Потрошители времени

Глава 10

Марго вернулась в Сполдергейт в изрядно расстроенных чувствах: дождь хлестал вовсю, в небе сверкали молнии, а раненый и пропавший Бенни Катлин так и оставался где-то вне их досягаемости. После нескольких часов утомительных поисков она испытала настоящее потрясение, вернувшись в тепло и уютный свет Сполдергейта, где теоретики по вопросу личности Потрошителя продолжали свои оживленные дискуссии, ни капельки не заботясь о пропавшем туристе. Все, кроме Шахди Фероз. Марго до сих пор не поняла, почему та вызвалась идти с ними.

Как раз в ту минуту, когда они вернулись, между учеными разразился спор за право идти в Ист-Энд, чтобы установить на месте первого убийства наблюдательную аппаратуру. Разумеется, Доминика Нозетт и Гай Пендергаст кричали о своих правах громче всех.

— Мы тоже идем, и все тут.

— Но у вас отсутствует необходимая квалификация… — возражал Павел Костенко.

— У меня за плечами больше съемок скрытой камерой, чем у вас научных титулов на визитке!

— Ах ты грязный, двуличный…

— Поцелуй меня в задницу, сам двуличный! И поди…

— Довольно! — рявкнул Малькольм голосом, от которого замолчали оба. — Здесь я принимаю решение, кто идет, а кто остается! Ясно?

Даже Марго поперхнулась при виде своего жениха во гневе.

— А теперь слушайте. Мисс Нозетт, мистер Пендергаст, согласно условиям заключенных с вами контрактов, вы включены в состав группы в качестве единственных журналистов. С нашей стороны было бы ошибкой не позволить вам сопровождать членов группы наблюдателей при установке оборудования. Полагаю, вы захватили с собой миниатюрные камеры для съемки в условиях плохого освещения?

— Я свое дело знаю, — ледяным тоном отозвалась светловолосая журналистка, смерив Костенко свирепым взглядом. — И свое снаряжение.

Костенко пожал плечами и принялся разглядывать узор на ковре.

— Очень хорошо. В таком случае предлагаю вам пойти и приготовить его. Мы выходим в два ночи. Если вы оденетесь не так, как принято в Ист-Энде, или опоздаете, мы отправимся без вас. Дальше. Марго, будь добра, помоги им подобрать костюмы. Никто из них еще не бывал в Ист-Энде, кроме доктора Фероз, но помоги и ей. Вы мне будете нужны, инспектор, — повернулся он к Конрою Мелвину, старшему инспектору Скотланд-Ярда, назначенному главой группы наблюдателей. — Остальные могут заняться подготовкой приемной и записывающей аппаратуры на крыше и в подвале.

Нельзя сказать, чтобы роптания не было вовсе, но прибывшие в Лондон с предыдущими открытиями Врат члены группы явно уже привыкли подчиняться Малькольму как старшему гиду.

— Очень хорошо. Мне кажется, у вас у всех найдутся дела получше, чем стоять в вестибюле, разинув рты.

Толпа ученых и журналистов мгновенно рассосалась. Похоже, ситуация показалась забавной только Конрою Мелвину. Выходя последним, инспектор озорно подмигнул Малькольму. А потом Марго наконец осталась с Малькольмом наедине.

— Боюсь, Марго, тебе не понравится то, что я тебе сейчас скажу.

— Ох нет, Малькольм, пожалуйста, не оставляй меня здесь!

Он поморщился.

— Ты не поняла. Все с точностью наоборот. — Он рассеянно почесал затылок. — Это все проклятая история с Катлином. Слава Богу, что ты здесь. Мне нужно работать с Гилбертами, организовывать поиски. Мы должны проверить больницы, заводские лазареты — все места, где Катлин мог искать медицинской помощи.

Марго поперхнулась, вдруг увидев, к чему он клонит.

— Малькольм… Я… я не готова одна управляться со всей этой шайкой…

Малькольм ухмыльнулся.

— Отлично. Я рад, что у тебя хватает ума признаться в этом. Я не собирался посылать тебя одну. Тэнглвуд славный парень, и он провел в Ист-Энде немало времени.

Марго нахмурилась.

— Не слишком ли странное это место для туристов? Малькольм неловко прокашлялся.

— Туры по борделям, — пояснил он. Ох!

— Какая мерзость!

— Он в этом не виноват, Марго. Он — служащий «Путешествий во времени». Если он хочет сохранить свое место, ему приходится водить клиентов туда, куда им хочется. Даже если это грязный бордель на задворках Уоппинга.

— Тьфу. Надеюсь, они там подцепят чего-нибудь противного.

— Время от времени и цепляют, — не без ехидства заметил Малькольм. — У врача в Сполдергейте всегда наготове солидный запас пенициллина. Собственно, именно по этой причине лондонские куртизанки начиная с восемнадцатого века носят перстни с изображением черепа.

Марго пробрала дрожь. Несчастные женщины, которым бедность не оставила никакого выбора, кроме как рисковать заразиться сифилисом — в эру, когда пенициллина еще не знали, так что болезнь неизбежно вела к разрушению тела и психики.

— Ладно, — устало произнес Малькольм. — Значит, с этим решено. Я бы советовал тебе нарядиться не мальчишкой-оборванцем, а девицей. Так у тебя будет меньше шансов влипнуть в какую-нибудь историю, тем более в обществе группы наблюдателей. Только не иди безоружной, милая. Я тебя посылаю не на пикник.

Она кивнула.

— Уж поверь мне, безоружной не пойду. Я пригляжу за ними и пригоню обратно сразу же, как только они установят на место оборудование.

Малькольм протянул к ней руки, и она упала в его объятия, крепко-крепко прижавшись к нему на долгую минуту. Он поцеловал ее с такой страстью, что у нее голова пошла кругом. Он оторвался от нее, потом прижался своим лбом к ее и вздохнул.

— Я бы все отдал, чтобы… Но я должен заняться поисками Бенни Катлина.

— Я понимаю.

Он поцеловал ее еще раз и вышел. Марго тряхнула головой, приходя в себя, потом поднялась наверх и принялась помогать вновь прибывшим выбрать себе наряды, достаточно оборванные для Ист-Энда. Доминике Нозетт пришлось помочь одеться. Хорошо хоть, Шахди Фероз уже бывала по эту сторону Британских Врат.

— Правда, по большей части в Вест-Энде, — призналась та с легкой улыбкой, посмотрев на предложенные ей одеяния. — Я по крайней мере знаю, как носить нижнее белье.

Доминика Нозетт явно ожидала от Марго, что та будет помогать ей, как какая-то горничная, — нельзя сказать, чтобы последнюю это слишком радовало. «Три месяца такого?» Марго чертыхнулась про себя, завязывая шнурки корсета мисс Нозетт. «Первым делом остригу ее славные волосы и суну ее в мальчишечью одежду погрязнее!»

Ко времени, когда часы над камином в гостиной Сполдергейта пробили два ночи и они приготовились выезжать на одном из принадлежавших «Путешествиям во времени» экипажей, Малькольм уже несколько часов как прочесывал больницы и фабричные лазареты в поисках хоть каких-то следов пропавшего туриста. Дуглас Тэнглвуд загнал ученых в просторную карету с жестким верхом и занавесками на окнах, чтобы скрыть от посторонних взглядов их резко контрастирующий с роскошью экипажа оборванный вид. Всю дорогу они провели в молчании, но напряжение не отпускало. Даже Марго, больше переживавшая за безопасность Малькольма, обнаружила, что это висевшее в воздухе ожидание заразило и ее.

Через три часа они узнают.

После полутора веков тайны они узнают все.

Если только все пойдет как надо. Если она сделает все как надо. Если не подведет оборудование…

Когда они остановились наконец у Тауэра, расположенного, можно сказать, у самых врат Ист-Энда, отделяя его от более благополучных кварталов к западу, Доминика Нозетт потрясенно ахнула и ткнула пальцем в неясно выступавший из темноты силуэт.

— Мост! — прохрипела она. — Что случилось с мостом? Кто его развалил?

Даг Тэнглвуд усмехнулся.

— Успокойтесь, мисс Нозетт, Тауэрскому мосту не причиняли никакого ущерба. Его просто еще не достроили до конца. — Вспышки молний высвечивали стальные фермы, еще не связавшие два берега Темзы. Знаменитую каменную облицовку устоев еще не выложили. — Видите ли, вокруг этого моста до сих пор кипят споры. Камень поверх металла — неслыханное дело, рискованно.

— Споры? — фыркнула блондинка, явно решившая, что Тэнглвуд потешается над ней. — Вздор. Тауэрский мост — национальный памятник!

— Будет памятником, — вмешалась Марго. — Пока что это всего лишь новый мост, позволяющий судам проходить напрямую к докам на южном берегу, избавляющий тем самым от необходимости перевозить грузы пять миль по суше, и все-таки просто мост.

— Чушь!

Марго пожала плечами.

— Привыкайте. Это не тот Лондон, который вы покидали пару дней назад, мисс Нозетт. Советую вам не забывать этого. А теперь пошли, ладно? У нас нет времени стоять и препираться по поводу какого-то глупого моста, который к тому же еще и не достроили.

Они двинулись в путь — Даг Тэнглвуд возглавлял процессию, Марго и Шахди Фероз — замыкали, в то время как Доминика Нозетт и Гай Пендергаст, понизив голос, спорили о чем-то с Конроем Мелвином. Пабы уже закрылись, и свет в домах погас, пока рабочий люд досыпал свои последние часы перед рассветом, когда им снова придется вставать и зарабатывать себе на пропитание.

— Очень многие улики свидетельствуют против Фредерика Бэйли Диминга, не так ли? — тихо спрашивал Гай Пендергаст.

— Этот мелкий мошенник с мозговой горячкой? — брезгливо поморщился Конрой Мелвин. — Тот, что убил жену и детей, перерезав им глотки? Его повесили в девяносто втором.

— Но разве пресса не называла его настоящим Потрошителем? — заметила Доминика Нозетт. — И Скотланд-Ярд тоже? Много лет его посмертная маска выставлялась в Скотланд-Ярде именно как маска Потрошителя.

Конрой Мелвин пожал плечами.

— Ну, в свое время этот парень был довольно известен благодаря своей жестокости, к тому же в момент совершения убийств он находился в Уайтчепле. Вооруженный ножом — так, во всяком случае, заявляли свидетели. Но, — не без ехидства добавил инспектор, — ни одной настоящей улики против него не было. Скорее всего он был простым спившимся, подверженным припадкам моряком с дурным характером и мерзкой привычкой убивать свою семью, когда прокормить ее становилось уже слишком накладно.

— Славный парень, — пробормотала Марго, заработав ехидный взгляд Шахди Фероз.

Доминика Нозетт, спрятавшая под шляпкой миниатюрную видеокамеру, повернулась к инспектору — судя по всему, имевшее место «интервью» должно было войти в ее фильм.

— Тогда кто, вы считаете, это был?

— Не знаю, мэм; потому мы сегодня и здесь с вами, разве не так? Давайте-ка подождем немного и увидим сами, а?

Доминика Нозетт, от которой не так-то просто было отделаться, переключилась на шедших за ними Марго и Шахди Фероз.

— А вы как считаете, доктор Фероз? Вы ведь ни разу не называли имя того, кого подозреваете вы, несмотря на все эти занятные теории насчет сатанистов или повитух-лесбиянок. Ну же, доктор Фероз, признайтесь, кого подозреваете вы?

Ни Шахди Фероз, ни Доминика Нозетт не заметили пристального взгляда неряшливо одетого человека, почти невидимого в тени и резко свернувшего, чтобы пристроиться к ним сзади. Но Марго заметила. Она заметила и тяжелый кастет у него на руке, и оценивающий взгляд, который он бросил на Шахди Фероз и ее полотняную сумку. Он явно слышал, как Доминика Фероз назвала ее доктором, и решил, что в сумке наверняка найдется, чем поживиться. Может, лекарства, которые можно будет продать, или еще чего. Марго обернулась к нему и разразилась тирадой, заставившей замереть на месте не только этого громилу, но и весь отряд наблюдателей.

— Ну, что глазенапы вылупил? — пронзительным голосом выкликнула она, подступая к нему с угрожающе сжатым кулачком. — Или доктора не видывал, рвань позорная? Я ее в «Лондонского коня» по делу веду, вот оно как, а ты на ейную сумку глаз положил, а то нет? Я таковских, как ты, насквозь вижу, до самого сучьего потроха ихнего, а ты не на таковских напал — я таких враз узнаю, ежели они чего супротив леди задумают! Вот огребешь по мордасам — еще кровавой юшкой умоешься! А ну пошел!

Марго и сама сжимала кастет со свинчаткой — сжимала так сильно, что костяшки пальцев побелели. Неряшливо одетый тип остановился, разинув рот, потом рассмеялся и сплюнул сквозь гнилые зубы.

— Ну здорова языком чесать, шалава! Нужна мне твоя баба, тоже еще скажешь. Да я скорей со своей клячей схвачусь, как она назюзюкается, чем с тобой лаяться. Тьфу!

Он повернулся и исчез, только неприятный смех его доносился до них из темноты. Марго постепенно, палец за пальцем, ослабила хватку на кастете, потом повернулась и обнаружила рядом Дага Тэнглвуда, сунувшего руку в карман с пистолетом.

— Неплохо сработано, — заметил он вполголоса, — хотя и чуть слишком театрально. Леди и джентльмены, нам нельзя отставать от графика. Прошу вас, идем дальше.

Только тут Марго заметила, что члены группы наблюдателей украдкой косятся на нее через плечо, а Гай Пендергаст и Доминика Нозетт так и вовсе смотрят на нее, разинув рот. Впрочем, первой нарушила потрясенное молчание Шахди Фероз.

— Вот это да! Что вы ему такого сказали? Это вроде даже не по-английски! Правда? — неуверенно добавила она.

Марго смущенно кашлянула.

— Ну, не совсем. Это был диалект кокни. Конечно, это не литературный английский язык.

— Но все-таки, что вы сказали? — не отставала от нее ученая. — И что он вам ответил?

— Ну… — Марго помолчала, припоминая. — Я говорила ему, что у него внешность так себе, что он задумал напасть на доктора из церковного прихода, которого я провожаю в Лондонскую больницу, то есть вас. Я пообещала ему, что, если он только дотронется до вас, я дам ему по зубам кастетом, так что пусть себе проходит. А он… он ответил мне, что я выражаюсь не слишком красиво и что он не хотел ничего плохого. Сказал, что он скорее подерется со своей пьяной женой, чем будет путаться со мной. — Марго чуть улыбнулась. — В общем-то, говоря, что я грубо выражаюсь, он был прав. Кое-что из того, что я говорила, было просто ужасно. Порядочная леди могла бы упасть в обморок, пойми она хоть половину того, что я сказала.

Доминика Нозетт захихикала в полнейшем восторге:

— Милочка, да вы настоящее сокровище! Нет, правда, вас ждет блестящая карьера. Почему вы решили податься именно в разведчики? По дедовским следам, верно?

Марго не слишком хотелось говорить о своей семье. Слишком многое из того, что ее касалось, продолжало причинять ей боль.

— Нам, право же, не стоит обсуждать здесь ничего, связанного с Верхним Временем, мисс Нозетт. Этот жулик привязался к нам потому, что он подслушал наш разговор. Вы назвали мадам Фероз ее научным титулом, и это заставило его заинтересоваться нами и в первую очередь содержимым ее сумки. Здесь, в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, очень мало женщин-врачей, и это привлекло его внимание. Если позже, в Сполдергейте, вам захочется еще поговорить о ремесле разведчика, что ж, я к вашим услугам, но не сейчас. И пожалуйста, не надо задавать столько вопросов о подозреваемых, пока мы на улице. Сами-знаете-кто еще не наносил удара, несмотря на убийства на Пасху и в августе, которые припишут ему уже завтра утром. И поскольку прозвище не получит широкой известности до тридцатого сентября, когда после двойного убийства его письма опубликуют в газетах, обсуждение этой темы должно быть ограничено стенами Сполдергейт-хаус.

Доминика бросила на нее упрямый взгляд, но тут же расплылась в улыбке.

— О, ладно. Не сомневаюсь, вы просто заботитесь о нашей безопасности. Но я возьму-таки это интервью, мисс Смит!

Марго так и не поняла, льстит это ей или тревожит.

А потом они подошли к повороту на Бакс-роу, и все разговоры стихли сами собой, когда наблюдатели принялись за работу. Они расставляли по заранее намеченным местам аппаратуру: мини-камеры, системы инфракрасного видения, крошечные, но мощные микрофоны и такие же крошечные передатчики, которые передадут звук и изображение на другой конец Лондона. Все работали молча, в спешке, пока не проснулись обитатели домов напротив. Стоило Конрою Мелвину воткнуть в гнездо последний штекер, как в конце улицы показался констебль, совершавший очередной обход своего участка.

— Это еще что? — подозрительно покосился на них полисмен..

— Никакой бузы, начальник, — поспешно отозвался Даг Тэнглвуд. — Так, гуляем, верно? А ну, шпана, идем, пропустим еще по одной, а?

— Ага, — буркнула Марго, — Ужрешься как свинья, а я потом тащи тебя!

— Заткни пасть, дура! Не срамись перед начальником и меня не срами!

Констебль все так же подозрительно смотрел, как Дуглас Тэнглвуд и Марго гонят остальных с Бакс-роу обратно на Уайтчепл-роуд. Впрочем, за ними он не пошел, а двинулся дальше по обычному пути. Марго с облегчением перевела дух.

Напряжение не отпускало ее всю дорогу обратно до Сполдергейт-хаус, где и ее захватила разворачивающаяся в Ист-Энде драма. В подвале особняка как раз делали пробную запись. Камеры запечатлели беспорядки в одном из домов напротив, где за возвращением домой пьяного мужа последовала потасовка. Крики и ругань, доносившиеся из дома, были явно не по-английски. Ругались даже не на кокни. Возможно, по-болгарски. В Ист-Энде проживало множество иммигрантов, так что определить язык было порой весьма сложно. Шум усилился, послышался звон бьющейся посуды, а потом все стихло, если не считать женского плача.

На улицу и окружавшие ее дома вновь опустилась тишина. За следующие три часа перед объективами камер несколько раз прошел констебль, совершенно одинокий на улице, не освещенной даже газовыми фонарями. Тихо было и в подвале Сполдергейт-хаус. Ученые и техники ждали, пили кофе, колдовали с аппаратурой. По мере того как стрелки часов неуклонно приближались к намеченному часу, напряжение в подвале особняка сгустилось настолько, что его можно было кромсать ножом Потрошителя. За десять минут до расчетного времени включили записывающую аппаратуру, хотя в кадре пока не было ничего, кроме пустынной булыжной мостовой.

— Проверьте резервные магнитофоны, — буркнул Кон-рой Мелвин. — Надо, черт возьми, быть уверенными, что запись идет по нескольким каналам.

— Номер два — идет запись.

— Номер три пишет.

— Четвертый тоже включен.

— На пятом проблемы со звуком. Сейчас разберусь.

Марго, которой все равно нечего было делать, кроме как смотреть на застывших у пультов специалистов, вдруг встрепенулась при мысли о том, как там Малькольм. Почему он еще не вернулся? Прошло ведь уже несколько часов с тех пор, как он отправился на поиски по лондонским больницам. Сколько их в Лондоне? Этого Марго не знала. После всей работы, что проделал он за последние несколько недель, обустраивая базовый лагерь и помогая ученым освоиться в Ист-Энде, он пропускал самый исторический момент: минуту, когда они наконец узнают, кто же на самом деле такой этот Джек-Потрошитель. Будь он проклят, этот Бенни Катлин! Ну почему этот идиот для перестрелки в «Пикадилли» из всех ночей выбрал именно эту…

— О Боже! — нарушил тишину взволнованный голос Павла Костенко. — Вон они!

У Марго невольно перехватило дух.

Джек-Потрошитель появился в кадре, не спеша сопровождая ничего не подозревающую Полли Николз навстречу ее смерти.

Ночь выдалась такой, каким было все прошедшее лето: холодной и сырой. Дождь заливал мостовые, неожиданно стихал и так же неожиданно начинался снова. Гром рокотал над крышами из плитняка, словно колеса тяжело нагруженной повозки по булыжной мостовой. Вспышки молний озаряли низко нависшие тучи, подкрашенные багровым отсветом зарева: в порту снова что-то горело. Было полтретьего утра пятницы, последнего дня уходящего августа.

Джеймс Мейбрик задержался на секунду на покрытой лужами мостовой Уайтчепл-роуд, глядя на медленно плетущуюся перед ним женщину, за которой следил еще с вечера. Руки, которые он грел в карманах темного плаща, зудели в ожидании предстоящего наслаждения. Пальцы правой сжимали жесткую деревянную рукоять ножа. Он улыбнулся и пониже опустил на глаза темную фетровую кепку — одну из нескольких, купленных им в разных углах Лондона ради этой работы.

Женщина, за которой он следовал на некотором расстоянии, плелась на восток по Уайтчепл-роуд, время от времени прислоняясь к стенам домов отдохнуть. Она была невелика ростом — где-то около пяти футов и двух дюймов, — и лицо ее раскраснелось от выпитого за вечер спиртного. Высокие скулы, смуглая кожа, серые глаза, каштановые волосы, в которых начинала проглядывать седина… На взгляд ей можно было дать от тридцати до тридцати пяти лет, но Мейбрик знал о ней все, что вообще можно было знать об этой маленькой пьянчужке, за которой он так терпеливо крался. Джон Лахли рассказал Мейбрику о Полли Николз все. Все о тех годах, что она провела шлюхой на улицах Уайтчепла.

Этой «Хукерше», как назвали бы ее американцы в Норфолке в честь генерала, во время Гражданской войны поставлявшего таких женщин в солдатские лагеря, было сорок четыре года. Красавицей ее назвать было трудно. Должно быть, ей нелегко заставлять своих клиентов платить за те услуги, которые она предлагала на продажу. Улыбка ее выставляла напоказ гнилые зубы, а смуглое лицо украшалось шрамом над бровью. Она была замужем, эта Полли Николз, — женой и матерью пятерых жалких детей. Помоги им Боже, с такой-то матерью. Мэри Энн Уокер — Лахли назвал ему и ее девичье имя — вышла замуж за Уильяма Николза, пять или шесть раз уходила от него (по его собственному признанию), прежде чем бросить окончательно и его, и детей ради «работы» на улицах. Бедолаге Уильяму даже удалось убедить суд лишить ее содержания, доказав, что она промышляет проституцией.

Даже ее родной отец, Эдвард Уокер, уважаемый кузнец из Кэмбервелла, не смог жить с ней, пока она превращалась в ту жалкую тварь, за которой Джеймс Мейбрик шел в эту промозглую августовскую ночь. Отец долго ругался с ней из-за ее пьянства и в конце концов выгнал из дома. Теперь она проживала — губы Мейбрика брезгливо скривились при одной мысли о том, что это можно назвать проживанием, — в холодных комнатах ночлежек, расположенных на печально известной Флауэр-энд-Дин-стрит или не менее знаменитой Троул-стрит, каморки которых сдавались преимущественно дешевым шлюхам. В Уайтчепле было множество подобных ночлежек; в некоторых из них даже разрешалось сдавать постели мужчинам и женщинам вместе, как бы кощунственно это ни звучало. «Чертовы четверть мили», как назывался в народе отрезок Коммершл-роуд от Троул-стрит до Флауэр-энд-Дин, уже много лет считались едва ли не самым опасным местом в Лондоне.

Все это было известно Джеймсу Мейбрику даже слишком хорошо, ибо на заре своей карьеры, работая клерком в конторе торговца хлопком, он сам некоторое время жил в Уайтчепле. Здесь он повстречался со славной рабочей девушкой по имени Сара и женился на ней, здесь она жила до сих пор втайне от той богатой и вздорной сучки, на которой он женился много лет спустя и с которой жил в богатом особняке в Ливерпуле. Флори, эта змея подколодная, узнала о существовании Сары всего несколько недель назад и даже посмела потребовать от него развода — это после того-то, что сама вытворяла с этим Брирли! Джеймс только посмеялся над ней и посоветовал хорошенько подумать над собственным будущим перед тем, как предпринимать подобный шаг. Пусть подумает, пусть прикинет все свои долги у портных, оплатить которые она сама никак не сможет. Если хочет избежать позора, если не хочет срамиться сама и срамить своих невинных детей, пусть удовлетворяет его аппетиты, оставит бедняжку Сару в покое и вообще молчит в тряпочку.

Джеймс заходил к Саре сегодня, перед тем как появиться у д-ра Лахли. Ему доставляли удовольствие эти тайные визиты к драгоценной первой жене, которая не осуждала его за тягу к деньгам Флори, к положению в обществе, которая скромно жила на те деньги, что он ей давал. Хорошая девушка Сара — богобоязненная, не пожелавшая уехать из Уайтчепла, от своих единственных родственников, чтобы разрушить его карьеру. Хорошо хоть, Саре никогда не придется зарабатывать себе на жизнь на этих улицах. Даже местные спиталфилдские священники приходили в ужас и отчаяние от преступных наклонностей здешних жителей.

Джеймс Мейбрик улыбнулся в темноте. Ничего, по поводу одной местной жительницы им отчаиваться больше не придется. Уже три с половиной часа он бесшумно скользил за Полли Николз, пока та пыталась заработать четыре пенса себе на ночлег, — с самого того момента, как его провожатый, его наставник, д-р Джон Лахли окликнул ее. Одежда, в которую нарядился его замечательный учитель, заметно изменила его внешность, что весьма нравилось Джеймсу — почти так же, как нравилось ему это бесшумное преследование по ночным улицам. Бутафорская борода, которую Мейбрик купил ему в одной из театральных лавок в Сохо, перекрасив затем в другой цвет, сделала Лахли таким же незаметным, как тысячи других неряшливо одетых рабочих, спешивших по Уайтчеплу из одного кабака в другой.

Лахли заступил Полли Николз дорогу и улыбнулся ей в лицо.

— Привет, дорогая. Сырой выдался вечер, не так ли?

Доктор, чье лечение помогло Мейбрику чувствовать себя намного сильнее и бодрее, бросил короткий взгляд через плечо шлюхи на притаившегося в тени Мейбрика и чуть заметно кивнул, подтверждая, что это та самая Полли Николз, ради убийства которой он и привел сюда Джеймса. Полли Николз улыбнулась Джону Лахли обычной оценивающей улыбкой уличной женщины.

— Привет. Да уж, немного сыровато.

— Немного, — согласился Лахли. — Такой леди, как вы, не стоило бы выходить в такую погоду с непокрытой головой.

— Ух ты, сразу видно чуткую душу! — Она игриво провела пальцами по его руке. — И то сказать, была бы пара лишних монет, купила б я себе славную модную шляпку от дождя.

— Надо же, какое совпадение, — снова улыбнулся Лахли. — У меня как раз случилось несколько лишних монет. Она весело рассмеялась.

— И что может поделать леди, чтоб разделить такое богатство, а?

— Считайте, что это подарок. — С этими словами врач сунул ей в ладонь флорин.

Она опустила взгляд на лежащую в ее заскорузлой ладони монету и застыла с открытым ртом.

— Флорин? — Эта жалкая пьянчужка держала в руке монету, стоимость которой равнялась двадцати четырем пенсам: в шесть раз больше той цены, за которую она продавала себя этой ночью. Или, пользуясь другой мерой, стоимость шести стаканов джина. Полли покосилась на Лахли с неожиданной подозрительностью. — За что это вы даете мне цельный флорин, а? — Жадность боролась с опаской на ее маленьком, некогда изящном лице.

Джон Лахли одарил ее теплой улыбкой.

— Это маленький знак признательности. От нашего общего друга. Эдди шлет вам свой привет, мэм. — Он дотронулся рукой до козырька своей мятой кепки. — До него дошло, что еще один наш общий приятель, молодой человек по имени Морган, одолжил вам несколько принадлежавших ему писем. Эдди не терпится перечитать их, видите ли, вот он и попросил меня, не откажу ли я ему в любезности переговорить с вами насчет того, чтобы продать их ему нынче вечером.

— Эдди? — поперхнулась она. — Ох, мамочки! Чтоб мне провалиться, это, значит, все письма!

Мейбрик сжал рукоять ножа в кармане и улыбнулся.

Джон Лахли отвесил этой грязной маленькой шлюхе шутовской поклон.

— Считайте этот флорин обещанием будущей награды вашей щедрости в этом… гм… деликатном деле.

— Ну… да, я, можно сказать, женщина деликатная. И то сказать, мистер Эдди очень добр, что послал цельный флорин в знак расположения. Но тут вон оно что: нету у меня при себе этих писем нынче. Схожу да заберу их, вот как. Оно ведь как: припрятала я их, для Моргана-то, — поспешно добавила она.

— Ну разумеется, мадам. Но мы ведь встретимся после того, как вы их заберете? Назовите время и место, и я принесу вам награду гораздо более щедрую, чем этот жалкий флорин.

— А то как же! Дайте мне на все про все ночь, идет? Может, встретимся утром, а?

Мейбрик снова стиснул нож, на этот раз от ярости. Нет! Он не в силах ждать целый день! Эту шлюху надо покарать сейчас! Этой же ночью! Джон Мейбрик словно видел перед собой свою обнаженную жену в объятиях любовника, и это видение жгло его, распаляя острое желание убить эту грязную потаскуху, выставляющуюся перед ними так, словно она достойна дышать с ними одним воздухом. Полли Николз, какая-то жалкая шантажистка, грязная шлюха…

— Вы должны понять, — говорил ей тем временем Джон Лахли. — Эдди действительно не терпится перечитать эти письма. Я встречусь с вами здесь же, сегодня ночью. Не позднее, скажем, полчетвертого утра. Этого времени вам с избытком хватит, чтобы забрать письма, купить себе что-нибудь выпить и поесть, возможно, даже купить себе красивую новую шляпку, чтобы защитить ваши прекрасные волосы от этого жалкого дождя.

Она возбужденно закивала:

— Да, да, это в самый раз, полчетвертого утра, не позже. Буду, буду я здесь и письма прихвачу.

— Очень хорошо, мадам. — Лахли снова шутливо поклонился ей. — Только не забудьте про шляпку от этой сырости. Нам не хотелось бы, чтобы вы простудились до смерти в такую сырую ночь, как эта. — Губы его скривились в безмолвной улыбке.

Обреченная шлюха беззаботно рассмеялась:

— Ох уж нет! Этого не надобно! Может, хотите пройтись куда, где сухо да тепло, а? — Она провела рукой у Лахли в паху.

Это даже развеселило Мейбрика: надо же, эта грязная маленькая потаскушка продает себя тому, кто несет ей смерть. Это возбуждало его почти так же, как мысли о том, как он будет ее убивать. Он надеялся, что Лахли отволочет ее в ближайшее укромное место и там отколотит эту беззубую шантажистку как следует.

Джон Лахли хитро улыбнулся ей.

— Разумеется, мадам. — Он снова приподнял кепку. — Мало что доставило бы мне больше наслаждения, но боюсь, долг зовет меня находиться рядом с Эдди.

— Ох, да? Ну раз так, скажите мистеру Эдди — спасибо ему за деньги и что я куплю ко встрече добрую шляпку.

Мейбрик едва сдерживал распиравшую его жажду крови. Надо же, досада какая! Он стискивал рукоять ножа с такой силой, что рука заболела. Черт подери, ему хотелось резать сейчас же! Но ему придется ждать, пока эта шлюха не найдет Лахли письма, а это еще несколько часов. «Я ее на куски разрежу, — яростно мечтал он, — вспорю ножом, наизнанку выверну, и пусть дождь вымоет всю грязь из ее гнусной утробы, которой она так легко торгует…»

Лахли отвесил ей церемонный поклон, оценить который она все равно не могла, и проводил ее взглядом, пока она ковыляла по Уайтчепл-роуд. Мудрый наставник Мейбрика подробно проинструктировал его, как именно должен он убить эту сучку, чтобы не забрызгаться кровью самому. Блестящий врач и оккультист, он нацелил его на худших из тех, кто торговал собой на этих улицах. Что ж, это достойные цели для той ярости, что копит он в себе на ту сучку, которая сегодня, поди, лежит со своим любовником в Ливерпуле. При мысли об ожидавшем его наслаждении Мейбрик почти любил своего наставника. Когда Полли, пьяно шатаясь, исчезла в ночи, Лахли молча повернулся, улыбнулся Мейбрику и пустился за ней следом.

Мейбрик шел немного позади, улыбаясь сам себе и нежно лаская пальцами деревянную рукоять ножа. Первым делом Полли Николз посетила заведение, где продавалась одежда сомнительного происхождения. Там она приобрела коричневое пальто, застегивавшееся на семь больших медных пуговиц, и подходящую соломенную шляпку черного цвета с отделкой из черного бархата. Довольно хихикая, она надела все это и тут же поспешила по мокрым от дождя улицам от паба к пабу, быстро пропив все, что осталось от серебряного флорина.

Дважды им с Лахли пришлось пережидать в тени, пока она исчезала в укромном месте с клиентом заработать три или четыре пенса, как она объясняла каждый раз, «на ночлег». И оба раза, как только она получала эти деньги, они продолжали идти за ней до следующего паба, где она спускала эти деньги на джин. Далеко за полночь она, шатаясь, вышла из очередного заведения под названием «Горячая сковорода» и нашла очередного клиента за четыре пенса. Она потратила эти деньги так же быстро, как и предыдущие.

Ночь все тянулась. Примерно в полвторого она вернулась к ночлежке по Троул-стрит, 18, и задержалась там на кухне на несколько минут, пока домовладелец не вывел ее на крыльцо.

— Ступай зарабатывай, дуся, — заявил он ей. — И без денег больше не являйся.

— Прибереги для меня постель, идет? — попросила она его. — Я скоро… Для меня заработать — плевое дело. Вон, видал, какая у меня шляпка? — Она нежно провела пальцами по полям своей соломенной шляпки. — Были у меня нынче денежки, а будет еще больше. Правду говорю, скоро приду с деньгами на ночлег… и еще останется.

И снова они тащились за ней по улицам — явно в поисках нового клиента, чтобы заплатить за порцию джина в ожидании половины четвертого. Возможно, она уже забрала письма, которые искал Лахли, из комнаты, заплатить за которую у нее пока не было денег и которая ей больше не понадобится. Мейбрик бесшумно скользил за ней в темноте, как и невидимый Джон Лахли — неясная тень чуть впереди, только лицо иногда белело, высвеченное вспышкой молнии. Раскаты грома раздражали Мейбрика сильнее, чем дождь. Дождь ему пригодится, чтобы смыть кровь, которой он окропит эти улицы…

Полли Николз шаталась по улицам почти целый час. За это время ее услуги были отвергнуты несколькими клиентами. Следом за ней они уже подходили к углу Уайтчепл-роуд и Осборн-стрит, когда она вдруг помахала рукой какой-то женщине, идущей по Осборн-стрит.

— Ба, уж не Эмили Холланд ли это? — хихикнула она. — Где пропадала, Эмили?

Эмили Холланд была значительно старше, чем Полли Николз, — почти ровесница Мейбрика, как он решил, хотя на вид ей можно было дать куда больше его пятидесяти. Эмили приветствовала пьяную проститутку с изрядным удивлением.

— Полли? Вот уж не ожидала встретить тебя в такой час! Чего это ты разгуливаешь так поздно? А я-то из Шедуэллских доков. Пожар смотрела. — Эмили махнула рукой в сторону порта, небо над которым и впрямь окрашивалось еще заревом. За эту ночь это был уже второй пожар. — Так что ты делаешь в такой час, Полли? Я-то думала, ты воротишься на Флауэр-энд-Дин вместе со мною, Энни да Элизабет. Ты ж была ведь в «Белом доме» с нами вчерашней ночью.

— Была-то была, — кивнула Полли, не без труда ворочая языком. — Да только вишь ты, надо еще деньжат раздобыть на ночлег. Этот поганец не пускает меня на ночлег без денег.

— Полли, да ведь уж полтретьего утра! — Словно эхом на эти слова пробили часы на соседней церкви. — Слыхала? Почему это у тебя до сих пор нету денег на ночь?

— Ну, были у меня деньги. Три раза были. — Она с отсутствующим видом дотронулась до своей новой шляпки. Впрочем, про флорин и письма она не сказала ни слова, что, пожалуй, было к лучшему, иначе Мейбрику пришлось бы убивать еще и эту, новую шлюху, Холланд. Лахли ясно сказал, что никто из этих грязных проституток не должен знать об этих важных письмах. Воистину Мейбрик оказывал всей Англии большую услугу, избавляя ее улицы от той грязи, олицетворением которой была Полли Николз.

— Три раза, Эмили, — повторяла тем временем Полли, — три раза были у меня деньги, и все пропила. Все до последнего пенни. Три раза. Да ты не хмурься. Будут у меня денежки, и скоро будут, тогда и вернусь к тебе с девочками. — Она похлопала по карману и пьяно хихикнула. — Так что до скорого.

Простившись с Эмили Холланд, Полли неверным шагом двинулась в новом направлении — по Осборн-стрит в направлении Шедуэллских доков и пожара, — возможно, она рассчитывала найти среди зевак платежеспособных клиентов. Подруга вполголоса пожелала ей вслед доброй ночи, с минуту смотрела ей вслед, потом печально покачала головой, пожала плечами, поплотнее запахнула шаль и продолжила свой путь по Осборн-стрит в противоположном направлении. Джеймс Мейбрик выждал, пока Эмили Холланд не скроется в ночи, и снова пустился в погоню. Джон Лахли тоже вышел из укрытия.

— И то сказать, хоть кости погрею, на пожаре-то, — донесся до Мейбрика голос Полли. Она пьяно засмеялась и подошла к толпе, собравшейся у Шедуэлла смотреть на то, как горят портовые склады. Там царил хаос. Пожарные поливали водой горящий склад и несколько соседних с ним, также обреченных. С реки огонь заливали с пожарных судов, пытаясь не допустить распространения этого пылающего ада дальше.

Более двух столетий миновало со времени Большого Пожара, но Лондон так и не забыл катаклизма, уничтожившего почти всю британскую столицу. Единственным положительным последствием того пожара, заставившего тысячи людей бежать из своих домов и бессильно смотреть на то, как гибнет в огне все их добро, было полное искоренение Черной Смерти. С той поры бубонная чума не вспыхивала в Лондоне ни разу.

Во всяком случае, именно та чума. Зато чума другого рода — тысячи проституток и шлюх — продолжала осквернять столицу величайшей империи на земле. Ничего, этой ночью Мейбрик начнет свой поход за искоренение этой смертоносной чумы. Он улыбнулся, набрался терпения и принялся следить за попытками Полли Николз подцепить клиента.

Несмотря на поздний час, все прилегающие к месту пожара улицы были запружены людьми. Сырой воздух был наэлектризован опасностью. Как и Лахли, Мейбрик старался не углубляться в толпу, поэтому довольно быстро потерял пьяную Полли Николз из виду. Царившая в Шедуэлле атмосфера напоминала карнавальное безумие. Алкоголь лился рекой. Неустанно шаривший взглядом поверх голов Мейбрик и сам пропустил несколько пинт темного эля, пытаясь залить сжигавший его изнутри огонь. Джон Лахли в конце концов тоже исчез в толпе, оставив его ждать. Мейбрику хотелось ругаться благим матом, так он устал от этой ходьбы и бесконечного ожидания. Он с такой силой сжимал свой нож, что наверняка украсил свою руку синяками.

Примерно через час, когда пожар продолжал еще свирепствовать, Мейбрик наконец снова увидел знакомую черную шляпку с бархатной отделкой. Полли Николз как раз выходила из дверей битком набитого кабака, открытого в нарушение всех законов о питейных заведениях. Ее шатало из стороны в сторону под воздействием бог знает какого количества спиртного. Она прошла мимо Мейбрика, даже не заметив его, едва не свалилась с крыльца, на которое тем временем выходил следом за ней Джон Лахли, и поплелась по Осборн-стрит обратно к Уайтчепл-роуд.

Подходило время ее встречи со смертью.

Возбуждение охотника полностью захватило Мейбрика; он крался за своей добычей, замирал в тени и снова скользил вперед под раскаты грома, напоминавшие рык свирепого зверя в ночи. Они медленно продвигались вперед, пока толпа и пожар не остались далеко позади. Полли доковыляла до совершенно опустевшей уже Уайтчепл-роуд и свернула на восток, неверным шагом направляясь к условленному месту встречи. Джон Лахли двинулся на открытое место, делая свой ход в этой игре, целью которой была связка каких-то писем. И вдруг он застыл на месте. Мейбрик тоже остановился, кляня судьбу за невезение. В конце квартала со стороны пожара показался мужчина, одетый как портовый грузчик, и окликнул женщину.

Мейбрик с наставником отступили в тень козырька над дверью дома напротив. Склонив головы, грузчик и пьяная шлюха вполголоса обменялись несколькими словами. Потом мужчина негромко хохотнул, и Мейбрик услышал, как Полли сказала: «Да». В следующее мгновение оба, оглядевшись по сторонам, поспешили к ближайшему укромному месту и остановились так близко от Мейбрика, что он буквально улавливал их запах.

Кровь бешено пульсировала в его жилах, пока он стоял в темноте, слыша шорох задираемых юбок и стук подбитых гвоздями башмаков о камни, когда он прижимал ее к кирпичной стене, тяжелое дыхание и негромкие, но настойчивые и ритмичные шлепки плоти, ударяющей о плоть. Ноздри Мейбрика раздувались от волнения. Стиснув деревянную рукоять своего ножа, он жадно ловил резкий вздох женщины, когда она прижалась бедрами к своему клиенту.

Он почти видел, как стискивает мозолистая рука грузчика отвердевшую грудь, как водит по обнаженному бедру и задранным юбкам. Он представлял себе лицо своей жены, ее прекрасные волосы, рассыпанные по обнаженной груди, представлял, как этот немытый грузчик входит в нее, как он берет ее прямо на улице, слышал в темноте прерывистое дыхание своей жены…

В ночи послышалось негромкое ругательство, потом ее ободряющий голос. «Ну же, — должно быть, думает она сейчас, — давай кончай скорее, я пьяна и хочу спать, и скоро они придут с деньгами за письма. Так что кончай, получай свое удовольствие, увалень несчастный…»

Мейбрик еще крепче сжал нож в кармане и чуть не задохнулся от нетерпения, пока та продолжала шептать пользующему ее мужчине: «Все хорошо, милый, вот хорошо, ну и здоровый же фриар у тебя…»

Фриар Тук… вот как они здесь, на улицах, называют…

Наконец до убежища Мейбрика донеслось негромкое мужское уханье.

Он подождал, пока их дыхание не замедлится, успокаиваясь.

Потом подождал, пока не стихнет шорох оправляемой одежды, звяканье монет в кармане, шепот…

— Вот тебе трехпенсовый, лапуля, и еще блестящий пенни в придачу. — За этим последовали смачный поцелуй и негромкий шлепок мозолистой лапой по прикрытым тканью выпуклостям. — И то сказать, знатно ублажила.

Мейбрик ждал, а кровь молотом колотилась в висках, заглушая цоканье подкованных подошв грузчика по мостовой. Когда шаги стихли, он услышал голос Полли.

— А что, вот они, денежки на ночлег, будто не говорила я Эмили, — бормотала она заплетающимся языком. — У меня теперь и шляпка славная, и пальто теплое, и тридцать восемь пинт, и на ночлег осталось. А ведь еще за письма дадут! — Она негромко засмеялась.

Дрожа от нетерпения, он ждал, пока она выберется из подворотни на открытое место. Бренча деньгами в кармане, она заковыляла дальше по Уайтчепл-роуд. Бесшумно ступая резиновыми подошвами — они оба купили себе те же башмаки, какие носят миллионы слуг, чтобы не раздражать шагами хозяев, — вышел из своего укрытия на противоположной стороне улицы Лахли…

— Привет, любимая, — прошептал доктор. Она испустила сдавленный вскрик и резко обернулась, едва не упав.

Лахли поддержал ее.

— Ну-ну. Я не хотел вас пугать. Спокойно. Она вылупила на него глаза.

— Ох, да это вы, — выдохнула она. — Ну и напугали же меня! — Она радостно улыбнулась и дотронулась рукой до своей шляпы. — Видали? Все купила, как вы сказали. Что, хороша?

— Очень хороша. Очень идет. И бархатом отделана? Славная шляпка. Надеюсь, письма, о которых мы говорили, у вас с собой?

Лицо ее исказила неуверенная улыбка.

— Ну, одно с собой, да.

Никто, кроме Мейбрика, не заметил вспышки гнева на лице Лахли. Он снова улыбнулся ей.

— Одно? Но, дорогая моя, их было четыре! Мистеру Эдди действительно необходимо получить весь комплект.

— Ясное дело, нужно, и кто б его за это винил, да только у меня всего одно письмо. А я как искала подругу, повсюду искала — ну, ту, у которой остальные три…

— Подругу? — Мейбрик даже удивился тому, как ровно, чуть удивленно звучит голос Лахли. — Подругу?

Глупая дура даже не заметила в его голосе опасного металла.

— Ну, так оно вышло, что у меня даже пенни какого не было, а погода-то холодная да дождливая. Вот я и дала три письма Энни, а она мне — шиллинг, чтоб я заплатила за ночлег да чтоб констебль не забрал меня за спанье на улице да не послал меня в Ламбет, в работный дом. Она их для меня хранит — покуда я не верну ей тот шиллинг, чтоб…

Лахли осторожно взял ее за подбородок.

— Что это за подруга, Полли? Как ее зовут?

— Энни. Я ж сказала, Энни Чапмен, что живет в ночлежках по Флауэр-энд-Дин, как я… Она хранит для меня те три письма, но к завтрему утру я их заберу, правду говорю.

— Ну конечно, — снова улыбнулся Лахли. Рука Мейбрика, сжимавшая нож, взмокла от напряжения.

Полли нетерпеливо заглядывала Лахли в лицо.

— А скажите, кончили вы свои дела с мистером Эдди на сегодня? — Она прижалась к Лахли; от нее все еще разило пОтом того грузчика. — Уж не зайти нам куда, прежде как я ворочусь за Энни?

— Нет, на сегодняшнюю ночь дела у меня еще не все, — не без иронии ответил Лахли. Мейбрик все больше восхищался им. Кивком головы Лахли подозвал Мейбрика. — Но у меня здесь друг, у которого есть немного свободного времени.

Полли повернулась, снова чуть не упав, так что Лахли снова пришлось поддержать ее.

— Ну, раз так, привет, милый.

— Добрый вечер, мэм, — приподнял шляпу Мейбрик.

— Полли, — с легкой улыбкой произнес Джон Лахли, — это Джеймс, мой добрый знакомый. Джеймс позаботится о тебе сегодня. Ладно. Вот деньги за то письмо, что ты принесла. — Лахли протянул ей пригоршню сверкающих соверенов.

Полли поперхнулась, потом порылась в кармане и достала измятое письмо.

Лахли осторожно взял его, пробежал взглядом надпись на конверте и высыпал деньги ей в руку. Потом покосился на Мейбрика и едва заметно дернул губой. Полли не долго будет радоваться этим деньгам.

— Вот. Первая выплата. Остаток тоже будет очень скоро. Возможно, мистер Джеймс согласится проводить вас в какое-нибудь уютное место?

Полли в свою очередь улыбнулась Мейбрику и провела рукой по его бесформенным штанам.

— Здорово.

Дыхание Мейбрика участилось. Он улыбнулся ей в глаза; кровь продолжала барабанным боем пульсировать в висках.

— Сюда, дорогая, — сказал он шлюхе.

Они с Лахли заранее рассчитали время, за которое обходят этот квартал констебли из отдела «Эйч», так что у Мейбрика в запасе еще оставалось несколько минут. Этого должно было хватить. Лахли приподнял свою кепку, пожелал Полли доброй ночи и быстрым шагом ушел по Уайтчепл-роуд, насвистывая что-то на ходу. Разумеется, Джеймс знал, что тот сделает круг по тихой Бейкерс-роу и Бакс-роу и что они скоро встретятся… очень скоро.

Мейбрик взял Полли за руку, одарил ее ослепительной улыбкой и повел ее прочь от широкой улицы — по Томас-стрит, узенькой улочке, пересекающей по мосту железную дорогу. За мостом тянулась улица еще Уже, известная как Бакс-роу; на нее выходили высокие глухие стены складов, рабочая школа и несколько длинных жилых домов, в которых проживали торговцы шляпной мануфактуры Шнейдера.

Джеймс знал Шнейдера, маленького грязного чужеземца, что в этом районе города означало только одно: еврей. Джеймс весьма тщательно выбирал место для убийства. Ведь это грязные чужеземцы, наводнившие Лондон, подрывали моральные устои Британской империи, принося с собой свои чужеземные привычки и бесовские религии, говоря на всех языках Вавилонского столпотворения, кроме честного английского. Да, Джеймс выбрал это место с особой тщательностью, дабы оставить весточку на пороге тех ублюдков, что уничтожают все английское.

Место, куда он направлялся, представляло собой старый конюшенный двор, расположенный между школой и жилыми домами. Единственный уличный фонарь горел в дальнем конце Бакс-роу. Когда они сошли с моста на узкую, шириной не более двенадцати футов от стены до стены улочку, Мейбрик снова сунул руку в карман. Он погладил пальцами рукоять прекрасного блестящего ножа, потом сжал ее. Пульс его бился все чаще, запах дешевого джина, секса и алчности ядом дурманил ему мозг. В ушах эхом звенели те непристойности, которые она шептала грузчику. Дерево рукояти едва не скользило в мокрой от пота руке. Ну же, кричал его рассудок. Скорее, пока не вернулись чертовы констебли! Он сделал глубокий вдох, воскрешая в памяти образ своей прекрасной, бесстыжей жены — обнаженной, извивающейся под телом своего любовника в номере той гостиницы, куда они заходили вдвоем у него на глазах, гостиницы на богатой ливерпульской Уайтчепл-стрит… надо же, какое совпадение!

Мейбрик бросил взгляд вдоль Бейкерс-роу. Из-за угла Бакс-роу показался Лахли и кивнул, давая ему знать, что все спокойно. Мейбрик почти задыхался от нетерпения. Левая рука его сжала руку шлюхи. Почти нежно Мейбрик прижал ее спиной к воротам конюшенного двора. Она улыбнулась ему и принялась ворошить свои юбки. Он скользнул рукой по ее локтю, поласкал грудь, потом пальцы его поднялись выше, к ее шее…

Он с размаху ударил ее кулаком в зубы.

Хрустнула кость. Выкрошилось несколько зубов. Она ударилась затылком о ворота и изумленно застыла. Мейбрик сжал ее горло сильнее. Глаза ее выпучились. Беззубый рот беззвучно шевелился. Некогда изящное лицо исказилось от ужаса: она начала задыхаться. Перед глазами Мейбрика маячило лицо его жены — задыхающееся, беззубое, перекошенное страхом… Он сунул большой палец в рот милой, бесстыжей Флори и рванул щеку. Сука почти не сопротивлялась. Он рвал ее горло, ее лицо, безмолвное, ничего не понимающее от страха. Она была так пьяна, что могла только слабо цепляться за рукав его плаща.

Джеймс Мейбрик улыбнулся прямо в глаза умирающей шлюхе…

…и вынул свой блестящий нож.

Скитер Джексон толкал свою тяжело нагруженную тележку по направлению к мужскому туалету на Малой Агоре. Бутылки позвякивали, а швабры норовили задеть манифестантов, запрудивших почти всю площадь и окруживших запертый киоск Йаниры плотным кольцом. Впрочем, пока что их протесты только поставили под угрозу всю торговлю, да и вообще могли закрыть станцию из-за стычек, которые с завидной регулярностью вспыхивали между ними и строителями «Аравийских Ночей».

«Дрянь дело, — мрачно думал он, с трудом протискиваясь через толпу. — Мы по горло в дерьме». Он пробился наконец к цели. Ему полагалось покончить с мытьем этого сортира еще пятнадцать минут назад, но график трещал по швам из-за непрекращающихся манифестаций. Он подставил ведро под кран, пустил горячую воду и как раз собирался добавить в нее моющего порошка, когда услышал нечто подозрительное.

В одной из кабинок за его спиной послышалась какая-то возня, потом звонкий удар сотряс всю легкую перегородку. Скитер резко повернулся, сжав швабру обеими руками на манер копья. Новый удар сопровождался приглушенным вскриком, высоким и напуганным. Потом дверь кабинки отворилась, и из нее вышел дюжий парень восточного типа в джинсах, рабочей рубахе и с подобием бурнуса на голове. Вид он имел весьма довольный; на ходу он продолжал застегивать ширинку. Из кабинки послышался приглушенный женский плач.

Скитер, прищурившись, посмотрел на строителя, на поясе которого висел в ножнах кривой нож для резки линолеума. В нападениях на Йаниру и ее семью были замешаны именно эти ублюдки. Скитер не сомневался, что они вполне могут знать, где она, несмотря на то что на допросах в Службе безопасности вокзала они клялись и божились в своей невиновности. Там, где они появлялись, начинались всякие неприятности, и одна из них, похоже, как раз имела место перед Скитером.

— Не хочешь сказать, в чем дело? — негромко спросил Скитер, заняв позицию между мускулистым строителем и выходом из туалета.

Темноглазый парень скользнул взглядом по Скитеру, но тут же ухмыльнулся, успокоенный его небольшим ростом и хрупким на вид сложением.

— Маленьким девочкам не стоит просить больше денег, чем они стоят.

— Ой ли? — Скитер покачнулся на пятках, проверяя равновесие. Он понимал, что играет в опасную игру. Эти ребята не расставались со своими рабочими инструментами, которые легко превращались в смертоносное оружие. Но он не мог выпустить этого ублюдка отсюда просто так, тем более что в кабинке кто-то плакал, как ребенок, которому сделали больно. — Эй, там, с вами все в порядке? — крикнул он паре грязных теннисных туфель, видневшихся за приоткрытой дверью. — Если нужно, я позову «скорую».

— С-Скитер? — Дрожащий от страха голос показался ему знакомым.

В голове его что-то щелкнуло, он вспомнил этот голос, и тут же его охватила ярость, холодная и смертоносная, как те ветры, что задувают зимой в Гоби.

— Бергитта? — Девушка, съежившаяся у перегородки, была даже моложе Скитера. В тот первый, самый жуткий день она помогала искать Йаниру, когда Служба безопасности опустила руки. Найденные обучали ее современным техническим навыкам, чтобы она могла зарабатывать себе на жизнь, не торгуя собой.

— Скитер, пожалуйста… не надо… он… он ударит тебя…

Скитер не собирался бросать члена своей приемной семьи выходцев из Нижнего Времени, тем более обиженного кем-то вроде этого ухмыляющегося громилы.

— Сколько он обещал тебе заплатить, Бергитта? — спросил он, не сводя взгляда с глядевшего на него исподлобья строителя.

— Д-двадцать… но все в порядке. Пожалуйста… Скитер смерил злобного строителя брезгливым взглядом.

— Двадцать? Ба, да мы никак бережливы сверх меры, а? Да за двадцатку даже гамбургера не купишь. Слышишь, жопа, ты заплатишь моей знакомой столько, сколько обещал, и уберешься отсюда, пока я не рассердился.

Черные глаза удивленно расширились.

— Заплатить? Ей? — Он засмеялся противным, издевательским смехом. — Прочь с дороги!

Скитер не пошевелился. Его противник сердито нахмурился, потом быстро шагнул вперед, сжав одну руку в кулак, а второй потянувшись к поясу. Скитер увидел, как блеснула сталь…

Рукоять швабры описала в воздухе дугу и смачно соприкоснулась концом с солнечным сплетением нападавшего.

Верзила охнул и, выпучив глаза, сложился на конце швабры. Нож звякнул о кафельную плитку, и Скитер отшвырнул его ногой в лужу под дальним писсуаром, потом перехватил задыхающегося строителя за шиворот и сунул его мордой в ведро. Пока тот глухо булькал в горячей воде, Скитер с профессиональной ловкостью вытащил его кошелек и изучил его содержимое. Отдельные бульки из-под воды напоминали ругательства, однако основным их результатом стали лишь самые восхитительные мыльные пузыри, какие только доводилось видеть Скитеру.

Достав деньги для Бергитты, Скитер снова взял их бывшего владельца за воротник рубахи и извлек его физиономию из воды.

— А теперь, — мягко произнес он, — не хочешь ли ты рассказать мне про Йаниру Кассондру?

Ответ прозвучал по-арабски и наверняка непристойно.

После четвертой водной процедуры тот поклялся, что никогда и ничего не замышлял против Йаниры Кассондры и усыпал бы ее путь розами, только бы его больше не окунали в воду. Поколебавшись, Скитер решил, что ублюдок, похоже, не врет. Он сунул кошелек в покрытые мыльной пеной зубы.

— Двадцать за оказанные услуги, остальное за нанесенный ущерб. А теперь убирайся отсюда, пока я не переломал тебе ребра. Или не вызвал полицию.

Легкого движения шваброй хватило, чтобы мокрый строитель опрометью бросился к выходу, не обратив внимания на висевшую над дверью табличку «Осторожно, скользко!». Судя по крикам и визгу из-за двери, он врезался прямо в толпу манифестантов. Минуту спустя послышались полицейские свистки, и визгливый женский голос заявил, что «…он меня сбил с ног! Да, он побежал вон туда!..».

Разминая немного потянутое плечо, Скитер пересек туалет и заглянул в кабинку. Бергитта держалась рукой за разбитую щеку. Платье ее было порвано. При виде этого ярость охватила Скитера с новой силой.

— Ты в порядке? — мягко спросил он.

Она кивнула и вдруг заплакала, дрожа так сильно, что он слышал, как колотится ее идентификационный браслет — подарок Найденных — о перегородку. Скитер прикусил губу, потом вздохнул и, присев рядом с ней, осторожно погладил ее по роскошным платиновым волосам, переливающимся в свете лампы над головой.

— Ш-ш, — прошептал он. — Он уже ушел. Все в порядке, ш-ш… — Когда она перестала плакать, он заглянул ей в лицо. — Бергитта, идем в лазарет.

Она мотнула головой.

— Нет, Скитер, у меня нет денег… Он протянул ей деньги из кошелька.

— Деньги есть. И у меня тоже есть кое-какие сбережения, так что не беспокойся об этом, ладно? — Вообще-то он откладывал эти деньги на квартплату, но, черт побери, он всегда сможет спать в помещении Совета Семерых, в подвале, пока не сможет позволить себе снять новую квартиру.

Бергитта снова тихо заплакала; слезы катились по ее разбитому лицу. Скитер достал из своей тележки бумажное полотенце и вытер ей щеки, потом помог ей подняться. Когда она пошатнулась, он просто-напросто поднял ее на руки и понес. Она цеплялась за его плечи и прятала лицо от встречных. Когда он внес ее в помещение лазарета, Рэчел Айзенштайн как раз выходила из своего кабинета.

— Скитер! Что случилось? Снова беспорядки? — встревожено спросила она.

— Нет. Один задница-строитель бил ее по лицу и бог знает по чему еще, пока я не вмешался. Он и меня пытался вспороть ножом для линолеума.

Рэчел сжала губы.

— Неси ее в смотровую, Скитер. Посмотрим, не повредил ли он ей что-нибудь еще. И нам стоит заполнить протокол осмотра для Безопасности. Чем больше претензий мы предъявим, тем больше вероятность того, что Булл не спустит это дело на тормозах и вышвырнет виновного в этом через Главные, наплевав на график стройки. Кит и так уже наседает на Булла с этим.

А потом заботы о Бергитте приняла на себя Рэчел, а Скитер оказался в неожиданной для себя роли заявителя в полицию. Он опознал типа по фотографии, выбрав ее из пачки регистрационных анкет.

— Вот он. Да, этот ублюдок угрожал мне ножом для резки линолеума.

— Ты понимаешь, что мы не можем выдвинуть против него обвинения в том, что он сделал с Бергиттой? — спросил офицер, когда Скитер передал ему бумаги. — Она же из Нижнего Времени. У нее нет никаких гражданских прав.

— Угу, — мрачно буркнул Скитер. — Понимаю.

В поисках Йаниры Кассондры они перерыли небо и землю, но только из-за храмовников и того влияния, которое приобрели Храмы Владычицы Небесной. Однако Бергитта была всего лишь простой девчонкой из Нижнего Времени, безвыходно запертой на станции и лишенной защиты тех, кто правил в этом ее новом мире. Хуже того, она была известна как проститутка. Служба безопасности и пальцем не пошевельнет, когда в беду попадают девушки вроде Бергитты.

— Если ты хочешь, — говорил тем временем офицер, — чтобы этого типа обвинили в нападении и угрозе применения оружия плюс все, что я еще смогу придумать, ты это получишь, но это все, что мы можем ему припаять, Скитер.

— Да, я хочу, чтобы его обвинили, — буркнул Скитер. — И вышвырнули его со станции, если вы сможете этого добиться. Вместе с его дружками.

— Не трать воздуха понапрасну. Они и так отстают от графика, а ведь первый тур через Врата намечен на следующий месяц. Мы сможем устроить суд после того, как закончат новую секцию Общего. Но пытаться вышвырнуть его со станции до окончания строительства — дохлый номер. Мне это тоже не нравится, но именно так обстоят дела. По-моему, тебе стоит понимать это.

— Спасибо, — вздохнул Скитер. — Я знаю, что вы делаете все, что в ваших силах.

Тем временем вернулась из смотровой Рэчел.

— У нее легкое сотрясение и пол-лица в синяках, но в общем с ней ничего страшного. Никаких внутренних повреждений, все кости целы.

Скитер вздохнул с облегчением:

— Спасибо.

Рэчел с любопытством смотрела на него:

— Ты дрался с вооруженным человеком, защищая ее? Скитер пожал плечами:

— Собственно, это и дракой не назовешь. У меня была швабра, он бы ко мне не подобрался.

— Ну, как бы ты ни считал, это все-таки было рискованно, Скитер.

До него дошло, что она пытается благодарить его. Он ощутил, что щеки его горят.

— Слушай, насчет оплаты. У меня есть немного денег…

— Поговорим об этом позже, ладно? Ой-ой… Скитер оглянулся и побледнел.

В дверях стояло его начальство, и вид у него был не самый довольный.

— Это правда? — спросил Чарли Райан.

— Что — правда? — настороженно переспросил Скитер.

— Что ты избил строителя из-за какой-то чертовой уличной девки из Нижнего Времени? А потом принес ее сюда в оплачиваемое мною время?

Скитер стиснул кулаки.

— Да, это правда! Он колотил ее, как…

— Я тебе плачу не за то, чтобы ты спасал своих дружков из Нижнего Времени, Джексон. Я вел себя по-другому, когда это касалось Йаниры Кассондры, но это уже слишком! И будь я проклят, если буду платить тебе за то, что ты упек работящего профессионала в кутузку!

— Чарли, — сделала попытку вмешаться Рэчел. — У всех на станции неприятности с этими парнями, и тебе это хорошо известно.

— Не лезь в это дело, Рэчел! Джексон, я плачу тебе за то, чтобы ты мыл сортиры. Вот как раз сейчас один сортир на Малой Агоре не вымыт.

— Да вымою я ваш вонючий сортир! — буркнул Скитер. Чарли Райан смерил его взглядом с ног до головы.

— Нет, не вымоешь. Ты уволен, Джексон.

— Чарли… — всполошилась Рэчел.

— Ну его, Рэчел, — махнул рукой Скитер. — Знай я, что работаю на вонючего мракобеса, я бы уволился месяц назад.

Он вышел из лазарета и позволил толпе в Общем зале увлечь его за собой.

Что делать дальше, он представлял себе смутно.

Несколько столетий он бесцельно бродил туда-сюда, сунув руки в карманы, глядя на туристов, осваивающихся в своих театральных нарядах, смеющихся над покупками друг друга и угощавших друг друга дорогими обедами. Интересно, подумал он, задумывается ли хоть кто-нибудь из них, каково смотреть на все это запертым на этом вокзале выходцам из Нижнего Времени?

Он сидел на мраморном бортике фонтана у Вокзала Виктория, в буквальном смысле этого слова повесив голову, когда из толпы вынырнул Кайнан Рис Гойер. Выражение лица его было угрюмее обычного.

— Скитер, у нас неприятности.

Скитер поднял взгляд: что-то в голосе валлийца встревожило его.

— Неприятности? Ох, ну что еще?

— Юлий, — тихо ответил Кайнан. — Он пропал.

Скитер только зажмурился. О нет… Только не хватало, чтобы еще один друг пропал. Подросток из Древнего Рима сколотил детей Найденных в подобие клуба, известного под названием «Банда Потерянных и Найденных». Под ненавязчивым присмотром Йаниры «банда» начала зарабатывать деньги, провожая заблудившихся туристов в свои гостиницы, а также служила глазами и ушами Совета Найденных в тех местах, где появление взрослых возбудило бы подозрения. Именно эти ребятишки позволили Совету довольно много узнать о произрастающих на станции сектах — во всяком случае, куда больше того, чем сумели обнаружить Майк Бенсон или кто-либо из его подчиненных.

— Как давно он пропал? — устало спросил Скитер.

— Не знаем точно, — вздохнул Кайнан. Никто не видел его с… — Валлиец задумался. — Он выполнял какое-то поручение Совета перед теми беспорядками, при которых исчезла Йанира. С тех пор его никто не видел.

— О Боже. Что же творится на этой станции?

Кайнан в сильнейшей досаде стиснул кулаки.

— Я не знаю! Но если узнаю, Скитер, я разорву на части того, кто в этом виноват!

В этом Скитер не сомневался. Да и сам он не прочь был бы помочь.

— Ладно, надо организовывать новые поиски. На этот раз Юлия.

— Его «банда» уже ищет вовсю.

— Я хочу, чтобы они подобрались как можно ближе к этим ублюдкам — строителям «Аравийских Ночей». И к этим сектантам Потрошителя. Все уроды на этой станции, у которых может быть повод желать исчезновения Йаниры или сеять здесь смуту, должны быть в списке подозреваемых.

Кайнан кивнул.

— Я переговорю с ребятами. Они злы, Скитер. Злы и напуганы.

— Угу. Я тоже, Кайнан Рис Гойер. Я тоже.

Валлиец медленно кивнул:

— Да. Храбрый мужчина — тот, кто признает, что боится. Только дурак считает себя невидимкой. Совет Семерых созывает внеочередное совещание. Еще одно.

— Ничего удивительного. Когда?

— Через час.

Скитер кивнул. По крайней мере ему не придется бояться потерять работу, сбегая на Совет тайком. Кайнан Рис Гойер все не уходил.

— Я слышал, что случилось, Скитер. С Бергиттой все в порядке?

— Угу. Избита, напугана, но Рэчел говорит, что ничего страшного.

— Хорошо. — Бывший лучник сжал челюсти. — Чарли Райан — свинья. Он нанимает нас потому, что с нами ему не приходится платить… как это называется? Отчислений профсоюзу.

— Угу. Расскажи мне про это.

— Скитер…

Что-то в голосе собеседника заставило его снова поднять взгляд.

— Несчастный случай может произойти со всяким…

— Нет. — Скитер заставил себя подняться на ноги и заглянул валлийскому лучнику в глаза. — Нет, он имел полное право уволить меня. Да и работал я паршиво, почти все время тратил на поиски Йаниры и Маркуса. Я все равно считаю, что он мог бы пересмотреть свои ценности, но ни о каких несчастных случаях и слышать не желаю. Спасибо, конечно, но это была бы пустая трата сил. Такие, как Чарли Райан, вырастают как грибы. Раздави одного, на его месте выскочат пятеро. И потом, если кто и высадит ему зубы, так пусть уж это лучше буду я, идет?

Кайнан Рис Гойер явно готов был поспорить, но передумал.

— Что ж, твое право, — тихо произнес он. — Впрочем, сегодня ты обрел больше, чем потерял.

Скитер не нашелся, что сказать.

— Увидимся на Совете, — тихо сказал валлиец и исчез, оставив его стоять среди гомона Общего зала, гадая, почему вдруг у него так защипало в глазах.

— Я приду, — пообещал Скитер пустому воздуху перед собой.

Сколько еще его друзей растворятся в воздухе, прежде чем эта гадкая история завершится? Что такого видел или слышал Юлий, чтобы его тоже схватили? Ох, попадись тот, кто заварил эту кашу, в руки Скитеру… Уж тогда он точно узнает, что значит нарушить законы монгольского рода Якка. А пока у Скитера пропал еще один друг…

У Скитера было слишком мало друзей, чтобы рисковать потерять еще хоть одного.

Марго возбужденно подалась вперед и тут же отпрянула от омерзения. И тут она разглядела лицо и ахнула, узнав его.

— Джеймс Мейбрик! — вскричала она. — Это же Джеймс Мейбрик! Торговец хлопком из Ливерпуля!

— Ш-ш-ш! — Ученые возмущенно замахали на нее руками, пытаясь расслышать все, что могут сказать убийца и его жертва. Правда, все это записывалось на пленку, включая последние шаги Полли Николз. Марго подавила приступ тошноты, глядя, как Мейбрик провожает свою жертву к воротам, на которых он распнет и зарежет ее. Когда он ударил ее кулаком, Марго спрятала лицо в руках, не в силах смотреть. Хватало и звуков…

— Черт подери, а это еще кто такой? — вдруг взорвался Конрой Мелвин.

Марго подняла взгляд на экран… Прямо за Джеком-Потрошителем, продолжавшим кромсать свою уже мертвую жертву, виднелась еще одна мужская фигура.

— Джеймс… довольно, — чуть слышно прошептал он. Мейбрик продолжал кромсать ножом шею мертвой женщины, словно пытаясь отрезать ей голову, и он повысил голос. — Она мертва, Джеймс. Хватит!

Кто бы ни был этот незнакомец, Джеймса Мейбрика он явно знал. Что еще важнее, Мейбрик тоже знал его. Безумный огонь в глазах Мейбрика погас, и он оглянулся. Губы его шевелились.

— Но голова… я хотел голову… — Псих. Законченный маньяк.

— Некогда. Заберите деньги у нее из карманов. И торопитесь, констебль появится вот-вот.

Размещенные на Бакс-роу камеры запечатлели узкое угрюмое лицо с висячими усами. Совершенно незнакомый мужчина подошел поближе посмотреть на то, что осталось от Полли Николз. Пока Мейбрик обшаривал карманы убитой, незнакомец положил руку ему на плечо — случайный жест, но тому, кто знаком со строгим этикетом викторианской эпохи, он говорил очень многое. Эти люди знали друг друга достаточно хорошо, чтобы позволить себе подобную фамильярность. Мейбрик вытирал свой нож о юбки Полли.

— Отлично, Джеймс. Вы справились просто замечательно. Сначала задушили ее, как вам и было сказано. Крови вытекло не больше бокала. Очень хорошо. — Голос понизился до шепота. Интонации и слова выдавали в говорившем образованного человека, но едва уловимые детали заставляли подозревать в нем уроженца Ист-Энда. — Деньги, Джеймс! — повторил он резче.

— Да, доктор! — зарокотал в динамиках хриплый от сексуального возбуждения голос Мейбрика. Пристрастившийся к мышьяку торговец хлопком из Ливерпуля склонился над окровавленными останками своей жертвы и, обшарив ее карманы, достал из них несколько больших монет — судя по золотому отблеску, соверенов. — Писем больше нет, доктор, — прошептал он.

— Писем? — эхом пробормотал Павел Костенко, почти уткнувшись лицом в монитор, чтобы лучше рассмотреть лицо незнакомца. — Каких еще писем? И что за доктор?

В противоположном углу полицейский инспектор Кон-рой Мелвин вдруг захлебнулся почти беззвучным смехом, причина которого была понятна лишь ему одному. Марго пообещала себе спросить его позже, что смешного нашел он в этой жуткой истории.

Тем временем незнакомец на экране монитора выказывал признаки крайнего нетерпения.

— Ну конечно, там не должно быть других писем. Она же сказала, что продала их, сучка пьяная, и я ей верю. Пошли, Джеймс, констебли из «Эйч» будут здесь с минуты на минуту. Вытрите башмаки, они в крови. И идите со мной. Вы справились замечательно, Джеймс, но нам нужно спешить.

Мейбрик выпрямился.

— Хочу свое лекарство, — нетерпеливо сказал он.

— Конечно, вы получите все лекарства, которые вам нужны, еще до вашего отъезда домой. После того, как мы попадем в Тибор.

Глаза Мейбрика на экране блеснули. Он схватил незнакомца за руку.

— Спасибо вам, доктор! Так вспороть эту сучку… она вскрылась, как спелый персик… черт, как здорово…

— Да, да, — нетерпеливо тянул его прочь узколицый мужчина. — Вы можете все это описать в вашем бесценном дневнике. Только позже. А теперь идемте со мной, нам нужно спешить. Сюда…

Оба зашагали прочь от камеры, двигаясь быстро, но не слишком, чтобы не возбуждать подозрений на случай, если кому-нибудь вдруг взбредет в голову выглянуть из окна. Бесформенный труп Полли Николз остался лежать у ворот, на которых она умерла; растрепанные юбки скрывали жуткие увечья, нанесенные ножом Мейбрика. Марго смотрела вслед двум мужчинам, которые явно состояли в каком-то кошмарном заговоре, включавшем в себя неизвестные письма, заплаченные проституткам деньги и убийства. Никакого логического объяснения этой игре Марго не находила; впрочем, судя по виду окружавших ее ученых, они — тоже. Кто этот таинственный доктор и каким образом связан с ним Мейбрик? И почему в дневнике Мейбрика нет ни намека на подобный оборот событий?

Этот дневник с потрясающими подробностями описывал множество окружавших Мейбрика людей: его неверную жену-американку, их детей, молоденькую служанку из Америки, его братьев, работников, друзей, убитых им женщин — но в нем ни разу не упоминалось ни о каком сообщнике в убийствах пятерых уайтчеплских проституток, в совершении которых он сознавался.

Кто же тогда этот смуглый, чужеземного вида мужчина? Мужчина, вдруг сообразила Марго, идеально совпадающий с одним из описаний Потрошителя. А Мейбрик с его светлой кожей и светлыми же волосами, с его массивной часовой цепочкой из золота, до последней детали совпадал с описаниями других свидетелей. Выходит, показания множества опрошенных лондонской полицией свидетелей разнились по одной простой причине: убийц было двое.

— Все правильно, — прохрипела Марго. — Их двое! Темноволосый, похожий на иностранца, и светловолосый. И ведь Израэль Шварц, купец, который видел нападение на Элизабет Страйд, видел обоих! Действующих рука об руку!

Она опомнилась, заметив, что взгляды ученых обратились на нее. Шахди Фероз хмурилась, но Марго почему-то ощущала, что вовсе не от неодобрения. Скорее, она просто задумалась.

— Да, — кивнула доктор Фероз. — Вся путаница вызывалась именно этим обстоятельством. Вообще-то в этом нет ничего необычного.

Марго поперхнулась.

— В чем?

Шахди Фероз подняла на нее взгляд.

— Гм? О! Я хотела сказать, нет ничего необычного в подобном сговоре между психопатами. Более слабый психопат, серийный убийца, иногда цепляется за наставника, если угодно — за личное божество. Он боготворит более сильного убийцу, исполняет его волю, учится у него. — Она снова нахмурилась, но темные глаза ее возбужденно горели. — Да, это серьезно. Этого мы не ожидали. Разумеется, вполне вероятно, что большинство убийств этого периода можно будет приписать Потрошителю — если Потрошитель на поверку оказался двумя людьми. Двумя в высшей степени обеспокоенными чем-то людьми, действующими совместно, — господином и почитателем. Они могут действовать различными методами, чем, возможно, и объясняется неясность в вопросе, кто из тех женщин действительно убит Потрошителем.

— Да, — вмешался инспектор Мелвин. — Но как насчет этих писем? Каких писем? И кто этот тип? Он не укладывается ни в одну из известных схем. Ни в одну, черт меня подери!

Доктор Костенко покачал головой.

— Верно, ни в одну из известных. И все же схема намечается. Он врач. Человек с медицинским образованием. Несомненно, именно этот доктор советовал Джеймсу Мейбрику предварительно душить свои жертвы, чтобы кровь из разрезанных сосудов не забрызгала его одежду. Если бы жертва Мейбрика в момент, когда он перерезал ей горло, была еще жива, он был бы весь покрыт «красной жижей», о которой он пишет в своем дневнике.

Строки, о которых говорил Костенко, принято было считать обычным американским преувеличением, вследствие чего некоторые эксперты вообще считали дневник фальшивкой. Верно, Мейбрик несколько лет прожил в Норфолке и женился на американке, так что, несомненно, был хорошо знаком с американским сленгом поздневикторианского периода. Что ж, порой даже эксперты бывают слепы, как пещерные креветки.

Костенко продолжал задумчиво хмуриться на телемонитор.

— Кто бы это ни был, у него внешность иностранца и джентльмена, как и описывали свидетели. Образованный человек.

— И он жил в Ист-Энде, — услышала Марго собственный голос. — Это слышно по его произношению.

И снова она оказалась в центре внимания всей ученой братии. Гай Пендергаст улыбнулся:

— А ведь она права, Мелвин. Перемотайте запись назад. Сами послушайте внимательнее. Только не делайте поспешных выводов. К этим звукам надо привыкнуть, слушать их каждый день, как на работе.

Шахди Фероз оживленно закивала.

— Да, берите пример с мисс Смит. Произношение Ист-Энда выделяется специфическими гласными звуками и ритмикой. Браво, Марго.

Приятное тепло разлилось в груди Марго. Она улыбнулась знаменитой ученой. Ей даже показалось, что она парит в воздухе в паре дюймов от пола. К реальности ее вернул резкий голос Доминики Нозетт:

— Что ж, я намерена узнать, кто он такой, этот наш таинственный доктор! Кто со мной?

Гай Пендергаст бросился за своими камерами.

— Нет, никуда вы не пойдете! — Марго бросилась к двери и решительно загородила собой единственный выход из подвала. — Мне очень жаль, — твердо заявила она, — но официальное полицейское расследование начнется на Бакс-роу уже через несколько минут. И никого — вы поняли: никого из членов этого тура — не должно быть поблизости от места убийства, когда появится полиция. Там установлены наши камеры и микрофоны, так что каждая секунда происходящего фиксируется.

— Послушайте, — начал Гай Пендергаст. — Не можете же вы держать нас взаперти в этом подвале!

— У меня нет ни малейшего желания запирать кого-то в этом подвале! — парировала Марго, стараясь производить впечатление рассудительной и властной, хотя на деле не чувствовала себя ни той, ни другой. — Но сейчас нет решительно никакого смысла ехать из Сполдергейта в Ист-Энд. Мейбрик опознан. Его спутник оставался тайной на протяжении почти ста пятидесяти лет. Разумеется, мы начнем работу по его идентификации. Осторожно. Постепенно. Известие об этом убийстве потрясет Уайтчепл. Особенно увечья, когда голытьба из работного дома, готовя ее к погребению, разденет ее завтра утром и обнаружит их. В конце концов, еще месяца не прошло с тех пор, как в Ист-Энде зверски убили Марту Тэбрем.

— Седьмого августа, — подала голос Шахди Фероз. — И не забывайте про Эмму Смит, убитую на Пасху. Для обитателей Ист-Энда четвертое апреля было не так уж и давно. Тем более когда женщин режут на куски, а никто из ходящих по этим улицам не ощущает себя в безопасности.

— Верно, — настойчиво подхватила Марго. — Поэтому все там решат, что это не первое убийство, а уже третье. Нам просто нельзя разгуливать по Ист-Энду, задавая вопросы вроде: «Скажите, не приходилось ли вам видеть поблизости доктора заграничной внешности, приятеля Джеймса Мейбрика?» Тем более что здешние следователи пока не имеют ни малейшего представления о том, что Джеймс Мейбрик замешан во всем этом, не говоря уже о том, втором, парне, кто бы он ни был. Поэтому, проводя наше собственное расследование, мы должны проявлять исключительную осторожность. Я достаточно ясно объяснила?

Доминика Нозетт казалась раздраженной, но все же кивнула. Ее напарник помедлил и тоже согласился, хотя без особой радости на лице. Что ж, вроде бы пронесло. Пока.

— Хорошо. А пока я предложила бы проанализировать уже имеющиеся записи на предмет поиска дополнительных улик. Инспектор, не могли бы вы перемотать одну из резервных пленок, пока на остальных продолжается запись?

Пока все повторно просматривали запись, Шахди Фероз сидела, задумчиво прикусив губу.

— Он мне знаком. Не лицо, нет, но голос… Где-то я его слышала. Голову даю на отсечение, что слышала. — Она тряхнула головой, явно сердясь на свою память. — Уверена, я еще вспомню. За последние несколько лет я встречала столько людей из разных мест и времен. Я провела в Лондоне несколько недель, изучая оккультные объединения вроде Теософического общества, а также различные ордена друидов. И если он дружит с Джеймсом Мейбриком, он тоже может быть из Ливерпуля, а не из Лондона. Но я знаю точно, я видела или слышала его раньше. В этом я совершенно уверена.

Однако могла Шахди Фероз вспомнить что-то или нет, так и осталось неизвестным, ибо в это время зазвонил телефон с известием о возвращении с ночных поисков Малькольма и его людей. Никаких вестей о Бенни Катлине не было, хотя, судя по голосу Малькольма в трубке, все обстояло еще хуже, чем он рассказал Марго. Марго прищурилась и хмуро покосилась на монитор, на котором наблюдатели в очередной раз просматривали запись. По крайней мере Бенни Катлин ничем не напоминал этого неизвестного Потрошителя. И дипломник из Америки не мог говорить как лондонец из Ист-Энда, тем более старающийся изгнать из своего голоса всякое напоминание о бедности. Мысль о том, что им придется распутывать две различные тайны, продолжение разборок Верхнего Времени и убийства Потрошителя, глубоко расстроила Марго. В таком настроении она тихо вышла из подвала и поднялась встретить своего жениха.

— Что стряслось, Малькольм? — прошептала Марго, когда он обнял ее, зарывшись лицом в волосы.

— Ох, Марго… мы по уши в неприятностях из-за Катлина.

Она заглянула ему в глаза и сама испугалась тому, сколько в них было усталости.

— Что еще?

— Помнишь тех, убитых? В гостинице и перед Оперой? Они не здешние, как мы предполагали. Не бандиты из Найхола.

Во рту у Марго пересохло.

— Нет?

Он покачал головой.

— Нет. Констебли из тамошнего отделения попросили нас с мистером Гилбертом приехать в полицейский морг на предмет опознания трупов: ведь мистер Катлин некоторое время находился в Сполдергейте. — Он помолчал. — Марго, они из Верхнего Времени. Носильщики с ВВ-86. Гильберт узнал обоих. Он говорит, они прошли Врата с вашей группой. Он видел, как они грузили багаж вновь прибывших туристов, а потом оба исчезли, бросив полдюжины туристов с багажом на вокзале Пэддингтон. Отвечавший за ту группу человек из Сполдергейта решил, что это журналисты, проскользнувшие через Врата под видом носильщиков, и пытался преследовать их, но уже через несколько минут потерял их из виду и вернулся на помощь туристам.

Марго устало потерла глаза.

— Я ничего не понимаю, Малькольм, — тихо простонала она. — Ну зачем паре носильщиков бросать работу, бежать на другой конец Лондона и пытаться укокошить дипломника в гостинице «Пикадилли»?

— И, не преуспев в этом, гнаться за ним до самой Оперы? — добавил Малькольм. — Не знаю, Марго. Не имею ни малейшего представления. Бред какой-то.

— Может, Катлин как-то связан с организованной преступностью? — предположила Марго и сама поежилась от такой мысли.

— Видит Бог, это может быть что угодно. Думать не хочу об этом, хоть ненадолго. Что там слышно насчет Потрошителя? — добавил он, снова притягивая ее к себе и зарываясь губами в ее волосы.

— Ты не поверишь, — пробормотала Марго ему в плащ. Лицо Малькольма, мокрое от дождя, болезненно сморщилось.

— Что, так гадко?

— Достаточно гадко. — Она рассказала ему все, что они узнали, сидя в подвале.

Малькольм негромко присвистнул.

— Боже праведный. Значит, сладкая парочка? И ты уверена, что тот, второй, не Катлин?

— Нет, если он только не притащил с собой спеца по пластической хирургии. И не умеет ходить на ходулях. Тот парень гораздо выше Бенни Катлина.

— Что ж, хоть одна хорошая новость. Что бы ни случилось с Катлином, по крайней мере он не маньяк-убийца.

— Нет, — тихо возразила Марго. — С учетом того, что произошло на станции, а еще того, что ты обнаружил насчет парней, которых он застрелил вчера вечером, пожалуй, я бы чувствовала себя лучше, если бы Катлин оказался Потрошителем.

— Милая, — вздохнул Малькольм. — Хотелось бы мне, чтобы ты ошибалась.

На это Марго не нашлась, что ответить. Она просто отвела своего усталого жениха в кровать и сделала все, что в ее силах, чтобы помочь им обоим забыть о ночных ужасах.