Повод для убийства

Глава 4

В районе Семидесятых Восточных улиц, где находился особняк Лэнди, вечерами нет проблем с парковкой, и я решил воспользоваться машиной.

По дороге я принялся размышлять. Вряд ли Вульф рассчитывал, что я привезу сегодня хоть кого-нибудь, даже Фиби. Он просто хотел отделаться от Марко, и нет ничего естественнее, да и бесхлопотнее тоже, чем отправить меня совершить чудо. Вульф знал, что я обозлюсь, поэтому я и решил не злиться. На перекрестке Пятой авеню и Сороковой улицы, дожидаясь зеленого сигнала светофора, я все же поймал себя на том, что бурчу под нос: «Ленивая жирная туша», – и постарался переменить пластинку.

Я остановил машину неподалеку от дома Лэнди, как раз позади темно-серого седана, у которого рядом с номерным знаком была прикреплена табличка, указывающая, что автомобиль принадлежит врачу. Не вылезая из машины, я разглядывал парадный подъезд – роскошная гранитная облицовка, какую можно увидеть разве что в этом районе богатых особняков, – и размышлял, как быть дальше. Я мог бы просто-напросто нажать кнопку звонка и войти в дом, в крайнем случае, используя свои сто восемьдесят фунтов. А потом?

Глядя на крепость, которую мне предстояло взять, я ощутил прилив честолюбия. Было бы превосходно, вопреки ожиданию Вульфа, доставить ему этих людей. Заявить им, что Пампа нанял нас, и мы хотим побеседовать со всей семьей сразу? Нет, не годится. Я отбрасывал один вариант за другим – этот слишком рискованный, тот очень уж замысловатый, и все с каким-то изъяном. Я взглянул на часы: без двадцати одиннадцать. Пора принять решение и приступить к делу. С этой мыслью я вылез из машины и захлопнул дверцу, но тут из подъезда вышел пожилой человек. В руках черный чемоданчик – непременный спутник врачей. Человек сел в стоявший у тротуара седан и уехал. Моя профессиональная память зафиксировала номер машины.

Я поднялся на крыльцо и позвонил. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы можно было разглядеть нечто лысое, остроносое и остроглазое над ливреей с галунами.

– Меня зовут Арчи Гудвин, – сообщил я. – Хотел бы повидать миссис Уиттен.

– Репортеров не принимают, – категорически заявило нечто и попыталось закрыть дверь, но я уже сунул ногу в щель.

– У вас только репортеры на уме, – вежливо, но твердо сказал я. – А я детектив. – Достав из кармана лицензию с фотографией и оттиском пальца, бережно хранимую в целлофане, я протянул ее дворецкому. – Вот мое удостоверение.

– Здесь не сказано, что вы сотрудник полиции, – подозрительно произнес он, изучив бумагу.

– А я и не говорил этого, просто…

– В чем дело, Борли? – послышался голос. Дворецкий обернулся, и я толкнул дверь ногой, а так как отворенная дверь всегда и всюду воспринимается как приглашение войти, я пересек порог.

– Не беспокойтесь, мистер Лэнди, дворецкий выполнял свой долг, – произнес я бодрым тоном. Еще двое мужчин вышли из дверей справа. Теперь их стало четверо против одного, однако я продолжил: – Меня зовут Гудвин, я служу у Ниро Вульфа и хочу видеть миссис Уиттен.

– К черту! – Решительным жестом один из них указал мне на дверь. – Вон!

Конечно, я слегка растерялся, столкнувшись сразу с квартетом. Узнать их не представляло труда, в газетах уже были фотографии. Тот, кто меня выгонял – это Мортимер, у него крупное красное лицо и широко расставленные глаза. Невысокий, с гладко зачесанными темными волосами и приятной внешностью – это его старший брат Джером, а похожий на изможденного школьного учителя – известный фельетонист Дэниел Барр.

– Выгнать меня вы всегда успеете, – миролюбиво произнес я, – потерпите минутку. Я пришел повидать миссис Уиттен по поручению Джули Олвинг. Было бы справедливо, чтобы сама миссис Уиттен решила, хочет ли она видеть человека, который явился к ней от мисс Олвинг. Если бы вы…

– Хватит! – Мортимер сделал шаг ко мне. – Вы совершенно правы, я всегда могу вышвырнуть вас…

– Подожди, Морт, – сказал Джером, спокойно приближаясь к нам. Он взял из рук дворецкого мою лицензию, изучил ее и протянул мне. – Моя мать наверху, она спит. Я Джером Лэнди. Сообщите мне, что вы хотели ей сказать от имени мисс Олвинг, я обещаю все передать.

– Она спит?

– Да.

– А кто же у вас болен?

– Болен?

– Да. Вот именно, болен.

– Не знаю. Во всяком случае, не я. А почему вы спрашиваете?

– Только что из дома вышел доктор. Конечно, если он дал вашей матушке снотворное и после этого задержался поболтать с вами, тогда, конечно, миссис Уиттен уже уснула. Так мне подумалось, – улыбнулся я, – как подумалось бы любому детективу. Конечно, это в том случае, если больна ваша матушка. Но, может быть, заболела одна из ваших сестер? Во всяком случае, я могу говорить от имени мисс Олвинг только с миссис Уиттен и ни с кем другим. Не знаю, сочтет ли она это срочным и строго личным делом, захочет ли принять какие-то меры, но спросить об этом нужно только ее. Завтра может быть слишком поздно. Хотя я не уверен и в этом.

– Поинтересуйтесь у него, не явился ли он требовать денег, – подсказал от дверей Дэниел Барр. – Если это попытка вымогательства, ответ может быть только один.

– Если бы речь шла о деньгах, то этим занимался бы наш отдел, ведающий шантажом. Я не имею к нему отношения. Вот все, что могу вам сообщить. Остальное скажу только миссис Уиттен.

– Подождите здесь, – сказал Джером и направился к лестнице.

Я принял позу, долженствующую означать благородное спокойствие, и огляделся. Несомненно, это был зал для приемов; лестница находилась слева, дверь справа вела в гостиную, а в дальней стене была дверь в столовую, где состоялась та самая тайная встреча. В зале пусто, если не считать загадочной скульптуры из розового мрамора у стены и плетеных циновок на полу.

Через несколько минут появился Джером. Он спустился до половины лестницы и окликнул меня:

– Поднимайтесь сюда, Гудвин.

Джером подождал меня.

– Постарайтесь не задерживаться, понятно?

– Постараюсь.

– Мать в постели, но еще не спит. Доктор не давал ей никакого снотворного, она в нем не нуждается, однако у нее плохо с сердцем, что вполне естественно после всего происшедшего. Я попытался отговорить ее от встречи с вами, но тщетно. Надеюсь, вы не задержитесь?

– Нет-нет, не беспокойтесь.

Я последовал за ним. Третий этаж показался мне не самым подходящим для человека с больным сердцем. Мы вошли в комнату, и я опять растерялся. Вместо одной женщины было три. Темноволосая и невысокая, как Джером, стояла возле кровати – конечно, это Ева. Фиби возилась с чем-то у секретера. Согласно моим дневным изысканиям, она больше других походила на отца. Быстрый взгляд в ее сторону показал, что Х. Р. Лэнди вряд ли пожелал бы лучшего комплимента.

Джером назвал мое имя, и я приблизился к кровати. При этом я услышал скрип двери и краем глаза увидел входящих Мортимера и Дэниела Барра. Итак, собралась вся шестерка, которую желал повидать Вульф.

И тут послышался властный голос:

– Дети, выйдите отсюда!

– Но, мама… – хором запротестовали они. Однако миссис Уиттен решительно и не повышая голоса повторила приказание. На какое-то мгновение я подумал, что заупрямится Фиби. Однако и она покинула спальню, правда, последней, и прикрыла за собой дверь, как было велено.

– Ну? – вопросила миссис Уиттен, глубоко и тяжко вздохнув. – Что нужно мисс Олвинг?

Она лежала укрытая голубым шелковым одеялом, и на фоне голубой наволочки лицо ее было так бледно, что я не узнал бы ее по газетной фотографии. Она казалась старше своих лет, к тому же ее прическа не предназначалась для публичного обозрения. Но в глазах ее горел вызов, а губы были твердо и решительно сжаты.

– Так что же ей угодно? – нетерпеливо повторила она.

– Простите, – сказал я, – может быть, не следовало вас тревожить? Вы выглядите нездоровой…

– Я совершенно здорова. Вот только сердце… – Она снова перевела дыхание. – Ничего иного и нельзя было ожидать. Так что же мисс Олвинг?

И тут мне пришла в голову идея, которая разом вытеснила все мои предварительные наброски.

– Я не хочу быть бестактным, миссис Уиттен, – начал я, – но вы, конечно, понимаете, что смерть Флойда Уиттена принесла заботы и неприятности не только вам одной. Есть они и у других. Согласитесь, что это несчастья касается и мисс Олвинг. Ниро Вульф хотел бы поговорить с вами о некоторых проблемах, представляющих особый интерес для мисс Олвинг.

– Я ничем не обязана ей. – Миссис Уиттен приподняла голову с подушки и устремила на меня пристальный взор, но тут же откинулась назад и снова глубоко вдохнула. Ей явно не хватало воздуха. – Ни для кого не секрет, что мой муж когда-то знал мисс Олвинг, однако их знакомство… оно прекратилось, когда мы поженились, так что…

– Знаю, – закивал я. – Заметьте, я всего лишь посыльный. Моя задача заключается в том, чтобы договориться с вами о встрече с мистером Вульфом. К сожалению, с этим придется, видимо, повременить, так как он никогда не выходит из дома ради дел, а на вас рассчитывать нельзя, коль скоро доктор уложил вас в постель. Поэтому приношу свои извинения за беспокойство. Может быть, завтра или днем позже… – Я попятился к двери. – Мы позвоним вам…

Миссис Уиттен приподнялась.

– Вы немедленно расскажете, зачем мисс Олвинг послала вас досаждать мне, – решительно произнесла она.

– Не могу, – сказал я уже от двери, – потому что не знаю. К тому же я обещал вашему сыну не задерживаться у вас. Извините, – я взялся за ручку двери, – мы вам позвоним.

Обе дочери и Джером ждали на лестничной площадке.

– Все в порядке, – бросил я им с улыбкой.

Барр и Мортимер стояли внизу и молча наклонили головы, когда я, сбежав по лестнице, быстро прошел мимо. Я открыл дверь и вышел.

Мне был срочно нужен телефон. Я повернул в сторону Мэдисон-сквер и на следующем углу увидел аптеку.

Правильнее всего было позвонить Вульфу и посоветоваться насчет идеи, которая осенила меня, но поскольку он погнал меня на явный провал, не дав никакого напутствия, кроме того, что обстоятельства сами подскажут, как действовать, я решил ему не звонить. Узнать то, что требовалось, можно было и на Двадцатой улице, но лучше я обрасту перьями, чем дам сержанту Перли Стеббинзу повод сунуть нос в мои дела. Поэтому я набрал телефон редакции «Газетт». Лон Коэн обычно засиживался до полуночи.

– Нужен хороший врач, чтобы продырявить мне уши для серег, – сказал я, – и, кажется, я нашел такого. Позвони мне по этому номеру… – я продиктовал ему телефон аптеки, – и сообщи, кому принадлежит темно-серый седан с номером четыре-три-три-один-семь.

Он заставил меня повторить номер, что было вовсе не обязательно для такого прожженного газетного волка. Я повесил трубку и стал ждать. Звонок раздался через пять минут, и Коэн сообщил мне фамилию и адрес: Фредерик М. Катлер, доктор медицины, приемная на Восточной Шестьдесят пятой улице, место жительства – Парк-авеню.

Это было кварталах в десяти отсюда, и я сел в машину. Дом оказался именно таким, каким он должен быть в этом районе, и ночной привратник недвусмысленно отнесся к позднему и незнакомому посетителю. Впрочем, я тоже приготовился действовать недвусмысленно.

– Мне нужен доктор Фредерик Катлер, – сказал я. – Позвоните ему.

– Ваша фамилия?

– Скажите, что частный детектив по имени Гудвин хочет задать ему важный вопрос относительно пациента, которого он навещал сорок минут назад.

Я решил, что это должно сработать. Так оно и произошло. Когда привратник, позвонив по телефону, проводил меня к своему коллеге – лифтеру и велел ему поднять меня в квартиру 12, сердце мое начало биться чуть-чуть сильнее обычного.

В квартире 12 меня встретил тот самый человек, который выходил из дома Уиттенов с чемоданчиком в руках. Сейчас я разглядел его получше – седина в волосах, нетерпеливые серо-голубые глаза, опущенные углы широкого рта. Сквозь неплотно прикрытую дверь я увидел в просторной комнате мужчин и женщин, сидящих за карточным столом.

– Сюда, пожалуйста, – сердито произнесла моя жертва, и я последовал, куда было указано.

Мы очутились в маленькой комнате, все стены которой были увешаны книжными полками; кушетка, три стула и кресло не оставляли свободного места. Доктор закрыл дверь и повернулся ко мне.

– Что вам угодно?

Бедняга, он уже дал мне, пожалуй, половину того, что мне было угодно, но его вины в том нет – надо быть чрезвычайно хитроумным, чтобы не попасть ко мне в силки.

– Меня зовут Арчи Гудвин, я работаю у Вульфа.

– Так вот вы кто! Что же вам нужно?

– Меня послали к миссис Уиттен, и я видел, как вы вышли из ее дома. Естественно, что я узнал вас, вы человек известный, – я подумал, что не мешает подсластить пилюлю. – Меня приняли, я имел короткую беседу с миссис Уиттен. Ее сын сказал, и она подтвердила, что у нее пошаливает сердце. Но как же так, доктор? Все знают, что здоровье у миссис Уиттен отличное, В ее возрасте она играет в теннис. Без труда поднимается на третий этаж в спальню. Знакомые восхищены здоровым цветом ее лица. Однако, когда я увидел ее – там, в постели, – она была бледна, как покойник, и дыхание у нее было затрудненное. Я не врач, но знаю, что эти два симптома – бледность и такое дыхание – связаны со значительной потерей крови. Скажем, около пинты…

– Состояние моего пациента ни в коей мере вас не касается, – отрезал доктор Катлер. – Могу лишь сказать, что миссис Уиттен перенесла тяжелое потрясение.

– Это мне известно. Я видел много людей, перенесших нервный шок от смерти близких, я наблюдал самые разные проявления этого шока, но такое, как у миссис Уиттен, вижу впервые. Бледность – это случается, но затрудненное дыхание? – Я покачал головой. – Не могу согласиться с вами, доктор. Кроме того, если это всего лишь потрясение, почему вы приняли меня после того, что вам сказал привратник? Почему отвели меня сюда? Вы должны были либо прогнать меня, либо предложить мне сесть.

Он не сделал ни того, ни другого. Только свирепо взглянул на меня.

– Послушайте, доктор, – как можно дружелюбнее произнес я, – давайте поразмышляем. Предположим, приехав туда, вы застали миссис Уиттен раненой и потерявшей много крови. Вы оказали ей необходимую помощь и, когда она попросила вас сохранить все это в тайне, согласились, нарушив тем самым известный вам закон, предписывающий сообщать о подобных случаях властям. Правда, в заурядных ситуациях вовсе незачем трубить на весь мир, и врачи нередко так и поступают. Но данный случай далеко не обычный. Муж миссис Уиттен убит. Обвинен в убийстве человек по имени Пампа, хотя он невиновен. Предположим, что Уиттена убил один из пятерых, находившихся в столовой. Это вполне можно было сделать за то время, пока Пампа разговаривал с миссис Уиттен в гостиной. Эти люди находятся сейчас в доме миссис Уиттен, а двое живут там постоянно. Допустим, что существовал повод для убийства мистера Уиттена; почему же не может быть повода для убийства его жены? Такая попытка, по-видимому, была, и тот, кто убил Уиттена, возможно, сегодня ночью или завтра повторит свою попытку убить его жену – и на этот раз с иным результатом. Как вы будете чувствовать себя после того как умолчали о первой попытке? Ведь это обязательно откроется.

– Вы сошли с ума, – прорычал Катлер. – Это же ее сыновья и дочери!

– О, боже, – вздохнул я, – и это говорит врач, который должен знать людей! Родителями, которых убили их собственные сыновья и дочери, можно заполнить сотню кладбищ! Я утверждаю, что эта женщина потеряла много крови, и вы этого не отрицаете. Посему одно из двух: либо вы конфиденциально сообщите мне все как было, либо я дам знать властям, и к миссис Уиттен пошлют полицейского врача. И тогда, если я все же окажусь прав, совесть моя будет чиста – я не причастен к ее смерти. Что вы скажете на это?

– Полиция не имеет права вторгаться в частный дом.

– Позвольте вас удивить: полиция имеет право войти в дом, где совершено убийство.

– Ваши предположения противоречат фактам.

– Отлично! Так дайте мне факты.

Он сел в кресло и, свесив кисти рук с подлокотников, стал внимательно изучать угол ковра. Я смотрел на него. Он поднялся и направился к двери.

– Стойте! – окликнул я его. – Вы находитесь у себя дома, и я не вправе помешать вам пройти в другую комнату, чтобы позвонить по телефону. Но если вы это сделаете, то все факты, которые вы мне изложите, придется тщательно проверить. Вот я и хочу вас спросить, что вы предпочитаете – немедленно все выложить мне или позвонить полицейскому врачу?

– Мне следовало бы прогнать вас.

Я покачал головой.

– Поздно. Если бы эта идея пришла вам в голову раньше, когда позвонил привратник, мне пришлось бы пошевелить мозгами, но теперь… Воспользуйтесь телефоном, если желаете сообщить миссис Уиттен, что негодяй по имени Гудвин схватил вас за глотку и вынудил нарушить обещание молчать. – Я посмотрел ему в глаза. – Сыновья и дочери, что вы о них знаете? Если Пампа невиновен (а он невиновен), значит, убийца в доме, а зверь, который убил один раз, может убить еще – так, к сожалению, часто случается. Что там происходит? Я бы хотел это знать, и я уже устал говорить с вами… Но и вас что-то грызет, иначе вы не приняли бы меня.

Катлер снова опустился в кресло, а я присел на краешек кушетки, не сводя с него глаз. Я ждал.

– Нет, – наконец произнес Катлер.

– Что нет?

– Меня ничто не грызет.

– Что же это было? Пуля? Что?

– Ножевая рана, – произнес он уже иным, надломленным голосом. – Ее сын Джером позвонил мне без четверти десять, и я сразу отправился к ним. Она была наверху, в постели, всё вокруг в крови. Они приложили к ране полотенца. У нее рана в левом боку, в области восьмого ребра, и неглубокий порез левого предплечья. Раны были нанесены острым лезвием. Та, что в боку, потребовала двенадцати швов, а другая, поменьше, – четырех. Потеря крови значительная, но не серьезная. Вот и все. Я выписал ей лекарства и уехал.

– Как это случилось?

– Она сказала, что во второй половине дня отправилась к себе в контору на какое-то срочное совещание в связи со смертью мужа и арестом Пампы. Совещание затянулось, она отпустила шофера и, закончив дела, поехала домой одна. Возле дома кто-то напал на нее сзади. Она испугалась, подумала, что ее хотят похитить, принялась отбиваться, и нападавший вдруг пустился наутек. Она бросилась к двери, позвонила, ей открыл Борли, дворецкий. Лишь тут миссис Уиттен почувствовала, что ранена. Сыновья и дочери помогли ей подняться наверх и уложили в постель. По ее настоянию они все вычистили в доме и около подъезда. Дворецкий смыл следы крови на тротуаре. Он как раз этим и занимался, когда я подъехал. Миссис Уиттен объяснила мне, что при существующих обстоятельствах не хочет, чтобы вокруг этой истории поднялся шум, и попросила меня сохранить все в тайне. Я не видел причины ей отказать. Теперь я объясню ей, что ваша угроза вызвать полицейского врача вынудила меня нарушить слово. – Он развел руками. – Таковы факты.

– Такими вам их представили. Кто же все-таки напал на нее?

– Она не знает.

– Мужчина или женщина?

– Она не знает. Нападали сзади, и уже наступили сумерки. Когда она опомнилась, нападавший был далеко. Короче говоря, она была испугана и думала только о том, как бы скорее попасть домой.

– Она не видела этого человека до того, как он напал на нее? Когда подъезжала к дому?

– Нет. Возможно, он прятался за машинами, стоявшими вдоль тротуара.

– И прохожих не было?

– Ни единого.

– И она не кричала?

– Я не спрашивал ее. – Он начал раздражаться. – Мне это и в голову не пришло, как вы понимаете. Она нуждалась во врачебной помощи, я оказал ее, вот и все.

– Понятно, – сказал я и поднялся. – Не стану вас благодарить, так как эти сведения я из вас выжал. Принимаю ваши факты – вернее то, что вам было рассказано – и хочу предупредить, что вам, возможно, позвонит Ниро Вульф. Я сам найду дорогу.

Он тоже поднялся.

– Если не ошибаюсь, вы произнесли слово «конфиденциально». Могу ли я сообщить миссис Уиттен о том, чтобы она не беспокоилась относительно визита полицейского врача?

– Поверьте, я сделаю все, что в моих силах. Однако на вашем месте я не давал бы обещаний…

Я направился к выходу, но он опередил меня, распахнул передо мною дверь и даже пожелал спокойной ночи.

Итак, я закончил дела несколько раньше, чем рассчитывал. Часы показывали без десяти двенадцать.

Когда меня нет, особенно ночью, входная дверь бывает на цепочке, поэтому мне пришлось позвонить. Открыл Фриц. Я прошел вместе с ним на кухню, достал, из холодильника кувшин молока, взял стакан и направился в кабинет.

– Я вернулся, но один, – объявил я шефу, – зато привез отмычку, которой вы можете отпереть камеру Пампы, если пожелаете. Мне необходимо выпить молока. Мои нервы напряжены до предела.

– Что случилось? – спросил Марко, в нетерпении вскакивая с кресла. – Что вы…

– Оставь его в покое, – проворчал Вульф. – Пусть выпьет молока. Он голоден.