Потерянная земля

Глава 1

Знакомые неприятные ощущения возникли, когда до бункера оставалось еще с километр. У Вадика заломило виски, заныли зубы. За придорожной порослью угадывалось что-то незнакомое — не давешнее облако и не бесформенное нечто… нет, на этот раз там копошилось что-то странно живое. Но вот что — Вадик так и не понял, даже когда граница зоны оказалась в нескольких шагах.

Оно выглядело… оно выглядело никак. Не было в жизненном опыте Вадика такого, с чем можно было бы сравнить. Оно… клубилось? Да, пожалуй. Оно дышало…

Бездонный провал, в котором разлетались галактики, рождались и умирали звезды. Вечность, спрессованная в объем. Ужатое в секунды бесконечное пространство… Вадик почувствовал, что сходит с ума, но не может оторвать взгляд от бездны… краем сознания он почувствовал, что его трясут за плечо — но бесполезно…

И в себя его привела только полыхнувшая пощечина. Он замахнулся в ответ, еще не соображая — но не желая расставаться с томительно-сладкой вечностью…

Руслан предусмотрительно отскочил, закрылся своей сумкой — они затарились на последние деньги в магазине. Вадик отшиб ладонь об глухо звякнувшие консервные банки — и боль окончательно привела в чувство. Брр…

— Это… — Вадик передернулся. — Правильно сделал. Спасибо.

— Не за что. Ты лица своего не видел, жалко… у меня даже мурашки побежали. Словно ты увидел что-то… ну, не знаю, что-то страшное и одновременно — красивое.

Вадик скосил взгляд…

Прежнее осеннее поле. Он даже глаза потер… в доселе не виденном центре обширного пространства высилось какое-то здание — трехэтажное, кирпичное. Обычные советские развалины… И никакой чертовщины… хотя — нет, то тут то там по земле пробегали призрачные пятна, отражающие небо — так дрожит воздух над асфальтом в жаркий день. И — все… Вадик даже пожалел краем сознания — настолько красиво было то нечто, что едва не взяло в плен его разум. Жалко, исчезло без следа… прошла головная боль и неприятные ощущения, но осталось то едва ощутимое нечто, что с флегматичностью лебедки натягивало нервы и моросило мурашками на затылок.

— Идем?

— Может, перекусим сначала? На голодный желудок и помирать тошно…

— Не каркай, дурень! — Вадик скинул сумку и устроился на придорожной траве. — Помирать мы будем у себя дома лет, этак, через много. Любой другой вариант развития не рассматривается как бредовый…

Бутерброды из местного хлеба и привозной Гостовской тушенки — в ней, хотя бы, мясо есть — ребята умяли на ура. Запили соком из пакета. Покурили, почесали языки, еще покурили… решимость понемногу таяла.

Но, как не оттягивали, время неумолимо тикало, подгоняя.

— Пошли! — Вадик поднялся, отряхивая джинсы на заднице.

— Страшно… — Руслан тоже нехотя поднялся и стал собирать сумку.

— Здесь оставаться — тоже не выход. Тем более — нас открытым текстом предупредили. Кстати, если мы будем здесь сидеть и дальше, то у нас есть радужная перспектива столкнуться с нашими ночными друзьями. А, учитывая нашу взаимную симпатию…

— Думаешь, там не столкнемся?

— А черт его знает. — Вадик изо всех сил старался, чтобы это прозвучало безразлично — но не смог. — Болты приготовил? Дай немного. Ладно, двинулись… идешь след в след за мной!

Граница все же была — с места пикника она оставалась невидимой, но с каждым шагом проступала все четче. Невесомое переплетение едва заметных серебристых паутинок, повисших в воздухе. Они лениво шевелились — как водоросли в полосе прибоя. Шаг, еще один, еще один… не доходя примерно метра, Вадик остановился и швырнул вперед болт — рыжий от ржавчины, увесистый…

По паутинкам разошлись круги, как по воде от брошенного камня. Вадик смотрел на болт…

Он упал по прямой… Вадик вспомнил книгу Стругацких — сталкер, так твою. Недоделанный. И что ты выяснил? Что впереди нет гравитационных аномалий? О-хо-хо… Вадик решился, сделал два быстрых шага, как разбег перед прыжком в воду — и нырнул сквозь паутинки… даже дыхание задержал.

Самих нитей он не почувствовал. Дневной свет мигнул, встали дыбом и заискрили волосы, футболка облепила тело… на секунду показалось, что он так и останется висеть в воздухе, в паутине, ожидая, пока приползет ее хозяин… Его продавило сквозь себя что-то упругое, но невесомое — и выпустило по другую сторону.

Здесь было холоднее. Да что там, здесь попросту был слякотный осенний день. Пожухлая желтая трава полегла под дождем, накрыла собой лужи, сверху сыпалось что-то непонятное — не дождь, а так, недоразумение. Вадик посмотрел в небо…

А неба не было. Он оказался накрыт тяжелым матовым куполом, как перевернутой кофейной чашкой — свинцовая полусфера нависла так угрожающе, что сразу схватила за горло клаустрофобия, Вадик даже не знал, что страдает ей. Но под чашей поместился бы хороший аэродром, и потому чувство выглядело еще нелепей.

Свет был везде — обычный, пасмурный… но не хватало в этом свете чего-то привычного, так, что сразу и не скажешь.

Теней?..

Да, точно, теней не было, даже немощных призраков дождливого полудня — и от этого окружение выглядело неестественно. Вадик обернулся, собираясь позвать Руслана…

Край чаши спускался за его спиной — свинцовый и безжалостный, матово блестящий.

— Черт… — Вадик прикоснулся к поверхности… Это не было металлом — скорее, стена напоминала спрессованный дым; ладонь утонула в нем до запястья — и остановилась. Кожу слегка защипало, как место ожога. Больше Вадик ничего не чувствовал — но не мог продвинуть руку дальше; словно он был магнитом и пытался прикоснуться к одноименному полюсу другого. Несмотря на погоду, Вадик вспотел.

Похоже, он вытянул билет в один конец…

Внезапно он почувствовал чье-то прикосновение!!!

Вадик заорал, но, прежде чем успел отдернуть руку, ее сжали мертвой хваткой. Он дернулся, рискуя выдернуть из сустава собственное запястье — и вытащил из стены до середины предплечья чужую руку — побелевшую от напряжения, с неровно обгрызенными ногтями и шрамом на предплечье. И, медленно, словно густую аптечную мазь из тюбика, стена выдавила из себя хозяина конечности — Руслана. Бледного, отдувающегося, с глазами по пять рублей.

Он не устоял на ногах — упал на колени, прямо в замаскированную травой рытвину с водой. Только тут Вадик, наконец, почувствовал, что и у самого ноги далеко не сухие — в легких летних кроссовках захлюпала холодная вода. А вот ходить в мокрой обуви он ненавидел едва ли не больше всего на свете. Черт…

Руслан вскочил и обернулся.

— Это… как же… а назад-то как?!

— А никак. — Вадик нервно потянулся за сигаретами, хотя только что курил. — Только вперед. Ты сильно не дергайся, не на прогулке. Глупость или нет, но пойдем как собирались — проверяя дорогу.

Руслана слегка трясло от нервов, Вадик чувствовал себя ненамного лучше — но держался. Ему идти первым… некстати стала припоминаться книжная Зона — «комариные плеши», «мясорубка», молнии, бьющие ниоткуда… И серебристая паутинка, сродни той, сквозь которую они прошли. Помнится, она убивала не сразу…

«Заткнись!» — решительно приказал своей памяти Вадик.

Нельзя проходить между двумя возвышенностями — погибнешь. Нельзя ротозействовать — погибнешь. Нефиг вообще туда соваться — погибнешь. Каким бы суперменом ты себя не мнил.

«Ты заткнешься или нет?!!»

Захотелось сесть, пригнуть голову к коленям, закрыть глаза, заткнуть уши и — скулить, скулить, скулить… так вот почему Рэд Шухарт — так, кажется, его звали, носил с собой заветную фляжечку… А нету.

А — хочется…

Развалины высились посреди поля. Неизвестно, почему Вадик так окрестил для себя строение — во всяком случае, с того места, где они стояли, никаких повреждений заметно не было. Серые кирпичные стены, изъеденные временем и непогодой…

Еще один болт Вадик бросил немного в сторону, чтобы обойти странно колышущуюся траву — рыжий островок стоящих в полный рост стеблей. Ветра нет — а она раскачивается и, даже на расстоянии слышно — шелестит. Не дело это, воспитанная трава так себя вести не должна.

Болт не долетел до земли — повис в воздухе, буквально в метре от них — и Вадик почувствовал, как поднимаются дыбом волосы на затылке. Пара шагов — и поминай, как звали… Понятно, там делать тоже делать нечего. Значит — обходить будем с другой стороны, слева.

А вот влево ему идти ну совершенно не хотелось — погано становилось на душе при мысли пойти налево. Просто так, безо всяких причин…

Но выбора не было.

Эх, нечего было вообще сюда соваться!

Болт на землю упал, потерялся где-то в траве, но лучше Вадику от этого не стало. Была — не была! Он сделал маленький шажок вдоль стены, остался жив — и приободрился. Еще один…

Руслан послушно ступал след в след.

Следующий болт — уже в направлении здания. Как-то не так он упал… черт его знает, просто — не так. Вадик кинул еще один — да нет, вроде — все в порядке. Два маленьких шага…

Вадик едва подавил желание заорать — прямо перед его носом что-то ворохнуло воздух, а потом, как мираж в пустыне, поднялась туманная дымка. И, как картинка в старом ламповом телевизоре, медленно проявились две испуганные фигуры — он сам с отвисшей челюстью и выглядывающий из-за спины Руслан. Воздух подернулся, снова стал чистым, оставив четверых горе — сталкеров нос к носу.

Это не было зеркалом — за спиной парочки все так же виднелся научный корпус.

Вадик вдруг почувствовал, что ему нечем дышать — и все же впустил такой вкусный влажный воздух в легкие. Ну, забыл, с кем не бывает?..

— Болт… — Вадик медленно завел руку за спину — и дубль повторил его движение.

Но губы не шевельнулись. Значит — точно не зеркало.

В ладонь ткнулись ледяные пальцы Руслана, руку оттянула такая приятная тяжесть металла. Впрочем, тяжесть оружия была бы куда приятнее… ничего, и так сойдет. Парень выбрал, похоже, самый внушительный болт из их коллекции — с головкой под двадцать седьмой ключ. Таким и убить можно — при желании.

Дубль Руслана за спиной дубль — Вадика завозился и полез в свою сумку.

— Что ты там найти хочешь?

— Я не шевелюсь…

— Черт… на, скотина!!! — Вадик метнул болт в дубля. Дубль повторил движение! Вадик с трудом заставил себя стоять на месте, закрылся руками, пытаясь поймать кусок металла…

Болт прошел сквозь ладони — настолько же эффективно было бы попытаться поймать кольцо сигаретного дыма. Мелькнул возле груди Вадика, прошил насквозь. За спиной тихо выругался Руслан — видимо, пролетев сквозь Вадика, болт напугал и его.

А настоящую железяку постигла та же участь — она прошла дублей насквозь и упала за их спинами, не причинив вреда. Призраки?

Руслан коснулся его плеча.

— Смотри направо!

По жухлой траве к ним катила линза дрожащего воздуха, одна из тех, что ребята видели сквозь границу — неторопливо и уверенно, похожая на небольшое озерцо ртути. Не стоило бы в нее попадать…

— Назад?

— Нет… — судорожно выдохнул Вадик. — Вперед! — и сделал шаг навстречу дублям. Двойник Вадика шагнул навстречу, следом, чуть замешкавшись, сделала шаг копия Руслана. Теперь их разделяло не больше метра.

И — метров двадцать до неумолимо надвигающейся аномалии.

Затаив дыхание, Вадик вытянул руку, дубль сделал то же самое… оба вытянули правую руку. Нет, точно не зеркало. Вадик уже мог рассмотреть бледный тонкий шрам на виске дубля — у самого оригинала такой остался с детства. Они коснулись друг друга…

Мир сделал полный оборот — Вадик и его копия повалились на колени, борясь с накатившей слабостью. Секунда — и головокружение прошло…

Теперь Вадик оказался лицом к стене чаши — в каком-то десятке метров выстрелила вверх свинцовая грань мира. Вадика чуть не стошнило, снова навалилась слабость — но самым отвратительным было чувство промокающих на коленях джинсов — холодная вода поднималась по ткани… все выше… сверху моросило холодной водяной пылью.

Кто он теперь?!!

Его дубль упирался в холодную землю неверными руками — и точно так же смотрел на него безумными глазами. Вадик теперь мог слышать его хриплое тяжелое дыхание. Руслан бросился поднимать его копию — но только схватил пустоту… неприятный холодок прошел сквозь плечи Вадика — дубль Руслана пытался, в свою очередь, поднять его.

— Мы… — оба двойника запнулись, услышав свой собственный голос со стороны. — Мы поменялись, Руслан… — это уже произнес один Вадик — тот, что считал себя настоящим.

— Ага. — Копия тряхнула головой и попыталась подняться. — Черт, тошно…

— Ты…

— Да живой, живой… теперь. Или — еще… скажи своему, чтобы менялись быстрее — мотнул дубль головой в сторону аномалии. — Меня он не услышит… — голос его таял. Непонятно, почему — но Вадик подчинился сам себе беспрекословно.

— Руслан, быстро, возьми себя за руку! Давай, давай!!!

Линза была уже в нескольких метрах. Она тихо потрескивала статикой, источая запах озона — и знакомиться с ней ближе у Вадика не было никакого желания. Ну совершенно…

Две копии Руслана протянули руки друг к другу… тела свела короткая судорога, оба повалились на землю. Более-менее пришедший в себя Вадик схватил того Руслана, который тихо стонал — и, поскальзываясь, поволок по траве в сторону бункера, совершенно не думая, что может попасть в какую-нибудь новую аномалию. Черт, сумка!..

Дубль — Вадик проследил взгляд оригинала, усмехнулся и перебросил одну из двух сумок к ним. Ни один из дублей и не думал уйти с пути линзы…

На прощание копия Вадика показала растопыренные пальцы — «Виктори». На удачу, в смысле… копия Руслана улыбнулась, тоже показала палец — большой.

Тускло блестящие щупальца аномалии уже змеились в траве. Оба дубля, сидящие прямо на земле, вдруг резко побледнели…

Расползлась на куски одежда, развалилась кожа, два трупа окутались синим дымком. Мясо слезало с костей клочьями гнилой массы. У копии Руслана вывалилась из сустава рука — и упала на землю, череп дубля Вадика упал на позвоночник — и сломал его…

Оба, превратившиеся в груды заплесневелых костей, осыпались под поверхность серебрящейся лужицы. Пленка вспучилась, слизнула чье-то ребро, оставшееся над поверхностью — и разгладилась. Все заняло, от силы, пару секунд…

Аномалия флегматично проплыла мимо, оставив за собой лишь полосу подсохшей травы, от которой поднимался едва заметный пар. Никаких следов их копий не осталось…

— Кто же мы?!! — Руслан держался уже на пределе, глаза что твоя тарелка, в голосе — истерика.

— Спроси что полегче, а? — на Вадика встряска подействовала наоборот, как хорошая доза успокоительного. Видимо, привыкать начал… ну а сколько можно-то? У него нервы тоже не железные… — Давай, для простоты, будем считать, что это были мы сами — но в будущем.

— Почему — в будущем? Я не хочу так умереть!

— Почему в будущем? А ты что-нибудь подобное помнишь?.. а насчет умирать — с чего ты взял, что они… что мы умерли? Может быть, эти аномалии — как раз и есть выход отсюда? Домой, например? Со стороны, конечно, жутковато смотрится…

Руслан закрыл лицо руками… и встрепенулся.

— Ну так давай попробуем выйти!

— Ага, щаз… быстрый какой. Мы… то есть они… тьфу, черт! Ну, короче — эта парочка со стороны бункера шла. То есть — что-то они там узнали. И — остались при этом живы и здоровы, что немаловажно. Так что — расслабься.

Вадик вовсе не был так уверен в своей теории, как пытался показать. Собственно, сам-то он как раз ничего и не понимал… Он играл на публику, на Руслана — в данном случае… слишком много было в его версии натяжек и слабых мест. Одна сплошная натяжка и слабое место. Как карточный домик, на который и посмотреть-то боишься — развалится нафиг… но парень, слава богу — не склонный к логическому мышлению, немного успокоился — а этого Вадик и хотел.

Не хватало еще нянчиться с великовозрастным дитятей на «прогулке», где каждый шаг может стать последним.

Следующий шаг Вадик проверил окурком — тот упал как положено. Прошли еще метр или два… Сами того не заметив, они оказались на середине пространства между границей зоны и лабораторным корпусом — а Вадик мог бы поклясться, что оттащил Руслана максимум на метр от места встречи. Странно здесь все устроено. Очень мягко говоря…

Грузовик Вадик сразу не заметил — и не мудрено… во-первых, он был раскатан в тончайший блин, висящий в полуметре над землей. А во-вторых, виден этот блин был только с одной стороны. Болт со звоном отскочил от невидимой кабины и упал под ноги попутчиков. Вадик собрался уже было кинуть следующий — но вовремя одумался. Словно кто-то дернул его — он резко присел, потащив за собой Руслана — и вовремя: над их головами проплыло что-то неощутимое — но увесистое. Вадик поднял глаза…

Сначала он даже не понял — что это, но потом разобрался. Музейный раритет, трехтонка ЗиС, сохранила узнаваемые черты — линию крыльев и крыши, рисунок досок изломанного в нескольких местах борта, на котором еще просматривался облупившийся номер — была раньше такая строчка в правилах, дублировать номера не только на заднем борту но и на боковых. Такие аппараты Вадик видел только в кино…

Машину поставили в четверть оборота — а потом убрали одно измерение пространства, длину или ширину — это уж как судить…

Грузовик плыл в воздухе, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, словно отпечатанный на рекламном щите, видимом только с одной стороны… и, почему-то, с первого взгляда становилось понятно — не стоит к нему прикасаться. И приближаться вообще.

Вадик выдохнул. В очередной раз повезло. А сколько еще его понадобится — везения…

И оно, словно отвечая мыслям, и вправду засбоило. Болт пролетел нормально, упал в траву…

… а Вадик провалился сквозь землю — и рухнул на растрескавшийся асфальт дорожки, окружающей лабораторию. С высоты второго этажа, на бетонный поребрик… ногу пронзила боль, кость глухо и влажно хрустнула.

Вадик закусил губу, чтобы не заорать. Получилось — вырвался только мучительный стон. Вот и хана его теории — двойники перемещались на своих двоих, притом — вполне нормально. Да что там — теория! Теперь хана и ему самому, безногому отсюда не выбраться. В книге ничего подобного не было…

Откуда-то издалека донесся вопль Руслана. Вадик всполошился, но понял — парень зовет его.

— Я здесь!!! — заорал он, надрывая глотку. — Я живой!!! — Вадик приподнялся на здоровой ноге, опираясь на стену корпуса. Руслан стоял в траве, метрах в двухстах. — Ищи обход!!! Обойди!!!

Парень кивнул и полез за болтами… Вадик сполз по стене, изо всех сил борясь с дурными предчувствиями, занялся ногой. Ну, «занялся» — чересчур громко сказано… голень торчала под хорошим таким углом — словно он отрастил себе еще один сустав. Но джинсы на месте «сустава» почернели от крови.

Открытый перелом. Приехали… Вадик беспомощно осмотрелся — нет ничего подходящего для изготовления шины…

И вжался в землю, когда на поле с тихим сипением ослепительно полыхнула молния.

— РУСЛАН!!! — Вадик вскочил, как здоровый. Охнул, когда от движения ногу пронзила боль. — РУСЛАН!!! ТЫ ЖИВ?!!

Тишина. Только тихий шелест запутавшегося во влажной траве ветерка да мерный стук падающих с крыши лабораторного корпуса капель дождевой влаги. Вадик пополз на карачках, стараясь беречь искалеченную ногу — перевалившись через низенькую ржавую декоративную ограду, в траву, забыв об опасности, закусив губы до соленого привкуса. Прямо туда, где от выжженного пятачка травы поднимался легкий дымок. Он даже не подумал о том, что ловушка может сработать снова, превратив его в кусок подгорелого мяса, облепленного черными жесткими нитями расплавленной синтетики…

На почерневшей траве лежала обугленная сумка, от Руслана же не осталось и следа… Вадик сел в середине почти правильного круга. Подтянул к себе сумку…

И зарыдал в голос, как ребенок, размазывая слезы по грязным небритым щекам. Все это бесполезно… все это бесполезно… бесполезно…

Слезы обжигали.

Глава 2

Валентин Александрович не находил себе места. Знал, что провинился… все его праведное возмущение своим положением улеглось за ночь, запал прошел и теперь он жалел о своем поступке.

Но, как это обычно и бывает, человек начинает жалеть лишь когда уже становится поздно, когда ничего не вернешь… он понуро посмотрел в зеркало над умывальником — единственное не спрятанное во всем поселке. К нему домой вампиры не заходили ни разу — словно пытались дать ему хотя бы иллюзию независимости. Вздохнул… мешки под глазами, опухшее лицо. Глаза в красных прожилках. А чего еще ожидать, если пить всю ночь? К тому же, до такого состояния он постарел впервые — и пора бы уже возвращаться молодости — а не идет, зараза. Скоро догонит Муромову — она всю жизнь бабой ягой ходит. Сколько он помнит — она едва ли не единственная из тех, кто жил в выселках раньше.

Валентин Александрович нахрюкался капитально… совесть, к сожалению, не зальешь и не утопишь — это дает представление о том, из чего она сделана.

Но он искренне считал, что ребятам нужно уйти. Во-первых, он уберег их от незавидной участи — начальство обмолвилось, что у них, мол, свои планы. Ага, знаем мы ваши планы… давненько уже (а кто их здесь считает — года? Валентин Александрович от такой привычки давно избавился… ), привезли из внешнего мира Мишку, как там у него фамилия была… человека а не очередную тварь. Прожил он здесь с месяц. Все ходил, расспрашивал оставшихся за пределами зоны сотрудников об эксперименте… жил, кстати, тоже в ДК. Ничего он не узнал стоящего — все, кто непосредственно отвечал за проект, в момент запуска установки находились в бункере, включая самого Ильина. Доигрались, мать их, очкарики.

Ничего парень так и не узнал дельного. Даже от единственной, сумевшей выбраться из зоны — Кати… она была там младшим научным сотрудником. Валентин Александрович помнил ее еще красивой молодой женщиной, не обезображенной испытательным полигоном.

Еще не впустившей в себя неизвестную тварь, которая иногда брала над ее телом верх.

Он не бросил Катю. Пристроил заведующей в давно бесполезный ДК. Хозяева были против — но единственный раз Валентин Александрович уперся рогом в землю… и его послушали. А что, оставить ее умирать? Эти твари тоже когда-то людьми были…

А парнишку, как он сам рассказывал, по ночам мучили кошмары. И, поскольку Мишка не был дураком, вскоре понял, отчего… Они копались в его мозгах, как в ящике со всякой мелочевкой, переворашивая все сверху до низу. Неприятно, кто спорит. Мишка расписался перед работодателями в своем бессилии и засобирался домой. Но никто не планировал его отпускать… он сам стал экспериментом.

И он, не переживший катастрофу человек, переносил жизнь в поселке без каких-либо последствий. Сами-то вампиры не могли долго находиться в Выселках — у них уже через несколько часов ухудшалось самочувствие. Парнишка не пожелал смириться, начал скандалить, а однажды обмолвился, что нашел управу на них…

Да что ее искать, вот она, управа, на стене висит, отражая… отражая старика.

… А они не любят, когда прекословят. Валентин Александрович сидел под дверями собственного кабинета, прислушиваясь к доносящимся из-за двери голосам, чуть ли не испуганно глядя на секретаршу — Нинку, ведущую отчетность для хозяев.

Потом из-за двери послышался дикий вопль, перешедший в хриплый визг… через минуту вышел Николай, спросил у него огонька, забрался в свой престарелый молокан — и укатил как ни в чем не бывало.

В кабинет они входили на нетвердых ногах… но ничего страшного там не обнаружили. Пришлый сидел на полу, пуская слюни возил по истертому ковру чернильницу, имитируя губами звук мотора — очевидно, в его воображении чернильница была машинкой.

Через неделю умственное развитие парнишки дошло до уровня лет четырех — и на этом остановилось. Так появился в деревне местный дурачок. Валентин Александрович отправил его на ферму — и Мишка пахал как заведенный, с утра до ночи — а то и по ночам… Долго он не прожил — всего за полгода превратился в дряхлого старика и отдал богу душу.

Казалось бы, урок наглядный и повторения не требующий: нельзя идти против них — ан нет… Вот и сам пошел. Если они на самом деле умеют читать мысли, тогда у Валентина Александровича появилась прекрасная возможность закончить свои дни так же.

Он взбил мыльную пену, намазал щеки — не любил он всех этих новомодных буржуйских тюбиков, предпочитал по старинке. Повел бритвой, соскребая начинающую седеть щетину…

Мигнуло солнце — и от неожиданности он дернулся. Зар-раза! Второй раз за несколько дней. Как появились эти, снаружи, так все покатилось к чертям… Ну, вот и ладушки. Сколько можно-то…

Он стер кровь полотенцем, оставив лишь розовую полоску уже затянувшейся раны.

Банки взорвались и мясо местами обуглилось — но Вадик съел его за милую душу. Голод — не тетка, привередничать не приходилось. Вроде ведь недавно ели — с Русланом…

«Нет, стоп!!! Не думать!!!»

Вспомнилось некстати — Вадик читал однажды милый такой рассказик, Стивена Кинга, что ли — человек после крушения теплохода попал на необитаемый остров где совсем нечего было жрать. Голая скала посреди океана… Сначала ел чаек, потом, погнавшись за одной из них, сломал себе ногу. Вот точно так же, как Вадик… началась гангрена, а, поскольку человек был дипломированным хирургом, то он провел ампутацию.

И съел ампутированное. А, поскольку помощь не спешила, ему пришлось продолжать отрезать от себя по кусочку — и так до победного. Хорошая победа, нечего сказать… нет, его так и не спасли. Просто — форма речи.

Гангрена… Вадик, стиснув зубы, распорол штанину до колена. Отодрал от кожи вместе с успевшей запечься кровью. М-да… странно, что ни говори, видеть собственную кость — ее острые осколки торчали из голени, похожие на бутылочную «розочку». Даже — не странно, а… Вадик поискал слово, но не нашел. Это ведь умудриться нужно!..

И — заживать самостоятельно нога явно не планировала. Фигово, кто спорит… но, поправил сам себя Вадик, значит он уже на шаг ближе к дому. Он перетянул рану футболкой — все равно шину сделать не из чего. Это несложное действие заняло почти полчаса — боль, тупая и горячая, усиливалась, казалось, даже от слишком пристального взгляда. Полуголый, трясущийся от холода и страха, прополз по своей же кровавой дорожке к стене здания, волоча рядом останки сумки, в которой еще остались болты. Мало, слишком мало… нужно попытаться экономить…

У него почти получилось — он лишился лишь одного болта, расплавившегося в ударе новой молнии, возле угла здания. Чуть не обделался от неожиданности. Вадик сделал крюк, чтобы обойти опасное место. Черт, с какими же силами ученые шутили, если натворили такого? Почему-то вспомнилось — в одном из городов Японии, подвергшемся ядерной бомбардировке, на пешеходном мосту отпечатались тени погибших людей. Черт, если бы не та бомбардировка — всего этого могло и не произойти…

Люди от взрыва испарились, а их тени остались навек, выжженные в камне. «Товарищи ученые, доценты с кандидатами…» Что же вы творите, ироды? Ваша наука только убивать и способна… возле входа стоял насквозь прогнивший, вросший в асфальт «АМО», точно такой же, на котором разъезжали колхозники — видимо, на нем возили на работу научный персонал.

Дверь оказалась самой обычной, деревянной, с небольшим окошком в верхней части. Она выглядела даже слишком обыденно… впрочем, Вадик и сам не знал, чего он ожидал. Как вообще должна выглядеть дверь секретного объекта? А черт его знает. По идее, все это должно быть огорожено бетонным забором с колючей проволокой по верху и пулеметными вышками через равные промежутки. Или — не должно?

На облупившейся вывеске под бетонным козырьком можно было разобрать лишь обрывки слов — «НИИ», «… сельхоз…» — и что-то еще, вообще не читаемое. Конспираторы хреновы. Вадик попробовал приоткрыть дверь — ему пришлось подняться по стенке, чтобы достать до ручки. Та сначала не хотела поддаваться, затем со скрежетом приоткрылась на ширину ладони — и, сломав петли, обвалилась вниз, перегородив проем наискосок. Вадик от грохота сжался — слишком привык к гнетущей тишине, густо плывущей вокруг.

Ч-черт… только сейчас он понял смысл выражения «поджилки трясутся». Тряслись и поджилки, и руки, и ноги… судорожно захотелось вскочить, заорать, убежать отсюда сломя голову — пусть даже на одной ноге, лишь бы подальше. Сердце грохотало набатом где-то в горле. Но Вадик заставил себя — и лишь бог знает, скольких седых волос это ему стоило.

Только теперь, после исчезновения Руслана, он начал бояться по-настоящему… Именно исчезновения — он отчаянно гнал прочь все мысли о смерти парня. Тела нет? Нет тела — нет и дела. Найдется, живой и здоровый. Правда ведь, найдется, а?..

Вадик прополз в оставшийся зазор, проверив сперва дорогу болтом. Вторая дверь — тамбурная — открылась с душераздирающим скрежетом, резанувшим тупым ножом по его голым натянутым нервам. Сразу потянуло сквозняком — холодная осенняя сырость рванулась в здание. Вадик вполз внутрь, в полумрак. Как ни смешно — ежесекундно ожидая нападения.

В фойе, освещенном тусклым дневным светом, пробирающимся сквозь грязные окна, царило запустение. Здесь уже были тени — Вадик даже не представлял, насколько приятно видеть тень… Мусор на полу, стены — все в трещинах штукатурки, пыльные стекла будки вахтера таращились на Вадика незрячими бельмами… За стеклом горела настольная лампа, кромсая полумрак бритвенными лезвиями желтого света. Турникет оказался заперт — и Вадик с горем пополам протиснулся сквозь него.

Дверь в будку была приоткрыта, Вадик толкнул ее рукой, заглянул… и быстро спрятался за косяк. «Нет, не может быть!..» он осторожно выглянул — да, охранник был давно мертв. Тело сидело на топчане, привалившись к стене и вглядываясь в строчки пожелтевшей газеты «Правда». Вадик заполз внутрь, приблизился, пытаясь побороть тошноту… мумия. Спутать его с живым человеком можно было только при таком освещении — неровный круг тусклого желтого света резал тело на уровне груди, лицо — и слава богу! — оставалось в полумраке. Вадик коснулся газеты — и страницы рассыпались в пыль.

Усиленно стараясь не обращать внимания на высохший труп хозяина, Вадик огляделся. Стол, стул, небольшой шкаф, топчан. Стул. Он-то и нужен!

Мебель была старой, но крепкой — и Вадик попотел, прежде чем сумел разломать несчастный стул, столько лет никого не трогавший… из обломков получилась вполне приличная шина. Превозмогая боль, охая и матерясь сквозь зубы, Вадик примерно — приблизительно совместил обломки костей и приложил деревяшки. Нога в месте перелома распухла и посинела, голень стала толще бедра. От боли снова потекли слезы — смешно, но Вадик успел забыть — когда он плакал в последний раз, до того, как попал сюда.

Шмыгая носом, скрепил всю конструкцию проводами, оторванными от кнопки турникета — сомнительно, что кому-то еще она сможет здесь понадобиться. Провода были как раз такими, какие Вадик помнил по детству, проведенному у бабули в деревне — медные, облитые грубой резиной и в нитяной оплетке. Все это он делал, стараясь не поворачиваться к мумии спиной — да, глупо, но — не поворачивался.

Однако, с каждой минутой соседство становилось все менее беспокоящим — а в тот момент, когда Вадик совмещал обломки голени, он и вовсе о мертвеце не думал, не до того было. Кто знает, какие защитные механизмы стоят на страже разума? Еще несколько дней тому назад после такой встряски, Вадик бы мирно уехал на постоянное место жительства в Бурашево. А сейчас — нормально… если, конечно, можно считать нормой перетянутые нервы, трясущиеся руки и пульс под двести.

В общем, ничего получилось; на ногу, вернее — на шину, можно было даже слегка опираться. На столе лежал раскрытый журнал смены — последняя запись стояла на середине страницы — второе ноября тысяча девятьсот шестидесятого года. Ниже шли пустые графы. И под прикосновением Вадика страницы повели себя подобно газете. Да, за столько лет все истлеет… нет, стоп…

Только теперь Вадик заметил, что уже не дрожит от холода — воздух в здании был сухим и теплым. Даже — горячим, поэтому здесь все истлело, а не сгнило. Ну и — плевать, зато воспаление легких не грозит.

В шкафу не нашлось ничего интересного, а вот в столе… АПТЕЧКА!!! УРА!!! — трясущимися руками Вадик зашарил внутри, перебирая какие-то ненужные лекарства — есть! Стараясь не думать о том, что все таблетки давно просрочены, он, давясь, запихал в пересохшее горло сразу полпачки анальгина и несколько кругляшей димедрола… да хрен с ним, главное — хоть немного успокоится горячая пульсирующая боль под импровизированной шиной… таблетки не хотели проваливаться без запивки, драли горло — словно Вадик решил съесть толченого стекла. Он надсадно закашлялся, подавившись, но все же победил — таблетки застряли где-то в пищеводе, мешая повернуть шею. Во рту стоял отвратительный лекарственный привкус. Все, остальное — вопрос времени. Вадик запихал остатки таблеток в задний карман, поворошил аптечку — нет, ровным счетом ничего ему не говорили остальные названия. Не хватало еще травануться. Так, что тут еще можно прихватить?.. Вадик зашарил по комнатушке глазами…

На боку покойника висела кобура.

«Ну кобура — и кобура… что такого? Зачем это тебе? Нет, ну серьезно, зачем?»

Вадик осторожно приблизился… замер — показалось, что тело шевельнулось.

И даже сердце от страха пропустило удар… Нет, всего лишь игра воспаленного воображения. Не может шевелиться человек, вот уже скоро полвека как мертвый. Вадик заставил себя прикоснуться к клапану кобуры — кожа рассохлась и стала наощупь напоминать газетную бумагу… Попытался расстегнуть. Мумия с сухим шелестом завалилась на бок, заставив его отпрыгнуть на здоровой ноге. В круг света попало лицо — обтянутый желтым морщинистым пергаментом череп с ввалившимися щеками и веками. Вадик выругался, подавил рвотный рефлекс… Насколько смог, взял себя в руки, расстегнул потрескавшуюся кобуру и вытащил пистолет.

И сразу же отхромал подальше.

Пистолет… Тяжелый, матово блестящий — казалось, совершенно не тронутый временем. С оружием Вадик дел не имел никогда — если не считать пневматики в тире, однако — не зря учился на механика, разобрался. Благо — дело нехитрое. Он повозился, нашел кнопку — и выщелкнул обойму; загнал ее на место. Затвор пошел туго, нехотя…

Патрон в стволе. Вадик прицелился в угол… интересно, порох за столько лет не испортился? Вроде — не должен… он снял палец с курка.

Тяжесть смертоносной железки давала пусть иллюзорную — но уверенность. «По кому ты здесь палить собрался?» — усмехнулся Вадик. И — похолодел, когда понял…

Если станет совсем плохо, он выстрелит не задумываясь. Аварийный выход… Вадик почесал мушкой висок, положил оружие на стол — и уставился на него, как на дохлую крысу.

Разрядил, от греха; защелкнул патрон в обойму, обойму в рукоятку — и сунул пистолет за пояс. Еще раз беспокоить охранника ради кобуры он не стал. Не посмел.

«Уходя — гаси свет!» — призывал плакатик на двери. Опираясь на оставшуюся от стула длинную ножку, он вышел в фойе, погасив предварительно лампу и прикрыв дверь. Но спиной он так и не повернулся…

Дверной проем, налево и направо — выстланный пыльной ковровой дорожкой коридор. Мрачный и такой же замусоренный, кое-где освещенный густо заплетенными паутиной лампочками, одетыми в колпаки из толстого стекла. За поворотом медленно пробегал по стене красный отблеск. За неимением лучших идей, Вадик двинулся в ту сторону…

Очередной болт упал, как и положено, без приключений. Что-то подсказывало Вадику — внутри здания аномалий можно не бояться. Это была ни на чем не основанная уверенность, интуиция, если угодно… воздух в коридоре еще потеплел — и Вадик стер со лба выступившую испарину. Посмотрел на ладонь — пот и грязь. Господи, полжизни за горячую ванну и мягкую кровать — дома… мечтать не вредно.

А все-таки, он заметно успокоился. Во-первых, похоже, начали действовать таблетки (по крайней мере, ноге стало полегче), а во-вторых — психика загрубела от постоянных испытаний, на ней появилась мозоль, как… как на пятке.

«Вжжж…» — едва слышный звук. Красный отблеск остановился на стене… постоял, с тихим сипением двинулся дальше. «Вжжж…» Вадик уже знал, что он увидит — и не обманулся в ожиданиях. За поворотом коридора на потолке висел лениво вращающийся красный проблесковый маячок — совсем старый, формой напоминающий советский граненый стакан. Немой свидетель пошедшего не по плану эксперимента. «Вжжж…» — отражатель снова замер. Постоял немного…

Здесь лампочки уже давно перегорели — и Вадик пожалел о разбитом фонарике. Очередной багровый всполох пробежал по коридору, высветив ряд закрытых дверей — и что-то, похожее на кучу тряпья, в глубине. Нет, не здесь… здесь, наверное, сидели надзиратели из КГБ — поближе к свету и воздуху. Ну, может, еще и какое-нибудь высокое начальство.

Тишину нарушали лишь тяжелая хромота Вадика, стук его импровизированного костыля, да надсадный скрежет древнего моторчика маячка. Вадик сам не замечая, придержал дыхание — он привык к этой тишине, стал частью ее…

И потому едва не умер от страха, когда откуда-то снизу, из-под здания, поднялся надсадный вой — так, должно быть, перекликались между собой треножники Уэллса. Звук становился все громче, поднимался все выше, замер на секунду безнадежным воплем смертельно раненого мастодонта — и пошел на спад…

— Тьфу, мать вашу!!! — у Вадика отлегло от сердца, когда он понял, что это всего лишь сирена. Какого, интересно, рожна, она включилась? Т-твою!.. Вадик все же достал пистолет и взвел. Нафиг. Лучше так…

Сжимая в потной ладони рифленую рукоятку, он захромал обратно по коридору, мимо фойе — в другую сторону. Миновал освещенную пасмурным дневным светом лестницу на второй этаж… где-то наверху, пробиваясь сквозь заунывный вой сирены, с истерическим визгом дергался электромотор — наверное, еще один маячок.

Коридор закончился небольшим помещением без окон, но зато с большой двустворчатой дверью. Здесь горела еще одна уцелевшая лампа. Эх, делали ведь раньше, сейчас лампочки пошли — хорошо если на месяц хватит… Что за дверью? Знать бы… она оказалась заперта, но интуиция подсказывала: то что ты ищешь — здесь. Выломать? Но — как? Со сломанной ногой в спецназовца не поиграешь… дверь как дверь, деревянная. Две ручки, один замок. Замок!

Вадик наклонился и попытался разглядеть ригель, светя зажигалкой. Ага, вот ты где! Он достал оружие, взвел — и прицелился левее личины. Прежде чем нажать на курок, глубоко вздохнул… черт, жутковато здесь все-таки. Как на кладбище ночью. Грохота будет… Давай же!!!

Пистолет дал осечку. Не давая себе времени опомниться, Вадик передернул затвор, снова прицелился…

Небольшая машинка ударила как боксер — тяжеловес, едва не выбив Вадику большие пальцы. Выстрел получился даже громче, чем он ожидал — намного громче. Липкой волной накатила жуть — ему представилось, как от выстрела пробуждается в глубине здания мрачное инфернальное нечто, приходит в себя после долгой спячки… здесь появилась свежая плоть…

Он даже не столько представил это — сколько почувствовал. Че-ерт… Вадику стало худо, пистолет едва не вывалился из ослабевших пальцев.

Оно спускается вниз по лестнице…

Наверное, так чувствует себя дождевой червь, на которого катится асфальтовый каток.

В надрывном вое сирены он явственно различил мягкие неотвратимые шаги, приближающиеся по коридору… все ближе и ближе…

Вот оно уже крадется к повороту коридора, прячась в густых тенях, которыми, как паутиной заплетен затхлый горячий воздух, полвека заботливо хранящий своих мертвецов… Вадик до боли в глазах вглядывался в полумрак, но видел только пляшущие зеленые пятна — вспышка выстрела ослепила.

Из-за угла выплыло что-то огромное, черное, заслонив собой призрачный свет… и как бы там ни было, в одном Вадик был уверен на все сто…

Это ему не чудится.

Он вжался в стену, стараясь забиться под штукатурку — но тщетно, спрессованная темнота приближалась, он чувствовал, как от нее веет жаром. Хрипло заорав, Вадик вскинул пистолет и судорожно надавил на тугой курок — снова и снова, и опять…

Затвор заклинило в заднем положении, Вадик в панике швырнул бесполезный пистолет в приближающийся ужас… хрипло завизжав, он сполз по стене, зажмурившись и закрывая уши, стараясь сжаться в точку, чувствуя как джинсы пропитывает обжигающе горячая моча.

Он забыл оставить себе последний патрон.

Глава 3

Несмотря на философское расположение духа, Валентин Александрович крепко полаялся с женой, пересолившей яичницу. Яичница на завтрак уже давно превратилась в ежеутренний ритуал… Достала эта яичница — вместе с женой, постылой работой и набившим оскомину однообразием нескончаемой вереницы дней, похожих друг на друга как экземпляры из одного тиража накладной. Жена от обиды заплакала — едва ли не в первый раз за все эти годы поругались. Значит ли это, что они друг другу на… не нужны?..

Все это уже вот где…

И в этом смысле Валентин Александрович даже был благодарен пришлым — рутина отступила. Нельзя сказать, что Валентин Александрович вел с ней тяжелый неравный бой, нет… до недавнего времени он даже не осознавал своей потребности в изменениях. Так привыкаешь к жажде или голоду — однажды наступает момент, когда физические терзания исчезают. Главное — снова осознать свою потребность, прежде чем она убьет тебя… Выходя из дома, он по-мальчишески пнул рассевшуюся на крыльце курицу — и даже на душе полегчало.

«Виллис» не завелся, изрядно повеселив Валентина Александровича. Такого с его машиной не случалось никогда. Ура!!!

В самом прекрасном расположении духа он прогулялся до конторы пешком. Такой он набившую оскомину деревню не видел никогда. Да хрен его знает, что изменилось. Добавились новые штрихи, детали — вроде бы и незаметные, но меняющие весь облик Выселок до неузнаваемости.

А самым странным было, естественно, идти пешком. На своем «джипе» Валентин Александрович привык ездить… ну, чуть ли, не в туалет.

Его грудь распирало, хотелось заорать, пуститься вприпрыжку, сорвать трубку (этого, как его там, ну, растение… черт, забыл… ) и обстрелять соседские окна недозревшими ягодами бузины. Солнце… господи, да оно не просто грело, оно ласкало, оно баюкало, оно было полноправным другом, принесшим лето — и самые большие каникулы. Самым лучшим другом.

Детство… Валентин Александрович, наверное, впервые задумался о том, что в детстве было здорово. Заскучал по нему. Это в человеческой натуре, руками и ногами пытаться избавиться от чего-либо — а потом жалеть. Когда уже поздно и ничего не вернешь. Даже если он помолодеет до состояния двенадцатилетнего пацана, это все равно не даст ровным счетом ничего. Не вернешь теплые материнские руки, купания на речке с друзьями по вечерам, стакан такого вкусного молока поутру… молока — хоть утопись, но вкус уже не тот. Не вернешь ту радость — и не избавишься от стальных колодок прожитых лет, от заработанного синяками и шишками жизненного опыта. От памяти войны… Не вернешь даже мир, оставшийся за невидимыми — но непреодолимыми стенами, запершими их в Выселках. Да и нет уже того мира, снаружи — новый, пугающий, совсем неизвестный.

Так что теперь — пойти утопиться? Шиш вам всем! Не дождетесь!

Валентин Александрович все же не удержался, пустился вприпрыжку. Одышка началась через несколько метров… неприятно тряслись телеса, которые он отрастил от спокойной жизни — но он скакал козлом, назло, словно пытаясь доказать что-то самому себе. С ноги слетел кожаный шлепанец, закувыркался по дороге. Валентин Александрович остановился, согнулся, пытаясь отдышаться, чувствуя сквозь тонкий носок теплоту дорожного песка — уже успел нагреться на солнце. А пошли вы все!!! Пыхтя, он снял второй шлепанец, носки…

Теплый песок просыпался сквозь непривычные пальцы ног. Валентин Александрович осторожно, неуверенно, сделал несколько шагов, подобрал блудную обувь…

Он так и пошел на работу — в одной руке портфель, в другой — шлепки с засунутыми в них носками, болезненно морщась, когда розовые пухлые пятки кололи случайные камушки. Что-то насвистывая под нос, улыбаясь своим мыслям и не обращая внимания на случайных свидетелей своего тихого бунта.

До появления хозяев оставалось меньше пары часов.

Холодная бесконечность — и он один против нее. Нет, не против… в ней. Часть ее, неотъемлемая часть. Багровый космос, в котором плавно качает истерзанный кусок мяса — и лишь по странной случайности внутри тугого клубка вен, сухожилий и нервов еще теплится огонек лампадки… жизнь…

Такая хрупкая, такая бесценная. Такая бесцельная. Исподволь разбазариваемое сокровище, которое можно лишь уничтожить — но не присвоить.

Гигантские качели останавливались, а он тонул, все глубже опускаясь во мрак, кружась как осенний лист, видя перед собой с каждой секундой темнеющий сумрак. Понемногу стали проступать и другие чувства — осязание, обоняние, слух…

Под спиной — жесткая ровная поверхность. Воет сирена. Жарко… а потом вернулась память.

Он рванулся так, что едва не растянул все связки, вскочил, забился в угол, судорожно озираясь… тишина и полумрак. На самой границе света, посреди коридора лежит темная масса.

Он не хотел смотреть. Он и так знал, что там увидит.

А еще — знал, что нового шанса не будет.

И все же Вадик подошел… спокойно, мягко ступая по грязному полу. Лицо бедолаги застыло в невыразимом ужасе, он был седой как лунь. Под телом растеклась лужа — взяли свое инстинкты; тело готовилось к решающей схватке и избавлялось от всего лишнего…

Нелепая, неуклюжая шина на ноге. Запекшаяся струйка крови, сползающая из ноздри по белой щеке мертвеца. Окровавленная и разодранная одежда. Вадика передернуло и он отвернулся. Нет, все нормально, но увидеть свой собственный труп — это явный перебор… А еще — ему стало стыдно. Перед самим собой — так, что щеки и уши раскрасились в тон пионерскому галстуку. Да нет здесь пионеров…

Он больше не боялся убившего его мрака — он точно знал, что наверху, в здании, находится только он один. Ему вернули его собственное тело — то, что он оставил прикоснувшись к двойнику. Значит — где-то должен быть и Руслан…

Вадик оказался одет так же, как при входе на полигон — пока еще чистая футболка, джинсы не были разодраны… даже в кроссовках до сих пор хлюпала вода, которую он зачерпнул в луже. Еще холодная.

Он даже не задавался вопросом, почему все получилось именно так. Двойники, смена тел, прочая чертовщина… все это не укладывалось ни в какую теорию. Неоспоримо было одно — ему помогают. Кто — не так и важно, все равно ничего с этим не поделать. Слишком уж разные весовые категории, чтобы сопротивляться…

Вадик полез по карманам, с облегчением нашел сигареты. «Значит — все не так уж плохо…»

Да даже если его используют, все равно резко повышаются шансы выжить — и выбраться отсюда. К чему он, собственно, и стремится. Зачем он сюда и полез. Дверь, значит… Попал Вадик удачно — пуля вырвала ригель, разворотив и электромагнитный замок и обе половинки двери. Створки протестующее заскрежетали несмазанными петлями…

Страх все равно остался — но где-то далеко, словно его отгородили толстой стеной… вот только неведомый кукловод не вложил в голову Вадика подробные планы комплекса — а не помешало бы…

За дверью — небольшой тамбур, в нем — турникет. За пыльным стеклом — помещение охраны. Еще одна мумия лежала, свесившись через порог караулки. Мертвый солдатик до сих пор сжимал в руках бесполезный автомат — что-то перед смертью напугало их. Видимо, по тревоге вскочили… Хотя — вахтер при входе и в ус не дул, газету читал перед смертью. А не давешний ли знакомец Вадика здесь поработал? По спине прошел морозец… да и черт с ним!

Вадик перепрыгнул через турникет. Новая дверь, на этот раз — металлическая. Со штурвалом по центру, как на подводной лодке… она задраена. Вадик взялся за колесо замка, попытался провернуть… оно подалось едва-едва. Заржавело? Вряд ли, климат здесь не тот… Переступив через мумию, Вадик принес из караулки стул, вогнал его ножку в спицы, сделав рычаг — и замок со скрипом, нехотя подался. Дверь открыла небольшую бетонную площадку с решеткой во всю стену.

А за решеткой повисла кабина лифта, из которой лился тусклый желтый свет. Довольно большая, не чета современным пеналам. Такие механизмы Вадик видел только в детстве — когда ездили с матерью в Питер, к родне. Открыв обе решетки, он опасливо ступил в кабину… та качнулась, но выдержала. Черт, боязно. Какая там высота? Да в любом случае, остается только надеяться, что не оборвутся старые тросы. Это вряд ли, конечно — и все равно не по себе. Где-то должна быть лестница, только вот — где?

На панели было только две кнопки, заботливо помеченных проштампованными в металле надписями — вверх и вниз. Ну что, была — не была? Он закрыл решетки, переплюнул через левое плечо и утопил кнопку «Вниз».

Где-то под панелью щелкнуло реле, мигнул свет — и кабина разом провалилась сантиметров на двадцать, Вадик едва удержался на ногах. Лифт, надсадно гудя, пошел вниз — судорожно, рывками. Над головой Вадика, за тонкой крышей кабины, заскрежетал ролик — он не вращался, а скользил по направляющей, высекая искры. Промелькнул порог лифтовой площадки — и за решеткой поплыла щербатая бетонная стена шахты. Внезапно кабина резко дернулась — и встала. Ч-черт… двигатель загудел на высокой истерической ноте… лифт застрял. Зараза, давай, давай!!! Вадик подпрыгнул, со всей силы саданул по полу пятками, пытаясь сдвинуть кабину с места — бесполезно. Изо всех сил ударил по кнопке, опускающей кабину — с тем же эффектом. Он оказался заперт в ловушке. Сейчас сработает предохранитель, подписав ему приговор…

Кабина скрежетнула по направляющим, дернулась — и снова пошла. Вадик обессилено привалился к стене, ну нельзя же так пугать, в конце концов!

По стене лифтовой шахты змеились трещины, в самую широкую Вадик смог бы засунуть пальцы. Вертикально вниз тянулись ржавые полосы — где-то наверху протекла труба и капли медленно бежали по щербатому бетону… Она оказалась глубокой — Вадик не взялся бы прикидывать, но по ощущениям — никак не меньше, чем у лифта в девятиэтажке. Наконец, загрохотав всеми внутренностями, кабина встала. Звук сирены стал намного громче.

Внизу воды не оказалось: срывающиеся с притолоки капли падали дальше, в щель шахты, скапливаясь где-то под кабиной. Здесь с освещением было получше — горела едва ли не каждая третья лампа… длинный коридор, по которому метались тревожные красные всполохи аварийных маячков, заканчивался внушительной бронированной дверью, сестрой той, что вывела к лифту. Вадик не спеша двинулся по коридору, ежесекундно ожидая какой-нибудь пакости… однако, дошел до двери без приключений. Не вынырнуло из-под потолка дуло автоматического пулемета, не открылись клапана на баллонах с отравой. Не произошло ровным счетом ничего…

«Успокойся, паникер!» — Вадик мысленно встряхнул себя за шиворот. В конце концов, это не местный вариант гробницы фараона, а всего лишь старый заброшенный бункер, построенный, скорее всего, узниками ГУЛАГа… хоть и живущий своей, непонятной жизнью, с ноткой чертовщины… нет чудес на свете, есть то, что наука не может объяснить. Пока — не может…

И — все равно, жутковато было.

На косяке двери подмигивала красным лампочка, а под ней тускло блестела большая металлическая кнопка. Как вызов лифта. Вадик прикоснулся, поколебался немного, но — нажал. Цвет лампочки сменился на зеленый, под потолком захрипел битый — перебитый звонок…

С лязгом сработали дверные запоры, взвыли электромоторы — и броневая плита поползла вверх. Нет, наверху дверь была все же не такой… Эта оказалась едва ли не полуметровой толщины. Из-под нее со свистом вырвался воздух, подняв в коридоре пыльную бурю, отскочивший от неожиданности Вадик расчихался… порог двери оказался ниже уровня пола сантиметров на десять — вороненая, тускло блестящая поверхность.

За дверью оказался всего лишь тамбур. Вадик вошел… стальные стены, стальной пол. Еще одна кнопка, управляющая еще одной дверью. Вадик нажал, но ничего не произошло. Что, дальше не пройти? Да ну, нафиг… быть такого не может. Если сдохла автоматика — должен же быть какой-то способ открыть дверь вручную? Вадик задумчиво постучал по стальной поверхности двери — да, видимо, такой же толщины. Даже взрывать бесполезно — да и нечем. Приехали? Он задумчиво оглядел крохотное помещение… и усмехнулся, увидев еще одну кнопку, закрывающую первую дверь. Он не заметил ее сразу в полумраке — сгорела контрольная лампа. Естественно, это — шлюз. Он должен защищать от любой опасности, включая химическую и радиационную. То есть — внутренняя дверь не откроется, пока не закроешь наружную. Логично? Вроде бы…

Вадик решительно утопил кнопку — и броневой лист пополз вниз. «А что, если…» — он попытался взять мысли под контроль, но было поздно. Что, если сейчас заклинит старинный механизм? Если сгорят электронные схемы управления? Тут, наверное, все собрано на лампах, на манер старых телевизоров. Да вообще, кто сказал, что механизм исправен?! Когда дверь дошла до середины, хриплое дребезжание звонка стихло. Еще секунда — и исчез последний шанс успеть выбраться обратно… Вадик тоскливо и беспомощно наблюдал, как броня отрезала его от коридора, от лифта… от надежды вернуться, пусть даже под свинцовый купол зоны.

Сирена, к которой Вадик уже привык, вдруг всхлипнула и заткнулась. Стал лучше слышен рокот моторов, прижимающих многотонную дверную плиту к порогу. Дверь дошла до упора, моторы натужно загудели, но тут же смолкли. Лязгнули запоры, вгоняемые магнитами в дверные пазы…

И осталась только тишина, припечатавшая человека как кузнечный пресс.

Вадик только теперь почувствовал, что на него давят со всех сторон тысячи тонн бетона и стали. Над головой десятки метров земли, железобетонная подушка, гравий, фундамент внешнего корпуса Если что-то сгорит или заклинит — самому ему отсюда никогда не выбраться… он снова пожалел о последнем патроне. Лучше так, чем долгие дни царапать броню, сходя с ума, пока, наконец, не умрешь от жажды. Есть еще возможность задохнуться — это побыстрее будет…

Не происходило ничего. Вадик рванулся к кнопке внутренней двери, судорожно застучал по ней — бестолку! Внешняя дверь открываться тоже не пожелала…

У него потемнело в глазах, на лбу выступила испарина. Паника обняла гортань холодными костлявыми пальцами, Вадик оперся о стену, боясь упасть. Он увяз в могильной тишине, как муха в смоле. Нет, господи, не надо… пожалуйста…

Он стал задыхаться, рванул затрещавший ворот футболки…

Щелкнуло какое-то реле, звук прозвучал как выстрел… и воздух с тихим сипением стал втягиваться в решетку под потолком. Из щелей возле самого пола выдуло облачка пыли… система защиты прогоняла воздух через фильтры. Это была не обычная процедура — но бункер функционировал в аварийном режиме. Оборудован он был, по меркам середины двадцатого века, на грани фантастики… для военных страна советов денег никогда не жалела.

Вадик напряженно ждал. Неполная минута показалась ему вечностью…

Наконец, вентиляторы стихли, а затем — Вадик облегченно перевел дух, — сработал механизм внутренней двери.

За ней оказался еще один тамбур, однако, почувствовавший себя гораздо уверенней Вадик, нажал кнопку закрытия дверей уже спокойней. Промежуточная дверь опустилась за его спиной — и почти сразу поползла вверх внутренняя.

Пахнуло затхлостью и, почти неуловимо — горелой изоляцией. Дверь открылась в небольшое помещение, разделенное пополам невысоким металлическим ограждением, сваренным из толстых труб, над которыми светил заклинивший красный маячок. «Пройди радиационный контроль!» — грозно возвещала табличка, прикрепленная к стене. Вадик не стал заходить на пост дозиметристов — все равно некому было его контролировать… он перескочил через ограждение и вошел в широкие двери, стоящие приоткрытыми. В обе стороны от него протянулся коридор — довольно широкий, застланный растрескавшимся сморщенным линолеумом, на удивление хорошо освещенный; сгоревшие лампочки здесь были скорее исключением. Напротив дверей пристроился небольшой столик, на нем — журнал охранника и старый телефонный аппарат без диска. Самого охранника видно не было. Вадик, непонятно зачем, снял трубку; осторожно, словно боясь, что укусит, поднес к уху… в ней шли длинные гудки. Не современный мелодичный зуммер, а надсадные, хриплые всхлипы. Он подождал — но на другом конце линии трубку никто не снял. — «Так, ладно… И куда дальше?»

Он осмотрелся по сторонам, пытаясь найти что-то вроде схемы эвакуации при пожаре — ага, щаз… что-то изменилось, Вадик даже не сразу сообразил — что, но сердце само забилось чаще. Он зашарил взглядом по рядам дверей, уходящих в обе стороны, по потолку, по виднеющемуся в дверном проеме помещению КПП… И — сообразил.

Маячок погас.

Над Выселками в последний раз заходило солнце, окрашивая стены домов багровым, полыхая холодным пожаром в глазницах деревенских изб.

Валентин Александрович достал из ведра с колодезной водой бутылку, обтер ее полотенцем и поставил в центре стола, где уже была сооружена нехитрая закуска. Бока емкости сразу же стали покрываться мелкой изморосью. Отлично, готова к употреблению… черт, ну и денек. Нет, он не алкоголик, но пить будет один. Жена у подруги заночует… Нужно хоть немного расслабиться, дать себе отдохнуть. Закат лил на землю тонны кармина, ветреный закат. Красиво до одури, жаль — предвещает перемену погоды.

Председатель, задумавшийся о своем, вздрогнул, когда увидел, что пробивающийся сквозь пожелтевшую от времени тюль вечерний свет окрасил его руки по локоть — словно кровью. Он не убрал рук.

Однажды, пацаном, топил котят в ведре — зима была на дворе, речка замерзла. Положил их в мешок, камень туда же, завязал и опустил в воду. Хреново завязал. Веревка слетела и несмышленыши попытались всплыть — ходить еще толком не умели, но всплывали ведь… он держал их под водой руками до тех пор, пока маленькие тощие котята не перестали толкать головами его ладони, борясь со слезами и отвращением к себе.

Потом была война. Там убивали все — и он убивал. И никакой вины не чувствовал, потому что его дело было правым, он вышвыривал из собственного дома обнаглевших нацистов. И орден свой заработал честно, вон он в шкафу пылится…

А теперь — на его совести кровь неповинных. Тошно, черт, как тогда — с котятами…

Он схватил бутылку, одним движением свернул ей голову и залпом влил в себя чуть ли не половину. Вдруг — и вправду полегчает?

Сумасшедшая проснулась… Захихикала себе под нос, что-то забормотала. Слезла, было, с нар, сделала шаг по направлению к дверям…

Едва не упала, когда ногу дернуло назад. Обруч кандалов больно впился в кожу. Цепь… снова цепь. Но ведь она не собака? Она попробовала полаять — вяло, без охотки… нет, не собака. У собаки с душой получается, а у нее — жалкая пародия.

Но от собаки осталась сводящая скулы жажда крови, она вспомнила вкус и сразу же рот наполнился слюной. Наверное, если бы она и превратилась в собаку, то в бешеную.

И в то же время Катя прекрасно все осознавала. Ей опять плохо. Ее посадили на цепь, чтобы она вела себя хорошо и никого не убила. И теперь ей сидеть здесь несколько дней.

Сейчас она еще что-то понимает — но это редкое состояние во время приступов. Слава богу, они бывают нечасто…

Звеня при каждом шаге цепью, она подошла к окну. Солнце. Оно умирает… и Катя скоро умрет, ей тесно на цепи. Ей душно… она попыталась вздохнуть глубже, так что ребра отозвались болью — но воздуха все равно не хватило. Еще глубже… некуда, но — надо… очень надо… ну же!..

Заорав на выдохе, она ухватила прутья решетки и принялась трясти ее. Ну хоть кто-то, зайдите, прикончите меня, я не могу так больше! Не хочу так. Не могу…

Ее вопль прокатился по пустому коридору разгромленного дома культуры, отдаваясь эхом. Отец Анатолий в этот раз освятил здание — для Кати он бы приполз на руках…

Он стоял в наступающих сумерках с пустым ведром возле ног и слушал крики несчастной женщины. Немного опоздал, придется с утра к ней зайти. В таком состоянии она ничего не поймет, до ее разума не добраться — а помочь ей без ее участия он не в силах.

На секунду он пожалел, что не бывать ему настоящим священником. Так, пустышка, картонная декорация, у которой почему-то получается проводить примитивные обряды… а за экзорцизм браться — кишка тонка. Одержима ли она демоном? Он никогда не мог решить этого. Слишком страшно и непонятно то, что с ней происходит. Может быть и демон. Все возможно в свихнувшемся мире… Не ему об этом судить, священнику с безупречным партийным стажем. Алкоголику. Трусу и предателю.

Анатолий, Толик, пока сюда не попал да живых покойничков не увидел, вообще верил только в линию партии. Да и сейчас — не верит. Знает — а это совсем другое дело…

Слава богу, первыми наши пришли. Без полка и армии, с бору по сосенке по фронтам надерганные и непонятно как сюда попавшие. Общее у них было только одно — все погибли на поле боя. Не в лазарете от ран, не от сердечного приступа… кто-то из них и посоветовал — мол, попробуйте освятить порог, не ровен час — еще гости какие заглянут.

Как в воду глядел. Вскоре явились фрицы — и уж покуролесили от души. За первую ночь пятнадцать человек расстреляли — искали партизан… старательно не обращая внимания, что на настенных календарях шестидесятый год. Кому — просто нутро поотбивали, нескольких женщин изнасиловали… Эсэсовцы. Они на фронтах вперед не лезли, им и без того дел хватало.

На следующую ночь они уже не смогли войти ни в один дом. И основная в этом заслуга — его…

Он вздрогнул, сообразив, что на улице уже почти ночь; подхватил ведро и быстрым шагом двинулся в сторону церкви.

Инга закончила все домашние дела, налила чаю и села перед раскрытым окном. Комаров налетит… ну и черт с ними. На ночь спираль поджечь — и все в порядке.

Душа была не на месте, болела за ребят. За Вадика, в основном… она отхлебнула обжигающую заварку, задумчиво повертела в пальцах кругляш печенья. А ведь влюбилась, старая! Даром, что на вид как девочка, внутри-то усталость копится… ушли. Ну и правильно, что им здесь-то делать? Вдруг и вправду повезет, смогут выбраться… сама-то Инга давно бы смылась — но страшно. Не готова она поставить жизнь на кон. Хотя — какая это жизнь? Лагерь с персональными бараками и большим двором для прогулок. И срок — не пожизненный, а вечность. Когда-нибудь все совсем достанет — и она тоже уйдет. Не они первые рискнули — и не они последние.

Они ушли. Тимошка погиб. Снова совсем одна…

Ей стало жалко саму себя — и, чтобы не расплакаться, она стала судорожно искать, чем бы занять руки. А — нечем, все уже было переделано за длинные вечера.

Пришлось расплакаться.

… с бункером творилось что-то странное. Словно отматывали назад кинопленку…

Понемногу исчезала пыль, не спеша загорались давно перегоревшие лампы, трещины стен зарастали штукатуркой, линолеум разглаживался и приобретал первоначальный цвет…

Вадик был настолько поражен, что даже не попытался сдвинуться с места — он словно прирос к полу. Очнулся он только тогда, когда его дернули сзади за рукав.

— Ваши документы!..

Глава 4

И все равно, настроение было прекрасным. Даже — слишком прекрасным, хоть прячь… предстоящее объяснение не волновало вовсе, словно ему каждый день приходилось поступать наперекор воле этих страшных существ. Если бы так…

Валентин Александрович предупредил секретаря: его на рабочем месте нет. Нина непонимающе посмотрела ему вслед, сверля взглядом закрывшуюся дверь кабинета — что-то не то с начальством… А начальство выгребло все из шкафов и ящиков стола — и занималось уборкой. Накопилось хлама за полвека…

Валентин Александрович отправил в мусорную корзину все перья и запас чернил — остатки былой роскоши. Авторучкой писать удобнее, уже не раз убеждался, так ведь все равно цепляется за прошлое, за привычное.

Он поймал себя на том, что мурлычет под нос какой-то навязчивый мотивчик… ну-ка, ну-ка… ага! «Нас утро встречает прохладой…» Сто лет не вспоминал.

Валентин Александрович плюнул, бросил уборку и отошел к окну, оставив разоренные полки и груды хлама, в основном бумажного. Отчеты по выработке двадцатилетней давности. Кому они нужны? Уж точно — не ему…

За окном ничего интересного не нашлось. Все те же заросли… год от года кустарник разрастался, взрослел на глазах человека. Возникло отчетливое желание облить все бензином — и кусты, и контору, чиркнуть спичкой…

А что потом? Да бегать кругами, визжа от радости. Еще и орать — «гори, гори ясно!!!»

Ильич со стены смотрел удивленно. Всякого он навидался, но таким своего подопечного еще не видел.

— Чего уставился? — с угрозой в голосе пробурчал председатель. — Психов ни разу не видел?.. Смотри! — Через несколько минут у вождя мирового пролетариата усы стали гуще, превратившись в гипертрофированное подобие гусарских, бородка — длиннее; подумав, Валентин Александрович пририсовал маркером картуз, вдел в ухо серьгу и снабдил святыню недокуренной беломориной. И отступил, любуясь на содеянный акт вандализма.

Совсем под старость лет крыша съехала…

Да, лет двадцать пять лагерей он себе обеспечил — по меркам коллег из ГБ. Ну, исключение из партии — само собой разумеется… он залез в портфель, отыскал партбилет. За долгие года обложка разлезлась на нитки, страницы пожелтели и рассохлись. Они были сшиты между собой нитью — тогда степлеров не было. Даже слова такого не знали.

Исключен — значит исключен…

Он вырвал страничку — она подалась легко, словно сама этого хотела… сделал крошечный бумажный самолетик; на тонких крыльях синяками темнели печати партийных взносов. «Уплачено КПСС»… Чуть ли не печать иоанновского Зверя, только не на челе. Надо же, какие мысли иногда в голову приходят. А ведь читал он святую книгу — уже здесь… Он усмехнулся — и отправил лайнер в полет. Тот пошел ровно, красиво… надо же, сколько лет — а руки помнят. Следом полетела еще одна страница, и еще одна… Целая эскадрилья бумажных птиц. Осталась обложка.

Валентин Александрович отыскал в завалах спички, подпалил кусочек картона — и держал в руках до тех пор, пока пламя не обожгло пальцы. Прошлое горело радостно, освобождая человека. Ему что — больше всех надо? Да хрен угадали!.. он, держась за поясницу поднялся на ноги. Оглядел устроенный им разгром…

В дверь поскреблись. Валентин Александрович посмотрел на часы — ну что же, самое время для приезда хозяев… интересно, тому же Николаю реально в торец въехать? Нет, конечно, реально — только как это на него подействует? Скорее всего — никак… он просто тряхнет головой — и посмотрит на него. Только по-новому… как на Мишку.

Они не стали бы стучать — они всегда входят без стука. Значит — что-то неотложное случилось, без него не обойтись… Видит бог, им же лучше, чтобы случилось что-то настолько неотложное.

Валентин Александрович направился к двери, кипя от праведного гнева… однако, дошел уже успокоившись, словно за несколько шагов растерял всю злость. Ему стало стыдно.

Он приоткрыл дверь на ширину ладони, прикрывая спиной разгром в кабинете. Так встречают проверяющего из энергосетей, если в прихожей на самом виду из развороченного счетчика торчит «жучок»…

— Что?.. — Нина даже отпрянула испуганно.

— Тут… это… — она тряхнула головой и, наконец, все же вспомнила, о чем хотела сказать. — Валентин Александрович, Зоя принесла заявку на продукты. Эти скоро уже будут, посмотрите пожалуйста…

— Да-да, давай, конечно… — он бочком протиснулся в приемную, прикрыл за собой дверь. Продукты. Естественно, продукты. Как Нинка произнесла: «эти»… никто их не любит — но все от них зависят. Что вампиры имеют? Да ерунду: два — два с половиной куба молока в неделю. И это — летом, когда с фермы идет отдача… Ну — мясо, но это изредка, обычно все расходится между жителями. А расходы у них куда как побольше — попробуй, обеспечь едой и одеждой полсотни человек. А зимний простой? Склонностью к альтруизму они точно не страдают, Валентин Александрович их характер неплохо изучил — было время.

Так какого хрена они вообще в Выселках забыли? Нет, он не против, не подумайте…

Он пробежал глазами по списку — вроде бы, все как всегда. Ага, водки ящик. Пришлые помогли, да и сам он участие принял… спиртное стоило дорого — хозяева не хотели, чтобы деревенские деградировали, спиваясь. Самогон был в Выселках вне закона — однако, понемногу гнали; в банке с пауками, в которую за полвека превратилась деревня, нервы были на вес золота. Валентин Александрович знал всех нарушителей поименно, поставил мысленную галочку — разобраться, кто продал спиртное Толику. Поорать, слюной побрызгать… Не сдаст он хозяевам, ни за что — они же тоже люди…

Но ни нарушителям ни вампирам этого знать не нужно.

Валентин Александрович поставил под заявкой размашистую подпись. Все, теперь это документ. Позволяющий в очередной раз оттянуть локальный конец света на неделю. Валентин Александрович слишком хорошо помнил, каково пришлось в первые дни после эксперимента — и отдал бы все, чтобы такого больше не повторялось. Не о нем одном речь — обо всех потерявшихся незнамо где во времени и пространстве вместе с клочком земли.

И тут качнулась земля, пол сдвинулся под ногами, выгнулся горбом и тяжело ударил его в лицо.

Когда его дернули за рукав, Вадику стало совсем худо. Документы? Документы… Да, конечно, документы. Сейчас, сейчас…

Он хлопнул по карману джинсов — странно, что не посеял бумажник во всей этой круговерти. Развернулся к сидящему за столом охраннику.

И тут, наконец, до него дошло.

На охраннике красовалась новенькая, с иголочки форма. Общевойсковая. Ни погон, ни нашивок, ни значков в петлицах… на вид ему было около сорока — явно не сержантик.

— Я… это… — и Вадик, не придумав ничего лучше, рванул по коридору со всех ног. За спиной раздался крик, потом по ушам резанул уже знакомый вой сирены. Сворачивая за угол, Вадик сбил с ног какую-то женщину в белом халате… он и сам не знал, что заставило его толкнуться именно в эту дверь, на вид она ничем не отличалась от десятка других. Хотя — нет, отличалась. На всех дверях блестели таблички с номерами, на этой таблички не было…

За дверью оказалась лестничная клетка. Выбор был небогатым — ступеньки вели только вниз, Вадик грохнул дверью и прыжками понесся по ним, рискуя свернуть себе шею. Поворот, еще один лестничный марш, а там — еще и еще, все глубже. Через каждые два пролета располагались двери — этажи комплекса. Лестница кончилась, Вадик ломанулся в дверь… она даже не шелохнулась, видимо, под декоративной деревянной обшивкой был металл.

На косяке тлела красным лампочка. Его обложили.

По лестнице не торопясь спускались люди. Ч-черт… Шаги замерли на этаж выше.

— Эй, там! Поднимайся по лестнице, руки перед собой, без резких движений!

Вадик обреченно вздохнул, задрал руки и покорно поплелся вверх. Впрочем, подняться ему дали только на один пролет — там налетевшие мордовороты все в той же форме без опознавательных знаков, раскатали его по бетонной стене и сноровисто обыскали. Ребятки были откормлены на совесть, явно не на армейских харчах… То ли за то, что Вадик слишком нагло пялился на охранников, то ли для профилактики, ему чувствительно дали в ухо; пока он тряс зазвеневшей головой, не слишком-то нежно сковали руки за спиной.

И повели под бдительными дулами автоматов вверх по лестнице.

Свернули они на пятом этаже — лестница уходила еще выше, Вадик даже удивился. От испуга он и не заметил, что проскочил столько этажей. Не маленький здесь комплекс, ох, не маленький… его провели по длинному коридору, обшитому деревянными панелями и втолкнули в крошечное помещение, заставленное ведрами и швабрами. Дверь здесь оказалась самой обычной, деревянной — но, мелькнувшую было, заранее невыполнимую мысль о побеге, охранники пресекли в зародыше, приковав его к самой обычной батарее отопления. Теплой. Все в абсолютном молчании, лишь выйдя и закрыв за собой дверь, старший наряда распорядился об охране. Двое невидимых за дверью ребяток замерли на часах.

Почетный караул, мать вашу. Почти как в мавзолее… Вадик бы и без такой чести обошелся, да только его никто не спрашивал.

Под потолком кондейки светила голая лампочка, тоскливо висящая на проводе. Она освещала некрашеные бетонные стены, паутину в одном из углов, какие-то мешки, стоящие у стены… судя по запаху — хлорка.

Вадик довольно быстро устал стоять, подтянул к себе ногой стопку перевернутых жестяных ведер и уселся на них. М-да, ситуация… наверное, снаружи наступила ночь и снова вышли на патрулирование бодренькие немецкие призраки. Да, скорее всего. То есть, к утру все это наваждение растает и Вадик снова окажется один в бункере. Это плюс. Минус — самому ему от наручников не избавиться, поэтому пока что нет разницы, охраняют его или нет. Вадик попробовал вытащить руку из кольца наручников — но сразу отказался от этой затеи, его приковали профессионалы. Вежливо приковали… То есть — циркуляции крови браслеты не мешали, но попытка освободиться была обречена с самого начала. Вот если выдернуть большой палец из сустава… к черту! Вадик по дороге и так испытал достаточно боли, пока — хорош. И — даже если избавиться от наручников, куда бежать? По всему выходит — некуда. Как-то достало это все слегка…

Вадику было уже, в общем-то плевать, что дальше. Он даже ухитрился задремать, под мерное бурление теплой воды в батарее… бояться и нервничать Вадик уже устал, и так за несколько дней испытал столько, что многим за всю жизнь не доведется.

Сколько прошло времени, он мог только догадываться. Наконец, его разбудили все те же молчаливые крепыши, сняли наручники и вывели в коридор. Автоматы теперь устроились у них за спинами, из чего Вадик заключил, что отношение к нему изменилось в лучшую сторону. Ну, или, по крайней мере, его больше не считают «особо опасным». И на том спасибо…

Странно как-то смотрели на него охранники — хотя они и не подавали виду.

Они поднялись на лифте еще на пару этажей, прошли по очередному коридору и остановились перед безликой номерной дверью. Старший охранник постучал и сделал Вадику знак — «заходи». Тот пожал плечами, открыл дверь и переступил порог.

В кабинете горела настольная лампа. За столом в расслабленной позе устроился мужик средних лет все в той же стандартно — безличной форме, только вот погоны на ней все же были. Полковничьи, красного цвета. В свете лампы масляно поблескивала портупея.

— Рад вас видеть… Кофе? Чай? — он дружелюбно улыбнулся, поднимаясь из-за стола и протягивая для пожатия руку. Вадик застыл с отвалившейся челюстью, когда различил в полумраке лицо еще одного человека, сидящего в кресле, в углу возле сейфа. Одетого все в ту же форму. Лицо радостно скалило все тридцать два зуба и явно забавлялось ситуацией.

— Руслан?..

Николай пропустил вперед милицейского «бобика», скачущего во весь опор, почти сразу за ним пропылила «Волга», с гражданскими номерами и синим маячком на крыше.

Шум подняли страшный, что-то там, кажется, около сотни жертв…

Черт знает, как они умудрились вызвать на ролевую игру духа, но явно выбрали не того, кого следовало. Хотя — как умудрились… сложного, в принципе, ничего нет, главное — поверить в то, что ты можешь сделать что-то. И тогда все получится. Наверное, отыгрывали какой-нибудь обряд и чересчур сильно вошли в роль, хотя, вообще-то, для вызова таких сильных монстров нужна кровавая жертва. Теперь уже никто не скажет, как там на самом деле все было. Это при пособничестве духа чужие попали в Выселки. А, возможно, именно близость рукотворной аномалии позволила так легко вызвать духа. Все взаимосвязано… Николай сплюнул и потянулся за сигаретами.

Савино осталось позади… Въезд на мост через Тьму перегораживала лента, утыканная металлическими шипами, на обочине пылился раскаленный на солнце БТР, рядом — серая «пятнашка» с военными номерами. Экипаж бронетранспортера купался в мелкой речушке, в тени под бортом устроились несколько солдатиков из внутренних войск.

Дорогу заступил потный толстый майор, похоже, из военной автоинспекции; издали видно — давненько жезл в руки не брал. Начальство. Всех согнали. Николай нажал на тормоза, взвыв изношенными колодками, машина остановилась, обдав милиционера пылью и горячим воздухом из-под капота.

— Дорога закрыта! Разворачивай!

— У меня график.

— Я вот тебе сейчас дам — график! Сказано — езжай назад!.. Ой… — Николай надавил на него довольно сильно, за грубость нужно наказывать. Вояка схватился за пылающие болью виски, на глазах выступили слезы.

— Вы, наверное, на солнышке перегрелись, поэтому голова болит… — посочувствовал Николай, понизив голос. — У меня график, говорю же. Может, я проеду? — и он усилил воздействие.

— Да, да конечно… — служивый суетливо замахал солдатам, те оттянули шипы в сторону.

— Спасибо… вы в такую жару на солнцепеке не стойте, тепловой удар заработаете… — он тронул с места, оставив майора удивленно хлопать глазами. Как бы там ни было, человек твердо уяснил одно — со странным молоковозом и его водителем лучше не связываться… А больше ничего и не требовалось.

Молоковоз, стреляя глушителем, прополз кордон и, набирая скорость, скрылся за поворотом. Майор испуганно посмотрел ему вслед, отвернулся от солдат и тайком перекрестился… Через десять минут он уже ничего не вспомнит.

Николай даже принялся что-то насвистывать себе под нос. Нежданная встреча подняла настроение. Навстречу попалась скорая, несущаяся по разбитой дороге с включенной «мигалкой», потом — еще две… Он проехал место, где почти двое суток боролась за жизнь сотня парней и девушек. Двое суток — по времени внешнего мира, для них же могло пройти и пять минут — и пять лет. Дух что-то там сотворил с пространством и временем — так, кажется, Маша вчера говорила. В общем, сделал почти то же самое, что и ученые в бункере — только своими методами. Но так ли важны методы, если результат одинаков?

Лишь бы не повлияли его шалости на «коридор», по которому Николай катается — черт его знает, предчувствия какие-то неясные…

Но — нехорошие.

А, была — не была! Ну, поехали…

Молоковоз показал правый поворот и свернул… у стороннего наблюдателя наверняка замерло бы сердце — бочка должна была ухнуть в глубокий кювет и уткнуться бампером в его противоположный край. Вместо этого колеса молоковоза проплыли по воздуху; он успешно преодолел яму и двинулся дальше — прямо сквозь кустарник и стволы сосен, по-прежнему не касаясь колесами земли. Николай почувствовал, как по всему телу бежит привычная теплая волна, покалывающая кожу, словно электричеством. Переход начался…

Машину окутало зеленоватое сияние, в котором постепенно растворялись надвигающиеся стволы деревьев. Секунда — и за стеклами кабины возникла привычная уже Николаю, тысячи раз виденная картина — огромная сияющая спираль, внутри которой ехала бочка. Составленная из мириадов туманных сфер. Миры, измерения, отражения — как только не обзывали их фантасты… Двигатель по прежнему мерно гудел, колеса вращались. Николай даже не посмотрел по сторонам — заколебало все это. Всего лишь мираж. Картины, развешанные на стенах и потолке длинного коридора, в конце которого ждет очередная бочка молока — только и всего… можно остановить машину и прогуляться по пустоте — только зачем? Все равно ни в один из этих миров не заглянешь, всего лишь иллюзия… Если бы Николай взялся объяснять кому-нибудь постороннему механизм перехода, он бы совершенно справедливо сказал бы, что грузовик не покидал нашу вселенную, а просто… Вот тут бы он взъерепенился, и послал бы любопытного нафиг, заявив, что он не ученый.

Грузовик остался здесь — но его не было сейчас. Ни сейчас, ни потом, ни до этого… Он продолжал ехать, но только сквозь время. В одно из ответвлений от основного потока времени, возникшее в результате эксперимента «Выселки».

Вампиры не умели путешествовать в потоке времени самостоятельно, не смотря на свой опыт и силу. Высшим иногда удавалось ускорить или замедлить себя относительно потока — но это требовало неимоверного напряжения и полной отдачи сил. А нафига, спрашивается? То же самое, кстати, умеют делать и люди — это проявляется в экстремальных ситуациях. Все эти рассказы, как время остановилось и позволило довернуть руль, выдернуть человека из-под падающей плиты, броситься на землю при разрыве снаряда…

Любой вампир когда-то был человеком.

Проход в Выселки, выпавшие из реальности, оставался открытым, его чувствовал любой вампир, находящийся в радиусе сотни километров от места, где когда-то существовал испытательный полигон. Он шел вдоль вспомогательного кабеля, проложенного от ближайшей подстанции — страховка на случай ЧП. Рядом шли кабеля связи, но в районе Савино они ныряли глубже и уходили к городу. Основное питание подавалось по ЛЭП от магистрали, всего две вышки и бетонная будка, где линия ныряла под землю. Когда произошла авария, все сгорело к чертовой матери. Вышки демонтировали еще тогда, будку сровняли с землей.

И по всем законам, время в Выселках после эксперимента должно было остановиться навсегда, оставив мертвый мирок. Не остановилось. День сменяла ночь, весну — лето, брошенный камень падал на землю. Бились полсотни человеческих сердец.

И откуда на все это бралась энергия — было совершенно неясно. По всем исследованиям получалось — ниоткуда.

А вот такого уже быть никак не могло. Это был прямой вызов всем известным законам, равновесию, которое хранили вампиры.

Молоковоз тряхнуло, но Николай был к этому готов и крепко держался за руль. Весь остов грузовика затрясся мелкой противной дрожью, снова вспыхнул огнями святого Эльма — а затем молокан рухнул с высоты нескольких сантиметров на раздолбанный асфальт, кое-где присыпанный рыжими проплешинами песка.

Вадик бы узнал это место. Да, узнал бы… Он здесь проезжал…

Все шло хорошо, правильно… теперь от Николая требовалось лишь последнее усилие. Он сосредоточился…

Воздух перед капотом задрожал, словно бы заискрился тысячами зеленоватых фосфорных крупинок. Сквозь него, как сквозь мутный экран старого телевизора, стала проглядывать до боли знакомая грунтовка — уже Выселки. Вон дрожит марево над испытательным полигоном… Николай перевел дух.

И в этот момент, когда грузовик продавливал неощутимую границу, окончательно проваливаясь в мирок Выселок, предчувствия вампира сбылись.

Стекла в кабине треснули и осыпались, под капотом что-то громыхнуло, заскрежетало, машина дернулась, словно от пощечины — и задние колеса пошли юзом, не в силах провернуть заклинивший двигатель. По машине, от капота до задней стенки бочки, прокатилась волна холода, Николай еще успел заметить, как по капоту стремительно ползут проплешины ржавчины, превращающей металл в рыжую труху. Оглушительно рванули колеса, разбрызгивая вокруг клочья ветхой резины…

Вампир заорал, когда увидел, как гниющее мясо кусками отваливается с его рук. Он тоже хотел жить…

Переход закрылся, и на щербатый асфальт с лязгом свалились здоровый кусок цистерны, задний фонарь, номерной знак молоковоза и коротенький обрезок выхлопной трубы.

Куча ржавого металла клюнула носом, теряя скорость и на ходу разваливаясь, глубоко вспахивая грунтовую дорогу беспомощными ободами. Скелет ударился грудной клеткой об руль, покрытый ошметками старой пластмассы, развалился и горкой костей осыпался на дырявый пол кабины, покрытый растрескавшейся резиной. Череп прокатился по остаткам капота и упал на землю, потеряв где-то по дороге челюсть.

Единственная дорога, связывающая Выселки с большим миром, перестала существовать. С территории полигона выбежал перемазанный землей израненный человек с бешеными глазами, оглянулся, словно за ним гнались, сдавленно вскрикнул и нырнул в придорожный кювет, стараясь вжаться в сухую землю, стать частью ее…

А затем из-под земли, оттуда, где находился бункер, взрыхляя миллионы тонн песка и глины, кроша и выворачивая железобетон, взметнулся гриб мощного взрыва. Ударная волна прошла по лесу, выворачивая с корнем вековые сосны; слабея, преодолела холм, докатилась до деревни, посрывала крыши с домов, вышибла стекла…

На разоренную деревню посыпалась с неба поднятая взрывом земля — вперемешку с глиной и камнями подушки бункера.

Тому, кто в этот момент находился на улице, сильно не повезло.

Глава 5

— Ты???

— Ну я, я, чего орешь как резаный? Так ты кофе будешь? — Руслан встал с кресла и с видимым удовольствием потянулся. Вадик хотел было что-то сказать, но сумел издать только глухое рычание.

— Да, похоже, кофе тут не обойдешься… — полковник извлек из стола плоскую трофейную фляжку, обошел стол и протянул ее Вадику. — На вот, выпей…

Вадик перевел бессмысленный взгляд на полковника, но фляжку взял. Глотнул… Коньяк оказался забористым, такого Вадик еще не пробовал. Вещь… он не растворился на пути к желудку, как обычно, а согрел весь пищевод приятным теплом, пролился в жадно затрепетавшее нутро — и, казалось, прямо оттуда разлетелся по всему телу, не забыв и голову. Вадику полегчало.

— Присаживайтесь, Вадим…

— Леонидович.

— … Вадим Леонидович. Меня зовут Ильин Василий Иванович. Как Чапаева. — Полковник надавил на плечи Вадика, чуть ли не силой заставив того плюхнуться на стул, протянул руку, которую офонаревший Вадик на автомате пожал. Рад вас видеть, извините, если охрана несколько грубо с вами обошлась. Они в тот момент еще не пришли в себя после появления…

Речью и манерами он никак не напоминал военного. Не было и выправки. И все же — полковник? Да ну нафиг…

— Ничего, нормально. — Дар речи, наконец, вернулся к Вадику в полном объеме. — Я тоже рад вас видеть. — Он сделал интонацию на слове «вас», злобно покосившись на Руслана. Тот в ответ осклабился. Мнимый полковник уселся на свое место.

— Извините, что мы втянули вас в наши дела… у нас просто не было другого выхода.

— Да ладно, о чем вы… всю жизнь мечтал попасть в мышеловку. — Вадик вложил в эту фразу весь наличный сарказм и снова приложился к фляжке. — Так что все нормально.

— Боюсь, вы неправильно меня поняли… — Мнимый полковник откинулся на стуле. — В том, что вы попали в Выселки, нашей вины нет. Более того, тем, что вы еще живы, вы во многом обязаны Руслану.

— Век не забуду! — от его взгляда Руслан, по идее, должен был бы задрожать и дематериализоваться. Вместо этого иуда саркастически хмыкнул. «Кто кому еще больше обязан!» Вадик подавил желание презрительно сплюнуть на пол. — Ну-ка, объясните мне… и, пожалуйста, подоходчивее.

— За этим и пригласили… В том, что вы попали на территорию, пострадавшую от эксперимента, нашей вины нет. Здесь вмешались какие-то внешние силы…

— Ну да, демон или барабашка… мне рассказывали.

— Не исключено. — Лицо Ильина осталось серьезным. Где-то Вадик уже слышал эту фамилию… от Инги. Руководитель проекта профессор Ильин. — Я уже поверю во все — включая чертовщину. Так или иначе, мы не причем. Более того, если бы не помощь Руслана, вы не смогли бы попасть дальше тамбурного мира — это где асфальтовая трасса. Где вы заблудились.

— Тамбурный мир?

— Ну да… — профессор в гэбэшной форме поморщился — видимо, не привык, чтобы его перебивали. Вадику было начхать. — Это всего лишь еще одна тупиковая ветвь времени, вроде нашей. Там произошла война с применением бактериологического оружия, насколько мы знаем. По хронологии это случилось после нашего исчезновения, так что попасть к нам можно только через этот мирок, вернее — то, что от него осталось… он существует до сих пор лишь потому, что через его реальность проходит питающий кабель аварийной энергосистемы — профессор ткнул пальцем куда-то в потолок. — А лишь благодаря подаче питания, существуют Выселки. Обрежьте кабель — и все это исчезнет… — Ильин сделал широкий жест, очевидно, подразумевая весь мирок, в котором уместилась деревня.

— И что?

— И именно для этого вы нам и нужны. Всего лишь чтобы повернуть рубильник.

— Че там у нас со временем? — Сержантик вытянулся по струнке, поедая начальство глазами.

— Восемнадцать минут до общей готовности, товарищ капитан!

— Доложить…

— За время моего дежурства никаких происшествий не было!

— Вольно… — Руслан еще раз ожег «косореза» взглядом. Гаденыш мелкий, вздумал отметить день рождения… нет бы в увольнительной — зачем, в каптерке с друзьями гораздо удобнее. Хорошо еще он их поймал — а если бы начальство, от обилия которого, кажется, даже в коридорах корпуса воздуха меньше стало? Там и тут мелькают раскормленные фигуры — в галунах или строгих костюмах; кто со свитой, кто — в гордом одиночестве… объединяет их одно, каждый может в самый неподходящий момент сунуть жало туда, где им и делать-то, собственно, нечего. Руслан втянул воздух — от нарушителя шел густой запах лука, сквозь который перегар не пробивался. С-сволочь!.. ладно, в уставе не записано, чем должен пахнуть караульный.

Хотя не догадается разве что полный идиот.

— С КП ни шагу, понял? Сиди за стеклом и дыши в сторону! Когда прозвучит сигнал общей готовности, закрываешь лифтовую площадку и входную дверь, никого не впускать и не выпускать до отмены тревоги. И — смотри у меня! — Руслан поднес к носу нарушителя кулак и убедился, что тот хорошо рассмотрел сбитые костяшки пальцев.

— Слушаюсь!

— Ну-ну… — Руслан вышел из помещения КП и продолжил обход. Нарушений нигде не обнаружил — однако, расслабляться рано…

Он зашел в кабинет, принадлежащий ему только на время дежурства, посмотрел на часы — без пятнадцати. Стрелка щелчком перебросилась на одно деление — все часы в комплексе управлялись дистанционно, главный механизм тикал где-то глубоко под землей. Черт…

Душа была не на месте. Да что там — душа, ему было отчетливо не по себе. Черт его знает, чем они там внизу занимаются, по должности знать не положено, его дело — охрана…

Но когда вот уже две недели снятся кошмары, поневоле начнешь дергаться.

Все, его работа закончена. Вот-вот прозвучит сигнал, закроются двери секторов, караульные снимут оружие с предохранителей — и будут ждать отбоя. После отбоя он обойдет посты, выслушает стандартно-безличные доклады — «за время дежурства…» Все начальство разъедется, вечером начальник охраны объявит благодарность личному составу — и закончится очередной день. Очередной эксперимент, судя по всему.

Так что же так хреново-то?

Замигала красная лампочка под потолком кабинета, голос дежурного, искаженный жестью рупоров, объявил о наступлении контрольного времени. Ну и ладушки… Руслан расслабленно откинулся на спинку, провел руками по лицу. Усмехнулся, подумав — точно так же он чувствовал себя в детстве, принеся домой «неуд» и ожидая, когда отец попросит посмотреть дневник. Теперь с этим покончено…

Черт, счастливые были денечки. Как же давно это было… вроде и не обращаешь внимание на время, а оглянешься — господи, ты же не видел этих лет, мелькнули как кадры кинопленки, сливаясь друг с другом. Странная штука — время.

Без пяти…

Руслан встал со стула, прихватил с собой свежий выпуск «Правды» и вышел, заперев дверь кабинета. Все равно завтра на политинформации будут рассказывать содержание номера, однако в туалете ведь нужно чем-нибудь заниматься? Вот и проявим сознательность.

Зеркало над раковиной отразило уставшего тридцатилетнего мужика, с мешками под глазами и начинающейся лысиной. Вроде и пайка усиленная, и не сказать, чтобы сильно на службе перенапрягался — а как прожеванный. Все чертовы кошмары. Руслан скорчил рожу своему отражению, оно ответило тем же.

Стянул штаны, устроился поудобнее на унитазе, раскрыл газету. Вытащил сигареты и закурил. Хорошо…

Стрелки на всех часах показали полдень.

Он не сразу обратил внимание на то, что дверь начала мелко трястись в коробке, выбивая стакатто шпингалетом.

Но Руслан изо всех сил продирался через статью о международном положении, пытаясь разодрать информацию на лоскуты и уложить в памяти — он должен все это знать и при необходимости поддакнуть политруку… отвлекся лишь тогда, когда со стены отвалилась кафельная плитка и с сухим стуком разлетелась на полу, тоже покрытом кафелем — только с ромбовидным узором.

Руслан недоумевающе посмотрел на нее — какого… и только тогда почувствовал, что сиденье толчка танцует на кафельных краях высшего достижения цивилизации.

Еще одна плитка покончила собой, отвалившись наискосок и выше от первой. Осколок проехался по полу и ткнулся в подошву сапога.

Руслан вскочил, отшвырнул сухо зашелестевшую газету. Как высохший трупик бабочки — мутанта со множеством крыльев. Обернулся на новый звук…

Чугунная груша слива, свешивающаяся с бачка на металлической цепочке, танцевала в воздухе, судорожно ударяясь об сливную трубу с гулким звуком. Зудящий пол щекотал пятки через толстые подошвы, осколки кафеля медленно кружились на полу, изредка подскакивая в воздух. Руслан подхватил пояс форменных штанов, вздернул их до уровня бедер…

И застыл. Нельзя так. Пусть хоть небо упадет на землю — но так нельзя.

Он уронил штаны, потянулся к деревянному ящичку, висящему сбоку от унитаза, запустил руку — пусто! Вот уроды, бумаги не оставили!

Руслан, путаясь в съехавших брюках и кальсонах, засеменил к лежащей возле двери газете.

И в этот момент под зданием погребальным воем взвыла сирена. А затем пол под ногами качнулся, мигнул свет — и по барабанным перепонкам ударил низкий звук взрыва, плеснувший глубоко из-под земли, из бункера. Ему показалось, что от этого звука едва не лопнул череп; желудок конвульсивно дернулся, но Руслан сумел не проблеваться. Пытаясь сохранить равновесие, он оперся рукой о стену, оттолкнулся — плитка, к которой он прикоснулся, полетела на пол. Зеркало над раковиной взорвалось, плюнув в него горстью серебряной шрапнели — и, слава богу, он оказался спиной; голую задницу располосовало стеклом. Он взвыл, наплевав на санитарию, стал натягивать штаны — но в кальсоны насыпало битого стекла и он снова порезался. Порезал то, что любой мужик инстинктивно бережет пуще зеницы ока. Снова сдернув одежду, он заскулил, пытаясь осторожно отряхнуть мошонку; каждое прикосновение вызывало боль. Мелкие стеклянные иголки утыкали нежную кожу, впились в нее. Дрожащие пальцы окрасились кровью. Кадровый офицер советской армии…

До происходящего в комплексе ему в этот момент дела не было никакого.

Глухо бухнул еще один взрыв, слабее первого — и лампочка под потолком туалета потускнела. Затем мигнула ярко, снова почти погасла, оставив только едва различимого сквозь плафон оранжевого червя нити накаливания — а затем разлетелась в яркой голубоватой вспышке, колба отделилась от цоколя и с хрустальным звоном упала в плафон.

Руслан, раздавленный, со спущенными штанами и грязной окровавленной задницей, в кромешной тьме засеменил к двери. Перед глазами плясали фиолетовые пятна — привет от лампочки. Каждый шаг доставлял неприятные ощущения, он старался как можно шире расставлять ноги — но с висящими на голенях брюками это была почти неразрешимая задача. Здание трясло как в лихорадке, за стеной туалета, в чьем-то кабинете, раздался грохот — что-то тяжелое упало.

А затем все стихло. Тишина показалась Руслану просто космической, такой на самом деле не бывает. Тишина?

За его спиной мерно билась о трубу успокаивающаяся груша слива (с надписью «Ленводоканал» — почему-то ярко вспомнилось ему, и именно этими буквами она и сбивала краску); кто-то голосил за стеной, корпус гудел как растревоженный улей, а над всем этим тревожно взревывала хриплая сирена…

И все же — тишина?! Да.

Словно у него отросла еще одна пара ушей, которым было плевать на весь этот хлам — они слушали что-то гораздо более важное.

Только тут до него дошло, что в поисках шпингалета он шарит по стене. (Кафель, кафель, кафель… квадрат щербатого цемента, снова — кафель… И где, мать вашу, шпингалет?!) Руки тряслись. Колени дрожали. Яйца болели.

«Товарищ майор, за время моего дежурства происшествий не было!..»

Глубоко внизу, в лаборатории, главный сегмент установки вышел из-под контроля. Сначала взорвались генераторы перехода, разворотив три помещения лаборатории на втором этаже бункера и испепелив обслуживающий персонал микроволновым излучением… до изобретения СВЧ — печи оставались еще годы.

Свинцовые стены сектора оплавились, но выдержали. Затем стали взрываться трансформаторы, все еще выдающие по полмиллиона вольт, качающие электричество в электромагнитный ад помещений по серебряным шинам толщиной в бедро взрослого человека — но использовать эту энергию было уже нечему.

А напряжение неуклонно росло, наплевав на предохранители — и на пультах стали искрить и рваться контрольные приборы. Как петарды.

Над управляющим блоком поднялось зеленоватое свечение, воздух задрожал — как над асфальтом в солнечный день. Они открыли дверь…

А закрыть не смогли.

Над сошедшей с ума установкой, которая давно должна была, обязана была отключиться, бесновался зеленый призрачный спрут, распустивший свои ветвистые щупальца по всему огромному помещению…

Ядерный заряд покоился на платформе отправки — молчаливый, мертвый, одетый в тускло блестящий свинец. И спрут тянулся к нему.

А потом прошел импульс.

Руслан вытянул руку в сторону, нащупал дверь — и ломанулся в нее, вырывая из деревянной филенки саморезы шпингалета. Он запнулся о порог, упал в коридор — окровавленный, испуганный, со спущенными штанами. Приложился головой о бетонный пол, покрытый тонким линолеумом, услышав перед этим…

Услышав своими новыми ушами рев стихии.

Дверь офицерского туалета ударила в стену, выбив ручкой брызги штукатурки…

И вдруг все застыло.

Замерли в воздухе крошки штукатурки в облачке меловой пыли. Застыли, не долетев до линолеума, капельки крови из ноздрей Руслана.

Застыли в небе птицы, испуганно улетающие прочь от бункера.

Остановилось само движение молекул.

И лишь медленно, очень медленно, поднялась волна зеленоватого свечения внизу, под землей.

Тело спрута разрасталось, прошивало насквозь экранированные стены, бронированные двери, железобетон и землю… Сияние вырвалось из-под земли, поднялось до самого неба, разлилось по полю, лесу, прокатилось по деревне, стоящей за холмом. Оно клубилось, как туман, заполняло собой пространство между атомами…

А следом из установки выплеснулась серебристая сеть. Как живая, она проплыла по коридорам, ощупывая своими покалывающими прикосновениями все, до чего могла дотянуться.

Штукатурку стен. Тросы лифтовой кабины. Замершие под красными стеклами отражатели маячков аварийной сигнализации.

Тела людей.

Паутинка выбралась наружу — двумя потоками, через здание наверху и через грузовой пандус, скрывающийся под небольшим холмом в стороне от трехэтажки. Расправилась, поднялась до неба — и накрыла полигон коконом.

Выселки выпали из мира.

Осталась лишь одна ниточка — аварийный кабель, толщиной в руку взрослого мужчины. Три фазы и «ноль», триста восемьдесят вольт в свинцовой оболочке.

Служащий лишь для того, чтобы подавать питание на системы вентиляции и аварийного освещения комплекса, в подстраховку к аккумуляторам.

И, этого не знал Ильин — но знали вампиры, его давным-давно отключили от энергоснабжения — еще в начале шестидесятых, когда уничтожали все следы проекта…

Но единственное питание в бункер подавалось именно по нему. Основные линии кабелей расплавились прямо в земле, не выдержав чудовищного скачка напряжения. Просто повезло, что не полетела вся энергосистема области.

Полуживые аварийные маячки и редкие лампы питались от этого кабеля. Двери бункера и лифт — тоже.

По ночам лампы гасли… зато появлялись призраки. Призраки могли стрелять, могли разговаривать, могли заниматься любовью — как муж Инги. Смогли приковать Вадика к батарее…

Если бы в кабинете руководителя проекта установили видеокамеру с инфракрасным объективом, она засняла бы Вадика, сидящего на рассохшемся стуле в кромешной темноте, общающегося с невидимыми собеседниками.

Это при условии, что камера сохранила бы свою работоспособность ночью — когда появлялись призраки, вся электроника переставала работать. Даже генераторы, питающие холодильную установку фермы, по ночам сбоили — а ведь они находились за пределами кокона, накрывшего полигон. По ночам рев дизелей становился переливчатым; нагрузка на них то возрастала, то убывала скачками — однако дизель тем и хорош, что для поддержания его работы электричество не требуется.

Высохший труп одного из собеседников Вадика лежал на полу двумя уровнями выше, в лабораториях. Тело второго, начальника смены охраны, найти не смог бы уже никто.

В себя он приходил медленно, казалось — целую вечность. Сначала проснулось осязание… по всему телу импульсами проходило нечто, чему Руслан даже не смог подобрать описание. Словно сквозь его тело медленно падали снежинки, каждая из которых оставляла шлейф покалывающей статики. Это было приятно… мириады снежинок, каждую из которых он чувствовал. В тысячу раз замедленная снежная буря…

И — холод. Космический, безжалостный холод… абсолютный ноль.

Вступил слух — исподволь, поначалу незаметно — но звуки набирали силу, росли, отодвигая ощущение холодной метели на задний план.

Печально выла сирена. Руслану стало грустно — сирена оплакивала что-то светлое, что погибло безвозвратно и уже никогда не вернется. Может быть — его жизнь?

Но он ведь жив? Если он думает и чувствует — значит жив, не так ли?

Руслан попытался вдохнуть, впустить в себя пахнущий теплым металлом воздух, который гнали из-под земли вентиляторы… а — было нечем. Не раздвинулись ребра, не потек по носоглотке живительный газ. Ему стало страшно.

У него было тело — но он не чувствовал его… нет, чувствовал — но не было ни рук, ни ног, ни головы. Не билось сердце, не пульсировала в теле кровь. Только потоки холодных снежинок, кружащие сквозь то, что называлось Русланом.

И заунывный вой сирены.

В кромешной могильной тьме, где находился Руслан, вдруг поднялось сияние… Но у него не было глаз, которыми он мог бы смотреть. Глазные яблоки не двигались в глазницах, веки не зашторивали молочное сияние, льющееся отовсюду, хотя Руслан изо всех сил пытался сделать хоть что-то, пошевелиться, вдохнуть или хотя бы вскрикнуть. Все привычные рефлексы обесценились, он покоился в молочной бесконечности, беспомощный и перепуганный.

Руслан рванулся, пытаясь сделать хоть что-то, доказать самому себе, что он еще жив, в чудовищном напряжении сил…

И реальность накатила на него, вернулась и закружила, обожгла цунами свалившихся ощущений. Вокруг него бесновалась гроза, испепеляющая кокон, в который был заточен Руслан, выпуская его на свободу.

Ему было больно, боль пронзала все его существо… когда-то ему рвали зуб, ощущения он помнил до сих пор. Словно в трепещущие нервы всадили огромный ржавый раскаленный лом — и провернули в окровавленной плоти.

А теперь все его тело состояло из одного умирающего нерва; он попытался, было заорать — но не получилось. Нечем было.

И вдруг — реальность вернулась окончательно, гипертрофированная, сводящая с ума. И первым, что он увидел, было его собственное тело, корчащееся на полу в коконе голубых электрических разрядов. Кожа разлезалась как мокрый картон, сворачивалась под ударами миниатюрных молний, открывала розовое мясо, пронизанное белыми прожилками… и мясо сразу же обугливалось, чернело и спекалось, превращалось в пыль…

Небольшой погребальный костер отбрасывал мечущиеся отблески на стены коридора.

Вспыхнула одежда, сразу вся, словно осыпанная термитом — и воздух наполнил отвратительный запах горелой тряпки, смешивающийся с другим, аппетитным запахом… С запахом хорошо прожаренной плоти.

Обугливающийся труп, конвульсивно дергающийся на полу, хрипел как живой, содрогающиеся легкие проталкивали воздух сквозь судорожно сжатую гортань — и Руслан, непостижимым образом наблюдающий за своим телом со стороны, почувствовал, как раскачивается его разум — словно шалаш под напором урагана, готовый вот-вот рухнуть, разлететься, но почему-то еще сопротивляющийся стихии, вопреки всем законам…

Тело в последний раз дернулось, подпрыгнуло в конвульсии — и замерло. А затем рассыпалось в прах, облачком осевший на линолеум коридора.

И Руслан все же заорал. На этот раз получилось.

Руслан, раскрасневшийся, вскочил из кресла, в два больших шага пересек кабинет, вырвал из рук Вадика фляжку и сделал большой глоток. Вернул фляжку, проплелся обратно, снова рухнул в кресло и закрыл лицо руками.

— Ты в порядке? — Ильин задал вопрос, даже не посмотрев на Руслана, все так же задумчиво катая по столу карандаш.

— В порядке… просто — вспоминать не особо приятно. Короче, я стал духом. Бесплотным призраком. Честно, если бы мог — застрелился бы или повесился… к сожалению, эта роскошь никому из нас недоступна. Я так полагаю, это произошло потому, что в момент импульса я был без сознания. Все остальные духи существуют только ночью — да и то, вряд ли это можно назвать существованием. Я могу больше их — но и только.

— Да, молодой человек. — Ильин оторвался от карандаша и так посмотрел на Вадика, что по его спине побежали мурашки. — Пережить импульс — это, доложу я вам, неприятно… в бункере и корпусе над ним не осталось живых. До деревни, слава богу, не достало.

— Занимательная история. — Вадик поерзал на стуле, отсидел задницу за время рассказа. — Но что-то я в нее не сильно верю. Вот этого парнишку я на себе таскал под пулями — и бесплотного призрака он ничуть не напоминал… Может быть, докажете?

— Запросто. — Голос раздался уже за спиной Вадика. На его плечо из-за спины опустилась рука Руслана, заставив его с воплем вскочить и отпрыгнуть. Сердце застучало где-то в горле, колени задрожали… Руслан самодовольно улыбался, облокотившись на спинку стула. Вадик даже не успел заметить, как он исчез с кресла. — Ну что, теперь веришь?

— Приходится… — Вадик опустился в кресло, чувствуя, что ноги не хотят его больше держать. Оно еще хранило тепло тела Руслана… — Ну и зачем ты мне голову морочил столько времени?

— Пришлось… когда ты попал в тамбурный мир, я это сразу почувствовал, туда-то мне дорожка открыта. Была открыта… — Руслан вздохнул. — Ты бы застрял там, Вадим. Там бы и умер, от этого мира остались только рожки да ножки… я покопался у тебя в голове, подобрал подходящий образ из твоих знакомых и воплотил его. Но, во всяком случае, с тобой было забавно. Особенно — когда ты мне в доме культуры жизнь спасал. Ну и плечо вправлял… кстати, живого ты бы искалечил. Надеюсь, я нигде не переиграл?

Вадик скупо прокомментировал затею Руслана, но тот лишь улыбнулся.

— Да ладно тебе. Мне же скучно столько лет в этой тюрьме… Между прочим, оцени, мне удалось провести даже вампиров — а это не так просто. У нас с ними есть что-то общее… Кстати — нет.

— Что — нет?

— Ответ на твой вопрос. Нет, в деревне живут не призраки. Живые люди. Извини, кстати, что я так по-английски ушел, там, наверху. На полигоне я не могу долго поддерживать телесную оболочку, а уж в бункер мне в физическом теле путь и подавно заказан, разве что — по ночам. И, мне кажется, уже ничего подобного не смогу — слишком много сил я на тебя потратил. Я ведь единственный человек в этом гребаном мирке, который стареет… если меня вообще можно человеком назвать. Я выложился полностью, чтобы ты попал внутрь. Но ты стоишь того. Ты их последний шанс.

— Так это твоя работа была — с двойниками?

— Моя. Ты еще скажи, что я зря это сделал — помнишь, до чего ты довел то тело? Понимаешь, я же не в первый раз пытаюсь закончить это все. Но раньше у меня под рукой были только местные — а они… Они пережили катастрофу — и что-то в них изменилось. Эти люди уже другие, не такие как ты. На полигоне местные умирают — сразу же. Никто из них не в состоянии был даже приблизиться к корпусу, не говоря уже о том, чтобы войти внутрь.

— Я — последний шанс, говоришь?.. Шанс на что?

— На смерть.

Глава 6

В желудке Вадика заурчало, да так громко, что он сам смутился.

— Вы голодны? — Ильин откинулся на стуле, улыбнулся, глядя на Вадика.

— Да есть немного…

— Ну что же, пойдемте, обедом мы вас накормим. — Вадик покосился недоверчиво.

— Настоящим?

— А коньяк, как по-вашему, настоящий был?

Он прислушался к ощущениям — по всему выходило, что коньяк был настоящим. Как такое могло быть, он даже задумываться не рискнул; голова и так напоминала перезабитый на девяносто девять процентов компьютер, едва шуршащий своими внутренностями. Приоритетной была одна мысль — его использовали… Как какой-нибудь гребаный ключ на девятнадцать, использовали без его ведома и согласия. И это бесило, хотя Вадик изо всех сил старался сдерживаться.

Но настоящий шок ждал его за дверью, от него злость рассыпалась прахом.

Весь коридор был забит людьми. Там были и ученые в белых халатах, и охранники в форме, и люди в штатском, и раскормленные высшие чины… и все они молча смотрели на Вадика.

С такой безумной надеждой, что ему стало стыдно.

Перед Ильиным толпа расступилась, образовав живой коридор — и Вадик пошел следом, сгибаясь под гнетом молчаливого внимания. Так, наверное, смотрели бы в наши дни на Иисуса или Магомета. А для Вадика это было слишком. Действовало на нервы.

Взгляды прожигали спину, и даже когда толпу людей скрыл поворот коридора, Вадик не мог избавиться от ощущения повисшего на плечах груза чужой надежды.

Они поднялись на этаж в скрипучем внутреннем лифте…

Та самая инфракрасная камера увидела бы, как Вадик вошел в кабину, решетка за ним самостоятельно закрылась, затем пыльная лампочка под потолком тускло осветилась и кабина со скрежетом уползла по шахте вверх.

Новый коридор оказался выложен кафелем. Он свернул и вывел в помещение столовой — большой зал, залитый желтоватым светом ламп. Повар в белом переднике принес Вадику большую тарелку борща, хлеба на простой фаянсовой тарелке, специи… Освободив поднос, он направился за вторым.

— Офицерский рацион. Ешь, пока утро не наступило. — Руслан и Василий Иванович сели напротив, но ничего заказывать не стали.

— А вы?

— А смысл? Все равно утром умирать. — Усмехнулся ученый.

— Ну а я пожалуй чаю попью. За компанию… — Руслан передернул плечами. Так вот, видел всех этих людей? Сам понимаешь, в каком положении они находятся. Помоги им, пожалуйста.

— Ну и что я должен сделать? — с набитым ртом особо не пообщаешься, но они поняли.

— Отключить аварийную энергосистему. Даже — не отключить, а сжечь.

— И всего лишь?

— Этого должно хватить. Бункер вместе со всеми его обитателями сейчас живет по замкнутому циклу. Все это похоже на электрический вентилятор… нужно отключить ток — и он остановится. Только не спрашивай, почему процесс до сих пор идет, этого никто не знает.

— Чудес на свете не бывает, Вадим. — Подал голос профессор. — Бывает лишь то, что наука не в состоянии объяснить. Пока — не в состоянии, может быть в вашем мире все это уже известно, не могу сказать. Но для нас это нонсенс. Вы ведь в курсе, что геометрия делится на евклидову и неевклидову? Вот и у нас какая-то другая физика. Ненормальная.

— Хорошо… — Вадик отодвинул пустую тарелку и занялся принесенным вторым. — Ну, допустим, я сделаю то, о чем вы просите. Что будет с деревней?

— Хороший вопрос… — профессор, задумчиво крутивший в пальцах все тот же карандаш (а Вадик и не заметил, как он прихватил его из кабинета), отложил его и сцепил пальцы. — Единственное, что я могу гарантировать — жители деревни не пострадают. Любое возмущение не покинет границы кокона, в котором мы сейчас находимся.

— Вы уверены?

— Да. Руслан сумел узнать достаточно — ведь времени у нас хватало… Нет, деревня не пострадает. Есть даже вероятность, что Выселки снова вернутся в обычный мир — правда, в какое время не могу сказать. Но скорее всего — в ваше, иначе нарушатся все причинно-следственные связи. И вы не попадете в бункер, чтобы прекратить эксперимент… ну и по кругу.

Вадик сверлил непроницаемое лицо Ильина взглядом, но ничего не мог по нему прочесть. Верил ли он сам в то, что говорил? Руслан закурил.

— А хочешь узнать, как я на самом деле выглядел? Так, смеха ради?

— Ну, валяй…

По телу парня словно пробежали крошечные искры. Оно колыхнулось, как водоросли в полосе прибоя — и перед Вадиком возник уже другой человек. На вид лет тридцати; с небольшими, ранними залысинами, с глубокими морщинами, расходящимися от переносья — и начинающейся щетиной. Капитанская форма сидела на нем как влитая…

— Вот так, примерно… — даже голос изменился, сполз в бас и загрубел. — Извини, точно не помню… давно было. Вернуть парня?

— Да, верни. Так привычнее… — Вадик отвернулся, чтобы не видеть трансформации, вызвавшей у него тошноту. Прикинул, какие шансы на то, что он лежит в палате интенсивной терапии и все это — лишь галлюцинации? Выходило, что небольшие. Мог он сойти с ума? Тоже маловероятно — вроде бы, сумасшедшим даже в голову не приходит, что крыша давно уже живет отдельной жизнью… Да и не в первый раз за последние дни он себе эти вопросы задает. Не пора ли определиться, наконец?

Он сложил пустые тарелки в стопку и тоже закурил.

— А почему вы сами не отключите питание?

— А как? — Ильин посмотрел на него как на тупого студента. — По ночам, когда мы приходим, все в порядке. Эксперимент застыл в начальной фазе… Любые попытки повлиять на ход процессов в установки ночью, оканчиваются пшиком. Утром все снова будет по-старому. Мы уже чего только не делали… вот на бункер и экспериментальную установку мы не можем оказать никакого влияния, как ни стараемся, это нам неподвластно. Даже те оравы, что каждую ночь бродят по деревне, на полигоне бессильны. Руслан же в телесной оболочке может попасть сюда только ночью, днем он старается держаться подальше отсюда. Здесь нужен живой человек… То есть — вы.

— Откуда, кстати, эти ночные патрули вообще берутся?

— Всего лишь еще один побочный эффект эксперимента. Вы знаете, Вадим, если бы я когда-нибудь смог разобраться, что же мы все-таки натворили, то стал бы самым авторитетным ученым Земли. А то и заместителем бога… Шучу. Я просто умер бы, быстро и окончательно. А то, знаете ли, умирать ежедневно — неприятная штука…

— А как это? — Вадик выпустил дым и посмотрел сквозь него на профессора.

— Холодно и больно. — Ответил тот без запинки, но, похоже, ответ дался ему нелегко. — Данте не хватило фантазии, чтобы добавить этот вариант в свой ад. А может и была у него такая идея, но он не нашел, как к ней подступиться, теперь не узнаешь. Каждый раз надеешься, что это навсегда, что такого больше не повториться. Ан нет, повторяется. И конца и края не видно… — профессор не отводил глаз от лица Вадика и тот смутился. Сдался.

— Ладно. Что я должен сделать?

Дверь лабораторного сектора Вадика удивила — вроде бы, обычная с виду, но толстая, чудовищно толстая. Нет, ей далеко было до основательности входных, просто несуразно смотрелся тускло поблескивающий свинцом толстенный срез филенки в сочетании с обычными ручкой и петлями… Впрочем, петли только на первый взгляд выглядели обычными, а вот дверной замок таким и был. Да у Вадика квартирная дверь закрывалась на почти такой же — с пружинной ручкой и замочной скважиной.

Дверь открыла белоснежный кафельный коридор, такой же, как в столовой. Вообще, Вадику начинало казаться, что коридоров в бункере больше, чем всех остальных помещений вместе взятых. И — Вадик даже ухмыльнулся, здесь пахло хлоркой, как в муниципальной больнице. Ильин провел его мимо ряда дверей, разделенных широкими кафельными промежутками; Руслан, ставший молчаливым и собранным, размеренно шагал сзади. Ильин остановился около четвертой по счету двери.

— Вот здесь находится комната управления. Это помещение защищено меньше остальных, здесь только контрольные приборы. Они почти все взорвались при аварии, я это помню, да, хорошо помню. Мне еще тогда на ум пришли новогодние хлопушки — знаете, эти, которые за нитку дергаешь…

— Профессор хочет сказать, что за этой дверью ты найдешь его тело. — Руслан шагнул вперед и повернул ручку. — Но по этому поводу он до сих пор переживает. Ничего, оно появится только утром, пойдемте…

Профессор посмотрел на него с неприязнью, но промолчал и первым переступил порог лаборатории.

Три стены просторного помещения из четырех, были заставлены блестящими пультами. У Вадика даже голова закружилась поначалу — столько там было разнообразных лампочек, кнопок, стрелок, рубильников… Раньше, глядя на мигающие комбинации огней тех пультов, что любят показывать в фантастических фильмах режиссеры, он всегда чувствовал фальшь. Здесь такого впечатления не возникло… Вадик почувствовал себя так, словно ему предложили порулить гигантским океанским лайнером — и хочется, и страшно… На Ильина и Руслана, впрочем, впечатления это не произвело ровным счетом никакого. Ильин это все в свое время придумал, Руслан привык.

Профессор подошел к единственному металлическому шкафу, вмурованному в стену возле двери, открыл его. На дверце символично оскалился череп, а под перекрещенными костями стояло напряжение — тысяча вольт. Допуск намалевали через трафарет, непрокрашенная граница делила нули вертикально. В шкафу блестел единственный перекидной рубильник, обслуживающий сразу четыре провода — с уменьшенными его копиями Вадик имел дело на школьных уроках физики.

— Во-первых, вот этот рубильник. Он подает питание на управляющие цепи главного блока установки перехода. Может и не помочь… но я думаю, это облегчит все остальное. — Профессор почесал в затылке, а затем потянулся и дернул за рукоятку, разомкнув цепь. Контакты разошлись с коротким искрением, бросив на лицо ученого всполох миниатюрной молнии. Вадик поглядел на светящиеся контрольные лампы — но не похоже было, чтобы хоть что-то изменилось.

— Нет, все здесь статично. — Подтвердил Ильин его мысли. — Только красивая картинка. Говорю же, мы беспомощны… пойдемте дальше.

Они вернулись в белый коридор, прошли к следующей двери. На белом фоне красовались все те же череп и кости. Эта дверь оказалась закрыта на ключ; пока Ильин возился со связкой, внимание Вадика привлекло движение в той стороне, откуда они пришли. Открылась дверь, ведущая к лифтам, в проем шагнул молодой парнишка в белом халате, на его переносице блестели очки. Вадик взялся бы определить его возраст точнее, если бы видел лицо полностью — но сразу от переносицы начиналась кипа свернутых в рулоны ватманов, которые тот держал в охапке.

— А, это ты… — Ильин отвлекся лишь на мимолетный взгляд. — Я же сказал, все это в конференц-зал. Ну да ладно, постой здесь. Мы быстро… собственно, лаборатория, где все началось. Там платформа перехода и излучатели. Единственное место в комплексе, где ночью не происходит никаких изменений.

Дверь скрежетнула на петлях, немного подалась в проеме — и встала. Руслан отстранил профессора, беспомощно дергающего за ручку — и изо всех сил саданул ногой по дверному полотну. Посыпалась труха с притолоки, дверь открылась, ударив в стену небольшого тамбура.

За ней тускло блестел металл — напротив входа располагалась еще одна дверь, с закругленными углами и круглым колесом посередине — как на подводной лодке. Единственное — на подлодках в дверях не делают смотровых окон, здесь окно было. Вадик, повинуясь приглашающему жесту профессора, шагнул вперед, заглянул…

Первым делом Вадик различил переплетение металлических нитей в зеленоватой толще пыльного стекла. Различил просто потому, что не нашлось сил сразу воспринять происходящее за ним.

В лаборатории бесновалось северное сияние. В нем преобладали зеленые оттенки, но местами проскальзывали и красноватые всполохи, иногда пространство за стеклом озаряли быстрые мертвенные вспышки — как от электросварки или от грозы… сквозь него призрачно темнели силуэты находящихся за дверью массивных предметов. Вадик потерялся в этом калейдоскопе, даже не сразу почувствовал, что его дергают за рукав…

— Все, Вадим Леонидович, очнитесь! Слышите меня?!

— Да, да… конечно, слышу. — Он вздрогнул, словно просыпаясь. Сознание стало похоже на взбаламученную лужу; взвесью повисла в черепе мигрень. Вадик помотал головой — но сделал только хуже, показалось, что череп готовится лопнуть. Аккуратно, по стеночке, Вадик выбрался под холодные светильники коридора — и ему сразу стало намного легче. Брр…

— Тяжело? — Ильин сочувственно заглянул в его лицо. — Простите, не знал, что на вас это так подействует. Живых здесь вот уже полвека не бывало…

— Нормально. Только — закройте…

Руслан молча взялся за ручку, дверь с протестующим скрипом, дрелью пронзившим мозг Вадика, закрылась; полотно от времени перекосило — и Руслану пришлось приложить усилия, чтобы защелкнуть замок.

Вадик согнулся возле стены, пытаясь удержать внутри подкатывающий к горлу обед. Получилось.

Помещение, которое Ильин обозвал «конференц-залом», произвело на Вадика впечатление. Здоровенная комната с высокими потолками, в центре — длинный дубовый стол… Вадику живо вспомнились репортажи новостей из кабинета министров — не хватало только ноутбуков напротив каждого стула, да бутылок лимонада с узнаваемыми этикетками — мол, «смотрите, нас пьют даже члены правительства»!

А лишним был огромный герб Союза, занимающий половину стены за спиной «главы правительства». И — бросилось в глаза Вадику, — во главе стола стояло кресло, остальные должны были сидеть на стульях. Чем-то напоминающих реквизит из «Двенадцати стульев» с Мироновым и Папановым, разве что — не настолько фривольно обтянутых. Их было гораздо больше двенадцати, Вадик не стал подсчитывать. Воображение сразу нарисовало здоровенную тушу, готовую количеством орденов поспорить с одним из генсеков — и сонм худосочных белохалатных очкариков в возрасте, наперебой благоговейно возносящих ему свои отчеты…

Безымянный парнишка с ватманами, Вадик про себя окрестил его «аспирантом», свалил свою ношу на стол и отступил назад, предоставив профессору копошиться в куче рулонов.

Ильин выбрал несколько, развернул два из них, оттолкнув остальную кучу как ничего не значащий хлам. Рулоны с тихим шелестом прокатились по темному лаку стола в сторону двери, один с призрачным, ватным стуком упал на пол. Ильин распял норовящие свернуться полотнища при помощи мелочевки, расставленной на столе — графина, из которого давно испарилась вода, пустой пепельницы, затянутого паутиной мутного стакана…

Вадик, наконец-то, обратил внимание на странность — если некоторые места и предметы в бункере выглядели как новые и сияли первозданной чистотой, то другие, напротив, носили отпечаток времени и запустения — как дверь в камере перехода. Словно в этих местах ночная реальность бункера истончалась, пропуская жизнь, как старый ржавый кран пропускает капли воды.

И, как ни странно, эти несуразности совершенно не бросались в глаза, воспринимались как нечто, само собой разумеющееся. Вадик однажды попался в лапы уличной гадалке на Трехсвятской, цыганке в пестрой одежде с грудным ребенком на руках — и отдал ей все деньги, слава богу, у него была с собой лишь пара сотен. Но по ощущениям было схоже, все происходящее он тогда тоже воспринимал как нечто само собой разумеющееся и естественное, даже более того, — как единственно правильное. Ну и что из того, что он видит — правда, а что — иллюзия?! Вадик, пораженный мыслью, осторожно покосился на окружающих его существ — он вдруг не смог снова заставить себя считать их людьми… Нет, выглядели они по-прежнему, вполне обыденно — и если не знать…

— … Вот уровень лабораторий. А вот — схема электропроводки… — палец Ильина, ухоженный, с аккуратно подстриженным ногтем, провел по разноцветным линиям электрической схемы, покружился в воздухе, как стервятник, отыскивающий в траве полевку — и ткнул в край ватмана, где разноцветье линий выливалось за границы пунктиром обозначенных стен. — Смотрите, Вадим, вот он — наш проклятый кабель. Вы его ни с каким другим не спутаете, даже визуально — на всех его разветвлениях, в каждом щите, он маркирован оранжевым. Он входит вот отсюда, как раз на уровне лабораторий — и идет в это помещение. Здесь находятся аккумуляторы и дизель-генераторы… все аварийное питание ориентировано прежде всего на лаборатории — чтобы в любом случае успеть безопасно отключить установку. Перебои в питании могли грозить самыми непредсказуемыми последствиями. Впрочем, сами видите, что здесь произошло даже при стабильном питании… вот это помещение на плане — раз, два… Третья дверь от камеры перехода — там, где мы были. Как бы вам объяснить расположение нужного щита?..

— Показать.

— Увы. По всей видимости, вам небезопасно находиться на том уровне ночью — инцидент с камерой перехода это показал. Не нужно рисковать.

— А днем будет безопаснее? — саркастически усмехнулся Вадик. Голова все еще побаливала.

— Надеюсь на это. — Ильин не отреагировал на тон. Утерся. Выбора-то у него не было. — Значит, на правой стене генераторной вы увидите ряд щитов. Для простоты — те, что связаны с аккумуляторами, выкрашены в серый цвет; те, что обслуживают генераторы и кабель — красные. Все они маркированы, так что найти нужный вам не составит труда.

— Значит, нужно всего лишь открыть его и повернуть рубильник?

— Нет. Открыть его — и закоротить входной контур. Сжечь его. Возможно, на подстанции стоят автоматические предохранители, поэтому линия должна оставаться замкнутой накоротко, я чуть позже покажу вам, как это сделать… — Ильин посмотрел на часы и развернул еще один ватман. — А теперь запоминайте, потому что от этого будет зависеть ваша жизнь…

Глава 7

Солнце вставало над Выселками. Вставало в последний раз.

Уже ушли обратно призраки эсэсовцев, исчезнув в коконе Зоны без следа, став быстро растворяющимися сгустками серебряной паутины. Теплые лучи рассеивали утренний легкий туман, заставляли его опускаться на траву бриллиантами росы. Перекликались спозаранок толком не проснувшиеся петухи… Валентин Александрович, посмотрев на свои новые часы, с досадой узнал, что они не работают — батарейка села в два дня.

Сумасшедшая, всю ночь дергавшая цепь, свернулась калачиком на нарах и по коридорам ДК перекатывался эхом горного обвала ее богатырский храп.

Спал и отец Анатолий, распространяя вокруг себя тяжелую завесу перегара.

Инга налила в умывальник прозрачной холодной воды…

Деревня просыпалась рано, ничем в этом не отличаясь от других деревень, оставшихся в большом мире.

А в паре километров от нее, на тридцатиметровой глубине, Вадик прощался с обитателями бункера.

Уже сказаны были последние слова, в последний раз были пожаты руки. Вадик чувствовал себя как на вокзале — когда, вроде бы, пора уже идти по своим делам, а поезд, в тамбуре которого стоит тот, кого провожаешь, все не отправляют — и это тяготит. Ну скорее же… и говорить больше не о чем — да и не успеть; но секунды ожидания тянутся патокой. Да и уезжать всегда легче, чем оставаться.

Вадик оставался.

Руслан нервно курил, Ильин принялся, было, рассказывать какую-то хохму из студенческих времен — но сам почувствовал, что несет сбивчивую галиматью, в которой теряется смысл.

Больше никто не горел желанием пообщаться — все живые мертвецы удовольствовались одной — единственной встречей в коридоре. Даже «аспирант» бочком-бочком исчез из зала во время объяснений Ильина.

Словно они чувствовали себя виноватыми перед Вадиком. Даже Ильин прятал глаза…

Нет, Вадик ни в чем их не винил. Он отдавал себе отчет, что на их месте сам пошел бы на все, чтобы закончить непрерывный кошмар ночного воскрешения. И от этого внутри сосало, словно где-то в мозгу открылась черная дыра, втягивающая в себя чувства и эмоции. Даже раздражения не было.

Мелькнула на секунду мысль, что от Вадика утаивают какую-то деталь, самую важную — но, пробежавшись мысленно по картине, нарисованной внутренним взором, Вадик не нашел никакого подвоха. Риск, конечно, был — но шансы казались неплохими. Весьма неплохими. Да и стоило рискнуть, чтобы вернуться домой — и, возможно, освободить людей от вечной тюрьмы.

И, если уж честно, Вадик сам хотел этого. Хотел стать героем в глазах жителей деревни, этаким рыцарем, повергшим ниц ужасного дракона. Хотел их обожания и благодарности… он не задумывался — что, собственно, будет с ними в его мире. Даже в голову не допускал, что, возможно, сделает им еще хуже. Не допускал сознательно.

Ильин замолчал на полуслове. Пожал руку Вадику еще раз — в этот раз рукопожатие значительно отличалось; кожа стала сухой и горячей, под ней что-то шевелилось — словно черви… И силы в нем уже не было. Профессор закашлялся, изо рта вылетала пыль… шатаясь, он сделал два шага к двери какого-то помещения, открыл ее, бросил на Вадика полный надежды и муки взгляд…

Дверь закрылась, а секунду спустя за ней раздался шум падения чего-то легкого.

— Ну вот и все — Руслан бросил окурок на пол и растер каблуком. В глубине коридора погасло сразу несколько лампочек, сорвался с потолка и закачался на проводах один из плафонов; на стенах плавно разворачивались невесомые валы паутины. — Время пришло. Не знаю, что тебе сказать…

Прямо под ногами Вадика раскрошился и с тихим треском рвущейся ткани расползся трещинами линолеум.

— Да ничего не говори. — Он вздрогнул, когда по потолку выстрелила трещина, рассыпая вниз штукатурку. Замигала и погасла еще одна лампа, прямо над ними. В темноте глаза Руслана засветились холодным призрачным сиянием.

— Нет… Спасибо, Вадим. Спасибо тебе, и — удачи. Она понадобится.

— Я сделаю, что смогу. — Над ними ожил, закрутился аварийный маячок, сначала быстро, но с каждым мгновением теряя скорость, сваливаясь в натужный ржавый хрип. — Спите спокойно.

Вадик искал слова — настоящие, не картонные штампы, но, хотя ему было, что сказать, нечем было это выразить правильно. Поэтому он просто протянул руку. Руслан пожал ее — и вдруг пальцы Вадика сомкнулись в кулак, продавив плоть призрака. Руслан превратился в дым, который медленно осел на пол серой пылью. Бункер вернулся в реальность.

Вадик вздохнул и огляделся. Полумрак, развал и запустение… он закурил, прошел несколько шагов и толкнул нужную дверь, светя себе зажигалкой. На бетонном полу кладовки стоял пыльный мешок, приготовленный для него.

Вадик вынес мешок в полумрак коридора, развязал… Канистра, кусок арматуры, сверток с каким-то тряпьем, метровый отрезок толстенного кабеля в рассохшейся изоляции, с черной массивной коробкой тумблера. Кабель заканчивался гроздью «крокодилов». Такими зажимами можно было, при желании, отчекрыжить палец…

Набор начинающего спасителя мира. Не такие уж они были беспомощные, выходит, были, раз сумели оставить ему это послание. Хотя — кто знает, чего это им стоило?

Ну да ладно, пора уже сделать свое дело — и домой, в ванну. Ох и напьется же он сегодня… Вместе с Игорем. И спрашивать его не будет, напоит силой. В конце концов, именно из-за него Вадик здесь очутился.

Он прошел за поворот коридора, по стеночке обошел чью-то высохшую мумию, ничком валяющуюся на полу. Поднялся на два этажа по лестнице — лифтом воспользоваться он побоялся. Еще одна мумия лежала на пороге давешней свинцовой двери.

Белый коридор днем производил гнетущее впечатление — темнота, разгоняемая несколькими пыльными светильниками, грязь, осколки кафеля, отвалившегося от стен… некоторые плитки отошли от пола и играли под его подошвами. Вадик остановился перед дверью центра управления, хлопнул по карману — ключи, которые дал ему профессор, оказались на месте.

Сам Ильин сидел за мертвым развороченным пультом, положив руки на кнопки. Они до последнего пытались сделать хоть что-нибудь, остановить неизбежную катастрофу — поскольку слишком хорошо представляли, чем она грозит.

Там, внизу, тела профессора уже не было. Вадик это просто знал. Бункер приводил себя в порядок после ночи.

Лишь на одной из панелей пронзительно светились несколько зеленых и красных лампочек… Вадик не знал, как он опознал высохшее тело Ильина среди других — а мумий в помещении было около десятка, но в своей правоте был уверен на все сто. Он не стал рассматривать тела ближе — хотя желание было. Странное, постыдное… подобное заставляет сдирать корку с ран и расчесывать ожоги.

Щит тихо гудел, тревожно, словно в нем поселились осы. Ощущение было такое явственное, что Вадик даже открывал его с опаской… Но внутри оказался лишь уже знакомый рубильник. Вадик секунду помедлил, а потом решительно взялся за рукоятку и рванул на себя.

Вспышка ослепила его уже привыкшие к полумраку глаза, перед ними поплыли зеленые круги. Гудение щита изменилось, поднялось до пронзительной высокой ноты — и смолкло. Вадик перевел дух…

Он попытался рассмотреть лампочки — и увидел их без труда. Они пульсировали — то разгораясь до невыносимой яркости, то скатываясь в едва различимое тление нитей накаливания. И вдруг вестибулярный аппарат Вадика дал сбой — он почувствовал невесомость, потом пол с потолком поменялись в его сознании местами — и он испуганно ухватился за раскрытую дверцу щита… из вентиляционных отверстий пульта полыхнуло стремительной вспышкой, полосками голубоватого света пробежавшей по потолку, затем бросило искрами — и пол снова занял свое место. Лампочки потухли, помещение наполнилось тяжелым запахом горелой проводки.

И — все.

Вадик аккуратно закрыл дверцу щита, застегнул ее замки, подхватил мешок и вышел в коридор. Поймал себя на том, что насвистывает какой-то легкий мотивчик — и даже слегка устыдился. Все-таки это большая гробница…

На дверь камеры перехода он лишь боязливо покосился — слишком неприятные воспоминания остались от ночного посещения. Вадик пообещал себе, что заглянет в нее на обратном пути — все равно, нужно проконтролировать… Вадик и без Ильина уже сообразил, что именно происходящее в этой комнате заставляет Выселки держаться вне времени и пространства. Итак, раз, два… Третью дверь, нужную ему, даже не попытались оформить под дерево — угрюмый стальной лист перекрывал проем. Краска давно облупилась, свернулась на металле чешуйками, но Вадик сумел разобрать некоторые буквы надписи, идущей в две строки. — «… ва… ое п… е Вход… з до… ка… щен!» Вторая фраза, видимо, означала «Вход без допуска запрещен!», над первой Вадик даже голову ломать не стал. Достал из кармана ключи, перебрал связку, оценивающе приглядываясь к каждому кусочку металла. Этот? Ну да, этот…

Язычок замка скрежетнул и убрался в дверь, Вадик потянул за ручку… Ему пришлось взяться двумя руками; дверь даже взвизгнула протестующе несмазанными петлями. По спине Вадика пробежали мурашки, словно звук напомнил ему, где он находится. Вадику отчего-то стало страшно. Черный провал дверного проема дышал сухим электричеством. И — из темноты доносилось густое гудение, снова напомнившее Вадику улей. Только, видимо, здешние осы были размером с теленка.

Опасливо переступив порог, Вадик чиркнул зажигалкой, огляделся в поисках выключателя. Черный кругляш с торчащим из него клювиком ютился на косяке. Загорелся свет — и Вадику стало немного легче.

В большом помещении стройными рядами стояли аккумуляторные шкафы, уходящие вглубь. Вадик понял их назначение, даже не вчитываясь в надписи — дверца и бок ближайшего были покрыты белой коркой окисла — из аккумулятора протекла кислота. Справа, также рядком, на станинах покоились двигатели, окутанные пыльным саваном паутины. Вот уж действительно, насекомые переживут любую катастрофу. Чем они, интересно, здесь питаются?

А на левой стене мозаикой висели щиты, все свободное пространство между ними занимали змеящиеся черные жилы кабелей. Они-то и были нужны Вадику.

Он прошел вдоль стены, рассматривая надписи. Так, это все — генераторы… господи, зачем на три движка такой огород городить?! Ага, вот эти, здоровые — основное энергоснабжение. Вадик из интереса открыл один из щитов — как и говорил Ильин, внутри все оплавилось и сгорело, словно в щит долбанула молния. А ведь это всего лишь управляющая цепь…

Нужный ему щит оказался в самом конце — он висел особняком от прочих. Один-единственный кабель спускался к нему с потолка, выходящий же терялся в переплетении черных змей среди других щитов. На входе еще просматривались чешуйки оранжевой краски. «Аварийный ввод, 380. Не отключать без согласования!!!».

Вадик, можно сказать, согласовал… Он постоял, задумчиво глядя на металлическую коробочку, небольшую, но, однако, сумевшую вместить в себя столько жизней. Развязал свой мешок, намотал на арматурину тряпки и облил маслом из канистры, соорудив импровизированный факел. Чиркнул зажигалкой… факел сначала не хотел разгораться, чадил, но все же сдался — и разбросал по помещению дрожащие отблески пламени. Вадик пристроил его на корпус ближайшего генератора, вскрыл щит и прикрепил на входе кабеля зажимы нехитрого устройства, собранного для него давно погибшими людьми. Глубоко вздохнул и повернул тумблер.

Искры посыпались фонтаном, словно из шутихи. Освещение натужно замигало и погасло, оставив метущиеся по стенам блики короткого замыкания — как от электросварки. Вадик благоразумно прикрыл глаза, иначе снова ослеп бы… по коридорам бункера прокатился тревожный зуммер — а затем стали гаснуть оставшиеся редкие лампы. Замирали за красными стеклами маячки, искрили распределительные коробки на этажах… Лифт, связывающий бункер с надземным комплексом, сам по себе пошел вверх, приподнялся на несколько метров и замер уже навсегда, окутавшись дымом. Любой электрик сошел бы с ума — электрический ток вел себя совершенно не так, как должен был бы… загорались в стенах провода, не реагировали на перегрузку автоматы. Проводка бункера билась в конвульсиях, словно агонизирующий спрут; каждая жила проводов, став маленьким магнитом, стремилась оттолкнуть от себя другие.

Щелкнули реле — питание переключилось на аккумуляторы. На древние банки, кое-где еще заполненные кислотой — но в большинстве своем уже давно протекшие, выкипевшие и осыпавшиеся шлаком, не знавшие обслуживания полвека.

Искры перестали сыпать из щита. Глаза ел едкий дым изоляции, в наступившей тишине судорожно щелкало какое-то реле. И — дощелкалось… низкий скребущий звук заставил Вадика подпрыгнуть — сработал стартер на одном из двигателей. Он натужно, с надрывом завращал коленчатый вал, и в цилиндрах все же начались вспышки.

Двигатель завелся. Два других тоже ожили, затрепетали на станинах — и Вадик едва успел подхватить падающий факел… один сдался сразу — плюнул синими искрами и затих. Второй проворачивался еле-еле, стартер, надрываясь, пытался побороть компрессию — и ежу было понятно, что не заведется он уже никогда. Вадик поднес факел поближе, осветив работающий двигатель… он не знал, что это за модель, видел такой впервые — но ему и не нужно было это знать, чтобы понять, что работать ему осталось считанные минуты. Сразу за насосом высокого давления в потолок хлестала пульсирующая струя солярки, из-под шкивов выбрасывало черное масло, широким ручьем стекающее по блоку на пол. Да и сам двигатель шел неровно, с перебоями. Не жилец… Еще максимум полчаса — и его заклинит. Снова посыпались искры из закороченного Вадиком щита — но все утихло почти сразу же, на изоляции заплясали желтые язычки коптящего пламени.

Вадик посмотрел на свой факел — масло весело выгорало. Ну и бог с ним… Вадик плеснул еще из канистры, оставив горящее пятно на полу, и, подхватив пятилитровую металлическую емкость, вышел в темный коридор, прикрыв за собой дверь.

На этот раз он не стал возиться с ключами — а просто вышиб трухлявую дверь в камеру перехода. Сияние за толстым смотровым стеклом умирало, в воздухе подрагивали лишь редкие всполохи. Ему было теперь не до Вадика — ни малейших признаков головной боли не было. Теперь Вадик мог рассмотреть внутреннюю обстановку камеры. Собственно, там и рассматривать-то было особо нечего… два излучателя, чем-то похожие на знаменитый «гиперболоид» из фильма, да темная масса ядерного заряда на возвышении в центре.

Темная?!

На корпусе заряда светилась зеленая лампочка. Еще одна, красная, мигала в спокойном темпе. Вадик потряс головой, чтобы убедиться, что ему не чудится… нет, не чудилось. Заряд ожил.

И кто его разберет, что происходило в его примитивных электронных внутренностях? Ноги сразу же стали ватными, Вадик покрылся холодным потом. Он вдруг понял, что эта дура взорвется. Обязательно взорвется, только вот — сколько времени еще в запасе?..

Значит, заряд все же был на боевом взводе?! Или… (Вадик отбросил, было эту мысль, от нее явственно тянуло шизофренией, но она упрямо вернулась) — или его включило то нечто, которое убил Вадик, отключив питание?!

Он вдруг отчетливо понял: как только остановится последний генератор и напряжение упадет — произойдет взрыв. Это — месть… месть инфернального духа, проживающего все эти годы за свинцовой дверью. Вадик вдруг отчетливо осознал это — как знал с детства, что дважды два дает четверку. Сияние по ту сторону двери было живым… оно ждало остановки двигателя. Значит — времени осталось в обрез, но оно еще есть…

А значит — нужно брать ноги в руки и тикать отсюда во все лопатки. НУ ЖЕ!!!

Первый шаг дался с трудом — ноги словно притянуло к полу огромным магнитом. Вадик запнулся о порог, едва не растянулся на полу — и это вывело его из ступора. Он бросился по коридору — неуклюже размахивая намертво зажатой в руке канистрой, высоко вскидывая колени, тонко крича в темноту бункера. Факел на бегу задувало, он почти не давал света — и оранжевое пятно тусклых отблесков двигалось вместе с Вадиком, освещая дорогу максимум на метр вперед.

Он перескочил через труп, задев его ногой — и в воздух позади с сухим треском взвилось облако пыли, в которое превратилась мертвая плоть. Вадик кинулся вверх по лестнице; она казалась бесконечной. В пролет поднимался дым — что-то горело на нижних этажах, прямо на лестничной площадке, бросая вверх дрожащий столб света. Вадик выбежал наверх, в тот коридор, по которому улепетывал от охраны… пробежал, даже не заметив, мимо входных дверей — да и невозможно было вернуться этим путем; дверные механизмы были обесточены.

Налево… направо… вторая дверь… Вадик бросился на нее всем телом — и, слава богу, она оказалась из простого дерева, иначе не избежать бы ему переломов. Здесь оказалась еще одна лестница, ведущая выше, к поверхности. Вадик взлетел вверх, пробежал по коридору. Так… теперь — не спеша, в технических помещениях заблудиться — раз плюнуть. Здесь, как говорил Ильин, находятся системы вентиляции и очистки воздуха. Третий коридор направо… еще один поворот…

И — вот он, аварийный выход. Они, Руслан и профессор, еще долго спорили — где лучше пройти, здесь или по грузовому пандусу. Сошлись на том, что лучше — здесь.

Дверь была опломбирована — тонкая стальная проволока с косяка на металлическое полотно, пришлепнутая свинцом. Рядом с колесом запора — замочная скважина, блокирующая механизм. Грозная надпись, предупреждающая об ответственности, шрифтом помельче — список имеющих допуск.

Фамилия Ильина значилась последней.

Вадик уронил канистру и хлопнул по карману джинсов… Не-ет… Он, похоже, посеял ключи.

Вадик сполз по стенке, зажав факел мертвой хваткой. Сквозь толщу металла и бетона он чувствовал, как убывает масло в картере дизеля. Вот заборник в первый раз схватил воздух — с всхлипом, слышимым даже сквозь сбивчивый стук движка. На контрольной панели генератора вспыхнула красная лампочка — чтобы тут же погаснуть, но все равно, это — начало конца… Черная, тускло блестящая лужа широким пятном растеклась по кафелю пола, заполняя своим телом швы между плитками, добралась до выгорающего пятачка масла — и языки пламени перекинулись на нее. В замкнутом помещении затанцевали робко разгорающиеся огненные султанчики, сверху шел дождик из капель солярки — и голубой волной пламя прокатилось по мокрой стене, по потолку… в помещении, наконец, взметнулся огненный смерч — а дым вытягивало во все еще работающую вентиляцию, прямиком к тому уровню, где скорчилось у стены дрожащее человеческое тело.

Лампочка на заряде замерцала чаще.

Вадик смахнул слезы. Снова слезы… кто-то говорил, что мужчины не плачут — просто не умеют этого делать. Этого бы умника сюда. Нет, ну как же обидно, твою мать!.. и его разобрал смех. Не только обидно — но еще и глупо. Все это глупо — от начала и до конца. А потому — прикольно, черт возьми!!! А кто не согласен — да пошли все подальше…

Он смеялся и плакал одновременно, размазывая слезы — и уже не знал, от чего они текут; от обиды или от смеха. Укатайка, бл… ! Е… ный бункер!!! А сам-то!!! Ребенок, бл… , конфетку отобрали! Отобрали с… ную конфетку, п… ц, б… !!! Много-много е… конфеток на ср… колечке, чтобы, б… , в ж… удобнее пихать было! Ой, б… , умора!!!

И лишь когда он заикал от смеха, то остановился. Не хотелось ничего… если бы сейчас к нему пришли и предложили последнее желание, что бы он придумал? Ну, разве что, покурить — но для этого никто не нужен, еще пара сигарет в пачке есть. Долго пачка тянется… наверное, самая долгая пачка в короткой бестолковой жизни. Три десятка отмотал — а чего добился?! Права сдохнуть под дверью. Все люди — как люди, вон, кто-то из одноклашек в банке, кто — в администрации области, у Мишки — фирма своя, и не маленькая. У всех почти — жены, дети, семьи… У Вадика же — все как в песне у Пушного: «А нормальный парикмахер никому не нужен на…»[19]

Ну и ладно. Правда, нужно покурить перед смертью…

Вадик сначала даже не осознал, что лежит поверх пачки.

Правая рука была занята мешком — и ключи он сунул в левый карман…