Потаенная любовь Шукшина

- Может, мы какую-нибудь другую! "Мой костер в тумане светит"?

Дали им выпить немного - раскачались. Но все равно, когда потом пошли домой, запели "Мой костер". Запевал местный счетовод, с дрожью в голосе, "красиво". Оглядывались. Ушли с убеждением, что я человек отсталый, не совсем понятно только, почему мне доверили такое ответственное дело снимать кино. Это - к вопросу, что мы забываем, и с какой легкостью! И даже вспоминать стыдимся".

И далее опять же Василию Макаровичу принадлежат вот эти слова:

Кстати, никак не могу понять, что значит "русская народная песня в обработке". Кто кого "обрабатывает"? Зачем? Или вот еще: современная, народная. Современная и - "Полюшко колхозное, мил на тракторе, а я на мотоцикле за ним". Бросьте вы! Обыкновенная плохая стилизация.

Известен был в Сростках и на Алтае балалаечник Федя, существо кочевое, бездомное, но когда пальцы его рук касались трех струн, происходило чудо. Что-то щемяще-родное, грустное и чудное будили балалаечные наигрыши Феди.

Федя Телецкий славился как чудаковатый парень, бродячий балалаечник. Ходил по селам, прикорнувшим у Чуйского тракта, веселил честной народ на свадьбах да на праздниках. Но денег за игру никогда не брал, от чистого сердца играл. Шукшин был в Федю просто влюблен. По-видимому, это было у них взаимно.

Федю видели в кабинах у шоферов со своей неизменной балалайкой, то в придорожной забегаловке - столовой, то в каком-то радушном доме, открытом всем ветрам, где любят людей.

Киногруппа будущего фильма "Печки-лавочки" разместилась в соседней со Сростками деревне. Шукшин с Федосеевой жили в учительской, остальные разместились по классам.

- Паша,- сказал Чекалову Василий Макарович,- я тебя должен познакомить с Федей. Знаешь, у него есть такой материал, который надо непременно использовать в фильме "Печки-лавочки".

На "Волге", закрепленной за киногруппой, отправился ассистент режиссера разыскивать бродячего балалаечника по соседним селам, деревням и трактам. Привезли ошеломленного и растерянного Федю Телецкого с почестями, "как секретаря горкома", скажет он потом, на "Волге" к школе, где встретил его улыбающийся Василий Макарович.

Вечером вся киногруппа собралась, чтобы послушать алтайского балалаечника, худого, замурзанного, плохо одетого, но являющего собой несомненно большой талант, ибо творил Федя на своем инструменте чудеса. И повелось с первой встречи слушать "концерты" Феди Телецкого в школе ежедневно, как заканчивалось рабочее время. А балалайка то всхлипывала от сдерживаемого горя, то взрывалась разудалой плясовой, то задумчиво грустила о чем-то таинственном и грозном, заставляя окружающих думать о том, что духовное начало в русском человеке неистребимо.

Оформили Федю по указанию Шукшина в группе как члена коллектива, с аванса одели и обули, а спать вот со всеми балалаечник наотрез отказался. Выбрал закуток перед учительской, где Шукшин с Федосеевой ночевали, и, как верный страж, спал только возле их двери: его неприкаянная душа, наконец, обрела сытое, пусть и временное, существование.

Позже на другом интонационном материале Феди Телецкого родилась музыка для сцены встречи Егора Прокудина с матерью в фильме "Калина красная". Получился вальс, который очень нравился Василию Макаровичу. Он говорил, что в вальсе есть нечто созвучное с его собственной судьбой. Вальс - вздох послевоенного поколения, у которого отнята была половина жизни. И пронзительный свет исстрадавшейся русской души, в котором купается воспоминание о чем-то далеком и, несомненно, дорогом, сквозь вьюгу грустных, трагичных звуков.

Финал фильма "Печки-лавочки" целиком состоит из мелодий, услышанных от народного самородка Феди Телецкого. Композитор и кинорежиссер вместе слушали балалаечника, выбрав из его репертуара одну народную мелодию. Она чем-то напоминала "Славное море - священный Байкал". Когда в первый раз слушали Федю Телецкого, Шукшин сказал Чекалову:

- Ты схвати внутреннее зерно. Мне целиком мелодия не нужна, выбери только несколько фраз, на них и построй музыку.

Таким образом и пришли к решению музыкального финала кинокартины "Печки-лавочки" - теплому и сердечному.

Василий Макарович снял для фильма "Печки-лавочки" Федю Телецкого, но, к сожалению, эти кадры при монтаже не вошли в фильм. А память о народном самородке в киногруппе осталась.

Позже я узнала, что погиб Федя в какой-то автомобильной катастрофе. Перепуганные шофера оставили его у дорожной канавы, боясь ответственности. Там Федю и нашли мертвым. И защемило сердце у многих, кто близко знал балалаечника.

А как в картине "Калина красная" трагично и органично звучит старинная русская песня "Вечерний звон", когда оператор ведет камеру по серому строю заключенных. И навсегда в зрительную память впечатывается бритоголовый юный арестант, исполняющий ясные, солнечные стихи Есенина любимого поэта Шукшина. В каждом русском человеке неизменно присутствие Сергея Есенина - певца березовых лесов и бескрайних золотых полей. Как в осетинах - Коста Хетагурова, в украинцах - Тараса Шевченко, в сербах Бранко Радичевича, в испанцах - Гарсия Лорки, во французах - Бодлера и Рембо, в итальянцах - Данте.

В Константинове мне рассказывали и другое. Воины, уходящие на фронт, продвигаясь по рязанской земле, обязательно заезжали на родину Есенина, заходили в его бревенчатую избу, чтобы отдать поклон поэту, набраться сил и духа перед сражением с врагом.

Вот и Василий Макарович перед тем, как уйти от нас навсегда, встретился с Сергеем Есениным, пусть и символически.

К будущему фильму Шукшина о Степане Разине Павел Владимирович Чекалов успел сделать несколько музыкальных набросков. Опять Шукшин искал в народном творчестве себе подспорье. В сценарии был эпизод, где казаки, сидя у костра ночью, начинают петь песню о нелегкой женской судьбе. Василий Макарович предложил использовать известную песню "Когда будешь большая":

Когда будешь большая, отдадут тебя замуж,

В деревню глухую да в землю чужую.

Да мужики там все злые, топорами секутся,

А там днем все дождь, да и днем все дождь.

Тема уже была использована в фильмах у Марка Донского, у Леонида Лукова в фильме "Две жизни" и Станислава Ростоцкого. О чем Чекалов тут же и доложил Шукшину.

Василий Макарович хитро усмехнулся и спел текст по-новому, с "повтором", дав услышать Павлу Владимировичу в ней "потенциальные полифонические возможности".

Могу добавить, что последний вариант народной песни Василий Макарович услышал от меня на седьмом этаже по проезду Русанова, а не в кинематографических кулуарах. Помню, несколько раз уточнял текст, мелодические повторы, но для чего - я тогда не знала. Были очередные посиделки на нашей квартире, куда забрел Шукшин в антракте между письменным столом, на котором лежал очередной сценарий, и походом в продуктовый магазин по просьбе Лидии Николаевны. Зашел "на минутку", да задержался. Песня понравилась и люди были хорошие.

Песня "моя" во многом отличалась от исполняемой ранее в фильмах:

На улице дождик землю прибивает,

Землю прибивает - брат сестру качает.

Ой, люшеньки-люли! Ой, люшеньки-люли!

Землю прибивает - брат сестру качает.

Сестрица родная, расти поскорее,

Расти поскорее, да будь поумнее.

Ой, люшеньки-люли! Ой, люшеньки-люли!

Расти поскорее, да будь поумнее.

Вырастешь большая, отдадут тебя замуж,

Отдадут тебя замуж, во чужу деревню.

Ой, люшеньки-люли! Ой, люшеньки-люли!

Отдадут тебя замуж, во чужу деревню.

Отдадут тебя замуж во чужу деревню,

Во чужу деревню, в семью несогласну...

"Моя" песня щемяще напоминала, видимо, Шукшину его детство, сестру Талю, которую ему, как старшему, приходилось нянчить. В этом народном произведении была дорогая правда, близкая и родная, в которой отразилась, как в зеркале, судьба самого Василия Макаровича. И, наверное, главное в истории с данным вариантом песни - Василия Макаровича не прельстили "мужики злые", которые "топорами секутся". При многих жестокостях, которые происходили с его героями в жизни, мир его произведений отличался добротой и человечностью.

Потом он пел ее даже вдвоем с композитором П. Чекаловым, получалось настоящее полифоническое двуголосие, как сообщал об этом при встречах со зрителем композитор. Надо сказать, что Шукшин исполнял народные песни неповторимо и задушевно.

"Лично я считаю Шукшина в чем-то своим учителем, который мне заново открыл народное творчество, поэзию этих песен",- вспоминал позже Павел Чекалов.

Шукшин был очень требователен в подборе музыкального материала к той или иной кинокартине. Когда готовился писать сценарий "Я пришел дать вам волю", предварительно познакомился со многими произведениями. Обратился даже к оратории Дмитрия Шостаковича, посвященной Разину. Прослушал ее внимательно, отыскивая что-то для себя важное, но тем не менее в конце концов вынес свое решение:

- Нет, не то все это. Не подходит. Надо другое.

К народному, живописному характеру нужно было соответствующее фольклорное оформление, далекое от симфонических фрагментов.

Если говорить о музыке и Шукшине, нельзя не вспомнить, как он огорчался, когда слышал неудачные обработки народных мелодий:

Что за безобразие! Кто же так обрабатывает? Уж если беретесь, то хотя бы сделайте так, чтобы было ближе к истине и правде. А то выдают за обработку неизвестно что!

"До третьих петухов" - литературный эксперимент В. М. Шукшина в новом жанре. И, конечно, в фольклорном произведении Василия Макаровича главный герой Иван отказывается выбросить из песни слово.

- Это не надо,- сказал Горыныч.- Пропусти.

- Как же? - не понял Иван.

- Пропусти.

- Горыныч, так нельзя! - заулыбался Иван.- Из песни слова не выкинешь.

Горыныч молча смотрел на Ивана, опять воцарилась эта нехорошая тишина.

- Но ведь без этого же нет песни! - занервничал Иван.- Ну? Песни-то нету!

- Есть песня,- сказал Горыныч.

- Да как же есть? Как же есть-то?

- Есть песня. Даже лучше - лаконичнее.

- Ну, ты смотри, что они делают! - Иван даже хлопнул в изумлении себя по ляжкам.- Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без этого, нет песни! Не буду петь лаконичнее. Все.

Это уже из области редактирования песни, из которой "выбросишь слово" - и песня уже о другом. Потому что песня сквозь года и столетия проносит в себе кодировку времени, в котором создавалась - быт, культуру, историю, характер отношений между людьми и многое другое.

Завершая рассказ о музыкальности Шукшина, знании архитектоники народного творчества (ведь он был плоть от плоти и кровь от крови родного народа), хочу повторить слова композитора Павла Владимировича Чекалова: "Все его творчество - это протяжная, глубокая песня".

О человеке Василий Макарович говорил не менее музыкально: прожил как песню пропел. Своей он не успел допеть, заставив грустить по ней миллионы!

Беспардонное, беспрецедентное наступление массовой культуры с универсальным техническим оснащением никогда не сможет вытеснить того, что народ пронес через века, передавая эти ценности новому поколению.

Знаю, в Японии существует кафе, где прибывшего заморского гостя проверяют на народные национальные корни. Японцы, сохранившие свою самобытность, национальное достоинство, могут в этом кафе до конца спеть любую свою народную песню. Их спасла господствующая национальная религия синтоизма, дав возможность сохранить языческие мировоззрение и образ жизни. Каждый японец непременно пишет стихи, создает икебана, поклоняется природе, умеет восхищаться ее красотой и черпать из нее животворные силы, некогда присущие и нашим предкам. И даже воинственные и мужественные самураи выбрали своим символом ветку цветущей вишни...

Знакомясь с многочисленными приезжими из-за рубежа, приглашают в это кафе, предлагают спеть свою народную песню. Многие их помнят. Приезжающие из России русские, именно они, по свидетельству японцев, ни одной из своих песен не допели до конца. Правда, приезжали туда, в основном, горожане. Да и национальный состав у нас - сто пятьдесят народов! За рубежом они все воспринимаются как русские. Естественно, из маргинального состава не все могут петь русские народные песни в подлинном качестве. Как говорится, слышал звон да не знаю, где он. Им ведь предлагалось спеть песни-то русские, а у них на слуху свои, тоже народные и, наверняка, прекрасные, да отнюдь не русские.

"Где же ты раньше-то была?"

Но жизнь шла своим чередом, являя двуликость Януса. Солнечная сторона сменялась сумерками ситуаций, где и звездность Шукшина была бессильна перед суровостью буден. По-прежнему он вынужден был в домашних тапках спускаться в лифте со своего поднебесного этажа на землю, чтоб пройти к соседствующей с домом телефонной будке - позвонить кому-то или куда-то. АТС, несмотря на разного рода ходатайства, начиная с директора Киностудии им. М. Горького, не ставила на квартире жизненно необходимого Василию Макаровичу телефона, хотя почти в каждой квартире дома по проезду Русанова, 35 они были.

Помню, как в гости к нам приехал детский писатель Юрий Качаев, с которым Шукшин оживленно разговаривал весь вечер. Видно было, что Василий Макарович отдыхал, а я настраивала гитару. Когда зазвучало

И разыгрались же кони в поле...

Шукшин смолк, сжался, словно готовился к прыжку, опустив голову, с удивлением вслушиваясь в то, что выдавали струны гитары и мой голос. Закончила, глядя на Василия Макаровича вопросительно и напряженно, ожидая, что он скажет.

- Повтори! - Не то приказ, не то просьба.

Я повторила, воодушевленная шукшинским желанием. А Василий Макарович вдруг сказал:

- А слова-то мои! Возьму я твою песню в фильм о Стеньке. Ты мне запиши ее на магнитофонную ленту.

И посмотрел тепло в мою сторону. Его лучистые, "ссекающие" глаза светились вселенской добротой и радостью.

В разговоре выяснилось, что появились строки стихотворения "И разыгрались же кони в поле" у Василия Макаровича в юношеском возрасте. Человеческая природа как бы предвидела его неурядицы, неуспокоенность души.

Некогда Артюр Рембо, семнадцатилетний поэт, приехав из глухой провинции Франции в Париж, успел уже написать знаменитое, давшее ему мировую славу, стихотворение "Пьяный корабль", предсказав им провидчески Парижскую коммуну и собственную страшную судьбу.

- У меня, между прочим, еще кое-что есть.

И Шукшин начал читать стихотворение о пахаре, его сохе, русской земле, что-то былинное, исконное, несомненно шукшинское, неповторимое и яркое.

- Оно нравилось даже Белле Ахмадулиной!

И улыбнулся широко, озорно и заговорщицки.

Поддаваясь его настроению, струны моей гитары начали невольно выводить старинную сибирскую плясовую. А Шукшин вдруг выскользнул на середину комнаты, надел кепку, сдвинул ее залихватски на ухо, вставил один палец в карман, а остальные оттопырил с вывертом, присвистнул по-разбойничьи, в глазах его сверкнула молния, и пошел по кругу, вскинув другую руку, как крыло, над головой, ногами выделывая немыслимые выкрутасы. Примерно такие же я видела во время пляски братьев Заволокиных на семидесятилетии поэта Виктора Бокова. Поэт пригласил их из Новосибирска, чтоб порадовать искушенную московскую публику явлением новой яркой индивидуальности и даровитости сибирского края.

Посещая не однажды родину Василия Макаровича, братья Заволокины издали сборник "Частушки родины Шукшина". Именно так пел частушки в Сростках некогда сам Шукшин, так плясал сейчас разудало, огненно, высекая каблуками веселые, сумасшедшие искры. Ему было хорошо, это видели все. И этим "хорошо" он желал поделиться с окружающими. Здесь были свои. Здесь некого было стесняться. Здесь его знали и понимали. Среди таких людей он вырос.

В краткую минуту передышки я сказала, что написала "Колыбельную" для его дочери Ольги. Лицо Василия Макаровича просветлело, стало мягким и добрым:

- Ну-ка, спой!

...Спи, чужая дочка. Завтра под окошко

Олененок голубой тайно прибежит.

Уведет тебя он звездною дорожкой,

А метель веселая след припорошит.

Оленька-Оленька,

Наш цветочек аленький,

Медвеженыш белый,

Девочка тайги,

Я целую бережно

Хохолок твой маленький,

Баю-бай, дюймовочка,

Сказка леса, спи.

Василий Макарович слушал с удивлением, даже брови чуть приподнялись, в конце покрутил головой и ударил кулаком по коленке:

- Где ж ты раньше-то была? Я б эту "Колыбельную" мог в "Странных людях" или в "Печках-лавочках" применить. Но все равно хорошо. Запиши мне вместе с той, на мои слова которая. Впереди - целая жизнь.

Не записала я ничего. Не спешила, ибо уверовала в магию шукшинских слов: "Впереди - целая жизнь".

"Ты тут поспи, а я немного посижу..."

Шукшин ушел к себе, прихватив Юрия Качаева. Жены с детьми не было дома: они находились на даче в Подмосковье.

На другой день Юрий пришел к нам утром и рассказал о том, что с ним произошло в доме Шукшина.

Они долго говорили с Василием Макаровичем о разных насущных литературных делах. Притомившийся Качаев спросил:

- А ночевать здесь можно?

Шукшин указал ему "ложе", на котором Юрий должен был "почивать" до зари, сказав напоследок:

- Ты тут поспи, а я немного посижу.

Качаев сразу, словно провалившись в пропасть, заснул.

Вскоре ему начал сниться пожар. Будто бы он находится внутри горящего дома, выйти не может, мечется по комнатам, задыхается от густого, едкого дыма. Очнулся, охнул. Комната тонула в непроходимом дыму. А в углу за столом благодаря настольной лампе чуть проглядывалась фигура Василия Макаровича, склонившегося над рукописью.

Качаев бросился к окну, распахнул створки, жадно вдыхая свежий воздух. Рассвет чуть брезжил. Услышал виноватый голос Шукшина:

- Прости, брат. Я тут со своим Стенькой разбирался, да и забыл про тебя.

Про себя - тоже. Пепельница с головой тонула в окурках. Чуть поодаль белели смятые пачки "Беломорканала" и "Шипки".

Так было и на съемках фильма "Они сражались за Родину". Если Василий Макарович "не в кадре", вынимает записную книжку и за карандаш или ручку. В гриме, в копоти, сидит и пишет, пишет. А по соседству проносятся лязгающие гусеницами танки, пикируют самолеты, раздаются выстрелы, грохот взрывов, устраиваемых пиротехниками. Он словно боялся не успеть чего-то доделать. Особенно последние два года. Интенсивно печатался, снимался, не бывал дома по полгода. С того момента, как триумфально прошла по стране его кинокартина "Калина красная".

Василий Макарович, вопреки советам врачей не курить и не пить кофе, дымил по-страшному и не обходился без кофе. А для его изношенного сердца это все было вредно.

Я знала трех знаменитых сибирских курильщиков - Василия Шукшина, Василия Федорова, Владимира Чивилихина. Вела исподволь борьбу с "табачным змием", но...

"В России сотни Шаляпиных..."

Шукшина постоянно осаждали "орды" так называемых друзей, которым он не смел отказать в гостеприимстве. Эти "друзья" не щадили его здоровья, времени, авторитета. Писать Василий Макарович вынужден был по ночам. А утром - съемки, министерства, Госкино, издательства, киностудии.

"Друзья" занимали гостиную, жена и дети - спальню. Что оставалось Шукшину? Писал, как правило, на кухне.

Когда ночью просыпался кто-то из гостей и входил к Василию Макаровичу, он, не глядя, показывал рукой на холодильник: мол, бери, что хочешь, только не мешай работать.

Особенно много липло к Шукшину во время гонораров. Но когда кончались деньги, все исчезали. И в часы трудные этих "друзей" рядом тоже не бывало. В такие минуты не однажды с губ Шукшина срывалось:

- Как трудно в городе! Какие ненадежные здесь люди. Как тяжело открытому человеку в этом жестоком мире.

Многое к этому времени Василий Макарович успел переосмыслить, придя к определенным выводам: приехав в город, кроме приобретений, он многое потерял. И потому Шукшин спешит предупредить сельского жителя, что город не только полон соблазнов, но и подлинных разочарований:

Я мог бы долго говорить, что те мальчики и девочки, на которых он с тайной завистью смотрит из зрительного зала,- их таких в жизни нет. Это плохое кино. Но я не буду. Он сам не дурак, он понимает, что не так уж славно, легко, красиво у молодых в городе, но....

Но что-то ведь все-таки есть! Есть, но совсем другое. Есть труд, все тот же труд, раздумья, жажда много знать, постижение истинной красоты, радость, боль, наслаждение от общения с искусством.

Но неискушенного человека всегда манило за горизонт - посмотреть на неведомые земли, моря и разноликих людей, свои возможности испытать, чтоб постигнуть в конце жизни, что самое главное - оно рядом.

А вот настоящие-то друзья не афишировали себя. Невидимые, незнаемые, небольшая горстка в стольном городе, они бескорыстно любили Шукшина, не требуя ничего взамен. Ведь добро только тогда добро, когда его делают бескорыстно. К ним Василий шел безбоязненно и всегда находил душевный прием и сочувствие. В любое время дня и ночи. Где пригреют, там и дом. Как кутенок, утыкался носом в это тепло, зная, здесь его не предадут. В исключительный миг отогревающейся души любил верных людей до разрыва сердца, до самозабвения, мог о них говорить часами.

Неустроенный, неприхотливый, с четырнадцати лет знавший, что такое тяжелый труд, Василий от простой мелочи - незначительного внимания к себе приходил в волнение.

Заболел радикулитом. Мучился от болей, пронзающих спину. Люся Пшеничная, которая хлопотала некогда об утверждении Шукшина на картину "Тихий Дон", видя его страдания, взяла и сшила байковый стеженый пояс. Стесняясь своего поступка, передала незаметно Василию. Когда Шукшин развернул сверток, Земеля увидела смятение и беспомощность на лице друга, глаза, которые медленно заплывали крупными слезами. И молодая женщина вдруг поняла, что Василий мало видел добра в жизни, что и теплом человеческим тоже обделен. Благодарные слезы в глазах Шукшина она помнит до сих пор.

Он знал про Люсино неудачное замужество, при встрече обязательно останавливался, какая бы величина не шла с ним рядом:

- Ну как, Земеля, дела? Как жизнь?

Садились где-нибудь в сторонке от слишком любопытных глаз, чтоб поговорить, согреть друг друга хотя бы словом. Людмила Андреевна Пшеничная готова была служить этому человеку даже на расстоянии, только бы знать жив, здоров, цел и невредим.

Василий всегда помнил доброту и верность этой женщины, уважал ее честность и дружеское, почти сестринское, расположение к себе. Ни разу Земеля не воспользовалась знакомством с Шукшиным в корыстных целях. Несколько раз Василий Макарович приглашал Людмилу Андреевну поработать с ним на очередной кинокартине, но всякий раз получал решительный отказ.

Другие не терялись. И давно сделали карьеру. У Люси были свои жизненные принципы. Они стоили уважения Шукшина. А это уже немало.

Был случай, подчеркивающий особо великое доверие Василия Макаровича к Людмиле Андреевне. Шукшин примчался к ней на квартиру перед отъездом, получив уже паспорт для выезда за рубеж, чтоб передать деньги:

- Для матери. Отправлять некогда. Приеду из командировки, отвезу.

Что-то в это время у них с женой немного разладились отношения, была какая-то семейная ссора.

А мать присылала в Москву алтайские целебные травы, будучи в гостях, распаривала и прикладывала их к усталому телу сына. Но он предпочитал наезжать к ней в Сростки, где Мария Сергеевна готовила отвары для больного его сердца и желудка, продлевала как могла, жизнь родного дитяти, который за недолгие, казалось, годы успел износить себя до основания. И надо было видеть, каким беспомощно-трогательным становился рядом с Марией Сергеевной Шукшин, выполняя все просьбы и пожелания матери. А они были неприхотливы и только на пользу дорогому сыночку.

Сложность семейных отношений не могла не сказываться и на родне Шукшина, которую всегда, как мог, он старался поддержать, иногда и в ущерб семейному бюджету. Здесь были свои крайности, о которых можно только догадываться. Да и Лидию Николаевну понять можно, поскольку семейный быт, в основном, ложился на ее плечи, а богатств особых ни у того, ни у другого не было, вот и приходилось иногда быть "прижимистой", чтобы не оставить собственных детей голодными.

Василий Макарович интересовался проблемой "личности и массы". Создание образа на экране считал самым трудным делом. Актер должен при этом быть личностью, как и режиссер, взявшийся за постановку, режиссер, подобный Герасимову, Ромму, Бондарчуку.

Артист Иван Рыжов, вспоминая о Шукшине, не однажды говорил:

- Величайшей личностью всех времен и народов считал Ленина. Всегда поражался, как один человек мог сделать так, что миллионы перестали верить в Бога. Думаю, он когда-нибудь прикоснулся бы и к ленинской теме, потому что много об этом говорил.

Пройдет много времени, и Земеля, друг бесшабашной юности, встретит еще раз Шукшина на Киностудии им. Горького. Разговаривая, зашли попутно в раскрытые двери комнаты: Василию что-то нужно было выяснить там. Полюбовались на большую фотографию Шаляпина, висевшую на стене. Здесь некогда располагалась киногруппа Марка Донского, собиравшегося ставить фильм о знаменитом русском певце, как раз после закрытия шукшинской картины о Степане Разине. Но автор сценария Галич покинул Советский Союз, а Донской запустился с фильмом о Крупской.

Люся запомнила тот последний, значительный разговор.

- Когда вижу Шаляпина, чувствую - свой, родной,- сосредоточенно о чем-то думая, тихо сказал Шукшин Люсе.- Люблю этого человека.

- Я уверена, ты сможешь сделать о нем хороший фильм,- поддержала Василия Земеля.

- С ума сошла! Он же певец...

- Спеть можно и под фонограмму.

- Настоящий артист не должен петь под фонограмму. По двигающимся мышцам лица любой профессионал сразу поймет - фальшь. А Шаляпина второго у нас нет.

На что Земеля возразила с юношеской запальчивостью, что в ней всегда нравилось Василию:

- Да в России есть сотни Шаляпиных! Надо только поискать.

В разговоре раза три возвращались к имени Федора Ивановича Шаляпина, и Люся поняла, что Василия мучает судьба великого русского певца. В руках у Земели был пакет с мандаринами. Протянула все. Василий невольно рассмеялся:

- Давай три.

Один мандарин съел:

- Остальные - дочкам.

Не исключается возможность, что Василий Макарович, будь жив, поставил бы еще три талантливых фильма - о Разине, Ленине, Шаляпине.

Доченьки

Выделять кого-то из трех дочек Шукшина я не могу, не имею права: он всех их любил.

Ольгу, меньшую, носил под мышкой, как саквояж. Иногда ноги оказывались выше головы. Рядом маячила белокурая детская головка, и чувствовалось, дочери даже нравилось быть в таком "подвешенном" состоянии. Помню, вез Ольгу в детской коляске, а лицо было обиженным. Видно, замыслы Василия Макаровича не совпали с желанием жены "прогулять родное дитя". Ольга в коляске насупилась, увидев незнакомое лицо: ей хотелось продолжать прогулку, а эти взрослые... Как затеют свои разговоры, с тоски можно умереть!

- Ну, ти! - сощурилась она совсем по-шукшински, что означало почти мальчишеское: "Ну, ты! Отойди от папы".

Я быстро попрощалась, поддаваясь милому эгоизму маленького существа. И сразу просветлело личико девочки, разулыбался Василий Макарович: его развеселила выходка дочери.

Вернулся из киноэкспедиции, долго не был дома, Лидия тут же заставила забрать детей и пойти погулять с ними в сквер перед подъездом. С другой стороны нашего дома находился продовольственный магазин. Шукшин вышел из лифта, держа Ольгу на руках. Маша ныла рядом: ей тоже хотелось оказаться на месте младшей сестренки в надежных, ласковых руках отца. В сквере сел степенно на скамейку и поставил Ольгу рядом с бегающей в траве Машей. Затеял с ними игру, но увидел человека с авоськой, вынырнувшего из-за угла нашего дома, развернул газету и уткнулся демонстративно в нее. Мужчина прошел по тропке мимо скамьи с Василием Макаровичем и его дочерьми, исчез за углом соседнего дома. Тогда Шукшин воровато оглянулся по сторонам сквер был пуст. Опустил на скамейку газету и принялся, как медведь, кидать визжащих от восторга дочерей с руки на руку, играть с ними в догонялки. Но как только появлялся очередной человек в сквере, Шукшин - сама невозмутимость - садился вновь на скамейку, закрывался от всех газетой, а дочери недоуменно теребили его за ноги, не понимая, что же с отцом происходит. Он стеснялся на людях показывать свои чувства к детям, которых любил трепетно и нежно. К тому же популярность и узнаваемость Шукшина к этому времени были так велики, что мешали уже ему быть обыкновенным человеком, отцом: тут же кто-нибудь начинал приставать - или просить автограф, или привязывался с ненужным разговором.

Каждый отъезд Шукшина Ольга переживала по-особому.

В этот стояла у подъезда, засунув красные от холода ручонки в карман пальтишка, крепкая, плотная, как гриб-боровик, вглядываясь напряженно в наступающие сумерки.

- Оля, папа дома?

- В Сибили! - ответила гордо, даже с вызовом, и сделала шаг навстречу, с глубоким вздохом добавив: - На съемках.

- Беда с ней! - вклинилась в разговор бабушка.- Как отец уедет, покоя от нее дома нет. Тоскует по нему. Чистая "путчистка"!

"Путчистка" насупила брови, блеснула недовольно глазами по-шукшински и отвернулась от нас, больше не замечая.

Сергиевская, редактор фильма "Калина красная", рассказала мне об одном случае, когда в ее присутствии состоялся телефонный разговор Василия Макаровича. Ему сообщили, что дочка Маша разбила лоб - весь в крови. В лице отца не осталось ни кровинки от этого сообщения.

- Я испугалась, стала его успокаивать: "В этом нет ничего страшного, дети постоянно падают! Вот и я, когда была маленькая, упала, и мне рану зашивали". Потом Лидия Николаевна Федосеева-Шукшина с улыбкой пересказывала мне, как Василий Макарович удивлялся: "Ирина-то какая жестокая! Говорит, нет в этом ничего особенного. У нее нет своих детей, она и не понимает..."

И этот случай, как никакой, подчеркивает кровную связь Шукшина с детьми, со своей семьей, узы с которой отныне стали для него нерушимыми, одним целым с его организмом, который каждым нервом, сосудом ощущал родственную эту нерасторжимость. Отступили призраки юности, первые влюбленности, мимолетные связи, наступила зрелость и ответственность за души тех, кого он создал и приручил. Помните, у Сент-Экзюпери: "Мы всегда в ответе за всех, кого приручили"?

На улице - осень: слякотно, холодно. Возвращаюсь с какого-то очередного выступления, а лифт в нашем подъезде не работает. Иду пешком наверх - на свой, седьмой. На пятом этаже две девочки-белянки стоят на площадке у лестничной клетки в ночных сорочках, босиком, свесив через перила головы вниз.

- Что случилось? - спрашиваю Машу и Олю.

- Боимся.

- Кого?

- Темноты. А ее все нет и нет!

- Кого нет? - не понимаю я.

- Мамы!! - хором отвечают белянки.

- Идите домой. Нельзя босиком стоять на цементе. Простудитесь. Мама едет.

- Правда?! - Вздох облегчения, и обрадованные девочки, два белокрылых ангелочка, стремглав бросились в квартиру.

Но кто из нас в детстве не боялся темноты?

Когда умер их отец, Маше было семь лет, а Оле - три годика. Едва ли в таком возрасте можно осознать всю тяжесть потери, которая пала долголетним крестом на плечи матери. Она-то до конца испила сию чашу.

Из письма В. М. Шукшина матери, обнаруженного в музее Сросток:

Расскажу немного о своих невестах. Это надо, конечно, видеть, особенно Ольгу. Она толстенькая, крепенькая. Но справиться с ними сил нет. Я удивляюсь Лидиному терпению. Ей, конечно, достается. С Маней - глаз да глаз. Носятся, возятся. Оля - характером спокойнее, тверже. Маня ее безумно любит, тискает, а той не нравится, говорит: "Мася, на рученьки" ("А лючики",- говорит Оля). Очень она меня любит, Оля. Оля такая деревенская, надежная, а Маня - москвичка. Поют хорошо. "Коля-Коля-Николаша, я приду, а ты встречай". Хорошенькие - сил нет. Приведу их на студию, все сбегаются, смотреть. А Оля заходит к директору и везде. Шагает широко, немного вразвалку.

С Катериной, самой старшей из дочерей Шукшина, я познакомилась во время просмотра документального фильма оператора-постановщика Киностудии им. Горького Валерия Головченко "Памяти Шукшина".

Возвращаясь к дочерям Шукшина, вспоминаю всякий раз крупный кадр с горько плачущей девчушкой из фильма Валерия Головченко, которого привлекло искреннее горе ребенка. Позже Валерию сказали, что плакала на могиле отца старшая дочь Василия Макаровича - Катерина.

Шло время. Выросли Маша и Ольга. Много воды утекло, много событий прошло. Повзрослели его девочки, стали красивыми, статными, как мать, взяв лучшие характерные черты и от отца, иногда и крутые, конечно, чтя и уважая память о нем. У Оли родился сын, которого она назвала Василием. Оля закончила Литературный институт, пишет рассказы. Говорят, интересные.

Дай Бог, чтобы внук унаследовал от своего прославленного дедушки любовь к родному Отечеству и народу.

Как-то попала на один из юбилейных вечеров известного советского поэта и драматурга Анатолия Софронова. В конце программы прошла к первым зрительским рядам, чтоб лично поздравить Анатолия Владимировича, поздороваться с его Эвелиной Сергеевной, но вдруг мои глаза наткнулись на юное девичье лицо, неуловимо напоминающее чьи-то очень знакомые черты. Девочка отличалась худощавостью, замкнутостью. Держалась отстраненно от толпы, но с достоинством и сдержанностью.

- Кто это? - спросила я невольно у рядом оказавшегося знакомого поэта.

- Внучка Софронова и дочь Шукшина - Катерина.

Я вздрогнула: да-да, конечно же, я знала это лицо, видела на юношеских фотографиях Василия Макаровича.

Катерина, мне кажется, наиболее внешне удалась в Шукшина. Маша рослостью, Ольга - характером. Все они несут на себе отсвет знаменитого отца, находясь постоянно в эпицентре внимания.

Катерина была для него болью и памятью.

Из телеграммы В. М. Шукшина:

Милая доченька Случилось Опоздал Праздником тебя Здоровья Поцелуй маму Бабушку Поздравляю всех Василий

Шукшиной Екатерине Васильевне:

Сростки Алтайского Бийского Дорогая Катенька Поздравляем началом первого твоей жизни учебного года Здоровья тебе радости папа и вся сибирская семья.

Хранятся бережно в доме Виктории Анатольевны Софроновой три книги Василия Макаровича, в которых оставлена часть тепла автора.

Например, на книге "Там, вдали" такая надпись Шукшина:

Дочке Кате - от папы. Там, вдали - это моя Родина, Катя, и твоих сибирских предков. Будь здорова, родная! Папа. В. Шукшин. Москва. 1972 год.

И книга "Земляки" имеет оттиск руки Василия Макаровича:

Доченьке Кате - на светлую любовь и дружбу! В год, когда она первоклассница. Когда ты будешь первокурсница, я, Бог даст, подарю тебе толстую-толстую книжку. Будь здорова, моя милая! Папа. В. Шукшин. 1972 г.

За неделю до последнего отъезда Шукшина из дома, уже на улице Бочкова, зашла к ним Валентина Салтыкова - Пельмень, закончившая к этому времени высшие режиссерские курсы.

- Слушай, Лида,- сказала она без обиняков жене Василия Макаровича.Хочу я попросить твоего супруга о помощи - продвинуть один сценарий. Сама хочу ставить фильм.

Ответ Лидии обескуражил Валентину:

- И не думай даже! Он так много настрадался, пробивая свое, что сейчас никому не помогает. Сил нет. Никто не знает, как он тяжело болен.

В это время в прихожую с улицы вошел Василий Макарович, и Валентина, увидев его смертельно уставшее лицо, безжизненность зеленоватой кожи, невольно прикусила язык. Меланхолично поздоровавшись с гостьей, он сразу прошел в спальню к дочкам.

Убрав светлую прядку со лба, горячо расцеловал спящую Машу. Взял больную Олю осторожно на руки, прижимая к себе и нашептывая ласковые, отцовские слова, покрывая ее теплое, упругое тельце поцелуями. Стоя вместе с Лидой у двери спальни, Валентина с ужасом поймала себя на мысли: "Будто прощается навсегда".

Светлый человек - Валечка, Валентина Сергеевна Салтыкова, прозванная Шукшиным Пельменем, задушевный собеседник, надежный друг. Скольким юным дарованиям эта женщина, кинематографист до мозга костей, помогла, скольких спасла, утвердила! И доброе слово о ней кстати... В доме Валентины Салтыковой хорошо и тепло людям, зверям и растениям. Кот Василий засыпает на ее руках под человеческую колыбельную, а черный пудель улыбается у ног хозяина дома, видя эту картину. Чай Валентина Сергеевна заваривает на травах, которые разносят аромат дачных растений по всей квартире. А пельмени - к застолью, по случаю очередного праздника. Сытные, домашние, любимые Шукшиным... А по всей квартире Валентины Сергеевны множество разного рода домашних растений, целый сад! И в этом саду живут светлые души, открытые некогда Василием Макаровичем.

Талант и природа

Прочла я как-то в одном из журналов статью Виктора Астафьева. Из нее мне запомнилась одна мысль: чем щедрее природа, окружающая человека, тем богаче его мир, щедрее он наделен талантами.

Феномен В.М. Шукшина объяснил наиболее точно, на мой взгляд, известный российский писатель Валентин Распутин в статье "Твой сын, Россия, горячий брат наш":

Не было у нас за последние десятилетия другого такого художника, который бы столь уверенно и беспощадно врывался во всякую человеческую душу, предлагая ей проверить, что она есть, в каких просторах и далях она заблудилась, какому поддалась соблазну, или, напротив, что помогло ей выстоять и остаться в вечности и чистоте.

Позже анализ Распутина приобретет более отточенную формулировку:

Если бы потребовалось явить портрет россиянина по духу и лику для какого-то свидетельствования на всемирном сходе, где только по одному человеку решили судить о характере народа, сколь многие сошлись бы, что таким человеком должен быть он, Шукшин.

Ничего бы он не скрыл, но ни о чем бы и не забыл.

К сожалению, критика заметила этот самобытный талант поздно. Да и признание у нас Шукшин получил после смерти.

Увы, это как бы черта наследная в России - и Грибоедов, и Пушкин, и Лермонтов, и Есенин, и несть тому числа, прошли через испытание смертью. Для одних она становилась забвением, для других - взлетом! Почти по русской пословице: что имеем не храним, потерявши - плачем.

Плачем. До сих пор.

Выступая в Москве на одном из вечеров, посвященных "Жизни и творческому пути В. М. Шукшина", я встретилась с ветераном Великой Отечественной войны. Он подошел ко мне во время перерыва.

Ветеран рассказал, что, будучи тяжело ранен во время боев, он попал в госпиталь на излечение в край, где проживал Василий Макарович, и выписался, как и многие другие, быстро выздоровев. На прощанье ветеран подарил мне фотографию Шукшина, снятую за два или за три дня до того, как жизнь Василия Макаровича оборвалась под Волгоградом, на том злополучном теплоходе "Дунай", где жила киногруппа фильма "Они сражались за Родину".

Сфотографировали Шукшина в военной форме среди штатских. Он сидел, как и они, на родной матушке-земле. Из объяснения ветерана я поняла, что эти люди приехали с телевидения брать у Шукшина интервью. И, кажется, среди них был сын этого ветерана.

Наверное, это было последнее интервью с Шукшиным. А я, к сожалению, своего для радио не успела сделать. Перед отъездом в Волгоград встретила Василия Макаровича на киностудии "Мосфильм", и мы договорились, что я позвоню ему вечером уточнить время, когда и куда мне завтра подъехать с репортером. Сама же я спешила в этот день в одну из комнат киностудии, чтоб там взять интервью у знаменитого японского кинорежиссера Акиры Куросавы... Это-то у меня получилось и вскоре прозвучало по радио, а позже было напечатано даже за рубежом.

Лицо Шукшина поразило меня усталостью, землисто-серым цветом. Василий Макарович спешил.

Вечером по телефону Шукшин сказал мне, что они с Лидой уходят на юбилей Акиры Куросавы: интервью придется отложить до возвращения из Волгограда. Это был последний наш разговор.

Но ведь прав оказался Виктор Астафьев - щедрый талант порождается щедрой природой. Невольно припомнились строки Николая Константиновича Рериха, алтайский маршрут которого был частью знаменитой Центрально-Азиатской экспедиции в 1928 году в Сикким. Рерих писал в дневнике:

Алтай является жемчужиной не только Сибири, но и жемчужиной всей Азии. Строительная хозяйственность, нетронутые недра, радиоактивность, трава выше всадника, лес, скотоводство, гремящие реки, зовущие к электрификации,- все придает Алтаю незабываемое значение.

И далее:

Земля здесь будто сейчас народилась, из любого ручья пей - безопасно.

Шукшин самозабвенно и преданно любил Алтай. Помнится, обратился даже ко мне с просьбой: не могу ли я написать об Алтае сценарий, крайком поддержит, и он тоже обещает свою помощь. Видно, Василия Макаровича об этом попросили, и он, несмотря на свою крайнюю занятость, искал возможность поддержать земляков. Не успел.

В одном из последних писем к матери Шукшин писал:

Здравствуй, родная моя! Сам измучился и вас измучил своими обещаниями приехать. Все никак не могу вырваться. Сам соскучился, сил нет.

Мама, одна просьба: пока меня нет, не придумывайте ничего с домом, т. е. не продавайте. У меня в мыслях-то - в дальнейшем - больше дома жить, а дом мне этот нравится. Вот после этой большой картины подумываю с кино связываться пореже, совсем редко, а лучше писать и жить дома. Тянуть эти три воза уже как-то не под силу становится. И вот мечтаю жить и работать с удовольствием на своей родине.

Надвигалась святая для россиян дата 30-летия Победы советского народа над фашистской Германией. Сергей Федорович Бондарчук заканчивал съемки кинокартины "Они сражались за Родину".

Не очень-то хотелось сниматься Шукшину в этом фильме. Но Бондарчук поставил условие: сначала фильм "Они сражались за Родину", а потом Степан Разин. Личность Бондарчука многое значила по тем временам. И Василий Макарович идет на компромисс ради будущего своего детища.

Слава Шукшина была в зените! Триумфальное шествие кинофильма "Калина красная" по стране, длинные очереди у кинотеатров.

А Шукшин готовился к последнему рывку, жил предчувствием главной работы, о которой думал многие годы, почти с детства.

На уроке в шестом классе Вася Шукшин услышал о Степане Разине много нового, схожего с песней, слышанной в детстве в одном соседнем доме. Пришел из школы встревоженный, завороженный, подступил к матери:

- Сходи, мама, к соседям, перепиши для меня песню о Степане Разине.

Мария Сергеевна, думая, что ребячья блажь скоро пройдет, не спешила выполнить просьбу сына, который не унимался, всякий раз опять за свое: "перепиши". Пришлось идти к соседям.

Несколько вечеров Василий старательно разучивал песню, пока не понял, что Стенька теперь навсегда с ним - народный герой и заступник обиженных.

Что волновало мальчика в пору отрочества в образе русского народного героя? Нам не ответить, а Шукшин унес эту тайну с собой. Но именно тогда запало в детское сердце Василия Шукшина имя Степана Разина, став его частью, если не естеством.

Образ Разина мелькнет в одном из ранних рассказов Шукшина, где герой, кузнец, создает небольшую скульптуру Степана со связанными руками. Но однажды кузнец прозреет: не может вольный казак быть со связанными руками, и бросит скульптуру в костер.

Замысел фильма о Степане Разине Василий Макарович вынашивал с шестидесятых годов. В 1966 году он писал в своей "Автобиографии":

Сейчас работаю над образом Степана Разина. Это будет фильм. Если будет. Трудно и страшно. Гениальное произведение о Стеньке Разине создал господин Народ - песни, предания, легенды. С таким автором не поспоришь. Но не делать тоже не могу. Буду делать.

Во многих произведениях Шукшина возникает имя Степана Разина: взять ли Ольгу Фонякину из повести "Там, вдали", которая, оказавшись в клубе с молодым учителем, думает: "Интересно как о Стеньке Разине рассказывает", а в фильме "Калина красная" один из родителей Любы Байкаловой говорит о Егоре Прокудине: "Стенька Разин нашелся!"

Атаман Стенька Разин становится для Шукшина образом, в котором отразились национальные особенности русского народа, характерные черты, что приводило автора к неординарным размышлениям.

Жизнь то и дело сшибала Разина с мыслями крупными, неразрешенными. То он не понимал, почему царь - царь, то злился и негодовал, почему люди могут быть рабами и при этом - живут, смеются, рожают детей. То он вдруг перестал понимать смерть - человека нету. Как это? Совсем? Для чего же все было? Для чего он жил?

Опять те же извечные вопросы о рождении, жизни и смерти.

В последний миг Степан Разин поклонился на три стороны, сказал народу: "Прости" - и лег на плаху. Смертью смерть поправ.

За последние пятьдесят лет о Степане Разине было написано, кроме исторических исследований, три романа. В 1926 году вышел в свет роман Чапыгина "Степан Разин" - впервые не лютый разбойник, а защитник и мститель.

Писатель Злобин подчеркивал народность Разина, но слишком политизировал свое произведение.

Ни Чаплыгин, ни Злобин не заметили того, что высмотрело острое зрение Шукшина. Его Разин воевал не столько с боярами да воеводами, сколько с государством.

Помимо В. Быстрова и В. Коробова (работая над этой книгой, принципиально их не читала, чтобы не попасть под чужое влияние), я пришла к собственным выводам.

"Такого мужика загубили, сволочи..."

В 1967 году Шукшин приехал в родные Сростки, и библиотекарь Дарья Ильинична Фалеева решила устроить с ним встречу земляков, но услышала от них неожиданное:

- А что нам с Васькой встречаться? То ли мы его не видели?

Библиотекаря эта неприязнь поразила. Раздражала она и Шукшина, который, по воспоминаниям матери, ходит-ходит по избе, курит да приговаривает:

- И за что вы меня так? Гады. Я ж вас люблю.

Собственно, еще в 1963 году он высказался о подобном отношении, написав рассказ "Игнаха приехал".

Людям от сохи и чернозема чужд и далек был мир, в котором вращался их земляк. Но, главное, конечно,- Мария Шумская. Исковерканной судьбы этой чуткой, кроткой девушки не могли простить Василию Шукшину в краю, где все люди как на ладони видны - одна семья. А он вон что вытворяет - одну за другой возит в Сростки московских "чувих", словно кому-то доказывает, как им там, в Москве, дорожат, мчатся на край света, чтоб только рядом с ним помаячить. Подумаешь, кинорежиссер и писатель! Нужно прежде всего человеком быть! Жили без него и проживем дальше, а он будет приезжать да глаза прятать от стыда, что жен меняет, как перчатки! Дон Жуан нашелся.

Откуда библиотекарю было знать, что стояло за протестом земляков, за неуважительным отношением к имени того, кто был славен в больших городах, а здесь все текло размеренно и спокойно, в едином русле, как река Катунь, по берегу которой носился Вася Шукшин босым мальчонкой, знавший военное и послевоенное лихолетье да колхозный труд с утра до глубокой ночи, на чем надорвалась его мать Мария Сергеевна, возмечтавшая из своего сыночка сделать кого-то повыше генерала.

Но одно дело Сростки и его жители, другое - интеллигенция, писатели, журналисты. К личности земляка уже приковано внимание сибирской общественности. К этому времени относится публикация от 1 января 1967 года в газете "Молодежь Алтая" беседы Шукшина с корреспондентом Вл. Баулиным:

Меня давно привлекает образ русского национального героя Степана Разина, овеянный народными легендами и преданиями. Последнее время я отдал немало сил и труда знакомству с архивными документами, посвященными восстанию Разина, причинам его поражения, страницам сложной и во многом противоречивой жизни Степана. Я поставил перед собой задачу: воссоздать образ Разина таким, каким он был на самом деле.

Сейчас я завершаю работу над сценарием двухсерийного цветного широкоформатного фильма о Степане Разине и готовлю материал для романа, который думаю завершить к трехсотлетию разинского восстания. А несколько раньше на экраны выйдет фильм, к съемкам которого я думаю приступить летом 1967 года.

Каким я вижу Разина на экране? По сохранившимся документам и отзывам свидетелей представляю его умным и одаренным - недаром он был послом Войска Донского. Вместе с тем поражает противоречие в его характере. Действительно, когда восстание было на самом подъеме, Разин внезапно оставил свое войско и уехал на Дон поднимать казаков. Чем было вызвано такое решение? На мой взгляд, трагедия Разина заключалась в том, что у него не было твердой веры в силы восставших.

Мне хочется в новом фильме отразить минувшие события достоверно и реалистично, быть верным во всем - в большом и малом. Если позволят здоровье и силы, надеюсь сам сыграть в фильме Степана Разина.

Двадцать пятого февраля 1971 года директору киностудии им. Горького Г. И. Бритикову была сделана заявка на постановку фильма о Степане Разине, но кинокартину закрыли.

Образ Степана Разина перекочевал в роман, последнюю главу которого Шукшин писал ночью. Он вообще любил работать по ночам.

Часа в четыре утра проснулась жена Лидия Николаевна: послышалось, что ребенок рыдает. Заметила на кухне свет. Поспешила на него. Да и замерла в двери: плакал Василий. Такое ей почти не приходилось видеть и знать. Муж ее был крепким орешком - перед женщинами слабости обычно не показывал.

- Что случилось?

Пряча от жены сконфуженное лицо, стыдясь минутной слабости, сдавленно пробормотал:

- Такого мужика загубили, сволочи.

Артист Бурков позже рассказывал о Шукшине:

- Любовь к Разину раздирала его сердце. В романе звучит голос автора. Мучается Степан, не может выговорить, физическое ощущение удушливости сковывает разум. "Оттуда, оттуда они бежали, черной тенью во все небо наползала всеобщая беда. Что за сила могучая, злая - мужики и сами того не могли понять". Тут-то Шукшин и вступает: "Та сила, которую мужики не могли осознать, назвать словом, называлась ГОСУДАРСТВОМ"! И выделяет, подчеркивает. Вот за это бессилие перед могуществом, недосягаемым для Разина, для казаков, так любил их Шукшин. Государство и воля - вот две антитезы, смысл, суть романа.

Три года спустя, в первой половине 1974 года, Шукшин сдаст новую заявку, но уже генеральному директору "Мосфильма" Н. Т. Сизову, бывшему генералу МВД:

Предлагаю студии осуществить постановку фильма о Степане Разине.

Вот мои соображения.

Фильм должен быть двухсерийным: охват событий - с момента восстания и до конца, до казни в Москве. События эти сами подсказывают и определяют жанр фильма - трагедия. Но трагедия, где главный герой ее не опрокинут нравственно, не раздавлен, что есть и историческая правда. В народной памяти Разин - заступник обиженных и обездоленных. Фигура яростная и прекрасная - с этим бессмысленно и безнадежно спорить. Хотелось бы только изгнать из фильма хрестоматийную слащавость и показать Разина в противоречии, в смятении, ему свойственным. Не обойти, например, молчанием или уловкой его главной трагической ошибки - что он не поверил мужикам, не понял, что это сила, которую ему и следовало возглавить и повести. Разин человек своего времени, казак, преданный идеалам казачества,- это обусловило и подготовило его поражение. Кроме того, не следует, очевидно, в наше время "сочинять" ему политическую программу, которая в его время была чрезвычайно проста: казацкий уклад жизни на Руси. Но стремление к воле, ненависть к постылому боярству - этим всколыхнул он мужицкие тысячи, и этого у Разина не отнять: это вождь, таким его следует показать. Память народная разборчива и безошибочна.

Фильм следует запустить в августе 1974 года.

Шукшин заканчивал сниматься в фильме Бондарчука "Они сражались за Родину", а оператор Анатолий Заболоцкий в это время улетал выбирать натуру для фильма Василия Шукшина "Степан Разин": киногруппа проходила подготовительный период.

Василий Макарович жил предчувствием нового ПРАЗДНИКА - долгожданной работы над фильмом о Степане Разине.

Переболел в душе всеми перипетиями страшной судьбы Стеньки Разина. Обдумывал, как снимать казнь народного героя. Однажды решительно сказал:

- Нет, это я снимать не буду. Этого я физически не перенесу. Умру.

Потом нашел другое завершение фильма.

Странник, который отправляется на богомолье в Соловки, получает от Степана Разина тяжелый мешок в подарок монастырю:

- Помолись и за меня.

Проходит время, и странник переступает, наконец-то, порог монастыря:

- Вот, пришел помолиться за себя и за Степана Тимофеевича Разина. И дар от него принес.

- Какой дар? Его самого уже нет в живых. Казнен.

- Долго же я шел! - поразится странник и полезет в мешок за Степановым подношением, которое высоко поднимет над головой. Огромный золотой поднос, переливаясь и слепя глаза, превратится в солнце.

Впервые на сцене

Спектакль "Охота жить" по рассказам Василия Шукшина впервые поставил народный театр Дворца культуры Метростроя. Виктор Комиссаров, режиссер, недавний выпускник Театрального училища имени Щукина, был одним из первых, кто обратился к Шукшину, чтобы показать зрителям, как театрален и интересен этот автор, хотя Василий Макарович пока всерьез еще не думал о сцене.

Единомышленником и сподвижником Комиссарова в работе над спектаклем был самодеятельный артист Геннадий Горячев, работавший токарем-универсалом в Центральном институте авиационного моторостроения. Он исполнял с успехом заглавные роли во всех четырех рассказах Шукшина ("Охота жить", "Светлые души", "Космос, нервная система и шмат сала", "Верую"), ставших основой спектакля. Кстати сказать, Геннадий Горячев, как и Шукшин, начал трудиться с четырнадцати лет. Самодеятельный артист рассказал мне, что Комиссаров встречался с Василием Макаровичем, вместе с ним обсуждал будущий свой спектакль.

С ноября 1973 года со спектаклем "Охота жить" зритель встречается на сцене народного театра Дворца культуры Метростроя до ста раз. В паре с Геннадием Горячевым в рассказе "Верую" попа играл заслуженный артист Татарской АССР Юрий Блащук, воспитанник этого коллектива. И всякий раз спектакль проходил с аншлагом, об участниках говорили по радио, широко писала пресса. Пятеро самодеятельных артистов стали лауреатами первого Всесоюзного смотра-конкурса самодеятельного творчества трудящихся, среди них и Геннадий Горячев получил поощрительные медаль и диплом.

Народ первым вывел шукшинских героев на сцену!

Как писал алтайский писатель В. Ф. Горн: "Василий Шукшин - художник народный, сроднившийся с ним (вспомним слово Достоевского) "взаправду".

Именно поэтому народ ему отвечал взаимностью, гласно и негласно поддерживая талант Шукшина.

Свой театр

Театральный режиссер А. Гончаров услышал о Василии Макаровиче в 60-е годы, первые же работы кинематографиста приковали к себе внимание непривычной, нестандартной, не общепринятой "сибирской" экзотикой. Натуральность поведения героев на экране была неожиданна в то время еще потому, что зритель часто видел театральных артистов, а не устоявшиеся, порой и поднадоевшие, киношные имена.

А. Гончарову предстояло открыть Василия Шукшина как прозаика прежде всего в том, что автор искал героев совершенно в "другой зоне".

В 60-х годах литература подчинена была исследованию научно-технической революции, прогресса - Шукшин видел своих героев в совершенно другой ипостаси. Уходя от навязываемых стереотипов, Василий Макарович создал своего героя, с иной духовностью и степенью внутренней свободы и красоты.

Этот персонаж не был готов ко встрече с НТР, усиленно насаждавшейся и в искусстве существующей идеологией, похоже было - даже сопротивлялся ей.

Актер, режиссер, кинодраматург, прозаик - такое многогранное явление для этого времени редкость. Ко всему прочему, у Шукшина была своя эстетика, нравственность, норов, своя походка, почерк, уверенность, стойкость. Правда, не было произведений для театра! И тогда, очарованный нестандартным творчеством Шукшина, на первом объединенном актерско-режиссерском курсе в ГИТИСе Гончаров принялся делать этюды по рассказам Василия Макаровича, а затем инсценировать их. Это случилось в 1967 году, продолжалось и на втором, и на третьем курсе, то есть привязанность режиссера к имени Шукшина становилась постоянной.

В ходе работы пришло озарение объединить несколько рассказов в единый спектакль. Гончаров и актеры нашли общую тему - душевность и человеческая щедрость, то, чего не хватало в век НТР.

Взяв за основу сюжет одного из рассказов, А. Гончаров сделал его стержневым, нанизывая на него, как на шампур, остальные. Получалось что-то необычное.

Наступил долгожданный, ответственный и волнующий вечер, памятный для театральной группы, когда на просмотр по приглашению студентов явился "сам" Шукшин - неконтактный человек, который сначала напряженно, испытующе, недоверчиво присматривался ко всему происходящему, а потом лицо его помягчело, и Василий Макарович начал улыбаться. Это было уже хорошим признаком.

Едва закончился спектакль "Характеры" и отгремели аплодисменты, состоялась запланированная встреча исполнителей с автором.

Шукшин вошел в кабинет режиссера А. Гончарова и молча присел в сторонке. Актеры настороженно ждали, что скажет Василий Макарович. А он молчал, прислушиваясь к репликам. Потом незаметно пересел на диван и заговорил, сказав, что поначалу все-таки не поверил в затею актеров, не понимал, как можно играть прозу, но спектакль убедил его, что такое возможно, за что он благодарен молодым дарованиям. Гончаров воспользовался доверительной интонацией Василия Макаровича и обратился к нему с просьбой написать для коллектива пьесу.

Прошло несколько месяцев, Шукшин попал в больницу: его мучила язва. Оттуда он вскоре дал знать, что пьеса почти готова. Студенты, заранее сговорившись с Шукшиным, подогнали к больнице машину и "украли" Василия Макаровича на несколько часов из-под бдительной опеки врачей!

В Малом зале Московского театра им. Маяковского, где уже шли "Характеры", в час дня собралась актерская группа, которой Василий Макарович начал читать свою первую театральную пьесу "Энергичные люди". Кстати сказать, событие это произошло через полгода после инсценировки нескольких рассказов Шукшина Народным театром Дворца культуры Метростроя.

Текст пьесы еще не был отпечатан, весь умещался в клеенчатой тетрадке. В некоторых местах вместо реплик шли прочерки или многоточия, и Василий Макарович по ходу чтения импровизировал, получалось неожиданно и эффектно. Позже автором сделан был машинописный экземпляр.

Надо честно сказать: в первой драматургической работе Шукшину не удалось до конца реализовать свои возможности. Пьеса представляла собой анекдот, правда, талантливо написанный, но она не вскрывала причинность явлений. Всем запомнилось поразительное чтение Василием Макаровичем своей пьесы "Энергичные люди". Когда смолк голос автора, актеры устроили ему настоящую овацию, оценив его талант и со стороны их непосредственной профессии, чем несколько смутили Шукшина, но и воодушевили. Он понял, что попал к своим! В изложении Василия Макаровича характеристики героев совпали с его личной яркой актерской индивидуальностью. Это впечатляло и удивляло.

Попав из-за неурядиц по случаю "Калины красной" в больницу, а возможно, и спасая тем самым кинофильм (ведь Бондарчук в это время доказывал партийным вельможам, что фильм нужно выпустить, чтоб не убить известного кинорежиссера Шукшина), больной и там занимался творчеством, потому что вдохновенное состояние души было его человеческой сутью.

Вскоре начались репетиции, их вел талантливый молодой режиссер Борис Кондратьев.

Начав работу над пьесой "Энергичные люди" раньше Большого драматического театра им. Горького в Ленинграде, руководимого Георгием Товстоноговым, Московский театр им. Маяковского сдал премьеру своего спектакля глубокой осенью, тогда как БДТ выпустил спектакль уже весной!

Режиссер Московского театра им. Маяковского Андрей Гончаров позже с горечью заметит:

- В октябре тысяча девятьсот семьдесят четвертого года Шукшина не стало. Для нас это был тяжелый удар - страна потеряла человека огромного, всенародно признанный талант, Театр Маяковского - "своего" автора, о котором мечтал десятилетия, связывая с ним немало надежд.

Увы, им было не суждено сбыться, а Шукшину - утвердиться в новом качестве - драматурга.

Подарок на день рождения

Двенадцатого февраля 1974 года, по воспоминаниям Кати Шукшиной, она пригласила отца на день своего рождения. Он уезжал в Болшево, в Дом творчества кинематографистов, и его по этой причине, в общем-то, не особо и ждали в доме Виктории Софроновой. Но Василий Макарович, для которого просьба дочери была законом, явился в разгар детского праздника. В подарок Кате отец принес чашку, на которой изображался большой красный цветок, а возле него - черная пчела в золотом окаймлении, что, видимо, представляло дочку и его, жужжащего рядом. Как самокритичный человек, он увидел себя в черном цвете, но в золотом окаймлении: как-никак, а известный в стране человек - кинорежиссер, актер, сценарист и писатель!..

Виктория Анатольевна же в этом интригующем подарке усмотрела трагическую символику и после ухода Василия загоревала. Катя и Ксения Федоровна успокаивали ее, как могли, но Вика почувствовала чутким женским сердцем надвигающуюся катастрофу.

Хранятся в доме Вики, подаренные ей Василием Шукшиным, портрет Лермонтова, выбитый на горном хрустале, и небольшая иконка Николая Угодника, принесенная в дом отцом для Кати. Эти предметы Вика мне показывала, как и многим другим, кто наведывался в дом ее для прояснения какой-то истины, связанной с именем Шукшина. Со смешанным чувством неловкости и печали эта женщина говорила не про давнюю любовь, а только о дочери Кате, о творчестве Шукшина, о житейских буднях... Она давно смирилась со своей участью и относилась к ней философски.

Хамство

Последнее время Шукшин интенсивно работал, словно боялся не успеть высказаться до конца, и потому спешил - так велика была сопротивляемость этого человека, когда дело касалось его убеждений и творчества. Учащаются его публикации в газетах "Литературная Россия", "Неделя", в журналах "Наш современник", "Аврора", "Звезда" и других. Многие фильмы с участием Шукшина демонстрировались уже после его смерти.

Василий Макарович работал на износ. Он всегда был как бы солдатом, вставшим на передовой искусства насмерть, форпостом его. И военная форма удивительно шла Шукшину!

И в первом фильме "Два Федора", в котором Василия Макаровича снял Марлен Хуциев, он играл военного, и в последнем, "Они сражались за Родину", Шукшин играл солдата-бронебойщика Петра Лопахина, бывшего когда-то в мирной жизни шахтером.

С первого появления в кадре Шукшина - Петра Лопахина мы про себя произносим спасительное в любых ситуациях: "Свой".

В одном из предсмертных рассказов Шукшина можно найти такие строки:

Боюсь чиновников, продавцов и вот таких, как этот горилла, псих с длинными руками, узколобый.

За четыре недели до смерти Василия Макаровича "Литературная газета" 4 сентября 1974 года перепечатала из журнала "Аврора" его очерк "Кляуза", в котором Шукшин резко пройдется по адресу вахтерши, которая сначала не пустила к Василию Макаровичу его детей, а потом двух вологодских писателей, требуя взятку, издеваясь над больным в вестибюле Московской клиники пропедевтики, что находится на Погодинской улице.

Как говорил Георгий Бурков, Шукшин пришел в литературу с пониманием значения "маленького человека". Рассказ "Кляуза" - об этом, крик души - в мелочи подмеченное новое негативное явление времени.

"Держись, Катюня!" - слова, обращенные к дочке, но больше, наверное, к самому себе, самоутверждение и сопротивление каким-то негативным обстоятельствам. Лежать в больнице, да еще при таком отношении,удовольствие, признайтесь, не очень-то приятное. Хотелось сочувствия.

Открытка, на которой изображена корзина с букетом георгинов:

Катенька, родной мой человечек! С днем рождения тебя! Хотел бы сказать тебе много-много, но на бумаге - это слова, они у меня под сердцем - это часть, очень дорогая, моей жизни. Будь здоровенька! Я в больнице (в Кунцеве), но дело не так плохо. Мы же с тобой - полтора сибиряка, так что скоро нас не сшибешь. Держись, Катюня! Папа Шукшин.

По существу, Василий Макарович повторил судьбу героя из своего же рассказа "Ванька Тепляшин", к которому вахтер не пускал в больницу, где он лежал, мать. Его, этого вахтера, "надо было попросить как следует, а еще лучше и полтинник сунуть". Как тут не вспомнить, что во все времена писателей называли пророками.

Но герой Шукшина, Ванька Тепляшин, выражая волю автора, не может пойти на такое унижение перед хамом вахтером: "Надо человеком быть, а не полтинники сшибать".

Провидчески предугадав в этом рассказе и собственную судьбу, Шукшин повторил ее в более крутой форме. Столкнувшись с вахтершей, Василий Макарович в больничной одежде, без шапки, в тапочках по морозу сбегает из медицинского учреждения, но, увы, нет в нем гонора победы над хамством, скорее, унижение испытывает всем известный кинорежиссер и писатель перед грубым воплощением непробиваемости и откровенной издевки "простого" человечка, но без души, без сострадания к ближнему.

Ваньке-то шукшинскому "было даже весело" при мысли, что он скоро войдет в родной дом, а у Василия Макаровича возникло раздражение по поводу вставшей на его пути вахтерши: "Ее победить невозможно".

Через какое-то время журналист "Литературной газеты" из любопытства или каверзного настроения побывает в клинике, где лежал некогда Василий Макарович Шукшин. Он-то и подтвердит мысль Шукшина, что эта вахтерша занимает по-прежнему свое место, и "никого это не пугает, не тревожит", более того, числится она "вполне добросовестным работником".

Но есть ценности повыше последнего определения отдела кадров медицинского учреждения, из которого сбегают больные с единственной целью никогда туда не возвращаться.

Встреча с Шолоховым

Насколько выше всех этих нетопырей и симпатичней образ Егора Прокудина, по прозвищу Горе, даже в сцене "Бордельеро". Помните? "Егор в халате, чуть склонив голову, стремительно, как Калигула, пошел развратничать",- сказано в сценарии. И опять это неуемное шукшинское веселье, драматическая нота! Но "развратник" на протяжении всего фильма вызывает к себе не только сострадание, но и даже уважение.

Петра же Лопахина мы полюбили потому, что его образ Василий Макарович воплотил в последней кинокартине, где жизнелюбия - хоть отбавляй! Так Шукшин с нами простился. Да, щемяще отзовется в нас фраза Михаила Шолохова в Вешенской, брошенная вслед уходящим гостям, среди которых находился и Шукшин:

- Вы только не умирайте, ребята!

Не хватало Шукшину в жизни слова заветного. Быть может, его-то он и ждал от Шолохова? Эта мысль Василия Макаровича будоражила, возвращала ко встрече, которая состоялась в Вешенской во время съемок эпохального фильма Бондарчука "Они сражались за Родину".

"Вспоминаю тот день, то волнение, которое мы испытывали перед встречей с Михаилом Александровичем. У Шукшина оно было особенным - очень переживал, надеялся на отдельную встречу, готовился к ней",- рассказывал позже Георгий Бурков.

Но вот еще одно воспоминание, возможно, раздвинет рамки впечатлений об этой незабываемой встрече. Оно принадлежит Алексею Ванину - земляку Василия Макаровича Шукшина:

Расскажу лишь об одном эпизоде, имевшем место на съемках фильма "Они сражались за Родину". В то время нам довелось побывать в гостях у Михаила Александровича Шолохова. Много народу тогда приехало в его просторный дом в Вешенской - почти вся киногруппа во главе с Сергеем Федоровичем Бондарчуком. Был и Шукшин. Говорили, в основном, о будущей картине, о предстоящих сложностях съемок, о стремлении максимально приблизиться к реалиям жизни, отраженным в прозе Шолохова.

Поздно вечером, после поездки, я и Шукшин пошли на берег Дона. Сидели, слушали музыку по транзистору, неторопко беседуя. И вдруг Василия Макаровича как прорвало:

- Знаешь, Леша, впервые я встретился с настоящим писателем. И каким писателем! Вон сколько ему лет, а он, как орел степной, сильный, величавый! И "Поднятая целина" и "Тихий Дон" - какой это все монолит! И будто приросли к нему, плоть от плоти его. Вот закончу работу здесь, сниму своего "Степана" и надо писать что-то большое, настоящее.

Встреча с Шолоховым оставила, действительно, очень глубокий след в душе Василия Макаровича. Обладая зорким зрением и мудростью, самокритичностью, он по-иному взглянул на себя со стороны и увидел много изъянов в своем житие-бытие. В последнем интервью Шукшина сокрыто, может быть, главное из того, что его мучило последнее время:

Я сделал для себя открытие. До этого у меня было представление о Шолохове только по рассказам разных людей - актеров и писателей, по разговорам в клубах, компаниях, в гостях. А это упрощало его или, вернее сказать, создало у меня неверное представление о нем. Каким показался он мне при личной встрече? Очень глубоким, мудрым, простым. Для меня Шолохов олицетворение летописца. Знакомство мое с посредственными писателями способствовало упрощенному представлению о Шолохове. От этих писателей я научился жить суетой. Шолохов перевернул меня. Он мне внушил - не словами, а присутствием своим в Вешенской и в литературе,- что нельзя торопиться, гоняться за рекордами в искусстве, что нужно искать тишину и спокойствие, где можно глубоко осмыслить судьбу народа. Повседневная суета, стремление уловить и отобразить мгновение преходящего довольно сильно запутали меня. Шолохов открылся мне в его реальном земном свете в объективном, естественном, правдивом свете труженика в литературе. Я лишний раз убедился, что занимаюсь не своим делом. Сейчас я должен подумать о коренном переустройстве своей жизни. Наверное, придется с чем-то распроститься либо с кино, либо с театром, либо с актерством. А может быть, и с московской пропиской. Суета! Стремление схватить всего понемногу - вот что мной руководило. Эта суета многих губит. Если занимаешься литературой распрощайся с кино. Многое для меня остается пока неясным. Но то, что кино и проза мешают друг другу, портят творческий почерк,- в этом я уверен. Если занимаешься литературой, целиком подчини ей всю жизнь.

К этому времени Шукшин проявил себя почти во всех жанрах литературы написал два романа, три повести, много рассказов, одну фантасмагорию "До третьих петухов". Но главное Шукшин собирался создать позже. Почти по Грибоедову, который "Горе от ума" не считал шедевром, находя, что главное его произведение впереди.

Очень точно о сути творческой индивидуальности Шукшина скажет позже М. А. Шолохов:

"Не пропустил он момент, когда народу захотелось сокровенного. И он рассказал о простом, негероическом, близком каждому так же просто, негромким голосом, очень доверительно".

Да, и это предугадал Василий Макарович, хитроватый крестьянский сын, в очередной раз посмеявшись в душе над подельниками от искусства, да над теми, кто не признавал его таланта на всем протяжении жизненного пути.

Коллектив киногруппы С. Ф. Бондарчука во время съемок фильма "Они сражались за Родину" состоял из дружной когорты, главных героев исполняли ведущие артисты страны. Среди них и Нонна Мордюкова в паре с героем Василия Шукшина, получившим за свои поползновения хороший синяк под глазом! Что дало возможность позже ведущей звезде российского кинематографа сказать следующее:

- Вот в жизни мы с Василием Макаровичем были друзья каких поискать! А в кино нам доставались роли - и в первом, "Простая история", и в последнем, "Они сражались за Родину",- я все время с ним воюю!..

Близкие и друзья знали, что Василий Макарович согласился сниматься у Бондарчука в основном для того, чтоб получше изучить и освоить технику постановки батальных и массовых сцен. Эпически размашистый фильм о Степане Разине требовал основательных знаний. И Шукшин учился.

И будет еще долгий ночной разговор на теплоходе с Георгием Бурковым, до утреннего тумана, который, как осевшие на воду облака, стлался над рекой. В какой-то миг, наткнувшись взглядом на эту картину, Шукшин замрет, осененный догадкой, быстро скажет Буркову:

- Засеки на часах - сколько будет стоять туман.

Бурков поглядит на часы, запомнит время, но не сможет не задать вопроса:

- А для чего?

- Понимаешь, начало фильма о Стеньке увидел вдруг ясно-ясно, как переплывают казаки через Дон. Ползет по воде туман, клубится над поверхностью воды. И вдруг появляются по пояс в дымке фигура одного, второго, третьего, и вот уже целое войско казачье, будто святые, в облаках плывут. Неторопко приближаются. Да вдруг выныривают из тумана оскаленные морды лошадей, а на них казаки стоят. С топотом и гиком "святые" вылетают на берег! Так начинается моя картина.

Он мечтал, закончив фильм о Стеньке Разине, сесть капитально за письменный стол - и "конец всему, что мешает писать!"

Причина такой резкой перемены кроется в убеждении Шукшина:

...Суть дела и правда жизни таковы, что книга работает медленно, но глубоко и долго.

В двух последних фильмах, снимавшихся к 30-й годовщине Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг., "Освобождение" и "Они сражались за Родину", Василий Макарович сыграл две роли - полководца и солдата. Собственно, внутренне он и был таким - великим и всем известным, и в то же время простым крестьянским сыном из алтайского села Сростки.

Герой нашего времени

Стараниями председателя Клетцкого комитета по культуре Николая Ивановича Дранникова каждый год в станице, что под Волгоградом располагается, проходят Дни памяти Шукшина. Полстаницы участвовало в массовых сценах фильма "Они сражались за Родину", в том числе и сам Дранников, сразу осознавший, в какую серьезную историю он попадает, поэтому остаться в стороне от столь серьезного события ему просто было нельзя.

Есть в станице Клетцкой еще одна достопримечательность - дом Захаровых, в котором любил бывать Василий Макарович: больно банька хозяев ему приглянулась да добросердечие и гостеприимство, схожие с сибирскими. Впрочем, в Сибири предостаточно и казаков проживало, так что тут еще и этническое родство. Чаще всего заходил Шукшин с Ваниным и Бурковым: они тогда самыми близкими ему людьми были.

Хозяин, Павел Александрович Захаров, по этому случаю венички им специальные готовил - дубовые да березовые. Баньку от души топил - гости столичные от жары "шапки надевали на головы и краги на руки". Подолгу сидели в бане, а потом выскакивали в чем мать родила да в воду ледяную бултыхались.

Хозяйка, Нина Алексеевна, в прошлом учительница младших классов, воду настаивала для дорогих гостей на укропе, чтоб помнилась москвичам казацкая баня да здоровья прибавляла!

После жаркой баньки гости с удовольствием баловались чайком, приготовленным радушными хозяевами на славу.

В последний день перед отъездом явился Василий Макарович к Захаровым с Губенко и Бурковым. Сказал гостеприимным станичникам:

- Съемки подходят к концу, разве еще разок попариться придем!

Отварила Нина Алексеевна им курицу домашнюю, чтоб запомнили отъезжающие из станицы москвичи донскую лапшу, щедро сдобренную петрушечкой да лучком с укропчиком. Открыла кастрюлю, а Шукшин носом уловил аппетитное варево, невольно с восторгом воскликнув:

- Вкуснотища-то какая!

Возможно, при этом вспомнил, какую сытную куриную лапшу готовила ему когда-то на родине Мария Шумская! И баньку принял, как говорится, и причастился.

По пути на теплоход завернули на почту. Домой решил позвонить Василий Макарович, но не дозвонился: в машину сел мрачнее тучи, расстроенный донельзя. Почуяв неладное, Захаров попытался отвлечь Шукшина незначительными вопросами:

- Вот ты "Печки-лавочки", "Калину красную" снял, теперь, должно быть, богатый?

А Василий Макарович в ответ:

- Да ничего, Паш, особенного. Когда в Москву устраивался, вообще на лавочках спал. Голытьба! А сейчас неплохо бы дачу свою заиметь и машину. Семья требует свое.

К часу ночи добрались до теплохода "Дунай".

Шукшин и здесь, закончив работу на съемочной площадке, по ночам продолжал трудиться - что-то писал, иногда до самого утра. Вот и в эту последнюю свою ночь Василий Макарович тоже занимался сочинительством.

За несколько часов до смерти Василий Макарович зайдет в каюту к Буркову, чтоб попросить сигарет. Он писал рассказ и, как всегда, много курил.

- О чем он, ваш рассказ? - задал вопрос Георгий.

- О герое нашего времени.

- Да, но у Лермонтова - одно, а у вас кто он?

- По-моему, демагог.

И провидчески угадал: к сожалению, демагог стал синонимом нашего смутного времени.

В воспоминаниях Ольги Румянцевой есть эпизод, где происходит спор о рассказе "Срезал". Для разрешения спора обратились к Шукшину, который сказал:

- Глеб Капустин - невежда и демагог. Ему нет и не может быть оправданий. Никаких. Никогда. Это, собственно, я и хотел сказать.

Пристальный взгляд Василия Макаровича подметил эту особенность, появившуюся в обществе, и заострил на ней внимание, пытаясь, как хирург, вырезать злокачественную опухоль, хотя бы словом.

О рассказе "Срезал" в среде критиков были противоречивые мнения. Он таил в себе глубокий смысл или авторскую каверзу.

В рабочих тетрадках Василия Шукшина можно обнаружить заготовку, болванку, что ли, которая наводит на многие размышления:

Поговорили. Приехал в село некий ученый человек, выходец из этого села. К земляку пришли гости. А один пришел "поговорить". И такую ученую сволочную ахинею понес, так заковыристо стал говорить! Ученый растерян, земляки односельчане с уважением и ужасом слушают идиота, который, впрочем, не такой уж идиот.

Глеб Капустин - знак нашего времени, необразованный демагог, белобрысый мужик сорока лет, "начитанный и ехидный".

Мужики водят его на разные встречи, являясь туда, как на спектакль местного значения, к разным приезжим знаменитостям, чтоб он их "срезал".

Когда к знатному земляку в избу набивался вечером народ - слушали какие-нибудь дневные истории или сами рассказывали про себя, если земляк интересовался,- тогда-то Глеб Капустин приходил и срезал знатного гостя.

В беседе с корреспондентом итальянской газеты "Унита" Шукшин продолжит размышления по этому поводу:

Тут, я думаю, разработка темы такой. Социальной демагогии. Ну что же, мужик, мужик. Вот к вопросу о том, все ли в деревне хорошо, на мой взгляд, или уже из рук вон плохо. Человек при дележе социальных богатств решил, что он обойден, и вот принялся мстить, положим, ученым. Это же месть в чистом виде, ничуть не прикрашенная; а прикрашенная если, то для одурачивания своих товарищей. А в общем - это злая месть за то, что он на пиршестве, так сказать, обойден чарой полной. Отсюда такая зависть и злость. Это вот сельский человек, это тоже комплекс. Вторжение сегодняшнего дня в деревню вот в таком выверте неожиданном, где уж вовсе не благостность, не патриархальность никакая. Он напичкан сведениями отовсюду: из газет, радио, телевидения, книг, плохих и хороших, и все для того, чтобы просто напакостить. Оттого, что "я живу несколько хуже".

Снят с повестки дня вопрос, что для того, чтобы жить хорошо, надо что-то сделать. Он снимает это. Никаких почему-то тормозов на этом пути не оказалось. Может быть, мы немножко виноваты, что слишком много к нему обращались, как к господину, хозяину положения, хозяину страны, труженику, мы его вскормили немножко до размеров, так сказать, алчности уже. Он уже такой стал - все ему надо. А чтобы самому давать - он почему-то забыл об этом. Я думаю, что вот деревенский житель, тоже нынешний, и такой.

Шукшин долго разбирался с собой, но не предавал своего социального происхождения - крестьянского сына, деревенского прошлого. Не придумывал себе исключительной биографии, как это бывало в элитных кругах:

Так у меня вышло к сорока годам, что я ни городской до конца, ни деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже - не между двух стульев, а скорей так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не плыть нельзя, и плыть вроде как страшновато. Долго в таком состоянии пребывать нельзя, я знаю - упадешь. Не падения страшусь (какое падение, откуда?), очень уж, действительно, неудобно. Но в этом моем положении есть свои "плюсы". От сравнений, от всяких "оттуда - сюда" и "отсюда - туда" невольно приходят мысли не только о "деревне" и о "городе" - о России".

Любимые герои Шукшина из села, из деревни, не предавшие родной земли, отвергнувшие город:

Просто этих людей в силу собственных биографических обстоятельств знаю лучше прочих. А хорошо изучив их, рельефней могу представить характеры своих героев, бесконечно близкие и родные душевные качества народа, с которыми связан до сих пор многими нерасторжимыми узами.

Шукшин научился различать "слабости обитателей села и сильные стороны людей города".

Припоминаются мне еще и рассуждения Шукшина о шляпе, полные крестьянской смекалки, мудрости и глубины:

Конечно же, дело не в шляпе. Но если судить таким судом, очень многим надо "встать и снять шляпу". Оттого-то мне и дорог деревенский уклад жизни, что там редко-редко кто сдуру напялит на себя личину интеллигентного человека. Это ведь очень противный обман. При всем том там уважается интеллигент, его слово, мнение. Искренне уважается. Но, как правило, это человек "залетный" - не свой. И тут тоже то и дело случается обман. Наверное, оттого и живет в народе известная настороженность к "шляпе". Как-то так повелось у нас, что надо еще иметь право надеть эту самую злополучную шляпу. Может быть, тут сказывается та большая совестливость нашего народа, его неподдельное чувство прекрасного, которое не позволило забыть древнюю простую красоту храма, душевную песню, икону, Есенина, милого Ваньку-дурачка из сказки.

Шукшина выводили из себя произведения подельников от литературы, создававших произведения в расчете на придуманного ими же "деревенского" читателя. Тут вспоминается рассказ Василия Макаровича "Артист Федор Грай" из сборника "Сельские жители". Кузнец и самодеятельный артист играл "простых" людей, но ему "было ужасно стыдно" произносить какое-нибудь "таперича":

Тяжело было изрекать на сцене слова вроде "сельхознаука", "незамедлительно", "в сущности говоря" и т. п. Но еще труднее, просто невыносимо трудно и тошно было говорить всякие "чаво", "куды", "ейный". А режиссер требовал, чтобы говорил так, когда речь шла о "простых" людях".

И это все о том же, что болело, ранило Шукшина самого, точило изнутри, не давало спокойно жить. Он оставался всем своим нутром и сознанием там, в глубине народной стихии, любил ее и знал досконально, а потому поверхностного, снисходительного суждения об этих людях не мог принять. Они оскорбляли и его - русского крестьянина и интеллигента "высшей категории". Как мог, он защищал себя и свой народ, низведенный убогим сознанием до карикатурных образов, которые приходилось играть кузнецу и артисту Федору Граю.

Смерть Василия Шукшина

Известный актер Вячеслав Тихонов получил очередную Государственную премию, и съемочная группа, празднуя это событие, переходила из каюты в каюту. С ними веселился и неугомонный балагур Джорджоне-Бурков.

Под утро, проходя мимо каюты Шукшина, Георгий заметил свет за дверью, поэтому, не постучав, чуть приоткрыл ее. Увидел, что Василий Макарович лежит на постели в какой-то неестественной позе, отвернув лицо к переборке. А поскольку волосы его были выкрашены в белый цвет, чтоб Шукшин выглядел моложе (по роли ему было отнюдь не сорок пять), то в первый момент Буркова пронзила мысль: "Есенин!" Ему показалось, что это спит Сергей Есенин. Взгляд наткнулся на скрюченную руку, лежавшую на груди, на смятые рубашку и ворот, будто их рвали, задыхаясь. И вдруг Георгий похолодел от страшной мысли. Захлопнул в ужасе дверь и некоторое время ходил по теплоходу, не решаясь довести до всех черную весть.

У Александра Лебедева в книге "Цветы запоздалые" я обнаружила и другое: за несколько часов до смерти Шукшин скажет своему другу Буркову:

- Это Смерть, видишь?

- Где? - вздрогнул Бурков.

- А вот видишь, на пачке сигарет я ее изобразил красным цветом, как калину красную. Видно, за мной пришла.

Не знаю, насколько это верно, потому что на вечерах, посвященных памяти Василия Макаровича Шукшина, мы неоднократно пересекались с Георгием Бурковым в своих воспоминаниях. Увы, ни разу Георгий этого эпизода не сообщал ни мне, ни зрителям. А встречи эти проходили несколько лет подряд, сразу после смерти, когда память всех знавших Шукшина была особенно свежа и не замутнена наслоениями последующих лет. Возможно, позже у Буркова всплыли в сознании эти разговоры в связи с какими-то другими обстоятельствами как ассоциация со смертью хорошо знакомого актеру режиссера.

Утром Шукшина отвезли в морг воинской части, бойцы которой снимались в массовых сценах фильма Бондарчука "Они сражались за Родину". Связь с городом перекрыли. Но по невидимому "проводу" люди узнали о смерти Василия Макаровича, и вскоре возле морга столпилось множество народа.

Существует несколько фотографий, на которых мертвый Василий Макарович снят в каюте. На одной - лежит на постели лицом к перегородке. На той, что в книге кинооператора Заболоцкого,- уже лицом к двери. И еще одна, где Шукшин стоит на коленях перед кроватью, голова упала на руки в прощальном стоне. О чем и кого он молил в последний миг своей жизни?

Утром 2 октября 1974 года за вдовой Героя Советского Союза Евдокией Яковлевной Платоновой заехал следователь Клетцкой прокуратуры Владимир Марахтанов. Женщина ничего и заподозрить не могла: следователь дружил с ее сыновьями. А Владимир Марахтанов вдруг сказал Евдокии Яковлевне:

- Шукшин умер. Тебе предстоит быть понятой.

Весть сразила Евдокию Яковлевну своей неожиданностью, оглушила.

И вот тут начинается самое интересное.

Приехала убитая трагическим известием понятая вместе со следователем на теплоход "Дунай". Зашли в каюту.

- Василь Макарыча я там не увидела,- вспоминала позже Евдокия Яковлевна.- На столе рукопись лежала. Разрезанные листы. Мы страницу к странице складывали. Видели большие исправления, кружки какие-то. А между листов, как закладочки, фотографии детей Василь Макаровича. И Лидии Николаевны снимки были.

Как позже выяснилось, завели понятую совсем в другую каюту. Зачем понадобилась Марахтанову такая казуистика? Ответа нет.

И вторая нестыковочка: Лидия Николаевна Федосеева-Шукшина рассказывала Дранникову, что вечером 1 октября была она дома, ждала от Василия Макаровича звонка, как договорились, но его не последовало. А он ведь звонил в тот вечер с почты! Есть тому живые свидетели. Или не соединили по чьему-то негласному указанию, или... Впрочем, в прессе того времени мелькало и другое.

Именно Лидия Николаевна позже говорила, что видела человека, который буквально "пас" Василия Макаровича последнее время в Москве. Он вдруг появился за несколько дней до смерти Шукшина на теплоходе "Дунай", а потом исчез внезапно и таинственно, как и появился. Лидия Николаевна не может до сих пор простить Бондарчуку, что он знал, кто этот человек, но так и не сказал ничего вдове Василия Макаровича.

Журналистка Светлана Хрусталева пишет, что Николай Иванович Дранников уверен: сердце Шукшина остановилось... от испуга. Мол, могло быть такое, он неожиданно увидел в ночи человека, припавшего к стеклу - лицо своего преследователя.

Заканчивает свою статью Светлана Хрусталева такими словами: "Как тут не вспомнить Егора Прокудина из "Калины красной", которого достали бывшие дружки из воровской братвы".

Кто первым обнаружил Шукшина в каюте, до конца не выяснено. Потом тело долго не переправляли в Волгоград.

С Шукшиным опять произошло нечто, чему до сих пор объяснения нет. Он в свое время не вошел, а "вломился" в мир искусства, и так же стремительно оборвался его полет в человеческом мироздании, опять же загадочным образом. Кто видел Шукшина последним? Разгневанный ли ангел - посланник иных миров или земное наваждение?

Но не случайно три разные фотографии запечатлели последствие роковой ночи с 1 на 2 октября 1974 года, на которых Василий Шукшин предстает в совершенно неожиданных ракурсах. И думается мне: одно для матери Марии, другое для дочери Марии, а третье? И тут он предстает кающимся и на коленях перед ликом ребенка, жизнь которого оборвалась когда-то, отлетев к небесам, и лопнула серебряная невидимая нить между Шукшиным и Марией, оставшейся бездетной навсегда.

И, как иконки-обереги, закладочки в его творческих поисках, где существуют свои драматические обрывы и поднебесные храмы, фотографии детей - ангелов, чистые лики которых устремлены были к отцу-создателю, подарившему им возможность вместе с матерью появиться на белый свет! Дети и жена, подарившие ему уверенность в завтрашнем дне и надежду на продолжение сибирского рода Шукшиных, который иссякал под давлением вопиющей несправедливости гражданских бед страны, незримо присутствовали постоянно рядом в последние дни существования Василия Макаровича. Самое дорогое, что оставалось после ухода его на земле.

Как тут не вспомнить, что вечность - это бесконечное существование некой субстанции, которая не имеет ни начала, ни конца, исчезая в запредельных мирах, неизвестно откуда появившись.

Единственное, что объединяет эти две противоположности - их взаимное притяжение. Вечность и человек объединены обоюдным взаимодействием, значит, родственны. Но кто или что стоит во главе этого родства? Самая древняя книга человечества ответила давно и определенно - Всевышний! Именно его промыслом дан был Шукшину дар, и он служил ему верой и правдой. Но божественное и земное именем Христа опять же было распято во имя истины. Какой в данном случае? А такой - человека захватило пространство, и он рванулся за маячившим горизонтом, которого никто еще из живых достичь не смог. На это нужна вечность, но никому еще Бог не дал такой возможности. И нельзя охватить даже океан людским оком, что говорить об остальном? На этом рвутся сердца.

К тому же, любая жизнь и смерть - тайна, и доказано уже, что постигнуть ее нам не дано.

Существует более 2000 необъяснимых случаев, которые не может истолковать ни одна наука мира, спрятав их предусмотрительно под сукно, чтоб не будоражить обывателя своим нераскрытым смыслом. В том числе и загадка, лично для меня: где был и чем занимался Иисус Христос с 13 до 30 лет? Самое время становления личности, формирование характера - и вдруг в канонических Евангелиях никакой информации. И почему идеологи христианства не любят вспоминать так называемое Тибетское Евангелие? А в нем-то есть сообщение, чему учился и чем занимался Христос в Индии, Непале и Персии... И почему именно Сына человеческого, по имени Христос, Всевышний наделил такой любовью, что позволил его распять римлянам по воле царя Ирода и иудеев?

Вот и смерть Шукшина по воле Божьего промысла до сих пор будоражит умы, то приближая, то отдаляя нас от главной сути, а она в Нагорной проповеди Христа, в десятисловии, которое верно и уверенно подвигает нас к разгадке внутренних мучений Василия Макаровича.

Как тут не вспомнить опять же сквозную мысль, которая прошла через весь кинофильм "Калина красная", что за все придется однажды платить. В ней автор поддержал, ведая или не ведая того, общечеловеческие ценности: "Возлюби ближнего, как себя самого", "Не убий", "Не укради" и т. д. Практически взяв на себя ответственность за тысячи сердец этим творением и будущим своим - "Степаном Разиным", не подумав, что его, единственное, может и не выдержать. Но Василий Шукшин был крестьянским сыном, и он не мог иначе, ибо слово "крестьянский" уже несет в себе миссионерское слово "КРЕСТ".

Когда-то известный академик нашей страны Дмитрий Лихачев написал:

Древнейшие в мире культуры у всех народов - крестьянские. Здесь не только фольклор, здесь и трудовые навыки, трудовые знания и высокая культура быта.

Всей своей неоднозначной судьбой В. М. Шукшин доказал это земному миру.

И далее Василий Макарович вознамерился воплотить в жизнь образ Степана Разина, казненного за то, что стал ЗАСТУПНИКОМ НАРОДНЫМ. Само первое название киносценария и романа "Я пришел дать вам волю" Шукшина несет ту же самую нагрузку - ЗАСТУПНИКА. Она выше по значимости, чем достигнутая им цель в фильме "Калина красная". Только в первом фильме героя убивают, а во втором - казнят. Два подряд фильма, авторских, где смерть обрывает жизни главных героев.

Но и сам Шукшин уже предчувствовал, что смерти Стеньки Разина он может не вынести.

Зачем Шукшин явлен был человечеству, известно. Но где душа его ныне блуждает? Никто не знает. В чьем облике она предстанет? Кого полюбит? Известно же, дети задолго до своего воплощения на земле выбирают сами себе родителей. Дети - воплощение богочеловека на земле. Мать Мария это знала и берегла сына как зеницу ока для нас с вами, в назидание или в укоризну?

А он отрекся от самой дорогой для него женщины во имя того, что предначертано было ему Господом Богом, Создателем нашим, чтоб творить и радовать людей своими прозрениями, предостерегать и спасать, любить и защищать!

И тогда ему подарена была женщина - его ангел-хранитель, чтоб не заблудился он в бесконечном пространстве, имея земную оболочку, в лице жены - красавицы Лидии Николаевны Федосеевой, родившей ему двух дочерей продолжение жизни отца и матери. Пройдя свои жизненные испытания, эта женщина имела и опыт, и мудрость, и терпение. Житие Лидии Николаевны рядом с этой необузданной и всепоглощающей стихией стоило ей многого - и самоотречения, и мужества, и подавления в себе многих инстинктов, которые, давая временную радость и забытье, могут разрушить и человека, и семью, и государство.

Шукшин ушел от нас, преподнеся своей судьбой очередной урок. Имеющий глаза, пусть увидит, имеющий уши, пусть услышит, имеющий душу да встрепенется и, проследив от начала до конца путь, пройденный В. М. Шукшиным, сделает для себя соответствующие выводы.

Нестыковки

Специально вызванный самолет по указанию первого секретаря райкома Панфилова в четыре часа дня стоял на взлетной полосе. А Шукшина доставили к нему только в шесть вечера. Привезли на носилках, в нижнем белье, накрытого байковым одеялом. В такое время "кукурузник" обычно не отправлялся, но Волгоград дал добро вылететь с огнями.

Вскрытие производилось в областной больнице, в судмедэкспертизе.

Из волгоградских врачей, кто непосредственно при этом присутствовал, вскоре в живых не осталось никого!

На вскрытие Шукшина специально из Москвы прилетел главный патологоанатом страны профессор Георгий Автандилов и все материалы экспертизы забрал с собой в столицу.

В справке-заключении о смерти было от руки написано "сердечная недостаточность", хотя всю жизнь Василия Макаровича лечили от язвы желудка. Правда, эти два заболевания, как мне известно, между собой взаимосвязаны.

В медицинских кругах случай с Шукшиным не афишировался. От разговоров о том, что Василия Макаровича насильственно убрали, врачи благоразумно уходили. Это были люди "старой гвардии". Они давали тогда подписки о неразглашении служебных тайн и умели держать язык за зубами, прекрасно зная, чем это кончается.

Но и позднее я обнаруживала новые нестыковки, словно кто-то умышленно заметал свои или чьи-то следы, начиная с фотографий в каюте.

Когда В. М. Шукшин скончался на теплоходе "Дунай", "жены в Москве не было, она находилась в командировке за границей" - такие сообщения можно было прочесть в то время в средствах массовой информации.

Молва досужая тут же начала выражать подозрение, что Л. Н. Федосеева-Шукшина причастна к гибели собственного мужа! От такого обвинения волосы дыбом встают. А тут еще, как следствие, мол, не случайно ее забыли киношники на этом самом кладбище. Вот что творилось в те дни внутри и около кинематографа. До того ли было бедной женщине, оставшейся одной с двумя малыми детьми без кормильца горе горевать?!

Именно для создания этих кривотолков и были пущены провокационные "утки", словно кто-то в мутной воде ловил золотую рыбку под шумок. Ведь даже то, что Лидию Николаевну Федосееву-Шукшину забыли кинематографисты на Новодевичьем кладбище, как выяснилось недавно, тоже оказалось клеветой. Но в прессе того времени это муссировалось особенно пристрастно. Словно кто-то пытался выстроить какую-то преграду между Лидией Николаевной и кинематографом.

А возможно, разгневанное общественное мнение мстило таким изощренным образом за преждевременный уход любимого художника, чего тоже исключать нельзя.

В ритме ошпаренной кошки

В недавнем разговоре, когда я заикнулась о публикации в "Московском комсомольце" от 21 апреля 2000 года, Лидия Николаевна сухо, вся сжавшись, словно напряженная пружина, произнесла:

- Не читала.

Видно, от предшествующих провокаций средств массовой информации у российской кинозвезды выработался особый иммунитет, спасительный в ее ситуации.

И тут возникает, как тень отца Гамлета, дочь от первого брака Лидии Николаевны, оставленная ею, судьба которой затерялась в катакомбах испытаний, выпавших на ее долю по воле отца и матери. Игра воображения потусторонних сил!

Дочь Настя, по фамилии Воронина-Франсишку, от первого брака Лидии Николаевны, попала в женскую колонию № 5 за провоз трех запаянных термосов с 700 граммами героина через четыре границы - Пакистана, Узбекистана, Украины и России. Задержана была в Брянской области. Вместо обещанных трех тысяч долларов получила три с половиной года общего режима.

В этой статье дано одностороннее мнение человека, преступившего к тому же российский закон!

Много чего там наворочено искривленным сознанием, вплоть до того, что и квартиру Шукшины пытались расширить за счет прописки дочери Лидии Федосеевой от первого брака. Увы, по тем временам у московских властей существовало благородное правило (о котором в условиях дикого рынка новые властители предпочли просто забыть) - давать помимо общего метража еще комнату дополнительную на кабинет или библиотеку для творческого человека, ученого и т.д. Потому что рабочий имеет цех, станок, актер - театр, сцену, госслужащий - здания Госдумы, правительства РФ или администрации Президента, а у писателя, кинодраматурга рабочее место - его квартира, где, кроме него, могут жить еще жена или муж, родители, дети, внуки и т.д. А в доме Шукшина было сразу двое творческих людей и двое детей. Мало того, Василий Макарович был уже международным лауреатом! И получил он квартиру от Союза писателей, а свою, кооперативную, отдал детскому дому, над которым шефствовала данная организация, хотя многие, даже большинство, в его положении ухитрялись перепродать кооперативную площадь, переоформить на родственников и т. д.

Здесь ситуация дана через раздражение оставленной дочери из-за мужчины, которого мать полюбила. Я ничего подобного не слышала ни разу со стороны Кати, которая была оставлена отцом из-за женщины, с которой тот решил соединить свою судьбу. Ведь и Катя из-за долларов могла пойти на преступление, подвернись удобный случай. Но она предпочла иную судьбу. И права Лидия Николаевна, некогда сказавшая:

- Я в это не вмешиваюсь. Почему? Слишком долгая история... Мне самой это ни хорошего, ни плохого не дает, только личные переживания... Единственное, что я могу сказать: я ее не воспитывала, она сама такую жизнь построила...

И если кому-то покажется такой ответ циничным, остановитесь на фразе: "Мне самой это ни хорошего, ни плохого не дает, только личные переживания..." Ведь обязанности по воспитанию дочери Насти взял на себя отец ребенка - Воронин. Это по линии Лидии Николаевны. Со стороны Василия Макаровича дочь Катю воспитывала мать - Виктория Анатольевна. И здесь как бы уравновесилось моральное общее поле Шукшиных.

Но во все времена за оставленного ребенка несет ответственность мать. Она всегда считалась хранительницей семейного очага и оберегом его. Давайте отстранимся от ситуации и посмотрим на нее со стороны, из будущего времени, и тогда откроется истина, что любая женщина испытывает боль и стыд перед самой собой, если она забыла о собственном ребенке. Лидия Николаевна никогда не забывала о нем. Пыталась даже судиться за дочь Настю. Впрочем, это действительно длинная история... Воронин сам забрал дочь, да, видно, главного дать не сумел.

Недавно я встретила в одной из школ Москвы женщину, с которой познакомилась в научно-исследовательском институте, где мою знакомую считали перспективным ученым. Но институт расформировали, специалистов выбросили за борт. Я-то думала, что она в школе поджидает ребенка, чтоб забрать его после уроков. Оказалось, поджидала окончания смены, чтоб начать мыть полы. Устроилась работать уборщицей, чтоб помогать семье, пока не найдется работы по специальности. И не постыдилась взяться за грязное дело, будучи кандидатом наук. Не стала возить через разного рода границы героин в собственную страну!

Как пишет журналистка Анастасия Кузина в газете "Московский комсомолец" от 21 апреля 2000 года в статье "Утром деньги - вечером дети": "История семьи Шукшиных всегда была богата браками, разводами и разделами детей".

Да, род этот плодовит и памятлив, если у дочерей Василия Макаровича, Марии и Ольги, растут дочь и сын Макар и сын Василий. Не забыли дети и деда, и отца, увековечив в именах своих детей.

Но и во всем случившемся с Лидией и ее детьми я вижу назидательный Божий промысел.

А возможно, и нечто другое решалось по воле Вершителя судеб: у него ведь весы свои. И что перетянуло на этом суде - добро, зло, измена, корысть, разочарование, любовь, предательство? С той или с другой стороны?

В любом случае, случившееся - ответ на какие-то вопросы жизни, в которой случаются свои чудеса, катастрофы, взлеты и падения. Не суди да не судим будешь! Но прозрение не есть суд, а всего лишь участие в чьей-то судьбе и участливость.

Увы, кому-то до сих пор нужно, чтоб семья Василия Макаровича жила в ритме ошпаренной кошки.

Экспертизы не было

Общественность, к которой и я принадлежу, требовала провести экспертизу на предмет отравления. Но Шукшина уже закопали в могилу. В одной газете появилось сообщение, что создана независимая комиссия по расследованию смерти Василия Макаровича, но в экспертизе этой комиссии "компетентными органами" было отказано. Вот и все, что мне лично известно об этих горестных днях для России, которая потеряла художника первостепенной величины, своего Степана Разина, могучего в народной правоте и справедливом гневе!

Потому-то и не успокоилась народная совесть до сих пор в жажде прояснить до конца, что же стряслось на этом теплоходе "Дунай", о чем благоразумно умалчивает кинематографическая среда? Почему жизни всех врачей, анатомировавших Шукшина, вскоре оборвались? Да и с актерами, что-то знавшими, происходило то же самое, начиная с Буркова и кончая "генералом от кино" С. Ф. Бондарчуком? Загадочно, но факт. Как будто бежал огонь вслед за шагающим по терниям земным Шукшиным и заметал его следы, оставив нам лишь духовное наследие, в котором проявилась вся суть человеческая, вся его любовь к жизни и печаль за несовершенство ее в родных пределах, да напоминание о том, что мы - временные на нашей планете, прошедшей испытания наводнением, оледенением, а сейчас наступает фаза огня. Берегитесь, политики и все управители земли, это опасный симптом! Ведь недра нашей планеты перенасыщены ядерным оружием, достаточно искры, чтобы вспыхнул пожар! Человечеству идут постоянно предостережения свыше через людей, НЛО, землетрясения, наводнения, пожары - ощущение такое, что нами управляют биороботы, захватившие власть, но лишенные духовного начала, они могут погубить и жизнь, и планету, как погубили в свое время Сына человеческого!

Именно духовность и доброту искал в живом мире В. М. Шукшин, воспевал просветление в жестокосердных, плакал от счастья при малейшей участливости к себе, в надежде, что однажды она придет ко всем, кто в ней нуждается, для того, чтоб наступило преображение окружающей действительности, смолкло бряцание оружия и ушли с Земли навсегда ненависть и злоба.

Пришел из народа и ушел в него

За все, что создано Василием Макаровичем Шукшиным, он заплатил жестокой ценой. И, засыпая, продолжал защищать отвоеванные за день рубежи. Просыпался, а кулаки намертво сжатые. Чего это ему стоило, знал только он один.

Говорят, врач, анатомировавший Шукшина, увидев сердце Василия Макаровича, сказал:

- Это сердце столетнего старика. Сколько этот человек прожил?

- Сорок пять.

- С таким сердцем он должен был умереть в сорок. На чем держался остальные пять лет - неизвестно.

Известно - на сжатых кулаках. Не расслабляясь до смертного часа!

Не всегда Василия Макаровича выслушивали до конца, да и не щадили тоже. Научился сам выслушивать, понимая, как это важно, чтоб тебя однажды выслушали. Но сам замкнулся, и не так-то легко было его разговорить, вызвать на откровенность. Даже к замку и то нужен ключик, а тут личность. Да притом еще незаурядная.

На взлете оборвалась жизнь, не выдержав напряжения - постоянных трудностей в работе, в творчестве, в личной жизни, да еще тревога за детей и будущее их.

Непредвиденное случилось и в аэропорту. Самолет с гробом решено было отправить рано утром. Но волгоградцы запрудили аэропорт и до полдня самолет не мог взлететь: толпы шли и шли мимо самолета, прощаясь с Василием Макаровичем, как с национальным героем. А он и был таковым!

Москва была не готова к этому трауру. Не верилось, что действительно Шукшин умер, нет человека, который стал душой народа, его обнаженным нервом.

И после смерти этому человеку завидовали тайной завистью. А из боязни, что народное признание и проявление любви к умершему примет большие масштабы, похороны назначили в будний день.

На панихиду выделили всего два часа. Но уже в первые минуты у Дома кино стояло примерно два квартала приезжих и москвичей. Несли гроздья багряной калины, цветы и слезы свои, будто прощаясь с родным человеком.

Московские шоферы, сговорившись, проезжая или провозя грузы и пассажиров мимо Дома кино, нажимали на клаксон, и площадь возле здания, запруженная народом, невольно оглядывалась, слыша долгий, истошный вой сирен, которым поклонники В. М. Шукшина и его киногероя шофера Пашки Колокольникова отдавали должное памяти ушедшего от нас кинорежиссера, воспевшего их нелегкий и благородный труд.

Увы, и тут кинематограф не остался в стороне. Ведь по замыслу шоферов их машины демонстративно должны были следовать за траурной процессией до кладбища, воем сирен оповещая москвичей, что и водители не остались в стороне от общего горя народного, но об этом плане проговорился один из таксистов своему пассажиру, не предполагая, что тот из аппарата Союза кинематографистов. Конечно, тут же отдан был приказ соответствующими людьми ГАИ, дирекции таксопарков, и московским таксистам запретили всякие демонстрации по поводу смерти Шукшина, но они в частном порядке выражали, проезжая мимо Дома кино, свою солидарность с теми, кто пришел проститься с их любимым кинорежиссером! Мало того, отдано было негласное указание ничего не снимать во время похорон Василия Макаровича, поэтому ни Мосфильм, ни Детская киностудия им. Горького, ни ЦСДФ, ни телевидение не увековечили потрясающие кадры народной скорби и любви. Кроме одного человека, который рискнул нарушить железный запрет и одним этим поступком встал в ряды настоящих друзей Шукшина, понимая всю значимость этой фигуры для российского искусства!..

А стоял гроб Василия Макаровича Шукшина в двух метрах от того места, где он, принимая восторг и восхищение тысячи людей при просмотре своего фильма "Калина красная", произнес многозначительные и памятные многим слова:

- Вот теперь только и начинается.

И велик он был для всех.

И смертен.

Увы, не видно было рядом многих из тех, кто позже стучал себя в грудь и назывался ближайшим другом Шукшина. Только под лестницей, ведущей на второй этаж Дома кино, стоял растерянный Жаров и что-то расстроенно бормотал под нос. Здесь я имею в виду тех, кто хорошо знал Василия Макаровича, был в последнее время в его окружении..

По свидетельству супругов искусствоведа и литературоведа Антонины Петровны и заслуженного артиста республики Георгия Ивановича Бальяновых, которые в беседе с известным поэтом Робертом Рождественским услышали сразившую их фразу, врезавшуюся навсегда в память,- "Шукшина хоронили те, кто при жизни его убивал". Возможно, что друзья и не хотели себя видеть в этом ряду. Роберт Рождественский лежал с Василием Макаровичем в той самой злополучной больнице, откуда Шукшин сбежал, и знаком был хорошо с ним при жизни. Поэтому эти горестные слова, если не горькие, пропустить мимо я не могла.

Мало того, жене Василия Макаровича предложили похоронить супруга, где бы вы думали? На Немецком кладбище! Это после фильма "Они сражались за Родину" воспринималось как оскорбление. И, конечно, Федосеева-Шукшина категорически отказалась подобное совершить, объявив, что в этом случае она увезет гроб мужа на Алтай. Возможно, перепутав жен покойного, ведь у Виктории Софроновой бабушка по отцовской линии была немкой, госчиновники решили таким образом подсуетиться.

Самое коробящее в этих баталиях, развернувшихся вокруг мертвого Василия Макаровича Шукшина, было то, что русскому человеку отказывали похороны на русском кладбище в столице, заложенной русскими людьми!

- За два месяца до этих событий изгнали из России, вывезя в Вену, Солженицына. А этого - на Алтай? - говорит Валерий Головченко, оператор Киностудии им. Горького.- Ситуация, как вы понимаете, была неоднозначная...

Чиновники, уяснив, что дважды повторенная ошибка - глупость, разрешили, наконец-то, похоронный вопрос в пользу Шукшина, выделив ему место на Новодевичьем кладбище, чтобы снять назревающий уже в международном плане скандал.

А Валерий Головченко, замечательный оператор, всегда проявлявший интерес только к незнакомому материалу, узнав, что похороны Василия Макаровича не будут снимать, а вернее "не велено", взвалил кинокамеру на плечи и отправился один к зданию Дома кино. Ведь нынешнюю аппаратуру, удобную, малогабаритную, даже сравнивать грешно с тем, что тащил на себе оператор Киностудии им. Горького, не имея ни помощника, ни машины, ни вышки, с которой снимали тогда в подобных случаях.

Затерявшись в толпе, Валерий Головченко снял поразительные кадры всенародного горя и любви.

В конце документального фильма "Памяти Василия Шукшина", созданного оператором киностудии им. Горького, после титра "Через год" показана вновь могила Василия Макаровича, утопающая в цветах, и бесконечная вереница людей, текущая длинной траурной рекой. Среди них много незнакомых, но явно искренних друзей Шукшина.

В первый день, когда до Москвы дошла весть о смерти Василия Макаровича, люди надеялись еще на неверный слух. Говорят, стихов много было, их оставляли вместе с цветами у гроба в Доме кино и на Новодевичьем кладбище, у могилы. Так что я была не единственная.