Повесть о Ратиборе, или Зачарованная княжна (2)

Глава семнадцатая, в которой я философствую

Со мною вот что происходит… песня из фильма "Ирония судьбы",

Вот так оно всегда со мной выходит: стоит совершить что-нибудь хорошее, безусловно положительное, великое даже, подвиг какой-нибудь - и тут же я все порчу. Карма у меня такая, должно быть, планида с фортуною.

И ведь что самое обидное - я ведь и не виноват даже!

Сами мне под нос валерьянку подсунули - и меня потом же и обвиняют, мол, надо было держать себя в руках. В лапах то есть.

А как удержать? Как, спрашиваю я вас, если моя котиная природа от запаха этой самой валерьянки взбунтовалась? С природой же не поспоришь!

И про люстру: люстры просто специально сделаны для котов, как у Чехова ружье на стенке - для обязательного финального выстрела. Если мы имеем люстру с достаточно широким основанием, а не какой-нибудь пузырь на шнурочке - с одной стороны; и кота, вышедшего из себя не важно, по какой причине - от страха, от ярости ли, от любви, или, как в случае со мной, хлебнувшего валерьянки - с другой, то этот кот обязательно на этой люстре окажется. Это закон взаимного притяжения котов и люстр. Вспомните кота Бегемота у Булгакова. Или прекрасный фильм Леонида Гайдая про Ивана Васильевича, который меняет профессию.

С другой стороны, все в этой жизни должно быть уравновешено: тоже закон природы, закон сохранения чего-то там, не помню чего. То есть если где-нибудь чего-нибудь убудет, где-нибудь чего-нибудь обязательно прибудет. Так что на всякий хороший поступок должен обязательно приходиться скверный.

Хотя нет - у каждого своя карма. Вот Жаб, к примеру - он вообще поступков не совершает, ни дурных, ни хороших. Отправление физиологических потребностей, как то сон, еду, вывод продуктов жизнедеятельности из организма, а также обсуждение с Рыбом всяких мелких деталей нашего быта, и даже мелкое жабье злопыхательство - это все поступками не назовешь. Зато его карма - попадать в неприятности. Если Жаб когда-нибудь окажется в Нью-Йорке и будет идти мимо высокого-высокого небоскреба, то с крыши этого небоскреба обязательно упадет маленькая-маленькая гаечка, и обязательно угодит в нашего Жаба, но не в макушку, а рядом - в плечико, или даже, в пальчик. Потому что кроме кармы у Жаба еще и удача есть - только немножечко корявая.

А у Рыба карма - оставаться в стороне от событий и умирать от любопытства. Он же вечно на кухонном подоконнике, в своем аквариуме; хорошо, когда что-то происходит именно в кухне! Однако он всегда в курсе всех дел - чудом каким-то. Или подслушивать навострился?

Но - живет себе и живет, кушает хлебушек или чем там его кормит заботливый Домовушка, изредка просит поменять ему воду, и ведь не скажет по-мужски: "Эй, Домовой, мне воду пора менять!", нет, он пошлепает губами, пустит пару пузырей и промямлит: "Что-то вкус у моей воды какой-то не тот… затхлостью отдает, мне кажется…" - тут Домовой спохватится, подхватится, забегает с ведрами - как же, забыл про Карасика! Неладно-то как!

И Карась себе плавает от стеклянной стенки к стеклянной стенке, или висит в своем подводном гроте и думает свои философские думы. Но с плодами раздумий никого не знакомит. Так что вполне возможно, что вовсе не думы он там думает, а просто дрыхнет. Или мечтает. И никто ему ничего не говорит, и по темечку его клювом никто за безделие и за лень не долбает…

Даже завидно мне стало. На одну минуту.

Потому что лично я от такой жизни бы сдох.

Нет, пусть лучше я буду мокнуть под дождем во время прогулок, получать тумаки от Ворона и изнывать от непосильного умственного труда при заучивании заклинаний, но зато моя сфера обитания будет немножко шире, чем кубометр водопроводной воды в стеклянном кубике… Извините, параллелепипеде.

Хотя по очень большому счету, да нет, даже и по не очень большому счету! Не будем брать масштабы Вселенной или нашей планеты, или материка с континентом, пусть наш счет будет скромным - мы ограничимся рамками одной только нашей державы: в масштабах нашей необъятной Родины два смежных двора, четыре чердака и соответственно четыре подвала - это разве не то же самое, что кубометр воды в стеклянном ящике?

Все в этой жизни относительно, друзья мои, и степень свободы всегда выражена конечным числом.

На тот момент, поскольку мою помощь в посещении шкафа Домовушка отверг категорически, степень свободы у меня была достаточно высока - я был волен лежать на мягкой вышитой подушечке, размышлять о карме, Жабе, Рыбе, Чайнике…

О Чайнике - потому что Чайник, наш новый домочадец, стоял передо мной на столе и боязливо побулькивал. И жался к стеночке.

Домовушка, перед тем, как отправится за Лёней и Псом (и младенцем, разумеется), притащил Чайника и поставил на стол. И сказал:

- Ты, Кот, смотри! Только попробывай! Будешь луплен, аки Сидора коза! - и умчался, топоча валенками.

"Попробывай", в смысле "попробуй" - это Домовушка намекал на валерьянку. В Чайнике валерьянка оставалась. И пахла.

Это, думаю я, была попытка натренировать меня на умение держать себя в лапах: я тут сижу. А она тут пахнет. А я не должен поддаваться своим кошачьим инстинктам. Я должен терпеть и крепиться. И не пытаться извлечь содержимое из Чайника. А она пахнет. Пусть очень слабо - за ночь повыветрилась, или же частично была Чайником употреблена. Но пахнет. А я тут сижу…

- Слушай, Чайник, - сказал я, - ты бы хоть носик к стенке отвернул! Дышишь тут на меня валерьянкой! Я же не железный!

Чайник что-то обижено булькнул, но повернулся ко мне задом.

Да, Чайнику с кармой не повезло. Привела его карма эта бездушная в нашу квартирку, попался он под мою неопытную лапу - и вот вам, пожалуйста, результат. И - заметьте! - я опять ни в чем здесь не виноват! Ворон, его премудрейшее преминистерство, со своими указаниями, ценными и руководящими; количество особей, попавших под воздействие магии; усталость после стольких событий этого многотрудного дня - нет, никак нельзя меня винить, никак! Все карма, одна только карма виновата!

Придя к такому выводу и окончательно простив себя, я изрядно повеселел. Меня уже не тревожили ни нарекания Ворона - да, я недоучка! А как я могу не быть недоучкой? Лада вон почти что сто лет магию изучала, а я всего-то года три, и то неполных!

И обида Домовушки больше не царапала мне совесть - подумайте, какая цаца! Темная магия ему померещилась! Тараканом я его назвал - тоже мне, оскорбление! Таракан он и есть, и происхождение у него тараканье. С каких это пор назвать таракана тараканом является оскорблением? Это простая констатация факта!

А люстра - я что ее, люстру эту, разбил? - Не разбил. Я только немножко на ней покатался. А висюльки привесить - это же раз плюнуть, два раза в год мы это проделываем: снимаем, моем, а потом цепляем обратно.

И потом, я ведь тоже могу обидеться. А что? Меня не поняли! Меня незаслуженно обвинили в различных проступках, и даже в преступлении, а заслуженную похвалу - зажали! Полное право имею обидеться!

Но настроения обижаться у меня не было. А было настроение поваляться на подушечке, подремать после пусть не очень вкусного и не очень сытного, но питательного и полезного завтрака, расслабиться после напряженного рассветного бдения - шутка ли, перелопатить гору конспектов, исписанных круглым красивым, но не всегда понятным почерком Лады! - даже, может быть, спеть что-нибудь милое и уютное, колыбельную какую-нибудь…

Ага, как же! Дадут тут подремать! Или спеть!

Чайник этот тут перед носом стоит, булькает и благоухает валерьянкой, Ворон по жердочке - насесту топчется взад-вперед, Жаб шебуршится в своей миске, бормочет что-то и шуршит новыми перьями, Петух, которого разбудили в неурочный час, поквохтывает и поклевывает что-то с пола…

А там и Домовушка прибежал, и голодный Пес за ним, и Леня, с младенцем Егорушкой, в руке - у Лени нашей теперь стали такие ручки, что Егорушка запросто помещался у нее на ладони.

Леня была задрапирована в обрывки купального халата - один обрывок обернула вокруг бедер, а другой завязала на груди - типа топик без бретелек.

Домовушка сразу засуетился, собирая завтрак для Пса и Лени - для Егора у него была уже подогрета бутылочка с молочной смесью. Я сказал:

- Эй, Домовой, убери Чайник у меня из-под носа! Он воняет валерьянкой!

Домовушка внимательно посмотрел на меня, всплеснул лапками:

- Ну вот, снова - здорово! Глазки окосели, в разные стороны глядят! Ворон, голубчик, твое премудрейшество, как же ты не доглядел-то?

- Забалдел наш котяра снова! - злорадно квакнул Жаб со своего подоконника. Злорадно, но и завистливо.

- Да он ни сном, ни духом! - возразил Ворон. - Я следил за ним - он смирно лежал на своей подушке и клевал носом.

- Он нанюхался, - сказал спокойный товарищ капитан Паук. - Есть такой способ употребления наркотических веществ.

Ай, да валерьянка! Позабористей анаши - для слабого котиного организма!

Однако вам никогда не догадаться, что сделали эти заботливые садисты потом.

Домовушка, этот запасливый Домовушка, порылся в своей аптечке (а у него не аптечка, а просто кладезь и сокровищница!) и вытащил ампулу с нашатырным спиртом.

И они разбили эту ампулу прямо перед мои нежным носом, и я так нанюхался, что три минуты из глаз моих текли слезы, а потом еще добрый час в глотке свербело, как при ангине.

Но им и этого показалось мало - "во избежание", как сказал Ворон, "рецидива" они намочили уксусом марлю, свернули ее в два слоя и замотали этой марлей мне морду.

- Терпи, Кот, - сурово, но не без сочувствия произнес Ворон. - Ты нужен нам в работоспособном состоянии.

- А не под кайфом! - прокомментировал завистливо Жаб.

Я промолчал.

Я не ответил на реплику Жаба.

Я буду выше.

Пусть злорадствует!

Пусть завидует!

Все равно он ни на что больше не способен.

А я - я способен.

Глава восемнадцатая, в которой мы пытаемся совещаться - и что из этого получается