В пятницу вечером Ольга Алексеевна сказала нам.
— Не знаю, как и дождаться воскресенья. Устала я здорово. И хоть сегодня уже было поменьше вызовов, но все же их очень много, и дети болеют тяжело.
— Хорошо, что ты сама еще не заболела, — сказал Санечка серьезно, — весь день среди гриппозных детей.
Тут Ольга Алексеевна ничего не ответила, а поглядела на Санечку своими добрыми большими глазами и вздохнула. Да, — как бы сказал ее вздох, — если это случится, то придется нам всем очень худо.
Помню, в тот момент сидела она по обыкновению на кухне. За окном было совсем темно и только слегка искрился на подоконнике рулон снега. И тут Саня вдруг принес дневник и показал ей отметки. И там вопреки его обещаниям даже по арифметике сплошные пять. И Ольга Алексеевна протянула к нему усталые руки и потрепала молча Саню по волосам.
…Утром я забежала к ней в комнату и испугалась. Лежала моя дорогая Ольга Алексеевна на диване, бледная, под глазами черные круги. Вынула она из-под мышки градусник, поглядела на него, сморщилась.
— Тридцать восемь и четыре, Мотька, — потом приложила указательный палец к губам, попросила. — Только никому! Приму таблетку и пройдет. Мне работу бросать никак нельзя.
Поднялась резко с кровати. Оделась. Пошла кипятить чай. Собралась Ольга Алексеевна как обычно, и уже перед уходом разбудила Санечку. Он моментально вскочил на ноги, стал сгибаться, разгибаться и руками махать — делать гимнастику. И тут он заметил, как бледна мать.
— Мама! — сказал Санечка, — У тебя какое-то новое лицо. Уж не заболела ли ты?
— Это тебе кажется, Саня, — твердо сказала Ольга Алексеевна. — Мне болеть никак нельзя. Меня дети на участке ждут.