Повелитель змей

26

Больше месяца прошло с того дня, как Хети покинул берега Нила и отправился в пустыню — обиталище никогда не виданных животных всевозможных форм и размеров и кочевников, людьми оседлыми, почитаемых разбойниками, которые, не удовольствовавшись отнятым добром, продают своих жертв в рабство. Что касается Хети, то от него разбойникам проку было мало. Набедренная повязка, бурдюк с водой, мешок с горстью фиников и сушеным виноградом, нож с тонким бронзовым лезвием… Нож был единственной вещью, которую можно было хоть за что-то продать. Впрочем, еще у Хети было два дротика, метательная палка и подаренный шасу толстый деревянный посох, которым он отгонял шакалов, потому что предпочитал напугать животное, но не убивать его с помощью дротика. Хети не опасался нападения кочевников, так как на нем была набедренная повязка кочевников, а на шее — ожерелье с изображением их богини, поэтому любой кочевник увидел бы в нем дружественно настроенного путешественника.

Много дней он шел по дороге, указанной ему египтянином. Тропа увела его далеко от мигдола и от дороги Гора, самой прямой дороги, ведущей в Ханаан. Но идти по ней означало подвергаться риску быть пойманным. И вот наконец он дошел до высокой стены, сделанной из камня и необожженного кирпича. Стена эта была построена по приказу царей двенадцатой династии для того, чтобы сдерживать нашествие ааму, сетиу и других народов — выходцев из страны Хару. Но во времена смуты стену перестали охранять и ремонтировать, кое-где она разрушилась, и Хети не составило труда перебраться на другую сторону. От стены размеченная вехами дорога увела Хети в пустыню. Он надеялся, что она-то и приведет его к заброшенным рудникам, где в давние времена добывали бирюзу.

Хети был совсем один в пустыне — на огромном пространстве, границы которого были ему неведомы. Прошлой ночью он определил свое местонахождение по звездам, как его учил Мерсебек в храме Змеи, а потом и военные командиры во время учебных походов в сердце пустыни, на запад от Тебеса. Выходило, что Аварис он покинул тридцать четыре дня назад. Сердце его было спокойно, потому что желание мести было частично утолено: презренный предатель номарх Ренсенеб, жрец ааму, который своими демоническими советами подталкивал номарха на злые деяния, и, наконец, Нахаш, убийца дорогой Исет, умерли от его руки. Несмотря на жару, шаг молодого египтянина был быстрым и уверенным. И то, что в бурдюке осталась пара глотков, его нимало не беспокоило, потому что вдалеке он увидел постройки, сооруженные в свое время рудокопами вблизи маленького храма Хатор, повелительницы Синая.

Ближе к полудню, когда солнце стояло высоко в небе, сохраняя свою испепеляющую силу (и даже принесенный ветром с моря легкий бриз не мог охладить раскаленный воздух), чтобы потом начать свой путь к Западу, где продолжали жить души умерших, Хети наконец поравнялся с первыми постройками. Проходя мимо каменных и глинобитных домиков рабочих, он увидел, что и они пришли в полный упадок. Единственными обитателями этого места были многочисленные грызуны, стремительно прятавшиеся в свои норки при его приближении, да птицы, которые были слишком далеко, чтобы понять, к какому виду они принадлежат. И только маленький храм с колоннами у входа, построенный из ровно обтесанных каменных блоков, сохранил, несмотря на разрушительное время, свое изящество.

— Шасу ли ты, дитя ли Осириса, добро пожаловать.

Голос был хриплым, но четким, а слова приветствия были сказаны по-египетски. Хети посмотрел влево и в тени стены увидел сидящего на циновке, скрестив ноги, старика. Он был совершенно наг, и тело его, покрытое сетью мелких морщин, казалось почти черным от загара. Его редкие волосы были длинными и совершенно белыми, как и его борода.

— На мне набедренная повязка шасу, но я — дитя Черной Земли, — сказал Хети, поднимая руки к небу и кланяясь. — Меня зовут Хети.

— У меня уже нет ни имени, ни возраста. Хотя когда-то я звался красивым именем Небхатор. Но это было так давно, что я бы совсем позабыл об этом, если бы твой приход не разбудил в моей душе старые, как я сам, воспоминания.

Хети присел рядом со стариком и предложил ему воды, которой немного осталось на дне бурдюка. Старик поднес горлышко бурдюка к губам и маленькими глотками выпил воду. Возвращая Хети бурдюк, он сказал:

— Я выпил твою воду потому, что мне трудно ходить. За храмом Золотой Хатор ты найдешь глубокий колодец и сможешь наполнить свой бурдюк. Ноги мои частично парализованы, и подняться без чьей-то помощи я не могу.

— Скажи мне, как же тебе удается добывать пищу? — одновременно удивился и встревожился Хети.

— Богиня послала мне молодого бедуина, шасу, который убежал от своих сородичей. Он ухаживает за моим маленьким стадом. Да-да, у нас есть несколько коз и овец. А еще он обрабатывает клочок земли там, у колодца. Поэтому у нас вдоволь овощей, и время от времени мы режем ягненка. Но наших овечек и коз мы бережем как зеницу ока, потому что они дают нам молоко — питательный напиток, из которого мы делаем сыр. За этот сыр проходящие мимо кочевники дают нам финики и другую еду.

— А где сейчас твой бесценный слуга?

— Он в пустыне. Он знает место, где можно набрать меда диких пчел.

— Скажи мне, почему твой слуга убежал от своих сородичей? Какое преступление на его совести, из-за чего племя его возненавидело?

— По его словам, он совершил одно из страшнейших преступлений. Но поскольку ты носишь повязку шасу, то, должно быть, сам знаешь, какие поступки людей вызывают гнев их бога. Я слышал, что мы, египтяне, называем «шасу» разные племена, обычаи и нравы которых порой сильно различаются. Единственное, что их объединяет, — это язык и особого кроя набедренная повязка. Похоже, не все шасу кочевники, потому что многие племена живут оседло в стране Хару в деревнях, а сами они называют эту землю Ханааном. Но скажи мне, почему ты, дитя Черной Земли, носишь повязку шасу, а не египетскую?

Хети рассказал старцу, как и у кого получил он в подарок одежду кочевников, нравов и обычаев которых он не знал, и ожерелье с изображением их богини.

— Быть может, ты слышал, что бог кочевников, или, по крайней мере, бог некоторых кочевых племен, зовется Яху, — начал старик. — Бог этот дал своему народу несколько законов, которые они больше всего на свете боятся нарушить. Один из главных законов гласит, что особый день они должны посвящать отдыху. В этот день запрещено делать что-либо, что можно считать работой. Юноша, который живет со мной, имел неосторожность отправиться на поиски куска дерева именно в этот день. Его судили и приговорили к побитию камнями. Спастись ему удалось благодаря быстроте своих ног. Сюда он пришел в поисках убежища. Богиню, которую мы зовем Золотой Хатор, покровительницей Синая, кочевники называют Анат или Ашера и считают ее сожительницей своего бога Яху. Поэтому храм, который перед тобой, и его окрестности священны в их глазах. Никогда они не осмелятся забрать отсюда человека, попросившего богиню о приюте, каким бы преступлением он себя ни запятнал. Поэтому-то Кеназ остался здесь. Однако он думает, что соплеменники даже не станут его искать и тем более никогда не придут за ним сюда.

— Скажи мне, давно ли ты поселился при храме? — спросил Хети.

— Так давно, что я потерял счет годам. Сюда меня, в то время юношу, прислали жрецы храма Хатор в Дендере, расположенном на плодородном берегу Нила. Несмотря на молодость, я был посвящен во все тонкости культа богини и знал все его секреты. В то время медь и бирюзу, которыми богата эта земля, добывали подданные его величества. Кому-то нужно было поддерживать порядок в храме и служить богине, чтобы она заботилась обо всех тех, кто жил в окрестностях, — рудокопах, писцах и солдатах, которые должны были защищать людей в случае нападения разбойников. А когда Город Скипетра покинул царь, все ушли из этих мест, вернулись в Черную Землю. О рудниках забыли, а ведь когда-то они были частью богатства этой страны. А я остался. Кто другой заботился бы об изваянии богини? Кто день за днем стал бы служить Хатор, повелительнице неба?

— Значит, ты остался как человек, преданный богине?

— Так и есть. Люди богам необходимы, без людей они не могут существовать. Если бы я ушел вместе со всеми, Хатор из Синая умерла бы от жажды и голода, вернулась бы на небо. Она бы перестала существовать в помыслах людей и не смогла бы больше защитить ни одного путника в пустыне.

— Но ведь защищать нас она могла бы и пребывая на небе, где на самом деле и обитает?

— Нет, обитает она здесь, в этом храме. Если люди не смогут видеть Хатор здесь, перестанут приносить ей дары и поклоняться ей, касаться ее, они тотчас о ней забудут и перестанут верить в то, что она их защищает. Ты ведь знаешь, что боги властны вершить судьбу только того, кто их знает и в них верит.

— Ты хочешь сказать, что на самом деле богов нет, и они существуют только в сознании тех, кто верит в их существование?

— Так и есть, — вздохнул старик. — Я пришел к этому выводу путем долгих размышлений.

— Если так, почему ты продолжаешь ухаживать за статуей богини?

— Чтобы те, кто проходит или проезжает мимо храма, видели, что богиня живет в своем храме, что она существует и защищает их, как и раньше. Чтобы они не потеряли надежду на ее покровительство.

Последние слова старца погрузили немало удивленного Хети в пучину размышлений. Какое-то время он молчал, как, впрочем, и старый жрец. Неужели боги и вправду являются порождением человеческого воображения? Неужели человек создает изображение божества, чтобы иметь возможность, лицезря его, верить в его существование, не думая о том, что если бы бог был живым, его можно было бы увидеть, как люди видят друг друга, его можно было бы коснуться…

Долгое время они молчали. Небхатор заговорил первым:

— Ты, как мне кажется, растерялся. Не принимай близко к сердцу мои слова, я всего лишь старый болтун. Поднимайся и иди в храм. Там ты увидишь статую богини. Если можешь, подари ей что-нибудь, пусть это будет глоток воды. Она с радостью принимает дар, каким бы он ни был скромным, потому что видит — ее не презирают, но любят и почитают. Благодаря тебе она обретет жизнь. Хатор любит танцы и радость. Если можешь, потанцуй вокруг статуи, ей это очень понравится. Ты ведь молод и красив, а Хатор любит молодость и красоту, дарит счастье влюбленным.

Хети вошел в храм. Свет проникал в помещение через входную дверь, и от резкого контраста сумерек с ярким дневным светом стало больно глазам. Он прищурился, и богиня предстала перед ним в облике молодой коровы с позолоченным телом. Хети не стал присматриваться, отлито ли изваяние из золота (что было, впрочем, маловероятно), сделано ли из дерева или камня и покрыто золотыми листами или же просто покрашено золотой краской. Но то, что она золотая, его совсем не удивило. Разве не золото является нетленной плотью богов? И разве не Хатор называют «Нубет», или «Золотой»?

Хети положил свой посох и свое оружие на гладкий каменный пол и опустился на колени перед изваянием. Потом взял свой бурдюк, встал на ноги и пролил несколько капель на морду божественной коровы, черные глаза которой смотрели на него с удивительной нежностью. В этом взгляде он прочитал благодарность. Ему показалось, что животное было живым и хотело подойти к нему поближе, а потом выйти из храма на яркий солнечный свет.

Но ничего такого не произошло.

Хети надолго погрузился в размышления, от которых его отвлек шорох. На мгновение дверной проем закрыла тень. Он схватился было за свой дротик, однако услышал за своей спиной такие слова:

— Ты молишься Анат, повелительнице неба. Это хорошо. Она защитит тебя.

Хети обернулся и различил в полумраке стройный мужской силуэт, но часто заморгал — незнакомец стоял в дверном проеме, против солнца. Стоило ему войти, и Хети рассмотрел черты его лица. Он был очень молод, черные длинные волосы рассыпались по плечам и спине. Подбородок и щеки были покрыты такими короткими волосами, что трудно было понять, они только-только начали отрастать или юноша просто неаккуратно побрился. На правом плече он держал глиняный сосуд с широким горлышком. И, как и старый жрец, он был наг. Только талия была перетянута кожаным поясом, за который была заткнута плоская изогнутая палка, такая же, как и у Хети. Оружие, которое мы привыкли называть метательной палкой или бумерангом, было в большом ходу у шасу. И никто не знает, то ли египтяне позаимствовали его у кочевников, то ли все произошло наоборот. Конечно же, египтяне приписывали себе это изобретение, облегчавшее охоту на уток на болотах. Главным доказательством этому они считали тот факт, что бумеранги шасу были менее эффективными, чем египетские. Что касается шасу, они говорили то же самое, слово в слово.

— Ты Кеназ? — спросил у юноши Хети.

— Господин Небхатор рассказал тебе обо мне? — спросил тот, подходя ближе.

Он опустился на колени рядом с Хети и поставил перед собой глиняный сосуд.

— Этот мед я собрал близ утеса, недалеко отсюда. Там, высоко над землей, пчелы устроили свои ульи. Но Кеназ хорошо лазает по скалам и не боится пчелиных укусов.

Кеназ погрузил пальцы в сосуд, а когда вынул, они были измазаны густой золотистой жидкостью, падавшей крупными каплями. Он встал, подошел к изваянию коровы и намазал ей рот медом. Хети смотрел на него и удивлялся тому, что молодой шасу не испытывал смущения, разговаривая с ним, вел себя так, словно они давно знакомы, и совсем его не боялся.

Кеназ вернулся, снова опустился на колени и протянул сосуд Хети.

— И ты попробуй. Богиня получила свою долю, и теперь, когда она довольна, пришло время гостю попробовать пищу пчел.

Хети никогда не пробовал мед диких пчел, но в годы, проведенные в Тебесе, много раз слышал о том, что он удивительно вкусный. Его привозили с холмов, отделяющих пустыню от плодородных земель, но Хети так и не представилась возможность оценить его вкус. Сладость он узнал благодаря финикам и инжиру и, конечно, винограду, но вкус меда стал для него настоящим открытием. Он съел бы все, что было в сосуде, но в Великом Городе Юга он узнал, что такое хорошие манеры, поэтому поблагодарил Кеназа, заверив его, что мед — изысканное кушанье, и он с удовольствием питался бы только им одним. Молодой шасу, услышав это, засмеялся и сказал, что если принимать в пищу только мед, скоро один его вид начинает вызывать тошноту, он это уже испытал.

Из храма они вышли вместе. Кеназ предложил Хети наполнить бурдюк водой из колодца, расположенного за святилищем. Колодец оказался глубоким. Надземная его часть была сложена из тесаного камня в виде небольшого узкого павильона, который не давал солнечным лучам проникать в колодец, поэтому вода в нем всегда была прохладной. На краю колодца стояли три ведра, сделанные из козьей кожи, к каждому из которых было привязано по веревке. На дне каждого ведра лежал тяжелый камень — чтобы ведра не упали в колодец.

Кеназ взял ведро и бросил его в колодец, сказав при этом:

— Смотри, когда ведро упадет в воду, нужно подергать за веревку и поводить ею, чтобы ведро наклонилось, а когда оно погрузится в воду, резко дернуть его вверх. Оно наполнится водой, опускаясь под собственным весом. И тогда мы его достанем полным, а не полупустым.

Он говорил и действовал одновременно, поэтому из колодца ведро поднялось полным воды. Одним движением он вылил воду себе на голову. Вода потекла по его загорелому до черноты гибкому поджарому телу. Потирая себя по бокам руками, Кеназ засмеялся от удовольствия и сказал:

— На тебе тоже много пыли…

Он снова наполнил ведро. Хети снял свою повязку, и Кеназ окатил его водой.

— Наберем еще ведро для господина Небхатора. Хорошо бы и ему освежиться в этот жаркий день. А потом я дам ему меда. Это для него полезно. Он любит мед, потому что он возвращает силу и наполняет радостью его усталое сердце.

Приблизившись к Небхатору, они увидели, что тот сидит с закрытыми глазами, словно бы спит.

— Он устал, пускай поспит, — сказал Кеназ.

Но Хети смочил руку водой и прижал ко лбу старого жреца. Небхатор не шелохнулся, не открыл глаза. Его тело наклонилось набок.

— Кеназ, Небхатор больше не попробует твой мед, — сказал Хети молодому шасу. — Он обрадовался, что я вместо него поднесу подарок богине Хатор. Его душа теперь в Полях Иалу, в краю, откуда не возвращаются.