать ее акценту и даже коверкать русскую речь. Я досконально изучила ее прошлую жизнь. Ее детство, ее работа в бюро AEN стали моим детством и моей работой. Ее родители — моими родителями. Даже если бы кто-либо из коллег Кэтрин и встретился со мной, то, думаю, они признали бы во мне госпожу Мэйфлауэр — с английским у меня никогда не было проблем, тем более последние три года, обдумывая свою аферу, я занималась с университетским преподавателем, а речь Кэтрин, ее язык, ее взгляды на жизнь, ее любимые книги и ее биографию я знала в совершенстве. Маскировка не потребовала сильного напряжения с моей стороны. Я ждала только нужного момента.

И вот момент настал. Я совершенно случайно узнала, что Коля Ломакин, который непродолжительное время состоял в моих кавалерах, задумал тайно продать ресторан и удалиться от дел. Пятьсот тысяч баксов — слишком лакомый кусок, чтобы я могла пропустить его мимо рта! Но сначала мне нужно было влезть в шкуру этой дурочки Кэтрин и избавиться от своего законного супруга, который рано или поздно мог бы узнать меня и в овечьей шкуре. За остальных кандидатов на тот свет я не беспокоилась — мужчины, как я давно заметила, страшно не наблюдательны. Если женщина сменила блузку — им кажется, что она полностью переоделась, а если женщина перекрасила волосы или надела парик — им кажется, что перед ними другая женщина.

Я проверяла этот факт несколько раз на своем покойном супруге и, смею тебя заверить, добилась прекрасных результатов — он проходил мимо меня, как будто мимо незнакомого человека, а потом очень удивлялся, когда я рассказывала ему, что сидела за соседним столиком в ресторане и собственными глазами видела, как он миловался с очередной своей пассией… Но при близком контакте, конечно, номер с переодеванием и пластической операцией провалился бы, уж кто-кто, а мой законный супруг наизусть знал все заветные места моего тела, и это знание я никак не могла бы выбить из его головы.

Так вот, удобный момент настал. Как совершить долгожданную метаморфозу, я давно уже придумала. Я узнала, что Кэтрин взяла отпуск для поездки на родину и две недели ее гарантированно никто не хватится, — такой момент нельзя было упускать. Родителей или мужа у нее не было, так что с этой стороны я была абсолютно застрахована, но на всякий пожарный через знакомого охранника в американском посольстве пришлось отправить факс с сообщением, что госпожа Мэйфлауэр командирована в Южную Африку по собственной просьбе.

Но, кроме безопасности, мне нужна была еще и правдоподобность, чтобы никто не мог сомневаться, что в сгоревшем доме находится именно Инга Абалкина, и никто другой…

Спектакль был разыгран как по нотам. Ты сразу же клюнул на меня — как я и ожидала… Впрочем, если бы не ты — то кто-нибудь другой… Например, хотя бы Божко — какая разница, вы все воображаете, что между ног у вас райские кущи, способные осчастливить любую женщину… С десяток человек видели, как из ресторана мы уехали вместе. Такой момент нельзя было упускать… Поздно ночью я позвонила Кэтрин и сказала, чтобы она срочно ехала ко мне на дачу, ее ждет один интересный человек, связанный с русской мафией. Для этой безумной такие слова были все равно что сыр для оголодавшей мыши… Когда она приехала, ты уже спал наверху — небольшая доза клофелина только поспособствовала твоему крепкому сну. Кэтрин тоже оказалась милой послушной девочкой — безропотно выпила вино и вырубилась, как я и ожидала.

Все было очень просто. Я достала пару канистр бензина из машины — ну и тяжеленные они были, сволочи, попробуй побегай с двадцатью килограммами наперевес по винтовым лестницам огромного дома! Один щелчок зажигалки — и полыхнуло будь здоров! Потом я села спокойно в машину Кэтрин и уехала с дачи. Честно говоря, ни твоя судьба, ни судьба абалкинской любимой собачонки, Норда, меня особенно не волновали, я была уверена, что вы вскоре окажетесь на небесах…

Но я ошиблась… Не знаю, к сожалению или к счастью…

Как я и ожидала, узнать в сгоревшей Инге Абалкиной американку Кэтрин было невозможно, к тому же я заблаговременно позаботилась и изъяла свою больничную карточку, где фиксировались все визиты к стоматологу — чтобы затруднить идентификацию трупа по зубам. А ты, чудом выбравшись из огня, естественно, подтвердил как на духу, что находился в ту ночь со мной вдвоем.

Случилось все, как я и рассчитала. Кэтрин сгорела, как безмолвная овечка, у меня оказалась в распоряжении ее машина, ее квартира, ее документы и ее облик. Две недели провалялась я в загородной косметической клинике с совершенно синим, опухшим от операции лицом, но зато через месяц вышла оттуда совершенно новым человеком — опытный хирург приподнял углы глаз к вискам, сделал нос плоским, как у японки, натянул кожу на скулах, введя небольшие силиконовые подушечки. Теперь отступать было некуда.

Небольшой грим и парик цвета воронова крыла, довершили начавшееся перевоплощение, и теперь меня бы никто не узнал, даже мой родной папаша-алкоголик, который и сейчас еще сшибает на чекушку у пивной около «Сокола». Единственное, что было действительно неудобно, — то, что парик мог от воды или пота намокнуть и отклеиться от кожи, поэтому, занимаясь с тобой любовью и водными процедурами в Серебряном Бору, приходилось всегда быть на стреме. Однако я с честью выдержала это испытание — ну и нервные последние полгода у меня были! Но вернемся к нашим баранам…

Я получила полную свободу действий, но, чтобы насладиться ею, сначала нужно было избавиться от бывшего супруга, что и было сделано мною с огромным удовольствием.

Пропуск в бывший дом, где я прожила целых пять лет, у меня, естественно, был, были и ключи от квартиры. Небольшая операция с джакузи конечно же моих рук дело — правда, я терпеть не могу возиться со всякими проводами и панически боюсь электричества. Но что не сделаешь ради идеи! Когда как-то зимой, когда у нас сломалась ванна, приходили специалисты для ремонта мотора, я хорошенько разузнала от них, как, что и с чем соединять. Также я прекрасно знала привычку своего супруга нежиться в джакузи перед сном и рассчитывала на это, чтобы неспешно покопаться в домашнем сейфе, где хранились несколько сот тысяч баксов на черный день и документы на виллу в Швейцарии. Правда, несчастный случай оказался шит белыми нитками, но меня это не особенно волновало — сейчас любое убийство банкира сваливают на заказуху, и мне не стоило беспокоиться из-за чрезмерной догадливости милиции…

Потом настала очередь пощипать Ломакина. Я рассчитывала, что он не будет хранить чемоданчик с полумиллионом баксов в банке, и, в общем, оказалась права. Угнать его машину для меня было парой пустяков, за триста тысяч я наняла спившегося автослесаря, и он подпилил на ломакинской «семерке» рулевую сошку. Но к сожалению, временно потеряв связь с членами вашей дурацкой бригады, я не могла знать, что буквально сразу же после угона Коля продал свой битый рыдван Савоськину. Поэтому в принципе не моя вина, что Эдик разбился… Зла я на него не держала, хотя он и видел, как я пыталась войти в свою бывшую квартиру, чтобы взять кое-какие вещи, и это могло мне помешать… Ну да раз так получилось… Бог с ним!..

Моя теория о том, что меня никто не узнает, блестяще подтвердилась во время похорон Абалкина, на кладбище, где мы с тобой и «познакомились». Ты, несмотря на то что месяц назад провел со мной бурную ночь, принял меня за совершенно незнакомую женщину, и я тогда подумала — неплохо заиметь осведомителя в стане врага, это может пригодиться… Кроме того, в физиологическом плане мне нужен был постоянный любовник, который мог бы помочь мне расслабиться. Ты был совсем неплохим кандидатом на эту роль… Ну-ну, Сержи, не обижайся. В моих устах это звучит как комплимент, поверь…

Выяснить, где Ломакин прячет свои деньги, я никак не могла, но рассчитывала, что они лежат в сейфе ресторана «Красный петух». Пришлось побывать у него дома с разведкой (у меня был слепок ключей от квартиры), но безрезультатно, поэтому, сделав парочку предварительных звонков, мне пришлось устроиться в эту французскую забегаловку официанткой. Но Ломакин был слишком осторожен и ключи от кабинета никому не доверял. Тогда я решила его убрать, он мне мешал. Нет человека — нет проблемы, рассуждала я, а полмиллиона баксов бесследно пропасть не могут, и где бы они ни были — я их найду! Склонность к ботанике помогла мне в этом. Ложные шампиньоны, собранные на Лосином острове, я смешала с настоящими, узнав от повара, который охотно ко мне клеился, что готовится новое меню и в нем есть блюдо с грибами.

К сожалению, денег в сейфе не оказалось, Ломакин умер, узнать у него о спрятанных капиталах было уже невозможно, и я задумалась… Мой план был под угрозой срыва. Я знала, что Ломакин состоит в дружеских отношениях с Загорским, и сделала ставку на то, что этот полоумный изобретатель в курсе всех дел своего приятеля.

Загорский в это время отдыхал на юге, о гибели Ломакина он ничего не знал, и я немедленно вылетела в Сочи. Мне удалось заново познакомиться с Антоном, инсценируя изнасилование, от которого он меня будто бы спас. Мне пришлось обхаживать его чуть ли не неделю, пока он не проболтался в подпитии, что хранит кейс с полумиллионом баксов в подвале на своей дачке…

Не моя вина, Сержи, что Загорский пошел купаться пьяным и утонул. Тут, как мне кажется, произошел действительно несчастный случай. Я ведь не тащила его в воду, он полез сам!

Вернувшись домой, я первым делом разузнала, где дача Загорского, и сразу же рванула туда. Но мне катастрофически не повезло, я опоздала на каких-нибудь полчаса — белая, очень знакомая «Волга» уже отъезжала от дома. Я спустилась в подвал, проверила, что чемодана там нет, — и при этом в спешке выронила зажигалку, которую ты у меня как-то оставил, и помчалась догонять Божко. Но что я могла с ним сделать на дороге, преследуя его колымагу на новеньком «БМВ» Кэтрин? Не нападать же на него на глазах у тысяч людей, могли ведь и поймать…

Я решила, что деньги Артур обязательно повезет близнецам и последняя возможность перехватить их — только при подъезде к клубу. Я обогнала его машину, оставила «БМВ» за два квартала в глухом тупике и минут пять нервно поджидала приезда Артура в «шевроле» в узком переулке около служебного входа. Я все рассчитала — мощный «кенгурятник» на джипе и подушки безопасности защитили бы меня от удара, а пока Артур находился бы в шоке от столкновения, я безболезненно изъяла бы у него кейс с деньгами и смылась. Максимум, что ему грозило, — пара переломанных ребер и сотрясение мозга, не больше…

И все было бы так, как я задумала, но в последнее мгновение Артур попытался выскочить из машины и по нелепой случайности прямым путем отправился на тот свет. Без помех я вынула кейс и спокойно скрылась в клубе, понимая, что меня будут искать по всем окрестным улицам, но никак не в «Обезьянах».

К сожалению, мне опять не повезло — Толенков из подвального окна видел столкновение и обнаружил меня, когда я самозабвенно отплясывала в клубе рок-н-ролл. Я удачно спрятала от него кейс с деньгами в дамском туалете, однако пришлось пообещать ему половину доли, если он скроет все от близнецов и выпустит меня. Мне удалось убедить его, что я знаю, где Божко спрятал деньги Ломакина, — у Гофмана. Толенков не стал кочевряжиться и даже согласился мне помогать… К тому же он одно время был моим любовником и даже, как ни странно, обрадовался, что я внезапно воскресла. Это именно он предложил план, как подставить тебя в бане с жучком и отвести от себя подозрение братьев. К сожалению, Слава был труслив и невыносимо жаден… Поэтому когда я решила от него освободиться и изъять свою законную половину ломакинских денег, то передо мной не стояло дилеммы, оставить его и дальше коптить небо или отправить к праотцам. Ты спутал мои карты. Но об этом в свое время…

Я отдала Толенкову синий «БМВ» Кэтрин, и мы договорились, что он возьмет на себя Славу Маленького, — это дало бы мне короткую передышку для новой аферы. Толенков настаивал, что Гофмана нужно убрать, чтобы без спешки покопаться в его вещах. Я долго сопротивлялась, но Толенков упорствовал с бараньей настойчивостью — пришлось согласиться, и, очевидно, зря. Этот дурак стрелял в него и не попал — а еще был телохранителем у моего мужа! Гофман становился очень опасен, потому что мог обратиться в милицию или раскрыть все близнецам, но, слава Богу, он предпочел тихо смыться.

Я всегда была против применения огнестрельного оружия! Много шуму, а результата ноль. По-моему, адски трудно попасть с во-от такого большого расстояния во-от такой маленькой пулечкой в во-от такое маленькое сердечко… Я всегда старалась все точно рассчитать, а потом действовать, и теперь ужасно жалею, что связалась с этим костоломом Толенковым! Без него все было бы и тише и надежнее… Это он заставил меня преследовать Гофмана по дороге в аэропорт, боясь, что тот скроется с деньгами Ломакина (а денежки-то я давно спрятала в надежном месте!), это он заставил меня подняться в квартиру после убийства, чтобы проверить, нет ли там припрятанных денег, — в это время он ждал меня в машине во дворе. Как ты знаешь, вместо денег я совершенно неожиданно обнаружила там твою персону. Впрочем, нам это было даже выгодно — ты оставил кучу своих «пальчиков», в том числе и на «ПМ», из которого Толенков расстрелял Славу. При возникшем подозрении можно было подкинуть в твою квартиру пистолет и свалить убийство Гофмана на тебя, тем более что твое алиби не мог подтвердить никто, разве что я сама…

До сих пор кусаю локти, что я связалась с такой бестолочью, как Толенков. Я рисковала из-за него жизнью за рулем «БМВ» во время расстрела на мосту, а он даже не смог как следует прикончить Гофмана. Пришлось мне лично довершать начатое дело… Слоновья доза сердечного средства — и Слава прямым ходом отправился на небеса. И заметь, без стрельбы, взрывов и прочей мужской пиротехники. Все чисто, стерильно, безопасно. Оправдание — сердце не выдержало. Опять мой любимый несчастный случай!

Но дальше Толенков не угомонился и вознамерился расквитаться с близнецами. Мне это было, конечно, совершенно ни к чему, это не вписывалось в мои дальнейшие планы — я знала, что у нашего попика в Троепольском есть такая икона, за которую западные коллекционеры отвалят не меньше лимона гринами — а это очень неплохой куш… Наш отец Амвросий оказался легкой добычей — колеблющийся огонек свечи, белое одеяние (я изображала саму себя, вернувшуюся с того света) — и он сам бросился с колокольни, мне даже не пришлось толкать его в спину… Игорек Копелян всегда был таким впечатлительным мальчиком. За что и поплатился…

Постепенно события закручивались в тугой узел, и мне становилось трудно управлять ими. Толенков требовал расправы с близнецами, его жадность и трусость разгорались все больше и больше, и тогда я решила, что пришло время от него избавиться, к тому же «БМВ» покойной Кэтрин, разъезжавший по Москве, тоже представлял собой определенную опасность. Не люблю громких взрывов, но иногда они все же необходимы… Короче, я решила убрать Толенкова твоими руками.

Но кто же знал, что ты надерешься до безобразия и прицепишь взрывное устройство, за которое я выложила почти десять тысяч баксов, под задницу этим бритоголовым дурачкам, вместо того чтобы подсунуть его Толенкову! Если бы я знала, что так случится, то заранее придумала бы, как заодно сорвать изрядный куш с близнецов. Не пачкаться же зазря!

Но события развивались уже без моего участия. Поневоле начинаешь задумываться, что моя собственная, высосанная из пальца идея о том, что рано или поздно смерть настигнет всех членов вашей штурмовой бригады, начала сбываться самым неожиданным образом!

К сожалению, ценной иконки, которую я рассчитывала добыть после визита к Амвросию, на месте не оказалось, там висела какая-то дешевая подделка, не имеющая ни малейшей ценности (как объяснил один искусствовед, когда я притащила ему эту мазню), а настоящее «Благовещение Божьей Матери» оказалось переданным на реставрацию нашему гению, Леонардо Недовинченному, которого я знала как облупленного, — Максютову. Выкрасть икону из мастерской было невозможно — сигнализация, сейф и прочие дурацкие штучки… Здесь требовалась разведка боем и мое личное участие. Но теперь мне мешал уже ты — ты поселился у Рината, совал свой нос в любую щелку, да еще и бегал ко мне со всеми своими подозрениями. И более того — начал даже меня подозревать! Меня!

Твое заключение в колодце мне обошлось совсем недорого — меньше штуки баксов за все. Но какой был спектакль! Я видела, как ты косился на мою расстегнутую кофточку, и на языке у тебя вертелся один-единственный вопрос: не изнасиловали тебя, дорогая? Нет, дорогой, не изнасиловали! Зато я избавилась от твоей навязчивой опеки и несколько истерического участия в событиях.

Что было дальше, ты, наверное, догадываешься… По необходимости целясь в лоб из арбалета нашему гению, я не могла упустить такую уникальную возможность и влепила стрелу аккурат в глаз, который, надо признаться, уже с удивлением узнавания рассматривал мои прелести. Правда, повторяю, лужи крови не в моем вкусе… Ранее я планировала обездвижить Рината тем самым уколом, который в конечном счете достался тебе, а потом уже отравить газом, инсценируя самоубийство. Но так уж получилось, пришлось пустить немного красной жидкости…

Забрав икону, мы с Толенковым (а именно он открывал сейф, не все же мне одной стараться) тихо слиняли. Я даже не предполагала, что все сложится так удачно и убийство Рината повесят на тебя. И уж конечно, я не предполагала, что эта сволочь Толенков задумает играть против меня, чтобы забрать все деньги, а самому выйти сухим из воды. Пока я занималась переправкой иконы дипломатическим багажом в Австрию, он вдруг вспомнил, что ты его старинный друг, решил тебя вытащить из тюрьмы и привлечь к игре против меня. Двое мужчин против бедной, беззащитной женщины — тебе не кажется, что это не слишком-то благородно?

Но Толенкову не удалось навредить мне! Как там говорится — кто с мечом придет, от меча и погибнет! Я слышала о перестрелке в клубе и о двух трупах, найденных там. Но вообще-то я надеялась, что один из этих трупов — твой, и поэтому даже не волновалась за дальнейшее. Но наверное, кому-то из приятелей Толенкова повезло гораздо больше, чем тебе… Повезло потому, что он уже умер, а тебе еще только предстоит не слишком приятный переход в мир иной. Но уж о том, чтобы он обязательно случился, я позабочусь сама…

А потом… Деньги у меня есть, вилла в Швейцарии, икона уже в надежном месте… Симпатичная пожилая парочка австрийских дипломатов поможет мне пройти через зеленый коридор в аэропорту, и — прости прощай, немытая Россия!

Отставив в сторону пустую чашку, Инга потянулась, деловито посмотрела на часы и сказала озабоченным голосом:

— Ого, нужно торопиться… А я еще без грима…

Буравя ее умоляющим взглядом беспомощного щенка, я надеялся на чудо — на милицию, на мадам Молодцову, врывавшуюся в комнату с эскадроном бойцов СОБРа, на соседку, пришедшую занять соли, на землетрясение, на всемирный потоп… Но чудо не спешило появиться. И я покорно ожидал своей участи, издавая горлом только бессвязные умоляющие хрипы…

Через несколько секунд Инга надела парик, подкрасилась и внезапно превратилась вновь в прежнюю Кэтрин — Кэтрин, к которой я так привык, милую женщину с гладкими черными волосами и синими глазами, красиво приподнятыми к вискам.

Кэтрин, то есть Инга, деловито собрала небольшой чемоданчик, просто, как зажигалку, сунула в карман небольшой пистолет, а потом, оглядев меня оценивающим взглядом, достала из сумки небольшую коробочку, завела ее, как часы, и легким ударом туфли отправила прямо под кресло, в котором я валялся бесформенным ватным кулем. Очевидно, это было взрывное устройство.

— Ну все, — с облегчением произнесла она. — Финита ля комедия!.. Через два часа я буду уже в воздухе, как, впрочем, и ты. — Она деловито подкрасила губы, взяла в правую руку сумочку, а в левую — чемодан.

Я смотрел на нее затравленным взглядом гибнущего животного.

— Ну что, Сержи, — ласково произнесла Инга, то есть Кэтрин, подходя ко мне. — Прощай! Не надо, не провожай меня! До встречи на том свете!

Она легко чмокнула меня в щеку, подхватила чемодан и, уже стоя в дверях, обернулась ко мне и сказала:

— И, пожалуйста, не обижайся на меня… Сам понимаешь, что я не могу поступить иначе. Логика событий того требует. Ты — тринадцатая и последняя моя жертва, включая Кэтрин… Прощай! Ты остался один из всех! Или один за всех?.. Прощай!

За ней гулко хлопнула входная дверь.

Описать те два часа моей жизни, которые легко могли бы стать последними, у меня нет ровно никаких сил. Я был песчинкой мироздания, травинкой под колесами самосвала, мыслящим тростником, которого ломали снова и снова…

Бомба под моим креслом все тикала и тикала, а я не мог пошевелиться, чтобы достать ее, не мог убежать или хотя бы отползти… Мне достались в удел семь тысяч двести бесконечно длинных и бесконечно коротких секунд, и самое ужасное, что я знал — они действительно последние. Прямо перед глазами висели часы с кукушкой. Кукушка каждые полчаса вылетала из своего домика и издевательски хохотала мне в лицо. А там, под креслом, небольшая коробочка все тикала и тикала… Тикала и тикала… Тикала и тикала… Я чувствовал, как медленно схожу с ума…

Вот кукушка вылетела в третий раз, и это означало, что жить мне оставалось меньше получаса…

А Кэтрин, то есть Инга… Инга, то есть Кэтрин… Я как будто видел внутренним взором, как она проходит паспортный контроль в аэропорту, идет через «зеленый коридор», стоит на взлетной полосе, ожидая посадки в лайнер, и ветер бросает ей в лицо пригоршни мелкого сентябрьского дождя…

…А часы все тикали и тикали…

Оставалось двадцать пять минут до взрыва. Я попытался пошевелить рукой… К каждому пальцу была как будто привязана пудовая гиря, но все-таки они едва заметно оторвались от мягкой обивки кресла и на мгновение повисли в воздухе — кажется, действие укола начало ослабевать. Еще минут через пять я мог дернуть рукой (до взрыва оставалось десять минут), потом шевельнул ногами и, попытавшись рывком встать, беспомощно свалился с кресла на пол…

…Последний раз оглядев серую землю с зависшей над далеким городом дымкой, Кэтрин села в самолет. Летчики грели двигатели перед взлетом….

…Но это было уже что-то! Я пробовал ползти, ноги и руки беспомощно волочились, мешая телу перемещаться, но мне все же удалось сдвинуться сантиметров на двадцать. Часы показывали пять минут до взрыва…

…«Внимание! Дамы и господа! — торжественно сказала вышколенная стюардесса. — Пристегните привязные ремни! Ladies and gentlemens! Attention please!..»

Кэтрин послушно пристегнулась и, улыбаясь, смотрела в окно на серое здание аэропорта…

…Еще двадцать сантиметров… Четыре минуты…

…Самолет вырулил на взлетно-посадочную полосу…

…Еще немного, еще двадцать сантиметров. Три минуты…

…Взвыли моторы, и белоснежный лайнер застыл в предстартовом ожидании…

…Еще сантиметров двадцать… Две минуты…

…Разбег по дорожке… Дрожание фюзеляжа… Спокойные лица пассажиров… Спокойное лицо Кэтрин…

…Еще полметра… Одна минута…

…Та немного тревожная минута, когда шасси отрывается от земли… Счастливая улыбка Кэтрин…

…Минута закончилась… Я прикрыл голову руками… Часы, размеренно тикающие под креслом, внезапно остановились и оглушительно затихли. Взрыва не было!..

…Самолет медленно, натужно набирал высоту… Кэтрин прислушалась — какое-то странное сипение в салоне слева. Может быть, кажется? Самолет заваливается на левое крыло… Ее улыбка испуганно сползла с лица…

…Три минуты после взрыва, четыре минуты после взрыва… Взрыва не было! Я перевернулся на спину! Силы понемногу возвращались, но встать я пока не мог — лежал на спине и счастливо пялился в потолок, не веря в то, что еще жив…

…Стюардесса с приклеенной улыбкой на губах проследовала туда и обратно по салону. Кэтрин проводила ее тревожным взглядом. Самолет еще сильнее завалился на левое крыло, и все в салоне накренилось. Сипение усилилось. Француженка впереди что-то весело щебетала своему спутнику, показывая в иллюминатор на серо-желтую землю с редкими пучками зеленого леса… Самолет выпрямился, а потом снова лег на левое крыло… Кэтрин испуганно огляделась…

…Я подполз к телефону, вставил вилку в розетку, набрал, изнемогая от собственного бессилия, номер…

…Самолет начал снижение… Кэтрин испуганно привстала. Стюардесса с приклеенной улыбкой усадила ее на место:

— Не волнуйтесь, самолет выполняет маневр…

… — Это Копцев… Она только что вылетела в Цюрих…

Язык еле ворочался во рту…

…Вновь в окошке показались серебристые ангары аэропорта… Пассажиры удивленно залопотали на всех языках мира… Кэтрин вжалась в кресло.

— Дамы и господа! По техническим причинам, в связи с неисправностью двигателя, самолет произвел вынужденную посадку в аэропорту Шереметьево. Экипаж самолета приносит свои извинения за задержку. Просим освободить салон и пройти в здание аэровокзала. О вылете рейса будет объявлено дополнительно…

Я потом видел кадры видеозаписи задержания Инги Абалкиной в аэропорту Шереметьево…

Вот ее напряженная фигура стоит у окна в зале ожидания… Двое сотрудников в штатском приближаются к ней… Она видит их, мгновенно оборачивается, и маленький черный пистолет в ее руке беззвучно подрагивает от выстрелов… Потом она падает…

Лужа крови на бетонном полу… Она лежит лицом вниз, как будто плачет в подушку…

Я вот что думаю… Может быть, она совсем не хотела, чтобы та чертова машинка под креслом взорвалась? Ведь могла же она меня запросто пристрелить, но не сделала этого… Может быть, я был для нее не просто удобным парнем Сержи, который удовлетворял ее «физиологические потребности»? Ведь было же еще что-то?.. Ведь было же!.. («Романтик! Неисправимый романтик», — говорила обо мне моя бабушка, и, кажется, она была права…)

Но как я могу забыть слова, которые как будто приснились мне одним тихим апрельским вечером: «Никогда не верь ничему плохому обо мне! Никогда…»