Поворот судьбы

Глава тридцать вторая Псалом 37

Излишек багажа

От Джей А. Джиллис

«медиа-панорама»

Начало второго старта моей жизни произошло неожиданно, как и многие другие вещи. Я не то чтобы бросила планировать свою жизнь, но смирилась со многими неизбежными неудобствами. Я поняла, что мне пора прекратить роптать на судьбу, а принять ее такой, какая она есть. Человек в моем положении просто обязан не сгущать краски, не сосредотачиваться на темном будущем, а пользоваться тем хорошим, что есть в настоящем.

Я начала видеться с парнем, которого встретила на репетициях Кейси. Он был очень приятным человеком, но я ощутила, как у меня краска отливает от лица, когда он сообщил, что является юристом. Он работал в большой компании, которая занималась продажей спортивной одежды и оборудования. Я решила смело двигаться на первой скорости. После того как мы впервые выбрались вместе поужинать, я спросила:

— Правильно ли я поняла, что ты тот самый человек, который пытается доказать, что компания не виновата, если на ее скейтборде упал ребенок, получив сотрясение мозга?

— Ты сформулировала это слишком прямолинейно, — ответил он. — В подобной ситуации я пытаюсь добиться компенсации для жертвы происшествия, но так, чтобы это не стало причиной банкротства компании. Ты знаешь, в каком мире мы живем. Я не думаю о том, что может случиться что-то плохое. Но если это происходит, то кто-то обязан за это платить.

Спустя несколько месяцев, в течение которых я виделась с Деннисом каждую неделю (а с Мэттом только дважды), я решила мягко разорвать эти отношения.

Милый и хороший для меня не были синонимами.

Я-то верила, что буду рада любому знаку внимания, но оказалось, что я поторопилась с выводами. Когда «Городская жизнь» приняла мое стихотворение, заплатив мне тысячу долларов, я поймала себя на мысли, что очень хочу поделиться радостью в первую очередь с Мэттом, а потом уже с Кейси и Гейбом.

Мэтт был счастлив за меня. Он сказал, что намерен купить по экземпляру журнала себе, всему своему персоналу и всем друзьям, а у него их было очень много. В один из уикендов я предложила встретиться в Бостоне, но у Мэтта были планы, которые никак нельзя было изменить. Следующие две недели, когда я слышала его голос на автоответчике, то не брала трубку, потому что чувствовала себя обиженной. Мне было неприятно, что мной пренебрегли. Наконец Мэтт прислал мне две дюжины белых роз в серебристом кубке, заработанном его командой в тот злополучный уикенд, который, как оказалось, он провел на футболе. На открытке было надписано: «Ты не любишь меня или футбол?» Я перезвонила ему и на следующей неделе получила именное приглашение на великолепной бумаге, в котором церемонно сообщалось, что в выходные меня с надеждой ожидают в доме Мэтью Макдугала.

Я не хотела ехать. Вернее, мне очень хотелось ехать, однако я боялась, что на глазах у этого собрания докторских жен со мной может произойти что-то ужасное и мне придется до конца жизни объезжать стороной штат Массачусетс. Но я подумала, что это всего лишь вечеринка. Что сложного в том, чтобы посидеть на диване и поболтать, как это делают обычные люди? В свое время я ведь тоже была обычным человеком.

И я решила, что это будет хорошим поводом увидеться потом с Кэт. Прошло уже много месяцев, а от нее не было ни одной весточки. Она прислала Рори тряпичных кукол на Рождество, но они страшно испугали мою малышку: у этих кукол были только глаза, а рот и нос отсутствовали.

Я могла бы нанять машину и отправиться в Счастливую Долину, как мы с Гейбом окрестили новое местожительство Лео. Я могла бы попросить Кейси присмотреть за Рори, а Гейб уже был достаточно самостоятельным. Кроме того, Кейси всегда находилась рядом. Когда я сообщила Гейбу о своих планах, он сказал, что хотел с дедушкой и бабушкой Штейнерами поехать в их коттедж, где они собирались навести порядок накануне весны. Ему хотелось порыбачить, пока стоит холодная погода, так как «летом любой это умеет», а он желал ощутить себя «настоящим рыбаком».

Я готовилась медленно и тщательно. В дорожную сумку я уложила черное платье с пышной юбкой из ткани, которая шуршала во время ходьбы, надеясь, что этот звук отвлечет от других звуков, которые я могла бы непроизвольно издать. Я остановила также выбор на широких брюках и сатиновой блузе. Смешные бусы из искусственного жемчуга, джинсы и два свитера. Сапоги и туфли. Гейб спросил, не собираюсь ли я переезжать.

За несколько дней до моего отъезда мне позвонила главный редактор «Городской жизни». Она спросила, можно ли дать мой электронный адрес издателю, который заинтересовался моими «стихами гнева». Я и не знала, что их можно так характеризовать, но согласилась. Деньги не бывают лишними, даже если мне заплатят немного. Я сочиняла стихи, чтобы избавиться от боли, и то, что их опубликовали, было для меня полной неожиданностью. Я и предположить не могла, что у этих произведений могут найтись поклонники или, что они найдут отклик в чужой душе. Даже Гейб называл их «так называемые стихи».

Мне написала женщина по имени Аманда Сентер, которое показалось мне очень знакомым. Она спрашивала, можно ли со мной связаться лично.

— Джулиана Джиллис, — проговорила она, когда я подняла трубку.

— Да?

— Последний раз, когда мы встречались, вы прятались под пианино.

Значит, мое чутье меня не подвело. Человек из мира моего отца.

— Я была агентом вашего отца очень давно, и очень недолго. Потом я сменила профессиональные ориентиры. Вы видели меня, наверное, раза два в жизни, но, прочитав ваши стихи, я решила, что Амброузу было бы приятно знать, что его талант унаследован дочерью.

— Спасибо. Такова ирония судьбы.

— Что у вас есть в запасе?

— В запасе?

— Я хотела спросить, достаточно ли у вас стихотворений для выпуска сборника? Пусть ваши произведения будут объединены одной идеей: отказ от прошлого, торжество женщины, сумевшей преодолеть боль расставания с любимым. Это найдет своего читателя, уверяю вас.

Я не могла понять, о чем она говорит. Стихотворения, которые я сочинила, пришли сами собой. В ящике моего стола не было черновиков, которые составили бы личный архив, чтобы его потом обнаружили мои потрясенные потомки.

— Я ведущая рубрики. Я не поэтесса.

— Позвольте мне самой судить об этом. У меня есть, на сей счет свое мнение.

После нашего разговора, вдохновленная мыслями о своем отце, я написала еще два стихотворения и отослала их Аманде. Одно из них мне удалось сочинить за двадцать пять минут.

Аманда не замедлила с ответом. Она сказала, что плакала, когда читала мои сочинения. Я решила, что у нее тоже не лучший период в жизни. Она завела разговор о презентации и о способах продвижения книги на рынок.

— Мисс Сентер, — сказала я.

— Аманда, — поправила она меня.

— Аманда, о чем мы с вами говорим?

— Конечно, поэзия не продается так хорошо, как жанры больших форматов. Но я думаю, что аудитория у книги не будет малочисленной, ведь многие женщины прошли через те или иные испытания. Узнали, что такое измена. Поэтому мы представим книгу как знак дружеской поддержки, как символ женской солидарности.

— Книгу? Но у меня нет так много стихотворений! Сколько их надо, для того чтобы получилась книга?

— Двадцать четыре, я полагаю. Это должна быть маленькая книга, богато оформленная, похожая на толстую поздравительную открытку.

— Но у меня уйдет не меньше полугода на то, чтобы сочинить столько стихов.

— У нас есть время. Мы можем дать пять аванса и пять после завершения работы. — Она имела в виду «пять тысяч».

Хорошо, что я сидела. Год я смогу не беспокоиться о лекарствах! Даже больше года! Я не знала, что сказать, поэтому промолчала.

— Джулиана, извини, что не могу предложить тебе больше.

— Я думаю, как это здорово быть публичной.

— Я не поняла.

— Опубликованной. Я думаю, что это было бы здорово.

— Значит, договорились? Кто твой агент?

— Хм… Мне надо с ней связаться.

Я знала, что мне придется позвонить старой (и в прямом смысле тоже) подруге отца, которая могла бы порекомендовать мне какого-нибудь агента. Я не была знакома с этими людьми как с профессионалами. Они помнили меня девочкой в школьной форме. Я позвонила Кейси на работу. Меня охватило такое возбуждение, что я забыла имя своей лучшей подруги.

— Мне нужно поговорить с психологом.

— Она на сеансе.

— Можно, чтобы она мне перезвонила?

— У вас суицидальное настроение?

— Нет, — разразилась я смехом. — Это Джулиана Джиллис. Кейси Глисон моя соседка.

— О, простите меня, миссис Джиллис.

Кейси и я провели вечер, разглядывая корешки переплетов книг отца. В той части книг, где отец выражал признательность, мы нашли имя одного из агентов. По нашим расчетам, она была еще жива и социально активна. Когда я позвонила ей, эта женщина не просто вспомнила меня, а буквально приняла с распростертыми объятиями. Она согласилась посмотреть предлагаемый мне контракт и пригласила меня на ужин «в следующий раз, когда я буду в Нью-Йорке» (когда наступит этот «следующий раз»?). По ее словам, отец гордился бы мной. Когда она услышала о сумме гонорара, то была несколько разочарована, сказав, что будет настаивать на том, чтобы сюда не входило право продажи в другие страны.

— Думаю, что нам удастся разбогатеть, если мы отдельно оговорим этот пункт договора.

Она говорила со мной на иностранном языке. Агент сыпала словами, которые часто звучали в речи отца, но которые я тогда благополучно игнорировала.

Предстоящее издание моих произведений было лучом надежды. Я боялась, что ослепну от его нестерпимого сияния. Я боялась, что опорочу имя отца. Я боялась, что мои стихи будут восприняты как каракули Авроры (она могла объявить за ужином: «Я хочу зачитать вам свои ответы на прошения наших читателей», и Гейб со смехом исправлял ее: «Не прошения, а письма»). У меня голова пошла кругом, и поездка в Бостон больше не казалась уже такой устрашающей. Я думала о ней с облегчением.

Мэтт встретил меня у камеры хранения. Он держал флаг с символикой футбольной команды. На нем были написаны два слова: «За Джиллис».

— Думаю, что шутка себя исчерпала, — серьезно сказала я. — Отсюда далеко до твоего дома?

— Минут двадцать, если движение не будет очень оживленным.

— Мне кажется, что другого я и не могла услышать.

— Почему?

— Я имею в виду, что всегда на память приходят двадцать минут.

— И все часы в магазинах показывают двадцать минут девятого.

— Может, потому что в это время не стало Авраама Линкольна?

— Нет, не думаю.

— Не спорь со мной. Лучше послушай, что я тебе расскажу.

Я репетировала заранее эту сцену, представляя, как он отреагирует. Будет шутить? Начнет флиртовать? Покажет, как гордится мной? Удивится, но в меру?

— У меня скоро выйдет книга. Моих стихов.

— Джулиана! — выдохнул он.

Мне не удалось предугадать его реакцию: он одобрял меня, и это было мне лучшей наградой. Наш путь лежал через маленький городок Брили, а затем мы выехали на шоссе. Когда мы остановились у дома с колоннами, я решила, что Мэтт собирается что-то купить.

— А вот и мое скромное жилище.

— Черт побери, это же дворец! Ничего себе особнячок, — присвистнула я. — О, прости меня, Мэтт, за то, что я так себя веду. Это издержки общения с шестнадцатилетним подростком.

Дом был покрашен в кремовый цвет. Он выглядел очень приветливо.

— А вот и лошадка моей девочки, Дива. У моей лошади кличка Скальпель. Кто придумал? Келли. Это такая шутка, черный юмор, как принято у медиков. Но Скальпель у меня очень смирный мальчик.

— Раньше я часто ездила верхом, — сказала я, вспомнив Центральный Парк и мою маму в костюме для верховой езды.

— Если хочешь, мы завтра можем освежить твои воспоминания, — с энтузиазмом подхватил Мэтт.

— Нет, пожалуй, сейчас я не рискну.

— Никогда не говори «никогда». Если ты возьмешь моего коня, то это не потребует от тебя никаких усилий.

— Мэтт, я полагаю, ты из тех парней, которые любят пустить пыль в глаза? Сделать все шикарно?

— Наверное, да, — согласился он, вытаскивая мой чемодан из багажника. — А разве это плохо? Я целый день стою у операционного стола, рассчитывая каждое свое движение с ювелирной точностью. Поэтому в нерабочее время мне нравится делать широкие жесты. Все правильно.

— Так зачем тебе иметь дело с леди, которая раньше умела подпрыгивать на три фута вверх, а теперь не сможет преодолеть и трех ступенек?

— Жизнь сложная штука, — проговорил он, открывая передо мной двери.

Когда я увидела убранство дома, на меня нахлынула волна воспоминаний о моем детстве, когда мне было лет девять-десять. Выкрашенные в золотистые тона стены, толстые зеленые ковры. Красная мебель, полосатые подушки и люстра, как в фильме о Клеопатре. Я опустилась на софу, с которой мне открывался вид на длинный стол, красивый в своей простоте. Он был начищен до блеска. На кухне я заметила разноцветную плитку и нанизанный на нить чеснок.

— Я должна поздравить тебя с выбором декоратора. Мэтт пожал плечами.

— Я сам все выбирал. Ориентировался по цвету. Люстру я купил у знакомого.

— Ты сам подбирал все для своего интерьера?

— Знаешь, больше всего я не хотел, чтобы у меня было так, как принято у холостяков: белые стены и темно-синяя обивка мягкой мебели.

— Тебе удалось избежать этого кошмара.

— У меня единственная дочь. Она учится. Хотя я много работаю, у меня все равно достаточно свободного времени. Его надо не проводить бездарно, а использовать. Украшать дом. Учиться играть на пианино. Мы с Сьюзи любили путешествовать. Я всегда хотел еще детей. Не надо смеяться. Я все еще не теряю надежды. Люди в моем возрасте на это вполне способны.

— Я и не смеялась. У меня ведь трехлетняя девочка. Все вокруг крутили пальцем у виска.

— Хочешь чаю? Я кивнула.

Мы выпили чаю, и свет за окном начал медленно таять, а потом повсюду во дворе, на ветках деревьев, зажглись лампочки, которые Мэтт, должно быть, запрограммировал на таймер.

— А когда приедут гости? Я хотела, если ты не возражаешь, принять душ и немного прилечь. Ты мог бы показать мне, где я буду спать?

Мэтт провел меня по короткому коридору. В комнате, которую он отвел для меня, стояла высоченная кровать. Я решила, что прилягу лишь на минутку, но когда проснулась, было темно. Неожиданно для себя я вдруг закричала: «Помогите!» Уже через мгновение рядом со мной возник Мэтт. Я ощутила его присутствие, уловив запах одеколона.

— Прости меня. Все вокруг погрузилось в какую-то черноту. Я думала, что у меня пропало зрение.

— Такое часто происходит?

— Раньше случалось часто.

— Но не сейчас?

— Нет.

— Ты ясно видишь?

Я заметила огонь свечей, скатерть на столе, а потом предметы начали проясняться один за другим. Я вдруг почувствовала запах жареного чеснока.

— Гости уже пришли? — прошептала я. — Мне надо одеться…

— Не торопись, — ответил он.

Мэтт, включил свет в ванной. Чтобы зайти в ванную, нужно было подняться по ступенькам! Я тщательно соблюдала весь ритуал, а потом пригладила свои короткие волосы (я уже полюбила свою новую прическу) и надела черное платье. Я нанесла тональный крем только на область носа и накрасила губы едва заметным блеском (как выразилась девушка в аптеке, «идеально для зрелых женщин»). Я выглядела отлично. А теперь туфли. Я открыла сумку. Кроссовки, сапоги… Я села на кровать, готовая разрыдаться. Я видела свои туфли именно там, где оставила их, — на письменном столе в пакете.

— Мэтт! — позвала я.

Я услышала, что играет музыка, — что-то старое, лирическое. До меня не донеслось ни звука извинений за прерванный разговор, однако Мэтт явился ко мне с бутылкой вина в руках.

— Я забыла туфли.

— Ты такая красивая, хрупкая, нежная.

— Прошу тебя, помолчи! Я не хочу, чтобы нас кто-нибудь услышал. Я ведь не могу выйти к гостям в чулках.

— Почему нет, если, конечно, ты не замерзнешь.

— А что скажут гости?

— Разве не все гости уже здесь?

— Бог ты мой, но ты же прислал мне такое церемонное приглашение!

— Ты и есть главная гостья.

Стол был накрыт на двоих. Макароны с перечным соусом. Он наполнил мой бокал. Ровно наполовину. Я стояла на плитке. Мне не хватало слов.

— Не сердись на меня, — сказал Мэтт.

— Я не сержусь и не напугана. Пойми меня правильно — я просто не знаю, что сказать.

— Шокирована?

— Нет.

— Считаешь меня тупицей?

— Нет, — засмеялась я. — Нет, конечно. Как я могу, после того что ты сделал? Ты супер, Мэтт.

— Я тридцать лет ждал, чтобы мне подвернулась возможность пригласить Джулиану Джиллис на ужин. У меня было время подготовиться.

— Не оправдывайся.

— У меня в мыслях не было.

— Все готово?

— Понимаешь, это единственное блюдо, которое я умею готовить. Мы можем сидеть и болтать хоть всю ночь, а оно будет все таким же вкусным. Хочешь, я подам сыру?

— Мне хотелось, чтобы ты показал свой дом.

— Хорошо! — добродушно ответил он, ставя свой бокал. Лестница наверх насчитывала семнадцать ступенек. Я посмотрела в сторону Мэтью.

— Джулиана, позволь мне помочь тебе.

— Я не какая-нибудь неженка.

— Любимая моя девочка, не надо так.

Его обращение добило меня. Я начала плакать.

— Что я сделал?

— Ты назвал меня «любимой».

— Я не хотел тебя обидеть…

— Понимаешь, я уже давно не чувствовала себя такой защищенной, такой обласканной.

Когда я произнесла это, то поняла, что, говоря «давно», имела в виду последние годы. Он пронес меня, семнадцать ступенек, не останавливаясь. Он нес меня бережно и мягко опустил на кровать.

— Я должна тебе сказать, Мэтт, что эта болезнь приносит такие разочарования… Мне требуется столько сил…

— Позволь мне разделить с тобой этот груз, — сказал он.