Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху

Аспасия была самой знаменитой куртизанкой античности, такой знаменитой, что другие куртизанки брали себе это имя в качестве псевдонима. Родилась она — возможно около 480 года до н. э. — в Милете, «столице» той Ионии, которой континентальные греки приписывали несметные богатства, изысканность, ученость и некоторую... женоподобность. Об Аспасии известно мало, только что она была дочерью некоего Аксиоха и покинула «милую Ионию» ради Афин, став метеком («проживающим иностранцем»). К чему покидать Милет ради Афин? Почему она занялась проституцией? Оба факта, без сомнения, связаны между собой. Было ли у Аксиоха достаточное состояние? Возможно, «лишняя» дочь, дочь бедная, она осталась без приданого, позволившего бы ей выйти за кого-нибудь замуж? Можно также предположить, что подобная участь ее не устраивала, что, будучи юной, она готова была соперничать с самой знаменитой куртизанкой Ионии Фаргелией, «необыкновенно красивой и умной, у которой было не менее четырнадцати мужей»[95]. Последовала ли она примеру Никареты, отказывавшейся от жизни с челноком в руке ради жизни Афродиты?

«Дом» Аспасии

Хорошо жить — значит не голодать, выбраться из дыры, в которой она оказалась из-за мужчины, но также быть независимой — таковы самые явные мотивы подобного выбора. Если вообще речь идет о каком-либо выборе, потому что нам известно о других гетерах, что они были куплены или проданы, то есть в какой-то период своей жизни были рабынями, и, следовательно, у них не было выбора, зарабатывать ли своим телом, чтобы обогатиться самим или обогатить того, кто им обладал. Но вернемся к Аспасии в тот момент, когда ее посещают самый великий мыслитель того времени, Сократ, и самый влиятельный политик Афин, Перикл. Она не извлекает доходов из самой себя, она управляет «домом», который можно рассматривать одновременно и как бордель, и как литературный или философский салон. К тому же, как бы мы его ни назвали, речь идет о настоящем предприятии, функционирующем таким же образом, как другие предприятия того времени (мы это увидим на примере Ниры).

То, что мы узнаем о «доме» Аспасии и о том, что в нем происходит, невозможно сравнить с теми лупанариями, где «находится множество соответствующих молоденьких девушек. [Где] дозволено видеть их днем: они греются на солнце, грудь у них открыта, они обнажены, выстроившись в ряд, словно солдаты[96]. Можно выбирать. Какую желаете? Худенькую? Полненькую? Кругленькую? Высокую? Юную? Старую? Среднюю? Зрелую?.. Дело лишь за наличностью... Стариков они называют "папашей", молодых "мужичком". Вы можете легко получить любую, когда угодно, днем, вечером, любым способом.

У одного из клиентов, Сократа, согласно некоему Гермезинаксу, были иные мотивы для посещения Аспасии:

«Утешаться к Аспасии» не значит утешаться с Аспасией, поскольку она имела (что означает, что она получала большую часть вырученных на этом денег) «маленьких шлюх». Их ей доставляли продавцы или перекупщики девочек. Цена зависела от предложения и качества (красота, происхождение) этого человеческого материала. Она могла оставить этих девочек себе для получения дохода или перепродать в Афины или за границу, сразу же или обучив их профессии. Хотя и было некоторое преувеличение в высказывании: «Аспасия, знаменитая подруга Сократа, получает огромную выгоду от торговли девочками. Эллада переполнена ее маленькими блудницами», — ее сводническая деятельность не вызывает никакого сомнения. Говоря о причинах Пелопоннесских войн, Аристофан упоминает о предприятии Аспасии:

Неужели Перикл жаждет тех же «объятий», что и Сократ, когда идет искать к Аспасии то, чего нет у него дома? По слухам, распространявшимся его политическими противниками, степень правдивости которых нам неизвестна, и по свидетельству Плутарха это был «человек сильно склонный к любовным наслаждениям». Но стоит ли верить, будто «он спал даже с женой собственного сына»? Действительно, когда имена Аспасии и Перикла соединяются вместе в тексте, они выступают синонимами разврата. «Геру Распутство рождает ему, наложницу с взглядом бесстыдным. / Имя Аспасия ей». Комические поэты не боятся грубых слов: блудница, путана, сводня, сука (знакомый образ), дрянь. Так Аспасии, обеспокоенной судьбой Перикла Младшего, сына, рожденного ею от Перикла, один персонаж говорит: «Да, был бы мужем он давно, / Но срам страшит его: блуднице он родня». Репутация Перикла способствовала появлению сатирического полотна, создающего впечатление, будто все Афины развратничают, кто во что горазд. Разве не говорят о знаменитом скульпторе Фидии, что он поставлял Периклу свободных женщин. Комические поэты... клевещут на него по поводу жены Мениппа, его друга и второго стратега[97], а также по поводу Пирилампа, компаньона Перикла, который разводил птиц и которого обвиняют в тайной поставке павлинов любовницам Перикла.

Но Плутарх, собиравший все слухи, уверен, что они непомерно преувеличены.

Что удивительного в том, что мужчин, обладающих сатирическим складом ума, охватывает желание сочинять измышления против сильных мира сего, когда известно, что Стесимброт из Фасоса сам решил обвинить Перикла в гнусном и бесчестном посягательстве на жену своего сына?

Тогда как же нам составить верное мнение? С одной стороны, мы не можем игнорировать авторов комедий и Платона. С другой — не можем не признать, что Перикл имеет большой вес в глазах современников: это лучший из ораторов. Он настраивает «свою речь, как музыкальный инструмент», «примешивая понемногу, как бы в подкрепление своему красноречию, науку о природе. "Ту высоту мысли и способность творить нечто совершенное во всех отношениях", как выражается божественный Платон»».

Однако дело в том, что не он составлял свои речи, а Аспасия. Она была — сохранилось множество свидетельств по этому поводу — «красива и умна». Подруга Перикла пользовалась спросом, потому что отличалась ученостью и политической мудростью. Именно Аспасия является специалистом в софистике и научила Перикла ораторскому искусству — искусству, в котором, однако, нет ничего женского! У нас нет оснований в этом сомневаться: «Перикл пленился ею как умной женщиной, понимавшей толк в государственных делах». Произошло ли это, потому что куртизанки больше других проникли в мужской мир, мир вне дома, мир слова, что они были более решительными, чем жены? Сквозь эту призму многое видится совсем иначе — из «дома свиданий», «дом» Аспасии превращается в салон, а постоянное присутствие в нем Сократа не объясняется больше его либидо.

Сократ иногда ходил к ней со своими знакомыми, а его ученики приводили к ней своих жен, чтобы послушать ее рассуждения, хотя профессия ее была не из почтенных.

Сократ ходит к Аспасии не ради поцелуев, а чтобы пофилософствовать; Аспасия играет возле Перикла любопытную роль — сочиняет его речи, и Платон выводит ее на сцену, когда она произносит в своем «доме» надгробное слово, торжественную речь, весьма близкую к той, которую ее любовник произносит в конце первого года войны в — 431 году до н. э. — в память афинских солдат, павших в бою... Выходит, в борделе рождались самые знаменитые демократические речи! И афинские граждане не боялись выпускать своих жен из «домов» и приводить их в бордель послушать царицу городских гетер, ведущую изысканную интеллектуальную беседу. Но, подчеркивая один аспект в ущерб другому, удивляясь ему, а потом отбрасывая его, мы рискуем уйти от реальности. Наслаждения тела и наслаждения ума не исключают друг друга, и афиняне V века до н. э. нисколько не смущались от того, что нам представляется смешением жанров. О чем говорит некая Леонтион, гетера, похоже, достаточно известная:

Из «дома» в «дом»

После рождения двоих детей от Д... Ксантиппа и Парала, Перикл поселяет Аспасию в своем «доме» как сожительницу. В этом нет ничего удивительного. Мы вскоре увидим, что Фринион поступил так же с Нирой. Но что шокирует его современников, так это причина, по которой он взял ее к себе: он ее любит. Но где же, в каких текстах говорится о любви? Факт неслыханный. Как можно объяснять поступок любовью, особенно когда речь идет о человеке из привилегированной части общества? Ведь он доходит до того, что во время процесса, когда на карту поставлено будущее Аспасии в Афинах — ей вменяют «нечестие», — он говорит, что «очень много слез» пролил «из-за нее», «больше, чем когда он сам был в опасности потерять свое состояние и саму жизнь», до того, что умоляет судей! Вот неприличный, недостойный поступок. К тому же оба они доходят до того, что публично целуются!

Говорят, уходя из дома и возвращаясь с площади, он ежедневно приветствовал ее и целовал.

Так любить женщину, хотя она была чужестранкой, гетерой, что демонстрировать это публично! Вот пример шокирующей свободы, нонконформизма. А любила ли Аспасия Перикла? Не потому ли, что Перикл так неосмотрительно любил Аспасию, у них родились дети? Неизвестно. Возможно, перейдя с положения гетеры на положение сожительницы, Аспасия меньше стала бояться нежелательной беременности? Этот ребенок, отец называет его Периклом, звался Периклом Младшим. Его сын, да, но не наследник, не преемник своего отца. Это бастард, сын гражданина, но гражданина, уже имеющего двух законных сыновей, Ксантиппа и Парала. Это также сын Аспасии, чужестранки, гетеры, женщины, не отданной своему мужу вместе с приданым отцом в законный брак, но жившей с ним, то ли потому, что она «была взята» им, то ли потому, что отдалась ему. Словом, маленький Перикл является всего лишь сыном сожительницы-чужестранки и на этом основании не может считаться афинским гражданином, хотя он сын первого среди афинян! Родись он несколькими годами ранее, судьба его была бы другой. В 451 году до н. э. — в то время, когда Перикл все еще жил с Д..., он предложил афинскому народу закон об ограничении предоставления гражданства — отныне гражданства удостаивались только мальчики, рожденные от обоих родителей-афинян. До этого же момента было достаточно, чтобы афинянином был отец. Конечно, жить и приживать детей с чужестранкой будет все также возможно, но плод этого союза никогда не станет гражданином Афин. Именно при этом режиме родилось дитя любви Перикла и Аспасии; они вырастили его и дали ему имя отца. После процесса против Аспасии разразилась война, а потом ужасная эпидемия, уничтожившая десятки тысяч мужчин и прежде всего «цвет юности». Два законных сына Перикла тоже умерли. Сперва Ксантипп, старший, с которым Перикл не был в хороших отношениях; но он был сражен гибелью Парала, второго сына. Именно в этих обстоятельствах, под угрозой потери «его имени и фамилии», видя свой «дом» в запустении, он подал афинскому народу прошение об отмене собственного закона для своего последнего сына. Его выступление, по словам хроникеров, было излишне патетическим, и только состраданием можно объяснить согласие совета удовлетворить просьбу Перикла, в то время когда генеральной тактикой Афин являлось скорее ограничение, чем предоставление гражданства. Афиняне сочли, «что просьба так естественна для человека, и позволили ему внести незаконного сына в список членов фратрии, дав ему свое имя».

Перикл скончается от эпидемии некоторое время спустя. Незамужняя, чужестранка, умная, а еще великолепно разбирающаяся в мужских наслаждениях Аспасия покинет «дом» Перикла и вновь обретет независимость. Не известно, перестала ли она держать «дом свиданий»; она могла бы продать его, когда поселилась у Перикла, но ничто не запрещало ей извлекать из него доход. Как бы там ни было, последний известный поступок в ее биографии свидетельствует о той же двойственности, которая является, несомненно, неотъемлемой частью жизни гетер: после смерти «великого человека» она недолго оставалась неутешной вдовой — впрочем, она вообще не была вдовой. Свое знание политики, риторики, свои педагогические дарования она употребила на службе у одного «торговца овцами, человека незнатного и грубого», по имени Лисикл. Остановив на нем свой выбор и, таким образом, несомненно, породив в городе много зависти, она жила с ним и сделала его «первым человеком в Афинах». Любовница торгаша, подруга демагога, обучая его политике, Аспасия и на закате своих дней продолжала строить независимую жизнь.

Говорят, Аспасия пользовалась такой славой, что Кир, который боролся за персидский престол, назвал самую любимую свою наложницу Аспасией.

Плутарх, сообщая об этом в «Жизни Перикла», подтверждает таким образом, что знаменитые гетеры были очень популярны.

История Аспасии «Второй» описана в сборнике Элена «Разнообразные истории». Судьба этой женщины была исключительной, но нас она интересует по двум причинам — как социальный тип и как сугубо греческий идеал, хотя Аспасия «Вторая» связана с персами.

Жила-была фокейка, бедная и добродетельная...

Ее звали не Аспасией — это был ее псевдоним — а Милто («Киноварь») — возможно, из-за цвета лица. Но мы немного забегаем вперед, потому что свое имя она получила позднее. Итак, вернемся к самому началу. Она была дочерью некоего Гермотима, сиротой по матери, родилась в Фокее, в Северной Ионии, и «росла в бедности, но держала себя в строгости и твердости». «Строгость» и «твердость» — две добродетели, в греческом представлении присущие скорее мужскому полу. Именно таких бедняков предпочитали сентенциозные греки: добродетельных и гордых. Parthenos, как Навсикая, она мечтает о браке, в мечтах ее муж предстает «превосходным мужчиной». Но во время деликатного периода полового созревания с ней случается пренеприятнейшая вещь — мерзкая бородавка на подбородке. Отец ведет ее к врачу. Увы! Нет денег — нет врача. О горе! И тогда во сне ее посещает голубка, которая, превратившись в женщину, говорит ей: «Мужайся! Возьми уже высохшие венцы из роз, посвященные Афродите, истолки лепестки и прикладывай это средство на свою бородавку». Так она и сделала, и «благодаря милости прекраснейшей из богинь» дочь Гермотима вдруг преобразилась из дурнушки «[в] самую прекрасную parthenos своего возраста». Другими словами, thygater Гермотима перешла в возраст, в котором ее тело изменилось, став «прекрасным» и желанным для мужчин. Это достойно описания, как и в случае с Навсикаей. Из описания нашей красавицы мы узнаем, что волосы у нее белокурые и слегка вьющиеся, очень большие глаза, очаровательный орлиный нос, крошечные ушки, алые губы, зубы белее снега. Цвет лица, разумеется, «подобен розам», кожа «нежная» или «деликатная». В остальном же автор рассчитывает на наше воображение, исключение сделано только для ее лодыжек. Ах! Эти лодыжки дочери Гермотима! «Они были столь тонкими, что Гомер не смог бы удержаться, чтобы не упомянуть их в числе тех, которые он называл kallisphyres». Это признак изысканности. Остается голос: «Можно было подумать, это говорит Сирена», — такой он был сладостный и нежный. И все это никогда не обманывало природу, не добавляло «к своей красоте ничего ненужного и лишнего».

Жизнь Милто изменилась в тот день, когда она была приглашена на пир к Киру. Это Кир Младший, сатрап Малой Азии, брат царя Артаксеркса II. Он при поддержке своей матери организовал в 401 году до н. э. экспедицию Десяти Тысяч, о которой Ксенофонт написал в своем «Анабазе». Отец и дочь сопротивляются этому приглашению-приказу. Им хорошо известно, чем может обернуться для добродетельной девушки подобное пиршество. Но применена сила («сатрапы нередко использовали насилие»), и ничего нельзя сделать, чтобы избежать горькой участи. Это пир мужчин, Кир устраивает со своими товарищами попойку, «как любят и делают персы», но обычаи предписывают в точности следовать примеру пирующих греков. «Когда персы наелись, они в полной мере предались наслаждениям... Посреди пира к Киру были приведены четыре юные девы, и среди них Аспасия из Фокеи». Греческая в полной мере, parthenos проявляет свой гордый характер, сопротивляясь «принятию одежды», что заставляли ее сделать перед тем, как ввести в зал. Итак, у нас есть все для морализаторского противопоставления. С одной стороны, три другие девицы: лживые интриганки, довольные своей судьбой, чья наигранность противопоставляется естественности Милто: они нарумянены, выглядят вызывающе, демонстрируя «все ухищрения, известные гетерам, использующим красоту, чтобы извлечь из нее выгоду». Сколько художников описывало такую же сцену! И кто бы удивился, глядя, как эти три гречанки позволяют обнимать и целовать себя? Уже согласившиеся, уже служащие наслаждению этих мужчин, уже рабыни... Им противопоставляется Милто. «Она не поднимала глаз, ее лицо приняло оттенок раскаленного железа, глаза ее наполнились слезами». Она согласна пошевелиться только под принуждением. Она отказывается от роскошного плаща, который ее попросили принять, она отказывается даже от бани. Она кричит, она призывает своего отца, потом проклинает его, проклинает саму себя, ссылаясь на двух своих покровителей, Грецию и свободу. Это лейтмотив греческого сознания, возникший из связи с варварами, провозглашавшими право на свободный выбор. Милто чувствует себя узницей произвола: «Она была убеждена, что ее понуждаютк рабству». Однако ей приходится уступить и надеть плащ. Принятие одежды, как и принятие имени — вспомните Брисеиду и Хрисеиду и всех тех женщин, которых насилие передало в руки мужчин, — является в этих историях основополагающим, оно эквивалентно принятию определенных функций. Это конец, но она все еще оттягивает срок платежа, сопротивляется необходимости вести себя «не как parthenos, а как гетера». Однако маленькая козочка слишком понравилась волку.

Поговорим о том, что нравится Киру. Около него рассаживают трех девиц. Он начинает их щупать. Они позволяют это делать. Но Милто, едва он дотрагивается до нее кончиком пальца, кричит и вскакивает. Он трогает ее за грудь, она пытается убежать. В первый раз «он был очарован ее реакцией», во второй — «восхитился ее благородством». Его компаньоны находят ее не очаровательной (acharis, тогда как в начале ее называли полной charis), а грубой и дикой. Кир же говорит своему вербовщику: «Она одна из дев, которых ты доставил, свободна и нетронута». Он пытается быть «не персом», а греком. Кира покоряют ее невинность, добродетельность, гордость. Недостаток вкуса у компаньонов Кира объясняется просто: они слишком персы и привыкли к покорности и смирению других. Значит? Значит любовь! «С этого момента Кир ценил Аспасию больше других женщин... Он сильно любил ее и... это чувство ему было возвращено». Только любовь, похоже, способна объяснить резкую перемену взглядов Милто/Аспасии. Из последней она становится первой. Основные добродетели Аспасии очень греческие, и в роли просвещенного принца Кир тоже выглядит совершенным греком.

Плутарх сравнивает этих двух «прекрасных и мудрых» иониек, двух Аспасий. Он говорит, что именно в память о предшественнице Кир назвал Аспасией Милто, дочь Гермотима, свою первую наложницу. Подобно Периклу, бравшему у своей Аспасии уроки политики и красноречия, Кир ничего не предпринимал, не посоветовавшись с ней. Знаменитая, как никакая другая женщина (по единодушному признанию греческих и персидских женщин), «мудрая», «образованная» (те же слова использовали для описания первой Аспасии), отличающаяся «возвышенностью чувств», «царственная» (так называл ее возлюбленный). Судя по всему, мало озабоченная своей внешностью, она заслужила восхищение своим благородством. В ней суммировались черты, обычно приписываемые... мужчинам.

Все выше и выше

Но жизнь Аспасии протекает не в неге и спокойствии. В 401 году до н. э. Кир начинает авантюрную военную экспедицию против своего брата, царя Артаксеркса II, рассчитывая занять его место, и терпит неудачу, армия греческих наемников и персидские войска, набранные Киром, разгромлены в битве при Кинаксе. Известно, как поступают с проигравшим. Аспасия, подобно Брисеиде и Хрисеиде, становится военной добычей. Царю-победителю Артаксерксу известно о «мудрой и прекрасной» греческой наложнице брата. Обнаружив ее на поле битвы, царь негодует из-за того, «что ее заковали», и приказывает, «чтобы ей принесли великолепные одежды». Далее следует волнующая сцена. Мы помним, что в конце концов Аспасия полюбила Кира, но сейчас, уже в других декорациях, повторяется та же сцена, что и некогда на пиру. Аспасия отказывается, она плачет, она умоляет. Умер Кир, ее любовь! За что ей такие бедствия!!! «Однако в праздничном уборе она была самой прекрасной из женщин, и Артаксеркс тут же воспылал к ней любовью». Принятие одежды, вот что превращает самую добродетельную из женщин в царскую наложницу. Царю придется немного подождать, но он своего добьется. Любовница младшего брата-сатрапа Аспасия взлетает еще выше — становится любовницей Царя царей.

Через некоторое время после этого, согласно традиции, существующей у династии Ахеменидов, наследник Дарий просит своего отца о подарке, в котором тот, согласно той же традиции, не может ему отказать. Дарий просит Аспасию. Взятый за горло, царь отвечает, что отдаст ее, но при условии, что сама женщина не будет против. Ее просят прийти, и она выбирает... Дария, демострируя по крайней мере постоянство: свою любовь к конкурентам. «Мудрая и прекрасная» обладает, как мы видим, политическим мышлением, и мы без удивления обнаруживаем в ней гораздо больше ловкости, чем непосредственности. Обычай есть обычай, и царь на время уступает свою наложницу сыну.

Но он не замедлил вернуть ее обратно, назначив ее жрицей Артемиды Экбатанской, которую персы называли Анаитис, чтобы она провела остаток своих дней в целомудрии.

Таким образом, используя священное требование непорочности, царь нашел прекрасную защиту одновременно от желания своего сына и от собственного увлечения той, что некогда была бедной, маленькой и некрасивой фокейкой.

Завершает рассказ странный эпизод. Поскольку автор рассказа грек, он описывает в нем скорее собственные взгляды на предмет сексуальности, чем обычаи персов.

Некоторое время спустя умер евнух Теристес, самый красивый и очаровательный юноша во всей Азии. Он завершил жизнь в начале своего расцвета, едва выйдя из детского возраста. Рассказывают, что царь страстно его любил. Он был сильно опечален его потерей и страдал от невыносимой боли. По всей Азии был объявлен всеобщий траур, поскольку все пытались таким образом угодить царю. Однако никто не решался приблизиться к нему и попытаться его утешить... Когда миновало три дня, Аспасия надела траурные одежды и в тот момент, когда царь отправился в баню, остановилась пред ним, плача и скорбя.

Тронутый таким сочувствием, царь «приказал ей идти ожидать его к себе в комнату. Она подчинилась. Когда он вошел, то велел Аспасии одеться евнухом поверх ее черной одежды». Еще одно принятие одежды, но на этот раз не столько для изменения статуса, сколько ради смены пола, если мы правильно поняли текст. «Переодевание в мальчика очень ей пошло, и ее красота еще больше расцвела в глазах возлюбленного». Аспасия знала, какую двусмысленную роль ей надо исполнять. Перейдя в роль эромена в педерастических отношениях, она вызвала еще большее физическое желание у опечаленного царя.

Жизнь Ниры позволяет воссоздать самый достоверный портрет греческой куртизанки. Эту женщину — стойкую, независимую, рабыню, хорошую мать, пытающуюся сохранить за собой место под солнцем, оратор Аполлодор обвиняет во всех недостатках, считая ее антагонистом женщины-супруги в системе «домов». В чем же она виновата? В том, что она проститутка, клятвопреступница, воровка, лгунья, распутница, иностранка и нечестивица? Ничего подобного!

На судебном процессе, состоявшемся около 340 года до н. э., Ниру обвиняли в том, что, будучи чужестранкой, она вышла замуж за афинянина Стефана. За это она должна быть продана в рабство (так наказывалась узурпация гражданства), а тот, кто отдал чужестранку замуж за афинянина, заявив, что она его дочь, лишен гражданских и имущественных прав. Обвинители (личные и политические враги Стефана, например сам Аполлодор), наказывая Ниру, метили в Стефана. Но для привидения приговора в исполнение необходимо, чтобы обвинитель доказал, что она является чужестранкой и одновременно супругой Стефана. Для этого он изучил ее биографию, которую мы сейчас и рассмотрим.

Никарета

История эта начинается в Коринфе в начале IV века до н. э. Главным персонажем является гетера, некая Никарета. Она была рабыней одного жителя Эллиса по имени Харисий, затем освобождена и вышла замуж за знаменитого повара Гиппиаса. Прекрасный союз для того, кто должен обслуживать пиры! Эта Никарета была весьма сведуща в своем «ремесле»: она обладала способностью «различать с первого взгляда будущую красоту у маленьких девочек, чтобы растить их и воспитывать». «Этими созданиями она зарабатывала себе на жизнь». В один прекрасный день Никарета купила семь девочек: Антею, Стратолу, Аристоклею, Метаниру, Филу, Исфмию и Ниру.

Нам довольно трудно уточнить их возраст. В литературном переводе слова, обозначающие девочек, дают обобщенный образ, это «маленькие paides» (множественное число отpais). Каким путем попали к Никарете эти дети? Неизвестно. Были ли они дочерями куртизанок (часто дочери наследуют своей матери)? Или это были дети брошенные, выставленные из дома, наконец, являющиеся собственностью «покровителя»? А может быть, это были жертвы насилия, войны, пиратства. Эта специализированная торговля была легальной[99], и Никарета знала, где найти то, что ей необходимо. Девочки продаются на рынке: разумеется, они являются рабынями, потом проститутками: образование получают на практике.

Сколько лет детям, в которых Никарета видит «будущую красоту»? «Маленький ребенок» — это может означать девочку от семи до десяти лет. Как бы там ни было, Нира еще не достигла полового созревания, когда ее купила Никарета. Отправляясь в Афины на праздник Панафеней, она берет с собой Метаниру и Ниру, ребенка, но уже проститутку. Совокупность иллюстраций подтверждает присутствие на многочисленных пиршествах девочек с неразвитым телом. Этих проституток называют hypoparthenoi. Нет, не полудевственницы, а «недодевственницы», несозревшие проститутки. Факт, что существует выражение для их обозначения, доказывает, что их предлагают клиентам. Заведение Никареты располагает разнообразной продукцией, в ее списке фигурируют проститутки всех возрастов. Другое слово — это слово-индекс thygater. Мы помним, что этот термин, означающий, скорее всего, «дочь такого-то», появляется, когда встает вопрос о матримониальных отношениях. Аполлодор пишет, что сводня Никарета взяла за привычку называть своих «девочек» thygater, «чтобы заполучать самые большие суммы от тех, кто хотел считать их свободными». Это, очевидно, более пикантно, потому что редко встречается и усиливает тягу к запретному — приятно думать, что наслаждаешься прелестями дочери какого-нибудь гражданина. Этот обманный прием, судя по всему, довольно классический, поскольку мы обнаружим, что он позднее использовался Стефаном и Нирой.

Ремесло

Выражение, которое служит для описания того, чем занимается Нира — «работать своим телом»[100], подразумевает отношения между рабом и хозяином; тот, кто покупает тело другого (или овладевает им насильно или согласно договору), определяет его как орудие, которое он собирается употреблять в деле. Эта Никарета, приобретя в собственность детские тела, сделала их телами гетер. «Нира принадлежала Никарете и работала своим телом, получая плату от тех, кто хотел заниматься с ней любовью». В этой фразе оратора сказано все о функциях и ремесле девушки. Нира «работает» над оснащением своего тела, ее рабочего инструмента, который она умело использует в любой желаемой технике согласно modus operandi для удовлетворения мужских желаний. Подобно девицам из одной эпиграммы:

Ловим греков на слове: это настоящий труд. Артемидор считает, что «торговать блудницами, воспитанными в борделе... хорошо для всякого заведения», «ибо некоторые называют этих женщин "работницами", и они трудятся, ни от чего не отказываясь». Весь словарь проституции является словарем ремесленника. С этими представлениями о проститутках, как о рабочих, трудящихся на ниве секса, согласуется и система оплаты: Нира получает лишь часть денег клиента, основная же часть достается Никарете, и это в порядке вещей, что девушка официально или незаконно удерживает часть от своей аренды.

Нет необходимости измерять расстояние, разделяющее мир Аспасии и мир Ниры. Здесь нет никакого благородства, не идет речь ни о философии, ни о риторике. Нира и ее подруги по несчастью могли бы сказать, что у них «других занятий не было... кроме как себя намывать, натирать, вытирать, украшать, вновь и вновь умащивать, румянить и наряжать». В том мире было принято передавать девушек посреднику с правом аренды. Контракты, с помощью которых собственник освобождается от прямой эксплуатации раба за треть суммы, были широко известны, например на рудниках. А оратор использует такой аргумент против Ниры: «Когда женщина находится под руководством другого и в распоряжении того, кто ей платит, скажите мне, что может она сделать, как не подчиниться всем желаниям тех, кто ее использует?» Две ситуации зависимости, подчинения объединяются: по отношению к тому, кто ее купил, и к тому, кто ее использует. Сводня обладает властью эксплуататора, клиент — властью, которую ему предоставляет договор об «аренде» тела, передающего ее в его распоряжение. Проститутка, таким образом, находится в двойной власти.

Кто владеет «домами свиданий»?

В конечном счете мы являемся свидетелями незаконной торговли детьми, разворачивающейся в так называемых «домах свиданий». Их работницы имеют цену, их услуги тарифицированы («Платит за раз пять талантов прелестнице некоей некий... / Лисианассе же я отдаю лишь пять драхм...» «Может за драхму Европу, гетеру из Аттики, всякий / Без пререканий иметь...»); управляющий заведением должен учитывать изнашиваемость человеческого материала и обновлять его. Остается вопрос о статусе Никареты и содержателях в целом. Рабского происхождения, Никарета была освобождена на момент интересующих нас событий. Вряд ли она могла быть владелицей дома, поскольку земля, земельный налог в античной Греции являлись привилегией гражданина. В Афинах, по крайней мере, это была привилегия мужчин. Как и Аспасия, Никарета, следовательно, не может владеть домами, в которых устроены бордели. Гораздо более вероятно, что они принадлежат гражданам, сдающим их в аренду, и то, что нам известно о социальных связях в античном греческом городе, позволяет представить этого собственника как настоящего предпринимателя от проституции. Мы располагаем несколькими примерами, вот один из них:

Помимо других источников дохода он имел в Пирее «дом свиданий». У него была «одна вольноотпущенница, от его имени управлявшая домом». Подобно Никарете, именно она набирала новых «рекрутов». Эта Алке за время своего долгого пребывания в «доме» родила детей от одного вольноотпущенника. «Приближаясь к закату своих дней, она перестала заниматься ремеслом». Эвктемон, несомненно, довольный своей управляющей, сделал ее, как было принято, держательницей другого заведения «в Керамике (афинский квартал), возле лавки торговца вином».

Никарета привозила девочек (по крайней мере Ниру и Метаниру) с собой в Афины на большие празднества: Элевсинские мистерии[101] и большие Панафинеи[102]. Нира разъезжала по всему Пелопоннесу, жила в Коринфе, Мегаре, объездила «Фессалию, Магнезию с Симоном из Ларисы и Эвридамасом... почти всю Ионию вместе с Сотадом Критянином, когда она была нанята Никаретой, которая была к тому же ее хозяйкой».

Обычно она останавливается у клиентов из города, но те часто находят способ поселить ее у своих неженатых друзей, чтобы избежать неприятностей с женщинами «дома». Повсюду Нира «участвует в пирах и праздниках, как может это делать куртизанка». Она и ее подруги очень много путешествуют.

Нира

В один прекрасный день Никарета решает удовлетворить просьбу двух любовников Ниры, Тиманорида из Коринфа и Эвкрата из Левкада, которые, найдя слишком завышенной «одноразовую» оплату Ниры, предложили Никарете выкупить ее. «Они предлагают ей 30 мин [как мы увидим, эта сумма будет периодически повторяться] за Ниру, покупку которой они совершают исключительно в местное пользование [Коринф], чтобы иметь ее в своей собственности как рабыню». Но назначенная Никаретой цена высока, и лучше поделить ее на двоих. Сделка включает также передачу власти, и отныне, вместо того чтобы платить, они сами станут извлекать из ее тела доход. Никарета предпочла уступить им, потому что знала, что с некоторого возраста девочки уже не так интересуют клиентов, опять же увеличивается риск беременности. К тому же, заработав на Нире кучу денег, она могла приобрести на рынке новый товар.

Это был первый неожиданный поворот в жизни Ниры. Она, возможно, еще не знала о продаже свободных граждан или о «домах свиданий», деятельность которых регламентируют сами города. На острове Фасос, например, народ проголосовал против продажи свободных женщин, также женщинам было запрещено «подниматься на крыши выходящих на улицы домов, чтобы показать себя». С этой покупкой заканчивается богемная жизнь, заканчивается и бесконечный список клиентов: Нира покидает бордель Никареты и обретает некоторую независимость, хотя и не экономическую. Именно в этом новом положении она представляет настоящую сексуальную конкурентку для жен из «домов», невидимого врага, который может позволить себе даже играть с мужчинами. Начиная с этого времени, она работает одна или с теми, с кем предпочтет вступить в союз: танцовщицами и флейтистками. Не принадлежа больше «дому», она может отныне не работать на улице и проводит время на пирах у знакомых Тиманорида и Эвкрата. Но эта новая ситуация временна. Вскоре оба приятеля решают жениться и великодушно хотят даровать ей свободу. Для этого Нира должна — таков обычай — погасить 30 мин, которые они заплатили за нее. Это довольно большая сумма, поскольку известно, что редко за какого раба дают больше 10 мин, что квалифицированный рабочий стоит 3-5 мин, а рабочие на рудниках — 180 драхм. Все эти цены, очевидно, пропорциональны доходам, которые собственник может рассчитывать извлечь из них. Но в античной Греции можно было сколотить огромное состояние, эксплуатируя человеческую сексуальность.

Борьба Ниры за свой статус

Эта удивительная история требует двух уточнений. Первое — когда ни собственник, ни сам раб не способны набрать необходимую сумму, они могут заключить союз — eranos, — дающий возможность собрать деньги. Второе замечание касается концепции самой продажной любви и связей, которые она предполагает между проституткой и ее клиентами. В самом начале мы уже говорили о клиентах Аспасии, Никареты и Ниры. В реальности, в судебных записях, все эти мужчины именуются любовниками (erastes). Конечно, мы не должны забывать о самом важном аспекте: торговле и физической зависимости одного человека от другого. Однако только принятие в расчет некоего чувства, некоей формы привязанности клиента к гетере, учитывая использование слова erastes — «тот, кто любит», позволяет понять, почему бывшие любовники Ниры финансировали ее освобождение. Фринион везет ее с собой в Афины. Новый поворот судьбы: смена места жительства, смена статуса и — свобода, которой Нира не замедлила воспользоваться. Аполлодор, чтобы оказать воздействие на судей, цитирует свидетельства очевидцев, которые видели, что во время одного пира, который давал Хабрий Аксионский после победы своей квадриги в Пифийских играх[103], «когда она опьянела, и Фринион заснул, множество людей попользовались ею — включая слуг Хабрия, прислуживавших за столом». Гнусность из гнусностей — со слугами! Именно в этих обстоятельствах, недовольная тем, как с ней обращается Фринион («он не подчиняется ее желаниям»), Нира пытается обрести независимость. Впервые она принимает решение в одиночку, уезжает из Афин в Мегар (соседний город), прихватив с собой «то, что было в доме Фриниона, всю одежду и украшения, которыми он ее осыпал, а еще двух служанок Фаттру и Коккалину». Ее на мякине не проведешь!

Но дела идут плохо: это не Афины и не Коринф. Аполлодор объясняет это тем что, «мегарец скуп и прижимист!» К тому же идет война и чужестранцы редки. А поскольку Нира очень расточительна, «работы своим телом ей недостаточно, чтобы вести дом на широкую ногу». Именно тут появляется Стефан, самый важный персонаж конца ее жизни, тот, против которого в действительности направлен процесс. Прибыв в Мегар, он «явился к ней как к гетере и имел с ней оплаченную связь». Нира живет на свои собственные доходы, в своем собственном доме. Она хозяйка самой себе и руководит другими (у нее есть рабы, девушки). Тем не менее она не полностью свободна. В городах свобода вольноотпущенников ограниченна, они находятся в зависимости от «покровителя», чаще всего бывшего хозяина, играющего роль опекуна. Бывший хозяин в данном случае — это Фринион! Нира мечтает от него избавиться.

С мужчиной в «доме»: Нира в качестве супруги?

Она решает вернуться в Афины и «взять в покровители Стефана». Договор, заключенный между Стефаном и Нирой, довольно прост: она приносит в «подарок Стефану то, что взяла у своего любовника», но оставляет за собой свое имущество, красоту, умение, ремесло и... «трех маленьких детей». Со своей стороны он предоставляет ей «дом». Он добавляет к этому обещание: защищать ее от гнева Фриниона, а потом жениться на ней, «ввести ее сыновей в свою фратрию»[104], чтобы сделать их гражданами. Мужчина, дети... словом, «дом» со всеми признаками нормального «дома». Это важная ступень в восхождении Ниры по социальной лестнице, она добилась статуса супруги. К тому же этот сценарий сильно напоминает афинский брак по всей форме, а украденное у Фриниона имущество играет роль приданого. Стефан берет Ниру с богатствами! С этого момента мы расцениваем действия Стефана как действия сутенера. Он не только извлекает выгоду из тела Ниры, но и организует работу и даже доходит до того, что принимает в ней участие.

Как и Никарета, лгавшая клиентам, что ее малышки были от рождения свободными, заведение Стефана — Ниры расставило ловушку для одного из бывших ее любовников, использовав дочь Ниры, Фано. Они заставили приехать Эпайнета из Андроса в деревню под предлогом некоего жертвоприношения, и «там Стефан поймал его на очевидном преступлении [соблазнении] с дочерью Ниры и вытребовал у него путем угроз 30 мин». Вероятно, и холостяки, и женатые мужчины имели особое пристрастие к «благородным женщинам», благодаря чему последние могли «получать как можно большую цену за [их] услуги»[105]. Но прошлое настигает Ниру. Фринион хочет вернуть свою женщину, сперва силой, а затем организует судебный процесс. Дело, впрочем, улаживается полюбовно: судьи решают, что женщина останется свободной и хозяйкой самой себе; вещи, взятые ею у Фриниона, будут ему возвращены, за исключением одежды, украшений и служанок, купленных для ее личного обслуживания.

Затем следует заключение: «Она может вступать в отношения с любым, каждый день при условии договоренности с той и с другой стороны; супруг позаботится о содержании жены». Нет сомнения в том, что это решение было оплачено (Аполлодор говорит об этом: «Они ходили ужинать к каждому из них, когда была его очередь иметь Ниру; сама она принимала участие в пирах и пила с ними, как куртизанка, каковой она была»). В завершение этой истории на сцену выходит дочь Ниры, Фано.

Фано: наконец осуществить!

Эту Фано Стефан выдал замуж «как собственную дочь за одного афинянина Фрастора» (он заявил, что она не от Ниры, а от его предыдущей супруги-афинянки); «она принесла приданое в 30 мин»[106]. Что касается домашнего хозяйства, то Фрастор, экономный и работящий, не «находит у нее ни умения, ни покорности»; «все, что ей требуется, это вести себя как мать и жить той распущенной жизнью, которую она вела у нее». Фрастор, кроме того, подозревает, что Фано дочь не Стефана, а Ниры и «злится от всего этого, и, рассудив, что он обманут, через год брака указывает на дверь беременной жене, не возвращая приданого». Юридические разбирательства, последовавшие за этим эпизодом изгнания Фано без приданого, заканчиваются прекращением дела.

Мальчика, но не жену! Вероятно, Фано сама больше не хотела возвращаться к Фрастору. Но какая разница! В самом деле, в этот момент победа Ниры кажется такой близкой. Тогда стоит ли усматривать расчет в поведении матери и дочери? Кто может утверждать, что Нира и ее дочь не выказали искреннего участия к больному? Мужчинам хорошо известно, что они могут найти у гетер «предупредительность», которой, по их словам, недостает супругам. И в то же время, разве нельзя сказать, что весь этот сценарий скорее подстроен, чем случаен? Фрастор нужен для того, чтобы перевести на внука Ниры наследство. В Афинах признание отцовства — поэтапный процесс, побуждающий того, кто желает сделать какого-то ребенка своим, совершать множество поступков и ритуалов вместе с общественными группами, членом которых он является и в которые желает ввести своего сына. Чтобы голосование членов этих групп было благоприятным, необходимо, чтобы были соблюдены некоторые условия: что это ребенок был от этого отца, рожденного в законном браке с афинянкой, тоже рожденной в законном браке — согласно правилам — от отца-афинянина, самого женатого на женщине — дочери афинянина и афинянки... Нире все это известно. Однако сын не принят во фратрию, члены группы ссылаются на то, что когда Фрастор обещал признать ребенка своим, то делал это под воздействием болезни (они могли бы еще добавить «любовной болезни»[107]). Но Фрастор не отступается и из-за этого отказа возбуждает процесс. Однако когда «требуется... поклясться при жертвоприношении, что он признает ребенка своим сыном, рожденным от законной жены-афинянки», он устраняется. Нира — через Фано — проигрывает эту битву.

Старый Эвктемон тоже оказывается примерно в такой же ситуации. С тех пор как он поселил Алке в заведении в Керамике, он сам не свой. Старик ходит туда «при всяком удобном случае [чтобы получить причитающееся ему]; он проводит там большую часть своего времени, часто даже ест с этой девицей, забросив жену, детей и дом. Печаль его жены и сыновей не оказывает воздействия на его поведение; и в конце концов он окончательно поселился там и впал в такое состояние под действием наркотиков, болезни или по какой-то иной причине, что позволил уговорить себя этой девице ввести в свою фратрию старшего из двух ее детей под своим собственным именем». То есть усыновил сына бывшей проститутки, ставшей сводней и «покровительницей» старика. Маневр не удался, поскольку его собственный сын воспротивился этому, так же как члены фратрии. Именно мужчины довольно эффективно сопротивляются попыткам внедриться в систему «домов», и Алке через своего старшего сына, подобно Нире через дочь и ее детей, не удается туда проникнуть.

Религиозное сообщество: пол, принадлежность к обществу и нечистота

Продолжая искать мужа для своей дочери, Нира и Стефан замечают некоего Феогенеса «благородного рождения, но бедного и без образования». Этот мужчина был отмечен судьбой — ему суждено было стать царем[108]. Стефан помог ему, дав денег в тот момент, когда Феогенес вступал в должность, получил от него место для себя, а «затем заставил жениться на этом создании, дочери Ниры, которую отдал ему по договору, как свою собственную дочь»[109]. И Фано взлетает так высоко, как она еще никогда не поднималась: она супруга царя. Нира торжествует. Статус Фано позволяет ей участвовать в одном из самых величественных ритуалов Афин.

Это происходит на второй день праздника цветов, Анфестериев, посвященного Дионису. В этот день город празднует бракосочетание Диониса с «царицей». Эта hieros gamos, божественная свадьба, которая свершается в «Буколеоне», иначе говоря, «стойле быков», считавшемся древней резиденцией царя. Неизвестно, что там происходило в точности, это ритуал мистический и тайный, и как другие мистические ритуалы, его хранили в секрете. В чем заключается это «священное совокупление»? Кто символизирует партнера «царицы» — статуя бога, или жрец, или сам царь исполняет роль бога? Мы не знаем. Как бы там ни было, в символическом плане ритуал понятен: город чествует Диониса, предлагая ему ритуальное совокупление. И вот наша Фано, дочь маленькой блудницы Никареты, оказывается в самом центре одной из религиозных мистерий. Аполлодор рассказывает:

А ведь первое требование, предъявляемое к участникам этих ритуалов, которое помогает избежать божественного гнева, — это чистота. И царица заставляет жриц дать клятву: «Я чиста, свободна от любой грязи, особенно от союза с мужчиной». В Греции любой поступок, публичный, частный, гражданский или политический, имеет религиозное значение. Из этого следует, что некий проступок, который мы можем расценивать только как гражданский, в греческой интерпретации может расцениваться как кощунство. Вот почему беспутная жизнь, а особенно супружеские измены, пятнающие Фано, считаются религиозными преступлениями и вот почему эти проступки бесповоротно отстраняют ее от основополагающих актов культа. Это, если хотите, отлучение от церкви. Общество убирает ее с пути, ведущего к священному, во-первых, потому что она не имеет на это право, а во-вторых, потому что это представляет для общества опасность. Ведь женщины испытывают «естественные» затруднения при следовании правилам морали (по причине их слабости sui generis), особенно в сексуальной области, так что мужчины не могут им доверять, потому что из-за них грех «осквернения и кощунства» падает на все общество. Чтобы бороться с их распущенностью, необходимо безжалостное законодательство, предоставляющее, например, право неприкосновенности тому мужу или «первому встречному», кто налагает на виновную в супружеской измене «любое наказание, какое пожелает», — иными словами, вплоть до смерти.

Закон предписывает женщинам испытывать страх, оставаться честными, не совершать проступков, быть верными хранительницами очага[110], он предупреждает их, что если они не будут ему подчиняться, то будут тут же изгнаны из супружеского «дома».

Закон о супружеской измене запрещает мужу любое проявление слабости, он предписывает ему больше не жить с женой. А если муж воспротивится, то будет лишен своих прав и исключен из политического сообщества. Что касается супруги, то ей, подобно рабыне или чужестранке, запрещается участвовать в публичных культовых церемониях, изменившая мужу жена из них изгоняется. Аполлодор грозит судьям: не забывайте, когда будете голосовать, что вы ответите «вашей жене, вашей дочери, вашей матери», когда они спросят о вашем вердикте. Захотите ли вы сказать: «Мы ее простили»?

Политическое и религиозное сообщество — это одно и то же.

Этот процесс затеян не для смеха. Аполлодор атакует слабое место Стефана, его частную жизнь, его любовницу, его так называемую супругу. Нира рискует понести от этого убытки. Если она в самом деле будет признана виновной, если судьи признают, что четверо детей рождены от нее, а не от Стефана, что она лгала и, будучи чужестранкой, претендовала на звание супруги Стефана, она «будет передана закону, а ее дети признаны чужестранцами». Так и случилось — Нира, уже пожилая женщина, теряет все.

Несмотря на всю свою настойчивость, она потерпела неудачу в упорном стремлении внедриться в «группу политического воспроизводства», афинскую систему «домов». А ведь были такие, кто смог неподобающим образом попасть в эти социальные группы. Почему то, что оказалось возможным для других, не получилось у Ниры и ее детей — особенно у ее внука? Была ли это ошибка Стефана? Возможно, у них не хватило денег, чтобы купить достаточно голосов? Или пятно чужестранки и труженицы на ниве секса было слишком ярким, а Нира — слишком известной? Настало время вспомнить очень похожий случай. Положение детей и внуков Ниры и Перикла Младшего юридически является тождественным, но нам неизвестны имена тех, кто отказал в натурализации сыну Аспасии, потому что это могло угрожать добродетели супруг граждан. Возможно, в Афинах в классическую эпоху произошло «усиление морали»? Очень может быть, но подобное различие в подходе к этой проблеме скорее объясняется социальной и культурной дистанцией между обществами, воспитавшими Аспасию и Ниру.

Чужестранка, труженица, держательница заведения, рабыня, женщина, Нира внушает страх. Мужчины призывают защищать общество от грязи, опасаются разложения женщин из системы «домов».

Окружим наших жен и дочерей санитарным кордоном, а она пусть отмывается и возвращается туда, откуда пришла. Но когда накапливаются пороки и пятна, на которые в прошлом вы не обращали внимание, трудно устоять на ногах.